"Разыскиваются" - читать интересную книгу автора (Триз Джефри)

Глава девятая Трое бродяг

На попутном пустом грузовике они выбрались из мрачного каменноугольного района и остановились ночевать на краю лиловых зарослей вереска.

Это было чудесное, доступное всем ветрам место, с которого открывался вид на долину и поросшие вереском холмы. Вниз по склону журчал ручеек. На холме, среди сухой травы и кустов вереска, лежали гранитные валуны причудливой формы. Ручеек, журча, прокладывал себе путь среди зеленых, желтых и красноватых мхов, и сама вода казалась окрашенной в красный, цвет, словно вино.

Шоссе осталось далеко. Вся эта холмистая местность была необитаема; только овцы медленно передвигались по склону, пощипывая траву. Когда они перепрыгивали с одной травяной кочки на другую, из-под ног у них выпархивала куропатка. Она с резким свистящим звуком взмывала в воздух, как бы протестуя против чего-то, и уносилась прочь, к линии горизонта. На холмах снова воцарялась тишина.

Путники разложили костер в защищенном местечке - для этого пришлось исходить окрестности на целую милю вокруг в поисках хвороста, которого едва хватило, чтобы сварить ужин.

Солнце между тем уже село, унося дневной свет за гребни западных холмов. Поднялся холодный ветер, раздувший тлеющие уголья. Лайэн закурил трубку и принялся цитировать строки о "ветре, что бродит по пустошам...", принадлежащие какому-то Джорджу Борроу, о котором он был, кажется, весьма высокого мнения.

- Но есть вещи, - сказал он, резко нагнувшись вперед и похлопав обоих по плечу для придания своим словам большей выразительности, - которые они у нас отнять не могут, несмотря на всю нашу бедность и бесправие. Море и холмы - "широкую эту дорогу и придорожный костер", - все то, что действительно имеет цену. Разве эта мысль недостаточно утешительна сама по себе?

- Безусловно, - сказала Энн, - хотя холмами сыт не будешь, а морем не напьешься.

- Да и от костра мало проку, если на нем нечего сварить, - добавил Дик.

- Ах вы, зверята, зверята! Ни малейшего чувства прекрасного!

Безоблачное небо все было усеяно звездами. Лайэн расположился на ночлег прямо под открытым небом, в нескольких шагах от их палатки. К счастью, его радужные предсказания оправдались - ночь выдалась сухой, и утром их разбудило яркое солнце, а по долине внизу стлался легкий туман, предвещая погожий денек. Все говорило о том, что наступает жаркая пора.

- После завтрака,- сказал Лайэн, - я сяду за карандашные наброски. А вы, милостивая государыня, сядьте-ка вон на той скале и позируйте на голубом фоне.

- Вы же сказали, что напишете мой портрет маслом?

- Я это сделаю потом, по эскизам. Придется подождать, пока я смогу приобрести кусок хорошего холста и кобальтовую краску.

Едва он начал рисовать - Дик в это время, ворча себе что-то под нос, мыл в ручье посуду, - как произошло непредвиденное.

- Что это вы делаете, голубчики? - услышали они у себя за спиной.

Оба оглянулись. Они так увлеклись своим делом, что не слыхали, как к ним подошел человек.

Он стоял на травянистом пригорке, оглядывая лагерь, и казалось, что ноги его, обтянутые гетрами, топчут зеленый краешек неба. Торчащая у него под мышкой двустволка так естественно гармонировала со всей его внешностью, что напоминала сук могучего древесного ствола. Его темное, сморщенное лицо было похоже на старый, изношенный башмак.

- Так что же вы тут делаете? - угрожающе повторил пришелец.

Дик и Энн посмотрели на Лайэна, ожидая, что он скажет. Но Лайэн удостоил незнакомца лишь беглым взглядом через плечо и продолжал рисовать.

- Ищем ветра в поле, - бросил он в ответ, не повернув головы и не вынув трубки изо рта.

Медленно прокладывая себе путь меж валунов и кустов вереска, пришелец направился вниз по склону. Следом за ним шла собака. Остановившись возле Лайэна, он пробормотал:

- Что? Я на ухо стал туговат.

Лайэн черкнул еще два штриха, вынул трубку и учтивым тоном произнес:

Я сказал, что мы с таким же успехом могли бы искать ветра в поле. Но мы не... мы еще не спятили с ума. Мы занимаемся живописью. Я, по крайней мере. А эта юная особа мне позирует.

- Так. - Пара неодобрительных глаз окинула Энн с ног до головы. - Так, девицу в трусах рисуете? Ничего себе, подходящее занятие! Я и сам бы не прочь - умеем не хуже вашего.

- Послушайте, - не выдержал Лайэн, - какая муха вас укусила?

