КАБУЛ, ИЮЛЬ 1979 г.

Когда гудки стихали, откуда-то доносился голос муэдзина, призывавшего правоверных на второй намаз.

Генерал-лейтенант Астафьев, направленец ГОУ Генштаба, сидел на заднем сиденье второй из двух черных посольских “Волг” рядом с генерал-полковником Огневым, Главным военным советником в Афганистане, и смотрел в окно.

Ему не часто доводилось просто так посмотреть в окно. В Кабуле он бывал раза четыре в году, но всегда в спешке, под грузом множества неотложных дел. Возвращался в Москву и жалел, что опять не увидел, как живут в Кабуле нормальные люди.

А сейчас он смотрел в окно и видел эту жизнь.

Сутулый старик пронес охапку желтых веников. Навстречу ему два мальчика катили тележку с луком.

У пристенка чайханы расположился чтец Корана – кори-хон. Заунывное пение иногда вознаграждалось мелкими монетами, блестевшими на расстеленном платке.

Недалеко от кори-хона мальчишка лет шести, щеря редкие зубы, яростно брызгал на асфальт водой из поломанного пластмассового ведра, порождая временами небольшую красивую радугу. Но кори-хон не радовался ей, а, напротив, ежился, посматривая в сторону мальчишки неодобрительно и даже с опаской.

Вот прошагал, как будто маршируя, мрачного вида темнолицый хазареец… Кажется у Ханыкова ^[4] сообщено?.. да, точно – у Ханыкова!.. Хазарейцы – выходцы из узбекского племени барлас, давшего миру Тамерлана. Великий завоеватель зачем-то послал сюда тысячу своих соплеменников: отсюда и название, ведь “хазара” – это и есть тысяча. С той поры они полностью утратили прежний язык, но сохранили монголоидный облик… А вот, резко выделяясь в толпе, прошли два опрятных сикха, выходца из Индии, с одинаково причесанными иссиня-черными бородами и чалмами из блестящей яркой ткани: у одного красная, у другого – синяя.

О других ничего определенного сразу не скажешь. Кто они – пуштуны? А если да, то какого рода – сафи или моманд? шинвари или африди? или еще из какого-то из тех восьмидесяти или девяноста племен, что населяют страну? Или, может быть, таджики или узбеки, которых здесь тоже хватает? Чараймаки? Нуристанцы? Вот уж верно – котел народов!..

Возмущаясь задержкой, разнотонно сигналили грузовики и автобусы, обвешанные гроздьями пассажиров. Кто не ехал в них, тот шел пешком, катил на велосипеде, гнал мулов и ослов, груженных вязанками хвороста…

Но вот полицейский встал по стойке смирно и приветственно поднял жезл.

На перекресток наконец-то выползла медленная – по скорости шагавших людей – процессия.

Впереди шли два одетых в европейские костюмы музыканта. Они приплясывали в такт гудящим в руках бубнам. За ними следовал человек в красном халате. Он очень громко и настойчиво кричал, призывно размахивая руками и обращаясь то направо, то налево, где по сторонам улицы двигалась небольшая толпа зевак и ротозеев, с готовностью отвечавшая ему похожими выкриками. Следом за дойристами и крикуном ехал грузовик. Передний борт грузовика украшали большие, в рост человека, портреты В. И. Ленина и Генерального секретаря народно-демократической партии Афганистана Нур Мухаммеда Тараки. Разноцветные гирлянды живых цветов свисали с бортов, с капота и почти закрывали лобовое стекло, за которым маячило совершенно равнодушное и усталое лицо шофера. Люди, набившиеся в кузов, скандировали в такт человеку, шагавшему впереди.

За грузовиком следовала небольшая пестрая колонна, над которой колыхались транспаранты и портреты Тараки. Демонстранты тоже неумолчно галдели, а то еще начинали что-то выкрикивать хором.

– Великий Тараки… Мудрый Тараки, – пробормотал Астафьев, машинально переводя лозунги и так же машинально вспоминая: пуштун, племя гильзай, клан тарак, ветвь буран. – Да здравствует вождь афганского народа Тараки!.. Благодетель народа Тараки!..

Огнев вздохнул и невесело усмехнулся.

– Пытались повлиять. Мол, дорогой Нур Мухаммед, не умерить ли славословия? А что, говорит, я могу сделать, если народ меня любит?!

Астафьев тоже вздохнул.

– Понятное дело. Мы это уже проходили…

“Да и проходим”, – хотелось ему добавить, но он, разумеется, сдержался – слишком уж неподходящая компания для подобных замечаний.

Наконец перекресток освободился, и пробка начала рассасываться.

Минут через десять, пробравшись узкой улочкой, с обеих сторон сдавленной глинобитными дувалами, из-за которых виднелись ветви урючин и яблонь, “Волги” миновали несколько значительных каменных зданий и подъехали к воротам дворца Арк – резиденции Тараки, именуемой “Домом народов”.

Ворота начали медленно раскрываться, позволяя увидеть большую площадку. По обеим ее сторонам по самые башни были врыты два танка, настороженно глядевшие черными глазами своих пушек и пулеметов.

Три дюжих гвардейца, украшенных белыми околышами фуражек, белыми ремнями портупей и кобурами, белыми манжетами на рукавах, вытянулись по стойке “смирно” и отдали честь.

“Волги” неспешно въехали в ворота и оказались в огромном зеленом дворе, из-за деревьев которого выглядывало причудливое здание Арка.