"Кафедра" - читать интересную книгу автора (Житков Андрей)

Совершенно секретно

Митя вышел из деканата с расписанием на второй семестр. Он на вытянутых руках понес огромный лист по коридору к доске объявлений. За ним стайкой семенили студентки.

— Дмитрий Алексеевич, у меня всего один зачет не сдан по физкультуре. Может, можно в виде исключения как-нибудь стипендию?! — жалостливым тоном просила одна, длинноногая, с прыщавым лицом.

— Никаких исключений, девушки! Стипендиальная комиссия была, ваш поезд ушел еще позавчера. Занимайтесь лучше. Не ходите на свидания вместо физкультуры.

— Хвостовочку подпишите, пожалуйста!

Митя, не глядя, поставил на экзаменационном листке закорючку.

— А японские стажеры в следующем году будут учиться? — спрашивала другая, довольна яркая девица, явно желающая выйти замуж за иностранца.

— Не знаю, не знаю. Все зависит от поступления заявок. Еще этот год закончить надо, — вся доска была увешана прикрепленными на кнопки записками. — Видите, вместо того, чтобы расписанием интересоваться, гореть в учебе, любовные послания пишут! Снимите все записки, повесьте их с краю, чтоб не мешались, — он ногтем отковырял от доски несколько старых кнопок, стал вешать расписание. Девицы ему помогали.

— Иностранный у нас кто вести будет? — поинтересовалась третья, маленького роста. Она, встав на цыпочки, усердно вкручивала кнопку в деревянную рейку.

— Не знаю, ничего не знаю, — Митя отошел от доски, полюбовался своим расписанием. — Девушки, все вопросы, пожалуйста, завтра в приемные часы. Мне сейчас абсолютно некогда.

Девицы исчезли, Митя, сверившись с листочком, испещренном цифрами, карандашом проставил в расписании несколько аудиторий.

— Дмитрий Алексеевич, — раздался за его спиной мужской голос. Он обернулся. Перед ним стоял красивый черноволосый парень небольшого роста, лет двадцати пяти. В его лице едва заметно проглядывали восточные черты полукровки. Одет он был в добротную дубленку и модные туфли.

— Вы студент? Завтра в приемные часы, пожалуйста.

— Я — Марат, — сказал парень.

— Какой еще Марат? — сморщился Митя, будто пытаясь что-то припомнить. На самом деле он сразу понял, кто перед ним, и где-то в животе зародилась неприятная нервная дрожь. — Что вы хотели?

— Дмитрий Алексеевич, вы, наверное, забыли. Вы мне денег должны, — говорил Марат очень вежливо и тихо.

— Молодой человек, вы ошибаетесь. Я никому ничего не должен. Мне — должны, это верно, а я — нет. У меня принцип — не занимать у незнакомых людей.

— Забыли, это понятно, — вздохнул Марат. — Правильно, больше трех лет прошло. Вы у меня по университету “корабли” пускали. Полторы тысячи “баксов” с отдачей до первого сентября. С первого по проценту в день. К сегодняшнему дню ваш долг составил больше восемнадцати тысяч. Если хотите, могу на машинке точно посчитать.

— Ага, сейчас! Да, вы шутник, молодой человек! — Митя нервно рассмеялся. — Во-первых, я вас впервые в жизни вижу, во-вторых, денег у вас никогда не занимал, в-третьих, у вас не все в порядке с мозгами — заявлять зам. декана, человеку облеченному властью, такое! Знаете, как называются ваши действия на языке уголовного права? Вымогательство. Рэкет. Если вы не студент, как попали в университет? Кто вас пустил? Немедленно убирайтесь, иначе я вызову охрану! Вы меня поняли?

— Ладно-ладно, — Марат поднял руки, как бы показывая, что сдается. — Я все понимаю — сумма для вас нереальная. Видите ли, у меня почти все конфисковали. Поймите и вы меня. Я должен встать на ноги? Мне нужна квартира, машина — элементарные вещи. Если человек оступился, так его будут всю жизнь пинать? Я не буду обращаться за помощью к бандитам или “афганцам”, скощу вшестеро. Всего три штуки. Думаю, эта сумма для вас не очень обременительна.

— Ну ладно, молодой человек, я понял — вы сумасшедший. По вам психушка плачет. Вызываю охрану, — Митя резко развернулся и зашагал к деканату.

— А все-таки вы, Дмитрий Алексеевич, подумайте над моим предложением. Вы мне симпатичны, и хотелось бы прийти к мирному соглашению, — сказал вслед ему Марат. — Я вам через три дня позвоню.

Митя завернул за угол. Его деланно спокойная походка тут же изменилась. Он почти бегом бросился по коридору. Перед тем, как запереть дверь деканата, выглянул, проверяя, не пошел ли Марат за ним следом. Бросился к телефону.

— Алло, Вика, это я! Вы с Дашкой дома?

— Ага, с тобой твоя любовница разговаривает. Что за глупые вопросы? — сказала Вика насмешливо.

— Сейчас не до шуток! Запри входную дверь на все замки, задвинь засов! До моего прихода с Дашкой никуда ни шагу! К окнам не подходить, на телефонные звонки не отвечать! Тем более, если кто-то позвонит в дверь! Я буду минут через сорок и позвоню специальным звонком. Два коротких, длинный, два коротких. Запомнила? Вы пока что собирайтесь…

— Да что случилось-то? — от его взволнованной тирады голос у Вики сделался тревожным.

— Приеду — объясню. Собирайтесь, говорю. Переедете на дачу к родителям. На неделю, на две, не больше. В садик я сам позвоню, договорюсь с заведующей. Скажу, собрались в отпуск на зимний курорт. За две недели попробую все уладить.

— Ты уверен, что так надо?

— Абсолютно, — Митя повесил трубку и стал собирать “кейс”, лихорадочно соображая, что теперь делать. Трех тысяч у него на данный момент не было. Почти все деньги он вложил в сделку, которую сейчас проворачивал тесть через свою фирму. Ну, максимум, полторы тысячи он может наскрести. А что дальше? Марат сказал свое последнее слово и теперь не успокоится, пока не получит всю сумму. И как его тогда угораздило не вернуть тогда деньги? Ну да, а кому, когда их всех повязали? Ходить искать вчерашний день, напрашиваясь к обноновцам в машину с решеточкой: ребята, вы меня забыли. Я мелкий оптовик. Возьмите, пожалуйста, в тюрьму за распространение. Нет, он должен был обязательно найти кого-нибудь из людей Марата, всучить эти несчастные полторы штуки! Зря послушался бармена, сказавшего, что все списалось. Черта-с два! Жадность фраера сгубила. А если сослаться на него? Наверняка он для Марата никакой не авторитет. Обратиться в органы? А что толку? После отсидки он наверняка чист как стекло, и документы в порядке. Ну, возьмут его под белы рученьки по Митиной наводке, проводят в отделение, продержат часа три, а потом отпустят восвояси. Это Марата только озлобит, и тогда он, действительно, может обратиться к бандитам… Неожиданно Мите в голову пришла одна замечательная идея, при реализации которой он мог бы одним махом избавиться от неожиданно свалившихся на его голову неприятностей. Он вскочил со стула, бросился к двери, но прежде чем открыть ее, посмотрел в замочную скважину, нет ли кого в коридоре. Обзор был ограничен, и Митя приложил ухо к двери. “Господи, что я делаю? Как последний идиот! Этот ублюдок сказал — через три дня, значит три дня меня никто не тронет, ”— на самом деле, Митя ни в чем теперь не был уверен, животный, неуправляемый страх мешал ему взять себя в руки, сосредоточиться, и подобными мыслями он пытался себя успокоить.

Рашид занимался в аудитории с двумя шведами. Шведы — молодые развязные парни в ярких шарфах какой-то неизвестной шведской команды — сидели на стульях нога на ногу, держали папки с прикрепленными листами, жевали резинки, надувая розовые пузыри, слушали преподавателя и что-то записывали.

Митя заглянул в аудиторию, поманил Рашида рукой. Рашид, увидев Митю, поморщился.

— Извините, — виновато улыбнулся шведам Рашид. — Перерыв на несколько секунд.

Все понимающие слишком буквально шведы посмотрели на часы. Рашид вышел.

— Ну что, тебе приспичило? Не знаешь — какие они? Начнешь на две минуты позже — бегут жаловаться к декану. Знал бы, что такие суки, ни за что б не взял!

— Капиталисты — сволочи. Слушай, буквально пару слов. Помнишь, мы тогда девицу спасли, и в “универе” большой шмон был? Ты говорил, у тебя кто-то в ОБНОНе работает.

— Ну, есть такое. А что?

— Телефон можешь дать?

— Телефон? А зачем тебе? — удивился Рашид. — Ты, Дмитрий, в это дерьмо не лезь!

— Да я и не лезу. Так, на всякий случай. Смотрю, у нас во дворе приторговывать стали. Малолеток с пути истинного сбивают. А много им надо? В общем, стукану анонимно с какого-нибудь автомата, да и все.

— Ну, смотри, чтоб неприятностей на задницу не нажить, — покачал головой Рашид. Он взглянул на часы. — Пиши телефон, Залесов.

Митя поднялся на “Олимп”. “Олимпом” в техническом университете называлась лестничная площадка между четвертым этажом главного здания и чердаком. Чердак был закрыт на двери, решетки, замки. По слухам, именно на нем Марат со своими архаровцами в свое время хранил весь товар. Было — не было? Марат вон уже преспокойненько гуляет на свободе и портит порядочным людям жизнь.

На “Олимпе” было оживленно. Студенты тусовались с бутылками и банками, курили, что категорически было запрещено еще лет пять назад, болтали, смеялись и шумно радовались всякому, кто сюда поднимался.

— Здрасьте, Дмитрий Алексеевич! — шумно поприветствовали студенты Залесова. — Какими судьбами к нам? Ищите хвостистов на Олимпе. У нас нет таких. Валечка, покажи дяде хвостик. Пивка не желаете?

— Угомонитесь! — попросил Митя, поморщившись. — Вы не видели Коравайчук?

— Они с Макой в кафе спустились кофейком оттянуться.

Наташа Коравайчук в своей время была его клиенткой, “корабельщицей”, и он немало удивился, когда месяц назад она предстала перед его замдеканские очи с зачетной книжкой в руках. Оказывается, девицу уже дважды отчисляли, и каждый раз она через год восстанавливалась на платное. Поначалу девушка смутилась, но через несколько дней уже стала подмигивать ему и вспоминать “старые добрые времена”, Митя пригрозил ей, что в следующий раз ни за что не восстановит, и она угомонилась. Клиентка клиенткой, но, судя по внешнему виду, девица крепко “подсела” на более сильную “дурь”. Круги под глазами, бледность, замедленная речь, будто каши в рот набрала.

В подвале играла музыка. Молодежь в честь начала семестра весело отплясывала, устроив посреди кафе импровизированную танцплощадку. Митя сразу приметил среди танцующих Наташу. Он протиснулся сквозь толпу.

— Наташа, разговор есть! — крикнул Митя, стараясь перекричать музыку.

— Д-да, побазарим, Дмитрий Алексеевич. Нам есть о чем побазарить! — Наташа оперлась на его плечи и вдруг резко, с визгом, подпрыгнула вверх, так что он едва устоял на ногах. Митя понял, что девушка уже под изрядной “дозой”.

Митя выволок Коравайчук из кафе. Наташа тяжело дышала, мокрые волосы прилипли ко лбу.

— Ты отразишь то, что я тебе сейчас скажу? Или отложим разговор на завтра?

— Отражу, — кивнула Наташа, вытирая потное лицо платком. — Говори, Алексеич.

— Мне товару надо.

— Ой, не смешите меня! Зам. декану ширнуться захотелось! — Наташа расхохоталась намеренно громко. Митя заозирался. На них не обращали внимание — все были заняты своими тусовками.

— Я серьезно. Мне надо три чека с “герычем” и штук пять марочек с “кислотой”. За это я сам лично проставлю тебе в зачетку “хвосты” и, если в следующем году освободится место, переведу на бесплатное. Только это наше дело, наше, и больше — ничье. Лады?

Наташа посерьезнела. — Ладная идейка. А “башлять” за дело мне самой придется?

— Твое дело завтра к десяти принести товар. Бабок я тебе дам. Но, смотри, проколешь!… Самолично выкину с треском!

— Какой базар, Алексеич? — снова заулыбалась девица.

— И хватит орать на каждом шагу, будто мы с тобой друзья-приятели и тыщу лет знакомы, — произнес Залесов зло.

— Все-все, молчок, — девушка приложила палец к губам. — А все-таки хорошо, что ты решил всю эту “радость” попробовать. Что это за зам.декана, который не знает студенческой жизни? — Наташа на прощание послала ему воздушный поцелуй и скрылась в толпе танцующих.

“Ну и девка — оторви да брось! Как пить дать растрекает, кому не попадя! — думал Митя, поднимаясь по лестнице в деканат. — Ладно, пусть только попробует!”

