"Крест Империи" - читать интересную книгу автора (Завацкая Яна)

(*Ирина Ермак)

Я аккуратно сделала скальпелем неглубокий разрез вдоль залитого йодом предплечья. Побрызгала коагулянтом и аккуратно убрала тампоном выступившую кровь. Агнес с интересом смотрела на собственную руку, терзаемую мной. Не глядя, я взяла со столика иглодержатель и начала шов. Мы должны уметь шить раны вручную. Все может случиться, мало ли. Только вчера сдали зачет на крысах, сегодня - последняя проба, друг на друге, не на пациентах же нам тренироваться. Моя собственная левая рука почти не ощущалась, доктор Терро уже посмотрел шов, и Агнес наложила мне на предплечье клеевую повязку. Анестезия, конечно, пройдет через пару часов, и тогда начнет болеть, но что сделаешь?

Не на пациентах же тренироваться.

Я накладывала аккуратные частые стежки, ровные, как железнодорожные шпалы.

— Длинноват разрез, - заметила Агнес.

— Ты думаешь?

Мне нравилось шить. Кожа аккуратно сходилась, закрывая слегка вывороченное мясо. Очень нежная, тонкая кожа, с синеватыми прожилками вен. На локтевом сгибе легкий синяк, на той неделе мы все сдавали кровь, приезжал передвижной донорский пункт. У меня, как правило, синяков не остается, кожа толстая. Агнес - как принцесса из той сказки, где под перины положили земляной орешек. У нее тоже было бы "все тело в синяках". Агнес белокожая, астеничная, с тонким и аристократическим лицом. Красавица. На месте Йэна я бы ее скорее выбрала, я-то самая обыкновенная.

— Слышишь, сегодня почему-то Феликса нет, - сказала Агнес, - заболел он, что ли?

— Да? - вяло отреагировала я, - а ты уже к нему бегала?

— Ну да, я заходила на большой паузе… я у него учебник брала по внутренним, - оправдалась Агнес, я только улыбнулась. Вдруг моя рука замерла на мгновение - Феликса нет? Вспомнился вчерашний разговор с Йэном, вообще вся эта история… Почему же его нет сегодня? Я ощутила тревогу, но не показывать же ее Агнес. Ничего не случится, глупости. Ну могли и с утра вызвать на разборки, это нормально. Я закончила шов.

— Все, пошли показывать Терро.

Мой шов был признан безупречным, и нас с Агнес отпустили - мы закончили работу вторыми, все остальные девчонки еще возились, рассевшись парами по учебной процедурной.

Агнес отправилась сдавать инфекционные, а у меня с ними уже был порядок. Я пошла в читальный зал, дописывать реферат по бронхиальной астме. По дороге прихватила в буфете булочку с колбасой, обедать явно будет некогда, да и нехорошо перед тренировкой. И в самом деле, реферат был закончен уже к шестым колоколам, я даже в конвиктус не смогла зайти, сразу отправилась в спортзал. На занятия кьянгом. Спорт у нас не то, что обязателен, но если не ходишь на кьянг, придется ходить на ОФП, а этого никто не любит, да и времени оно занимает еще больше, чем спортивная секция. Я занималась отдельно от девочек, у меня опыта мало - только здесь начала, занимаюсь третий год, заработала всего четыре нашивки. Агнес и Тавита уже специализируются в кьянге, их группа - "Танец лигана" - начинается сразу после нашей. Но мне сегодня еще надо на военку, перезачет по стрельбе. Третий курс перед сессией - что вы хотите?

Я даже не стала переодеваться в тир, так и пошла в белой кьянг-файре, промокшей от пота. Ощущая себя при этом каким-нибудь хавенским воином. Тар Грейн неодобрительно покосился на меня, но винтовку выдал. Сегодня мне везло - я с ходу отстрелялась по движущимся целям, выбила нужное число очков и получив в зачетку роспись, отправилась домой.

Девочек, конечно, еще не было. Так что душ свободен. Отлично! И только когда тепловатые струйки воды полились на меня, я осознала, что наверняка святая Мейди поступила бы совершенно иначе, она бы сначала сделала уборку и приготовила ужин для остальных, раз уж представился такой случай послужить своим сестрам. И уж если мылась бы, то под холодной водой. Потому что теплая у нас явно скоро кончится. И значит, под холодной придется мыться девочкам. Некоторое время во мне боролись эгоизм со святостью, и эта борьба закончилась сокрушительной победой эгоизма. Я решила вымыть голову, потому что волосы уже свисали как сосульки, а будет ли горячая вода вечером и завтра - еще вопрос. Все равно кому-то придется на кухне бачок греть… Правда, смывать мыло второй раз мне пришлось уже ледяной водой. Стуча зубами, я растерлась полотенцем и надела домашнее платье.

— Из-ззвините, девчонки, - я вышла из душа, - что-то я увлеклась…все, свободно - кому надо…

Я осеклась. Агнес сидела у стола, в белом форменном платье, и лицо ее…

— Агнес?

Я бросилась к ней. Агнес всхлипнула и высморкалась в свой необъятный платок.

— Ты чего?

— Феликса забрали, - мрачно сказала Тавита, - парни говорят, в ДИС.

Я остановилась на полпути. Тьфу ты…

— Агнес, не реви, - сказала я, - это все ерунда.

Подруга уставилась на меня - с такой надеждой во взгляде, что вот сейчас я все разъясню, успокою, что ничего страшного не случилось. Я вздохнула и села за стол рядом с ней.

Что ж, рано или поздно она должна это узнать. И лучше сейчас. И от меня. Я начала рассказывать - всю историю, с самого начала.

— Так что не реви, ничего не случится. Как видишь, ерунда это все. Ну там просто выяснят… это же надо как-то разъяснить, ты понимаешь. Завтра он будет на месте, или сегодня к вечеру.

— Крис, - тихо сказала подруга, - но ведь это… ведь это получается, что это ты на него донесла!

Я опешила и молча смотрела на нее.

Честно говоря, такой реакции я не ожидала. И даже не знала, что сказать.

Как я ни ставила себя на место Агнес, для меня во всей этой ситуации самым противным было бы поведение Феликса. Именно для нее, Агнес, это должно быть, на мой взгляд, очень оскорбительно. Я бы наверняка порвала после этого с парнем, тем более, что он над ней издевается уже третий год, и намерения его совершенно непонятны. Они даже не помолвлены! Но дело не в этом. Просто это ведь бесчестно по отношению к девушке. Это оскорбительно! Раз он смотрит такие картинки, значит, он вот так - так мерзко и похабно способен думать о девушках! И когда он со мной, может быть, он представляет меня вот в таком виде и думает… обо всяких таких моих местах. Такую грязь, такую мерзость он себе, может быть, представляет! Если бы Йэн… это невозможно, непредставимо, чтобы Йэн так думал о женщинах и смотрел на такую гадость… но если бы, предположим, я такое о нем узнала, это резко изменило бы мои взгляды на него. Агнес же, вроде бы, и ничего… Как будто это совершенно нормально!

А может быть, она уже и сама знает об этом? И даже те картинки видела?!

— Да, я в курсе, - Агнес будто услышала мои мысли. Смотрела на меня зло, даже почти с ненавистью, - иди и обо мне сообщи. Расскажи своему инквизитору, иди! Я тоже эти картинки у него видела. Не рассматривала, но видела.

Меня мелко затрясло. Плакать не хотелось, просто дрожь какая-то…

— Агнес, - я даже не знала, что сказать.

— Ну-ка, прекратить! - вмешалась Тавита. Я с благодарностью взглянула на нее, - Агнеска, ты сдурела? Ты что, считаешь, он это правильно делает?

Подруга угрюмо взглянула на нее и пожала плечами.

— Ну всыплют ему там по первое число, и все. И правильно, я считаю, - заметила Тавита, - тебе же лучше, а то ты с таким потом горя хлебнешь.

Агнес взяла платок и снова высморкалась, длинно и основательно.

— И кончай реветь, в самом деле, - добавила Тавита, - подумаешь, трагедия…

Она умолкла, и я поняла, что ей только что хотелось сказать. Ей-то, может быть, каждый день плакать хочется. Она, может быть, и плачет в подушку по ночам, я один раз видела - когда от Иоста долго писем не было. Ее-то жених каждый день рискует собой в боевых вылетах. Вот это - трагедия, а здесь - что?

— Давайте, девчонки, лучше пожрем, - я поднялась, - а то, в самом деле, уже желудок болит.

На следующий день Феликс не вернулся.

И на послеследующий.

Агнес больше ничего не говорила, только была бледной, как тень. Я смотрела на нее и думала, что все это, пожалуй, к лучшему. Она позволяет этому типу себя унижать. И если сейчас у них произойдет разрыв, это лучшее, чего можно ждать. Конечно, ей это больно, я понимаю. Но лучше пройти через боль и забыть, чем потом страдать всю жизнь. Он до сих пор не удосужился сделать ей предложение или хоть как-то прояснить ситуацию. Если он на ней в итоге женится, то вот так всю жизнь и будет - неопределенность, неясность, а ведь это эгоизм с его стороны. Агнеска в него влюблена, вот так всегда, козлов всегда любят. Вопреки всему. Мне бы эта мерзость навсегда отбила охоту даже прикасаться к парню. Еще чего - выходит, он и на меня бы смотрел такими сальными глазками! Но Агнес его любит все равно, знает, что гад, и любит. Иначе с чего бы она такое могла простить?

Он ей не муж, даже не жених. Лучше порвать сейчас, пока еще не поздно.

Феликс вернулся через три дня. С утра. Я встретила его на улице. Возвращалась с ночного дежурства. У меня еще оставалось десять часов в больнице, без них меня к сессии не допустят. Поэтому, чтобы не работать в воскресенье, я взяла ночную смену. Отработала в приемном покое, как обычно. Немножко тяжело после этого целый день учиться, но что сделаешь? Возвращалась я ранним утром, еще пусто было во дворе, только за конвиктусом на спортплощадке занимались особо рьяные спортсмены.

Сегодня ночью привезли четверых с травмами, все выжили, одному из них я очень удачно поставила подключичный катетер. Так что были поводы радоваться. Хотя поспать удалось всего часа два, меня пошатывало, а впереди еще целый рабочий день. Но сейчас даже это меня не пугало - ну и что, справимся… И тут я увидела Феликса.

Он стоял возле мужского конвиктуса, что по соседству с нашим. Возле скамейки, держа за ручку огромный старомодный чемодан. Будто ждал кого-то.

Я не сразу его узнала, потому что он изменился. И когда узнала - то испугалась.

Ведь всего три дня прошло. Только три дня.

Да не так уж много изменилось. Просто он был очень бледный и как будто похудел. Скулы заострились. И выражение лица. Я никогда такого выражения у Феликса не видела. Он всегда смотрел нагловато-весело, глазки светились плотоядно. А сейчас лицо его было серьезным и будто пустым. Пустой, невидящий, равнодушный взгляд. Ко всему безразличный. Одной рукой он сжимал ручку чемодана, стоящего на скамейке, и на тыльной стороне кисти я увидела нашлепку клеевой повязки.

— Привет, - машинально сказала я. Уже невозможно сделать вид, что я его не заметила. Феликс ответил равнодушно и тихо.

— Привет.

— Ты… собрался куда-то? - спросила я.

Господи, и самое страшное - голос. Интонация. Он никогда так не говорил!

— К родителям. Меня исключили из школы, - ответил он так отстраненно, будто речь шла о ком-то другом.

— К-как исключили? - глупо сказала я. Феликс пожал плечами.

— А… что же ты теперь?

— Не знаю, - сказал он. Я вдруг почувствовала полную неуместность своего существования в этой точке пространства и времени, невозможность, дикость происходящего, до такой степени дикость, что даже и не знаешь, что сказать, как, зачем…

Думаю, перелом во мне произошел именно в этот момент. Точнее - чуть раньше. Когда я только его увидела - бледное лицо, взгляд опустошенный, в никуда, и белую нашлепку на тыльной стороне кисти. Вот тут что-то во мне надломилось и хрустнуло… хрустнуло и надломилось.

— Извини, - сказала я зачем-то. Феликс посмотрел на меня с легким удивлением.

— Почему? А… Да неважно.

— Ну ладно… я пойду тогда…

Я отошла на несколько шагов и наконец пустилась бегом прочь.

Комната напоминала поле боя. Разверстые пасти двух больших чемоданов на полу. В них летели книги, тряпки, связанные Агнес салфеточки, статуэтка Божьей Матери, картинка, покрывало, зеркальце, расчески, туфли… Все это было свалено кое-как. Тавита забилась в угол, на свою койку и угрюмо смотрела на все это разорение. Агнес, бледная, бешеная, с вытянутыми в струнку побелевшими губами, металась по комнате. Молча. Самое страшное то, что все мы молчали, все трое. Агнес сняла с полочки свои искусственные цветы, осталось только мое Распятие, голое, на голой стене, страшное в своей обнаженности. И картинка Тавиты - "Тайная вечеря", тоже осталась.

