"Бриллиантовые девочки" - читать интересную книгу автора (Уилсон Жаклин)

4

— Мы уже подъезжаем? — спросила я.

— Да что ты, детка, мы ещё и десяти минут не едем, — сказала мама.

— Кажется, меня начинает тошнить, — предупредила я.

— Дыши глубже и гляди прямо перед собой, — сказал Брюс. — Я куплю тебе леденцов на ближайшей автозаправке.

— Спасибо, дядя Брюс.

— Я тебе не дядя, дорогая.

Тем не менее он вёл себя как дядя и купил нам всем конфет, пока заправляли машину. Меня все равно тошнило. Плохо было сидеть спиной к движению, но меня так затиснуло между коробок, что я не могла пересесть. Мартина сидела практически у меня на голове и строчила эсэмэски Тони, ни на секунду не отрываясь от мобильника. Джуд и Рошель дрались за жизненное пространство, энергично пиная друг друга. Иногда ненароком попадало и мне. Я вцепилась в Фиалку и представила себе, как мы с ней вылетаем в окно, взмываем высоко в небо и приземляемся на нашей тихой планете, где нет никаких сестёр.

До квартала «Планеты» было, видимо, очень далеко. Маме надоело ехать не меньше, чем нам, девчонкам.

— Я умираю с голоду, — заявила она.

— Возьмите леденец, — сказал Брюс, протягивая ей пакет.

— Мне надо питаться за двоих, дружок. Дурацкий леденец мне не поможет. Давайте остановимся на перекус. Будем считать, что это ранний обед, нужно набраться энергии для разгрузки.

Она заставила Брюса остановиться на ближайшей автозаправке. Мы ошеломлённо бродили по ресторанному дворику. Вот это выбор — не то что в ларьке с горячей картошкой или в китайской палатке.

Мартина сперва заявила, что не сможет и куска проглотить, так она несчастна. Потом добавила, что, может быть, возьмёт салатик. И пожалуй, порцию холодной курицы. И пакетик чипсов. А ещё какой-нибудь фрукт. А заодно уж чашку кофе и «Кит-Кат».

Джуд взяла большую порцию спагетти по-болонски.

Рошель — мороженое ассорти, пончик с кремом и шоколадный батончик «Марс».

Я взяла сандвичи с креветками. Булочку я не люблю, но уж больно здорово выуживать из неё маленькие розовые креветки и пускать их плавать по тарелке. Ещё я взяла порцию клубники со взбитыми сливками. Я черпала сливки ложкой до тех пор, пока каждая красная клубничная гора не покрылась собственной шапкой сливочного снега.

Мама взяла макароны с сыром ради ребёнка и большую порцию картошки фри для собственного удовольствия. Она пыталась уговорить Брюса тоже взять картошки и жареного мяса.

— Мне нравится, когда мужчина ест как следует, — сказала она.

Брюс сказал, что способен в это время суток разве что на чай с гренками, и поспешно заплатил за свой заказ, отсчитав деньги мелочью.

Мама протиснулась к нему с подносом, подзывая нас всех:

— Девочки, подходите живее.

Похоже, она надеялась, что Брюс заплатит и за нас. Брюс взглянул на неё с ужасом и так поспешно слинял к столику, что накренил свой поднос и облил чаем гренки с маслом. Маме пришлось расплачиваться. Ей насчитали тридцать шесть фунтов девяносто девять пенсов.

— Блин, — сказала мама.

Вообще-то, она сказала более грубое слово. Кассирша взглянула на неё.

— Следите за языком, — сказала она.

— Да тут сама королева начнёт материться, это же обдираловка! — возмутилась мама. — Ну-ка пересчитайте все по новой. Тут должно быть как минимум на десятку меньше.

— Мама! — зашипела Мартина. — Не позорь нас!

— Мы можем поставить что-нибудь обратно, — предложила я, хотя уже успела выковырять из сандвича пару креветок и съесть самую большую клубничину.

— Я вот взяла только десерт — не то что некоторые, — сказала Рошель, пихая Джуд.

— Ручаюсь, что мои спагетти стоят меньше, чем вся эта твоя ерунда, — сказала Джуд, пихая её в ответ.

— Тихо, девочки. Нет, ничего обратно ставить не надо. Ладно, ладно, мы заплатим. У вас тут, наверное, ножи и вилки из чистого золота, — ворчала мама, выуживая из кошелька две двадцатки.

