"Остановка на планете 'Долгий Год'" - читать интересную книгу автора (Пол Фредерик)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Можно было сказать, что население планеты «Долгий Год» и вправду сходило с ума по поводу прибытия космического корабля. Во всяком случае, кое-кто, причем, еще за много недель до того, как «Нордвик» вышел на орбиту вокруг планеты. Основная часть из них — это молодежь, бурно радующаяся событию, но даже среди них были некоторые, слишком занятые своими делами, чтобы интересоваться будущим посещением звездолета.

Среди таких был, к примеру, Бланди. Его голова была забита массой вещей, и там не было места не только прибытию «Нордвика», но даже собственной жене, ожидавшей его в летнем городе. Сейчас же он пытался удержать в голове семнадцать сотен вещей одновременно — именно столько овец было в длинной череде овец, которую Бланди гнал в город для стрижки и забоя. Так что в этом Ганс Хореджер был прав: обитатели Долгого Года проводили массу времени, возделывая поля и разводя животных, но вот в чем была ошибка Хореджера — они на этом не останавливались. Людям с «Нордвика» при слове «пастух» сразу же представлялся безбородый паренек или трясущийся от старости дед с посохом, но никак не водитель вездехода на водородном топливе и с компьютерным управлением, ведущий свое стадо с помощью радиоволн, посылаемых на приемники, имплантированные в тело каждой овцы. У колонистов с Долгого Года имелись свои высокие технологии, только они не желали выставлять их напоказ.

Бланди и сам был похож на свою планету, потому что не показывал всем свою силу. Он был невысок и широкоплеч, его тело состояло из одних только мышц, без капли лишнего жира. Но мышцы эти не выпирали. Если бы вы подняли его, то удивились, насколько он массивен — естественно, если бы он еще разрешил вам подобную вольность; но шансов на это было мало. Даже если бы вы только попытались нагнуть его, то оказалось бы, что вы грохнулись перед ним на землю, удивленно таращась на тех, кто пока еще не почувствовал землетрясения.

По пути домой Бланди размышлял о политике. Для этого у него было масса времени, потому что все его нынешние занятия практически не требовали внимания. На этой дороге, вдали от города, трудно было отметить какое-либо движение: лишь несколько тягачей, едущих к рыбацким деревням и обратно так что компьютер вездехода почти не занимался управлением. Бланди мог размышлять о множестве вещей одновременно, потому что мыслей, и вправду, было много — и не последняя из них была связана с телепостановками. Но по-настоящему его воображение было занято политическими планами.

Из-за того, что он со своими стадами был в отлучке целых четыре семидесятидневных месяца, что являлось его обязательной отработкой в качестве общественного налога, теперь ему не терпелось вернуться в шкуру политического деятеля. Сейчас же он пытался найти ведущую линию своей политической кампании. Если удастся определить подходящий объект для завтрашней вечерней речи — вся аудитория пойдет за ним. Его помощница, Петойн, когда они разговаривали по радио в последний раз, уверяла его в этом.

Но оставался сложный вопрос — чему будет посвящено это его выступление. Тема должна быть очень важной. На меньшее его последователи просто не согласились бы.

Поскольку мысли Бланди были весьма далеки от происходящего вокруг, он чуть было не пропустил стоящего на дороге постового. Тот глядел хмуро, подняв вверх руку.

Бланди притормозил. Задумавшись, он и не заметил, что превысил скорость. В этом месте в основную трассу вливались боковые дороги; возле перекрестка стоял трейлер, нагруженный строительными материалами. Бланди высунулся из кабины, и дорожный инспектор узнал его. Он смущенно отсалютовал и махнул рукой, давая знак проезжать первым. Пастух благодарно кивнул постовому и улыбнулся, извиняясь, водителю трейлера, которому теперь придется долго ждать, пока отара не пройдет перекресток. Бланди не счел разрешение постового только жестом вежливости — остановить более полутора тысяч овец дело чрезвычайно трудное.

Как только овцы продолжили свой путь в направлении города, Бланди, повинуясь внезапному импульсу, открыл дверь кабины, чтобы размяться. Компьютер, следуя заложенной программе, мог обойтись и без него, а на ходу Бланди думалось лучше.