Незнакомец обернулся. Его бурое лицо побагровело.

- Посторонним запрещено останавливаться на этой пустоши. Тут водятся куропатки.

- Ах, вон что!

- Так приказал хозяин.

Лайэн изящным движением поднялся на ноги, заложил руки в карманы и покровительственно улыбнулся лесничему.

- Знаешь, старина, если ты дорожишь своим местом, тебе не мешало бы помнить в лицо гостей твоего хозяина, а не болтаться по усадьбе и грубить им.

У лесничего округлились глаза и отвисла поросшая щетиной нижняя челюсть.

- Неужто вы... вы... один из гостей сэра Олберта, которые приехали на этой неделе, сэр?

- Именно так. Сэр Олберт - мой старый друг.

- Простите, сэр, но я заметил эту палатку, сэр, и подумал, что...

Лайэн скривил губы в аристократической улыбке.

- Уж не принял ли ты меня за... - Он бросил взгляд на детей. - Неужели сам не можешь смекнуть, что в такой палаточке не хватит места для троих?

- Вы правы, сэр. Прошу прощения, сэр. Сплоховал я на сей раз. Я ведь это... не очень-то часто бываю в главном доме, не то что там лакей или горничные... Не упомню в лицо всех гостей.

- Ну ладно, ладно! - И Лайэн великодушно махнул рукой. - Кстати, я, кажется, припоминаю твое лицо, хоть ты меня и забыл. Не ты ли заряжал мне ружье на охоте у сэра Олберта в прошлый сентябрь?

Лесничий просиял:

- А ведь и то, сэр! Как же, как же! Теперь припоминаю, сэр. Вы еще стреляли без промаха.

- М-м-м... да как тебе сказать. - Лайэн тихонько зевнул. - Надеюсь, дражайший, ты не станешь притеснять этих молодых людей. Мы повстречались накануне вечером, и мне захотелось их нарисовать. Я разрешил им расположиться на этой пустоши, обещав прийти пораньше утром. Вина, конечно, моя, но, кажется, дичь не потревожена.

- Что вы, что вы, сэр, все в порядке, все в порядке! - Лесник с надеждой взирал на него. - Меньше слов - меньше обид, а, сэр? С обеих сторон, сэр. Вы не станете на меня жаловаться, сэр?

- Ну ладно, ладно. Я ничего не скажу сэру Олберту, - великодушно заверил его Лайэн. - Можешь идти... э-э-э...

- Мергетройд, сэр.

- Ах да, Мергетройд. Можешь идти, Мергетройд. Ты свободен.

- Спасибо, сэр! Счастливо оставаться, и удачного денька вам, сэр. - И, бросив исподлобья ядовитый взгляд на Дика и Энн, лесник вместе со своей собакой удалился.

- О Лайэн, - закричала Энн, когда он скрылся из виду, - как это здорово, что вы знакомы с сэром Олбертом! Ну какой же вы лгунишка! Сказать, что гостите у него.

- Ба! Да вы и представить себе не можете, как чудесно я умею лгать. Я в глаза не видывал этого сэра Олберта. Я никогда не был у него в гостях и ни разу в жизни не подстрелил ни одной куропатки.

- Но ведь этот старикан вас узнал! - недоверчиво прервал его Дик.

- Он просто прикинулся, когда я приструнил его. Презренный червяк!

- Значит, вы его все время разыгрывали? Лайэн усмехнулся:

- Пришлось. А не то он выставил бы нас в шею, потребовал бы фамилии и адреса, обвинил бы в браконьерстве и еще Бог знает в чем.

- За что же? Мы ведь дурного ничего не сделали.

- А как же! Мы осмелились потревожить его возлюбленных птичек, и они могли переселиться на соседнюю пустошь, так что сэру Олберту с его жирными друзьями не довелось бы выпустить из них потроха. Кровь закипает в жилах, - продолжал художник более серьезно, - когда подумаешь, что большинство людей не смогли бы так одурачить этого лесника. Мне это удалось только потому, что у меня изысканное оксфордское произношение, свидетельствующее о принадлежности к благородному сословию. А будь я каким-нибудь фабричным парнем из Манчестера, не миновать бы вызова в суд, где восседают строгие, неподкупные судьи и присяжные, большинство которых приятели сэра Олберта, сами, наверное, помогающие ему истреблять куропаток. Какой же справедливости можно от них ожидать?

Он захлопнул альбом для эскизов.

- Ну вот, видите - вышел немного из себя. Давайте-ка сматывать удочки, пока не поздно. Хотел бы я вспугнуть этих проклятых птиц, чтобы они все перебрались в соседнее герцогство.

- Мне кажется, - сказал Дик, скатывая палатку,- вы были неправы вчера, когда говорили, что, как бы мы ни были бедны, они не могут отнять у нас эти холмы. По крайней мере, они могут постараться и это сделать.

