"Разыскиваются" - читать интересную книгу автора (Триз Джефри)

Глава седьмая Отверженный

- Один фунт три шиллинга пять с половиной пенсов,- мрачно промолвил Дик.

- А ты во всех карманах смотрел? Ой, Дики, у нас должно быть больше!

- Ни на один грош!

Дети переглянулись: они были встревожены. Деньги так и таяли. Раньше они просто не отдавали себе отчета в том, сколько тратят на еду. Ужасно много уходило на мороженое и лимонад - в будущем придется обходиться без них.

Они свернули в сторону с шоссе, грязного, пыльного, по-воскресному грохочущего, и отыскали тенистую рощицу, где можно было спокойно съесть огромные бутерброды, которые миссис Смит положила им с собой на дорогу.

- Тебе не кажется, что эта рощица - начало знаменитых Шервудских лесов? - спросила Энн.

- Откуда я знаю.

- Дики, а может быть, вернуться в Ноттингем, найти работу и на этом остановиться? Мне, наверное, удастся нейти что-нибудь вроде такого места, как у Сэлли. А?

- И не думай даже! Это все равно что продаться в рабство... С утра до позднего вечера за фунт с небольшим в неделю. Неслыханно дешевая плата! А развлечься когда? После работы уже поздно идти в кино, а от усталости и в теннис играть не захочешь. Нет, придумаем что-нибудь получше! - Дик бросил хмурый взгляд на птицу, которая прыгала по бревнышку.

- Я думал, что существуют законы. Они есть, конечно, но похоже, что их постоянно нарушают. Помнишь, что Сэлли рассказывала о стуле, который стоит у нее за прилавком? По закону стулу и полагается там стоять, и она вроде бы может присесть отдохнуть в отсутствие покупателей, а босс говорит: "Попробуй присядь, сразу же выгоню с работы!"

- Мне будет не хуже, чем другим.

- Никто бы на твоем месте так не поступил. А потом, после того как я поглядел на Фрейм-стрит, мне вообще стыдно снова показываться в Ноттингеме.

Энн подскочила от удивления:

- При чем тут Фрейм-стрит? Что ты выдумываешь?

Кровь бросилась Дику в лицо.

- Неужели ты не поняла? Дом по-прежнему принадлежит Монти. Каждую неделю он выкачивает фунты и фунты из тех, кто в нем живет, и ломаного гроша не тратит, чтобы его ремонтировать. Это же настоящая трущоба. А Монти наплевать, что протекает крыша, что жильцы болеют, что у них не хватает на хлеб, что он забирает у них последние гроши. При одной мысли об этом меня начинает тошнить.

- Но тебе-то почему стыдно?

- А потому, что на эти самые деньги жили и мы с тобой в дядюшкиной усадьбе. Подумать только - мы тоже сосали кровь из этих людей. Гордиться особенно нечем!

Энн задумалась.

- Похоже, что ты прав, - тихо проговорила она.- И я рада, что мы с ним покончили!

- Но мы все еще продолжаем жить на деньги, которых не заработали, - напомнил Дик. - Паршивая штука, если задуматься как следует.

- Что?

- Ну как же, Монти и Миллисент всегда твердили, что люди должны зарабатывать себе на жизнь, что порядочные люди прежде всего "независимы в средствах". Я тоже так думал. А сейчас уже и сам не знаю - все перевернулось вверх тормашками с тех пор, как мы убежали. Все выглядит как-то иначе.

- Верно. И это потому, что мы повстречали таких людей, как Ивен, Сэлли, ее мама.

- Правильно! Когда начинаешь их понимать, они кажутся настолько лучше, чем все эти добропорядочные леди и джентльмены! Это настоящие, живые люди.

Энн поднялась и смахнула крошки с колен.

- Действительно, все перевернулось вверх дном и стало совсем-совсем другим. Я подумала... А впрочем, все равно. Поехали дальше!

- Что ж, пожалуй, поехали.

Оказалось, что найти Шервудский лес еще труднее, чем Денский. На память им пришли легенды о Робине Гуде, в которых утверждалось, что лесная чащоба начинается чуть ли не от самых городских ворот. А потом папа рассказывал, что еще в те времена, когда был жив дедушка, заросли вереска и куманики, среди которых точками выделялись ветряные мельницы, были видны прямо из города.

Теперь, когда позади остались целые километры выстроившихся рядами домов и длинные нити трамвайных путей, все еще шли и шли бесконечные унылые поля, а среди них лишь небольшими островками попадались деревья.