Он легко спрыгнул на утоптанную обочину, потянулся и глубоко вздохнул, позволяя вездеходу и трактору самим продолжать утомительный путь со скоростью два километра в час. Дорога в этом месте была уже вымощена; четыре месяца назад, когда он направлялся с гораздо меньшим числом овец на восточные пастбища, этого еще не было сделано. А теперь здесь уже начинали в обоих направлениях ездить высокоскоростные машины — правда, на этом участке еще не на полном газу. Не потому, что не удалось бы пробиться через плотный строй овец, а потому что существовала опасность сбить отставшее животное. Бланди с удовлетворением заметил, что таких было мало. Отара послушно шествовала за радиоколокольчиком в трейлере, а собаки тщательно патрулировали строй животных, оттесняя их от мощеной дороги на покрытый травой луг.

И вот тут-то Бланди прижал два пальца к губам — вот что он сделал, когда в голову ему пришла идея.

— Будто овцы, — произнес он вполголоса, цедя слова сквозь сжатые губы. — Будто овцы, мы блуждаем в различных направлениях, не зная цели и не ища ее. Мы бредем без всякого понимания, бредем, пока не умрем…

Нет, не так. Это были очень подходящие слова для ударного момента речи, но только о смерти нельзя было говорить. Слишком много было вокруг смертей, чтобы лишний раз напоминать об этом. Бланди хмуро глядел на овец, пытаясь сформулировать пришедшую на ум идею по-новому: «…блуждаем без цели и направления. Как можем мы найти достойную нас цель? Что может вести нас с той же уверенностью, с какой радиосигнал ведет стадо к…»

Опять не так! Это была не позитивная идея. Совершенно неподходящий образ. Чаще всего радиосигнал вел овец на бойню. Опять он вернулся к теме смерти, а это было плохо.

И все-таки, у него оставалось чувство, будто здесь кое-что есть, и это кое-что еще можно будет использовать в качестве быстрой пояснительной метафоры, которые так нравятся всякого рода политическим собраниям: радиомаяк, что ведет овец к месту их назначения, мог бы привести избирателей к нему. И здесь же было нечто большее, еще ожидающее своего выражения. В его сознании бился образ заблудших овечек, какая-то фраза, уже слышанная ранее или прочитанная в какой-то старинной книге.

Может, Мурра знает?

— А, черт с ним! — сказал он сам себе, имея в виду, что можно будет расспросить Мурру. С ее разносторонним чтением мало что могло укрыться от ее внимания. Она поможет, и тогда, может быть, мысль сформулируется яснее.

Бланди огляделся по сторонам, радуясь виденному, радуясь тому, что возвращается домой после обязательной отработки. Глядя вниз на долину, он думал, что река, и так широкая, теперь стала еще шире с тех пор, как он в последний раз проходил этим путем. Река, носящая имя «Временами», до сих пор еще не вошла в свои летние берега, все еще неся сотни кубометров плодородного ила. Но сейчас ее поток уже не напоминал бешенство первого разлива после таяния льдов, которое он сам наблюдал четыре месяца назад. По леднику на Западной Стене было видно, что тепло держится долго; он уменьшился самое малое на полкилометра. Тут же Бланди заметил то местечко на берегу, где в конце прошлогоднего лета он в палатке проводил время с женщиной, что была для него в то время самой свежей и яркой любовью.

Только все это было так давно.

Теперь Мурра уже не была любовью свежей и яркой, а движущиеся льды совершенно затерли всяческие следы их стоянки.

Громкий лай заставил Бланди обернуться. Он присмотрелся к овцам и охранявшим их собакам. Длинная череда овец в нескольких местах прерывалась. Животные устали во время долгого пути и, несмотря даже на подгонявших их и кусающих за ноги собак, урывали момент, чтобы остановиться и пощипать траву. Бланди нажал кнопку на отвороте своей куртки.

— А ну-ка, подгоните их, а то овцы сбиваются в кучи, — приказал он Катиро; непосредственный помощник Бланди спал сейчас в трейлере (правда, парень тоже был бестолковый; ну почему это Петойн уехала так рано, чтобы заниматься своими непонятными делами и оставила его с этими идиотами?!). Через мгновение Бланди услыхал нестройное блеяние, когда радиосигнал, посланный в надетые на овец воротники, подстегнул их слабым электрическим разрядом. Животные недоуменно подняли морды, но Бланди повторил распоряжение. Едущему на тракторе оператору и самому следовало бы предусмотреть это. Вот если бы на трейлере ехала Петойн, такого бы не случилось. Она все время следила за отарой, без лишних напоминаний. Но сейчас у нее были какие-то личные дела, о которых Бланди даже не хотел спрашивать. Он отпустил девушку из самой любви к своей основной помощнице.

