"Большая лагуна" - читать интересную книгу автора (Жемайтис Сергей)

ЭКСПЕДИЦИЯ РУДОЛЬФА

Мне не давал покоя кальмар, живший в глубине рифа. Я больше не мог плавать над расщелиной, меня стало пугать «черное дно», стало казаться, что две гигантские руки всегда наготове и только облюбовывают жертву. Вчера, пересекая расщелину в самом широком месте, я увидел зеленоватый свет глаз чудовища; по крайней мере, так мне показалось. Я опрометью вылетел на поверхность и поплыл к причалу. Меня сопровождал Пуффи, издававший пронзительный свист, что служило у него выражением восторга: ну как здесь остаться равнодушным, когда человек так уморительно хлопает по воде своими «плавниками»!

Взрослые дельфины все так же замалчивали присутствие кальмара и, как я заметил, далеко обходили расщелину. Я спросил Пуффи, почему он не плавает над «черным дном».

— Нельзя. Мне запретили, хотя там на коралловых глыбах полно устриц, гребешков и улиток. — И тут же предложил: — Там есть красные кораллы, которые ты для чего-то собираешь, и раковина, похожая на луну. Хочешь, я все это принесу тебе? — Расхваставшись, он даже пообещал спуститься на самое «черное дно» и вытащить оттуда длиннорукого.

Я был не рад, что затеял этот разговор. Пуффи действительно мог выполнить все свои обещания и погибнуть. С трудом мне удалось уговорить Пуффи дать слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах он не подплывет к расщелине.

— Ладно, — сказал Пуффи, — только не понимаю, почему и ты так боишься — у тебя столько оружия. Мы могли бы с тобой вместе спуститься… — Пуффи осекся, услышав грозный окрик бабушки Геры.

Она была рассержена, особенно на меня, и настолько, что не остановилась у гидрофона переброситься новостями. Она увела с собой внука в самый дальний конец плантации и, как потом я узнал от Пуффи, «очень долго воспитывала его».

Через два дня конец моей вахты, прилетят мои сменщики Сережа Вавилов и Пьер Сен-Гили, люди довольно опытные, но все же нельзя им оставлять у самого порога гигантского кальмара, характер которого, повадки нам неизвестны. Что, если исчезновение всего состава экспедиции на «Мери Грант» два года назад дело рук этого чудовища?

Чаури Сингх вчера прислал мне свой единственный экземпляр робота-водолаза последней конструкции, прозванного острословами Центральной станции Рудольфом-Пронырой. Бионики придали ему форму гигантского краба. Вот он стоит передо мной в тени лаборатории, как кошмарный выходец из океанической бездны. У него две передающие телекамеры, ультразвуковой передатчик, четыре мощных прожектора, в его чрево вмонтированы гидроскопы, индикаторы инфракрасного и биоизлучений, локаторы и еще множество приборов, наделяющих его качествами высокоорганизованного живого существа.

От любопытных глаз Пуффи, конечно, не могло укрыться появление Рудольфа, и теперь он выскакивал на два метра из воды, стараясь получше рассмотреть необыкновенного краба. Я сказал Пуффи, что скоро Рудольф спустится в воду и там он его рассмотрит со всех сторон и даже сможет потрогать. Пуффи, конечно, тут же спросил:

— А что Рудольф будет делать в воде?

И я имел неосторожность сказать об исследовании ущелья.

Пуффи издал радостный свист и помчался поделиться сенсационной новостью со всей своей родней. Скоро ко мне явилась целая делегация: к пирсу подплыла встревоженные Гера, Нинон и Протей — сын Протея. Чувствовалось, что все они необыкновенно взволнованы. Пуффи вертелся в отдалении.

Гера спросила без обиняков:

— Зачем ты хочешь убить Большого Кальмара? Я стал объяснять, что и не думал посягать на его жизнь, а только хочу попросить Большого Кальмара уйти в другое место и не ловить здесь рыбу.

— Все здесь принадлежит Большому Кальмару, — сказала Гера.

Нинон и Протей повторили:

— Все! Все! Все!

Гера продолжала:

— Большой Кальмар схватил и унес на «черное дно» белую акулу. Кальмар защищает нас. Его нельзя прогонять отсюда.

— Хорошо, — пообещал я. — Рудольф не тронет его. Он только проверит, нет ли отсюда прохода в Коралловое море. Это очень важно знать. Если ущелье сообщается с глубокой водой, тогда из него можно прямо орошать поля, не надо будет после каждой бури ремонтировать толстые трубы, по которым идет глубинная вода.

Четверть часа мне пришлось внушать дельфинам, что Большой Кальмар останется невредим.