И с каждой тряпкой и книжкой что-то уходило, рвалось, один за другим лопались капилляры, текла кровь, вопили болевые рецепторы, и ничего, ничего нельзя было поделать с этим, потому что Агнес не могла поступить иначе, и я не могла остановить ее. И каждым движением она осуждала меня, приговаривала меня, но это все было ничего - она рвала по живому, и вот это уже было страшно и больно.

Агнес захлопнула один чемодан, потом второй.

— Ты куда идешь-то? - спросила Тавита тихо.

— К Петре. Они меня примут, у них первокурсница уехала.

Не глядя на меня, Агнес подхватила оба чемодана и вышла из комнаты - ободранной и страшно пустой.

Я повернулась к Тавите.

— Ты тоже уйдешь?

Она смотрела на меня со злостью.

— Да ну вас к черту всех! Дуры!

Легла на койку и отвернулась к стене.

Мы должны были встретиться с Йэном как раз этим вечером. И это было хорошо, потому что… потому что надо сразу и быстро все выяснить. Что выяснить, как - я сама еще этого не понимала.

Он сразу понял, что со мной что-то не так. Это Йэн. Он понимал меня с полувзгляда. Сунул мне припасенную шоколадку и сказал спокойно.

— Крис? Что-то случилось?

— Намнадопоговорить, - пробормотала я. Он понял и повел меня за конквиктус, мы двинулись по улице в направлении рощи. И там, в лесу остановились. Там нашлась пустая беседка, с вырезанными на ней сакраментальными "Пенни и Флавис здесь были" и "Маркус + Рита". Я взялась за изрезанный пыльный столбик, словно он мог мне чем-то помочь.

— Йэн, - сказала я, - Феликса выгнали из школы. Запрет на высшее образование.

Мне это показалось - или на лице Йэна появилось облегчение?

— А… вот ты что. Я и не знал. Правда. Я этим не занимался, это же не мой отдел. Просто передал дальше.

Я знала, разумеется, что специализация Йэна в ДИСе - контрразведка. Больше о его работе я не знала ничего, об этом нельзя говорить, понятно - секретность же.

— Так быстро приняли решение? - спросила я. Йэн кивнул.

— А в чем проблема? Это административная мера пресечения, укладывается в моральный кодекс. Суд здесь не нужен. Достаточно установить виновность, а она установлена.

— Йэн, - я помолчала, - тебе не кажется, что это… как-то слишком?

— Нет, - сказал он так, что переспрашивать не захотелось, - не кажется.

Во мне поднималось что-то слепое, ярость медленно разворачивалась внутри.

— Что же вы так… а если он шпион… ты же контрразведчик, нет? Надо было выяснить как следует. А что если эти вещи скантийские шпионы распространяют?

— Крис, - тихо сказал Йэн, - мне не нравится твой тон. Правда. Почему ты так говоришь?

— Нет, а в самом деле? Почему не выяснили, не связан ли он со Сканти?

Йэн смотрел на меня, словно пытаясь определить, ехидство это или я спрашиваю серьезно. Наконец ответил.

— Выяснили. Нет, не связан. Если бы был связан, его передали бы в наш отдел. А так, конечно, цепочку будем отрабатывать.

— За три дня выяснили? - я уже не могла сдержать злобно-ехидной интонации.

— Да. Этого срока вполне достаточно.

Он помолчал, потом спросил почти жалобно.

— Крис, что случилось? Почему ты так? Ты считаешь, что это было неправильно?

— Ты обещал, что с ним ничего плохого не случится! - почти выкрикнула я. Йэн пожал плечами.

— Но с ним ничего не случилось, не так ли? Его не посадили. Он жив, здоров, едет к родителям, будет жить и работать. В чем дело? Ты считаешь, что это надо было оставить без последствий?

— Йэн.. он никогда уже не будет врачом.

Йэн помолчал.

— Крис… врач - это не просто лекарь-ремесленник. Это эдолиец с высшим образованием. Ты понимаешь, что высшее образование накладывает и определенные моральные требования? Ты же помнишь, что при отборе… уже при отборе в высшую ступень отсеивали тех, кто… кто имел определенные замечания и отметку по поведению ниже восьми.

Я замолчала. Йэн вообще-то прав. Да, есть такое. Правда, не сказать, чтобы у нас кого-то отсеяли. Иметь оценку по поведению ниже восьми - надо быть уж совсем бандитом. Но да, нам говорили о моральном кодексе, о том, что специалист с высшим образованием обязан быть лидером не только в своей специальности… Обязан вести за собой, показывать пример и прочее бла-бла-бла…

Йэн взял мою руку и поцеловал. У него очень сильные пальцы. Сильные и гибкие. Мы с ним познакомились, когда я подвернула ногу, и он накладывал мне повязку. Очень умело накладывал. Я думала, он из наших же, из старшекурсников. Но потом выяснилось, что Йэн закончил школу разведки. Воевал в Кари, потом перевелся работать в ДИС, в инквизицию.

Вот он все и объяснил. И все правильно. Агнес - истеричка и дура. Все равно никакой нормальной жизни с этим Феликсом у нее бы не было.

Йэн. Мне вдруг страшно захотелось зареветь и обнять его, ткнуться носом в грудь, и он чтобы утешал меня и гладил по голове. Это же Йэн! Любовь моя, счастье мое. Я стиснула зубы и ограничилась тем, что погладила его по руке.

— Йэн, но… но ведь это же просто ошибка. Просто одна ошибка. Неужели надо из-за такого сразу ломать человеку жизнь?

— Это не случайная ошибка, - тихо сказал он. Я подняла лицо. Серые глаза Йэна - ни тени колебания, честный и прямой взгляд. Инквизитор. На воротнике нашит золотой крестик. Они всегда так носят. Да, это его работа. А как мы дальше жить будем? Как жить с человеком, если все время надо думать, что можно ему сказать, что нельзя…

— Йэн, - выдохнула я, - скажи мне. У вас в ДИСе применяют пытки?

Он пожал плечами.

— У нас много чего применяют. Смотря что понимать под этим словом.

(Ведь я теряю его, теряю! Еще немного - и я больше не смогу, никогда не смогу разговаривать с ним. Я больше не почувствую тепло его руки. Не увижу глаз. Он больше никогда не придет, потому что я запрещу ему приходить. Потому что я буду избегать его. Йэн, ну сделай же что-нибудь, ты же всегда что-нибудь делал! Ты же сильный, умный, ты все понимаешь! Сделай так, чтобы… чтобы мне не надо было терять тебя! Сделай так, чтобы все было по-прежнему… пожалуйста…)

По-прежнему - уже не будет.

— Крис, - его тон стал холоднее, - ты должна понимать… Я никогда не говорил с тобой об этом. Я не хотел. Но я думал, что ты и сама это понимаешь… Я же военный, Крис. Это война, пойми. Как в Кари была война, так и здесь. Только здесь - невидимая, которую никто может быть, кроме нас, не замечает. Но она ведь есть.

— На войне… - я могла говорить лишь с большими паузами, - позволено… все?

— Нет, Крис, не все. Очень даже не все. Это очень сложно, пойми. Очень не просто. Каждая… каждая сложная ситуация - это шаг, может быть, к гибели. Ты себе потом не простишь. Покаешься, исповедуешься, а себе простить не сможешь. Только ведь это тоже кто-то должен делать, понимаешь? Кто-то же вас-то должен защитить?

Я вырвала свою руку.

— От кого защитить? - почти крикнула я, - ты соображаешь, что говоришь? От кого? От несчастного этого Феликса? Этого дурака?

Йэн молчал беспомощно. Водил рукой по вырезанным на дереве чьим-то инициалам. Обводил их пальцем. Раз за разом.

— Я не знаю, как тебе объяснить, - сказал он, - понимаешь… это надо пережить, наверное, что ли. Понять по жизни. Не знаю.

Мне надо было заплакать. И я заплакала. И конечно, Йэн сразу отреагировал - прижал меня к себе… Только вот я не чувствовала никакого тепла. Уже не чувствовала. Я молча и старательно высвободилась из его объятий.

— Крис, - сказал он тихо. Так, как будто очень жалел меня.

Он хороший. Очень хороший, подумала я. Только вот есть и другое что-то. И это другое - Феликс во дворе с чемоданом, бледный, и белая повязка на тыльной стороне кисти. И через это - другое - я уже не смогу перешагнуть и забыть. Просто так взять и забыть.

И так ведь будет всегда, подумала я. Это не один такой случай. Это вся жизнь моего будущего мужа. Это я всегда должна буду думать, что ему можно сказать, что - нельзя. И всегда будет он - отдельно, и все остальные, нормальные люди, девчонки, коллеги, пациенты - отдельно. Как будто чертой он от всех остальных отделен. И что там, за чертой, нормальные люди не понимают. И значит, надо выбрать…

Между ним и всеми остальными людьми.

Только я-то ведь нормальный человек. Я люблю его, но я-то самая обыкновенная.

Я не смогу перешагнуть и забыть.

— Извини, - выдавила я. Он, видимо, понял меня, потому что продолжал стоять все так же неподвижно, ковыряя пальцем зарубину в дереве и молча ждать… Чего ждать - приговора?

На миг мне стало его жалко. Но уже сломалось что-то внутри. Уже никогда не будет по-прежнему. Никогда.

Чужой. Хороший, сильный, умный человек. Настоящий христианин. Жертвенный и честный. Чужой.

Он не хотел мне верить.

— Крис, - сказал он, - пойми…

— Я все понимаю, - тихо сказала я. Сделала шаг назад.

— Крис, но ведь ты должна была знать раньше… ты же знала, кто я. Какая у меня профессия. Ты знала, что я воевал. Я же ничего не скрывал от тебя.

— Наверное, я была глупая дура. Да. И не понимала.

— Крис, там, в горах… я убивал. Ты знаешь, война - это очень грязная вещь… Я расстреливал… пленных. Без оружия, связанных. Их просто девать было некуда, мы сами в окружении были… Ты думаешь, война - это очень красиво, благородно, как показывают по видеону. Нет. Это гадость, Крис, это мерзость. Я… никогда не хотел тебе говорить. Я один раз убил… там ребенок был, ему лет пять, наверное, было. Шерг. Он меня увидел и хотел закричать, но я успел выстрелить. Если бы он закричал… я там один был, и впереди позиции шергов. Меня бы даже не убили, Крис. Вернее, не сразу бы убили. Мы находили наших потом… кто попал в плен. Понимаешь, они отрезали все, что можно… носы там, уши, руки, ноги… все.

— Я понимаю, - собственный голос казался мне чужим, - я понимаю. Но у нас здесь не война.

— Война, Крис. Только невидимая, незаметная. Другая война.

Я кивнула. Может быть, даже он прав. Мне совершенно не хотелось спорить. Да, наверное, он во всем прав. И наверное, будь я на его месте, тоже могла бы убить ребенка. Или пленного. Только я не хочу быть на его месте. И вообще не хочу. Даже думать обо всем этом не хочу. Потому что противно. Мерзко.

И нельзя отвечать злом на зло, иначе превратишься в подобие собственного врага.

И если победа требует такой цены, если такой ценой надо нас защищать - так не стоим мы того. И лучше мы все сдохнем, чем… Чем так.

Только объяснять все это Йэну мне совершенно не хотелось. Все, чего мне хотелось сейчас - это уйти. Насовсем. Нелепость все это. Зачем я стою здесь с совершенно чужим, посторонним мужчиной, о чем я разговариваю с ним?

Нам не о чем говорить.

— Ладно, Йэн. Извини, - спокойно сказала я, - в общем, все понятно. Я пойду, ладно?

Он не двигался с места. Лицо его странно изменило цвет. Я такого и не видела никогда. Просто в одно мгновение посерело, стало похожим на бумагу из вторсырья.

Он понял.

И опять на какой-то миг мне стало его жаль, но вернуть уже ничего нельзя было. Я снова пробормотала.

— Извини.

И пошла прочь. Сделав несколько шагов, опомнилась и обернулась. Йэн все так же стоял, вцепившись пальцами в угол беседки.

Лицо его было чужим. Мертвым.

— Да, Йэн… знаешь что? Ты… не приходи ко мне больше. Ах, да…

Я с усилием сняла с пальца колечко. То самое, подаренное прошлой осенью. Когда состоялась наша помолвка.

Надо было подойти и отдать. Но не было сил сделать шаг назад. Я бросила колечко Йэну.

— Лови.

Он не шелохнулся. Колечко упало у его ног в сплетение трав и ветвей - не найдешь теперь. Неважно. Оно дешевое.

Теперь все. Все, вроде бы, ясно. Можно идти. Я больше не смотрела на Йэна, молча зашагала к общежитиям.

Кажется, стало легче.

К празднику готовились почти месяц. День святого Реймоса у нас отмечают всегда бурно, и не просто так, а потому что наша община и наш храм носят его имя.

А в этом году еще и 20 лет исполнилось нашей школьной общине. Так что, конечно, торжества намечались грандиозные.