Он быстро оделся, закрыл деканат и, беспрестанно оглядываясь, покинул университет.

Александр Антонович собирался на работу. Закипал чайник, на сковороде шипели в масле биточки, на столе уже стояла чашка с пакетиком чая, на блюдце лежали бутерброды с сыром. Его жена, расплывшаяся дама с некогда шикарными формами, отглаживала на доске голубую рубашку.

— Саш, готово все! — закричала она с кухни.

— Иду-иду! — отозвался Александр Антонович. Он в кабинете просматривал бумаги, которые могли бы ему сегодня понадобиться на службе. Договор с “Росвооружением” на научную разработку мощных лазерных прицелов, университетская сводка успеваемости за прошлый семестр, инструкция по правилам торговли лекарствами в аптечных киосках… “Росвооружение” просило не тянуть с договором. Хорошо-хорошо, сегодня он пригласит юриста, чтобы тот просмотрел бумаги. Знаем мы все эти “вооружения”! Еще и министр на два часа вызвал!

— Остынет! — снова закричала с кухни жена.

— Иду-иду! — Александр Антонович вспомнил, что должен отдать Оленьке факс из Сеула. Взамен мистера Чанга, внезапно выехавшего из страны по болезни отца, корейцы обещали прислать другого стажера.

Александр Антонович появился на кухне в тренировочных штанах и майке. Хлопнул в ладоши.

— Подать сюда Маргариту Сергеевну в жареном виде!

— Олух, хоть и ректор, — засмеялась жена, потрепав его по волосам. — Вместо Маргариты Сергеевны биточки с маргеланской редькой.

— Э, не-не! — замотал головой Александр Антонович. — От нее будет отрыжка неблагородная, а мне сегодня целый день с людьми общаться. Изволь что-нибудь мягонькое.

— Сашуль, ты же любишь такое! Редечка нежная, со сметанкой, просто во рту тает.

— Ну ладно, — сдался Александр Антонович, — только чуть-чуть.

Ректорская “Волга” с шофером поджидала Александра Антоновича у подъезда.

— Доброе утро, Александр Антонович, — приветливо улыбнулся водитель, распахивая дверцу перед ректором.

— Доброе, Миша, — кивнул Александр Антонович и посмотрелся в зеркало, поправил дорогой галстук. — Как я сегодня, ничего?

— Очень даже ничего, — одобрительно заметил Миша, отъезжая от тротуара.

— Вот-вот, мне и надо быть ничего, потому как начальство это очень любит, — усмехнулся ректор.

— Эт… точно, — поддакнул шофер. Он, ловко лавируя между припаркованных машин, проехал по дворам и выскочил на гудящий, как потревоженный улей, Ленинский.

Неожиданно под капотом что-то громко застучало. Миша обозначил сигнал поворота, причалил к тротуару и растерянно посмотрел на Александра Антоновича. Ректор глядел на водителя недобро.

— Что за дела?

— Александр Антонович, недоразумение какое-то. Механики только позавчера смотрели. Вы сказали…

— Что я сказал? — раздраженно перебил Александр Антонович. — Что мне придется мотаться по городу и области и машина должна работать как часы, это я сказал? Все это иначе как вредительством и назвать нельзя! Почему вы лично не проверили машину? — Александр Антонович, сторонник демократичных, “тыкающих” отношений с подчиненными, всегда переходил на “вы”, когда начинал серьезно злиться.

Миша кивнул, низко опустив голову.

— Немедленно устранить неполадку! — приказал Александр Антонович.

Миша пулей выскочил из машины, поднял капот, стал рыться во внутренностях “Волги”. Ректор включил приемник и стал слушать последние известия.

Время шло. “Волга” не чинилась. Александр Антонович посмотрел на часы, выбрался из машины, наклонился к водителю.

— Ну, что там у тебя? Долго еще?

Миша поднял на ректора испуганные глаза. — Ничего не понимаю — мотор надо перебирать!

— Ну вот что: ты, когда починишься и в гараж приедешь, передай своим механикам, что они уволены с позавчерашнего числа, когда они под водку ректорскую машину чинить пытались. Понял? А тебе последнее китайское предупреждение, и никаких премий в этом квартале! — ректор шагнул на тротуар.

— Александр Антонович, может, вам по”сотке” запасную машину вызвать? — пролепетал испуганный водитель.

— Я людей от работы отрывать не буду, — строго произнес Александр Антонович. — А ты работай-работай, не отвлекайся, и он быстро зашагал по направлению к метро.

Час пик был в самом разгаре, и народу было — не протолкнуться. Александр Антонович, предусмотрительно переложив бумажник и сотовый телефон во внутренние карманы, ринулся в толпу. Людской поток подхватил его, понес. Его втянуло в самую гущу. Пробка перед эскалатором росла. Люди едва двигались, мелко перебирали ногами, покачиваясь из стороны в сторону. Про себя Александр Антонович ругался матом, кляня шофера, механиков, начальника гаража и вообще всех, кого только смог вспомнить. Вдруг ректор почувствовал легкий укол в левом боку, будто кто-то проткнул его пальто и пиджак тонкой иглой. Он дернул боком и обернулся. Сзади семенила симпатичная, ярко накрашенная блондинка. Она виновато улыбнулась ему: что поделаешь — тесновато! Ректор подумал, что лицо девушки чем-то ему знакомо. Наверное, какая-нибудь из их бывших студенток. Наконец-то он шагнул на эскалатор, и девица вылетела у него из головы.

Александр Антонович встрепенулся: на соседнем эскалаторе, который поднимался вверх, стоял господин Бадаев собственной персоной. На нем был утепленный плащ, на голове фетровая шляпа. Увидев Александра Антоновича, он заулыбался, приподнял шляпу.

— Добрый день! Как ваше здоровье? Как Маргарита Сергеевна? — спросил он, проплывая вверх.

— Спасибо, все, слава богу, ничего! — растерянно пробормотал ректор.

Бадаев еще раз приподнял шляпу и отвернулся. Александр Антонович растерянно смотрел ему вслед. Как же так?! Ведь это тот самый человек, который стал виновником всех последних университетских бед! Вот он, в каких-нибудь десяти шагах от него! Он внедрил на экспериментальную базу девицу, он украл государственные секреты на сумму, которой хватило бы, чтобы обеспечить университет всем необходимым на год вперед! Надо закричать караул!, позвать милицию… Александр Антонович опомнился. Ведь Лину, представив своей племянницей, внедрял он, а не Бадаев. Бадаев вообще все это время стоял в стороне, прикидываясь “эфэсбэшником”, слугой закона, иногда приподнимая шляпу, вот как сейчас. И хватать-то надо не его, а уважаемого Александра Антоновича, ректора технического университета.

От нахлынувших мыслей Александру Антоновичу стало душно. Он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубахе. Это не помогло. Ноги сделались ватными. Люди перед глазами зашатались, как пьяные, “поплыли”, теряя очертания, норовя перевернуться на бок. Прежде чем потерять сознание, Александр Антонович успел подумать о договоре с “Росвооружением” и приеме у министра. Падая, он отрыгнул маргеланской редькой. “Ой, как неприлично, люди смотрят!”— и напоследок вспомнил, где он впервые увидел прелестную блондинку.

Над Александром Антоновичем склонился народ.

— Мужчине плохо! Врача! Врача! Кто-нибудь, вызовите “Скорую помощь”!

В ректорском кабинете было полно народу. Проректора и начальники служб сидели, стояли, расхаживали из угла в угол, разговаривали, шептались друг с другом — в общем, маялись. Александр Антонович опаздывал на совещание уже на двадцать пять минут. Все про себя поминали заезженную фразу: “Начальство не опаздывает, оно задерживается”, но, на самом деле, все это уже было неприлично — Калерий Самсонович никогда себе такого не позволял!

Ольга Геннадьевна Игонина нервно теребила ручку, откручивая и закручивая колпачок.

Дверь отворилась и вошла секретарша Леночка. Лицо у нее было бледным и растерянным.

— Там это… звонят из больницы… Они говорят, Александр Антонович…

— Что, Александр Антонович? — хором спросили почти все.

— Умер, — произнесла Леночка, пожав плечами. — Может, это другой Александр Антонович?

— Что? Где? — Игонина бросилась к телефону в приемной, схватила трубку. — Алло, алло, говорите! Объясните, что случилось! Назовите фамилию! Так, так! — лицо Ольги Геннадьевны пошло пятнами. Проректора и начальники служб из ректорского кабинета потихоньку переместились в приемную, обступили Игонину.

Ольга Геннадьевна положила трубку на рычаг и сказала упавшим голосом: “Ему стало плохо в метро. Сердечная недостаточность. Они, как всегда, не успели,”— после чего бурно разрыдалась. Все подавленно молчали и прятали глаза.

Митя торопливо давил на кнопки телефонной трубки. Звонки срывались, и он нервничал. Своих девчонок он сам вчера отвез на дачу к Викиным родителям, велел сидеть в доме и не высовываться. С него, конечно, потребовали объяснений. Он неумело врал, будто у одной из отчисленных им девиц дружок оказался бандитом и стал угрожать расправой — случай, кстати, вполне реальный, прошлогодней давности, — и теперь он боится за них за всех. И теща, и Вика до смерти перепугались, стали его уговаривать немедленно позвонить в милицию. Он сказал, что давно уже позвонил, милиция на ногах, бандита ищут, Но на это надо время… — в общем, наврал с три короба, и при том — неумело. Теперь, если родственникам придет в голову мысль позвонить в милицию и справиться о несуществующем бандите, то, скорей всего, над ними посмеются, но это бы все ничего, не дай бог, заинтересуются его легендой!…

— Алло, здрасьте, Володю позовите, пожалуйста. Уехал? Очень жаль, извините. Нет, ничего не надо передавать, — Митя пролистал записную книжку и стал набирать еще один номер. Звонил он своим школьным и университетским товарищам.

— Алло, Болека, пожалуйста. Болек, это ты, что ли? Ну, блин, не узнать — басок такой шаляпинский! В общем, базар у меня к тебе совершенно конкретный. Помнишь, мы из батиного ружья на твоей даче по банкам херачили? Не можешь мне одолжить ствол на месяцок, а? Позарез надо. Да так, поохотиться тут, туда-сюда. Не можешь? Батя не даст? Блин, жалко! Без ножа, ребята, режете! Да ладно, мне сейчас некогда с тобой базарить, я лучше потом позвоню, — Митя, расстроенный, бросил трубку на диван. Ну, куда он сейчас без ствола? Пугач хотя бы, “газовик”. Еще пара дней, и за ним начнут охотиться, как за каким-нибудь дешевым зайцем. Пойти сдаться ментам, сказать, простите подлеца, приторговывал наркотой, зарвался, а сейчас в завязе. Срочно помощь нужна. Ну да, самого себя всему миру заложить — знают двое, знает и свинья — кому тогда его хлебное замдеканское место достанется? Анне Владиславовне? Рашидику Бектемировичу? Хрена вам! Рашидик? Митя тут же вспомнил, как был в гостях у “мусульманина” и нечаянно заглянул в шкаф. А, может, у него ствол попросить? Ну да, получается, он без спросу в его вещи залез! Ладно, на крайний случай. Покается “мусульманину”, скажет, получилось так. Этому как раз можно все объяснить. А если денег наскрести? Не такая уж эта для него сейчас большая сумма. Ну-ну, знает он все эти бандитские приколы: один раз дашь, все время, как корову, доить будут, пока все восемнадцать штук не выдоят! Нет, как не крути, а та идея, которая ему тогда в деканате в голову пришла, — самая умная из всех! Рискованно, конечно, но… Митя полистал записную книжку, нашел еще один телефон, по которому можно было попытаться добыть ствол.

Митя сидел в деканате под большим настенным календарем, проверял сочинения корейцев. Был шестой час, и декан с секретаршей уже разошлись по домам. Митя ждал звонка от Марата. Ствол он за три дня так и не нашел, а вот полторы тысячи долларов, пятнадцать стодолларовых бумажек, обернутых широкой плотной лентой, сейчас лежали в деканатском сейфе, дожидаясь своего часа. Ведь именно столько он в свое время занимал у Марата!

Он ждал звонка и вздрогнул от неожиданности, когда телефон зазвонил.

— Алло, деканат. Да, заместитель декана Залесов Дмитрий Алексеевич! — Митя нахмурился: звонила какая-то девица и слезно просила перенести сессию на месяц, мол, она валяется с аппендицитом в своем родном Ангарске. — Девушка, сессия ваша давным-давно закончилась! Вы отчислены, как не явившаяся! — закричал Митя, даже не посмотрев в приказ об отчислении. — Если хотите, документы мы вам вышлем наложенным платежом, — девица тут же расплакалась, и Митя бросил трубку. — Блин, звонят тут всякие суки, когда не попадя!

Телефон зазвонил снова. Митя уже собрался было послать девицу подальше, но на этот раз звонил Марат.

