"Амулет смерти" - читать интересную книгу автора (Жиров Александр)

1

Дорога словно начиналась ниоткуда и уходила в никуда. Потные лица десантников блестели на солнце, а десантные ботинки глубоко проваливались в раскаленный песок. Далеко впереди белая дорога сливалась с белым небом.

Слева и справа подступали невысокие конические холмы, обсаженные редкими пальмами. Холмы и пальмы, холмы и пальмы. Пальмы и холмы. Дома такие холмы называют сопками, а здесь язык не поворачивается. Ну какая может быть сопка в восьмистах километрах от экватора?

— Черт бы побрал эту Западную Африку! — пробормотал сержант и стянул кепи с мокрого стриженого затылка.

— Что, Сань, солнечного удара захотел? — услышал сержант из задней шеренги.

— Ты не умничай, — буркнул сержант. — Ты сперва с мое послужи в тропиках…

— Чего?! — не расслышали сзади.

Хмуро меся ботинками песок, сержант не оборачивался. Вытер мокрое лицо с налипшим песком и сунул кепи под погон.

Крикнул, чтобы сзади расслышали:

— Пока потеешь, теплового удара не бойся. Вот когда пота нет, тогда копец.

Обезвоживание наступило. Жди солнечного удара!

Кто-то из солдат захохотал:

— Тут главное заметить, когда потеть перестанешь. Как заметил, сразу падай!

Сержант провел рукой по затылку. Сухо. Он водрузил кепи на место и поправил автомат. В песке тоже не было ни капли влаги. Ноги в нем разъезжались, как гденибудь под Смоленском. Осенью. В глине.

— Черт бы побрал эту Дагомею, — вновь совсем не по-сержантски сказал сержант. — Черт бы побрал эту глухомань.

Было бы еще дело как дело, а то премся черт знает куда ради каких-то негритосов.

Будто их в Порто-Ново мало.

В спину крикнули:

— Не переживай, Сань! Скоро деревня.

Попьем, отдохнем. Ты учти, там не только негритосы. Там есть кое-кто поважнее: негритоски!

— Засунь себе в задницу этих черномазых, — огрызнулся сержант. — Тоже мне деревню нашел. Сейчас бы ко мне на Смоленщину, на озеро Сапшо. Село Пржевальское там, не слыхал?

— Как не слыхать. Пржевальское? Кто его не знает! Раньше Слободой называлось, верно? Ты уже полтора года про свою деревню нам заливаешь.

Перекрывая шуршание песка под десятками ног, сержант крикнул:

— Потому что в гробу я эту Дагомею со всей Африкой видал! Сейчас бы в наше озеро на часок залечь… И — в баньку. Чертов песок из тела выгнать. А после — в тенек, под яблоньку. С пивком.

— Пивка для рывка, — загоготали впереди.

— В баньку с пивком. А потом что, Маньку с блинком? — прогремел вдруг совсем рядом знакомый до боли голос, и лица солдат закаменели. — Я не пойму, у кого-то шишка задымилась? Так сейчас мы ее охладим.

«Вот черт ротный, — чертыхнулся сержант, но на этот раз про себя. — Никто не заметил, как подкрался. Все слышал небось…»

— Товарищ капитан…

Командир роты Кондратьев не терпел, когда его перебивали. Он на ходу медленно развернулся, собираясь выплеснуть весь гнев на того, кто рискнул открыть рот во время разноса. Опомнился, узнав прапорщика Иванова. Тот шел в голове колонны и теперь подотстал, дожидаясь Кондратьева.

Они зашагали рядом.

— Слышь, Василий, посмотри вон туда, — Иванов ткнул пальцем на восток. — Ты там ничего не замечаешь?

Прапорщик стянул с шеи бинокль и передал командиру. На несколько мгновений они замерли.

Как ни всматривался Кондратьев, но от этого чертова песка, который набился в волосы, в ботинки, в тельник, попал в самые нежные места и, конечно же, в глаза, увидеть ничего не смог.

— Ни хрена не вижу. Пальмы, холмы.

Холмы, пальмы. Дорога, небо. Это ты у нас Зоркий Сокол. — Кондратьев снял кепи, вытер лицо, вернул бинокль. — Там точно что-то есть?

— Ну, если мои глаза меня не обманывают и если это не мираж, то там что-то есть.

— Ладно, Зоркий Сокол, верю. Хоть дух переведем.

— Хоть отряхнемся, — кивнул прапорщик.