Да и хочется в середине мокрой, серой, слякотной осени устроить себе хоть какой-то праздник. А так повода нет - только и остается ждать Рождества.

Тавита - она хорошо шьет - каждый вечер уходила в мастерскую готовить костюмы для спектакля. Спектакль намечался фантастический, не на сцене, а прямо посреди зала, вроде ролевой игры, и в принципе, участвовать в нем будут все, даже те, кто ни сном ни духом, просто так случайно оказался в зале. Мне дали поручение - готовить лотерею. Поскольку особых талантов нет, ни в пении, ни в танцах, ни еще в какой художественной декламации. Я постаралась, конечно, сделать все на совесть. Ездила по городу, искала выигрыши. Лотерея должна быть беспроигрышной, пусть каждый получит мелочь на память. Крупных призов, правда, всего несколько. Цена билетика - один купон. На время праздника по традиции печаталось что-то вроде "денег", наподобие тех, которые употребляются в Сканти. При входе каждому выдавалось 40 купонов, а уж что человек с ними сделает - купит лимонада, жаренку или лотерейный билет - его личное дело.

Для лотереи тоже нужно было нарисовать и напечатать билеты. Художник из меня неважный, однако мне помогла наша новая соседка по комнате, первокурсница Вики. А напечатать согласились в храмовой типографии, где и купоны готовили, и всякие шуточные лозунги для праздника.

А еще мы готовили костюмы. Тавита участвовала в спектакле, и одета была как служанка дербийской принцессы. А мы с Вики старались для себя. Ведь вообще редко удается приодеться как-то особенно. На практике и в школе ты всегда в белом медицинском костюме, остальное время - форменное платье, ну еще спортивная форма бывает. В воскресенье можно, конечно, что-то свое надеть, но на службу сильно наряжаться не рекомендуют, вот и натягиваешь обычно ту же самую форму. Да и на студенческую карту ничего шикарного не приобретешь. А вот на праздник - как не нарядиться? Я шью из рук вон плохо, но Вики и Тавита помогли. Мы приобрели обычные светло-лимонные платьица в распределителе, и перекроили их, как получилось. У меня - полностью открытые руки (рукава мы обрезали, и ворот тоже, так что получились просто широкие бретельки), некоторое декольте, кружевная пышная оборка на груди, а юбку мы укоротили и расставили, так что она стала пышной и даже чуть-чуть выше колена. Правда, я подозревала, что в таком можно замерзнуть, и решила - как позже выяснилось, правильно решила - прихватить свою короткую вязаную кофточку из синей шерсти.

Вики сделала себе платье поскромнее, зато побольше кружев и рюшей. На какую-нибудь адели похоже.

Понятно, в церковь мы набросили спарвейки, так что это все в глаза не бросалось. А вот потом, когда все перешли в зал, разделись. И собственно, все девчонки так или иначе принарядились. В форме никого не было. Парни - те, другое дело. Кто в форме, кто в обычной скете и штанах.

Наш ректор, как водится, толкнул речь, и все началось.

Почти всю первую половину праздника я просидела за лотереей. Так что даже и спектакля толком не видела. Ну правда, этот спектакль не был из тех, которые надо смотреть, не пропуская ни секунды. Просто какие-то разряженные люди по залу бегали и чего-то говорили и делали. И в то же время шли танцы, раздавали всякую вкусную еду, и разные игры предлагались. В том числе, и лотерея. Ко мне многие подходили, крутили барабан, я выдавала мелкие призы - блокнотики, стилья, носки, носовые платочки, упаковки душистого мыла. Бен с 4го курса выиграл наручный спайс. Какая-то пигалица с первого - модель "Непобедимого". Интересно, зачем она ей? Может, жениху подарит или брату… Если те интересуются морской техникой.

Пару раз я видела в толпе Агнес. Ко мне она не подошла. Вообще здороваться со мной она здоровалась, по делу - общалась. Все же мы в одной учебной группе. Но и дружбы никакой не было. Ну и ладно, подумаешь.

Уже начались танцы, а я все так и сидела за своим барабаном. Честно говоря, потанцевать хотелось. Люблю. Ноги так и двигались в такт музыке. Оркестр - наш, школьный - наяривал вовсю, все модное, даже скантийский перри. Ребята сидели недалеко от меня, это неудачно вышло. Музыка все заглушала, и мне приходилось молча выдавать призы, даже не поговоришь. Зато интересно смотреть на музыкантов. Особенно одна девочка со второго курса, скрипачка - я ее имени не знаю, но она мне очень нравилась. Так сосредоточенно водила смычком по струнам. Маленькая, темноволосая, не харванка явно. Может быть, даже шерга. Блестящие чуть узкие темные глаза. И оделась она интересно, в ярко-оранжевую блузку. Может, сама ткань покрасила, только вот как добиться такого цвета? Не знаю. И ударник вовсе молотил в тарелки. Его я знала - Юлиан Ней, с нашего же курса. Вообще балбес, учится так себе, взыскания то и дело зарабатывает. Но надо сказать, симпатичный - светлые глаза распахнуты, зубы блестят в веселом оскале, мышцы так и ходят под тонкой рубашкой. Юлиан очень кудрявый, мелкие такие кудряшки, коротко стриженные, похоже на овечку, только цвет темно-русый, чуть золотистый.

— Эй, красавица! Можно поиграть? - высокий темноволосый парень, незнакомый, не из нашей школы, подошел ко мне с девчонкой. Девочка со второго, вроде бы.

— Конечно, можно, - я улыбнулась. Парень крутанул барабан. Девочка достала два билетика.

— Это вам, - я протянула ей искусственную белую розочку, - о! А вам повезло!

Второй билетик выиграл один из больших призов - планшетку, ПХ-20, последняя модель.

— Это тебе, - сразу сказал парень, протягивая комп девочке, - ты учишься, тебе надо. А мне-то что с ней делать?

— Ну как что… это… курс рассчитывать? Он навигатор, - с гордостью пояснила девочка. Я улыбнулась. Парень тоже.

— У нас машинки покруче, - сказал он. Обнял девочку за плечи, они отошли. Что-то снова кольнуло в сердце. Привычно уже.

Я снова проверила себя - может, я бы хотела, чтобы Йэн был здесь? Сидел бы сейчас рядом со мной, помогал с лотереей. Потом бы танцевать пошли…

Нет. Зачем он мне - чужой? Нет. Даже самой удивительно, как это произошло. Вот только что любила его, только и думала о нем, спала и просыпалась с мыслью о нем. Только и мечтала, чтобы он ко мне прикоснулся, обнял. Чтобы с ним рядом быть. И в один миг - как отрезало. Чужой, посторонний человек. Ни зла к нему я не испытывала, ни обиды. Но совсем не хотелось, чтобы он сейчас был здесь.

Не он - но кого-нибудь другого все же хотелось бы. Ведь я уже знаю, как это хорошо, когда у тебя есть любимый. Жених. Ну пусть даже не жених, просто свой, любимый, родной человек. Подруги - это здорово, но это не совсем то, и потом, у них ведь свои есть… Вон Вики отплясывает с Мариусом с четвертого. А к Тавите скоро ее Иост приедет. В отпуск. Пусть он сейчас не здесь, но он хоть есть в принципе. А я…

Почему мне так плохо?

С того момента, как мы с Йэном расстались, ведь все время плохо. Все время! Летом я ездила к родителям. Работала там на станции первой помощи. С Митой и Таной бегали купаться, в мету играли. И все время внутри - будто застыло страдание. Неизбывное, привычное уже. Я никому не объясняла причин разрыва с Йэном. Знает только Тавита. И то мы это не обсуждали. Она и так все поняла. А зачем и кому рассказывать? Маме - ни к чему совершенно. Сестрам тем более, у них своя жизнь. Отцу Тимо? Но ведь никакого греха я не совершила, так что его это не касается.

Да я и сама не могла бы внятно объяснить эти причины. Ну просто он стал мне чужим Внезапно. Это все на уровне эмоций, чувств, словами не объяснишь. Да, можно сказать, что я вдруг поняла, что всю жизнь придется что-то от него скрывать, что вообще это не жизнь - вот так. Что у меня так друзей не будет и близких, один Йэн с его воображаемой войной. Но ведь дело даже не в этом. Просто - ну не люблю я его. Разлюбила. Бывает.

Почему же так плохо-то?

Просто мне одной уже тяжело. Хочется, чтобы был кто-то. Но кто? Ни в кого я влюбиться уже не могу. Это ведь рана. Пусть не меня бросили, я бросила - а в сердце-то все равно рана. Человек оказался не таким, как я думала. Я уже не могу никому верить, никого любить…

Я встряхнулась и продолжала весело улыбаться и отстраненно наблюдать за чужой счастливой жизнью. Пары кружились в танце, выделывали акробатические па, медленно качались под плавную музыку. Боже мой, какие все молодые, красивые, милые…

Тьфу ты, а я что? Я разозлилась на себя. Тоже, в старухи себя в 20 лет записала! А у меня что, не красивое платье, и волосы я не завила, и глаза не подкрасила? Да я всех этих девочек заткну за пояс. И если бы сейчас не сидела за лотереей, меня бы уж точно пригласили - я бы стенку не подпирала. И так-то парни то и дело подходят позубоскалить и покрасоваться.

Нет, нельзя так. Я выпрямилась и заставила себя улыбнуться. Я красивая. Молодая. Я на празднике. Внезапно Юлиан, ударник оркестра, повернулся ко мне и весело подмигнул.

Я помахала ему рукой, улыбаясь.

Парень задержал на мне взгляд. И тут крикнули: "раз-два-три, поехали", Юлиан снова схватился за палочки. Но что-то уже случилось между нами, и я знала - едва кончится музыка, он подойдет ко мне.

— У нас пауза, - объяснил он, - мы же тоже люди, а?

— А я, слава Богу, с этой лотереей покончила. Тоже отдохнуть хочется…

— Пойдем может, перекусим?

Мои купоны все были в сохранности, я ничего потратить не успела. Купила себе горячий олло с сыром и мясом. Юлиан взял пива. Столики все были заняты. Мы осмотрелись и сели на скамейки в углу, держа еду в руках.

Я чувствовала себя отчаянно и немного неловко. Если бы он меня пригласил на танец - все ясно. А так… мы ведь раньше почти не общались, даром, что с одного курса. На семинарах и практиках мы в разных группах. Юлиан в 39й, я в 32й. С какой же стати мы уселись вместе есть, как старые друзья?

Юлиан поставил свою бутылку, рука его легла мне на коленку. Да, короткая юбка задралась довольно позорно, но что с ней сделаешь? Теперь коленки торчат наружу.

— Хорошо выглядишь, - сказал он. Я рассмеялась.

— Да, для своих лет я хорошо сохранилась.

По идее, его руку надо убрать с коленки - что еще за вольности? Но я не убрала. В конце концов, могут старые знакомые и коллеги просто так посидеть вместе, даже чуть приобнявшись? Мы же в конце концов брат и сестра по общине.

— Да, бабуля, а как ваша вставная челюсть? Не выпадает? - заботливо осведомился Юлиан.

— Да нет, сидит крепко, вчерась клещами пыталась выдрать, ан нет, никак. А как ваш артрит, дедушка?

— Неплохо, неплохо, - Юлиан отхлебнул пива, - вот собираюсь на целебные грязи. Кстати, бабуля, компанию не составите?

— Мои суставы пока в порядке, - я вонзила зубы в горячий олло.

— А вы для профилактики, для профилактики…

Со мной что-то, кажется, происходит. Я дожевала последний кусок бутерброда. От руки Юлиана начало исходить тепло, оно бежало вверх по ноге и заканчивалось… Ой, не хочу говорить, где оно заканчивалось. А рука его - совсем не похожа на руку Йэна. Пальцы короткие и пухловатые. Но какая, в сущности, разница?

— А где это вы такие грязи откопали, дедушка?

— А в профилактории. Каждую неделю посещаем - для суставов, оно, знаете, самое то. А то к погоде ух, - он застонал и схватился за поясницу.

— Это на Ретике, где зачет по парашюту, что ли, сдавали? - я заинтересовалась всерьез.

— О-о, бабуля! - непритворно удивился он, - вы еще и с парашютом прыгаете? Активный, однако, образ жизни у вас.

— Так и вы присоединяйтесь, дедушка! Знаете же, ин корпорис сана…

— Ну что вы, я таких словей не знаю… Я все больше по профилакториям. Там, знаете, такая банька есть… Вот сходите со мной послезавтра - увидите.

— Так там же мужчины и женщины отдельно? - удивилась я.

— В баньке-то да, а вот в бассейне потом… Ну что, сходим, а? - серьезно спросил он.

Я пожала плечами и улыбнулась.