Прилетел на двухместной авиетке Костя. Подрулил к пирсу, откинул колпак, рядом с ним улыбалась Вера.

— Это тебе сюрприз, — сказал Костя, выдвигая трап. Вера сбежала на причал и бросилась мне на шею. От нее шел нежный запах, напомнивший «Звездную пыль» и Биату. К Вере у меня навсегда осталось нежное братское чувство, я люблю ее, пожалуй, сильней, чем свою сестру; наверное, сказывается общность интересов и еще что-то необъяснимое, что сближает людей.

Вера придирчивым взглядом осмотрела мою лабораторию, гараж, холодильник, комбайны, полюбовалась видом австралийского берега и сказала:

— Нестерпимо прекрасно! Слезы навертываются на глаза. Сколько времени мы не виделись? Вот так, а не по видеофону?

— Почти год!

— Мне кажется, целую вечность. Тебе привет… Я знал, от кого…

Сердце застучало.

— У нее все в порядке? — спросил я.

— Все, все. — Она почувствовала, что напрасно воскресила во мне память о Биате, и подошла к роботу, возле которого стоял Костя. — Это и есть Рудольф? Боже, какое сооружение! Нет, у тебя здесь дивно хорошо. Дельфины! Нет ли здесь моих знакомых?

— Ну конечно, есть, — сказал я. — Гера и ее семейство. Они узнали тебя, приветствуют.

Вера спустилась с трапа и стала ласкать подплывших к ней дельфинов.

— А это что за прелесть? — спросила она, протягивая руки к сыну Нинон.

— Я Пуффи, — довольно внятно сказал Пуффи. Мы стояли с Костей и наблюдали за этой сценой.

— Дочь Земли и Дети Моря! — изрек Костя. Я только сейчас по-настоящему разглядел, как изменился мой друг: бороды и усов как не бывало, вместо копны волос неопределенного цвета — модная прическа, волосы приобрели металлический блеск, что говорило о применении марсианского бриллиантина. В довершение — шорты умопомрачительной расцветки и такая же рубаха-безрукавка, на ногах японские шлепанцы.

Костя говорил Вере, похлопывая Рудольфа по корпусу:

— У нас ты отдохнешь. Дня через два «Корифена» поднимет паруса. Ты представляешь себе, что это будет за прогулка?

— Представляю, Костя. Но я не смогу. Ты посмотри, как разрослась эта синезеленая гадость! — Она протянула руку в сторону моего поля, всего усеянного зелеными полосами и пятнами. — Скоро она вытеснит всю хлореллу, отравит придонную фауну, погибнет весь риф.

— Ну, я не верю, что риф может погибнуть. Наверное, не раз за последние пятьсот миллионов лет синезеленая водоросль пыталась заселить весь земной шарик. Мы со школьной скамьи знаем, что цель каждого живого существа — мировая агрессия. Все стремятся вытолкнуть соседей и занять их место.

— Но ты забываешь, что соседи сопротивляются.

— Межвидовая борьба?

— Ты ничего не забыл, Костя. Все так: в борьбе устанавливаются связи, содружества, обусловленные взаимной выгодой. Случается, что связи, поддерживающие относительный мир и порядок на Земле, нарушаются. Прежде вспыхивали эпидемии, насекомые-вредители опустошали поля, и главным образом потому, что человек неумело вмешивался в установившийся на его планете порядок.

— И ты считаешь, что сейчас мы тоже нарушили порядок?

— Нет, мы стали осторожней. Последние годы вмешиваются космические силы.

— Сверхновая?

— И сверхновая и повышенная активность Солнца, а также отголоски деятельности наших предков. Ты же знаешь, как повысилась радиация в океане.

— В нашем районе в норме.

— А вот у Ива повысилась в десять раз!

— В двенадцать, — поправил я.

— Вот видишь!

— Откуда же она?.. — спросил Костя, устанавливая большой экран.

Костя работал быстро, красиво, и мы с Верой залюбовались им. Помолчав немного, Вера сказала:

— У меня есть предположения. Я читала старые записи. Древние сбрасывали в океан радиоактивную золу.

Костя покачал головой, присоединяя провода к ультразвуковой установке:

— Вот сообразили!.. Ив, включай!

Рудольф расправил свои членистые ноги, приподнялся и осторожно сделал первый шаг.

Вера отпрянула к веранде и, стоя в дверях, сказала, глядя на ожившего Рудольфа:

— Кому пришло в голову создавать такое чудовище!

