Жанна Светлова Наваждение

– Ой, ребята! Да что такое экзамен вообще? Схватка двух интеллектов или игра удачи? – задал риторический вопрос староста группы Саша Володин. – И я подозреваю, что на этот вопрос вообще нет ответа. Каждый раз по каждому предмету и с каждым преподавателем все по-своему. Заметьте, нет повторов. Вариантов встречи студента и преподавателя на экзамене великое множество, и анализировать, предсказывать результаты – помилуй Бог! Надеешься на пятерку, а получаешь тройку, а то и двойку.

– Значит, все-таки игра случая, – прокомментировал его выступление многоопытный товарищ по группе Николай.

Он был старше всех в группе, работал в какой-то гостинице заместителем директора. Уже имел одно высшее образование. К его мнению ребята прислушивались, хотя группа была заочная и пятьдесят процентов ее состава – были люди с серьезным стажем работы ли учебы.

– Вот вчера, если позволите, я наблюдал интересную картину, – продолжал Николай. – Наша Оленька несла такую чушь по истории этому козлу Омельченко, но при этом мило улыбалась, выражаю полную готовность исполнить любую его прихоть. И естественно получила "отлично". А Борис, знающий весь учебник наизусть, прочитавший всю дополнительную рекомендованную литературу, схватил "трояк".

– Вот именно поэтому ты себе противоречишь, – откликнулся оскорбленный в лучших чувствах козлом Омельченко, Борис. – Никакая это ни игра случая, а прогнившая и полностью коррумпированная система российского образования, в которой названный тобой факт – уже простая закономерность. Плати деньгами или натурой и будь спок, – зло закончил он.

Ребята замолчали. Ольга, которая была неравнодушна к Борису с первого курса, покраснела от смущения и старалась спрятаться за спиной Вениамина.

– Вы оба неправы, мальчики, – заявила Веруня, отличница и добрая девчушка, всегда всем старавшаяся помочь, рассказать, растолковать. – В нашем случае это и не случайность, и не закономерность. Это просто естественное влечение взрослого мужчины к красивой и подающей надежды девушке. И, между прочим, Оленька правильно делала, что улыбалась ему. От нее не убыло, а пятерка все же приятнее тройки.

– Борь, – вмешался Вениамин, – вот если бы ты тоже ему улыбался, выставлял коленки и заглядывал в глазки, то сейчас бы не дулся и не печалился. А ты, друг, ведешь себя в корне не правильно. Ты прямо добиваешь преподавателей своими познаниями. Да он сам не знает того, что ты ему докладываешь. Так-то вот, Архимед ты наш доморощенный. Нельзя быть умнее преподавателя, тем более, демонстрировать ему это. Это мы ценим твои познания, а большинство наших преподов тебя недолюбливает. Например, Оксана никогда не реагирует на твою поднятую руку. И знаешь, почему? Достал ты ее своими широкими познаниями.

Оксана была строгим и принципиальным преподавателем, хорошо знающим свой предмет. Она интересно вела семинары, но строго следила за тем, чтобы отвечающий студент не уводил аудиторию от темы. У Бориса же манера ответа была именно такой. Он мог начать говорить об одном, привести какой-то факт или пример и, увлекшись, развивал уже совсем другую тему.

Оксана прекрасно знала, что он готовится к семинарам, что неплохо представляет себе суть проблемы, но постоянные отклонения в сторону грозили срывом занятий, и она, как опытный педагог, не могла этого позволить. Поэтому Борису она давала слово крайне редко, и при первой же попытке вильнуть в сторону говорила: "достаточно", и передавала цепочку повествования следующему студенту.

Группа усмехалась, Борис бесился, а Оксана, не обращая внимания, продолжала руководить дискуссией в том направлении, которое позволяло раскрыть сущность рассматриваемой темы.

– Из всего тобой сказанного, Веня, – внезапно вступил в разговор Миша, – самое стоящее предложение насчет коленок. В самом деле, Борис, чего ты теряешься-то, не пойму? – и он зашелся в таком смехе, что Борис с негодованием уставился на него.

– Ну и чего ты так закатываешься? – спросил он.

– Представляю твои коленки. Такие волосатенькие и тепленькие, – и он заржал, как конь.