— Дмитрий Алексеевич?

— Ладно, слушай сюда, три года назад, до первого сентября, я, как положено, пришел в “Переменку”, сел за столик администрации и пытался отдать свой долг бармену. Деньги он взять отказался, послал меня подальше и сказал, что все списалось. Можешь у него спросить. Понял?

— Понял-понял, как не понять, — насмешливо сказал Марат. — Только где же мне этого бармена теперь искать?

— Не знаю. Я тебе все честно сказал. Поэтому вины за мной никакой нет. Могу вернуть те полторы штуки, которые брал. Тем более, сейчас это очень приличные деньги. Больше у меня, все равно, нету.

— Да, неплохо ты это все придумал, Дмитрий Алексеевич, — вздохнул в трубку Марат. — А как же мое слово? Выходит, гроша ломаного не стоит? Я тебе пятнадцать тысяч простил, мало? Торгуешься, как на базаре!

— Да нет, это просто милость с моей стороны. Я ведь никуда не пошел, никому ничего не сказал. Хотя мог бы. То, что должен — отдам.

— Ладно, дай подумать, — Марат замолчал.

Митя напрягся, даже привстал со стула, чувствуя, как висок пульсирует рядом с трубкой.

— Нет, Дмитрий Алексеевич, ты хоть и неплохой человек, но мое слово — тоже не хрен собачий. Я с тобой хотел по-хорошему договориться, а ты упрямишься. Раз так — будешь весь долг отдавать.

Митя испугался, что Марат сейчас положит трубку.

— Маратик, погоди-погоди, дорогой! Ну что ты сразу кипятишься, в бутылку лезешь!? Я тоже по-хорошему хочу. Понимаю, тебе сейчас деньги позарез нужны. Я разве отказываюсь? Ну, нету пока трех штук, нету. Полторы есть. Через три дня еще столько достану. Займу, у кого надо. Достану, обещаю. А эти могу прямо щас отдать.

— Э-э, испугался Дмитрий Алексеевич, — засмеялся в трубку Марат. — Ладно, через полчаса за угловым столиком в “Переменке”.

— Лады, — Митя положил трубку, выставил вперед левую руку, растопырил пальцы. Пальцы заметно дрожали. — Я боюсь? — спросил себя Митя и сам себе ответил: — Да, я очень боюсь, но он сам так все решил.

Народу в “Переменке” почти не было, и официантка уже убирала со столов пепельницы. Марат, не сняв дубленку, сидел в углу и пил кофе. Увидев Митю, он приветственно поднял руку.

— Здрасьте, — поздоровался кто-то с Митей.

— Здрасьте, — автоматически кивнул Митя, даже не глянув на здоровающегося. Он неотрывно смотрел на Марата. Подошел к стойке, как обычно взял апельсиновый сок. Сел рядом с Маратом, пододвинул кресло ближе к столику.

— Принес? — спросил Марат, улыбнувшись ему белозубой улыбкой.

— Ясный пень, — почему-то сказал Митя.

— Знаешь, ты мне нравишься, — произнес Марат, глядя ему в глаза. — Нормальный парень. Дом есть, семья есть, власть есть, деньги есть. Я сейчас новое дело начинаю. Не здесь, конечно, в другом месте. Хочешь со мной начать? Если сейчас начнешь, обещаю, будешь со мной на равных.

— Нет, спасибо, мне и без этих дел хорошо живется, — Митя под столом передал деньги Марату.

Марат чуть отодвинулся от стола, глянул на пачку, сунул ее в карман под дубленку.

— Как хочешь, братан. Я тебе верю. Ты мне тоже верь. Я тебе не враг. Через три дня позвоню, ты остальные деньги достань, — он поднялся из-за стола. — Пока, Дмитрий Алексеевич!

— Пока-пока, — произнес Митя. Он быстро допил сок и вышел из кафе.

Марат постоял у стендов приемной комиссии, читая объявления, направился к выходу.

— Молодой человек, можно вас на минуточку? — откуда ни возьмись перед ним неожиданно возник высокий человек в штатском. Он сунул под нос Марату удостоверение с гербом. — Ваши документы, пожалуйста.

Марат оглянулся. Рядом паслись еще двое в камуфляже. Он полез по карманам, вытащил паспорт. Высокий пролистал паспорт, сунул к себе в карман. — Пройдемте с нами.

— Куда? Зачем? Прописка у меня в порядке! Я ничего не нарушал! Я в приемную комиссию приходил. Я в этом году поступать хочу! — начал возмущаться Марат, привлекая внимание окружающих.

Двое в “камуфляже” подошли к Марату.

— О, знакомые все лица! — нехорошо заулыбался один из них. — А я тебя, Маратик, сразу не признал. Изменился ты за три года: окреп, возмужал. Вот только орет почему-то все по-прежнему, — сказал он мужчине в штатском. — Не помнишь, как мы тебя на квартире брали? Как зверюга кидался, из окна хотел сигануть! — он незаметно для окружающих заломил Марату руку, сказал тихо: — Перестань орать и пойдем с нами!

Обноновцы поволокли Марата по коридору, впихнули в пустую аудиторию. В штатском зажег свет.

— Ну, быстро все из карманов! — приказал он.

— Сразу хочу заявить: у меня в кармане полторы тысячи долларов, которые я заработал честным трудом, — сказал Марат, выгребая из карманов содержимое.

— Каким же это ты, интересно знать, четным трудом такие хорошие деньги заработал? — насмешливо спросил в штатском.

— Риэлтером работаю. Вот, пожалуйста, — и Марат продемонстрировал удостоверение риэлтера московской биржи недвижимости. В штатском внимательно рассмотрел удостоверение, положил его на стол рядом с другими документами. — Как из зоны вышел, через брата сразу на работу устроился. С прошлым вообще завязал.

— Хорошая сделка, видать, была, а главное, наверняка по ней никаких документов нет, — произнес обноновец задумчиво, беря со стола пачку долларов. Пачку обноновец прощупал, отодрал плотную ленту. Подцепил ногтем полоску бумаги. Раздался треск. Лента оказалась двойная. — А это что? — в штатском продемонстрировал Марату ленту. К ней были приклеены крохотные пакетики.

— Не знаю. Я ничего не знаю, — испуганно зашептал Марат. — Это не мое.

— Ага, значит, доллары твои, а вот эти пакетики не твои? — обноновец оторвал от ленты один из пакетиков, развернул его. — Слушай, Марат, очень уж на хороший героин похоже. Чек называется. Слышал такое слово?

— Нет-нет, не мое это! Подсунули мне это все! Зам. декана ихний подсунул!!

— Ага, замдекана, будет он с такой мразью водиться! — сказал в “камуфляже”, подходя поближе. — Да им бы наоборот от вас, падлов, избавиться, чтобы детям учиться не мешали. — Он взял пачку, развернул купюры веером. — Э, господа — товарищи, наркоманы-наркодилеры, да тут еще одна замечательная вещь имеется! — он продемонстрировал одну из купюр обноновцу в штатском. В центре к купюре была прилеплена крохотная марка.

— Это тоже не твое? — поинтересовался обноновец.

— Что это такое? Не знаю! — Марат сделал удивленное лицо. — Тоже подсунули.

— Слушай, какой наивный парень! — насмешливо произнес обноновец. — Это у тебя, парень, марки с сильнодействующим наркотиком. ЛСД называется. И знаешь, сколько у тебя их здесь? Да посчитай, на каждой бумажке. Когда с тобой клиенты за сделку расплачивались, ты денежки проверял?

— Проверял, — неопределенно пожал плечами Марат.

— А как же марочки не заметил? Странно получается, согласись.

— Ай, я же говорю — подсунули. Не мое это все! — Марат потихоньку начинал звереть. Его глаза налились кровью.

— То говорил мое, то теперь не мое! — обноновец в камуфляже приблизился к Марату. — Мы тебя в прошлый раз брали, думали человеком сделать, а ты опять за прошлое взялся! Раньше хоть травой торговал, а теперь вон что! А если умрет кто по твоей милости из-за передозировки? У меня дочь подрастает, в университет хочет поступать, а тут ты, падла, со своим говном ей на пути встретишься. — обноновец дал Марату тычка. Марат, схватившись за живот, согнулся пополам. — Двери закрой! — попросил напарника обноновец. Второй в камуфляже подошел к двери, взялся за ручку. — Нехорошо, Марат, рецидив! — в камуфляже ударил второй раз. — Второй срок ты себе большой намотал. Где героин берешь, тварь? — обноновец дал третьего тычка, и Марат свалился на пол.

— Ты смотри, не перестарайся, — заметил в штатском.

— Да с этим дерьмом, как не бей, живучие, суки, как кошки! — Обноновец рывком поднял Марата на ноги. — Откуда дурь? Сдавай базу, а то все отобью нахрен, жить не сможешь!

Марат в ответ только слабо застонал.

Обноновцы приходили к Мите в кабинет. Спрашивали, давал ли он некоему Марату полторы тысячи долларов с наркотиками. Митя удивленно вытаращился на обноновцев.

— Да вы что, ребята, во-первых, я наркотики никогда в жизни не употреблял, во-вторых, зарплата у меня — всего полторы тыщи, в рублях, конечно. Это надо два года ни пить, ни есть, чтоб какому-то Марату денег дать. Да я и не знаю, кто это такой.

— А он утверждает, что знает вас очень хорошо.

Митя пожал плечами.

— Ну, конечно, а что ж не знать зам. декана. Меня на факультете каждый знает. Да и табличка на дверях деканата висит с моей фамилией.

Обноновцы извинились и ушли. Митя отер пот со лба, тяжело вздохнул. Кажется, получилось. Но это было только полдела. Что его сейчас беспокоило больше всего — поддерживал ли Марат со своими людьми связь и где они теперь? Во всяком случае, жену с дочкой он в город перевозить не собирался и все еще хотел иметь за поясом или в кармане пиджака “ствол” для самообороны.

После работы он отправился в “Артемиду”, где присмотрел себе карабин с оптикой, но потом, когда в магазине выяснилось, сколько нужно пройти инстанций, собрать бумажек и справок, чтобы приобрести “машинку”, Мите стало плохо. “Да меня пришьют скорее, чем я все это оформлю”— подумал он с грустью.

Рядом с магазином без дела слонялись парни в вязаных шапочках. Митя подумал, что это те, кто ему нужен, подошел к одному из них.

— Слушай, “машинка” нужна, — сказал он.

— Какая машинка? “Девятка”, “десятка”, “Нива”? — спросил парень.

Митя растерялся. — Так вы, что ли, “тачками” торгуете?

— Мы всем торгуем, — улыбнулся парень.

— “Машинка” — в смысле ствол. Карабин.

— Так бы сразу и сказал! А то сам не знает, чего ему надо. Сейчас, — парень подошел к своим приятелям, они о чем-то тихо посовещались. Он вернулся к Мите. — Ну, тебе, как чеченскому снайперу, за пятьсот могу продать.

— “Баксов”? — уточнил Митя.

— Нет, тугриков. Что за дурные вопросы? Плюс сотню за сто “маслят”. Ну как, идет?

Митя задумался. Надо было срочно найти денег. С этим гребаным Маратом одним расходы! Да и не дешево — в несколько раз дороже, чем в магазине.

— Ладно, идет. Только мне надо смотаться за деньгами. Полтора часа максимум.

— Смотри, а то спрос большой, уйдет твоя “машинка” за две цены. Бандитов много, все вооружаются.

— Мне для самообороны, — уточнил Митя.

— Все так говорят, — усмехнулся парень. — А потом смотришь “Криминальную хронику” и думаешь: где-то эту морду я уже видел. Ладно, через полтора часа ждем тебя здесь же. Только не опаздывай.

Митя кивнул и сорвался с места. У Вики на антресолях в белье была “заначка” на хорошую шубу. Шуба, хрен с ней, шуба подождет. Главное сейчас — выжить. Если недели две — три никто не “наедет”, значит обошлось — такие вещи по горячим следам делаются, такие “долги” сразу отдаются. Он взял деньги и большую дорожную сумку для “ствола”, на обратном пути, чтобы успеть вовремя, поймал “частника”.

Парень болтался у магазина. Рядом с тротуаром стояла “шестерка”.

— Ну что, притащил? Садись, поехали.

— Куда еще? — занервничал Митя.

— Ну, не здесь же! Здесь менты шляются. Во дворы хоть отъедем, — парень кивнул на “шестерку”. Митя поколебался немного и сел в машину.

Отъехали они, действительно, недалеко. “Шестерка” замерла на наезженной дорожке, идущей вдоль ряда железобетонных боксов. Водитель развернул машину, будто бы собираясь въехать в один из гаражей. Митя с парнем выбрались из машины. Парень открыл багажник. В багажнике наискосок лежал карабин в чехле.

— Бери, смотри, — сказал парень.