— Вера! — с укоризной сказал Костя. — Не узнаю тебя. Кто говорил не раз, что нечего мудрить, ломать голову, придумывая новые формы, все уже создано природой, копируйте и совершенствуйте. Вот ребята-бионики и взяли за образец глубоководного краба. Ив, дай запасной блок три-ноль-семь…

Рудольф прошелся по кругу своей тяжеловатой, но все же преисполненной грации походкой и остановился у трапа.

Вера вышла из своего укрытия и даже дотронулась пальцем до одной из его восьми ног.

Костя сказал:

— Рудольф абсолютно безвреден. Ведь это всего-навсего передвижная телекамера. Причем достаточно умная. Видишь у него на спине ручки с клешнями? Так, если он найдет что-либо заслуживающее внимания, то возьмет и положит в одну из сеток на боку, сначала наполнит левую, затем правую. Видишь круглую пластину, припаянную у Рудольфа между глаз?

— Да, вижу. Что-нибудь важное?

— Отверстие для пушки.

— Это еще зачем?

— Ребята запроектировали пушку, да Пьер велел ее не монтировать.

— Какой он молодец, ваш Пьер!

— В случае необходимости пушку легко установить, она лежит в запасных частях. Вдруг кальмары нам объявят войну. Или появится множество белых акул.

— Я противница уничтожения даже акул. Надо находить отпугивающие средства, а не убивать.

— И в этом ты права. Я говорю — на случай крайней нужды.

— Крайняя нужда и привела людей к загрязнению океана, атмосферы, вырубке лесов, уничтожению тысяч видов животных и растений.

— С тобой, Вера, невозможно говорить — ты все знаешь, всех защищаешь, как наш Пьер.

— Я влюблена в него.

— Ничего нет удивительного, в него все влюблены. Инспектор — выдающаяся личность, под его руководством наш риф благоденствовал и будет благоденствовать во веки веков. Вот сейчас ты увидишь небожителя Пьера в окружении его свиты.

Костя перевел изображение с видеофона на большой экран, на нем Рудольф покажет, что творится в подводных каньонах и пещерах, а сейчас, до спуска Рудольфа, там, как на семейной фотографии, разместился почти весь штат Центральной станции. Сбоку стоял Чаури Сингх, озабоченный больше обычного, в центре ослепительно улыбалась Наташа Стоун. После взаимных приветствий инспектор кивнул: начинайте.

Костя помедлил, улыбаясь Наташе Стоун, затем подал команду, и Рудольф двинулся вниз по трапу.

На большом экране у стеклянной стены веранды изображения инспектора и его свиты исчезли и перенеслись на маленький экран видеофона.

Рудольф скрылся под водой, и поверхность большого экрана окрасилась в цвет полуденного неба, затем вода приобрела устойчивый оттенок слабого раствора берлинской лазури. Рудольф поймал в один из телеобъективов стайку рыб-бабочек, они пересекли экран и исчезли, оставив поле Чарли. Групер с оторопелым видом опускался на дно вместе с Рудольфом, тараща на него свои золотые глаза. .

Оставляя за собой жемчужный шлейф из пузырьков воздуха, промчался дельфин.

— Пуффи! — воскликнула Вера.

— Теперь ему влетит, — сказал Костя. — Я уверен, что ему запрещено приближаться к трещине по крайней мере на пятьсот метров. А вот и его мамаша!

Нинон пронеслась следом за Пуффи.

По краям экрана появились цветущие кораллы, морские лилии, тридакна раскрыла свои страшные створки. Я знал эту тридакну; на ее мускуле росла килограммовая жемчужина неправильной формы и грязно-коричневой окраски.

Низко над Рудольфом проплыли Хох, Протей — сын Протея и Гера, прощупывая его своими локаторами, что служило как бы предупреждением, что если он не уберется из их зоны охоты, то пусть пеняет на себя.

Костя выключил две телекамеры по бокам робота, оставив одну — у него во лбу и вторую — в хвосте, выдвинув ее на гибком шланге. Теперь можно было видеть, как Рудольф шагает по рифу, осторожно ставя ноги то в колонию грибовидных кораллов, то между ярких анемонов; от него летели в стороны, поднимая песчаные облачка, гребешки, большой рак-отшельник выбросил свою клешню и уцепился за переднюю ногу Рудольфа. Сработала ультразвуковая защита, и парализованный рак застыл с поднятой клешней. Через час-полтора шок пройдет, но этот рак уже никогда больше не станет так безрассудно нападать на пришельцев.

Рудольф запутался ногами в зарослях кораллов.

— Придется убрать ноги, — сказал Костя.

Теперь Рудольф стал похож на небольшое порхающее блюдце, два миниатюрных винта толкали его над рифом в сторону «черного дна».

