"Кафедра" - читать интересную книгу автора (Житков Андрей)

Господин заместитель

Митя смотрел, как рабочий на стремянке снимает табличку с дверей кафедры. “Заведующая кафедрой русского языка для иностранных учащихся, доктор филологических наук, профессор Игонина Ольга Геннадьевна”. Стеклянная пластинка была небрежно брошена на пол и раскололась. Вместо нее рабочий стал прикручивать новую: “Заведующая… кандидат… доцент… Каргапольцева Нина Тихоновна”.

— Свинья какая! — сказал Митя громко.

Рабочий обернулся, посмотрел на него возмущенно.

— Это я не вам, — сказал Митя. — Это я проректору, — он решил, что должен немедленно пойти к Игониной и все выяснить. Что он ей, “шестерка”, так нагло кидать? Все-таки кандидат наук!

Митя заглянул в приемную. Секретарша бойка стучала по клавишам компьютера.

— Мне бы к Ольге Геннадьевне, — сказал Митя.

— А вы записывались на прием? — поинтересовалась секретарше, заглядывая в папку.

— Не записывался! — с вызовом сказал Митя. — Вы ей передайте, что здесь Дмитрий Алексеевич Залесов.

— Хорошо, — кивнула девушка и, виляя бедрами, отправилась в кабинет начальницы.

“Сучка!”— почему-то назвал ее про себя Митя.

— Ольга Геннадьевна вас примет через пять минут, — доложила секретарша и опять принялась барабанить по клавишам.

Митя сел на стул, стал осматривать приемную, отделанную дубовыми панелями. “Неплохо у нас проректора живут”, — думал он.

Дверь отворилась, и из игонинского кабинета вышел мистер Чанг.

— О, Чанг, привет, — улыбнулся корейцу Митя, пожал руку. — Как дела.

— Хорошо, — деловито сообщил кореец. — Я делать предложение телевизор “Самсон”. Хороший предложение.

Митя не сразу сообразил, что речь идет о “Самсунге”. Потом вспомнил, как Чанг говорил ему однажды, что является представителем фирмы.

— А, у меня дома есть ваш телевизор, — показал он на себя пальцем.

— Очень хорошо, — кивнул кореец. — Делать много раз виза.

— Многоразовую визу, — поправил его Митя.

— Да, — заулыбался кореец.

— Молодые люди, вы мне мешаете! — раздраженно сказала со своего места секретарша.

— Все, встретимся на занятиях! — улыбнулся на прощание Митя Чангу и вошел в кабинет Игониной.

Крошка Цахес жестом предложила ему сесть.

— Что вы хотели, Дмитрий?

— Я хотел бы напомнить наш разговор при дележе гранта, — Митя решил, что будет разговаривать довольно жестко. В конце концов, она теперь не его начальница! — Вы после защиты обещали мне кафедру, а вместо меня назначили эту старую перечницу Каргапольцеву!

— Погодите, не кипятитесь, Залесов. Я прекрасно помню наш разговор и обещание вас поддерживать. Чаю или кофе?

Митя отрицательно мотнул головой — сейчас начнет вертеться, как уж на сковородки, придумывать всякие отговорки!

— Вы же сами только что сказали — старая перечница. Каргапольцевой через два года на пенсию. Вы поймите, она доцент с большим стажем, а вы еще только недавно ученое звание получили. Представляете, как на вас ополчились бы наши старушки? Знаете поговорку: “С поспешностью только блох давят.”Подождите немного, потерпите, Игонина пролистала какие-то бумаги. — Кстати, Залесов, а не хотите ли вы вместо кафедры взять замдеканство на радиофаке? К нашей науке это не имеет никакого отношения, зато вы будете при должности. Факультет, кстати, один из самых престижных. У вас появится масса возможностей не только руководить, но и зарабатывать. Вы меня понимаете, Дмитрий?

Митя неопределенно пожал плечами.

— А что там, бумажки перебирать?

— Не только бумажки. Уверяю вас — интересная работа. Я сама когда-то замдеканствовала. Придется, конечно, иногда попыхтеть, но зато красивые студентки будут за вами хвостом ходить, — Игонина улыбнулась. — И в зарплате прибавите где-то тысячу. Впрочем, это не самое главное. Ну что?

— М-да, деканат это не кафедре. Я должен подумать, — сказал Митя.

— Деканат лучше кафедры, я вас уверяю. Больше возможностей. Вот вам телефон декана радиофака Бахметьева Константина Генриховича. Зайдите к нему на второй этаж, осмотритесь. Я ему сейчас сама позвоню.