С дороги, как с американских горок, открывался все один и тот же вид. С вершины каждого нового холма они видели на севере все более плотную стену леса. Каждые несколько миль встречались величественные сооружения с башнями, колоннадами и родовыми гербами.

- Интересно, кто там живет? - обернувшись, спросила Энн, когда они миновали первое из этих зданий.

- Это еще что! Всего лишь привратницкая, - ответил Дик. - А самый дом куда больше, он стоит в глубине парка.

И действительно, заглянув в следующий раз сквозь решетку высокой чугунной ограды, они увидели длинную прямую аллею, которая тянулась все дальше и дальше. А в самом ее конце возвышался дом владельца усадьбы, и даже на таком расстоянии было видно, как он огромен - целая гора бледно-желтого камня, поблескивающая множеством окон и поросшая лесом дымовых труб.

- Вот бы где жить! - вздохнула Энн.

Но Дик только что-то невразумительно пробурчал в ответ.

У следующих ворот им повстречались велосипедисты. Над воротами висело огромное объявление:

- Заедем, что ли? - предложила Энн.

- Давай заедем.

И они свернули в ворота, о чем после им не пришлось жалеть, потому что иначе они вообще никогда не увидели бы знаменитого леса, в котором когда-то скрывался Робин Гуд.

Владения герцога Окстонского простирались на целые мили, и до замка его они так и не добрались. Он скрывался где-то в самом центре территории. Вокруг стояли деревья - сосны и ели, вязы, липы, но самое лучшее, что было в парке, - это поросшие зеленым мхом торфяные прогалины, а на них - древние дубы, окруженные кустами вереска и куманики. В дальнейшем Дик и Энн узнали, что почти весь Шервудский лес входит во владения различных герцогов и что даже само название "Шервудский лес" мало-помалу исчезает из употребления и люди все чаще и чаще называют его "герцогским".

- Дивно! - воскликнула Энн. - Но что-то тут не так. Этот лес похож на собаку, которую посадили на цепь.

- Да, - согласился Дик.- Заборы, ворота, объявления... Так и кажется, что, впуская сюда, тебе оказывают величайшую милость. Черт бы побрал этого герцога!

И обоим вдруг ужасно захотелось выбраться поскорей за ворота. Но это оказалось не так-то просто. Они все ехали и ехали, пока наконец не добрались до следующих ворот. А по пути без конца попадались объявления, воспрещающие ставить палатки, жечь костры, устраивать пикники. В лесу было небольшое озеро. По безмятежной глубокой глади его скользили белые лебеди, а белое объявление на берегу гласило, что здесь запрещено купаться, кататься на лодках и удить рыбу.

- Сам Робин Гуд перевернулся бы в гробу! - проворчал Дик.

Вскоре, сами того не заметив, они снова очутились на шоссе. Здесь, разумеется, было не столь красиво, как в лесу. Через полмили они оказались зажатыми между двумя рядами домов из красного кирпича. На заднем плане вздымались к небу шахтные копры, а воздух оглашали резкие гудки маневровых паровозов, толкающих вагоны с углем.

Прочитав название деревни, они вспомнили, что это то самое местечко, где Робин Гуд когда-то выиграл состязание в стрельбе из лука. Два-три деревенских домика и церковка выглядели очень мило и живо напоминали о старине. Да еще одна пивная, не из тех, что провоняли перегаром и облицованы противным кафелем, как уборные, - пивная была расположена в саду, перед входом стояли скамейки, а по стенам вился плющ.

Они спросили по стакану апельсинового сока, и хозяин, оказавшийся очень славным человеком, не стал поддразнивать их за то, что, по молодости, они не заказали пива.

В пивной они увидели художника. Он сидел на краешке скамейки и на листе фанеры рисовал зеленого дракона. Это был какой-то совсем необыкновенный дракон - со смешным лицом и мудрой улыбкой. Взглянув еще раз на входную дверь, Дик убедился, что пивная называлась "Зеленый дракон" и что железная рама, в которую вставлялась главная вывеска, была пуста - эту вывеску и рисовал художник.

Художник был молодым человеком с буйной черной шевелюрой и лицом цвета полированного красного дерева. Когда время от времени он движением головы откидывал волосы, на висках обнажалась светлая полоска незагорелой кожи. Энн удивилась: если волосы мешают, почему нельзя остричь их покороче? Но потом вспомнила - художники любят длинные волосы.