Экран потемнел. Прожектор освещал стену, заросшую кораллами, водорослями, колониями трубчатых червей, асцидиями, губками. Все тянется к свету, вверх. Рудольф перенес на экран изображение медленно ползущей огромной улитки; на ее желтом теле выделяются яркие бородавчатые полосы и угольно-черные пятна, так гармонирующие с пестрым фоном выступа скалы, по которому она ползет.

Светили опять все четыре прожектора. Рудольф медленно опускался, что было заметно по убегавшему вверх склону. На глубине семидесяти метров склон ущелья оборвался, свет прожекторов не достигал стен; Рудольф находился в подводной пещере. Костя стал поочередно включать локаторы: стены отодвинулись на расстояние примерно от шестидесяти до ста десяти метров.

— Глубина сто пятьдесят метров. Темно, как в стенном шкафу, — сказал Костя и повернул рычаг управления так, что Рудольф стал «на голову», направив лобовой прожектор в глубину. На экране смутно обозначилось каменное дно или широкий выступ. Локатор показал, что до него шестьдесят два метра. Дно надвигалось, засветились отраженным светом серые глыбы, покрытые студенистыми губками, медленно полз морской еж. Вера прошептала:

— Что это? Какая-то химера. Движется к ежу. Да у нее ноги!

По дну довольно бойко бежал небольшой бронтозавр, коричнево-серый, с зубчатой спиной и рыбьим хвостом; у него были огромные глаза с фиолетовым отливом и отвратительная пасть, усеянная мелкими зубами. Бронтозавр не реагировал на свет. Он подбежал к морскому ежу и стал ловко откусывать у него иглы. Рудольф, видимо, попал в поток подводного течения, его отнесло в сторону, и бронтозавр со своей жертвой исчезли с поля экрана.

Костя обратился ко мне:

— Помнишь свиноящеров у плавающего острова?

Я сказал, что действительно бронтозаврик напоминал этих мутантов, но и только. Было ясно, что перед нами совершенно новый вид животного. Со мной согласился Чаури Сингх:

— За миллионы лет в недрах рифа должны были возникнуть своеобразные виды животных, и мы видим одного из их представителей. В прошлом году Овидий Бергсон во время отлива обнаружил на рифе часть скелета и голову рыбы неизвестного вида, она не встречается даже среди ископаемых. Один ее глаз уцелел. Анатомия его показала, что у рыбы ультразвуковое зрение, что-то вроде локатора, встроенного в глазное яблоко.

В свет фар попала стайка незнакомых рыбок, длинных и прозрачных, с красными плавниками. Рыбки без опаски, медленно плыли, обтекая бока Рудольфа.

Все глубже опускался Рудольф, хотя его движение можно было определить только по шкале эхолота, на экране он казался неподвижным. На глубине трехсот пятидесяти метров с левого края экрана показалась пестрая морда глубоководной каракатицы, и тут же экран окрасился в густой черный цвет: каракатица поставила дымовую завесу.

Чаури Сингх сказал:

— Каракатица оказалась недотрогой, ее обеспокоили локаторы Рудольфа.

Прозвучал встревоженный голос Наташи Стоун:

— Но теперь мы больше ничего не увидим!

Костя успокоил ее:

— Рудольф скоро выкарабкается из облака.

Наташа сказала:

— Да уже посветлело, и опять ничего нет. Где же ваш большой Кальмар, сын или близкий родственник легендарного Великого Кальмара?

Инспектор сказал:

— По всей вероятности, кальмар, схвативший большую белую акулу, того же вида, что и Великий Кальмар, которого видели наши друзья Ив и Костя. Возможно, нам больше не посчастливится его увидеть — такие события редкость. Все же наше вторжение должно заставить кальмара переменить место жительства. Конечно, если он там прочно обосновался, хотя, судя по размерам пещеры, вряд ли.

— Экскурсант, — вставила Наташа. Чаури Сингх засмеялся, а за ним и мы все. Инспектор продолжал:

— Судя по всему, риф пронизан гигантской сетью ходов, пещер и, конечно, сообщается с внешним морем, в глубинах которого обосновались кальмары; сюда он забрел, как в свое дальнее охотничье угодье.

Костя оповестил:

— Дно в тридцати метрах!

Промелькнуло безобразное рыло скапаноринхуса — акулы-носорога, или, как ее .еще зовут, домового. Это редчайший вид акулы. Впервые скапаноринхуса поймали еще в конце XIX века у берегов Японии. Считалось, что скапаноринхус вымер около ста миллионов лет назад. В последующие годы раз в двадцать — тридцать лет ловили этих акул. Еще одна акула этого вида показалась на экране — больше, чем первая, ее длинное рыло в профиль напоминало нож для разрезания бумаги.