Мы с девчонками ходили иногда в наш районный Дворец Здоровья. Мне даже в голову не приходило поехать на Ретику - это с пересадкой добираться на моноре, по времени два Славных примерно. И зачем - там ведь все то же самое, баня, бассейн, массажные аппараты, тренажеры…

И однако - нет, не то же самое оказалось. Залы просторнее, в бассейне стены выложены темно-синей прозрачной плиткой, и в глубине этой плитки будто настоящие рыбы двигаются. И вода подсвечена. Шик - против нашего простецкого школьного комплекса. Такое ощущение, что ты даже не в Эдоли уже, а в каком-нибудь там притоне дьявольского мира потребления, в проклятой Богом Сканти.

Я пропотела в бане, в компании незнакомых девушек и матрон постарше, вымылась, как положено под душем и спустилась в бассейн, где меня ожидал Юлиан. Я с удовольствием окинула взглядом его фигуру. Нет, это не Йэн, конечно. Помельче, мышцы пожиже. Но все-таки стройная мускулистая фигура, красивая, и без этих кошмарных шрамов на боку, у Йэна весь бок изуродован осколками. Интересно, почему я все время о нем думаю, сравниваю, вспоминаю… Я поймала на себе одобрительный взгляд Юлиана, гордо выпрямилась. Что ж, мы тоже ничего, мы это знаем! И купальник у меня хороший, мама подарила, черный с золотом, талию подчеркивает. Талия у меня - на зависть многим, да и вообще фигура… Я взглянула на своего кавалера.

— Прыгнем? - и не дожидаясь согласия, побежала к вышке. Вскарабкалась на самый верх, здесь это была семиметровка. Юлиан за мной не полез, наблюдал снизу. Я сжалась пружиной - только бы получилось! Не хотелось опозориться на глазах Юлиана. Ну - святая Дара, помоги! Толкнулась, прыгнула, крутнула сальто, поняла, что второе не успею, плавно распрямилась и довольно изящно, как мне показалось, вошла в воду.

— Браво! - Юлиан прыгнул с бортика, вынырнул, отфыркнувшись, возле меня, - ну ты даешь, однако!

Мы поплыли, соревнуясь, к дальнему краю бассейна. В розовой подсветке наши тела легко скользили у поверхности. Народу в бассейне было не так, чтобы очень много - разминуться с другими пловцами несложно. Всех развлекали две девочки-близняшки лет трех, пришедшие, видно, с мамой и папой - обе плавали со скоростью торпед, прыгали с семиметровки и весело гоняли по всему водному полю надувной резиновый мяч. Озабоченный мускулистый папа едва успевал за дочками. Мы с Юлианом - он плыл хорошо, не отставая от меня - приняли участие в общей игре, покидали мяч, потом стали гоняться друг за другом, ныряя, сражаясь под водой, точно герои последнего сериала "Морская битва" - только оба мы не знали, конечно, никаких приемов подводного кьянга, просто баловались, дурака валяли. Наконец мы вылезли из воды и отправились в уголок отдыха.

Здесь еще и пиво отпускали, и даже на студенческую карту. С ограничениями, правда. Я взяла себе слабенький, но вкусный ягодный коктейль. Мы выбрали два шезлонга под пальмами, повалились с бокалами в руках. Позади шумели волны, дети весело визжали, плескаясь в морской ванне с настоящим прибоем.

— Здорово здесь, - выдохнула я. После бани и плавания тело казалось размягченным и невероятно тяжелым. И сладковатый прохладный напиток через соломинку - это было как раз самое то, что мне сейчас нужно.

— Ну вот видишь - а ты все - зачем в такую даль ехать! - заметил Юлиан. Я улыбнулась.

— Признаю, была неправа. Ехать стоило!

— Еще поедем?

— А то как же! Только жаль, что времени мало, мне сегодня надо еще нервные зубрить, завтра спросят…

— А мы уже прошли нервные, - сообщил Юлиан, - ну вообще да, сложновато, конечно. Зубрежки много. Мы сейчас отдыхаем, можно сказать - у нас периферические сосуды…

— А что там, совсем ничего нет зубрить?

— Есть, но гораздо меньше…

Я вдруг заметила, что ладонь Юлиана лежит на моем бедре. Заметила только потому, что ладонь вдруг сдвинулась. Сменила положение. Подобравшись ближе к тем местам, о которых лучше даже и не думать.

Я застыла. Только сейчас вдруг до меня дошло, что мы лежим здесь рядом, почти совсем обнаженные, а ведь мы полузнакомы, даже еще не друзья - никто. Лет десять назад еще вообще были запрещены совместные купания… и наверное, правильно. Купальные костюмы, конечно, есть, но этого мало. Явно мало. Пока мы играли в воде, все, вроде, было нормально. Но сейчас… самое худшее, что от этого прикосновения Юлиана мне было приятно. И я ведь понимала, что не случайно он так руку положил. И жутко было - до ужаса, так, что сердце замирало, и неловко так, что не двинешься, и в то же время приятно… невыразимо приятно. Господи, какая же я все-таки развратная, оказывается…

И так лениво, так не хочется двигаться. И говорить что-то. И делать резкие движения.

Стиснув зубы, я все же выпрямилась в своем шезлонге и сжала ноги, сбросив с бедра руку Юлиана. Тот, похоже, не смутился. Сказал негромко.

— А ты красивая, Крис. Даже не думал.

— А то раньше ты меня не видел, нет?

— Не так. Ноги у тебя красивые очень. И вообще - тело… Ты просто красавица.

И опять сердце замерло от возмущения, стыда, неловкости - разве можно о таком говорить? Ужас какой! Это ведь даже унизительно для меня. Но в то же время не хотелось обрывать его и возмущаться. И чем-то его слова были мне приятны.

Это уже грех, или нет? Надо ли мне это исповедовать? С его-то стороны, конечно, грех… Хотя… Я подумала о словах Спасителя "кто смотрит на женщину с вожделением" - но с чего я взяла, что Юлиан смотрит на меня с вожделением? Может, он просто эстетически любуется…

А это, наверное, не грех.

Его рука уже снова лежала на моем бедре.

Мимо пронеслись стайкой мальчишки, один за другим ныряя в бассейн и скрываясь под водой. Я резво вскочила.

— Пойдем, поплаваем еще, а?

Вики на рождественские каникулы уехала домой. Мы с Тавитой остались - третий курс уже, не маленькие. А мне еще и не хотелось уезжать, потому что все-таки неясное что-то с Юлианом.

Тавита к этому спокойно относилась. Ну ходим вместе, и ходим - что особенного? В нашем возрасте уже пора иметь кого-то на примете.

А мне было тревожно и нехорошо на душе. Вот с Йэном… эх, снова его поминаю - да что же это такое? - с ним все было просто и ясно. Например, у меня даже сомнений не возникало, что на Рождество мы будем вместе, что пойдем в церковь, потом к нам в конвиктус, есть торт, делиться подарками, петь… А Юлиан… Он объявил, что зайдет ко мне на второй день, а в Сочельник у него "дела".

Какие это дела, скажите на милость, могут быть в такой вечер? Может, у него другая девушка есть? Тогда зачем он со мной? Ничего не понятно. Родители его живут в Саронге, родственников, вроде бы, в Анграде нет никаких.

В общем, невеселое было у меня Рождество. И даже Тавите ничего говорить не хотелось. Она была такая радостная, вся сияла. Зачем человеку портить праздник своим унылым видом?

Исповедовались мы с утра. Я давно уже решила, что ничего об отношениях с Юлианом не буду говорить отцу Тимо. Ну что в этом грешного? То, что он касается меня, и от этого у меня начинает сладко ныть живот - это физиологическая реакция, я ведь нормальная молодая женщина. Именно физиология, а не грех. Я же не стремлюсь к этому… хотя по правде сказать, да, мне этого хочется. Но и то, что хочется - это физиология. Ничего грешного мы себе не позволяем. Да, целовались. Ну и что? Да, Юлиан во время поцелуев позволял себе чуть больше, чем я считала допустимым - но где эта грань допустимого? И не буду же я уточнять у отца Тимо, в каком именно месте ко мне прикасаться можно, а в каком нельзя. Это уже идиотизм какой-то.

И все остальное - в общем, это наше дело, и к церкви не имеет ни малейшего отношения.

Поэтому исповедь у меня была самая обычная. Ну там, разозлилась на преподавательницу офтальмологии, поленилась выучить как следует уроки, соврала кое-что по мелочи… Только вырвалось в конце.

— И еще как-то я себя чувствую очень беспокойно… тяжело. Часто у меня уныние какое-то бывает.

— Почему? Есть причина? - спросил отец Тимо, ласково глядя на меня. Я пожала плечами.

— Не знаю… наверное, нет. Может, осенняя депрессия, может, устала, у нас нагрузка большая…

Отец Тимо не стал дальше расспрашивать - а что тут расспросишь? Отпустил грехи, и все. Мне вроде и полегчало, но ненадолго. Мы пошли с Тавитой в комнату, доделывать праздничный ужин. Я резала салатик, Тавита между тем взбила крем и принялась украшать торт. Она это неплохо делает, хотя с Агнес ей не сравниться… Агнес- та настоящая художница. Хорошо, что она уехала на эти праздники, малодушно подумала я. Не люблю я встречаться с Агнес в коридоре или на кухне. Не люблю. Хотя что произошло-то? Ничего. С Феликсом у нее отношений нет, видимо, по его вине - Агнес бы его не бросила, конечно. Но он же никогда к ней серьезно не относился. Я, вроде бы, искупила свою вину, даже если она и была - рассталась с Йэном. Она что думает, это так мне легко было, расстаться с Йэном? Ведь я же любила его… да, любила все-таки. Я опустила нож, на меня вдруг снова нахлынуло. Режущий сердце, горячий, как кровь поток - не то жгучее воспоминание, не то ласкающее утешение. Иногда не вспоминаешь подолгу, и будто не было ничего. А иногда вот так - как нахлынет… И словно видишь Йэна перед собой. Я ведь долго потом сны видела. Как будто мы с ним идем куда-то, разговариваем, общаемся. Он мне что-то говорит, хорошее такое, умное, доброе. И во сне - будто ничего не случилось, будто мы вместе. И даже пытаешься вспомнить - вроде было же, было какое-то недоразумение? И не помнишь ничего. А потом проснешься - и нету. И все снова не так.

— Крис, ты чего? - Тавита с тревогой смотрела на меня.

— Так, задумалась что-то, - я начала быстро шинковать капусту. Тавита вздохнула.

— И вообще ты грустная… вроде Рождество, а у тебя вид такой.

— Ну извини, - я почувствовала легкое раздражение, - я не хотела тебе портить настроение своим видом…

Я чуть не добавила "и вообще могу уйти", но к счастью, сдержалась.

Праздновали всем этажом. Благо, и осталось нас немного, всего десять-двенадцать девушек - тех, кто не праздновал ни с родителями, ни со своим женихом.

Дурное предчувствие мое оправдалось, и ощутила я это очень скоро. На Рождественской службе было еще ничего. Не так волшебно, как всегда, но по крайней мере, я чувствовала себя неплохо. Потом, когда уничтожали салаты и зажаренных цыплят - тоже, вроде, терпимо. Потом я ощутила, что не могу больше сидеть за столом, вместе со всеми, что слишком сияют глаза у подруг, слишком они оживленные и счастливые… А чему, спрашивается, они радуются? Что уж такого замечательного? Ну Рождество…

Я встала и вышла из общей гостиной, где мы праздновали. Слепое окно в коридоре поманило меня. Отсюда не было видно никаких рождественских огней, лишь морфокорпус слепо вставал в темноте белесой громадой. И звезд сегодня не видно. И хорошо. Темно. Я прислонилась к стене и молча смотрела в эту темноту, и в ней было покойно и легко.

Кто-то был со мной рядом, кто-то большой и все понимающий… и он любил меня. И прощал мне все, скопом, очищая мою странно гудящую совесть. Да что за ерунда - в чем я виновата? Не знаю… Если бы знала - исповедалась бы. Вот что, может быть, я в обиде на Юлиана? Но ведь он мне даже не жених… И почему - почему он обязан быть со мной сейчас? Мне никто ничего не должен…

Дверь в гостиную я закрыла, но все равно до меня доносились гитарные переборы, и несколько девчоночьих голосов пели.

На самый край белой земли, на краешек*

Мы добрались, долгой тоской намаявшись.

Сердцем пойми эти снега, пожалуйста!

Вот тебе мир. Делай его, не жалуйся.

Тлеет костер, варится суп с консервами.

Скажут про нас - были ребята первыми.

Вспомнит про нас кто-нибудь понимающий -

Дескать, прошли трудным путем товарищи…

(*Ю.Визбор)

И снова начало во мне нарастать раздражение. Да, эта песня нравилась мне. Я бы сейчас и сама сидела там и подпевала… Только не в настроение. Да какое мне дело до Элейила, до освоения Севера, до всех этих героев - мне бы кто помог в своих проблемах разобраться…

И главное, даже не понять, в чем проблема-то?