Но теперь, похоже, эта любовь к Петойн начинала становиться и ответственностью.

Бланди повернулся и пошел за трейлером, пытаясь вспомнить мелькнувшую было идею — кажется, это было связано с овцами… Но прежде, чем это ему удалось, он услыхал, как кто-то зовет его по имени.

— Эй, Бланди!

Трактор, тянущий за собой платформу, груженную протеиновыми добавками для окотных овец, оставшихся на пастбищах, притормозил рядом; водитель махнул рукой.

— Там тебя ожидает целый приветственный комитет, — крикнул он и показал большим пальцем за себя, вниз по склону холма, по направлению к летнему городу. Когда Бланди отошел в сорону, чтобы его собственный трактор, отъехавший уже на полкилометра, не заслонял вид, он убедился, что это была сущая правда.

И его наполовину сформировавшаяся идея, которая так могла бы пригодиться в будущем, безвозвратно улетела…

Бланди встречало человек пятьдесят — он уже спустился с холма и направил тракторы прямо к загонам — люди самого различного вида; женщины и мужчины, старики, которым уже исполнилось четыре — пять лет, и дети, ну ладно, наполовину дети, как, например, его почти уже взрослая помощница Петойн, которая сейчас бешено махала руками, желая привлечь его внимание.

Он спокойно поднял руку, приветствуя всех собравшихся. Он не улыбался им, но и не пытался утихомирить, когда все добровольные помощники с гомоном обступили его со всех сторон. Подбежала Петойн и с отчаянием зашептала на ухо:

— Бланди, ну пожалуйста, ну сделай мне одолжение. Ты же мой лучший друг, и я могу попросить одного тебя. Ты помнишь моего пса, уже старого? Так вот, мне совершенно не по душе была идея убить его только потому, что он уже далеко не щенок. Так вот, наверное я сделала глупость…

Тот тряхнул головой.

— Боже, Петойн. Еще одну глупость? Расскажешь попозже, — сказал он, не желая слушать девушку.

Бланди повернулся к ожидавшей его группе людей, собирая мысли. Рядом, на обочине, лежал громадный валун, принесенный сюда рекой во время весеннего паводка. Бланди залез на него, чтобы лучше видеть встречавших. Это его политические сторонники или поклонники телепостановок? Он решил, что и те, и другие. Тогда он решил действовать как политик, желая, чтобы те, кто любил его за деятельность в жанре телетеатра, превратились и в последователей его политических идей.

Что ж, поехали…

— Граждане, — произнес он, по ходу импровизируя, — вы знаете, где я был. Я отрабатывал свое налоговое время и спросил себя: почему это должно длиться так долго? Что делают губернаторы со всей этой массой труда? Разве зимний город стал больше или комфортабельней, после всей этой обязательной отработки, на которую мы тратим свои силы? Много лет мы говорим о том, чтобы основать еще один город у Глубокой Бухты. Мы хотя бы начали это строительство? Да и вообще, имеется ли у нас хотя бы план?

Он отрицательно покачал головой, чтобы указать на ответ, после чего в толпе собравшихся раздался одобрительный гул — они пока еще не вполне понимали, к чему Бланди ведет, но уже были готовы следовать за его мыслями, чтобы добраться до решения.

— Так почему же все-таки так много отработки? — настаивал тот. Почему обыкновенный гражданин обязан проводить двадцатую часть своей жизни, отрабатывая для государства, если ничего к лучшему не меняется? Я уже не говорю про налоги, все мы периодически платим деньги; согласен, никто не сомневается в их необходимости. Но когда от вас требуют еще и налоговое время, чтобы вы отдавали долгие часы государству — и всегда в самое лучшее время года, когда мы можем прекрасно проводить время — зачем? Ведь это же рабство!

Громкий одобрительный гул.

Ритм собственной речи уже увлек Бланди, поэтому он выпустил на лицо долго сдерживаемую улыбку.