Капитан Кондратьев повернулся к дороге. Рявкнул непривычные для дагомейской полупустыни слова:

— Колонна, стой!

"Копец, — уныло подумал сержант. — Сейчас на «вы» начнет разговаривать.

«Выговор, выгоню, выстращу, выгребу…»

И опять к усам придерется".

— Сержант Агеев!

— Я!

«Так и есть», — промелькнуло в голове сержанта.

— Выбери в своем взводе пару желудков и дуйте во-о-о-он туда. Видишь, что-то там то ли зеленеется, то ли сереется, то ли прапорщику Иванову мерещится?

— Так точно, товарищ капитан!

Кондратьев посмотрел подозрительно:

— И что ты там без бинокля увидел?

— Там, товарищ капитан, то ли что-то зеленеется, то ли что-то сереется, — твердо заявил Саня Агеев.

О прапорщике Иванове он дипломатично умолчал.

— А-а-а, — протянул командир роты. — Тогда понятно. Тогда вперед. Там деревня должна быть. Найти, оценить обстановку, уточнить название, вернуться, доложить.

Выполняй, сержант… Погоди-ка. А ну попрыгай сперва. От молодец. Слышишь, звенит? А что звенит?

— Не могу знать, товарищ капитан! — искренне воскликнул сержант Агеев и снова вскинул руку к виску. — Виноват. Разрешите проверить?

— Слушай, Агеев, — сказал ротный. — Ты сержант или где? Ты в ВДВ или что?

Молчать, я тебя спрашиваю!

— Эх, Агеев, Агеев, — с сокрушенным видом сказал прапорщик Иванов. — Ты же и комсомолец к тому же. И заместитель командира взвода, а? Я тебя просто не узнаю. Чем ближе к дембелю, тем ленивей.

Так, что ли?

Под белым небом бывшей французской колонии Дагомеи комсомолец Агеев растерялся. Он не знал, кому и что отвечать.

Пропесочивать капитан с прапорщиком умели в совершенстве. Знали в этом деле толк. Называли это «перекрестным допросом». Самые наглые десантники терялись.

— Ладно, Саня, — смягчился капитан Кондратьев. — Вали давай. Две минуты, чтоб разобрался, что там у тебя звенит.

И чтоб у желудков, которых с собой возьмешь, все проверил… Рота-а-а-а-а, вольно! Разой-дись!

От этого вопля с отдаленных пальм вспорхнули какие-то летучие африканские твари и, тяжело валясь на крыло, словно перегруженные бомбами бомбардировщики, направились подальше от этих русских.

Расходиться десантники не стали, а дружно рухнули на песок. Поснимали тяжелые ботинки. Стянули мокрые носки. Подставили солнцу розовые ступни. Опершись на локти, тупо рассматривали старые мозоли.

Слава Богу, пронесло. Слава Богу, в разведку другие пошли. Докричался Агеев.

Попал в баньку. Только без тенечка. И без пивка. И озер в бывшей французской колонии Дагомее нету. Ни единого.

Ноги гудели так, что казалось странным, отчего это гудение не слышит ухо.

Если бы шесть десятков пар натруженных ног загудели «вслух», была бы настоящая трансформаторная подстанция среди холмов.

«Может, и правда негритосам подстанция больше нужна, чем советская десантная рота? — задумался капитан. — Сейчас бы принять ванну, выпить чашечку кофе, забраться с журнальчиком в свежую постель…»

При воспоминании о вышедшем в прошлом году фильме «Бриллиантовая рука»

Кондратьев невольно улыбнулся. Вспомнил отпуск, переполненный зал родного питерского «Октября», оглушительный хохот зрителей. И тут же потускнел: «Будет тебе кофе, будет тебе и какао с чаем!» Особенно ныл большой палец на левой ноге.

Внезапно замогильный голос произнес над ухом:

— Ну что, Василий, пообедаешь?

Капитан Кондратьев подскочил как ужаленный. Словно муха цеце поцеловала.

На песке корчился от смеха прапорщик Иванов. Незаметно подполз по-пластунски. В руке прапорщик сжимал банку тушенки.

— Придурок! — заорал ротный. — Достал со своими тупорылыми шуточками!

У тебя точно короткое замыкание в башке!

Десантники деликатно отворачивались.

Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Иванов — правая рука командира.

Они три года по Африке прыгают. То в Сомали прыгнут. То в Эфиопию.

Теперь из Восточной Африки в Западную перепрыгнули. И везде, в сущности, одно: жара, негритосы, гигантские насекомые и вонючая опасная вода.