Ведь все же хорошо. Я учусь. Через полтора года закончу школу, стану врачом. Уеду работать по распределению. С Церковью все нормально, вот сегодня причастилась. Жених… ну будет еще, я красивая, я всегда пользовалась успехом. С Юлианом непонятно что? Ну да… В этом проблема… Я ведь его люблю все-таки. Не так, как Йэна любила. Но наверное, еще сильнее. Без Йэна я довольно неплохо могла существовать, а без Юлиана… холодно и одиноко. Так хочется, чтобы он прикоснулся ко мне. Чтобы постоял рядом. Просто - молча. Наверное, это и есть настоящая любовь. Йэном я скорее восхищалась, как человеком. А Юлиан мне - как родной…

Где мы пройдем, след наш крутой останется,

Где запоем, Север с тоской расстанется.

Здесь навсегда лягут дороги синие,

И города будут стоять красивые.

Ну а пока темень приходит быстрая,

Ты пожелай в этих снегах нам выстоять.

В путь нам пора, плаванье не кончается.

И трактора, как корабли, качаются.

Не хочу на Элейил, лечить обмороженных полярников. Не хочу в джунгли, лечить каких-нибудь смуглых детишек от тропических инфекций, под скантийским обстрелом.

Наверное, я взрослею? Подростковые романтические мечты… все то, о чем мы шептались с девчонками ночью, на первом курсе - это же глупость на самом деле. После диплома у нас еще полгода специализации. Тавита собирается в космическую медицину… А я? Как-то мы говорили об этом с Юлианом. Мы вообще редко говорим о делах, и если - то только в самом простом контексте: у кого какие отработки, когда зачеты, как преподы относятся… Однажды я спросила его о специализации. Я-то сама еще не решила. Если откровенно, мне хотелось - раньше хотелось! - пойти в военную медицину. А что, хирургия у меня на уровне, работать руками я умею. Мне всегда казалось, что защитить Эдоли от врагов, да и народам Сёгора помочь найти правильный путь и защитить его - это самая благородная задача. Выше освоения Космоса. Надо сначала порядок у себя дома навести…

Юлиан ответил без запинки, что планирует стать профилактическим врачом и работать где-нибудь в санатории.

Меня это, помнится, так удивило, что я замолчала надолго. А Юлиан развил свою мысль. В санатории легко дослужиться до главного, то есть карту тебе дадут хорошую. Санатории всегда расположены в красивых местах и в хорошем климате. А главное - работа непыльная, ответственности особой нет, крови, желчи, рвоты и прочих радостей нашей профессии ты не видишь…

Я что-то спросила о профессиональном росте, вроде, там же зато и не научишься ничему. Юлиан махнул рукой.

— Да брось ты. Напишешь какую-нибудь монографию, о реабилитации суставников, к примеру, еще и статус повысят. Наоборот, карьеру там скорее можно сделать. А в общем, и без карьеры неплохо.

А ведь он, по сути, прав. Я раньше не сталкивалась с такой точкой зрения, и по глупости мне казалось, что такие вот санаторные врачи - это просто неудачники, которым не досталось Настоящего Дела. А на самом-то деле это просто нормальный, взрослый взгляд на вещи. Трезвый. Человеку нужна хорошая специальность, семья, дом, хобби. А не порывы к неведомым подвигам. Юлиан вообще умнее меня. Намного. Иначе он мне бы и не понравился. Я не могу общаться с парнем, который меня глупее.

Девочки за дверью пели теперь уже что-то рождественское. Ну наконец - вспомнили о собственном содержании праздника.

В пещере пахнет, словно в церкви,*

Но страшный огнь, сойдя на перекрестье

Путей пастушьих тихой звездной ночью,

Не значит ни отчаянья, ни смерти:

Не бойтесь, люди, благи наши вести,

Один из вас теперь - Господень отчим…

(*Антон Дубинин)

Хорошая песня. Только мне сейчас вообще никаких песен не хочется слушать.

Пора взрослеть, Крис. Наверное, ты всегда была дурой. А что бы сказал на это Христос? Да неизвестно. Во всяком случае, Он бы поддержал трезвый, реальный взгляд на жизнь. А какой трезвый взгляд у тебя, женщины? Надо иметь семью, рожать детей. Надо, чтобы семья была хорошо обеспечена, чтобы в доме - достаток. Работа уважаемая, и так, чтобы она не отнимала у семьи слишком много. Что такое космический врач? Это многомесячные вахты на орбите, а если попадешь в экспедицию - все еще хуже. Как Тавита собирается выходить за своего Иоста, рожать детей? Хотя Иост, конечно, пилот, и может тоже переквалифицироваться на космос… Или что такое военврач? Как и все военные? Это - не принадлежать себе, ехать, куда пошлют, всю жизнь подчиняться приказам.

От чего-то надо отказываться. Реально смотреть на жизнь. Реально. Только вот жаль, что Юлиана нет. Если бы он был здесь, я бы сейчас не размышляла о всякой ерунде, я бы прильнула к нему, ощущая огненное тепло, бегущее по телу, наслаждаясь одной его близостью…

Дверь скрипнула, полоса света упала на темный пол. Тавита постояла немного в дверях. Увидела меня. Подошла медленно.

— Крис? Ты чего здесь?

— Так, - неохотно ответила я. Тавита помолчала. Не знает, что сказать. И уйти, вроде как-то… мы же подруги.

— Тебе грустно?

— Да нет… так… не хочется со всеми сидеть.

— Ты из-за Юлиана? - догадалась Тавита. Взяла меня под руку. Я отвернулась.

— Да не знаю… хотелось, конечно, чтобы он был со мной, но он же не обязан. И потом… вообще…

Я замолчала. Тавита вздохнула.

— Да уж, не везет тебе…

— Понимаешь, - сказала я, - мне так сложно его понять. Мы встречаемся уже два месяца. Йэн… он после месяца знакомства уже предложил помолвку.

— Ну два месяца - это еще никакой не срок. Это наоборот, с Йэном слишком быстро. У нас с Иостом это произошло через полгода знакомства, у многих и дольше… Это нормально, Крис.

— Да, да, ты права, дело, конечно, не в сроке. Дело в самих отношениях… - я умолкла.

Это не выговорить вслух. Не рассказать постороннему человеку. А дело в том, что с Юлианом мы стали слишком уж близки. С Йэном не было - так. Он ко мне ТАК не прикасался. Никогда. Хотя мы целовались, да. И то целоваться начали уже после помолвки. И все равно отношения наши оставались скорее дружескими. Мы были близки, но как товарищи, мы хорошо понимали друг друга, с Йэном хорошо было вместе разговаривать, молиться, петь. Да, как подружка - только в мужском роде. Может, поэтому так и не тянуло к нему. Я спокойно ко всему относилась - ну вот закончу школу, поженимся. Куда торопиться?

А Юлиан мне - не подружка. Он мужчина. Мой мужчина. И я интересую его как женщина, а не как "товарищ и сестра". В первый раз меня шокировало, когда он начал прикасаться ко мне так. Но ведь мы взрослые люди, и зачем же скрывать от себя собственную сексуальность? Делать вид, что ее нет? Мы же медики, и уж это должны понимать. Физиологию давно сдали.

Он прав. Но так гораздо труднее терпеть… до свадьбы. А если подумаешь, что и свадьбы-то, скорее всего, не будет… Ведь не заметно, чтобы он стремился хотя бы к помолвке. И вообще, я еще не знаю, хочет ли он связать со мной свою судьбу. Потому что из его приставаний очевидно, что да - он хочет, чтобы я стала его женой. Но из всего остального его поведения… за все время он ни разу не подарил мне цветы. Никуда не пригласил, кроме своей бани. И вот сегодня даже, в такой день - его нет, он где-то… или с кем-то другим.

Но ведь не расскажешь это Тавите… Как говорить о таком?

— Понимаешь, я не знаю, как он относится ко мне. Любит ли он меня. Чего он вообще хочет от наших отношений… от меня.

Тавита сочувственно положила руку мне на плечо.

— Ну ничего, Крис… Это выяснится скоро. Ты не переживай так.

Вечером Ясли были освещены таинственным светом ночника, замаскированного под лампу в хлеву. Сейчас же, при свете дня, уже ничего сказочного не было в этом вертепе, который ежегодно собирали у нас в холле конвиктуса. Младенец в Яслях, тщательно укрытый кусочком белого пуха. Искусно вырезанные лица святой Мари и святого Иоста. Овцы, собаки, пастухи. Я с детства люблю рассматривать вертепы, и строить тоже. Мы с девчонками у себя в комнате тоже собрали маленький вертеп, и даже Вифлеемскую Звезду повесили, сами смастерили из лампочки и тонкого пластика.

Мне особенно нравилась пастушья собака. Черная, с гладкой глянцевой спиной. Я украдкой пальцем погладила ворсистую спинку. Я и живых собак люблю, у нас в детстве была овчарка-риггон…

— Крис, - чьи-то пальцы закрыли мне глаза. Сердце радостно заколотилось. И внутри сразу наступила блаженная умиротворенность - я уже поняла, кто это. Провела пальцами по его ладоням, закрывшим мне глаза.

— Юлиан?

Он рассмеялся, обнял меня за плечи.

— Куда пойдем?

— Не знаю даже… - я задумалась. И опять кольнуло - Йэн обычно не задавал этого вопроса, а сам предлагал что-нибудь. И такое, что я отказаться не могла! Но Юлиан ждал.

— Может, погуляем? Солнце…

— Да ну, холодрыга на улице, - сморщился Юлиан, - слушай, а пошли ко мне? Парни все разъехались, я в комнате один, красота!

Все звучало совершенно нормально и естественно. Только вот почему по спине пробежал такой холодок? Я боюсь? Но чего?

Ведь это Юлиан, мой родной человек, что может случиться плохого?

Какое-то ханжество - будто и остаться наедине нам нельзя!

— Пойдем, - решительно сказала я, отметая сомнения.

Интересно в мужском конвиктусе. Я не была ни разу. Пожалуй, у нас гораздо уютнее. Ну понятно - они же не вяжут салфеточек и не вышивают картинки. Только обычное Распятие на стене, и еще один календарь висит, распахнутый на последней странице. На календаре - известная киноартистка Лейна Касс, в роскошном узком бордовом платье. Красавица…

А так - аккуратно, койки тщательно заправлены, порядок. Я присела к столу. Юлиан достал откуда-то пузатую бутылку.

— Это что?

— Карское, - сообщил он, - вчера не выпили. Ну что, налить немного? За встречу.

— Налей, - согласилась я, - сказал бы, я бы закуски прихватила. Мы столько вчера наготовили.

— У меня тоже есть, хотя и немного.

Он достал шоколадку. Фольга захрустела, раскрывая темные глянцевые дольки.

Мы выпили - за встречу. Я положила дольку шоколада в рот. Все равно, чем заниматься, что есть, что пить… Лишь бы сидеть и смотреть в это ласковое, родное лицо.

— Как Рождество встретил? - спросила я вскользь.

— А… так себе. Мы с парнями договорились отмечать в парусном клубе… Но было скучновато.

— Ух ты, а ты что, занимаешься парусным спортом?

— Да нет, - засмеялся Юлиан, - мой друг занимается. Но я так хожу иногда… Мы там посидим, выпьем с ребятами. За жизнь поболтаем. Просто такая тусовка.

Вино сразу ударило в голову. Крепкое… Или это близость Юлиана так влияет? Он положил ладонь мне на руку.

— А что меня не взял? Мы с девчонками вчера отмечали. Или у вас там мальчишник?

— Да нет, девушки есть. Но я подумал, ты же еще там никого не знаешь… и тебя никто. Может не очень хорошо получиться.

Тогда мог бы и не ходить, остался бы со мной, кольнула обида. Но уже как-то смутно, без злобы.

— Еще? - Юлиан разлил вино.

— Что-то мы быстрый темп взяли, - после второго бокала в голове радостно зашумело. Юлиан сидел близко-близко ко мне. Мы говорили о каких-то пустяках. Чем заняться на каникулах? Кажется, новый фильм начнут на той неделе показывать, исторический, про хавенов. Какие зачеты еще надо досдать? Не помню уже. Почему-то Юлиан стал убеждать меня "выпить по-хавенски", вроде, хавены так пили, когда хотели закрепить родившуюся дружбу, "по-братски". Это значит, мы должны сплести наши руки с бокалами и так пить. Мы попробовали, но я была уже слишком пьяна и пролила полбокала на Юлиана. Мы захихикали. Юлиан сказал, что так ничего не выйдет, и я должна сесть к нему на колени. Я вскочила на него, и мы выпили "по-хавенски". Какое-то время ничего не происходило, и я сквозь шум в голове ничего не могла понять, я вцепилась в шею Юлиана, повисла на нем, и мне было так хорошо… И вдруг снизу подо мной начало что-то твердеть и набухать. Я не сразу это заметила, и сначала было как-то даже смешно, что нечто давит на мою задницу снизу, а потом я вдруг поняла, ЧТО это такое. И рванулась, даже голова прояснилась слегка. Но Юлиан удержал меня в объятиях.