— Только мы не можем сейчас обсуждать этот вопрос столь долго, сколько он этого заслуживает, — сказал он. Завтра вечером, — тут он глянул на Петойн, а та кивнула в ответ, — завтра вечером я буду выступать на ассамблее и надеюсь увидать всех вас там. А сейчас… ребята, я четыре месяца не был дома. Так что вы уж простите…

Он мягко спрыгнул с камня, направляясь к людям, пожимая руки, целуя некоторых молоденьких женщин, в то время как Петойн с хмурой миной тащилась за ним следом. Как же, все это отнимало у нее время. Когда Бланди уже справился с последними встречающими, девушка потянула его за блузу.

— Бланди, пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.

Он не остановился, так как не хотел, чтобы кто-нибудь из почитателей увязался за ними, а только глянул на Петойн сверху вниз. Она была маленького роста, настоящая девчонка, ей еще не исполнилось полного года. Для своего возраста она была низкорослой, даже ниже Бланди, хотя сам он тоже не был гигантом.

— Ну? — спросил он.

Та замялась.

— Ты помнишь моего пса? — спросила она, как будто только что не говорила этого. Его хотели усыпить, ну, ты понимаешь, из-за старости. Но, Бланди, это был замечательный пес. Я выросла вместе с ним. Не думаю, чтобы я смогла его хотя бы ударить…

— О, Господи, — вздохнул тот, уже зная, что будет дальше.

Так оно и случилось.

— Меня прищучили, — просто сказала она.

— Ты и вправду сделала огромную глупость, — покачал он головой.

— Знаю, — согласилась девушка. — Но теперь мне нужен свидетель для вынесения приговора по моему делу. Прямо сейчас. Я надеюсь попасть к экзекутору через полчаса… Ой, Бланди, я так тебя ждала…

— Тебе уже известен приговор? — спросил он, и ему вдруг ствало страшно за Петойн.

Она кивнула.

— Меня приговорили к таблетке с ядом, — сказала она. — И сегодня я обязана ее принять.

Уже в третий раз Бланди хмуро вел свою приятельницу в экзекуторскую. Сегодня ему бы хотелось избежать этого. Не из-за самой по себе мерзостной процедуры с ядовитой пилюлей, но потому, что Петойн из-за своей глупости отнимала его время, когда у него была куча важных дел.

— Ведь я только-только вернулся, — объяснял он ей на ходу. — И вместо того, чтобы тратить время на эту чепуху, я мог бы встретиться с Муррой. Неужели ты никак не могла обойтись без подобного рода неприятностей?

Петойн не отвечала, во всяком случае, сразу. Она только вытянулась, чтобы поглядеть ему прямо в лицо, и поежилась на прилетевшем с ледника ветерке. Девушка была удручена, подбородок дрожал, а в глазах стояли слезы. Она не говорила, что это закон требует, чтобы у нее был свидетель исполнения приговора, потому что об этом знал каждый. К тому же они давно уже решили, что стали близкими друзьями, но она и об этом не вспоминала. Вместо этого она заявила:

— Мурра еще успеет тебе надоесть.

И добавила:

— Ну кому могло помешать, если бы Барни пожил чуточку дольше.

Потом она несколько раз всхлипнула:

— Бланди, ну как ты не понимаешь? Если я умру из-за этого дела, я не увижу корабля. А я ведь никогда не видела корабль. А этот приземлится, когда я могу умереть.

Он не стал ей отвечать. Они шли молча. Бланди кивал тем, кто узнавал его, а девушка крепко задумалась. Потом какая-то мысль приободрила ее.

— Одно хорошо, — сказала она. — Люди увидят тебя по телевизору.

Бланди послал ей хмурый взгляд, желая показать, что это не та популярность, о которой он мечтал; скорее даже, чтобы она поняла, что ему плевать. Что бы теперь она не сказала, у него уже был готовый ответ.

— Ладно, хватит ныть. Ты сама сморозила эту глупость, — сказал он осуждающе.

Петойн понимала, чего это может ей стоить; точно так же она знала об этом и во всех предыдущих случаях, когда нарушала закон — дважды, когда ее хватали на горячем, и раз десять, когда никто ни о чем не узнал.