Прапорщик мигом оказался на ногах.

— Виноват, товарищ капитан!

Кондратьев сменил гнев на милость:

— Ты что, Серега, не мог подойти и по форме обратиться? Сказал бы: товарищ капитан, не желаете ли тушеночки, позвольте, я вам баночку открою-с…

— А маслин на педияровом масле не желаете-с? — спросил прапорщик Иванов.

Довольные друг другом, вояки расхохотались. Маслины оба есть так и не научились. Сколько ни объяснял, в чем прелесть соленых маслин, рядовой Сабиров, ничего не помогло.

«Маслин первый раз как кушают? — вопрошал азербайджанец Сабиров и поднимал палец. — Берут черный чурек, мажут сливочный масло. Бутерброд, да? Потом кушают маслин с бутерброд. Это первый раз, да? Второй раз маслин кушают без бутерброд, клянусь! Второй раз уже так вкусно, что бутерброд не нужна, э!»

«Азербайджанец в ВДВ — редкий случай», — в который раз подумал капитан.

И тут же сделал резкий выпад. Изобразил, будто отправляет кулак в пах подчиненному Иванову.

— Хек! — вскрикнул ротный.

«Ложный выпад, — мгновенно сообразил Иванов. И вскинул руки, защищая голову. — Следующий выпад будет не ложный, а прямо пяткой в висок».

На это и рассчитывал капитан. Всадил пятку туда, куда Иванов не ждал. Аккуратно вставил босую ногу в промежность десантного прапорщика Сергея Иванова.

Иванов брякнулся на африканский песок, словно очумевший от жары пес.

— Что, Серега, притомился? — поинтересовался Кондратьев. — Что скажешь, Зоркий Сокол?

Вся рота, забыв о деликатности, смотрела на поединок. Здесь асы показывают классы. Прямо посреди безводных дагомейских холмов.

Продышавшись, прапорщик нашел достойный ответ:

— Смотри, Василий, хлопцы возвращаются. Устроил ты баньку этому Агееву.

Я лежу, а он бегает.

Кондратьев всмотрелся в унылый пейзаж. Холмы заливало безнадежно жестокое солнце. Кажется, где-то на востоке что-то перемещалось. Нагнувшись, капитан выдернул тушенку из руки Иванова:

— Отдохни, сынок. А я пока пожру.

Спасибо тебе.

Кондратьев сорвал с ремня штык-нож, вспорол банку и тремя движениями срезал крышку. Вонзил нож в мясо и стал есть.

Десантники, повалявшись, забыли о гудящих ногах и вспомнили о голоде. Полезли в вещмешки. Достали штык-ножи. Над дагомейской полупустыней полетел радостный мат.

В «Арагви» разве так накормят? Заворочались в норах суслики. Ребята из страны, южной точкой которой служит Кушка на тридцать пятой параллели, поедали из банок мышцы давно убиенного украинского бычка.

В семи градусах северной широты от экватора. Под пальчаторассеченными листьями пальм, не дающими никакой тени.

Увязая в иссушенном песке, быстрым шагом вернулись разведчики. Они напоминали загнанных лошадей. С трудом справляясь с дыханием, сержант Агеев вскинул руку к виску:

— Товарищ капитан, задание выполнено. До деревни два километра. Дорога ее огибает. Имеется указатель на синем фоне:

Губигу. Черномазых мы не видели.

— Хорошо. Вы свободны… Слышал? — сказал Кондратьев, обращаясь к Иванову. — Настоящий комсомолец наш Саня Агеев. Доставай карту, посмотрим.

Прапорщик достал из планшета карту, разложил ее на песке, и они принялись внимательно рассматривать нагромождение линий и цветов.

— Да, это она. Другой деревни поблизости нет.

— Ну и отлично. Иди собирай роту, через двадцать минут выступаем.

Черт побери всю эту Западную Африку.

Разведчики допивали из железных восьмисотграммовых фляг дагомейскую воду. От нее отрыжка, как из скважины с сероводородом.

Хлопцы наспех протыкали банки с тушенкой. Жалкими запасами слюны размачивали черные сухари. По этим несъедобным хлебцам советского солдата можно узнать где угодно.

Тем временем прапорщик Иванов рванул по зыбкому дагомейскому песку к роте. Поев, десантники, как могли, закрывали головы от солнца. Кто носками, кто с помощью запасной пары белья, а кто просто руками. Послеполуденное солнце решило пленных не брать. Целилось всем сразу и прямо в мозг. Прямой наводкой.