Костя направил Рудольфа на самой малой скорости горизонтально дну, к западной стороне пещеры. Дно усеивали рухнувшие сверху коралловые глыбы, покрытые мшанками. Здесь они жили в абсолютной темноте. Фары Рудольфа освещали морских ежей, брюхоногих моллюсков, глубоководных креветок. Стоило Косте выключить свет фар, как на экране стали вспыхивать голубоватые клубочки света — «нервничали» крохотные кальмары, обеспокоенные появлением Рудольфа, посылавшего во все стороны ультразвуковые волны своих локаторов.

Встретился еще один бронтозаврик, доедавший морского ежа, да туманным облаком прошел по экрану косячок стеклянных рыбок. Рудольф подошел к западной стене пещеры, неровной, покрытой пестрым ковром известковых водорослей, серо-зелеными мшанками, кое-где виднелись воронки коричневых губок и венчики бесцветных анемонов. В стене зияли черные дыры ходов; в один из них скользнула стайка стеклянных рыбок, из другого выглянула кошмарная голова с огромными глазами. Рыба пренебрежительно пожевывала тонкими губами.

Костя увеличил скорость Рудольфа, ноздреватая стена пещеры бесконечной лентой потекла по экрану. Робот плыл на расстоянии тридцати метров от стены, так что телеглаз захватывал довольно значительную ее площадь. Снимался фильм, и потом мы сможем, прокрутив магнитную запись, лучше рассмотреть детали, мелькающие сейчас перед глазами.

Чаури Сингх сказал:

— Удивительное сооружение! Какая колоссальная энергия потребовалась на его создание! Какой памятник неиссякаемости жизни, ее вечности!

Наш Пьер никогда еще не говорил таким патетическим тоном.

Вера сжала руки, прошептав:

— Как верно, как верно! Ведь мы видим только самый верхний ярус, до основания еще более двух километров. Какая же бездна времени потребовалась, чтобы создать все это, если в год риф поднимается всего на два-три сантиметра!

На экране проплыл темный вход в туннель.

Чаури Сингх сказал:

— Костя, верни Рудольфа к туннелю.

— Есть вернуть к туннелю! — повторил Костя, как матрос на древнем корабле.

Рудольф направил лобовой прожектор в черный проход. Засветились серые стены, местами покрытые колониями мшанок. Туннель достигал десяти метров в высоту и шести в ширину.

Рудольф плыл по подводной галерее уже десять минут. Временами видимость прекращалась или по экрану бежали полосы помех. Костя поставил регулятор на «автономное плавание», в течение тридцати минут Рудольф мог плыть, самостоятельно ориентируясь с помощью всех своих локаторов, затем он должен повернуть назад и выбираться в Большую пещеру.

Костя сказал:

— Странные помехи. Кто-то работает на нашей волне или отказывает передатчик, хотя у него не может отказать ни один узел, если только его не расплющит обвалом.

— Возможно, сказывается эхо? — сказал кто-то из свиты инспектора.

Чаури Сингх покачал головой:

— Возникает невероятное предположение…

Вера воспользовалась паузой и вставила:

— Мешают кальмары. Подстраиваются на волну Рудольфа. Принимают его за одного из своих.

Чаури Сингх кивнул:

— Именно, Вера. Они стремятся помешать нам. Костя!

— Я слушаю тебя, Пьер.

— Нельзя ли изменить волну и усилить мощность?

— Я только что подумал об этом. Сейчас, Пьер, попробуем.

Исчезли полосы на экране. Появилась зеленовато-серая стена, гладко отшлифованная водой. Затем мы увидели разбегающиеся круги волн на ультрамариновой воде: Рудольф плыл по озеру. Воздух не давал воде заполнить довольно вместительную пещеру с куполообразным потолком. Низко, у самой кромки воды, выступал широкий карниз, на нем тесно друг к другу лежали двухметровые «бронтозаврики». Чудовища как зачарованные пялили свои стекловидные глаза. По экрану побежали широкие разноцветные полосы, все же озеро и карниз с «бронтозавриками» еще можно было различить. Неожиданно пейзаж озера исчез, и на экране, в самом низу его, вспыхнули два огромных глаза; они переместились к центру экрана, стали расти, заняли весь экран, потом медленно начали удаляться, оставляя за собой два серебристых луча, по крайней мере так мне да и всем показалось вначале. Последнее, что передал Рудольф, была непомерной величины голова кальмара, выросшая перед объективом.

На этом связь оборвалась. Как ни старался Костя, робот не реагировал на его усилия.