И все же Бланди понимал, что теперь чувствует девушка. Петойн не боялась смерти — впрочем нет, конечно же она боялась. Да и кто бы не боялся? Самое паршивое во всем этом было то, что боялась смерти девчонка, которой вот-вот только исполнится год, которая не хотела пропустить этого единственного в жизни события, волнующего и неизвестного одновременно прибытия какого-то бродячего космического корабля. Но даже это «единственное в жизни» было преувеличением. Все так, часто такое не происходило; космические корабли, бывало, не прилетали даже в течение обычной человеческой жизни. На планете Долгий Год трудно было найти такого человека, кто помнил бы последний прилет, разве что горстка пяти-шестилетних дряхлых стариков.

В экзекуторскую летнего города вела мощеная дорожка, проложенная через сад. Здесь росли тысячи роз и полосоцветов, уже поднявшихся почти на двухметровую высоту, хотя весна продолжалась всего лишь пять месяцев. Цветы не могли полностью скрыть это здание от людей, идущих по улицам, но, по крайней мере, делали его достаточно отдаленным. Большинство людей и не глядели в его сторону, правда, когда Бланди с Петойн свернули на дорожку, у ограды остановился какой-то мальчишка месяцев тринадцати; прислонив свой велосипедик к ограде, он вовсю глазел на них.

Когда они вошли, привратник уважительно кивнул Бланди. В комнате ожидания играла особенная музыка, что-то типа шепчущихся скрипок. У Бланди подобная музыка всегда ассоциировалась с похоронами и его нынешней женой Муррой. (Странно, ведь поначалу музыкальные вкусы Мурры ему даже нравились.) Комната ожидания благоухала, как и окружавший экзекуторскую сад. Посреди холла стояла громадная кадка с ростками тростника; из настенных вазонов свисали длинные зеленые ветви, пахнущие медом и мятой.

Бланди с Петойн не были здесь единственными. В очереди перед ними были четыре группы ожидающих, спокойно сидевших на удобных скамьях и притворявшихся, что разговаривают друг с другом. Придется ждать, разочарованно подумал Бланди. Ожидание становилось совершенно невыносимым, потому что девушка, по мере того, как подходила ее очередь, все сильнее начинала нервничать. Она вцепилась в руку Бланди, хотя и знала, что ей грозит только детское наказание, поскольку до полного года у нее не хватало нескольких дней.

Они уселись, вежливо кивнув тем, кто пришел сюда раньше. Чиновника-экзекутора на месте не было, но он появился довольно скоро и теперь с нетерпением оглядывался по сторонам. Петойн все так же цеплялась за Бланди, дыхание ее было прерывистым и неглубоким; она пыталась хоть что-нибудь прочесть на лице чиновника. Правда, читать было особенно нечего, поскольку тот был тертым калачом, лет пяти, а то и больше; он видел всякое и ничему не удивлялся.

Заметив Бланди, он удивленно заморгал и быстро глянул на монитор у себя на столе. После этого он назвал имя и прочел приговор:

— Моссрикер Воллер Дюплессет, за подделку отметок отработки налогового времени — одна из пятнадцати.

Мужчина, не старше Петойн, поднялся с места, свесив голову. Женщине, что сидела рядом, было около трех лет — его мать, предположил Бланди. Она единственная здесь плакала, когда чиновник выводил их из холла. Экзекутор остановился в дверном проеме, послал Бланди дружеский кивок, а потом закрыл за собой дверь.

На какой-то миг стало тихо, потом кто-то возобновил разговор. Внезапно пожилой мужчина, сидевший, похоже, со своей дочерью, поднялся со своего места и стал расхаживать туда-сюда. Потом он остановился возле кадки и начал щупать нежные мягкие побеги. Затем он пригляделся к ним повнимательней и нахмурился. Взял чашку с водой и тщательно полил растения.

— Им следовало бы лучше заботиться о своих цветах, — сердито заявил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. Затем его взгляд остановился на Бланди. — Вы прибыли сегодня утром? — вежливо спросил он. — Я так и подумал. Вы пригнали великолепных овец.

Бланди кивнул, соглашаясь с ним; для ранневесенних отар овцы и вправду прекрасно откормились.

Другая женщина — среднего возраста, сидящая здесь с молоденькой девушкой, которая могла быть ее дочкой (это какое же преступление та совершила, что ее привели сюда?), сказала:

— А они уже начали проветривать челноки от нафталина.

И тут почти все заговорили о том, что их родители или родители их родителей рассказывали про то, как оно все было, когда прилетал последний космический корабль. Про причины. приведшие их в это здание, не упомянул никто.