Митя достал карабин из чехла. Карабин был новенький, в смазке. Металл матово поблескивал на зимнем солнце. Ствол приятно холодил руку. Митя неожиданно почувствовал себя уверенно, в теле родилась приятная нервная дрожь — наконец в безопасности! Парень протянул ему коробки с патронами.

Митя сложил их в сумку.

— Да ты проверь хоть! Берешь не глядя! — усмехнулся парень, глядя на Митины действия.

— Точно! — Митя достал одну из коробок, вскрыл. Патроны ласково светились золотистыми капсюлями. Он провел ладонью по патронам. Понюхал пальцы, приятно пахнущие смазкой. — Все ништяк!

— Я рад, — улыбнулся парень. Он надел на карабин чехол, вернул “ствол” в багажник. — Будем рассчитываться?

Митя полез в карман за деньгами. Неожиданно парень хлопнул крышкой багажника, схватил его за рукав, развернул к себе, — Тихо-тихо-тихо, погоди!

Мимо них, гремя ключами, прошел пожилой мужчина в старой залатанной куртке.

— Ну вот, мужик объявляет: “Сейчас будет исполнен смертельный номер — прыжок на манеж из-под купола цирка”. И вдруг такой испуганный голос: “Пидоры, куда вы меня тащите?” — парень громко рассмеялся, Митя натянуто улыбнулся.

Старик недобро покосился на молодежь. Когда он отошел на значительное расстояние, Митя протянул парню деньги. Парень проверил купюры на свет, помял в руках, удовлетворенно кивнул. — Забирай “машинку”, — сказал он, открывая багажник. Митя распахнул сумку, сунул в нее чехол с карабином.

— Ну все — хоп! Смотри ментам по дороге не попадись. “Пушка” у тебя левая, — предупредил парень на прощание. Он сел в машину, и “шестерка” укатила, а Митя, не торопясь, направился к выходу.

Приехав домой, он тщательно запер двери на все замки и засовы, зачем-то закрыл дверь в гостиную. Расстегнул молнию на сумке, достал чехол с карабином. Оглянулся на окно и плотно задернул шторы. Он расстегнул чехол и на себя потянул карабин за приклад. Что такое? Карабин был весь из дерева, покрашенного в черный цвет, с таким только в “зарницу” в пионерлагере играть! Муляж! Все еще не веря своим глазам, Митя раздернул шторы, ощупал оружие, заглянул в пустой чехол, будто бы там мог спрятаться еще один такой “ствол”. Внутри все оборвалось. По спине пробежал неприятный холодок. “Кинули! Кинули, суки! Как щенка провели! Он все еще не хотел верить в случившееся. Вытряхнул из сумки пачки с патронами, стал вскрывать их. Патроны посыпались на пол. Нет, все патроны были настоящими, металлическими, один к одному. А, может, парни ошиблись, муляж у них для отмаза от ментов? Митя сунул муляж назад в чехол, чехол — в сумку, стал торопливо одеваться. Надо вернуться, поменять, разобраться! Что за дела?

Около “Артемиды” никаких парней, конечно, не было. Митя зашел в магазин, проверил там, может, греются. Специально задержался у прилавка, делая вид, что рассматривает газовые пистолеты. На самом деле наблюдал через витрину за улицей. Расспрашивать о парнях продавщицу не решался. Охранник в камуфляже на него покосился. Митя покинул магазин, некоторое время походил взад-вперед по улице, заглянул в соседние дворы, надеясь увидеть там знакомые рожи. Парней не было. Мимо него уже дважды продефилировал милицейский наряд. Митя представил, как его задержат, попросят показать содержимое сумки. Откуда у него муляж? Собрался с ним ограбить ювелирный магазин? Наконец до конца осознав всю горечь обмана, Митя поехал домой.

Дома, благо что никого не было, он дал волю эмоциям. Вытащил из чехла муляж и топором разрубил его с мелкие щепки. Потом устроил драку: злобно рычал, что было сил лупил по стене в прихожей кулаками, прыгал, выбрасывая вперед ноги, нанося удары по воображаемому противнику. Махал руками и ногами до тех пор, пока пот не стал застилать глаза. Скинул с себя одежду, пошел в ванную. “Ничего, я вас еще всех сделаю, суки! Всех сделаю! Найду и сделаю! Вот только немного разгребусь со всем говном! Вы еще меня не знаете, ублюдки!”— бормотал он, стоя под горячим душем.

Потом Митя включил телевизор, пощелкал каналами, выискивая что-нибудь поинтересней. По “Культуре” шел фильм с Чарли Чаплиным Он поставил перед собой на журнальный столик бутылку молдавского коньяку, блюдце с лимоном. Уселся перед экраном и стал быстро напиваться. Через двадцать минут он уже хохотал, глядя, как Чарли носится по лестнице эскалатора.

Был шестой час вечера, и уже начинало темнеть. Рашид сидел в сквере на краю скамейки. На другом краю сидела девушка с книгой. Вороны с громким карканьем то и дело тяжело взлетали с деревьев, роняя в рыхлый снег труху и мелкие ветки. Рашид покосился на девушку и улыбнулся. Девушка намеренно опустила голову и уткнулась в книгу, не желая его замечать. Рашид пододвинулся поближе, демонстративно прокашлялся.

— Девушка, извините, а что вы читаете?

— Бунина, — отозвалась девушка, не поднимая глаз.

— Поразительно, девушки еще интересуются хорошей литературой! — притворно удивился Рашид. — Наверняка “Темные аллеи”. Они такие эротичные, — слово “эротичные” Рашид произнес намеренно вычурно, на старый манер.

— “Окаянные дни”, — сказала девушка, краснея. — У меня хвост.

— Черт возьми, так вы филологиня! Как это приятно! И я тоже филолог. Преподаватель кафедры русского языка для иностранных учащихся в техническом университете. Может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь? — Рашид пододвинулся еще ближе, положил руку на спинку скамейки. — Девушка, давайте куда-нибудь сходим? А потом я покажу вам свою библиотеку. У меня большая библиотека. Как вас зовут? — Рашид положил руку девушке на плечо.

— Да что вы делаете! — запоздало встрепенулась девушка. — Никуда я не поеду! Отстаньте от меня!

— Я вам все объясню про“Окаянные дни”, а потом мы вместе почитаем “Темные аллеи”, — Рашид, не обращая внимания на вопли девушки, обнял ее и попытался поцеловать.

Девушка вскочила со скамейки, огрела Рашида книгой по голове, припустила по дорожке, крикнув на прощание: — Маньяк какой-то!

Рашид соскочил со скамейки, быстрым шагом прошел следом за девушкой несколько шагов.

— Ой, мамочки! — девушка свернула с аллеи и, перебежав через улицу, скрылась в переулке.

Рашид вернулся на свое место, откинулся на спинку скамейки и вздохнул:

— Ну, наконец-то! А то просто беда.

В “Мерседесе” с темными стеклами, припаркованном у тротуара метрах в тридцати от скамейки Рашида, сидели двое. У того, который сидел рядом с водителем, на голову был надет специальный шлем с прибором ночного видения. На коленях лежала фотокамера с мощным объективом. Погружающийся в сумерки сквер виделся ему в зеленоватом свечении.

Рашид достал из кармана куртки пакетик с арахисом в шоколаде, надорвал его, стал неторопливо есть. Поежился от холода.

— Остался один, — прокомментировал наблюдатель ситуацию. — Конфеты жрет.

В конце сквера показалась высокая блондинка в очках и модном пальто. Она звонко застучала каблуками по очищенному от снега асфальту. Это была Лина.

— У вас тут свободно? — поинтересовалась она, подойдя к скамейке.

— Конечно, присаживайтесь, — улыбнулся Рашид. — Прохладно, однако.

— Да, не май месяц, — Лина подняла воротник пальто. — Вы Рашид?

— Рашид Бектемирович, преподаватель мистера Чанга по русскому языку. Уезжая, он передал мне все полномочия на ведение его дел в России.

— Знаю, — кивнула девушка. — Он говорил. Вы работаете за три процента. Еще он сказал, что оставил вам необходимую сумму для покупки информации.

— Оставил, — кивнул Рашид. — Вы, надеюсь, понимаете, у меня ее с собой нет. Что я, дурак, таскать по ночному городу такие деньги?

— Да нет, не дурак, — задумчиво произнесла Лина. — В таком случае, если мистеру Чангу не к спеху, мы тоже никуда не торопимся, — девушка поднялась со скамейки.

— Подождите, не уходите так. Давайте договоримся конкретно: где и когда. Девушка, вы поймите меня правильно, я трушу, я боюсь. Я маленький человек, преподаватель на кафедре с четырехсотрублевой зарплатой. Втянули меня в какую-то авантюру, в какой-то непонятный бизнес. Чанг говорил: башкирским медом торговать, а теперь речь идет об информации. Она что, секретная?

Лина весело рассмеялась:

— Очень! Топ сикрет. Речь как раз о башкирском меде, который так интересует корейца. Сколько тонн производится, сколько можно экспортировать в год. Дан анализ разных сортов. Из каких микроэлементов состоит, где собирается. Экологическая безопасность и прочее, прочее, прочее. Они люди дотошные, и кота в мешке покупать не будут.

— Да, это пожалуй, — кивнул головой Рашид. — А поставки-то большие?

— До пятидесяти тонн. Считайте, если он у них раз в семь дороже. Вам он оставил предоплату за товар.

— Ух ты, разбогатею! — мечтательно сказал Рашид. — Зачем же тогда вся эта конспирация?

— Никакой конспирации нет. Я вам просто позвонила, и мы просто встретились на скамейке в сквере. Сделка пойдет в обход таможенных пошлин. Они слишком большие и у нас, и у них.

— А, контрабанда! Понятно. Ну вот видите, не зря я боялся, — вздохнул Рашид.

— Да вам-то что? Вы что, патриот или шибко принципиальный?

— Нет, бедный я, — вздохнул Рашид. — Был бы богатым, не мерз здесь.

— Ну вот и ладно. Завтра в девять часов утра на улице Народного Ополчения, во дворе тридцать шестого дома. Знаете где это? — Лина хорошо знала этот двор. Он был большой, широкий, с “ракушками” и прочими укромными уголками. В этом доме у нее жила бабушка.

— Найду, — кивнул Рашид.

— В девять часов утра не струсите с деньгами?

— В девять-то уж точно не струшу, — улыбнулся Рашид.

— Тогда до завтра! — Лина махнула на прощание рукой и застучала каблуками по асфальту.

— Остался один, — прокомментировал мужик в “Мерседесе”. Пока Лина с Рашидом разговаривали, он успел сделать с десяток снимков. — Девка идет в сторону метро.

— Двинули за ней, — сказал водитель, трогая машину с места.

Было без пятнадцати девять. Небритый лысеющий мужчина в спецовке, в ватнике, в грязных вязаных перчатках — типичная униформа российского сантехника всех времен — с чемоданчиком в руке набрал код на подъездной двери и вошел в дом на улице Народного Ополчения. Это был Бадаев. На лифте он поднялся на последний этаж. Огляделся. На чердак вела железная лесенка, но ход был перекрыт железной дверью, на которой висел огромный замок, кроме того, дверь была опечатана двумя бумажками, на них стояли круглые печати, чьи-то подписи и даты.

Бадаев достал из кармана ватника связку ключей и довольно быстро подобрал нужный к замку, затем сорвал бумажки и осторожно, стараясь не скрипеть, потянул дверь на себя. На чердаке было сумрачно, пыльно и холодно. Голуби с шумом сорвались с насиженных мест, заметались по чердаку, вздымая в воздух перья и пыль. Бадаев несколько раз чихнул. — Да угомонитесь вы, суки! — сказал он голубям. Бадаев прошел к одному из чердачных окон, приоткрыл створки. Потревоженный снег пополз вниз. — Тихо, тихо! — попросил Бадаев. Снежная мини-лавина замерла у кромки крыши. Бадаев открыл чемоданчик, вынул из него ствол, металлический приклад, оптику, глушитель. Стал не торопясь собирать винтовку. Когда винтовка была собрана, он вынул из чемоданчика бинокль, приставил его к глазам. Летом двора тридцать шестого дома было бы отсюда ни за что не увидеть: густая листва закрывала обзор, но сейчас он довольно хорошо просматривался в просвет между ветками. Бинокль автоматически отмерил ему расстояние до одной из “ракушек” — меньше девяноста метров. Для оптики это вообще не расстояние — почти в упор. Бадаев вставил рожок, загнал патрон в патронник, откинул крышку прицела, навел на ракушку. Раздумывал, делать ли пробный выстрел, проверяя пристрелянность. Подумал о случайных прохожих, которые могут услышать свист пули. Мало ли, что это за прохожие?… Стрелять не стал. Протер линзы мягкой фланелью, закрыл крышку на прицеле, поежившись, закурил. Он почему-то подумал о часовых, которые сейчас, в такой холод, стоят по два часа на посту, и ему стало их жалко. Тут за пятнадцать минут околеешь! Бадаев снял вязаные перчатки и стал энергично растирать руки, разгоняя кровь. Немного разогревшись, снова приставил бинокль к глазам. Двор пустовал — “клиенты” до сих пор не подошли.