Тут даже Ольга не выдержала.

– Ты бы лучше свои представил. Тебе как раз пару исправлять надо, – поддела она Михаила.

Но того было трудно смутить.

– А я чего? Я всегда умные советы беру на вооружение. Вот приду на пересдачу в шортиках, прижмусь к козлу коленками и задрожу от страсти, – и он снова зашелся в хохоте.

Борис посмотрел на него с сочувствием.

– Тебе лечиться надо от дебелизма, Миш, – и, круто повернувшись, вышел из аудитории.

Ребята еще немного погоготали и стали потихоньку расходиться по домам.

Борис ехал в вагоне метро, и все его раздражало. Эта незаслуженная, по его понятиям, тройка не давала покоя. Она сильно задевала его самолюбие. Борис был преуспевающим менеджером крупного банка, холост, неплох собой, получал второе высшее образование. Девушки и на работе, и в группе частенько намекали ему, что не против встречаться с ним.

Борис же для себя решил, что пока не получит от этой жизни достаток, престиж и положение в обществе, на женщин время тратить не станет. Он уже окончил экономический ВУЗ, юридическое образование дополняло палитру его интеллекта, выдвигая в разряд перспективных служащих. Однако первый экзамен начавшейся сессии в конец испортил ему настроение.

Рядом стоял какой-то верзила почти вплотную к нему и возил свой не очень чистой сумкой ему по светлым брюкам. И без того расстроенный Борис толкнул того.

– Слушай, ты не мог бы убрать от моих брюк свой сундук? – спросил он его.

В это время поезд подошел к станции. Двери открылись, и верзила, схватив Бориса за воротник, буквально вышвырнул его на платформу.

Борис, не ожидавший ничего подобного, не удержался на ногах, упал и больно стукнулся головой о скамейку. В это время двери вагона захлопнулись, и изумленная публика в лице трех женщин бросилась к Борису. Они помогли ему подняться, усадили на скамейку и, убедившись, что скорая помощь не нужна, уехали следующим поездом.

Борис сидел, прислонившись спиной к стене, и чувствовал жуткую слабость и тошноту. Подсознательно он понимал, что нужно потихоньку выбираться на поверхность, но физически не мог сдвинуться с места.

Время шло. Мимо проходили люди, часто усаживаясь рядом и вскакивая при приближении поезда. Борис наблюдал все это совершенно отрешенно, со стороны. Наконец, собрав все свои силы, он поднялся и нетвердой походкой направился к эскалатору.

Выйдя из метро, он очутился в каком-то парке. Невдалеке под двумя раскидистыми каштанами, Борис увидел замечательную скамейку, ажурную с высокой спинкой. "Нужно посидеть, – решил он, – подышать свежим воздухом и собраться с силами для возвращения домой. Скорее всего, у меня сотрясение мозга, – машинально думал он, – и непреходящая тошнота, ватные ноги – прямое подтверждение моей догадке".

Он не заметил даже, до какой станции доехал и очень смутно представлял себе, какой путь еще следует проделать, чтобы, наконец, лечь в постель. Буквально дотащив свое бренное тело до каштанов, он уселся на скамейку и постарался оставаться в состоянии покоя, дабы не травмировать свою ушибленную голову.

Он не мог сказать, сколько времени просидел так. Часы его почему-то стояли, видимо забыл завести их утром. Но тошнота и слабость в ногах прошли. Борис поднялся, огляделся и решил пройтись парком, чтобы закрепить улучшение самочувствия. И, действительно, силы вернулись к нему. В голове не было никаких мыслей, но им овладело опьяняющее чувство полной свободы и счастья.

Борис бодро зашагал по проспекту, который начинался при выходе из парка. Удивительный это был проспект. Довольно широкий, с мощенными булыжником тротуарам, усаженный липами, окруженный старинными особняками. По проспекту катили экипажи с дамами в длинных платьях и мужчинами во фраках.

Самый причудливый шляпки и зонтики мелькали то и дело у него перед глазами. "Надо же, видно кино снимают", – подумал Борис и решил посмотреть, как это делается.