В кошельке после этого оставалось немного, а ведь ей ещё предстояло заплатить Брюсу за перевоз. Оставалось надеяться, что в квартале «Планеты» хороший ларёк с горячей картошкой, потому что ничего другого в ближайшую неделю нам не светило.

Брюс весь съёжился, когда мы все уселись вокруг него. Он так вцепился в свои размокшие гренки, будто боялся, что мы их у него отберём. Мама пыталась болтать с ним, показывая, что хорошо к нему относится, хоть он и не пожелал раскошелиться на наш обед. Но он на все её попытки только пожимал плечами и мотал головой. И все оглядывался, не оборачиваются ли на нас. Наверное, он стеснялся, что люди могут принять его за нашего отца.

— Вкусные гренки, дядя Брюс? — спросила я, протиснувшись к нему поближе.

— Гренки как гренки. Сказано ведь — я тебе не дядя.

— А вы знаете моих настоящих дядей? Или теть? Или бабушку с дедушкой? — спросила я тихонько, почти на ухо.

Я не хотела, чтобы слышала мама. Она всегда говорила, что никаких других родственников нам не нужно. Она говорила, что все мы вместе, Бриллиантовые девочки, — и так отличная семья.

Почему же тогда она так страстно ждала теперь, чтобы родился мальчик?

— Я не знаю родных твоего отца, Трикси. Я и его-то самого не так уж хорошо знаю. Мы просто знакомы по работе, и все. Я поставляю венки.

— Значит, вы у него дома никогда не были?

— Был пару раз. В гостях. У него много людей бывает.

— Меня у него никогда не бывает, — сказала я. — А как у него дома, дядя Брюс, пожалуйста, расскажите!

— Да просто… дом как дом. Современный, со всеми удобствами. Пожалуй, многовато атласных подушечек и занавесок с оборками. Но я же мужчина, конечно, мне не понять всех этих рюшечек и дамских штучек.

— А почему же моему папе нравятся рюшечки?

— Это Стелле они нравятся, детка.

— Кому?

— Ты знаешь кому. Его жене, — сказал Брюс, намазывая маслом второй гренок. — Она вся такая куколка. И дочки у него тоже — сплошные кудряшки и губная помада. Даже грудная уже вся в кудряшках, ужимках и ямочках.

Я чувствовала себя так, будто он ударил меня ножом под ребра. Я положила сандвич с креветками и стала крошить булку. Вспомнила сказку про Гензеля и Гретель, которых завели в лес и бросили, потому что мама и папа хотели от них избавиться. Они рассыпали по дороге крошки и по ним сумели найти дорогу домой. Этого я не могла понять. Зачем же возвращаться к таким ужасным родителям? Я решила, что я бы осталась в лесу. Не стала бы подходить к пряничному домику и попадаться злой ведьме. Не стала бы даже облизывать её сахарный дверной молоток. Ушла бы от неё подальше и построила свой собственный домик. Мы бы там жили с Фиалкой. В саду была бы трапеция для меня и жёрдочка для неё, и мы бы раскачивались в такт и одновременно крутили сальто, как в цирке.

— Дикси! Ты опять витаешь в облаках! У тебя дебильный вид с разинутым ртом. Во что ты превратила свой сандвич! Он мне, между прочим, обошёлся в кучу денег. Очнись, Брюс с тобой разговаривает.

Я слышала, что Брюс продолжает говорить. Все утро я пыталась выудить из него что-нибудь об отце, но, как только он начал рассказывать, мне расхотелось слушать. Я знала, что у моего отца есть жена и две другие дочери, но мне не хотелось о них думать. Что есть ещё и новая малышка, я не знала. Не хотела о ней думать. Я была его малышкой.

Я была ужасным младенцем. Мама, Мартина, Джуд и Рошель без конца мне об этом рассказывали. Я родилась недоношенной, кожа да кости, вся синяя, и при этом орала как резаная. Орать я не переставала много месяцев, и меня приходилось кормить каждые три часа круглые сутки.

— Такая крошка, а лёгкие, как у лося, — говорила мама. — Господи, как же ты кричала! Вдобавок ты не вылезала из болезней: желтуха, экзема, круп. Я каждую минуту подбегала к тебе, а ты все вопила, задыхалась, чесалась, пищала, так что мне больше всего хотелось выкинуть тебя в окно.

Неудивительно, что папе не больно-то хотелось меня видеть.