Митя взял листочек с телефоном, повертел в руках, сунул его в карман. Ну вот, отгреб работу за какую-то поганую тысячу! Тут корейцев отучил, с бельгийкой позанимался, с чехами стилистику провел и гуляй вторую половину дня, как тебе хочется. А заму надо положенные восемь часов в кабинете сидеть, штаны протирать!

Он все-таки спустился на второй этаж, зашел в деканат. Навстречу ему поднялся кудрявый мужик с добродушным лицом.

— Я к вам от Ольги Геннадьевны Игониной… — начал Митя.

— А, Дмитрий Алексеевич, знаю-знаю, наслышан, — заулыбался декан. Ну что, поработаем у нас? — видя некоторую растерянность на Митином лице, он по-дружески обнял его за плечи. — Уверяю вас, ничего страшного в этом нет. За месяц в работу въедете, будете как рыба в воде. А я вам плюс к зарплате буду ежемесячно премии выписывать с коммерческих денег. Добавка в три тысячи, думаю, вам пригодится?

Одна плюс три — это уже что-то. Да и при власти!

— Лады! — сказал Митя, пожимая широкую руку декана.

Поначалу ему казалось, что он потонет в бумагах. Их было столько, что порой кружилась голова. Расписание, приказы, распоряжения, ведомости, академические справки, выписки из дипломов… С Митиной безалаберностью все у него куда-то терялось, пропадало, исчезало; иной раз нужную бумажку приходилось искать полдня, а потом она обнаруживалась на столе под самым носом. Обязанностей у Мити было много: он должен был составлять расписание на семестр — да еще всех осчастливь, всем угоди, поставь пары подряд в два дня, чтоб в остальные дни не приезжать в университет; расписание экзаменов, поиск аудиторий для занятий — с аудиториями была вообще беда — с каждым годом арендаторов в университете становилось больше, они отвоевывали все новые и новые площади и помещения, заниматься становилось негде и постепенно факультеты переводили учиться в две смены, совсем как школьников; приказы об отчислении о зачислении, переводах и прочее-прочее-прочее; экзаменационные листы, для министерства листы отчетности по успеваемости за семестр. Иногда он не успевал, и приходилось брать работу домой. Никогда он еще так не работал! Митя давно бы уже хлопнул дверью, если бы не одно “но”. На него густым потоком посыпались деньги. И деканские премии были только малой частью его доходов. То нерадивые студенты совали ему купюры, чтобы продлить не сданную вовремя сессию, то родители слезно просили за взятку восстановить ребенка на бесплатное обучение, то к нему лезли с “хвостовками” поставить роспись за экзамен, то умоляли не отчислять еще хотя бы недельку. Скоро Митя привык к своей новой работе, и ему даже стало нравиться, что люди от него зависят и все время о чем-то просят, лебезят, льстят, лукавят. Он, как заместитель декана, вошел в большой университетский Совет, проректора стали здороваться с ним за руку, обычно неприступные проректорские секретарши улыбались, и все называли его теперь по имени-отчеству.

Шел большой Ученый Совет. Митя сидел рядом с деканом радиофака и невнимательно слушал выступление нового ректора Александра Антоновича. Он думал о Вике с Дашкой. Жить у матери становилось невыносимо — она его постоянно пилила за уход из семьи, говорила, что он сиротит ребенка, что хватит с нее этого горького опыта. Пока не наорешь — ни за что не успокоится! Да и не собирался он никого сиротить! Вот возьмет да и поедет завтра к Вике на своей новенькой “девятке”, что она ему скажет?! Может, он теперь еще и побогаче ее нового мужика, кто знает? При воспоминании о покупке машины Митя заулыбался. Права у него были еще со студенческой скамьи, но ездить в час-пик по оживленным московским улицам он пока побаивался, катался по ночам или рано утром. “Девятка” стояла на стоянке в университетском дворе. Для работников университета была установлена льготная плата.

— Особое внимание деканов факультетов мне хотелось бы обратить на дисциплину в университете. Вы посмотрите, до чего мы распустили студентов? То, что они курят в неположенных местах, об этом теперь уже и речи нет. Вот возьму и издам приказ об отчислении нарушителей! Но посмотрите, что делается в рекреациях и аудиториях? Все завалено пустыми банками из под джинов, пивными бутылками. Уборщицы не успевают убирать. Я предлагаю категорически запретить употреблять в стенах университета даже слабые алкогольные напитки, — говорил раскрасневшийся Александр Антонович, стоя за кафедрой.

— А чем же наши кафе будут торговать? — спросил кто-то с места. В напитках вся их выручка.

— Пусть торгуют, пусть пьют, но только в этих самых забегаловках или где там? Без выноса.

Зал загудел. Послышались выкрики:

— Опять антиалкогольная кампания начинается! Все равно будут пить! Это же студенты!