Вдоль тротуаров стояли скамейки, и он снова, уже в который раз за этот день, присел. Но теперь у него было радостное и легкое настроение. Он ощущал свою причастность ко всему происходящему.

"Возможно, и я попаду в кадр, – по-детски радостно подумал он, – и стану знаменитостью". Борис усмехнулся. Одно ему было неясно, где же размещены кинокамеры. Он стал крутить головой во все стороны, но так и не обнаружил их. При этом он совершенно не расстроился.

"В конце концов, это не важно, – решил он. – Хоть побуду на съемочной площадке в этом прекрасном прошлом, таком красивом и романтичном". Возле него приостановился дама. Элегантная, удивительно прекрасная. Длинное белое платье, все в кружевах, очаровательная шляпка, туфли, перчатки до локтя.

Он взглянул на нее повнимательнее. Ему захотелось хорошенько рассмотреть ее лицо. И тут он буквально онемел. Борис закрыл глаза, понимая, что это, скорее всего, последствие его травмы. И снова открыл их, вглядываясь в знакомое, но более молодое и холеное лицо.

"Хорошо загримировали, – подумал он. – И ведь надо же, принимает участие в массовке. Вот тебе и гроза студентов".

Дама тоже с интересом посмотрела на него. Он заметил, что его вид и костюм ее просто шокировали. Борис улыбнулся ей и встал.

– Оксана Михайловна, – обратился он к даме, – Вы участвуете в съемках какого-то фильма?

Ее глаза уставились на него с таким удивлением, что ему стало неловко.

– Простите, – сказала дама, – я не поняла Вашего вопроса. Вы, видимо, обознались.

– Я, действительно, стукнулся головой, – сказал он, – возможно, получил сотрясение. Так что не пугайте меня, Оксана Михайловна, а то я решу, что моя крыша окончательно поехала.

Дама просто онемела от этих слов. Она прикрыла глаза, качнула головой, как бы отгоняя галлюцинацию. Наконец, она справилась с собой и, вновь благосклонно улыбаясь, сказала:

– Меня зовут Софья Андреевна. Как видите, Вы ошиблись. Но, главное, я не поняла Ваш вопрос относительно моего участия. В чем? Как Вы сказали?

– В съемках фильма, не так ли? – подтвердило свой вопрос Борис. – Кстати, какое кино с Вашим участием будем смотреть?

– А что это такое "съемки" и "кино"? – спросила совершенно серьезно Софья Андреевна.

– Вы меня разыгрываете, Оксана Михайловна, – заулыбался Борис.

– Вы, наверное, плохо себя чувствуете? – встревожилась дама.

– С чего Вы это взяли, сударыня, – уже слегка раздражаясь, спросил Борис.

– Ну, – дама замялась, – Вы задаете такие странные вопросы, так удивительно одеты, что я, право и не знаю, что думать.

Борис опять хотел попросить ее не разыгрывать его и уже открыл рот, как подкатила коляска и какой-то франт во фраке, легко соскочив с подножки, бросился к его даме, улыбаясь и говоря:

– Софи! Мне нет прощения, я заставил Вас ждать.

И тут он увидел Бориса. Его брови удивленно поползли вверх. Однако молодой человек не стал задавать вопросов и, поцеловав, протянутую руку дамы, повел ее к коляске, бросив заинтересованный взгляд на собеседника своей Софи.

– Не стоит извинений, Серж, – тем временем отвечала она.

Борису показалось, что он видит сон, и он сделал последнюю попытку:

– Господа! – окликнул он уже скрывающуюся в коляске пару. – Не будете ли вы столь любезны, чтобы назвать мне ближайшую станцию метро и показать направление, в котором мне следует идти.

Пара буквально застыла. Они обернулись. Их лица выражали такое недоумение, что Борис испугался, не оскорбил ли он их чем-то. Франт, как окрестил Борис молодого человека, внимательно посмотрел на него и произнес:

– Я Вас не понял, сударь. Что Вы имеете в виду?

– Я имею в виду ближайшую станцию метро, – терпеливо повторил Борис.

– Простите, Вы, видимо, приезжий. Ваши вопросы и Ваш экстравагантный наряд позволяют мне сделать такой вывод. Откуда Вы, сударь? – поинтересовался молодой человек.