Еще с полминуты никто не проронил ни слова. Вера первой нарушила молчание, спросив у Кости:

— Серебряные лучи — это что? Неужели «руки» кальмара? Тогда какой же он?

— Метров тридцати, не меньше, — ответил Костя и сам спросил у Чаури Сингха: — Пьер, ты не находишь, что стоит послать в пещеру дублера Рудольфа, снабдив его пушкой?

— Ни в коем случае. Мы не знаем ничего об этом виде глубоководных кальмаров. Совет по охране природы никогда не допустит подобного варварства.

— Не обязательно убивать, — смущенно сказал Костя. — Просто прогнать его отпугивающими гранатами.

— Я думаю, что такой экземпляр не испугается гранаты. У него нет врагов, кроме кашалота, да и кашалот вряд ли сравнится с ним. Надо поставить сигнальные посты, чтобы они оповещали о приближении кальмара и этих страшилищ, которых кто-то назвал бронтозавриками. По всей вероятности, они ночью поднимаются в Лагуну. Будьте осторожней, друзья мои, мы еще и не представляем себе всей опасности нашей работы. Сегодня мы открыли новый для нас, таинственный мир подводных катакомб. Будем планомерно изучать их, вот только избавимся от нашествия синезеленых водорослей и тигровых звезд. Правда, последних еще нельзя считать серьезной угрозой, но это сегодня, за завтрашний день никто не может поручиться. Тигровые звезды тоже выходцы из глубин океана.

Еще раз предупредив об осторожности, особенно в ночное время, инспектор выключил видеофон.

Вера с опаской смотрела на Лагуну. Она отошла от причала и села под навес возле бассейна. Костя унес экран на веранду и вернулся за пультом управления, смонтированным в небольшом чемодане. Я подошел к Вере. Она застенчиво улыбнулась:

— Как ты сможешь теперь жить здесь совсем один?

Я сказал, что о кальмарах такого размера уже известно, и напомнил ей о Великом Кальмаре.

— Все это так. Все же страшно, Ив, после всего увиденного. Я как вспомню эти лучи-руки, мне становится жутко. Бедный Рудольф…

Из гидрофона послышался голос Геры:

— Ив, мы пришли. В лагуне спокойно. — И ни звука о Большом Кальмаре.

Пуффи поймал на обед макрель килограмма на два. Вера взялась приготовить ее по-малайски. Спустившись на нижнюю ступеньку, она выпотрошила рыбу, счистила с нее чешую, стала мыть. Тотчас же появились рыбы-бабочки. Пуффи все время вертелся возле трапа, стараясь обратить на себя внимание: он совершал двухметровые прыжки, приносил устриц, кораллы.

— Пуффи! Куда я все это дену? Ну, спасибо, милый, не приноси больше ничего. — Она погладила его по спине, и Пуффи от избытка чувств радостно прошелся на хвосте.

Макрель удалась на славу. Мы обедали под тентом. К Гере пришли гости с соседней фермы, в их числе двое сверстников Пуффи. Лагуна огласилась шипением и свистом, дельфинята носились по Лагуне — играли в пятнашки.

Вера за десертом необыкновенно оживилась и стала рассказывать о своем полете на «Сириус», о Вике Крубере, его сестре Пегги, об ученых, с которыми она встречалась на «Сириусе», о старых записях, которые она читала и просматривала на спутнике.

Потягивая через соломинку коктейль из высокого стакана, Костя сказал:

— Теперь уже не остается сомнений, что и синезеленые водоросли, и свиноящеры, и тигровые звезды — реакция океана на изменение в его составе солей, и он неожиданно для нас выдает свои новые произведения, не считаясь с нами.

— Ты, Костя, грубый материалист, — сказала на это Вера, срезая кожуру с груши. — Океан — живое существо, невообразимо огромное. Собственно, океан — это вся наша планета с островками суши. Прежде, когда человек стоял ближе к природе, был ее неотъемлемой частицей, он с почтением и страхом относился к океану, обожествлял его. Вспомни Посейдона, Протея, сирен. Затем, с ростом сведений, открытий — всего того, что мы называем культурой, — океан становится просто массой воды, хотя ученые уже к тому времени открыли великие связи жизни и рассматривали планету как единый сложный организм. — Она улыбнулась, взяла в рот кусочек груши. — К чему я, говорю это все вам, океанопоклонникам, спросите вы? Да только потому, что ты, Костя, непочтительно отозвался об океане, свел все к изменению состава солей. Соли только следствие, симптом болезни, главное — мы такие же его дети, как и дельфины.