Они вернулись к этому разговору, когда после часа или двух ходьбы спустились в долину и очутились в какой-то деревушке. На первый взгляд она показалась им просто красивым местечком, какие любят изображать художники. У ручья приютилась старая, заброшенная мельница с поросшими мхом стенами и побуревшим от ржавчины колесом. Ветхие, поросшие плющом домики тянулись цепочкой вдоль круто вздымающейся в гору и вымощенной булыжником улицы. Посредине деревни возвышалась церковка, а перед входом в нее - белый каменный крест. На ступенях перед крестом стояла ваза и с десяток банок из-под варенья с простенькими полевыми цветами.

- Шестнадцать человек! - произнес Лайэн. - И это всего лишь из нескольких домишек. Сомневаюсь, чтобы четырнадцать из них владели хоть одним метром той земли, за которую сложили головы. А что до защиты короля, так это же чепуха... Германские летчики сами старались не сбрасывать бомбы туда, где он находился, так же как и наши самолеты не охотились за кайзером[*]. Это было бы нарушением правил игры.

Вверх по склону с трудом тащилась старуха с ведерком. Лайэн поздоровался с ней, как обычно здоровался с каждым встречным:

- По воду собрались? А ну-ка, Дик, бегом! Принеси бабушке воды.

- Преогромное спасибо, сэр... В этакую жарищу не очень-то легко ходить по воду, да еще в мои лета.

- А что, у вас в доме нет воды?

- Да что вы, сэр! На всю деревню две колонки, одна под горой, другая наверху. Я к верхней хожу, тогда в гору пустые ведерки только несешь, а полные - под гору. - Старуха улыбнулась при мысли о собственной сообразительности.

- А жили всегда здесь?

- Да с тех пор, как замуж выдали. Лет тому назад, поди, пятьдесят, а то и более. Ну, а нынче все говорят, что выселять будут. И крыша течет. А уж этих самых, как вы их называете, удобств никаких нет.

- Вот видишь, Энн, - сказал художник, когда они расстались со старухой у дверей ее дома. - Вот тебе и "очаровательная деревушка", которая заставила тебя умилиться. Ни водосточных канав, ни воды, кроме той, что хлещет через щели в крыше. Добрая половина этих открыточных видов - не что иное как трущобы.

На шоссе у подножия холма расположились два заезжих двора. Один из них - добротный высокий дом из серого камня, с красной вывеской, на которой золотыми буквами было выведено: "Хуплский эль", а над дверьми - более мелкими буквами название: "Сирена". Другое заведение помещалось в маленьком, выбеленном известкой деревянном доме с выцветшей вывеской, изображавшей веселого пахаря, от которого и происходило само название.

- А ну-ка, покажем товар лицом! - весело воскликнул Лайэн. - Начнем с "Сирены". Я им нарисую такую очаровательную русалку - с твоим лицом, Энн, - что они, обуреваемые чувством благодарности, буквально закидают нас всеми благами трактирной жизни.

- Да, не худо бы подработать,- согласилась Энн.

Но на сей раз им не посчастливилось. Угрюмый хозяин сообщил, что сам он всего лишь управляющий, что заведение принадлежит не ему, а пивоваренному заводу Хупла. Он не имеет права принять на себя такие затраты, а к администрации завода обращаться бесполезно, потому что точно такими же безобразными красно-золотыми вывесками, восхваляющими "Хуплский эль", увешаны дюжины кабачков и придорожных трактиров.

Содержательница "Веселого пахаря", маленькая Краснощекая вдовушка, извинялась, как только умела. Да, старая вывеска - это настоящее несчастье в жизни, ничего бы ей так не хотелось, как иметь новую, сделанную настоящим живописцем, особенно если он такой симпатичный молодой человек, Но, право же, времена нынче не те, каждый пенс на счету, и она никак не может себе позволить, особенно в этом году...

- Никто не нуждается в истинном искусстве, - возгласил художник, когда они уходили прочь. - Или, вернее - мне кажется, я об этом уже говорил, - многие нуждаются, но по тем или иным причинам должны отказываться. Сейчас, одну секунду, забегу только за табаком, и пойдем дальше.

И художник нырнул в единственную на всю деревню лавчонку. Задержался он там куда больше, чем секунду: за прилавком стояла красивая девушка, а Лайэна было хлебом не корми, а дай поговорить с кем-нибудь, хоть с уродиной или старой старухой. Дику и Энн уже надоело глазеть на окно лавки, как вдруг над их головой загудел чей-то зычный голос, исполненный мрачной подозрительности:

- А ну-ка, молодые господа, как ваша фамилия?

Свесившись с велосипеда, на них уставился полицейский.