– Оттуда же, откуда и Вы. Из Москвы, разумеется. Мы с Вами земляки. Ехал я в метро, упал, ушибся, вот испортил свой костюм. Пришлось выйти из метро, и я очутился здесь. К сожалению, когда поднимался наверх, то не обратил внимания, на какую станцию я попал. Потом я увидел эти съемки фильма. Правда, камер не обнаружил. Вот, собственно, и все. Так какая же станция метро здесь ближе всего? Или лучше воспользоваться наземным транспортом – троллейбусом, трамваем?

Его собеседники не могли скрыть своего изумления. "Франт" даже потряс головой, как бы отгоняя видение.

– Так Вы, сударь, стало быть, из Москвы? Судя по Вашим словам, там изобретено много нового. Технический прогресс, так сказать. Однако наши газеты что-то не слишком спешат ознакомить с этими новинками российскую публику. И что же сейчас в Москве носят такие вот костюмы? – он насмешливо посмотрел на Бориса.

– Друзья мои! Я вас поздравляю! Вы великолепные актеры и прекрасно вошли в роль, но право же, я безумно устал и еле стою на ногах. Ответ те же мне на мой вопрос, пожалуйста, – взмолился Борис.

– По какому праву Вы оскорбляете нас, сударь, – грозно произнес франт.

Теперь удивился Борис:

– Но чем, извините? Я лишь спросил у Вас, как пройти к ближайшему метро.

– Нет, сударь. Вы назвали нас комедиантами, – наступал на него Серж.

– Подожди, Серж, – вмешалась дама. – Здесь какая-то удивительная загадка. Я приглашаю Вас, господа, к себе в дом на чашку чая. Там мы спокойно обо всем поговорим. Я надеюсь, Вы не откажете нам в любезности, сударь? – обратилась она к Борису.

Борис не верил своим глазам и своим ушам. Он мог поклясться, что перед ним его преподавательница Оксана Михайловна Селиванова. Однако странное поведение этой пары заставило его повнимательнее оглядеться вокруг.

К своему ужасу он увидел совершенно нехарактерный для его времени пейзаж. Огромные частные дома и дворцы за оградами. Вообще совершено немосковский стиль архитектуры.

"Господи, – взмолился он мысленно, – где же я?". Дама ждала его ответа, и Борис сделал последнюю попытку разгадать их шутку.

– Честное слово, Оксана Михайловна, я никому не скажу о Вашем хобби. Но умоляю Вас, помилосердствуйте. Я получил травму головы, очень устал. Мне нужно домой. Послезавтра Ваш экзамен, и я бы хотел к нему как следует подготовиться.

Серж побледнел и обратился к своей даме:

– Софи! Объясни мне, пожалуйста, в чем дело? Почему этот господин называет тебя Оксаной Михайловной? Что это за хобби такое, наконец, и что за экзамен он тебе будет сдавать?

– Поверь мне, Серж, я сама ничего не понимаю. Поэтому я и предлагаю поехать ко мне, и пусть этот господин объяснит свои слова.

– Ну хорошо, – устало согласился Борис. – Хотя, честно говоря, я не могу понять, что я должен объяснять? Но если Вы так настаиваете, поехали к Вам. Я надеюсь, у Вас есть машина, и Вы хотя бы доставите меня домой после нашей беседы?

– Однако! – воскликнул Серж. – Мне кажется, я схожу с ума! О какой машине идет речь?

– Да без разницы, – пояснил Борис. – Если нет "Мэрса", я согласен даже на "Оку".

– Поехали, господа! Прошу Вас, – сказала Софи. – Нужно положить конец этому недоразумению.

Борис уселся рядом с Сержем, дама села напротив. Они проехали метров двести и остановились у большого дома с колоннами. Его окружала ажурная чугунная ограда. Вместе электрического звонка был старинный колокольчик. На его звуки выскочил слуга в ливрее и, приняв шляпы господ, растворил перед ними двери в зал.

– Степан, – сказала к нему дама, – распорядитесь, чтобы нам подали чай. Прошу садиться, господа, – обратилась она к мужчинам.