Ректор поднял руку, призывая к тишине.

— Преподаватели в этом плане должны показать студентам пример. Я частенько замечаю наших коллег в коридорах университета с нетвердой походкой и горящим взором. Учтите, буду безжалостно выгонять!

Митя поднял руку.

— Разрешите?

— Да, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, — кивнул ректор.

— Как раз по этому вопросу. На кафедре у Каргапольцевой Нины Тихоновны работает доцент Марков. Так вот он, например, страдает запоями и порой неделями не появляется на занятиях с иностранными студентами. Куда это годится? Что о нас подумают иностранцы? Каков будет престиж ВУЗа? — Митя поймал взгляд Крошки. Она смотрела на него испепеляющим взором.

— Да, таких надо гнать в шею, — согласился ректор.

— Александр Антонович, разрешите, — Крошка Цахес подняла руку.

— Пожалуйста, Ольга Геннадьевна.

— То, о чем только что рассказал Дмитрий Алексеевич, действительно имело место быть. Но сейчас Марков совсем не пьет. Он закодировался. Отзывы о нем от студентов очень хорошие. Начал писать докторскую диссертацию.

— Ольга Геннадьевна, не смешите меня, пожалуйста. Что значит, закодировался? Он уже однажды попробовал выпил после кодировки, и ничего — никаких последствий! Так что он этого не боится. Марков настолько неуправляем, что в любой момент может сорваться и опять уйти на неделю в запой.

— Надо у заведующей кафедры спросить. Что скажете, Нина Тихоновна?

Новая заведующая — долговязая сухая дама поднялась со своего места. — Не пьет пока. Не замечала.

— Я за него ручаюсь. Он себе не враг, — сказала Крошка Цахес.

— Смотрите, — пожал плечами Митя. — Я бы его на месте Нины Тихоновны выгнал!

— Я предлагаю найти компромиссное решение, — Александр Антонович прокашлялся, посмотрел на свою любимую Оленьку, подумал, что она очень красива, когда волнуется. — Малейший срыв Маркова, и мы его увольняем безо всяких предупреждений, потому что Залесов прав — своим поведением он подрывает престиж не только ВУЗа, но и страны!

Ольга Геннадьевна неопределенно пожала плечами. Митя посмотрел на нее победоносно.

Корейцы теперь вполне сносно говорили по-русски и почти все понимали. Они могли слушать лекции и посещать практические занятия по своей основной специальности. Митя искренне гордился победой. Оказывается — он не только выдающийся ученый, но и замечательный преподаватель, хорошо владеющий методикой языка. Лучше всех с русским получалось у мистера Чанга. Сегодня они с Рашидом отвели занятия и зашли к Батону пропустить по кружечке пива с шашлыком.

— Ну-с, за корейцев, которые не дают нам умереть с голоду, — произнес Митя, чокаясь с Рашидом пивной кружкой.

— За них, — сказал Рашид. — Вот он кайф, после напряженного трудового дня с другом за столиком…

— Это точно, — рассмеялся Митя.

— Ну что, освоил машину? — поинтересовался Рашид.

— Осваиваю потихоньку, — сказал Митя.

— Ты езди побольше. Тогда и научишься. Вон мой братан в том году тачку купил. Права у него, естественно, ментовские, левые. Невозможно ездить было: то в кювет съедет, то с кем-нибудь бамперами поцелуется. А за год научился, сейчас гоняет, только шуба заворачивается! Даже пьяным ездит. Ты только смотри — ни-ни!

— У, ты что, Рашидик! Я и трезвым-то боюсь, не то что… Возьмем еще по одной?

— Можно, — согласился Рашид.

Митя сходил к стойке за пивом.

— Слушай, Дмитрий, как тебе Чанг?

— Лучше всех. По грамматике и речи очень продвинутый мужик. Пак с Яном вообще в отстое. Понятно, они домашние задания почти никогда не делают.

— Ну, то есть тормозят. Если б не они, может, Чанг уже синхронным переводчиком на своем “Самсоне” работал. Я вот что предлагаю: давай их поделим — Пак с Яном отдельно, а мистер Чанг отдельно.

— Оно, конечно, будет правильно, — вздохнул Митя. — А денежки?

— Денежки — это верно. За раздел нам доплачивать не будут. Ну, по грамматике, ты можешь ему отдельно задания давать, а вот по страноведению я их все-таки разделю. Эти двое, все равно, не въезжают.

— Как хочешь, — пожал плечами Митя. — Бессребреник ты наш!

Они выпили еще по одной кружке пива и разошлись по домам.

Мистер Чанг с Рашидом шли по оживленной Тверской. Рашид вел занятие.