Я пробурчала что-то насчёт того, что мне нужно в туалет, и улизнула, не дав Брюсу закончить фразу. Меня тошнило от разговоров о младенцах.

Я долго сидела в туалете, изучая неприличные стишки на двери. Фиалку положила на колени и представила себе, что она летает над всеми кабинками и подглядывает, как народ писает. Я слышала, как мама и девочки заходили и звали меня. Я сидела тихо, зажав Фиалке клюв.

Я не отзывалась, пока мамин голос не перешёл в панический крик. Тогда я отодвинула задвижку и вышла. Мама набросилась на меня. Я пыталась изображать недоумение.

— Вот ты где! Господи, мы же орали до хрипоты. Я уже собиралась звонить в полицию. Думала, тебя украли. — Мама изо всех сил прижала меня к себе. — Дикси, ты что, не слышала, как мы кричали?

— Да все она слышала. Ей просто нравится нас заводить, — сказала Рошель, тряхнув кудрями.

— Я не слышала, — сказала я. И правда, я очень старалась не слышать.

— Так что ты там делала столько времени?

— У меня живот схватило.

Это была не совсем ложь. Живот у меня просто скрутило узлом, когда Брюс упомянул о малышке моего папы.

— Ну вот. Это все сандвич с креветками, — сказала мама.

— Сандвич бы так быстро не подействовал, — возразила Мартина, накладывая румяна на бледные щеки. — Господи, у меня кошмарный вид. Боюсь, что Тони меня бросит. А вдруг он закрутит с другой девушкой, пока меня нет?

— Ой, да прекрати ты, Мартина! — сказала Джуд. — А если ты закрутишь с другим парнем?

— Мне никто на свете не нужен, кроме Тони, — заверила Мартина.

Она говорила серьёзно, но прозвучало это так глупо, что мы все расхохотались, и даже сама Мартина прыснула.

— Ни-и-кто-о, кроме То-о-ни-и, — пропела Рошель, окончательно развеселившись.

— Какая же ты размазня, Мартина, — сказала Джуд.

— Сейчас и ты станешь не лучше.

Мартина сунула руку под кран и прыснула водой в лицо Джуд.

Они устроили большую водную баталию и не унимались, пока мама не шлёпнула обеих сумочкой.

— Девочки, ради бога, перестаньте вести себя как грудные дети. Вы посмотрите на себя, вас же выжимать можно. Пошли, нам пора. Брюс, наверное, уже удивляется, куда мы провалились.

Брюс нервно расхаживал взад-вперёд возле женского туалета. Похоже, он удивился, что Мартина и Джуд насквозь мокрые, но говорить ничего не стал. Зато бочком подошёл ко мне.

— С тобой все в порядке, Трикс… Дикси? — обеспокоенно спросил он. — Твоя мама говорит, что я вёл себя бестактно — распространялся про семью твоего отца. Я не хотел тебя обидеть. Думал, ты как раз хочешь, чтобы я тебе о нем побольше рассказал. Я не знал, что ты расстроишься.

— Все отлично, — сказала я, нащупывая Фиалку в рукаве.

— Ты ищешь платок? — спросил Брюс.

Я отрицательно покачала головой. Вспомнила, что сунула Фиалку под футболку, и стала искать её, делая вид, что чешусь. Она выскользнула у меня из пальцев и спланировала на пол. Я вспыхнула и быстренько подобрала её.

— Это волнистый попугайчик? — спросил Брюс. — Когда я был маленький, у меня был волнистый попугайчик.

— Настоящий?

— Да, его звали Сэмми. Мы выпускали его из клетки, и он садился прямо мне на макушку и пел. Он умел делать разные штуки.

— У меня тоже скоро будет настоящий попугайчик, но я не буду держать его в клетке, потому что это жестоко. Я его выдрессирую, как сокола, чтобы он летал где хотел, но если я свистну, сразу возвращался.

— Да? Боюсь, тебе придётся громко свистеть, — сказал Брюс. Он взъерошил мне волосы. — Я скажу твоему папе при встрече, что ты славная девочка.

— А он что, спрашивал, какая я?

Мне почудился какой-то блеск в его глазах за очками.

— Да, спрашивал. А ещё он просил описать ему поподробнее, как ты сейчас выглядишь.

— Ой! — Я пригладила волосы и подвернула грязные рукава кофты. — Я выгляжу как чучело.

— Вовсе нет. Я ему скажу, что ты маленькая, но очень хорошенькая.