Костя поставил стакан на стол:

— Сдаюсь, Вера. Ты во всем права. У людей недоставало нежности к чуду, которое перед нами. — Он широко развел руки, быстро встал. — Спасибо, Ив. Нам пора. Что-то не нравится мне горизонт, хотя прогноз отличный. Может, собираются местные духи вод и атмосферы продемонстрировать нам свое могущество?

Вера тоже встала:

— До свидания. Я боюсь тропических бурь. — Она пробежала по трапу на авиетку. Костя хлопнул меня по плечу:

— До послезавтра! «Корифена» ждет. Тосио-сенсей поставил новый такелаж и счистил с днища все ракушки. Теперь ей не будет равных во всей Лагуне.

С километр они летели в десяти метрах от воды и очень тихо, чтобы доставить удовольствие Пуффи и его друзьям. За ними, охватывая малышей полукругом, мчались взрослые. Судя по их строю, они явно чем-то были обеспокоены и охраняли детей.

Все объяснила Гера. Она осталась у причала,, чтобы сообщить мне, что десять минут назад с большим отрядом охотников прошел Менелай. Этот опытный следопыт выслеживал трех южно-австралийских мако, прорвавшихся в Лагуну из открытого моря.

Мако — одна из самых красивых, быстроходных и свирепых акул, достигает четырех метров длины.

Гера попрощалась, сказала, что всю ночь она с семьей проведет возле моего острова, и, если появятся мако, она разбудит меня колоколом громкого боя, и тогда я должен буду взять Пуффи в бассейн.

Я остался один. Костин прогноз не оправдался. Дымные облака на северо-востоке рассеялись, там голубело небо, глубокое и теплое. Чайки возвращались с рифов; в их полете чувствовалось довольство, сытость: Они садились на крышу и начинали свой вечерний туалет. Здесь у них полустанок, живут они на скалистом островке в миле от берега. Что-то им понравилось у меня. Кажется, скоро здесь образуется колония чаек. Несколько флиртующих молодых пар явно не прочь устроить здесь свои первые гнезда; для этой цели очень подходит карниз под навесом крыши. Что ж, я не против.

Возвращаются в гараж комбайны. Я смотрю на график выработки: опять упала урожайность. Если так будет продолжаться, то через два-три месяца плантация погибнет и комбайны будут собирать только ядовитые водоросли.

По вечерам мне иногда звонит наш старый знакомый, Поликарпов Павел Мефодиевич, полпред дельфинов, как он любит себя называть. Он по-прежнему живет на Плавающем острове, среди своих дельфинов, в вечной борьбе с противниками своих воззрений, и коллекционирует фотографии тропических зорь.

На видеофоне то же пергаментное лицо с молодыми глазами. Он давно проникся к нам с Костей отеческим чувством, хотя с виду суров, говорит отрывисто, как будто ищет, к чему бы придраться. Сегодня он сделал исключение:

— Здравствуй, Иван. Ну, как твои водоросли? Неважно? Везде неважно в этом году. У меня, брат, горе. Ты помнишь Ашока?.. Ну, того, что любил дальние путешествия и беседы на философские темы.

Я припомнил темнокожего дельфина, всегда сопровождавшего Павла Мефодиевича, и сказал об этом.

— Так его уже нет, погиб в бою с акулами. Акулы стали нападать на китов, а он нес службу на китовой ферме. Редкой одаренности был Ашока — Человек Моря…

Я от всей души посочувствовал горю учителя и, стараясь отвлечь его от печальных мыслей, рассказал о сегодняшних событиях. Почему-то он отнесся совершенно равнодушно к моей информации о появлении Великого Кальмара и исследованиям Рудольфа и необыкновенно оживился, когда я стал рассказывать о проказах Пуффи. Павел Мефодиевич попросил:

— Ты пришли мне, Ваня, пленочку с видеозаписью об этом сорванце. Так говоришь, что малый хвастун? Редкое свойство у дельфинов. Они необыкновенно правдивы, хотя и не лишены способности пофантазировать. Все их предания, устные летописи, воззрения на окружающий мир полны фантазии. — В его глазах заискрился смех. — Хотя твой Пуффи превзошел своих родичей, и это в его-то годы! Не без вашего ли это влияния? — Раздался звук, напоминающий дребезжание в ветреный день стекла, плохо закрепленного в оконной раме: Павел Мефодиевич смеялся.