— Вся застройка в Москве издревле проводилась по одному принципу: кольцевые и радиальные улицы. Возьмем Московский Кремль. Он представляет из себя крепость, замкнутую в кольцо, — Рашид показал на пальцах кольцо, чтобы было понятней. — Для чего нужно было строить Кремль таким образом, Чанг?

— Это… было, чтобы бить врагов, — сказал кореец.

— Правильно, — кивнул Рашид. — Чтобы отражать нападение врагов. Запишите: “отражать нападение врагов”. Чанг послушно достал из рюкзака тетрадь и каллиграфическим почерком записал в нее новую фразу — напротив перевод на корейском.

— И дальше Москва опять-таки стала застраиваться кольцами. Бульварное кольцо. Оно так называется потому, что на нем находятся бульвары. Что такое бульвар, Чанг? Мы только что прошли Тверской бульвар, и я попросил обратить внимание на то, как он устроен.

— Бульвар, бульвар! — забормотал кореец, закатывая к небу глаза. Попытался показать на пальцах.

— Посмотрите в словаре. На “бу”.

Чанг снова полез в рюкзак за словарем. Рашид его терпеливо ждал.

— А! — воскликнул кореец, найдя в словаре слово. — Знаю, знаю!

— Запишите его себе в тетрадь. После бульварного кольца было построено Садовое кольцо. Почему оно так называется. Сад, сады, — подсказал Рашид.

— А, знаю-знаю, — закивал Чанг. Там расти, росли сады. Фрукты. Яблоки, вишня, груша, банан.

— Не знаю, как насчет банан, но яблоки там наверняка росли, — сказал Рашид.

Чанг потянул его за рукав и показал на витрину супермаркета.

— Мне надо сделать покупки, — сказал он почти без акцента. — Для себя, для Пак и Ян. Йогурт, кофе, консервы, фрукты.

— Тогда уж множественное число — йогурты, — поправил его Рашид. — Вы же не один йогурт будете все есть. Пошли, заодно поучимся.

Чанг открыл перед преподавателем стеклянные двери, и они вошли в супермаркет.

Чанг взял на входе металлическую корзину и пошел вдоль полок, высматривая нужные продукты. Рашид шел за ним.

По магазину бродил высокий рыжий юноша, одетый в потертый джинсовый костюм. В руке у него была пустая корзина. Он оглянулся, убедившись, что за ним никто не наблюдает, достал из внутреннего кармана куртки банку свиного печеночного паштета, положил ее в корзину. Не торопясь, подошел к полке с консервами, остановился в нерешительности. В проходе показались Чанг с Рашидом. Молодой человек взял банку из корзины и выставил ее на полку, в пирамиду точно таких же банок. Вместо свиного он взял куриный паштет и направился дальше.

Мистер Чанг остановился около полки с паштетами.

— Ян и Пак очень любит паштет из свинья, а я люблю паштет из индейка, — сказал он Рашиду.

— Они любят свиной паштет, а ты — паштет из индейки, — поправил его Рашид.

— Да, свиной паштет, — Чанг положил в корзину рядом с йогуртами несколько банок свиного паштета. — Нужно фрукты.

— Сейчас и фрукты найдем, — сказал Рашид.

Рыжий юноша рассчитался на кассе, переложил продукты в полиэтиленовый пакет и направился к выходу. В дверях его задержали двое в штатском. Предъявили красные “корочки”.

— Молодой человек, пройдемте с нами! — сказали они ему, подхватывая под руки.

— В чем дело-то? Что такое? — начал было возмущаться юноша, но его безо всяких объяснений впихнули в “Волгу”. Машина сорвалась с места и помчалась по Тверской.

— Все купили? — спросил Чанга Рашид.

— Все купили, — подтвердил Чанг. — Теперь нужно платить.

— За все нужно платить, — усмехнулся Рашид.

Мистера Чанга на выходе поджидали двое. Один из них произнес фразу на корейском и предъявил красные “корочки”. Корейца подхватили за руки, поволокли к машине. Чанг что-то забормотал, растерянно оглянулся на Рашида. Рашид сделал вид, что отвернулся. У него было абсолютно каменное лицо. Корейца запихнули в подрулившую к тротуару “Волгу”. Он что-то пытался кричать, но дверца захлопнулась, и машина уехала. К Рашиду подошел высокий пожилой мужчина с тростью.

— Передача была, — тихо сказал Рашид.

— Очень хорошо, — сказал мужчина и пошел своей дорогой.

В просторном кабинете за “т”-образным столом сидел пожилой мужчина, тот самый, который походил на Тверской к Рашиду. В углу на массивной тумбе стояла большая “видеодвойка”. Дверь отворилась, двое ввели в кабинет Чанга. Один из них нес пакет с продуктами. Он положил его на стол перед пожилым.