Лина ночевала у бабушки. Приехала вчера к ней пол одиннадцатого, конечно, перепугала старушку до полусмерти. Бабушке было восемьдесят три, она плохо видела, всего боялась и рано ложилась спать. Лине пришлось минут десять доказывать под дверь, что она ее внучка, прежде чем ее впустили. Она наврала бабушке, что в метро что-то сломалось, поезда не ходят и домой так поздно ни на чем не доедешь. Бабушка поохала, повздыхала по поводу того, что ее любимая внучка шляется по ночам, отправилась на кухню готовить поздний ужин. Два окна квартиры выходили во двор. С четвертого этажа все было видно как на ладони. Лина первым делом тщательно осмотрела все “закутки” с биноклем. Одинокий собаковод выгуливал на поводке боксера. Но вот он зашел в подъезд, и двор опустел. Девушка смотрела долго, пока не заслезились глаза. Двор пересекла парочка, и все.

— Линочка, кушать! — раздался с кухни голос бабушки.

— Сейчас! — она сбегала за тарелкой с едой, вернулась к окну. Стояла, смотрела во двор, механически тыкая вилкой в тарелку.

Щелкнул выключатель. В комнате зажегся свет.

— Выключи немедленно! — заорала на бабушку Лина. Сама подскочила к выключателю, погасила свет.

— Мимо рта в темноте пронесешь, — пошутила бабушка. — Да и что это за еда — стоя!

— Помолчи, — попросила Лина.

— Ладно, я тебе стелю и ложусь, а ты — как хочешь, — обидевшись, сказала бабушка. Она ушла и вернулась с бельем, стала расправлять на диване постель. — И что это за дело у окна стоять? Кавалера высматриваешь, что ли?

— Кавалеров, — отозвалась Лина. — Если появятся, можно будет завтра как следует выспаться.

— Ну-ну, не нагулялась еще, — вздохнула бабушка. — Эх, если б молодость знала, если б старость могла. Спокойной ночи, внучка!

— Да, тогда и жить было бы неинтересно, — задумчиво сказала Лина, когда бабушка уже ушла. Она пододвинула к окну стул, села на него, положила голову на подоконник. “Хорошо, если б все было “чисто”, и завтра благополучно закончилось,”— подумала девушка, на мгновение закрывая глаза. “Не спать!”— приказала она себе. Сбегала на кухню за растворимым кофе. Принесла банку и чайник. Налила первую чашку. — Тихо в лесу, только не спит барсук… — пропела Лина, приставляя бинокль к глазам.

Часы показали без пяти девять. Шторы в комнате были задернуты. Лина смотрела во двор сквозь крохотную щелочку между косяком и тканью. Утром было много собаководов, кто-то убежал за молоком, кто-то на работу, кто-то в школу, кого-то повели в детский сад. Очень многих Лина знала с детства. Нет, это были не те люди, которых надо бояться. Эти свои, родные, домашние.

Во дворе появился Федор Иванович. В руке у него был старомодный пластмассовый кейс. Ручка отвалилась, и он заменил ее на обычную железную скобу. В кейсе лежали дискета от ЗИПа емкостью в один гекабайт. Ах, Федор Иванович, Федор Иванович, почти академик, наивный человек! Зачем же так бодро скакать по двору, козел вонючий, будто у тебя шило в жопе? Ведь договаривались: оглядеться, подождать немного, воздух понюхать, не воняет ли паленым. А ты что творишь? Лина до того рассердилась, что ей захотелось запустить в Федора Ивановича сосулькой. Она приставила бинокль к глазам. Федор Иванович был небрит, тер мерзнущие уши. “Наверняка с похмелья, — неприязненно подумала Лина. — Дилетант, лох, скотина, чмо!”

Прошло минуты три. Во дворе появился Рашид. Он тоже был с кейсом, правда, поновее, посолиднее. Этот не ринулся в середину двора, а огляделся по сторонам, оценил обстановку. “Учись, Федор Иванович, у преподавателей русского языка для иностранцев”, — произнесла Лина. Рашид отошел поближе к “ракушкам”, встал за одной из них. Умница!

Мужики маялись во дворе: Рашид топтался у гаража, Федор Иванович нервно расхаживал посреди двора. Ну да, без Лины они никогда друг с другом не познакомятся. Без Лины не срастется. Она вдруг испытала настоящую нервную дрожь, какую, наверное, испытывает студент-первокурсник перед сдачей первого в своей жизни экзамена, особенно, когда ни черта не знает. Давно она не испытывала такую, даже когда удирала от киллеров на Каширке. Всегда была сосредоточена, собрана, сжата, как большая стальная пружина, которая, выпрямившись, может смертельно ранить на несколько метров вокруг. Лина перекрестилась и направилась в коридор.

— Уходишь? — спросила из своей комнаты бабушка. Она полулежала, полусидела на высокой кровати, подложив под спину подушки. С ее места было хорошо видно прихожую. Впрочем, бабушка была почти слепая — Лину она видела в виде вытянутого серого пятна в ореоле света.

— Бывает ухожу, — пошутила Лина.

— Позавтракала бы на дорожку?

— Не хочу, — Лина, действительно, не хотела, желудок был сжат нервным спазмом. — Пока, бабуль! — она подошла к кровати, поцеловала бабушку в щеку, провела рукой по жидким волосам. — Я тебе позвоню.

— Ты моя милая! — улыбнулась бабушка беззубым ртом. — Я сейчас встану, помашу тебе из окна ручкой.

— Не надо, не надо, — слабо попросила Лина. Она осторожно закрыла за собой дверь.

Уже спустившись вниз, у подъездной двери, она достала из-под мышки небольшой пистолет, взвела его, снова перекрестилась. “Ну-ка, мужики во дворе, быстренько отвернулись и не увидели, что я вышла из подъезда!”— мысленно приказала Лина и нажала на кнопку замка.

В бинокль Бадаеву было видно, как во дворе появились Федор Иванович и Рашид. Когда профессор заходил взад-вперед, Бадаев тоже рассердился — иногда Федор Иванович заходил за дом, и его не было видно. “Что же ты мечешься, конь с яйцами! Давай-ка подальше, на открытое пространство, к “ракушечкам”, чтобы обзор был больше, — про себя говорил Бадаев. — А Линочка у нас — умная девочка, смышленая.”

Первым Лину увидел Рашид. Заулыбался, направляясь к ней.

— Доброе утро. Ну, как наш башкирский медок?

— Сейчас будет, — пообещала Лина, оглядываясь.

— У меня все с собой, — Рашид хлопнул ладонью по чемоданчику.

— Линочка, девочка моя! — наконец-то увидел ее Федор Иванович. Он подошел к девушке, склонился, галантно целуя руку.

— Пойдемте вон туда, к “ракушкам”, — пригласила мужчин Лина. Она посмотрела на окно. В окне щурилась бабушка, пытаясь ее увидеть. Они направились к гаражам. — Давайте!

Федор Иванович с Рашидом раскрыли кейсы. Лина взглянула на пачки с долларами, взяла одну наугад, потрогала пальцами купюру. Деньги были настоящие. Понятно, мистер Чанг — клиент солидный, кидать ему ни к чему. Мало ли, придется обратиться снова. Федор Иванович протянул Рашиду дискету в пластиковой коробочке, Рашид Федору Ивановичу — кейс с долларами. Раздался скрип…

Бадаев видел, как мужчины раскрыли кейсы. Лина топталась рядом. Все трое стояли кучно, как одна большая мишень. Бадаев откинул крышку на прицеле, приложил винтовку к плечу. В прицеле вдруг взметнулись металлические ребра “ракушек”…

В одно мгновение крышки “ракушки” с обеих сторон со скрипом взлетели вверх. Под ними оказалось человек восемь, не меньше. Они молча набросились на Лину и Федора Ивановича. “Так я и знала!”— тоскливо подумала Лина, когда пистолет доставать было уже поздно — ее крепко держали под локти два добра молодца в штатском. Третий быстро обыскал ее, положил к себе в карман ее пистолет. Сразу с двух сторон во двор влетели машины…

“Сколько же вас, ребята, наплодилось, как котят! — весело произнес Бадаев. В прицеле было перекошенное страхом лицо Федора Ивановича. Он крутил головой и что-то орал. Бадаев затаил дыхание и плавно вдавил палец в спусковой крючок.

— Отпустите! Помогите! — закричал Федор Иванович, когда его потащили к машине. Вдруг его голова странно откинулась назад. Впрочем, головы-то уже и не было — разрывная пуля сделала свое дело. “Эфэсбэшники” отпрянули в сторону, присели, выхватили пистолеты. Федор Иванович кулем повалился на мерзлую землю.

Тело Федора Ивановича еще не коснулось земли, а Рашид уже бросился к Лине, пытаясь повалить ее, спрятать за “ракушкой”. Он мгновенно догадался, что следующей мишенью будет девушка.

Бадаев перевел прицел на Лину. “Красивая!”— подумал он на прощанье. В прицеле появилась чья-то спина, закрывая от пули девушку, но теперь уже было поздно — палец автоматически нажимал на крючок.

Пуля вошла в спину Рашида, когда он уже падал вместе с Линой. Из спины брызнула кровь. Он сказал: “Ой,”— и придавив собой девушку.

— В укрытие! — закричал один из “эфэсбэшников”. Люди попытались спрятаться позади поднятых “ракушек”. Трое потащили за собой Рашида с Линой. “Эфэсбэшники” вглядывались в просвет между ветвями деревьев, пытаясь понять, где сидит снайпер. “Нас обстреливают!”— сказал в рацию один из них. — Немедленно проверьте два дома напротив!” Рашида осторожно сняли с Лины. “Эфэсбэшник” приложил два пальца к шее Рашида. Отрицательно помотал головой — мертв. На груди у Лины было большое кровавое пятно. Он приложил пальцы к шее Лины, мотнул головой — тоже.

— Одной пулей обоих, — сказал он. — С очень близкого расстояния.

Линина бабушка все еще стояла у окна и пыталась разобрать, что за темные пятна мечутся около “ракушек”.

Бадаев разобрал винтовку, сложил ее и бинокль в чемодан, прикрыл створки окна, направился к выходу, опять вспугнув чердачных голубей. Он навесил на железную дверь большой замок, достал из кармана ватника две бумажки с печатями, датами и подписями, клеящий карандаш, быстро опечатал чердак. Он спустился на этаж ниже, поднял крышку мусоропровода и спустил в трубу части винтовки вместе с биноклем. Вызвал лифт.

Когда Бадаев выходил из подъезда, навстречу ему попалась пожилая женщина с сумками.

— Здрасьте, — поздоровалась с ним женщина. — А я как раз в ЖЭК собиралась. Кран у меня на кухне течет. Семнадцатая квартира. Зайдите посмотрите. Там дел-то, наверное, на полминуты.

— После обеда, — сказал Бадаев и отправился восвояси.

— Как после обеда?! — ошалела женщина. — Времени еще только девять часов.

Ты посмотри, совсем работать не хотят! Им бы только глаза с утра пораньше залить! — стала распалять себя женщина, взывая к случайным свидетелям сантехниковского хамства. Свидетелей во дворе, впрочем, не было.

Бадаев прошел через двор и оказался на улице. Около тротуара была припаркована невзрачная, старая, побитая “шестерка”. Он огляделся, сел в машину. Уже на ходу стянул с себя ватник, спецовку. Под спецовкой оказалась стильная черная рубашка. Притормозив у светофора, Бадаев напялил на себе пиджак, тряпье сложил в полиэтиленовый мешок. По пути попались мусорные контейнеры. Бадаев закинул мешок в один из них.

Женщина с сумками все еще стояла во дворе и возмущалась. Со всех сторон, перекрывая выезды, во двор влетели машины. Из них повыскакивали люди в штатском. Двое сразу же направились к женщине.

— Вы здесь живете? — спросил один из них, предъявляя “корочки”.

Женщина с готовностью кивнула.

— Никто только что из подъезда не выходил?

— Никто, — помотала головой женщина. — Сантехник был. Я его по-человечески попросила прокладку поменять. Кран у меня…

— Куда он направился?

— Через двор на улицу, — женщина показала направление.

Двое побежали туда, куда показывала женщина.

— Да нет, ребята, это наш сантехник, Дробышев фамилия. Пьяница, каких свет не видывал. Всыпьте, всыпьте ему по первое число! А что случилось-то? — запоздало закричала женщина, но двое уже свернули за угол дома.