Все дружно сели у стола, в центре которого стояла огромная ваза с фруктами. Вошла девушка с подносом. Она бойко расставила чашки и фарфоровый чайник с чаем и удалилась, не произнеся ни слова.

Хозяйка сама разлила чай и попросила гостей не стесняться. Борис отпил несколько глотков и с ужасом стал ждать продолжения разговора. У него сжалось сердце от предчувствия какой-то невероятной беды. Он уже начал смутно догадываться, что ошибается он, а не они. И этот дом, слуги подтверждали его смутные догадки. Однако Борис старался гнать от себя эти мысли.

– Итак, – первым не выдержал Серж, – мы ждем Ваших объяснений, сударь. Мы уже поняли, что Вы из Москвы и, по-видимому, там произошло что-то совершенно фантастическое, судя по Вашим словам и вашему виду.

– Прошу Вас, не томите нас сударь, рассказывайте! – с нетерпением воскликнула хозяйка.

– Скажите мне, господа, – задал вопрос Борис, – если Вы утверждаете, что это не Москва, в чем, впрочем, я и сам уже стал сомневаться, то какой это город? И еще. Какой сейчас год?

Видимо его вопросы насторожили собеседников, и они с опаской посмотрели на него.

– Все-таки, как Вы себя чувствуете, сударь? – после некоторого молчания спросила Софи. – Помнится, Вы говорили о какой-то травме головы. Судя по Вашему вопросу, Вы не помните, какое сейчас число и год.

– Не беспокойтесь, господа, – ответил им гость. – Я очень хорошо знаю, какое сегодня число и какой год. Но мне очень важно это услышать от Вас.

– А мы бы предпочли, чтобы вы их нам назвали, раз утверждаете, что помните дату, – подозрительно прищурился Серж.

– Хорошо. Пусть будет по-вашему, – у Бориса не было сил сопротивляться. – Сегодня, господа, 3 июня 2003 года. Вторник. К сожалению, часы мои встали, и я не могу назвать Вам точный час. Скорее всего, я забыл завести их утром. – При этом Борис беспомощно посмотрел на часы.

Серж и Софи уставились на часы, потом на Бориса.

– А как Выше имя, сударь, и какого Вы сословия? – спросил Серж.

– Мое имя – Борис Николаевич Шевцов. Я менеджер в крупном московском банке.

Его слова опять вызвали удивление, но на этот раз вопросов не последовало. Все замолчали, видимо, не в силах переварить услышанное. Наконец, Серж сказал:

– Мне кажется, произошло невероятное. Судите сами, господа. Сейчас 3 июня 1803 года. Мы живем в городе Т. Я имею в виду себя – графа Воронцова Сергея Дмитриевича – и графиню Разумовскую Софью Андреевну. Я бы не поверил Вам и, скорее всего, принял бы Ваши слова за галлюцинации душевнобольного, но Ваша одежда, Ваши часы и саквояж (имелся в виду кейс), Ваши непонятные нам вопросы наводят меня на мысль, что все сказанное Вами – правда.

Борис открыл кейс, с которым не расставался, достал свой паспорт, удостоверение, пластиковую карточку и ноутбук. К его великому удивлению и большой радости тот работал. Он стал демонстрировать хозяевам набор текста, производить математические расчеты, что окончательно добило его собеседников. Потрясенный Серж ловил каждое движение Бориса и старался все запомнить. Он листал его документы, восхищался портретами – как он называл его фотографии в документах – и в ужасном волнении ходил из угла в угол.

Софья Андреевна даже попросила его сесть. Она вызвала слугу и приказала подать успокоительных капель для себя и Сержа. При этом все переговоры с прислугой она производила в дверях, не допуская никого в комнату, чтобы слуги не увидели удивительных вещей, принесенных их гостем.

Борис понял ее беспокойство. Он убрал все в кейс и задал риторический вопрос, что же теперь ему делать и что с ним будет? Его новые знакомые и сами хотели бы это знать. Вдруг что-то вспомнив, Софья Андреевна спросила:

– Борис Николаевич, а почему Вы называли меня каким-то странным именем? Оксана Михайловна, кажется? Кто она такая? Почему Вы решили, что я – это она?