— Присаживайтесь, мистер Чанг, — пригласил корейца пожилой мужчина. — Я генерал-майор Федеральной службы безопасности Чарышев Олег Витальевич.

Но Чанг остался стоять. Он кричал, размахивая руками. Его лицо было багровым от ярости.

— Он немедленно требует посла Южной Кореи. Грозится! — сказал переводчик.

— Мистер Чанг, я не против пригласить сюда вашего посла, — сказал генерал. — Но, боюсь, тогда последствия для вас будут несколько иными, потому что тогда скандал обретет официальный статус. Вы лучше присядьте.

Переводчик перевел Чангу слова генерала. Чанг несколько мгновений раздумывал, опустился на стул.

— В течение двух лет вы наряду с обучением в Московском техническом университете занимаетесь промышленным шпионажем против нашей страны, — сказал Чарышев.

— Разрешите? — в кабинет вошел мужчина с видеокассетой в руках, он протянул генералу кассету.

— Сейчас мы вам покажем, как пятнадцать минут назад в супермаркете на Тверской вы получили контейнер с информацией, — генерал поднялся, вставил кассету в видеомагнитофон.

На экране появился зал супермаркета. В кадр вошел рыжий парень. Он оглянулся, вынул из внутреннего кармана куртки банку с паштетом и положил ее в корзину. Изображение сорвалось. Вторая скрытая камера. Парень стоял к ней боком. Вдали в проходе появились Рашид с Чангом. Парень выложил из корзины банку с паштетом, взял другую. Ушел. Чанг с Рашидом подошли к полке. О чем-то говорили. Чанг потянулся к банкам со свиным паштетом. Генерал нажал на “стоп-кадр”.

— Видите, мистер Чанг, вы берете ту самую баночку, которую для вас только что положили на полку. Все как положено: баночка имеет штрих-код, магнитную защиту. Не придерешься. Теперь хочется узнать, что в ней?

Переводчик перевел. Чанг молчал, неотрывно глядя на экран с застывшим изображением.

— Ну что же, давайте приглашайте понятых. Будем открывать консервы. Что-то кушать захотелось. Или вы не любите свиной паштет?

Чанг исподлобья зыркнул на генерала.

В кабинет вошли еще двое: мужчина и женщина, генерал пригласил их подойти поближе.

— Вскрывайте, — сказал Чарышев одному из своих людей.

“Эфэсбэшник” достал из кармана консервный нож и сталь вскрывать им банки со свиным паштетом.

— Не то, не то, не то, — комментировал его действия генерал. — Вкусно пахнет. А вот это то! Пожалуйста, — генерал взял открытую банку, продемонстрировал ее присутствующим. В банке оказались крохотные компакт-диски, запечатанные в полиэтилен.

— Мистер Чанг, что вы на это скажите?

Чанг заговорил. Он говорил быстро отрывисто.

— Он говорит, что банку ему подсунули. Он не знал, что в ней находится.

— Упорствует, значит, — ухмыльнулся генерал. — Нужно протоколом зафиксировать изъятие и проверить, что за информация на дисках. Занимайтесь. Да, и уберите отсюда всю эту гастрономию.

“Эфэсбэшники” убрали со стола генерала консервные банки.

— Переведите ему, — попросил генерал переводчика. — Вину его мы, все равно, докажем. У нас есть огромное количество видео— и аудиоматериала по его деятельности здесь. Но мы не хотим громкого скандала, тем более, что после высылки карьере мистера Чанга придет конец. Поэтому мы предлагаем ему рассказать о предстоящих контактах с фирмами, промышляющими шпионажем, и передать свои полномочия нашему человеку. Они люди жадные, им все равно, с кем работать. Телефоны, типы выходов на связь и прочая шпионская лабуда. После всех этих процедур он может тихо уехать. Из Южной Кореи придет телеграмма, что у него заболела мама, или папа — все равно.

Переводчик торопливо переводил. Потом он замолчал. С минуту в кабинете царило молчание. Мистер Чанг поднял глаза на генерала и тяжело по-корейски вздохнул.

Был вечер. Митя сидел над расписанием экзаменов. Перед ним был мятый листок из тетради, на котором были записаны пожелания преподавателей: кто когда хочет экзамен или зачет: кто в начале сессии, кто в конце, кто в середине. У одного двухнедельный отпуск, у другого Новый год в Париже, у третьего жена рожает, да еще аудиторий не хватает! Жена, это, конечно, хорошо. Митя задумчиво глядел в клетки расписания, не зная, как все половчее скомпоновать. Надо было подняться на третий этаж, спросить у диспетчера, будет ли семнадцатого января шесть свободных аудиторий. А то вдруг не будет, и придется кому-нибудь из преподов принимать экзамен в коридоре!