Петойн не включалась в разговор, но было сразу заметно, что ее нервное напряжение спадает.

— Они все уже взрослые, — сказала она Бланди, глядя на ожидавших в холле. — Думаю, что им и вправду есть о чем беспокоиться.

— Очень скоро ты тоже станешь взрослой, — напомнил ей Бланди.

— Но еще не сегодня, — ответила Петойн, впервые улыбнувшись. — Вот чего я хочу, так это кушать. А ты? — И сразу же, не ожидая ответа, продолжила: — Могу поспорить, что тебя уже тошнит от баранины. Слушай, Бланди. Сказать тебе, что я приготовила вчера вечером? Так вот, я отварила скоггера, с кучей топленого масла, как тебе нравится. В холодильнике еще много осталось. Если захочешь заскочить вечером — я имею в виду, — добавила она, глядя на дверь, за которой скрылся чиновник, — если здесь, гм-м, если здесь все пройдет нормально. — Бланди отрицательно покачал головой. Понятно, тебя ожидает Мурра.

Она могла бы сказать и больше, значительно больше, чем мог ожидать каждый из них, но тут возвратился экзекутор, чтобы забрать с собой нового осужденного вместе с его сопровождающим. На сей раз приговор звучал: одна из сорока, и, самое удивительное, касался женщины среднего возраста.

— Похоже, что эту старую вешалку решили оставить в живых, прошептала Петойн, чуть ли не хихикая.

Тут в холл вошли две новые пары, но Бланди не смог присмотреться к ним, потому что в их сторону направился пожилой мужчина.

— Догадываюсь, что следующая очередь — моя, — извиняющимся тоном произнес он. — Я вас сразу не узнал. Ведь вы Аракаго Бланди Спенотекс, не так ли? Я так сразу и подумал. Так вот, я только хотел сказать, что мне очень понравился ваш зимний сериал, и, ну-у, у меня может и не представиться возможности сказать вам об этом позднее.

— Да, конечно, — с профессиональной вежливостью ответил Бланди. Очень приятно было услышать это от вас.

Старик не уходил, а только кивал головой, будто поклонник, которому удалось привлечь к себе внимание, но теперь он не знает, что сказать еще.

— Моей жене тоже очень нравилось, честное слово. Он был единственным, что держало нас вместе эти последние несколько месяцев, — признался он.

— Ну естественно, мы тоже рассчитывали на это, — вежливо сказал Бланди. — Кстати, а Петойн вы не узнали? В «Зимней жене» она играла Лив. Младшую дочку, вспомнили?

— Правда? — Похоже, старик заинтересовался, оглядев девушку с ног до головы. — Никогда бы не узнал, — удивленно заявил он. — Но наверняка не я один. Она подросла, и все такое. Мне очень жаль видеть вас тут, Петойн, ведь вы еще так молоды, разве не так? Так что, думаю, это не будет… Ой, произнес он уже совсем другим голосом, когда дверь открылась. — По-моему, это уже за мной. Надеюсь, что встречусь с вами снова.

Когда дверь за стариком, его свидетелем и экзекутором закрылась, Петойн сказала:

— Надеется встретиться! Как же, как же! Держу пари, что этого не случится. Ты слышал про него? Его приговорили к одной из пяти! За убийство. Знаешь, что я думаю, Бланди? Тебе не кажется, что он кокнул свою жену? Кого еще может убить такой старый хрыч? Скорее всего, наш сериал так и не удержал его.

Потом были и другие ожидающие.

На настенном экране дергалась какая-то поп-группа и действовала Бланди на нервы. Он поднялся с места.

— Надеюсь, никого не побеспокоит, если я переключу на новости? спросил он. Никто не возражал, хотя все до того пялились на экран.

Нефтяные скважины на Портовом Острове были успешно введены в эксплуатацию. Трубопроводы, ведущие к нефтеперерабатывающему комплексу, окончательно проверены и продуты — но Бланди уже и так знал об этом, потому что видел дымы на горизонте. Перепись населения, проведенная в начале теплой весны после первой волны рождений послезимних детей, у которых были все шансы появиться на свет, показала, что сейчас на планете проживало 534907 человек, самое большое население за девять долгих лет. Температура воды в реке Временами была чуть выше 3,5 градусов Цельсия; на сегодня была 80 % вероятность того, что пойдет дождь…

Затем женщина вернулась. Одна.