– Видите ли, графиня, в свое время я закончил экономический факультет Московского Университета и захотел получить второе высшее образование, поэтому в настоящее время и являюсь студентом юридического ВУЗа. Так вот в нашем ВУЗе есть одна преподаватель. Ее зовут, как Вы догадываетесь, Оксана Михайловна. Вы просто копия ее. Я подумал, что все вокруг – простые декорации, идут съемки какого-то фильма о старых временах, и Оксана Михайловна участвует в массовых сценах. Отсюда и мои столь удивившие Вас вопросы. Возможно Вы – прапрабабушка моей преподавательницы, – засмеялся он. – Хотя в такую прапрабабушку невозможно поверить. Ею можно только любоваться.

– Благодарю Вас, сударь. Вы очень любезны, – улыбаясь, ответила графиня.

– И все-таки, – с отчаянием воскликнул Борис, – что мне теперь делать? Как все это могло произойти? Я слышал, что такие случаи имели место в истории и, как правило, были связаны с травмами головы. Но есть ли выход из моей ситуации, я не представляю!

Он обхватил голову руками, всем своим видом демонстрируя невероятное отчаяние.

– Не стоит так убиваться, – вмешался Серж. – Вы поживете у меня. Расскажите мне о Вашей жизни, о Вашей России, о том, что происходило согласно истории весь этот промежуток времени между 1803 и 2003 годами. Мне кажется, если произошло невероятное, и Вы очутились в прошлом, то, возможно, произойдет и обратное. Нам остается только верить в это, Борис Николаевич. Если позволите, я буду называть Вас Бергом?

Борис сидел в полной отрешенности.

– Это не важно, – чисто автоматически ответил он.

– И еще, – продолжал Серж, – обращаясь уже к княгине. – Софи! Ни один человек не должен узнать о случившемся. Мы переоденем Берга и скажем, что ко мне приехал родственник из Москвы, граф Уваров Борис Николаевич.

– Это замечательно! Конечно, Вы правы, Серж. Пусть Борис Николаевич пока побудет здесь, а Вы поезжайте и привезите ему новый гардероб. Когда он переоденется, можно будет увезти его открыто. Мои слуги буду молчать, но на всякий случай я скажу, что привезла дальнего родственника с маскарада.

Когда Серж уехал, графиня сама принесла Борису халат и расположила его в смежной с залом комнате. Затем она велела подать обед и пригласила гостя к столу только после того, как прислуга покинула зал. Они уединенно обедали, тихо ведя беседу. Оба были потрясены происшедшим, и оба ломали головы над тем, как же вернуть Бориса в его жизнь. Однако на ум ничего путного не приходило.

Софья Андреевна сообщила Борису, что у нее есть сын Александр.

– Вот он и будет продолжателем моего рода. Борис Николаевич, – попросила она гостя, – расскажите мне об этой Оксане Михайловне. Мне это очень интересно.

– К сожалению, я очень мало знаю ее, как женщину. Для меня она всего лишь преподаватель и этим все сказано, – задумчиво ответил Борис. – Конечно, у меня есть свое мнение на ее счет, кое-что я слышал о ней, если Вам это интересно, графиня.

– О да! Очень, очень! – заверила она.

– Ну что ж, извольте. Итак. Внешне – одно лицо с Вами. Ну, может быть она чуть старше. Ей лет тридцать восемь – сорок, на мой взгляд. Весьма ухоженная дама, хотя при нашем укладе жизни, который Вам все равно не понять, и ее нервной и напряженной работе, это, поверьте, очень трудно. Одевается она тоже эффектно. Словом, следит за собой. Умна, безусловно. Имеет властный характер. Аудитория подчиняется ей беспрекословно. Хорошо чувствует каждого студента, собеседника, настрой группы. Мгновенно реагирует на это и перестраивается в зависимости от этого. Ее уважают, некоторые даже любят, но очень многие боятся. На экзамене требовательна, я бы даже сказал – бескомпромиссна. Она доктор наук, имеет свои труды. Отстаивает всегда свою точку зрения. Несколько консервативна. Болезненно, мне кажется, пережила развал империи и переход к рынку. Впрочем, Вам это не понятно.