Митя закрыл деканат и отправился к диспетчеру. На кафедре русского для иностранцев горел свет. Кто там мог быть так поздно? Митя заглянул в дверь. В кресле сидел Маркуша. На столе стояла полупустая бутылка пива. Маркуша курил и отхлебывал пиво прямо из бутылки.

— Гера, какого черта! — сказал Митя. — Тебе же нельзя.

— Да ладно ты, Борменталь, — махнул на него рукой Маркуша. — Я специально у врача спросил: можно по чуть-чуть, без запоев? Он мне сказал: можно. Вот я по чуть-чуть и… шампусик, пивко. Не каждый день, не волнуйся. Слушай, а может вмажем грамм по двести по старой памяти? Забудем старые обиды?

— Да нельзя тебе, убьешь себя к чертям собачьим! — вздохнул Митя.

— Спорим, не убью! — Маркуша протянул руку.

— Да не буду я с тобой спорить! Потом меня обвинят, что с пути истинного сбил. Ты забыл про последнее китайское предупреждение?

— Эх, блин, трус ты, Борменталь! Ну ладно, я и без тебя сегодня хряпну! — Маркуша поднялся из кресла. — Не все такие мудаки!

— Стой! — сказал Митя. — Ладно, хрен с тобой. Но только по чуть-чуть: одну бутылку на двоих. Лады?

— О, вот это уже мужской разговор, — оживился Маркуша. — Тянем на спичках, кому бежать. — Он вынул из кармана коробок, отвернулся, обламывая одну спичку. — Короткая бежит, длинная не бежит. Тяни!

Митя вытянул длинную.

— Все, ровно через пятнадцать минут садимся за стол! — крикнул Маркуша, на ходу надевая куртку.

“Ну и разгильдяй!”— вздохнул Митя. Он направился в кабинет диспетчера.

Пьяные Митя с Маркушей сидели в креслах. Одна пустая водочная бутылка лежала в мусорной корзине, другая — полупустая — стояла на столе среди разломанного хлеба, надкусанных соленых огурцов и покрывшихся белым жиром холодных котлет.

— Эх, Борменталь, нам ли жить в печали! Хороший ты человек, хоть и говнюк! И диссертация у тебя классная. Я на халяву писал, лишь бы звание получить, а ты… ты, Борменталь, настоящий ученый. У тебя голова!

— Спасибо, — кивнул Митя.

— Да ладно ты, — махнул на него рукой Маркуша. — А то, может, вспомним детство золотое, забуримся к девкам в общагу? Помнишь еще свою Маринку? Я тут заходил на днях, она о тебе спрашивала.

— Нет, я не поеду. У меня расписание, — сказал Митя.

— Ну, как хочешь, — неожиданно смирился Маркуша. — Тогда беги еще за пузырьком. Я в прошлый раз бегал.

— Хватит! — застонал Митя.

— Беги, говорю, говнюк! — Маркуша, как в старые времена, долбанул кулаком по столу.

Третью бутылку они, конечно, не одолели — осталось две трети. Маркуша уснул прямо в кресле. Во сне он храпел и театрально причмокивал губами. Митя долго боролся со сном, поднялся, пошатываясь вышел с кафедры, оставив дверь нараспашку. Он спустился к себе в деканат. Долго не мог открыть дверь. В конце концов, попал ключом в замочную скважину. Как сомнамбула, стал бродить по кабинету, напевая себе под нос: “Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой? Ты добычи не добьешься, черный ворон, я не твой!” Он подошел к телефону. Набрал номер.

Трубку взяла Крошка Цахес.

— Ольга Геннадьевна?

— Да, Дмитрий, это вы?

Митя попытался взять себя в руки, чтобы произнести фразу четко:

— Крошка Цахес, вы проиграли, — сказал он.

— Что? — не поняла Игонина.

— Вы проиграли, Ольга Геннадьевна, — повторил он.

— Залесов, вы что, пьяны?

— Маркуша! — громко сказал Митя и положил трубку.

Митя гнал свою красную “девятку” по Олимпийскому проспекту. Рашид был прав: чем больше он ездил по оживленным улицам в дневное время, чем больше попадал в пиковые ситуации, когда нужна была мгновенная реакция, тем уверенней и точнее становились его движения. А то, что вмятина на передней дверце и “фонари” уже дважды менял, так это ерунда. Митя хотел заехать на Савеловский, присмотреть Дашке кое-что из одежды. На желтый лихо свернул на Сущевский вал. Заметил парочку, входящую в сквер. Отметил про себя, что лицо девушки ему знакомо. Знакомо? Резко ударил по тормозам. Послышался визг. Сзади ему отчаянно просигналили. “Девятку” обогнула “Ауди”. Водитель нагнулся, опустил стекло на правой дверце, прокричал ему гневно:

— Баран безмозглый! Чмо!