— Ты что, глупенькая? - ласково спросил он. Мое сердце колотилось, как у воробья. Юлиан не стал ничего говорить, его губы прикоснулись к моим, и мы замерли в поцелуе… Так здорово еще ни разу не было! Может, потому что сознание затуманено алкоголем. Я поплыла, ни о чем не думая, ловя потоки, пронизывающие тело, от его губ, от его рук… Рук, проникающих все ниже, все глубже. Мне было несказанно хорошо, и лишь какой-то одинокий зуммер тревожно пищал внутри, но я говорила ему, что ничего же особенного не происходит, и раньше так уже было, и все будет хорошо, нормально, вот сейчас мы остановимся… Я знала точно, что остановлюсь. Поэтому зуммер мог и не пищать. Я же не ребенок и могу себя контролировать… И Юлиана могу контролировать. Он такой чудесный, такой славный… ну не может же все это быть плохо! Ведь это любовь…

В какой-то момент мне стало по-настоящему страшно. Но мы уже непонятным образом оказались на кровати. И Юлиан прижал меня так, что и не пошевелиться, и уже не просто его руки бродили где-то там внизу, а вдруг я почувствовала, что одежда там, снизу, куда-то исчезает, сползает, и холод обнаженной кожи, и скользящие нестерпимо сладкие руки Юлиана… И снова я ощутила твердое и горячее, острое, как наточенный кол, у своего бедра, и тогда мигом все прошло. Никакой радости и никакого наслаждения, я просто поняла, что происходит, и рванулась молча, страшно, изо всех сил… не дай Бог закричать! Не дай Бог увидит кто-нибудь…

— Ты что, Крис? Ты что? - бормотал Юлиан. Я зашептала, обливаясь слезами.

— Не надо! Не надо, пожалуйста!

— Ничего… не бойся… - он мягко, но сильно прижал мне шею, еще чуть- чуть - и передавит сонную, и я потеряю сознание, и как-то очень умело раздвинул мои бедра коленом, почему же я так мало занималась кьянгом, он сильнее меня, он гораздо меня сильнее, я ничего не могу сделать. От этого предательства, от насилия я начала истерически рыдать - но тихо, потому что не дай Бог, кто увидит… И в какой-то миг дикая боль пронзила меня.

… Наконец Юлиан отпустил меня, и я поспешно, дрожащими руками, натянула белье. Юлиан покрывал мое лицо поцелуями, гладил меня ласково.

— Милая, - прошептал он, - ну ничего же страшного? Ну чего ты испугалась?

Что-то происходило во мне. Менялось что-то. Ведь я теперь - женщина, вдруг мелькнула поразившая меня мысль. Не девочка. Я стала совсем другой. Это он сделал меня другой.

Злость проходила постепенно. Тело мое казалось необыкновенно наполненным… насытилось. Да, внутри еще что-то болело. Но это необходимо, это ведь со всеми происходит рано или поздно. Иначе не стать настоящей женщиной. Да, Юлиан меня почти изнасиловал. Но ведь иначе я бы никогда на это не согласилась… я ведь дура… И не стала бы вот такой. Как сейчас. У меня не было бы этого опыта. А так - он действовал решительно… как мужчина. И он ведь по сути прав.

Ему лучше знать.

Но ведь это грех… это страшный грех.

— Юлиан, - прошептала я, поворачивая к нему лицо, залитое слезами, - как же мы теперь… ну как? Как на исповедь?

Юлиан сел, стал застегивать молнию на своих штанах. Взглянул на меня - слегка отчужденно.

— Ты сама должна понимать, Крис… Не маленькая. Грех, не грех… кто в этом разберется? Ты что, точно знаешь Божью волю? Или может, священник знает? В общем, смотри сама… насчет исповеди.

— Крис, нам поговорить надо.

Вики сегодня ушла на какое-то мероприятие для первокурсников. Надо было и мне уйти. Так ведь и знала. Тавита все время косится на меня последнее время. Но Юлиан сегодня дежурит в больнице.

Просто полежать. Мне так хотелось просто полежать, не двигаясь, ни о чем не думая, под одеялом. Господи, до чего же все надоело…

Я медленно повернулась к ней. Тавита сидела у стола со своими учебниками.

— Ну что?

— Крис, с тобой происходит что-то. Тебе плохо, мне кажется…

Когда кажется - крестятся, подумала я, но это было грубо и нехорошо.

— Да нет, - ответила я вяло, - просто так… депрессия какая-то. Зима, наверное. Долгая зима в этом году.

— Ты и не причащалась в это воскресенье. Кризис веры?

Мы привыкли делиться друг с другом своими кризисами веры, сомнениями и всем прочим. Но у меня сейчас не было проблем именно с верой.

Да и почему они должны быть?

Священник только человек. Церковь с ее канонправом тоже состоит из людей. Откуда люди могут знать точную волю Господа? Толковать ее? Это излишняя дерзость…

Может, кстати, это вообще у нас все от гордыни. Совершенными быть хотим. Безгрешными. Истязаем себя. А честнее было бы признать свою грешную природу… как я вот сейчас признала. От человеческого, биологического - не убежишь.

Но как объяснить это Тавите? Она же фанатик, точно такой же, какой я была полгода назад.

А что ей остается, если человек, которого она любит, за полтора года лишь один раз был в отпуске, с ней? Да и то - они считали, что им разрешены только скромные поцелуи.

Правильно - сублимировать накопившуюся энергию.

Все эти мысли промелькнули очень быстро и, возможно, как-то отразились на моем лице, но я ответила вяло.

— Да исповедаться не успела. Задержалась на радиологии в субботу…

Тавита покачала головой. Я поняла, что она не верит мне. И то - раньше я всегда успевала исповедаться. С отцом Тимо у меня отношения близкие… были… я могла прийти и в неурочное время.

— Да это ладно, - сказала Тавита, - просто ты вот уже месяц, наверное… или даже с Рождества - ты какая-то в воду опущенная ходишь. Ну может, если ты поделишься, легче станет?

А интересно, если в самом деле рассказать - она пойдет доносить? Может, и не пойдет. Посмотрела на нашу трагедию с Агнес… Но я просто не хочу наваливать на нее эту ответственность. Связывать. Легче ничего не знать.

— Из-за Юли? - спросила она прямо. Я пожала плечами.

— Ну я понимаю, он,конечно, козел… Ничего не говорит. Играет на твоих чувствах… А ты, кажется, втюрилась в него еще сильнее, чем в Йэна.

— Да, - сказала я, - сама удивляюсь. Йэн такой положительный… а таких чувств не было.

А осталась - одна злость, подумала я про себя. В самом деле, как подумаю в последнее время про Йэна, так начинаю прямо его ненавидеть. Весь такой совершенный, правильный, всегда уверенный в себе и в своем деле… Просто нечеловечески правильный. Нереальный.

— А я его видела, кстати, - сказала Тавита, - вчера. Хотела тебе сказать. Видела у главного корпуса.

— Странно… - пробормотала я, - что ему здесь делать-то?

В общем-то, район у нас отдаленный, мы на отшибе. Нет серьезно - что он мог здесь забыть?

— Он стоял и смотрел на дверь. Два раза я его видела. Ходила в библиотеку. Вышла через двадцать минут - он все еще стоит и смотрит. Только в отдалении, я срезала через угол, мне надо было к морфокорпусу, поэтому я его заметила. Он около памятника стоял, незаметно так.

Тавита помолчала и добавила.

— Я хотела подойти. Но потом подумала, а зачем?

— Да, действительно… - пробормотала я.

(Это он меня искал… может, посмотреть на меня хотел. Он же не мог просто так сдаться - и все. И плюнуть не мог, ведь он же меня любил… любит…)

— Тавита, - спросила я тихо, - а когда это было?

— Около шестых где-то.

Я прикрыла глаза. Около шестых. Мы с Юлианом заходили в буфет в главном корпусе, перекусить. Я могла, в принципе, его увидеть, но мы шли с другой стороны, а Йэн - он все-таки разведчик, и если Тавита говорит, стоял незаметно, значит, незаметно.

И он меня, значит, видел. Юлиан всегда меня обнимает за талию, когда мы идем вместе. Ну только при виде патруля, конечно, делает вид, что ничего такого не было. Мне это нравится, приятно, и вообще… почему мы должны что-то скрывать?

Я вообще не помню точно, когда мы там были, может, немного раньше? Нет, не вспомнить уже. Да неважно это, чего я так волнуюсь?

— Давай уже помолимся, - сказала Тавита, - время…

Я встала

Отврати лицо Твое от грехов моих,

И изгладь все беззакония мои.

Сердце чистое сотвори во мне, Боже,

И дух правый обнови внутри меня…

(пс. 51(50)

Тавита стояла чуть впереди меня, и я видела ее напряженную узкую спину, склоненную каштановую гривку волос. Она говорила монотонно, глядя в книгу:

Скоро услышь меня, Господи:

Дух мой изнемогает;

Не скрывай лица Твоего от меня,

Чтобы я не уподобился нисходящим в могилу.

Я подхватила, и было немного странно и даже противно слышать свой голос, правильно интонирующий и чуть взволнованный.

Даруй мне рано услышать милость Твою,

Ибо я на Тебя уповаю.

Укажи мне путь, по которому мне идти,

Ибо к Тебе возношу я душу мою…

(пс 143(142)

Укажи мне путь, Господи, подумала я, не вникая в смысл того, что дальше говорила Тавита, и что механически повторяли за ней мои губы. Укажи мне путь! Может, я неправа… наверное, я неправа, наверное, так, как я, нельзя, не надо. Но ведь я же все равно верю в Тебя и люблю Тебя! Даже если я очень плохая… я просто никто. Пожалуйста, Господи, открой мне Твою волю!

Тавита слегка подтолкнула меня локтем. Оказывается, мой слух зарегистрировал ее последнюю фразу "Христос умер за наши грехи", но вот ответить я уже не смогла.

— И воскрес для нашего оправдания, - быстро сказала я.

Тавита отвернулась и продолжала молитву.

Мне приснился Йэн.

Мы шли с ним вдоль какой-то набережной. Не здесь. В незнакомом месте совсем. Мы шли вдоль моря. Слева море, справа - город, уходящий вверх, к горам, и все это - в непонятной дымке, неясно, нерезко. Да я и не обращала внимания на окружающее. Потому что мне было хорошо во сне. Как будто ничего не случилось. Все - как прежде. Мы идем с Йэном, моя ладонь в его руке, а так - почти не касаемся друг друга, и он что-то говорит мне. Озабоченно так. Планирует что-то, размышляет. Я отвечаю. Не запомнилось ни одного слова. Только ощущение. Йэн - мой хороший, мое счастье, с ним так надежно, легко, с ним всегда знаешь, чего ждать… И ничего не случилось больше, и никого больше нет. Только я и он. Навсегда.

Мы смеялись над чем-то. И шли вдоль тихо волнующегося моря, и еще там были темно-зеленые диковинные растения. А потом мы увидели каменную синюю уродливую птицу на постаменте, сумрачно глядящую в море. Птица была похожа на ворону, немного смешная и нелепого яркого синего цвета. На этом я проснулась.

Ощущение сна осталось со мной. Светлое, легкое ощущение. Несколько минут я даже улыбалась, сама не зная, чему. Стала вспоминать сон, и тут уже сообразила, что все не так, что Йэна больше нет, что Йэн оказался… не тем, за кого я его принимала… точнее, я ошиблась в нем. Что это былое счастье - иллюзия. И вспомнила настоящее, Юлиана, и от этого настоящего то, прошлое, тихо и незаметно рассеялось. Я встала и начала одеваться.

Мы прочитали утренние молитвы, позавтракали, посмотрели новости. Про Илайни ничего не показали, зато подробно рассказали про скантийскую агрессию в Хол, и про сопротивление холийских партизан. Хол захвачен полностью, мы с Тавитой подумали и решили, что наверное, он так и останется скантийским, территориально уж очень близко к Сканти. Наши вмешиваться не будут. Но однако какая наглость! Наша страна помогает, конечно, другим, но никогда не прибегала к прямой открытой агрессии и захвату. Показали центр нанотехнологий, только построенный в Урби-Люксе. Мы очередной раз поговорили о том, что прогресс идет слишком быстро, и все, что мы учим сейчас, лет через десять станет совершенно не нужным. Как специально, тут же показали сообщение по фармаиндустрии. Производство наркотических анальгетиков налажено у нас прекрасно, и склады забиты, даже уже некоторое перепроизводство. Между тем в Анграде разрабатывают принципиально иной подход к обезболиванию и наркозу, точечное воздействие прямо на болевые проводящие пути и центры мозга. Нам что-то такое говорили на клинической фармакологии, я думала, это из области фантастики…

Я убрала посуду, поскольку моя очередь. Надела медицинский костюм, спарвейк сверху - холодновато еще - и побежала на кафедру клинической иммунологии, где у нас как раз идет блок.