От командира до роты Иванов проложил колею, будто проехал на второй передаче такой странный малолитражный вездеход. Развалившиеся десантники уже дремали.

— Встать, желудки! — загремел страшным голосом Иванов. — Проверить оружие! Попрыгать! Рота-а-а-а, к бою!.. Семьдесят первый год кончается, а они, понимаешь, дрыхнут. Так всю жизнь проспите, желудки хреновы!

Рота в мгновение ока преобразилась в муравейник. На учиненное русскими безобразие с негодованием поглядывали кружащие неподалеку странные пернатые твари Дагомеи.

Они имели не большее представление о тайной миссии вооруженных до зубов людей, чем правительство в Порто-Ново.

Капитан тем временем зашагал по большой нужде к ближайшей сопке. Тьфу, какие, к черту, в Африке сопки! К ближайшему холму. Прежде чем исчезнуть из поля зрения своих, скинул с плеча автомат. Сбросил предохранитель. Передернул затвор.

Кто их знает, этих негритосов. Им хочешь как лучше. А у них выходит как всегда.

Выйдя из-за холма, Кондратьев закинул автомат за спину и подошел к строю.

Всмотрелся в загорелые лица и подумал, что с такими ребятами они смогут пол-Африки перевернуть. Вот уж милое дело, черномазых на уши ставить.

— Орлы — они и в Африке орлы! — выдохнул он, и никто не удивился. — Сейчас займем деревню Губигу. Пойдем цепью.

Каждый прикрывает спину соседа справа.

Всем ясно?

Да уж куда яснее.

— Так точно, товарищ капитан! — рявкнула в унисон рота.

Полупустынные твари в ужасе забились в дальние углы своих нор. Митинги в этих краях проводить не принято. Тем более на русском языке.

Кондратьев на секунду впал в задумчивость, взглянул на свои часы, потом на прапорщика Иванова. Не забыл глянуть и на вытянувшегося по стойке «смирно» сержанта Агеева. Решил, что ясности все-таки недостаточно, и сказал:

— И не дай вам Бог, орлы, отбиться от стаи. Помнишь, Серега, младшего сержанта Кунцевича?

— Так точно, товарищ капитан, — рявкнул с правого фланга прапорщик Иванов.

— А где мы его потеряли, тоже помнишь?

— В Эритрее, товарищ капитан, — ответил Иванов тем жутким голосом, каким предлагал командиру пообедать тушенкой.

Строго глядя на Агеева, командир задал еще вопрос:

— Что же случилось, Серега, с младшим сержантом Кунцевичем? Отчего же мать сына не дождалась, а?

Кондратьев удовлетворенно отметил, какими мрачными стали лица бойцов, пять минут назад лениво перебрасывавшихся шутками.

— Младший сержант Кунцевич решил сходить за водой. Воду мы брали в ручье.

В Эритрее вода лучше, чем здесь.

— Короче, Серега, — прикрикнул Кондратьев.

— Есть короче! До ручья сто метров от нашего расположения. Местность лесистая…

— Еще короче!

— Есть еще короче! — ответил прапорщик и включил свой обычный голос. — У ручья на младшего сержанта навалились негритосы. Кунцевич и пикнуть не успел.

Если совсем коротко, то младшего сержанта съели. Нас потом партизаны на людоедскую поляну водили, показывали.

Завершая воспитательную работу, капитан перешел на «вы». Спросил:

— Товарищ прапорщик, почему же, повашему, пострадал наш боевой товарищ?

Может, без оружия из расположения вышел?

— Никак нет, товарищ капитан, — сказал Иванов и облизал пот с верхней губы. — В ВДВ не выходят из расположения без оружия. Кунцевич попался, потому что один за водой пошел.

— Вот так, хлопцы. — Капитан медленно обвел глазами строй. — Хорошо, если парня сперва закололи, а уж потом разделали и поджарили. Как с вами поступят местные каннибалы, не знаю. Может, сперва разделают и зажарят, а после прикончат. И никто не узнает, где могилка бойца… От стаи не отбиваться ни при каких обстоятельствах. Напра-во! Цепью становись! Шаго-о-о-ом марш!

Солнце откатывалось на запад. Оно проплывало над Того, Ганой и страной с романтичным названием Берег Слоновой Кости. Миновав Либерию, государство свободных американских рабов, солнце намеревалось шлепнуться в Атлантический океан. Само стремилось остыть, утомленное собственным жаром.

По холмистой равнине растянулась цепь советских десантников.