Она держалась весьма стойко, когда звонила в крематорий. Потребовалась всего минута, чтобы похоронные службы занялись останками ее отца.

А потом, они даже не подготовились как следует, наступила их очередь.

Внутри холла Бланди ожидал видеть телекамеры и обнаружил их, тщательно замаскированные по углам; запись чтения приговоров была обязанностью общинной телестанции. Кое-кто побаивался смотреть, когда их родным и близким угрожала смертельная опасность, но Бланди лишь скрестил руки на груди и ожидал с мрачной миной.

Чиновник поглядел на Петойн, потом проверил в своем списке.

— Ларисса Петойн Марколли, первый год, привлечена за наглый отказ усыпить пережившее свой полезный возраст животное, — прочитал он. Приговор: одна из тысячи. Давай, и побыстрее, — прибавил он, — потому что я хочу попасть домой хотя бы к вечеру.

Бланди поднялся вместе с девушкой. Он крепко взял ее за руку, хотя та и не сопротивлялась. Они ничего не сказали остававшимся в холле, хотя Бланди чувствовал негодование взрослых, вызванное неслыханной мягкостью приговора: одна таблетка с ядом на тысячу безвредных.

Это была детская комната для наказаний с веселенькими картинками на стенах. Само помещение было не больше чулана, здесь не было никаких стульев, только металлическая лавка вдоль одной из стен и низкий стол с встроенной раковиной.

— Залезай на стол, Петойн, — приказал экзекутор. — Ты уже бывала здесь.

Девушка забралась на столик, удрученно глядя на Бланди, чувствуя себя неуютно на холодной металлической поверхности. По краям стола была устроена сточная труба, чтобы отводить невольную рвоту и другие выделения тела, которые наказуемые частенько не могли сдержать. В комнате стоял легкий запашок кала, говорящий о том, что кто-то не выдержал. Экзекутор повернулся к стене и взял с полки банку с драже, при этом он искоса глянул через плечо.

— Я был удивлен, Бланди, увидав вас здесь. Я понимаю, что вы, конечно же, только свидетель. Мне было бы крайне неприятно, если бы все обстояло наоборот, потому что мне, честное слово, нравится ваша работа.

— Спасибо. — Бланди ответил чисто автоматически. Ему были неприятны эти слова. По его мнению «Зимняя жена» не стоила никакого внимания. По-настоящему же он гордился своей политической, социальной и философской деятельностью, а его, оказывается, ценили всего лишь за телепостановки. Потом он помотал головой.

— Простите? — обратился он к чиновнику.

— Я сказал, продолжайте ваше дело, Бланди, — повторил тот и подсунул ему под нос банку с тысячью маленьких горошинок-драже, чтобы тот проверил ее. Крышка была тщательно запечатана. Когда Бланди сказал, что все в порядке, чиновник, раздраженно, заявил:

— Так откройте же ее скорее!

Бланди открыл крышку и передал банку Петойн, которая неуверенно сунула туда свой маленький кулачок, вытащила пилюльку, сунула ее в рот и глотнула.

Внезапно она вздрогнула и тут же послала Бланди широкую, счастливую улыбку.

— Открой рот, — скомандовал экзекутор и обследовал ее ротовую полость кончиком пальца. После этого он кивнул. — Приговор приведен в исполнение. Постарайся не оказываться здесь снова, хорошо? В следующий раз ты уже будешь взрослой.

И он открыл заднюю дверь, чтобы выпустить их на теплое весеннее солнце.

— Ты знаешь, мне эта штучка на вкус даже понравилась, — хвасталась Петойн, чуть ли не скача на одной ножке вокруг Бланди. — Чем ты собираешься заняться теперь? Может, выпьем где-нибудь? Или пошли на бойню, поглядим, как там идут дела? Или, может, поедим, а? Нет, — сказала она, следя за выражением на его лице, — побежишь, чтобы встретиться с Муррой, так? Почему ты не расстанешься с ней? Ведь она та еще стерва…

Бланди остановился и с негодованием посмотрел на девчонку.

— Оставь Мурру в покое, — потребовал он. — И послушай-ка, Петойн. Больше я с тобой туда не пойду. Очень скоро тебе исполнится год, и тебе уже не предложат детскую банку с драже. Так что веди себя поосторожнее, если хочешь остаться в живых, когда прибудет этот корабль.