— Извините, — только и смог пробормотать в ответ Митя. Он, теперь уже осторожно, свернул к тротуару. Выскочил из машины и бросился, увертываясь от машин, вслед за парочкой. — Настя! — окликнул он.

Настя обернулась. На ее губах мелькнула мгновенная улыбка, которую она тут же спрятала за маской безразличия.

— Здравствуй, Дмитрий, — сказала она.

Парень — модно одетый дылда в кепке — смерил его подозрительным взглядом.

— Слава, ты меня подожди на скамейке, я сейчас, — попросила Настя. Слава покорно поплелся к ближайшей скамейке, разбрасывая ботинками грязный снег.

— Ну, как ты? — спросил Митя.

— Ничего, — пожала плечами Настя. — Работаю на “Эхе Москвы”.

— Ух ты! — удивился Митя. — Хорошее дело.

— А ты как?

— Я? Заместитель декана радиофака. Да так, ерунда, работаю и все!

— Да, я тебя поздравляю с утверждением, — Настя протянула руку, и он ее пожал. — О тебе много говорят, пророчат большое светлое будущее. Будешь теперь докторскую писать?

— Да надо бы, — вздохнул Митя. — Ты извини меня, пожалуйста, за все, если сможешь!

— Уже извинила. Что еще?

— Не держи зла. Я тебя до сих пор очень люблю, — Митя опустил голову. — Мне было очень хорошо с тобой.

— Залесов, не будь занудой, ладно? — Настя хлопнула его по груди. — Я тебе очень благодарна, что ты меня тогда поколотил. А то росла девочка-дурочка за маминой спиной, книжки читала, жизни не знала. А ты меня научил ей, жизни-то! Теперь лишнего вслух не говорю.

— Настя, я мудак! — глухо сказал Митя.

— Тебе видней, — усмехнулась Настя.

— Это твой? — Митя кивнул на парня.

— Мой, мой! Завидно, да? Ну и завидуй на здоровье! — Настя показала на прощание Мите язык и побежала к скамейке.

“Дура! Сука! Сволочь! Гадина! Свинья! Потаскуха! Блядь! Кошелка! Овца! Чувырла! Паскуда! Прошмондовка! — ругался про себя Митя, идя по подземному переходу к своей машине мимо торговцев. — Такого мужика на какое-то сопливое чмо променяла! Господи, какая она все-таки великолепная, красивая, светлая, его Настена! Мадонна!”

Когда Митя сел в машину, из глаз сами собой полились слезы. Они застилали глаза, скатывались по щекам, капали на одежду, а он слизывал их языком, чувствуя соль во рту, и жалел себя, жалел, жалел, жалел. Так он просидел в машине целый час.

Митя не любил ходить по магазинам. Когда они с Викой отправлялись за покупками и жена исчезала то в одном, то в другом отделе минут на пятнадцать — двадцать, он начинал тихо звереть и, в конце концов, срывался по какому-нибудь ничтожному поводу. Поэтому сейчас, объезжая на машине по-новогоднему украшенные, сияющие иллюминацией магазины, он удивлялся своей способности придирчиво, не торопясь, выбирать вещи. С Дашкой все было просто: ее ждала добротная детская дубленка, большой лохматый Альф, клетка с попугаями — ласковыми неразлучниками, которые ей так понравились во время последнего посещения зоопарка, и огромный мешок разных сладостей. С Викой — сложнее. Он знал, что это должен быть такой подарок, который потрясет ее, заставит забыть старые обиды, посмотреть на все случившееся иначе. Все, что попадалось ему на глаза, было не то, не то, не то…

Митя замер у витрины шикарного, сияющего всеми цветами радуги, бутика. Маленькие сафьяновые туфельки, густо расшитые золотыми нитями, стояли на черной бархатной подушке. Они были умело подсвечены желтой лампой, и фантастически переливались и блестели. “Господи, вот оно! — сказал себе Митя, вспомнив невесомую туфельку из Новодевичьей башни. Он подошел к дверям, и автоматические двери разъехались в стороны.

Продавец, молодой элегантный мужчина в строгом костюме, услышав его просьбу, оторопел.

— Молодой человек, да вы что! Это же “от кутюр”. Пако Рабани. Единственный в своем роде экземпляр! Сшиты специально по ноге модели!

— Сколько? — просто спросил Митя.