После захода солнца — три часа работы в лаборатории, потом просмотр мировых новостей и в десять сон, до шести. Перед вечерней работой я всегда купался. Мне доставляло несказанное удовольствие плавать в черной, искрящейся воде, чувствовать себя таким же таинственным существом, как и все население Лагуны в ночные часы. Надев маску, с мощным фонарем в руке, я плыл, внушая почтение люминесцентным акулам, муренам, светящимся змеям — выходцам из глубин, крохотным кальмарам, мерцающим, как рой светляков, и рыбам, похожим на празднично расцвеченные гондолы. Меня сопровождали Протей

— сын Протея и Хох, просматривая все вокруг своим ультразвуковым зрением. С ними я считал себя непобедимым, и мне хотелось повстречаться с большой белой акулой или южноавстралийской мако, может, потому, что до последних дней они не заходили еще на мою ферму. Сегодня же меня не тянет в Лагуну, хотя мои друзья усиленно зовут меня туда, плавая вблизи трапа.

— Ив! Ив! — слышится из гидрофона. Я благодарю за приглашение и в который раз пытаюсь объяснить, что должен идти работать.

Работать — это значит сидеть без движения, согнувшись за плоской доской. Нет, подобный труд не для дельфинов. Труд — прежде всего движение. Зачем тратить время, скрючившись в душном гроте, когда стоит сделать несколько шагов, и ты очутишься в теплой благодатной воде… — так я воспринимаю осуждающий свист, щелканье и воркотню Людей Моря.

Я проверил работу приборов. Передал очередную сводку на Центральный пост. Анализы воды почти не изменились, стало только чуть меньше стронция и кобальта, что, несомненно, связано с прекращением подачи воды из глубин открытого моря. Количество синезеленых водорослей возросло за сутки на два и одну десятую процента, то есть никакого уменьшения. Ничего утешительного не показывал анализ развития и роста коралловых полипов.

Рифообразующие кораллы, и особенно основной из этих видов — мадрепоровые полипы, чрезвычайно прихотливы, им нужны идеально прозрачная вода, много света, тепла и определенная соленость; если одно из этих условий нарушается, кораллы погибают, а с ними связана вся сложная жизнь Лагуны, все «морское земледелие» на Большом Барьерном рифе.

Хлорелла не особенно затеняла кораллы, и до появления синезеленых водорослей они чувствовали себя прекрасно. Пока синезеленые не стали воровать свет. Кораллы могут активно заниматься строительной деятельностью только тогда, когда ощущают избыток кислорода, который они получают от одноклеточных водорослей — зооксантелл. Эти водоросли обычно живут в мягких тканях мадрепоровых полипов. Зооксантеллы, как и все растения, при помощи фотосинтеза извлекают необходимый для жизни углерод из углекислого газа, растворенного в морской воде, и выделяют кислород; кислород поглощают полипы и в обмен снабжают зооксантеллы углекислым газом, который они выдыхают. Пожалуй, это один из примеров идеального круговорота веществ, необходимых для обоих организмов. И вот этот круговорот нарушен. Полипы, взятые мною с одного из затененных участков дна, находятся в самом жалком состоянии.

Мне удалось лазерным ланцетом сделать очень удачный срез со щупальца коралла и тут же записать снимок среза на магнитную ленту; теперь аналитикам с Центрального поста легко будет установить степень опасности для нашего рифа. Я хотел было попытаться приготовить препарат из среза второго щупальца, как в уши ударил звон колокола громкого боя. Ланцет выпал у меня из рук. Не помню, как я, обливаясь потом, добежал до будки с гидрофоном, предчувствуя несчастье.

Меня вызывал Менелай. Он возвращался с охоты на южноавстралийских мако. Двух акул они сразили из ампулометов. Акулы, получив большую дозу снотворного, опустились на дно и больше никогда не поднимутся оттуда. Они умрут от удушья: чтобы дышать, акулы должны всегда, всю жизнь, находиться в движении, пропуская струи воды через жабры. Одна акула скрылась на «черном дне» — табу для дельфинов, Менелай предупреждал об опасности.

— Мы не уйдем, — сказал он в заключение, — будем ждать, когда мако появится, и отправим ее навсегда на «черное дно».

Здесь же вертелся и Пуффи. Когда Менелай отплыл от гидрофона, Пуффи спросил:

— Ты любишь плавники акулы?

— Да, варю из них суп.

— Я принесу тебе плавники мако. Хочешь?

— Ни в коем случае! — испугался я. — Выкинь из головы. Мако проглотит тебя целиком. Лучше я возьму тебя на ночь в бассейн.

Пуффи издал насмешливый свист:

— В бассейн — когда здесь Менелай и все его охотники! Ты хочешь, чтобы я, как трусливый краб, сидел в норе? Недавно ты сам говорил, что человек должен быть сильным и храбрым. Как же я стану храбрым, сидя в твоей раковине?

Что можно было ответить на это Пуффи?