Сегодня была кафедра. Перед университетом Митя зашел в “Детский мир”, чтобы выбрать Дашке подарок — скоро ей четыре. Из глупого карапуза дочка потихоньку превращалась в маленького смышленого человечка. Митя бродил среди полок с игрушками, прицениваясь. Куклы куклами, но надо что-то развивающее, обучающее. Конструктор? У Игониной вон внучка в три года уже запросто “Буратино” читает. По специальной методике занимались. Ну, понятно: профессорская семья — куда деваться! Он замер перед полкой с оружием. Пистолеты, автоматы, пулеметы, игрушечные радиоуправляемые танки и самоходки. Митя взял одну из упаковок, посмотрел на цену. “Прямо как настоящий! Да и стоит соответственно”— усмехнулся он. Вот тебе, пожалуйста, и пугач. Мыль о том, что он до сих пор не вооружен, а где-то могут шмонаться люди Марата, мгновенно испортила ему настроение. Он оглянулся. На него поглядывал охранник. “Не поглядывай, не сопру!”— зло сказал Митя. Он купил большой “Лего” для малышей и куклу Машу. Маша ходила, если ее взять за руку, открывала рот, говорила “мама” и моргала совсем как живая.

На кафедру он опоздал на восемь минут. Сделал постное лицо, соображая, что бы соврать в оправдание: подвел транспорт или засорился унитаз? Когда Митя вошел, все сидели молча, опустив головы, у женщин были заплаканные глаза. Здесь же была Игонина. Она стояла рядом со столом заведующей, теребила платок.“Что-то случилось? Она-то что здесь делает?”— удивился Митя.

— Проходите, Дмитрий, садитесь, — сказала Крошка тихим голосом. — Товарищи, во-первых, университет, конечно, возьмет на себя организацию похорон…

— Каких похорон? Кто помер-то? — шепотом спросил Митя у Миши — маленького.

— Рашида машина сбила! — тоже шепотом сообщил Миша.

— Как машина? — Митя побледнел. Он почувствовал, как внутри все похолодело, будто разом проглотил большой кусок мороженого. — Какая машина?

— Не знаю. Грузовик. На Масловке. Кто-то из университетских видел. Говорят, так здорово помяло, мать не сразу узнала.

— Гюзель Андреевна? — Митя почувствовал, как к горлу подкатывает комок. За эти годы он так подружился с Рашидиком! Он всегда поддерживал Митю, помогал советом, добрым словом, отбивал от несправедливых нападок Игониной, не страшась вызвать ее гнев. И в переделках они с ним бывали, и пили вместе, и много еще что… Черт возьми, что ж за мор такой на кафедру напал! Кто следующий, я? Митя разозлился на себя за такую глупую мысль.

— Во-вторых, надо помочь Гюзели Андреевне с организацией поминок. Она хочет делать у себя, по-домашнему. Думаю, женщины займутся приготовлением. Я, по мере сил, тоже поучаствую. Мужчинам поручим закупить спиртное. Мы так прикидывали, получится человек пятьдесят, ну мало ли, будет шестьдесят — люди придут помянуть, их же не выгонишь.

“О чем она говорит? — раздраженно подумал Митя. — Какая дичь! Какая никчемная суета!”

— Дмитрий, мы решили собирать по сто рублей с человека на венки. Это для вас не очень обременительно?

— Нисколько! Хоть по двести, — Митя полез в карман за бумажником.

— Не надо, не надо, — остановила его Игонина. — Возьмете из своих, когда будете спиртное покупать. Я сейчас вам дам денежку, вы поедете к Гюзеле Андреевне, возьмете у нее сумки. Она даст вам списочек, что купить.

От обыденности суетливых игонинских фраз комок из горла ушел. Взамен по телу разлилась странная слабость, и пальцы потеряли чувствительность. Он подумал о том, что смысл слов до него доходит с опозданием. Сейчас они отправятся к Гюзеле Андреевне, и там-то все начнется: плачущие родственники, скорбное молчание, долгое ожидание чего-то и непреодолимое желание, чтобы все поскорей закончилось.

Они обнялись с Гюзелей Андреевной. Митю удивило, что она не плачет. Наверное, выплакала все. Из прихожей Мите видны были родственники в гостиной. Они о чем-то переговаривались.

— Так вот получилось, Митенька, осталась я на старости лет совсем одна, — сказала Гюзель Андреевна, вздохнув.

— Вы не одна. Мы у вас есть. Мы всегда будем с вами. Мы ведь настоящие друзья Рашида, — Митя подумал, что именно эти слова ей хочется услышать. — Давайте нам список, мы с Мишей сходим и все купим.

— Нет-нет, только спиртное, — Гюзель Андреевна полезла за кошельком. — Водку, вино. Ученые дамы, наверное, не могут водку пить.

— Все они могут! — раздраженно сказал Митя.

Закупив с Мишей-маленьким спиртное, они зашли в забегаловку у Тишинского рынка. Митя взял по сто грамм водки и пару сосисок.

— Ну, помянем раба божьего, Рашида Бектемировича, царствие ему небесное. Или как там у них говорят? Пусть Аллах всегда будет с ним?

Они выпили, не чокаясь. Митя поморщился, откусил сразу пол сосиски.

— Не везет мне, Миша с друзьями. Вообще никак! Или предают, как Маркуша, или уходят вот так, не по-человечески, не попрощавшись. Куда это годится, скажи?

— Да уж, — согласился Миша-маленький, — не годится.

— Давай еще по сто, а? Ну нажремся сегодня, ну и что? Кто нам что скажет? Друг погиб!

— Давай, — сразу согласился Миша.

— Эх, алкоголики мы с тобой, Борменталь, — совсем как Маркуша, сказал Митя, отправляясь за новой порцией водки.

Когда они вернулись в дом Рашида, народу там прибыло, появились кафедральные, из ректората. Дверь им открыла Игонина.

— Гюзель Андреевна, куда спиртное? — спросила она.

— А, несите в его комнату.

Они затащили сумки в комнату Рашида. В ней было сумрачно, пахло какой-то горькой травой. Митя ступил на скрипучую половицу. Створка шифоньера со скрипом открылась, с зеркала бесшумно соскользнула черная шаль. Митя увидел свое отражение. Испуганное выражение лица, будто сейчас он увидит в зеркале Рашида. Он нагнулся за шалью, поднял, стал занавешивать зеркало. Его взгляд упал на кобуру, висящую на перекладине. “Ну да, это двоюродного братана,”— вспомнил Митя. Он протянул руку и нащупал в кобуре пистолет. Отдернул руку, будто кобура была горячей, оглянулся на Мишу. Миша смотрел на него. Закрыл створку, защемив ею шаль.

— Теперь не откроется. Ну что, мавры сделали свое дело, мавры могут уходить?

В тот вечер они с Мишей-маленьким напились на кафедре до поросячьего визга. Оба плакали, распуская сопли, просили друг у друга прощения, клялись в вечной дружбе, обнимались, целовались, ели шишечки Зоиного горького кактуса и били посуду. По дороге домой Мите стало плохо, и он заблевал пустой трамвай. Хорошо хоть не было Вики с Дашкой, и они не видели его такого, безобразного…

Все сидели за длинным столом. Стучали ложки. Поминальный обед подходил к концу. Гюзель Андреевна, подперев голову рукой с мокрым платком, вспоминала:

— Рашидик обожал восточные сладости, особенно орешки в сахаре. Я ему с зарплаты всегда покупала несколько пакетиков. Раньше все это было в дефиците — в очередях приходилось выстаивать. Приду уставшая, а он залезет в сумку, достанет конфеты и меня ими кормит — жалеет. “Съешь, мама, орешку, силы и появятся, — Гюзель Андреевна смахнула набежавшую слезу и продолжала: — У нас в семье обычно не пели, а он любил. Я, говорит, среди вас, мусульман, белая ворона. У него любимая была “Хасбулат удалой”. Никто уж и не помнит ее. Он ее в фольклорной экспедиции записал у какой-то бабушки. Бывало как заведет пронзительно, аж за душу щиплет.

— “Хасбулата”? Да как же, знаем, известная песня, — сказала Игонина. — Ну, филологи, все ведь знают? Споем любимую Рашида?, — и не дожидаясь никого, затянула: — Хасбулат молодой, бедна сакля твоя…”

Миша-маленький жестом показал Мите, что хочет покурить. Митя кивнул и выбрался из-за стола. Они оказались на кухне.

— Вот, блин, фольклористка! Устроила тоже! — сказал Миша, потягивая Мите пачку. Митя отрицательно помотал головой — не хочется.

— Да ладно, не бухти. Пускай попоют, если хочется, — Митя припал к графину с морсом. После вчерашнего его мучила страшная жажда. — Ты как? — спросил он, отрываясь от графина.

— Ниче, я привыкший. Маркуша научил, — Миша-маленький докурил сигарету. — Пойду отолью.

Митя проследил за Мишей. Миша-маленький включил свет, запер задвижку в туалете. Митя проскочил мимо туалета в комнату Рашида. Здесь было все также сумрачно и горько пахло. На письменном столе Рашида стоял тарелка с восточными сладостями. Митя открыл створку шкафа, нащупал в темноте кобуру. Чуть-чуть приподнял ее, ощущая вес оружия. Несколько секунд раздумывал, прислушиваясь к бешено бьющемуся сердцу в груди. Оглянулся на дверной проем. Дрожащими пальцами расстегнул кобуру, сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Застегнул кобуру, будто так и было, прикрыл створку с зеркалом, защемив шаль.

Он оказался у туалета как раз в то мгновение, когда Миша-маленький открыл дверь. От неожиданности Миша вздрогнул.

— Я тоже хочу, — объяснил Митя. Он заперся в туалете, достал пистолет из кармана. Обычный “Макаров”, каких тысячи. Вынул из ручки магазин. Магазин был под завязку снаряжен патронами. Ну что же, очень хорошо, значит рисковать больше не придется, покупая у барыг “маслята”. Митя переложил пистолет в карман брюк. Потрогал оружие на ляжке. Посмотрел, прикрывает ли карман пола пиджака. Пиджак у него был длинный, если не приглядываться — не заметишь. Он спустил воду и вышел из туалета. Миша ждал его на кухне. За столом продолжали петь. Теперь Игонина затянула про сироту. Мите хотелось поскорее уйти, но он подумал, что должен еще посидеть, попить, попеть, поесть и обязательно выйти вместе со всеми.

Они с Мишей-маленьким вернулись за стол, и Митя подхватил вслед за Крошкой: “Как на речке, стал быть, на Фонтанке…”

Прошло полтора месяца. Митя перевез Вику с Дашкой с дачи. Дашка снова пошла в садик. Вика занялась поисками работы, хоть Митя ей и не советовал, говорил: сиди дома, прокормлю. Ну что поделаешь, не могла она больше сидеть в четырех стенах, и так — больше четырех лет. Мите добавили зарплату, предложили возглавить предметную приемную комиссию вместо Крошки Цахеса. Митя с радостью согласился, прикинув, что, пожалуй, за лето сможет заработать дочери на квартиру. Жизнь вошла в нормальное русло.

Наступила первая настоящая оттепель. Сосульки заплакали прозрачными слезами, и без того грязный снег превратился в сплошное месиво, но его, к счастью, быстро убрали с улиц, и земля стала потихоньку оттаивать под лучами теплого весеннего солнца.

Митя зашел за Дашкой в садик. Дети с воплями носились по участку, все мокрые и грязные, молодая воспитательница поглядывала на них с тоской.

— Ну и чего ты такая грязная? — спросил Митя, вытирая Дашке платком сопли.

— Все такие грязные, — нашлась хитрая Дашка.

— А если все будут в лужах лежать, как поросята, ты тоже ляжешь? — поинтересовался Митя.

— Нет, в луже, пожалуй, не буду, — покачала головой дочь.

— То-то, своим умом живи, — сказал Митя наставительно. — Иди прощайся с воспитательницей.

— АлександраАндреевнаможнопойтидомойдосвидания! — прокричала Дашка скороговоркой и вприпрыжку понеслась за отцом.

Они заехали в детское кафе поесть мороженого с фруктами, попить молочных коктейлей, — в общем, оттянуться, пока мама не видит.

— Только не жадничай, — сказал Митя, ставя на стол перед Дашкой мороженое и коктейль. — Ешь помаленьку. Если заболеешь, я с тобой дома сидеть не буду. Некогда мне.

— Работы много, — с пониманием закивала Дашка, принимаясь за мороженое. А тебя еще не выгнали с этих, как их?… Дика-дика…

— Зам. деканов? Нет, не выгнали. А если б выгнали, тогда тебе и мороженое не пришлось бы есть.

— Почему? Денежек мало будет?

— Денежек — денежек, — вздохнул Митя. Он решил тоже выпить молочного коктейля. Поднялся, отошел к стойке. Его взгляд упал на витрину кафе. В витрине стоял картонный Кот Леопольд с мышами, а за витриной текла весенняя уличная жизнь: шли пешеходы в расстегнутых куртках и пальто, ехали, сияя солнечными боками, машины. У витрины задержался широкоплечий здоровяк — засмотрелся на картонного кота, двинулся дальше. Митя его сразу узнал. Это был университетский инфернальный мужик, которого он видел по обкурке, который тогда выбросил парня из окна, который вырубил его одним ударом, который с ним здоровался… Митя, не дождавшись очереди, бросился к столику.