Мы изучали то, к чему подготовились дома - приобретенные иммунодефициты. Занимались в кабинете, потом пошли в отделение. Трое больных, все взрослые. У одного вирусный иммунодефицит, особенно интересно. Лечение начато уже на онкостадии, больного готовят к пересадке костного мозга. Нас к нему, конечно, не подпустили, так, посмотрели через стекло. Вероятность летального исхода около 30 %. Жаль, конечно, еще не старый мужчина, всего 52 года. Инфекцию подцепил в Илайни, в тропиках. У нас-то это заболевание почти не встречается.

После блока я отправилась в библиотеку. Зачем-то сделала крюк и прошла мимо памятника (заложен в год основания нашей Школы, посвящен Иосту Видайре, знаменитому врачу-хавену, который создал сыворотку от черной лихорадки, причем опыты ставил на себе). Сама не знаю, почему мне хотелось там пройти, не думала же я, что Йэн опять там стоит? Да если бы думала, то не пошла бы. Я села писать историю болезни и провозилась два трислава. Потом отправилась на обед. Потом на лекцию по военке. Я надеялась на лекции увидеть Юлиана, надеялась и предвкушала, но там его не оказалось. Подавив разочарование, я старательно записывала - про медицинскую сортировку на медпункте центурии, про транспортировку раненых. После лекции сегодня у меня тренировка по кьянгу. Значит, если я увижу Юлиана, то только вечером… с ума сойти. Мир стремительно серел и терял краски. Настроение портилось.

… И вот так всегда. Ведь я люблю его! Люблю на самом деле! Наверное, с Йэном - это была не любовь. Расчет, желание выйти замуж, быть как все. Ну… дружба, да. С ним было интересно. Но это не любовь.

Потому что я же не сходила вот так с ума, когда он не появлялся - пусть даже два, три дня. У него всякое бывало, он иногда и спит ведь на работе. Такая служба. А сейчас… Я почти все время хожу несчастная, мне ничего не хочется делать, жить не хочется - потому что Юлиана нет рядом. А вечером он, скорее всего, будет отсыпаться, он же дежурил… и на блоке наверняка был, блок пропускать - себе дороже. Вечером - или отсыпаться, или учить. Но это все равно… я пойду к нему в конвиктус, если там Рэс дежурит, мы с ним договорились. Я просто посижу рядом. Буду смотреть, как он работает или спит. Буду осторожно перебирать пальцами его жесткие кудри. Смотреть в его лицо… Тьфу ты, опять плакать хочется. Господи, да почему же я так страшно, так безумно люблю его? И почему мне кажется, что все это кончится очень плохо… смертью… Да, смертью, но я все равно не могу без него. Лучше смерть, лучше даже ад, чем без него…

Я выскочила из главного корпуса, и сразу сердце мое забилось облегченно и свободно. Он здесь.

Все кончено, все плохое позади. Он здесь, улыбается… ждет меня. Ведь он меня ждет?

— Привет, Крис!

Такой нежный взгляд.

— Привет… - бормочу я, коротко пряча лицо у него на груди. Он быстро отстраняет меня, берет за руку. Это правильно - Юлиан всегда осматривается кругом. Как бы кто не заметил нашего неприличного поведения. Мы сбегаем по ступенькам.

— У нас сейчас Карий дежурит, - говорит Юлиан озабоченно, - пошли в лес? Хоть прогуляемся. Погода хорошая.

Смутно, поверхностно мелькает мысль о тренировке по кьянгу, мелькает и тут же уходит вглубь.

— Идем, - радостно соглашаюсь я.

Все снова хорошо. Все вернулось. Юлиан со мной. Мой любимый. Мое счастье.

И опять - не так, как раньше.

Раньше, рядом с Йэном, зрение становилось острее. Я четко видела верхушки деревьев в лазури, и слух тоже - я различала неслышный ультразвук в пении птиц, мир становился объемнее, полнее, радостнее. Казалось - оттолкнись ногой от земли, и взлетишь.

Вспоминать об этом не хочется. Все это оказалось ложью.

Сейчас я не вижу мира, не слышу птиц. Все, что я чувствую - струящееся тепло, такое родное, такое блаженное. Весь мир заслонило лицо Юлиана. Все ощущения - тепло его руки. Я живу только им. Только в эти блаженные минуты его присутствия. Беседка. Но она больше не причиняет мне боли, и эта надпись на мокром от истаявшего снега столбике - "Маркус + Рита" - ни о чем мне больше не говорит. Юлиан приближается ко мне, и вот я уже в нем, и он во мне, наши губы - единое целое, мир медленно переворачивается. Голова кружится, но мои пальцы вцепились в тонкий изрезанный столбик беседки, словно он еще может чем-то помочь, спасти… от этого сладкого и неминуемого, от этого добровольного моего падения… да почему падения?

В любви нет греха. Сам Спаситель прощал женщин, которые любили. Ведь это же любовь… не знаю… во всяком случае, я же люблю Юли… Его руки движутся под моим спарвейком, под скетой… Они нежно стискивают мои… это очень приятно, но думать об этом - противно. И они проникают ниже. Лучше не думать, совсем… Мне нестерпимо стыдно. Так стыдно, что никакого удовольствия нет… Юлиан совсем близко, он так часто дышит. И мне там, внизу, очень холодно. Сзади холодно, потому что он стащил с меня одежду, а ведь сзади ничего, кроме ледяного мокрого дерева. Неужели обязательно это, прямо сейчас и здесь? Ну я понимаю, мы уже неделю почти не… не делали этого. Негде, некогда. В конвиктусе везде люди, в комнате - товарищи. Да, я люблю тебя, Юлиан, но… Я пытаюсь вырваться, пытаюсь что-то сказать. Юлиан нежно сжимает меня и закрывает мне рот поцелуем. Ладно, ладно… я понимаю. Мужчинам это необходимо.

Юлиан стоит, откинувшись на столбик беседки, тяжело дышит, лицо его раскраснелось, ширинка расстегнута. Я поспешно натягиваю одежду, завязываю, застегиваю… Все, слава Богу. Юлиан тоже застегивает ширинку и снова обнимает меня. Теперь хорошо. Теперь все хорошо. Мы стоим обнявшись, как единое целое. Неподвижно. Сквозь нас струится тепло.

— Глупенькая, ты что плачешь?

— Не знаю, - шепчу я. Рука Юлиана стирает слезы с моих щек.

— Мне очень хорошо с тобой.

— Мне тоже, - отвечает Юлиан.

Я могу умереть за это счастье. Мне бы хотелось умереть прямо здесь и сейчас, потому что это и есть счастье, это и есть любовь… И пусть говорят все, что угодно. Они просто ничего не понимают и никогда не поймут.

Мне ужасно нравится Элис Банрай. Я уверена, что она - лучший врач не только детского, но и всей клиники. Да, некоторым она кажется резкой и ехидной, но зато какой профессионал… И как относится к курсантам! Обожаю дежурить с Банрай.

— Дейлори, когда закончите записи, посмотрите в третьей палате, там сегодня поступил мальчик, потом мы с вами обсудим. Его карту пока смотреть не надо.

— Хорошо.

Я поспешно закончила температурную кривую. Вывела данные на печать. Не понимаю, почему обязательно нужно хранить истории болезни в бумажном виде… Ну да, у нас консервативная профессия, но такие-то пережитки зачем? Принтер противно заскрипел. Банрай уставилась в свой монитор, напряженно размышляя над чем-то. Юлиан сказал бы: "если человек, которого вы особенно уважаете, над чем-то глубоко задумался, скорее всего, это раздумья об обеде". Ну да. Но у Банрай вполне может оказаться, что она и в самом деле думает о сложном пациенте. Я сложила отпечатанные листки в папку. Мимоходом глянула в зеркало - что-то странное с лицом, под глазами опять круги, а ведь я выспалась, вроде бы. Поправила круглую врачебную шапочку на волосах - нам на третьем курсе уже можно носить такие. Пошла к третьей палате.

— Кто здесь новенький? - мальчишки резались в незнакомую мне компьютерную стратегию, один из них неохотно оторвался от монитора, подошел ко мне.

— Я.

Больному было лет 12, самый ершистый возраст. Темные хитрые глаза, волосы ежиком.

— Я доктор Дейлори. Мне нужно тебя осмотреть.

Банрай это любит - подсунуть больного, ничего не объясняя. Попробуй осмотреть и самостоятельно поставить диагноз. Но и я люблю такие задачки.

— Как тебя зовут?

— Тимо.

— Раздевайся.

Мальчишка засопел и неохотно стал стягивать больничную пижаму.

— Ты из какой школы?

— Из святого Лоренса.

— А почему сюда попал? Что с тобой случилось?

— Живот болит, - буркнул Тимо.

При внешнем осмотре ничего особенного не было видно, если не считать розоватых подживающих полосок на спине и ягодицах - из деликатности я не стала спрашивать о них, ясно же, мальчишки часто зарабатывают неприятности на задницу.

— Сейчас болит?

— Не, сейчас нет.

— А когда?

— Ну когда поем… не всегда.

Я включила свет. Что-то мелькнуло в темных глазах мальчика. Я подвела его ближе к лампе. Ну точно. Желтоватые склеры. Теперь мне казалось, что и кожа отливает желтизной. Не поймешь по нему - смуглый.

Я порадовалась за себя - не каждый ведь курсант так запросто увидит такую слабо выраженную желтуху. Заглянула в рот - точно, и на слизистых все хорошо видно. Уложила мальчика и стала пальпировать живот. Он запищал. Ну точно, печень увеличена и болезненная. На пару пальцев увеличена.

— Устаешь быстро?

— Не знаю, - сказал Тимо, - наверное.

Больше, правда, мне ничего обнаружить не удалось. Желчный пузырь, кишечник - все в пределах нормы. Заодно я прослушала сердце и легкие, и тоже ничего не нашла. Единственное, что я выяснила - проблемы с печенью начались у парня не больше недели назад. Кроме того, его иногда тошнит. Больше ничего особенного добиться не удалось.

Банрай выловила меня через пару триславов - я как раз заполнила документацию на сегодня.

— Посмотрели новенького?

— Да.

— Что скажете? - поинтересовалась она, - предварительный диагноз?

Банрай мягко увлекла меня в коридор, на кресла, предназначенные для отдыха больных. Я села и задумалась, сложив на коленях только что отмытые руки.

Так-то ясно, но диагноз вот так сформулировать…

— У него печень увеличена… - начала я, - желтуха… боли в животе после еды. Тошнота.

Банрай одобрительно кивала.

— Формулируйте, Дейлори.

— Ну… если предварительно. Без анализов… Гепатит неясной этиологии, - ляпнула я. Банрай вздохнула.

— Как будете уточнять диагноз?

— Ну сначала общий анализ крови - на гемолиз. Хотя вообще-то у него печень увеличена и болезненная… Потом биохимия - конъюгированный и неконъюгированный билирубин крови. И это… аминотрансферазы. Потом УЗИ - посмотреть надо состояние сосудов и протоков печени, ну и опухоль исключить, - я задумалась.

— Думайте, Дейлори… - подбодрила меня врач. Господи, что ж там еще? Определить вид гепатита…

— Иммуноферментативный анализ на вирусные маркеры… Ну и надо узнать у школьного врача, не было ли контакта с больными гепатитом и приема гепатотоксических препаратов. И вообще… анамнез жизни, не было ли раньше желтухи, врожденные заболевания исключить.

— Угу… угу. Еще какой анализ можно сделать?

— М-м…

— Думайте, Дейлори… Я понимаю, что в школе вас думать не учат, но тем не менее, голова врачу нужна не только для того, чтобы в нее есть.

— Э-э… анализ на антиаллергические антитела…

— Уже лучше, - похвалила Банрай, - ну а теперь я вам расскажу об этиологии. Вы этого не знаете, потому что не умеете собирать анамнез…

— Доктор Банрай!

— Да?

— Ему же двенадцать лет - он только мыкает, не знаю, и все.

— Дейлори, если человек умеет находить контакт с больным, он может правильно собрать анамнез и у пятилетнего ребенка. Вы этого не умеете. Но вы небезнадежны, поскольку все-таки что-то учите иногда. Так вот, - Банрай сделала паузу, - ваш пациент получил поражение печени сразу после перенесенного острого отита. Отит лечили…

— Антибиотиками, - покорно сказала я, понимая, что паузу надо заполнить.

— Правильно. Капомиксом.

— Гепатотоксическое побочное действие?

— Совершенно верно. Плюс наследственная отягощенность - у отца мальчика и его тетки был цирроз. Мальчик попал к нам с токсическим гепатитом. Кстати, Дейлори, вообще-то уже время ужина. Пойдемте?

Мы направились в ординаторскую. Я тихо гордилась про себя тем, что даже заслужила нечто вроде похвалы. У Банрай это очень не легко. Про контакт - ерунда, пацан есть пацан, он не будет излагать все, как на бумаге. И на практике я бы в первую очередь затребовала отчет школьного врача, все ведь внесено в его карту. Но я ведь практически правильно поставила диагноз! Еще до всяких анализов.