Я вытаращилась на Брюса.

— Вам, наверное, пора поменять очки! — сказала я.

Брюс улыбнулся мне. Зубы у него были неважные, а улыбка сильно их обнажала. Он знал это и прикрывал рот рукой.

— Я рада, что вы друзья с моим папой, — сказала я.

На этот раз он не стал говорить, что никакие они не друзья. Он кивнул мне и слегка потрепал по плечу.

Мама пыталась собрать наконец своих дочек. Мартина снова прилипла к телефону, Джуд рассматривала на витрине видеокассеты с единоборствами, Рошель листала журналы.

— Рошель, положи журнал обратно. Я его все равно покупать не буду. Мне плевать, чьи там фотографии. Я выложила достаточно денег за обед. Нам ещё нужно будет привести в порядок целый дом.

— То есть как это привести в порядок? — спросила Джуд.

— Ну, мне сказали, что там, может быть, нужно будет кое-где покрасить, кое-что подправить. По мелочи. Мы устроим такой весёлый малярный аврал, приложим руки все вместе.

При этом она пристально смотрела на руки Брюса. Он сжал их в кулаки.

— Это ведь муниципальный дом? Они обязаны прислать вам маляра, — сказал он.

— Ах, боже ты мой! Конечно, если лет десять подождать на очереди… Но у меня, дружок, вот-вот будет ребёнок, и моему малышу нужна чудесная, новенькая голубая детская. И все мои дочки хотят красивые яркие спаленки, правда, милые мои?

— Меня можешь не считать, мама. Ты же знаешь, как только ребёнок родится, я уезжаю, — напомнила Мартина.

— Ты как заезженная пластинка. Я все усвоила, — сказала мама. — Но подожди, Мартина, вот увидишь, какой у нас теперь дом, и тебе захочется остаться. Он будет просто чудо! Я его так и вижу перед собой. Этот квартал «Планеты» практически за городом. Мы купим коляску с большими рессорными колёсами и будем вывозить малыша на длительные прогулки, чтобы щёчки у него были всегда розовые…

— Но там есть и сад, правда, мама? — сказала я.

— Сад у нас будет чудесный! Мы там посадим розы. И ещё это ползучее растение, которое так хорошо пахнет, как его? Жимолость! Мы высадим ковёр из жимолости у входной двери. И может быть, можно устроить небольшой огороженный прудик, знаете, такой, под Чарли Диммока[2]. Хотя это, пожалуй, опасно, когда малыш начнёт ходить.

Трясясь в машине, мы целую вечность рассуждали о домах и садах. Ничего похожего на загородную местность за окном не появлялось. Мы долго стояли в пробках на каких-то мрачных шоссе, а потом свернули в промозглый серый городишко с уродливыми прямоугольниками домов, ободранными афишами и исписанными стенами. На горизонте вырисовывались шесть огромных многоэтажных бетонных блоков.

— Боже, какая дыра! — пробормотала мама.

Брюс посмотрел на неё. Мне не понравилось выражение его лица.

Мы ехали вдоль стандартных домов и угловых магазинчиков с железными решётками на окнах. На тротуарах всюду валялись чёрные пакеты с мусором; из многих мусор просыпался. Я откинулась назад, чтобы взглянуть на шесть многоэтажных блоков. Я заранее знала их названия: «Меркурий», «Марс», «Венера», «Нептун», «Юпитер» и «Сатурн».

Джуд тоже сидела тихо-тихо, вытянув шею, в её глазах был ужас. Мартина оторвалась от эсэмэски Тони и тоже смотрела в окно, машинально барабаня пальцами по воздуху. Пение Рошель оборвалось, хотя рот у неё был все ещё открыт. Мы молчали как заворожённые, надеясь, что ошибаемся.

Мама продолжала щебетать, обращаясь к нам, к Брюсу и даже к младенцу.

— Кто тут мой чудесный малыш? Ну, перестань пинаться, послушай мамочку. Кто будет расти в уютном новом домике с собственным прекрасным садом, в собственной голубой комнатке? Ты сможешь бегать где захочешь, малыш, играть в футбол, сколько пожелаешь. У тебя будет счастливая-счастливая жизнь, всегда-всегда, мой Бриллиантовый мальчик.

Брюс свернул на убогую улочку из покосившихся домов, половина из которых стояли заколоченные. Сады заросли ежевикой.

Мы все увидели табличку с названием улицы. Улица Меркурий.