– Да, – призналась графиня. – Вы говорите такие слова и у Вас такой специфический язык, что мне трудно многое понять. Но Вы упоминали о слухах. Что о ней говорят? Чему Вы верите и как сами к ней относитесь?

В голосе графини прозвучали такие нотки, что Борис понял – она переживает даваемую незнакомой женщине характеристику, как свою собственную. Он уловил, как важна для нее жизнь его преподавательницы и как она хочет, чтобы там все было в порядке. Ее душевное состояние читалось в глазах, жестах, нетерпении узнать. И при этом проскальзывал какой-то страх перед возможным негативом.

Борис внимательно посмотрел на графиню, увидел мольбу и надежду в ее глазах, и ему стало неловко. Она была так прекрасна в своих переживаниях и вся в его власти.

– Знаете, графиня, мне кажется, я не имею право судить, вернее, обсуждать жизнь постороннего человека.

– Нет, нет, Борис Николаевич, я не прошу Вас судить. Только рассказать все, что Вы о ней знаете, – взволнованно произнесла она.

– Вообще-то я мало что знаю. Мы теперь все так разобщены. Все работают. И мужчины, и женщины. У всех полно своих хлопот, и люди перестали интересоваться друг другом. Поверьте, мы живем в очень непростое время. И это еще мягко сказано. Что же касается Оксаны Михайловны, то я слышал, что у нее двое взрослых детей. С мужем они расстались. На мой взгляд, она очень интересная женщина. Притягательная, жизнелюбивая, с чувством юмора. Мне кажется, с ней не соскучишься, – усмехнулся он.

– Однажды я встретил ее с дочерью в кафе. Они сидели за столиком у окна, о чем-то беззаботно щебетали, как подружки, смеялись, шутили. Со стороны они были просто обворожительны. Я чуть не поддался первому порыву и не подошел к ним, так меня притягивало их общество. Но вы поймите меня правильно. Оксана Михайловна – преподаватель. И было бы не очень приятно, если бы она указала мне мое место. Знаете ли, она это может. Ох, как может! Меня она вообще недолюбливает, мне кажется. Я ее раздражаю. И я даже знаю, чем. Я не умею точно и кратко сформулировать мысль. А она терпеть не может разглагольствований не по существу.

– А что ее дочь? – с волнением спросила графиня.

– Учится у нас в аспирантуре. То есть окончила институт и учится дальше. Внешне на маму не похожа. Этакая златокудрая нимфа. Высокая, стройная. Вот в чем, мне кажется, они схожи, так это в строгости. Девушка она строгая. Но красивая, умная, веселая.

– Господи, как бы я хотела хоть одним глазком взглянуть на них. Вы так красочно их описали, Борис Николаевич. Я полюбила их обеих сразу. Простите, – в глазах ее стояли слезы, и она отвернулась, чтобы не подать вида.

– Это Вы простите меня, графиня, – растерялся Борис. – Я невольно причинил Вам боль.

– Ну что Вы. Это что-то необъяснимое. Впрочем, как и все, связанное с Вами. Давайте, мой друг выпьем этого прекрасного вина за те чудеса, что дарует нам Господь.

Он налил вино в фужеры. Они подняли их и посмотрели в глаза друг другу. И тут Борис осознал, что навеки погиб. Он не мог отвести взгляда от ее прекрасного лица, глаз, которые выражали любовь и отчаяние. Они молча выпили. Минуту он сидел, опустив голову, а потом будто провалился в небытие.

Очнулся он от шума. Вокруг гудела толпа, гремели поезда и какая-то женщина, смачивая Плоток газированной водой из бутылочки, обтирала его лицо, приводя его в чувства. Он поднял глаза и встретился взглядом с женщиной.

– Этого не может быть, – прошептал он.

– Что с Вами, Борис. Очнитесь. Вы узнаете меня? Я Оксана Михайловна, Ваш преподаватель. – Она трясла его за плечо. – Боря, Боря, очнитесь. Умоляю.

Он открыл глаза и улыбнулся ей открыто и ласково. Она смотрела на него тревожно и грустно.

– Ну, слава Богу, – сказала она. – Как Вы меня напугали! Пойдемте, Борис, я помогу Вам добраться домой.

Он не сопротивлялся.