— Быстро — быстро — быстро отсюда! — поднял дочь, стал напяливать на нее куртку.

— Пап, я не доела! — в глазах у Дашки стояли слезы. — А коктейль?! Чужие дети все съедят!

— Дашуль, ты понимаешь, когда серьезно?

Дашка кивнула.

— Сейчас очень серьезно! Давай мы сейчас отсюда убежим, а возле дома я тебе куплю все то же самое.

— А, возле дома! Хитренький какой! Там такого мороженого нету! — захныкала Дашка.

Митя потащил ее к выходу. Она упиралась. Он запихал ревущую дочь на заднее сидение, сорвал машину с места. Митя проехал мимо инфернального мужика. Мужик шел по улице, смешно размахивая большими руками, и глазел на витрины. Митю он не заметил. “Черт возьми, может, у меня совсем крыша съехала? — он глянул в зеркало на плачущую дочь, и сердце защемило. — Идет мужик, и идет! Никого не трогает. Может, это не он? Может, это вовсе не Марата человек? Все его люди по тюрьмам чалятся за крупный опт. Какого черта он тут шляется?! Сидел бы в своем университете, сволочь!”

Возле дома Митя напокупал дочери мороженого, бананов, киви, шоколадных коктейлей, — в общем всего, чего она только пожелала в тот момент. Перед тем как выйти из машины, он долго глазел по сторонам, опасаясь увидеть во дворе широкие плечи инфернального мужика. Слава богу, не было.

Он настолько убедил себя в том, что все происшедшее — плод его больного воображения, что даже не стал отправлять своих девчонок на дачу. Единственное — попросил Вику посидеть пока с Дашкой дома и без него во дворе не гулять.

— Что опять тот бандит? Ты же говорил, что его поймали! — встревожилась Вика.

— Да нет-нет, у них в садике карантин по ветрянке. Тебе нужна дома ветрянка? То-то. Вот и посиди пока не уляжется, — Митя врал только на половину. Он, действительно, видел в садике объявление о карантине. Висело оно на дверях соседней группы.

Вика посмотрела на Дашку, лопающую мороженое с бананом, и вздохнула:

— Когда же ты у меня уже вырастешь?

Дашка подняла вверх руку, примеряясь к отцовскому росту. — Еще долго, мам!

После того случая в детском кафе прошло больше месяца, и Митя потихоньку успокоился. Скоро валом повалили “пеньки”, от некоторых Мите даже пришлось отказаться. Еще бы! — заниматься с зам. декана факультета — почти стопроцентное поступление. Родители чуть ли не на коленях умоляли.

Был девятый час. Митя в деканате занимался с длинноволосым рыжим парнем по имени Иван. Родители паренька были “крутыми” и платили хорошо. Но сам Иванушка бы самым что ни есть настоящим “пеньком”, ленивым, невнимательным и безалаберным. Мало того, что он сегодня опоздал на занятие почти на полчаса, пришел с пивным запахом изо рта, так еще умудрился не сделать ни одного упражнения из домашнего задания! Митя на него рассердился и как следует отчитал, но делать нечего — надо было отрабатывать заплаченные еще на прошлой неделе пятьдесят долларов.

— Ну, Ванечка, раз не выполнил “домашку”, давай сейчас сделаем. Тридцатое упражнение. На приставки “при” и “пре”. Правило помнишь? Бери карандаш и прямо в учебнике вставляй пропущенные буквы. Здесь у нас что, “при” или “пре”. Соображай. Значение приближения, присоединения, — стал подсказывать Митя.

Ванечка грыз карандаш, не желая ничего соображать.

— Ладно, попробуй самостоятельно сделать. Третье занятие над этим правилом сидим, — Митя опять начал сердиться. — Я пока пойду покурю.

Митя вышел в коридор, потянулся, разминая затекшие за день мышцы. Во работка, врагу не пожелаешь: в девять пришел, а в восемь еще не ушел! Он направился к закутку около мужского туалета. Без охоты выкурил сигарету. Захотелось по малой нужде. В туалете было темно. Митя не стал зажигать свет, зашел в кабинку, расстегнул брюки. Он услышал шорох, но оглянуться не успел — что-то острое впилось ему в горло, стало сдавливать шею. “Удавка!”— промелькнуло в голове. Он попытался вывернуться, не тут-то было. Захрипел надсадно. Понимая, что сейчас задохнется и умрет, двинул ногой что было силы назад, целясь в подколенную чашечку, как в свое время учили в секции по самообороне. Видимо, попал. Раздался болезненный всхлип, удавка ослабла. Митя мгновенно развернулся лицом к противнику, одновременно выхватывая из специально пришитого к пиджаку кармана пистолет. Пистолет у него всегда был взведен. Нужно было только снять с предохранителя. Брюки съехали вниз. “Только не споткнуться!” Митя увидел перекошенное болью лицо инфернального мужика, который все еще пытался затянуть удавку, щелкнул собачкой и трижды выстрелил в упор, оглохнув от выстрелов. Удавка ослабла. Мужик кулем повалился на кафельный пол. Митя опустился рядом с ним, хватая ртом воздух. Опомнился, отодвинулся от мужика подальше, поднялся, держась за стену, надел брюки, снял с шеи шнурок. Он включил свет в умывалке, с ужасом увидел вздувшийся на шее кровавый рубец. Сунул голову под кран с холодной водой. Шатаясь, вышел из умывалки. Коридор был пуст. Он заглянул в аудиторию рядом с туалетом — никого. Зашел в женский — пусто. Пожалуй, Ванечка мог не услышать выстрелов — деканат был довольно далеко, и металлическая дверь была плотно закрыта. Он вспомнил о пистолете, вернулся в туалет, осторожно перешагнув через расплывающуюся рядом с мужиком темную лужу, подобрал оружие, сунул назад в карман пиджака. Лихорадочно соображал, как быть дальше. Вдруг в сознании всплыла фраза из какого-то детективного сериала: “Нет тела, нет и дела.” Нужно было выпроводить “пенька”. Для того, чтобы скрыть рубец, он поднял ворот рубашки, закрыл шею. Вошел в деканат, намеренно тяжело дыша.

Ванечка трудился над упражнением, грызя дорогую ручку. Он поднял глаза.

— Что с вами, Дмитрий Алексеевич?

— Это… — Митя опустился на стул. — Сердце прихватило. Ты это… иди домой сейчас. Домашнее задание то же остается.

— Может быть, “Скорую” вызвать? — участливо спросил парень.

— Нет-нет, это бывает, это ничего страшного. У меня валидол есть и нитроглицерин. Все есть. Ты иди. Маме только не говори, не пугай.

— Ладно, — кивнул Ванечка., собирая в рюкзак учебники и тетрадки.

— А послезавтра, как обычно, только не опаздывай. Хорошо? — сказал Митя.

— Дмитрий Алексеевич, вы смотрите, берегите себя! Нельзя же столько работать! — сказал Ванечка на прощание.

— Нельзя, — согласился Митя. Он с ужасом подумал о том, что парень сейчас может зайти в туалет и все увидеть. Выглянул в коридор. Ванечка направлялся в другую сторону. Митя с облегчением вздохнул, отнял руку от шеи.

Он оглядел себя, брюки были в крови, но на темной ткани она была не заметна. Быстро собрал свои вещи. Вернулся в туалет. Открыл окно. Выглянул. В университетском дворе было пусто. Второй этаж, это ничего, не должно быть слышно. Он подумал, что сейчас, переваливая мужика через подоконник, отвозится с ног до головы сам, испачкает подоконник и раму. Митя вернулся в деканат за ведром и тряпкой. В умывалке разделся до пояса. Налил теплой воды. Подхватил мужика под мышки, пытаясь положить животом на подоконник. Мужик оказался тяжелее, чем он ожидал. Ему в голову пришла идиотская мысль, что одному ему не справиться, зря он отпустил Ванечку, надо было попросить помочь. Опомнившись, Митя отругал себя. Наконец, с третьей попытки ему удалось сбросить мужика во двор. Труп тихо плюхнулся на сухой асфальт. Теперь Митя включил в туалете свет и принялся ожесточенно драить подоконник, раму, кафель, ребра радиатора под окном. Работал быстро, делал все, как автомат, боясь, что пока он тут возится, мужика во дворе найдут. Часто менял воду в ведре. Наконец, все следы были смыты. Он еще раз внимательно оглядел туалет, поднял с пола шнурок, которым его пытались удавить, сунул его в карман и выключил свет. Тщательно умылся сам. Кровь под ногтями все-таки осталась. Оделся, забрал из деканата сумку, все закрыл. Чтобы не было видно рубца, шею обмотал легким шарфом.

На вахте сидела знакомая вахтерша.

— Здрасьте, Дмитрий Алексеевич, — заулыбалась она ему. — Что-то поздно сегодня. Лица на вас нет.

— Перед сессией всегда работы много, — сказал Митя севшим голосом.

— А мой внук-то хорошо учится. Пятерочник, — похвасталась вахтерша.

— Ну что ж, флаг ему в руки! — сказал Митя, сдавая ключ на вахту. Когда расписывался, поджал пальцы, чтобы не было видно грязных ногтей.

Он подогнал машину к трупу. Вынул из багажника большой кусок полиэтилена, застелил им заднее сиденье. Собравшись с последними силами, втащил мужика в машину, захлопнул дверцу.

“Пожалуйста, будь внимательным, соблюдай все правила дорожного движения, не идиотничай,”— как маленького, уговаривал себя Митя, выезжая с университетского двора.

Он вспомнил, что на Дмитровке недавно вырыли котлован, собирались строить то ли мост, то ли еще что-то. Он поехал туда. “Товарищи милиционеры, пожалуйста, не надо меня останавливать! Я же ответственный автолюбитель,”— шептал Митя, завидя очередного гаишника с жезлом. Его не остановили.

Возле котлована было темно и пусто. Митя съехал с трассы на обочину. Не рискуя сразу вытащить труп из машины, огляделся, отдышался. Мимо, не замечая притаившейся в темноте у котлована “девятки”, проносились машины. Митя решился. Он рывком вытянул мужика на полиэтилене из машины, подтащил его к краю, спихнул вниз. Туда же бросил пистолет и удавку. Нужно было засыпать труп, но лопаты у него с собой не было. Он принялся ногами сталкивать вниз землю и гравий. Поскользнулся и сам скатился в яму, вывозившись, как черт. Представил себе вдруг, что мужик сейчас оживет и схватит его за ногу, в ужасе стал карабкаться наверх. Взобравшись, ожесточенно стал работать ногами и руками, вызвав настоящий обвал. Скоро все было кончено.

Митя сел в машину, завел мотор. Посмотрел на себя в зеркало и нервно засмеялся. Теперь нужно было мыть салон, снова мыться самому, выбрасывать костюм и плащ. Он знал одно тихое место у Кольцевой…

Митя открыл дверь своим ключом, вошел, не зажигая света, опустился на тумбочку для обуви.

— Ты где был? Опять начинается? Я так и знала: один раз простишь, потом ноги о тебя вытрет! — раздался в темноте рассерженный голос Вики. Щелкнул выключатель. Вика была в ночной рубашке, щурилась от света. — Боже мой! — всплеснула она руками, когда, наконец, разглядела его. — Что с тобой? Ты где был?

— Это… — Митя тяжело вздохнул. — В аварию попал.

— В аварию! Ты хоть цел?! — Вика присела на корточки, стала ощупывать его.

— Да нет, не в такую. По грунтовке съехал в канаву, вылезти не мог, — стал объяснять Митя.

— Какого черта тебе понадобилось за городом? — стала возмущаться Вика.

— Дачу ездил смотреть. Ты же хотела снять дом в деревне.

Вика сняла с него ботинки, размотала шарф. Он запоздало прикрыл шею рукой.

— Это что за шрам? О, господи, какой огромный!

— Шарфом натер, — совсем неумело соврал Митя.

— Где тебя так? Тебя хотели убить, да? — страшная догадка вдруг осенила Вику. — Скажи правду! Почему ты мне все время врешь? Ты хотел подзаработать, посадил в машину голосующих, а они тебя чуть не удушили? Так было? Не молчи же, говори! Я хочу знать! Что ты такого сделал, что тебя все время хотят убить? — Вика разревелась.

— Ничего, — мотнул головой Митя. — Ровным счетом ничего. Это все старые долги, но теперь их уже больше нет, и не будет больше никогда. Просто я вас с Дашкой очень люблю и хочу, чтобы вы были счастливы, — он поцеловал жену в мокрую щеку. — Вика, хватит уже реветь. Давай лучше обработаем рану, а то жжется, сил нету. Правда шарфом натер.

Вика, рыдая, бросилась на кухню, где у них была домашняя аптечка.

На следующий день Мите пришлось надеть водолазку для того, чтобы не было видно шрама. Он работал полдня, составляя расписание на сессию, а всех “пеньков” отменил, сославшись на крайнюю занятость. Раз семь заходил в туалет проверить, не осталось ли следов, которых он вчера не заметил. Следов не было.