Судя по внешности, никак нельзя было сказать, чтобы дела его шли хорошо. Голубая куртка была сильно поношена и запачкана краской, а клетчатую, спортивного фасона рубашку он, по всей видимости, стирал сам. И притом очень давно, и явно забыл погладить. Потрепанные брюки сплошь покрывали складки; складки не было только там, где ей полагается быть на брюках. Башмаки со стоптанными каблуками он носил прямо на босу ногу.

Вдруг художник резко перевел взгляд в сторону Дика и Энн так, словно только что заметил их присутствие, и, не произнося ни слова, принялся их рассматривать. Несмотря на потрепанную одежду и бесцеремонный взгляд, сразу было видно, что он относится к числу тех людей, которых принято называть джентльменами.

- Вы рисуете вывеску? - спросил Дик, чтобы хоть как-нибудь нарушить затянувшееся молчание.

Художник улыбнулся открытой, ясной, сияющей улыбкой. А когда он заговорил, голос его, звучный, как орган, оказался не слишком громким и очень четким.

- Вот именно! Хотя на первый взгляд может показаться, что картошку чищу или в ванной сижу - оба эти занятия более соответствуют моему внешнему виду. И как только вы догадались?

У Дика был такой обескураженный вид, что художник смягчился и продолжал более дружелюбно:

-- Но должен сказать, что моя вывеска - это не просто вывеска. Можете вы догадаться, что здесь изображено?

- Конечно. Зеленый дракон, - сказала Энн.

- Правильно. А что еще? Так и быть, скажу вам сам. Здесь изображен шикарный ужин: холодная телятина с салатом, завтрак - яичница с ветчиной, и постель, достойная короля.

- Что-то я их не вижу, - проворчал Дик.

- Вполне естественно. Кровать находится в помещении, а еда - в моем желудке, где ей оказан самый радушный прием. Иные поют, чтобы заработать себе на пропитание, а я вот рисую и получаю за это кров и завтрак, да еще и ужин в придачу. - Художник склонил голову набок и еще пристальней уставился на Энн.- Как видите, я ваш брат-бродяга, мисс Энн Бардейл.

Дик и Энн подскочили, будто по ним выпалили из ружья. С минуту они колебались - не бросить ли стаканы с соком и вскочить на велосипеды. Затем Энн и перегнулась через стол и в упор спросила:

- А вы откуда знаете?

- Видел ваш портрет в газетах. И не старался запомнить - там, кажется, сказано, что вы в Лондоне. Но я художник, и мои глаза фиксируют изображение, как фотоаппарат. Вот я вас и узнал.

- А вы нас не выдадите?

- Только не я. За такую очаровательную парочку, как вы, предложено оскорбительно ничтожное вознаграждение, и хоть при моих стесненных обстоятельствах даже оно пришлось бы куда как кстати, пусть их себе охотятся без моей помощи.

- Вы поступаете как порядочный человек, - пробормотал Дик.

И они снова присели на скамейку.

- Ничего особенного. Мы, художники,- падшие люди, но мы хоть знаем, где остановиться!

- А почему вы пишете вывески? - поинтересовалась Энн. - Разве никому не нравятся ваши картины?

- Тем, у кого есть деньги, они не нравятся. А у тех, кому нравятся, нет денег. Забавно, не правда ли?

- Ужасно!

- И все-таки овчинка стоит выделки. В этой деревне я получил еще один заказ. Надо написать два стенных панно для здания сельской ратуши, которое здешний герцог построил в прошлом году.

- А что вы нарисуете?

- Они просили что-нибудь о Робине Гуде. Одно панно будет называться "Отверженные", а другое - "Барон-разбойник".

- Звучит неплохо, - сказал Дик. - А как вы думаете, герцогу это понравится?

Художник ухмыльнулся:

- Вряд ли. Панно заказаны общественным комитетом, а он сплошь состоит из шахтеров. Когда я им показал черновые наброски, они остались довольны.

- А они у вас с собой? Можно посмотреть? - попросила Энн.

- Конечно. - Художник пошарил длинной рукой на земле и положил на стол прямо перед ними тетрадь для эскизов.

Картина, называвшаяся "Отверженные", изображала на фоне угрюмого пейзажа с шахтным копром процессию безработных горняков.