— Я же вам объясняю… — продавец споткнулся, перехватив его упрямый жесткий взгляд. — Хорошо, я сейчас спрошу у хозяина.

Он исчез за черной дверью, над которой висела камера наблюдения, и Митя принялся расхаживать по магазину, рассматривая дорогие платья и костюмы.

Минут через десять появился хозяин — толстый очкарик с заплетенными в косу волосами, в шикарном темно-синем пиджаке и угольно-черной рубахе. В косу были вплетены яркие ленты с люрексом. “Пидор!”— почему-то подумал Митя.

— Вот он, — указал на Митю продавец.

Хозяин пожал ему руку. Митя ощутил в ладони металлический холод перстней.

— Очень приятно, что у вас такой тонкий вкус, — сказал хозяин, беря Митю под локоть. — Мне жаль, но, они, действительно, единственные. Вы бы расстались с вещью, если б знали, что больше такой нет?

— Нет, — честно признался Митя.

— Ну вот видите! И кому, если не секрет, предназначены черевички?

— Невесте, — сказал Митя, краснея.

— Ух ты! — хозяин звонко цокнул языком. — Хорошо закручено, любезный! Интересно, и сколько дней вы с ней знакомы? Ничего, что такой интимный вопрос?

— Ничего, — кивнул Митя. — Уже шесть лет.

— Ух ты! — снова сказал хозяин. — Столько не живут!

Митя пожал плечами.

— Вы скажите, сколько?

Хозяин с минуту раздумывал, покачиваясь с пятки на носок. Митя в это время прикидывал в уме предполагаемую сумму. Ничего-ничего, в крайнем случае можно продать машину.

— Иди сними туфли с витрины! — приказал он продавцу.

Продавец не тронулся с места, полагая, что ослышался.

— Я кому сказал — сними туфли! — прикрикнул хозяин.

Продавец исчез, появился с бархатной подушкой, на которой сияли золотом туфельки. Передал подушку хозяину.

— Это мой свадебный подарок, — произнес хозяин, протягивая Мите подушку.

Вика с Дашкой шли по улице. Дашка размахивала детским рюкзаком сделанным в виде плюшевого медведя. Вика ее отчитывала:

— Даша, вторую неделю ходишь в садик. Со всем передралась, всех перекусала. Воспитательницу укусила! Ты просто дикарь, а не девочка!

— Не буду я ходить в садик! Сами они дикаи! — обиженно произнесла Дашка.

— А я не могу с тобой дома все время сидеть. Маме работать надо.

— Я сама посижу.

— Даша!

Дашка обернулась и увидела отца. Она бросилась навстречу Мите. Он поднял ее на руки, Дашка обхватила его за шею. Митя понес дочь к машине.

— Эй, вы куда? — крикнул вслед им Вика. Дашка махнула рукой — давай с нами.

Митя усадил их на заднее сидение.

— Ну что, с наступающим, — сказала Вика, глядя в окно.

— С наступающим, — сказал Митя. — Снимай сапоги!

— Зачем? — удивилась Вика.

— Папа говоит снимай — значит снимай! — Даша потянула голенище Викиного сапога вниз, собирая его в гармошку.

Вика сняла сапоги. Митя взял ее правую ногу и осторожно надел туфельку.

— Касота! — восхищенно сказала Дашка.

— Не жмет? — спросил Митя.

— Нет, — сказала Вика. — Немного великовата. Откуда это?

— Тебе нравится? — он надел вторую туфлю.

— Ничего себе! — протяжно сказала Дашка. — Мама, ты у нас пямо Золушка!

— Точно, — сказал Митя и протянул Вике коробочку с обручальным кольцом.

— Зачем это? — нахмурилась Вика.

— Дашуль, выйди на минутку из машины, погуляй, — попросил Митя.

— Ага, я выйду, а вы поссоитесь!

— Не поссоримся, обещаю. Я тебе очень прошу! — Митя открыл дверцу, и Дашка выбралась из машины.

— Ты его любишь, своего, которого, ну…

— Дурак ты, Залесов! Не было у меня никого! Не было и нет! Рада бы тебе, подлецу, рога наставить… Куда мне от нее, скажи? — она кивнула на стекло, за которым Дашка строила им рожи. Из ее глаз покатились слезы.

Митя открыл дверцу.

— Дашка, залезай!

— Ну вот, а говоили, не поссоитесь, — укоризненно покачал Дашка головой, она стала пальцем вытирать мамины слезы. — Ты не плачь, мам, не плачь! Он хооший! Только непутевый и дуацкий!

— Не смей так говорить об отце! — грозно посмотрела на дочь Вика.

— Ладно, Золушки, поехали уже домой! — сказал Митя, срывая машину с места.