Пообедал в университетской столовой, сел в машину и поехал на Дмитровку к котловану. Когда подъезжал, почувствовал, как его начинает мелко трясти. Выкурил с пяток сигарет, чтобы успокоить нервы, но, все равно, не успокоился.

У котлована вовсю кипела работа. Один за другим подъезжали самосвалы, сгружали гравий. Большой бульдозер сгребал гравий в котлован.

Камни густым потоком сыпались вниз. Митя прочитал надпись на большом плакате рядом с котлованом: “Строительство дорожной развязки ведет…” Сорвал машину с места и поехал смотреть дачу в Икше.

Митя с Дашкой сидели рядышком на диване с большой красочной книгой-раскладушкой в руках. С кухни доносилось шипение раскаленных сковородок — Вика готовила ужин. Дашка читала по слогам: “По-са-дил дед реп-ку. Выросла репка боль-ная — пре-боль-ная.”

— Не придумывай! Какая это буква?

— “Ш”, наверное, — пожала плечами девочка.

— Правильно, “ШЭ”. Ну, значит, как надо прочитать?

— Большая — пребольная? — дочь вопросительно посмотрела на отца.

— Большая — пребольшая, — поправил Митя. — Второй раз та же буква. Читай дальше!

— Пап, ну потом, ладно? Сейчас “Малыши” будут! — забузила Дашка. И действительно, на экране едва слышно работающего телевизора появилась заставка детской передачи. Митя прибавил звук, оставил дочь смотреть телевизор, а сам отправился на кухню к Вике.

— Ну что, как успехи? Прочитала?

— Угу, как же! “Малыши” начались, — объяснил Митя. — У Егорки все отговорки. В кого она такая ленивая растет?

— Догадайся с трех раз, — Вика достала из холодильника пакет апельсинового сока, налила в стакан. — И сок она твой обожает, и носом, как ты, шмыгает, и ноги под задницу подкладывает. Генетика — великая сила. Иди, отнеси ребенку сок. После передачи сразу же в кровать, и никаких больше игр! Разболтал дочь донельзя — утром в садик не добудишься!

— Да я-то че? — пожал плечами Митя. — Я ничего, я воспитываю.

— Сам знаешь, чего. Не надо было болтаться два года неизвестно где. А то явился — не запылился. Дочь он воспитывает.

— Вика, ты опять начинаешь! Кто старое помянет…

— Уйди с глаз моих! Не зли! — притопнула ногой жена.

— Все-все-все! — Митя взял сок и убежал с кухни.

“Малыши” кончились, он уложил дочь в кровать, еще немного почитал ей перед сном, когда она заснула, вернулся в гостиную. Вика такая вспыльчивая стала последнее время — лучше под горячую руку не попадаться.

Митя попереключал каналы — никаких фильмов. На НТВ шло “Совершенно секретно”. Спиной к камере в полутьме сидел коротко стриженый человек и что-то рассказывал. Появилась надпись: “Голос изменен”. Митя прибавил звук.

“… на пенсию, конечно, прожить невозможно, нечего даже и думать. Но на самом деле у бывших сотрудников ФСБ есть много возможностей для реализации, потому что они настоящие “профи”. А профессионалы нужны всегда и везде. И в бандиты — это не самый последний путь. Многие идут в службу безопасности частных фирм. Другие создают собственные сыскные бюро. Правда, в отличие от Запада, у нас это не очень-то прививается. Уголовные дела менты из своих рук никогда не отдадут, да, может, оно нам и не надо. Вся работа заключается в слежке за неверными мужьями и женами. Иногда какой-нибудь компромат на чиновника достать, — мужчина потер мочку уха, кашлянул. — Для ребят это проще простого. Был бы заказ. Но самым прибыльным в последнее время становится промышленный шпионаж. На этом мои бывшие коллеги, не называю имен, конечно, сколотили уже много состояний. Особенно это касается, так называемых, “высоких технологий”. Существует расхожее мнение, что у нас в России с технологиями дела обстоят неважнецки. Все, мол, покупает на Западе или у японцев. Это глубокое заблуждение. Особенно что касается военных технологий…”

— Митяй, я тебя долго орать буду? — в комнату заглянула Вика.

— Я не слышал, — честно признался Митя.

— Иди ешь — стынет все.

— Давай здесь. Тут передача интересная про “эфэсбэшников”.

— Ага, ты мне тут нагадишь, утром на работу свалишь, а мне опять весь палас драить? Кто в прошлый раз кетчуп пролил? Замнем для ясности?

— Ладно-ладно, замяли, — сдался Митя. Он отправился на кухню.

Съел Митя все очень быстро, почти не почувствовав вкуса еды. Поблагодарил Вику и вернулся к телевизору.

На экране была заснеженная горная гряда. Камера стояла в кабине самолета. Горы стремительно двигались. Раздался щелчок, из-под самолета вылетела ракета, стремительно ушла вниз, оставив после себя реактивный хвост. Следующий кадр был снят камерой, стоящей в самой ракете. Из-за горы показался какой-то непонятный объект — барак не барак, хлев не хлев — он приближался с большой скоростью, потом изображение исчезло. Голос за кадром комментировал происходящее:“Если вы думаете, что ракета поразила ту цель, которая ей была запрограммирована изначально, вы ошибаетесь. Взорвался полуразрушенный дом, в котором ничего и никого не было. Чеченские террористы учатся ставить электронные и оптические ловушки не без помощи специалистов из ФСБ. Для того, чтобы создать такую ловушку, надо в совершенстве знать засекреченную систему наведения.”

В кадре опять появился коротко стриженый мужик, сидящий спиной к камере, и надпись: “Голос изменен”.

“Схема внедрения на засекреченный объект, на самом деле, не очень сложна. Фирма — “шпион” получает конкретный заказ, и ей, кстати, плевать, кто платит деньги за шпионаж: чеченские террористы или добрые дяди, которые хотят узнать секрет русского кваса, чтобы напоить Америку. Лишь бы деньги были настоящие. Потом на предприятие внедряется свой человечек. Если это секретное предприятие, оформляется допуск, нет — так пройдет. Задача этого человечка — за наиболее короткий срок собрать всю необходимую информацию об интересующем заказчика объекте…”

— Ты долго еще будешь? — Вика появилась в гостиной в ночной рубашке.

— Еще немножко. Ну интересно же, про промышленный шпионаж, — заканючил Митя.

— А со мной неинтересно?

— Ну что ты, Вик? Будто не с той ноги сегодня встала, ей богу! Придираешься, ворчишь! — Митя поднялся с дивана, сжал Вику в объятиях, прошептал ей на ухо: Через пять минут все закончится, и я приду. Умойся пока, лады?

— Я уже и умылась, и постель расстелила, и посуду помыла, и чего только не сделала! Ну ладно, как хочешь, — Вика освободилась из его объятий и вышла.

На экране был показан секретный цех какого-то завода, снятый скрытой камерой. Замелькали биржевые компьютеры, показывающие котировки валют. “Средства для промышленного шпионажа самые разнообразные. В последние годы большое распространение получил, так называемый, компьютерный шпионаж. Куда там питерским хакерам, укравшим из “Сити-банка” несколько миллионов! Бывает, что ущерб от компьютерных взломов составляет десятки, а то и сотни миллионов долларов!”

Опять появилась спина “эфэсбэшника”. “Главное, конечно, в нашем деле найти хорошего заказчика. Лучше всего — иностранного. Солидные фирмы никогда не скупятся, если им нужно обскакать конкурентов. Найти, конечно, нелегко. Нужно иметь большие международные связи”.

На экране возник зал вылета Шереметьева — 2. Камера “наехала” на пожилого человека с тележкой, в которой лежали сумки и чемоданы. Человек стоял в очереди на таможенный контроль. “Это оперативные рабочие материалы, — прокомментировал за кадром “эфэсбэшник”. — Сейчас следите внимательно. К старику подойдет человек, состоится передача тайника.” Действительно, к человеку подошла девушка в короткой юбке, что-то сказала, старик полез в карман, вынул из него ручку, протянул девушке. Девушка что-то записала в записную книжку, вернула ручку старику. Старик продвинул свою тележку вперед. “Информация была передана вместе с ручкой в крохотном контейнере в виде пилюли, которая легко может быть проглочена. Это вам не героин, который надо глотать десятками и сотнями грамм. Вес пилюли составляет миллиграммы. Ее даже на рентгене нелегко обнаружить, особенно, если человек плотно позавтракал.”

Возникла спина. Корреспондент за кадром сказал: “Все эти действия легко подпадают под статьи о шпионаже, разглашении государственной тайны, измену Родине. Еще недавно за них легко можно было схлопотать “высшую меру”. “Эфэсбэшник” кивнул: “Нет, статьи эти до сих остаются довольно серьезными. Другое дело, что поймать фирму -”шпиона” практически невозможно. Она, скорей всего, занимается совершенно легальной деятельностью, действует в рамках закона, так сказать. Нужны очень веские улики и доказательства. Даже если факт шпионажа вскроется, пострадает только тот человек, который работал на предприятии и “засветился”. На него повесят статью за шпионаж, за измену, за что угодно, а он будет молчать, потому что лучше быть живым и худеньким, чем мертвым и толстым.” Корреспондент рассмеялся над шуткой “эфэсбэшника”. “Тех, кто слишком много знает, убрать ничего не стоит. И для этого вовсе не обязательно подкарауливать свою жертву в подъезде с автоматом. Это все для показухи, для устрашения — силу продемонстрировать. Профессионалы действуют иначе: яд в телефонную трубку или крохотную иглу в зонтик с паралитиком, чтобы через несколько минут сердце само остановилось. Пусть не так эффектно, зато выгодно, удобно и надежно, и исполнителя хрен найдешь”. “И много ли насчитывается такого рода шпионских фирм, организованных бывшими сотрудниками ФСБ?”— поинтересовался корреспондент. “Так, на вскидку я только в Москве могу насчитать штук десять. И среди них очень жесткая конкуренция. Зачастую воюют между собой. Они по старым связям владеют огромным количеством каналов информации, прежде всего, конечно, федеральной службы”, — сказал “эфэсбэшник”. — Бывает, конечно, сгорают, меняют вывеску, но каждый раз возраждаются, как птица Феникс из пепла. Живучие ребята. Хорошая школа”.

Появилась рекламная заставка. Митя посмотрел на часы и вздохнул — ему хотелось досмотреть передачу до конца. Но нет, нельзя — Вика и так все время нервничает. Он пошел в ванную умываться.

Залез под душ, почистил зубы, побрился, протер щеки лосьоном после бритья. Чистый и благоухающий неслышно вошел в спальню, нырнул в постель к жене, под теплое одеяло. Прижался к Вике. Прошептал на ухо:

— Викуша ты моя!

— Ну что, интересная передача? — холодно поинтересовалась Вика.

— Да, классная. Наша история. Про то, как наши секреты воруют.

— У тебя, что ли воруют-то? — насмешливо спросила Вика.

— Да нет, у меня воровать нечего. Разве что тебя! — он чмокнул жену в ухо.

— Ну да, если уж тебе не нужна, так другим и подавно… Так всю жизнь и просидишь у телевизора, на чужую жизнь глядя.

— Да не, не просижу. Игонина в проректоры ушла. Докторов больше нету. Маркушу уволили. Так что мне скоро кафедру дадут, а потом, глядишь, тоже в проректоры вылезу, — Митя погладил жену по груди, притворно застонал. — Давай пошалим, а?

— Нельзя мне пока.

— А чего такое? — Митя приподнялся на локте. — Дела, что ли?

— Какие, к черту дела? Муж у меня совсем слепошарый! Не видишь — я беременна!

Митя так и подпрыгнул на кровати.

— Блин, правда, что ли?

— Кривда, — рассмеялась Вика над его наивностью. — Сейчас нельзя: выкидыш может быть.

— Ну дела! — Митя, все еще не веря в новость, прижал жену к себе, стал целовать в пахнущие ромашкой волосы, блаженно закрыл глаза. — Викуша ты моя! Вот здорово Дашке будет вдвоем с лялькой! А у нас и все есть: и кроватка и коляска! А кафедра моя будет, это я теперь точно знаю! А то возьму да и защищу через пару лет докторскую, будешь у меня тогда профессорская жена. Хочешь быть профессорской женой?

— Я просто женой хочу быть, — сказала Вика едва слышно.

— Вот увидишь, все будет, ты только верь в меня!

— Все будет, — повторила Вика, засыпая.

Квартира Залесовых погрузилась в тишину: боясь потревожить заснувших хозяев, замерли попугаи в клетке, краны в ванной, холодильник на кухне, только большие настенные часы в гостиной еще звонко тикали, отмеряя красной стрелкой секунды, но через полчаса и они встали.

В почтовом ящике Дмитрия Залесова ждало извещение о посылке из Лондона.