- Как видите, они лишены всех прав, - объяснил художник. - Даже права на труд. Их вещи можно распродать с молотка за долги, а самих вышвырнуть на улицу. Старики могут быть оторваны от жен и помещены в дома призрения, Юноши могут быть насильственно подвергнуты военной муштре. Это лишь небольшая частица того, что ждет бедняка.

Он перевернул страницу. "Барон-разбойник" не был облачен в рыцарские латы; это был располневший старик в сюртуке, шелковом цилиндре и с красной гвоздикой в петлице. А позади него маячил огромный дом с лесом дымовых труб и бесчисленными рядами окон.

- Это... это же сам герцог!- пролепетала Энн, цепенея от ужаса.

Глаза художника сверкнули:

- Я не решился изобразить самого герцога Окстонского, в противном случае мне пришлось бы туго. Но, если ему нравится, может считать, что это он и есть.

- Но при чем тут герцог? - запротестовала Энн.- Ведь он ратушу построил. Какой же он барон-разбойник? И вообще...

- Да, как это ни странно, ратуша стоит меньше его недельного дохода, который он получает уже только потому, что владеет землей, где лежит уголь. Герцог считает, что ратушу построил он. А в действительности ее построили те, кто из года в год обливается потом в шахтах, пополняя его капитал. Это они дали ему роскошный дом, в котором он живет, и его яхту, и особняк в Лондоне, и виллу на ривьере. Уголь! Пот и кровь рабочих! Герцогский особняк возведен на фундаменте из костей тех, кто сгорел, утонул, погиб от удушья, трудясь, как раб, в шахтах и обогащая герцога. - Художник остановился, переводя дыхание. - Мистер Хоббс, - крикнул он, обращаясь к владельцу кабачка, - нельзя ли еще кружечку?

Улыбающийся хозяин появился с пенящейся кружкой пива в руках.

- Лишних полбочонка смолы не повредят кораблю, так, что ли? - пошутил он.

Подкрепившись, художник, продолжая непринужденно болтать, снова принялся за зеленого дракона.

- А Шервудский лес вас разочаровал, наверное, да? Вы не встретили ни отверженных, ни баронов-разбойников, пока я их вам не показал? Таков уж долг художников - показывать людям то, чего они сами не заметили, особенно если речь идет о таких вещах, как эти. Сегодня большинство из нас превратились в отверженных - без гроша в кармане скитаемся по стране, хватаясь то за одно, то за другое дело, и единственная наша опора - пара собственных рук.

- А вы не очень-то веселый, - сказала Энн.

- Не с чего веселиться. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я выдержал вступительный экзамен в художественную школу в Лондоне. Окончил ее с отличием, получил награду - бесплатную поездку в Италию. Мне прочили великое будущее. И что же... - В голосе его прозвучала горечь. - Школу я окончил четыре года назад. Сейчас мне двадцать пять лет. И мне еще ни разу не удалось продать свою картину больше чем за две гинеи. И получить постоянную работу.

- Вам просто не везло, - сказал Дик. - Несчастная судьба.

- Нет, мальчик, не судьба - условия, в которых мы живем. У меня было три закадычных друга - студенты. Мы вместе учились. Сейчас один из них разрисовывает абажуры по два с половиной пенса за штуку. Другой разносит пылесосы напрокат - таскает их от дома к дому. А третий... третий не выдержал всего этого - наложил на себя руки. Он был самым талантливым. Поэтому, наверное, его и не стало.

- Не могу понять... - робко начала Энн. - Я никак не могу понять, как это получается, чтобы такие люди, как вы, оставались без работы. Я хочу сказать, такие джентльмены...

Художник откинул голову назад и звучно рассмеялся.

- А я вовсе не джентльмен! Но я понимаю, что ты хотела сказать. Ты имела в виду людей, которые получили хорошее образование, умеют красиво говорить и гордо разгуливают, словно они хозяева этой земли. Учителя, ученые, врачи, адвокаты - вся эта чистая публика.

Погоди, подрастешь - поймешь. Каждый год колледжи выпускают столько специалистов, что даже половине из них не находится работы. Разве не безумие? И это в то время, когда люди всё больше и больше стремятся к знаниям, когда кругом столько больных, когда перед учеными столько нераскрытых тайн, а перед юристами еще такая бездна несправедливости, которую нужно уничтожить. Ну разве не безумие?

- А почему?

- О, это долгая песня. Как-нибудь в другой раз объясню. Поломайте-ка лучше голову сами.

Он снова яростно принялся за рисование и уже через минуту забыл об их присутствии.