Банрай достала две пластиковые коробки с ужином - нам доставляли их из больничной кантины. Протянула одну мне. Поставила чайник. Мы сели рядом за стол. Я чувствовала, что Банрай горит желанием чем-то со мной поделиться.

— Можно мне посмотреть анализы мальчика?

— Нужно, Дейлори. Обязательно. Что я хотела вам сказать…

Я раскрыла свою коробку. По случаю Великого Поста на ужин были картофельные мялки с тушеной капустой. Я быстро перекрестилась. Банрай тоже прервала свою речь и пробормотала про себя молитву.

— Так вот, Дейлори. По поводу антибиотиков. Они были созданы хавенами уже семь веков тому назад, воссозданы после пандемии снова… За это время, конечно, антибактериальная терапия шагнула вперед, не спорю… Но тем не менее, антибиотики изжили себя. У вас уже идет клиническая фармакология?

— Началась… вообще-то она больше на последнем курсе.

— Так вот, проблемы антибиотиков - не только в том, что бактерии в ответ эволюционируют, и мы, по сути, продолжаем безнадежную битву, пытаясь в ответ на каждое эволюционное ухищрение придумать новый антибиотик. Проблема еще и в том, что это - вещества, бьющие по всему организму. Удар попадает туда, где у пациента слабое место. Вот у Тимо Клейрана - в печень. Часто это аллергии. И всегда - практически всегда, Дейлори, - антибиотики глушат собственный иммунитет больного. Медикаменты нового поколения… - она встала за чайником. Я поспешно поставила на стол стаканы.

— Это всякие… биомодуляторы? - робко спросила я.

— Да. Всякие. Именно, как вы выразились, всякие биомодуляторы. Сейчас много говорят о нанотехнике. Да, это будет прорыв. Но фармацевтика никуда не денется. Вы представляете механизм действия биомодулятора? В общем случае?

— Ну… мы этого не проходили, но конечно, я читала, это же интересно. Биомодулятор - это вещество, которое стимулирует работу собственных систем организма.

— Да, это очень общий ответ, но тем не менее. Вот в случае острой инфекции мы могли бы применить иммуномодулятор, и он усилил бы - в зависимости от случая - либо Т-клеточный, либо гуморальный иммунный ответ, и через несколько часов отит был бы излечен. А есть, например, модуляторы роста… те самые эмбриональные вытяжки, которые способствуют быстрому и заметим - дифференцированному росту тканей. В травматической медицине и в военной это незаменимо. Кроме того, мы можем получить возможность выращивать органы ин витро, либо регенерировать ампутированные конечности.

— Это то, что в Сканти уже получают… из тканей эмбрионов?

— Да, - лицо Банрай снова сделалось презрительно-гневным, и я порадовалась, что в этом случае гнев направлен не на меня, - это, конечно, этически недопустимо. Кроме того, это не совсем то. Видите ли, в Сканти они нашли слишком простое, зато - заметим - коммерчески выгодное решение. Они выращивают клонированного эмбриона до стадии 4-6 недель, а затем убивают его и извлекают нужные органы. Отвратительно! И эти органы, как генетически идентичные, трансплантируют реципиенту. Да, это решение многих проблем, но оно, прежде всего, крайне неэтично, мы не можем убить одного человека, чтобы спасти другого. И кроме того, это всего лишь промежуточное решение. Его используют лишь потому, что в Сканти все решают деньги, и это выгодно продать за деньги. Вообще товарно-денежные отношения на определенном этапе начинают тормозить прогресс. У нас все иначе. Наши ученые уже нащупали принципиальную возможность синтезировать эмбриональные факторы роста. Вопрос лишь в массовом производстве. То есть этот вопрос скоро будет решен. Вы, Дейлори, будете лечить иначе, чем мы привыкли.

— Вы тоже, - сказала я, обнаглев.

Банрай слегка улыбнулась.

— Ну да. Я тоже еще не собираюсь на отдых. Вы уберете тут, Дейлори? И потом подойдите в процедурную, я хочу сегодня поменять катетер у Лиранти, вы мне поможете.

Элис, выпрямившись, зашагала к двери. Взялась за ручку, обернулась.

— Да, и посмотрите обязательно анализы мальчика.

Я вообще-то люблю звонить предкам. Но в последнее время это превратилось в нудную обязанность. Мама, со свойственной ей проницательностью, все время что-то подозревает, и я чувствую себя как на допросе в инквизиции.

Рано или поздно, конечно, надо сказать правду… Не всю. Насчет Йэна.

— Ты хорошо выглядишь, - сказала я. Мама на экране выглядела действительно моложе своих лет. Ей уже почти 60, я поздний ребенок, младшая. Пестрый вязаный спарвейк ей очень шел.

— Да брось ты, - сказала она, - просто волосы покрасила.

— Да, действительно, я и не заметила.

У мамы волосы темно-русые, я-то пошла в папу, он блондин. И сейчас мамины волосы были чуть рыжеватыми, но без малейшего следа седины.

— А папа где?

— Папа в командировке в Юдее, - ответила мама, - там на плотине ерунда какая-то. Вызвали разбираться. Слушай, Кристи, что-то ты совсем звонить перестала. Не ладится что-нибудь?

— Да все хорошо… - я задумалась. Особых достижений в последнее время не было, до зачетов еще далеко, но в самом деле в учебе все шло, как обычно неплохо, - просто нам сейчас задают много очень. Работы много.

— А как Йэн? - спросила мама. Я закусила губу.

Нет, надо решиться… когда-то надо…

— Мам, мы расстались с ним. Я не говорила тебе. Еще осенью.

Я поспешно опустила взгляд. Не хотелось видеть, как мамино лицо меняется, от удивления к расстройству и даже ужасу.

— Почему?!

Интонация сказала мне все. Мама любила Йэна и мечтала о нашей свадьбе.

Я вздохнула и выдала заготовленную версию.

— Я поняла, что он не любит меня. И потом, он очень много работает. Я не хочу такой жизни.

Повисло молчание. Потом мама сказала.

— Дочь, ты ошибаешься. Он тебя очень любит.

Стилос, который я вертела в пальцах, сломался с хрустом.

— Все равно…

— Ты не любишь его, - сказала мама полувопросительно.

— Да, я его не люблю.

Мама, кажется, уже брала себя в руки. Она замечательно умеет брать себя в руки.

— Ну ладно, Крис. Дело твое. Но зря. Очень зря. Теперь ты одна?

— Нет, - сказала я, - мы дружим с одним мальчиком из нашей школы. Он тоже на третьем курсе учится…

Дискон у нас установлен в коридоре. В комнату я заходить не стала, и так уже опоздала - надеюсь, Юлиан ждет. Не может не ждать. Сбегая по ступенькая, я поймала себя на том, что радуюсь - мы не останемся с ним наедине сегодня. Наверное, это глупо, но я боюсь того, что происходит, когда мы остаемся наедине. Лучше бы этого совсем не было. Интересно, а как я замуж собираюсь? Какой замуж, сказал мой внутренний голос. Да… - я застыла на месте. Не будет никакого замужества. И семьи не будет. И детей. И никакой жизни и счастья тоже не будет.

Я вцепилась в перила. Да что же это за кошмар такой… Все последние месяцы. С того момента, как мы с Юлианом… как мы стали близки. Я только и ощущаю этот кошмар. Интуиция. Женская интуиция. Я точно знаю, что все это не кончится добром. С Юлианом… наверное, я так страшно, так сильно его люблю, что такая любовь просто не может кончиться чем-то обыденным - семейным счастьем, хэппи эндом, нет… Эта любовь танцует со смертью, и она кончится только одним - смертью. И не что иное, как смерть, я ощущаю тогда, когда мы стоим с Юлианом, и поток тепла пронизывает нас насквозь.

И он тоже это чувствует - все это слишком остро, слишком смертельно, наши чувства слишком высоки и напряжены, чтобы это могло кончиться банальной семьей. Поэтому он и не предлагает мне помолвку. Я зря обижаюсь - он прав.

Нет никаких логических предпосылок к смерти. Нет. Даже если наш грех вскроется, это не смертельный риск. Просто неприятности. Умирать нам незачем. Нет никаких смертельных врагов, никто за нами не охотится. Просто сама эта любовь смертельна.

Пусть! Я вздернула голову и стала спускаться по лестнице.

Если я предстану сейчас перед Богом, и Он скажет мне, что Юлиан в аду, я попрошу, чтобы и мне попасть в ад.

Лучше без Бога - но с Юлианом.

Потому что я люблю. Я люблю его!

Вот он стоит, прислонившись к колонне, стоит и ласково смотрит на меня, мой кудрявый, кареглазый, мой такой красивый…

— Привет.

— Привет.

Так хочется его поцеловать, но нельзя же на людях. Мы чинно беремся за руки.

— Ты что-то задержалась.

— Да вспомнила, что маме надо позвонить. У нее именины сегодня, святая Софи. Ну и конечно, заболталась… думала, быстро.

Мы идем в кантину - так договорились заранее. Поужинаем вместе сегодня. Другого времени не будет - мне на ночное.

— Ну и как мама?

Мы вышли за угол конвиктуса, и Юлиан обнял меня, просунув руки под спарвейк.

— Да ничего, все нормально. Знаешь… я наконец ей сказала, что порвала с Йэном. Что дружу с тобой.

Юлиан хмыкнул.

— Ну и как?

— Расстроилась, конечно. Ну в смысле, не из-за тебя… тебя-то она не знает. Ей сильно нравился Йэн.

— Понятно, - сказал Юлиан, - все-таки инквизитор. Шишка какая-никакая.

— Да брось ты… мирянину в инквизиции сильно не выслужиться. И он же еще только младший инквизитор, рядовой.

— Не скажи, - возразил Юлиан, - у них все равно полномочия есть. Связи. Это не то, что обычный смертный.

Я сама удивилась, но эти слова неприятно царапнули по сердцу.

Как будто я дружила с Йэном из-за этого.

— Нет, - я остановилась, - ты ошибаешься, Юли… поверь мне, ты ошибаешься. Работа у них не дай Боже… сутками. Там не работать, там жить надо. И… опасно тоже бывает на самом деле, не только в фильмах.

Юлиан улыбнулся мне снисходительно, как маленькому ребенку, но ничего возражать не стал. Мы вошли в кантину. Что ж, может быть, я и в самом деле слишком наивна… верю, что инквизиторы служат за совесть, а не за жизненные блага и связи.

Но ведь Йэн - он и в самом деле такой.

Другой вопрос, что это за служба, и нужна ли она - такая… Но уж в корыстолюбии его нельзя заподозрить.

Может быть, Юли по себе судит? Тьфу ты, ну что за мысли у меня?

Мы сели за столик.

— Опять жрать нечего, - сказал Юлиан, - одна капуста. Когда этот пост наконец кончится?

— Гороховая запеканка очень вкусная, - примирительно заметила я. Юлиан раздраженно дернул плечом.

Запеканку он брать не стал, взял себе салата, рагу и жутко дорогие бутербродики с икрой. Странно, что рыбу нельзя, а вот икру можно. Я, кстати, ее не люблю. Меня горох вполне устраивает. И сухое печенье к чаю.

Да и вообще есть не так уж хочется. Хочется смотреть на Юлиана. Кстати, перед едой он не молится. Он вообще такой - отвергает условности. И может быть, он и прав. Я все же перекрестилась на всякий случай. Это наше, женское - лучше перекреститься, мало ли что. Юлиан так красиво ест. Аккуратно, ловко подцепляет овощи на вилочку, и даже жует элегантно. Мне до него далеко, я так не умею. А еще девушка. Я чувствую себя неотесанной рядом с ним. И откуда это у Юли? Учился в обычной школе, мама - технолог на фабрике, папа - хирург. И эти белые манжеты с вышитой строчкой. Как у дипломата. Юли вообще любит одеваться. И мечтает, как бы меня принарядить получше. Правда, пока ничего особенного мне не дарил, да и на что ему - карта студенческая.

Что я хотела ему рассказать? Про Банрай и мальчика с желтухой. Почему-то не хочется. Я потом прочитала рекомендованную Банрай книгу по биомодуляторам. В самом деле, жутко интересно! Может, мне все-таки лучше специализироваться в науке? Заняться разработкой этих модуляторов? Но какой пошлостью это прозвучало бы сейчас!

Рядом с Юлианом.

— У вас детские уже были? - спрашиваю я.

— Не-а… у вас Банрай ведет? Говорят, стерва.

— Да-а… ей палец в рот не клади. У нее зубрить надо, - соглашаюсь я. А о чем поговорить еще? Надо говорить о том, что интересно ему. Странно, я так дико, безумно его люблю, но я не знаю, что на самом деле его интересует.

Я о нем знаю массу вещей - как он одевается, как дышит, как накручивает на палец прядь у виска. Но чем он интересуется? Ну он ударник в оркестре. Занимается кьянгом, новичок, как я - не очень-то это его увлекает, просто мы обязаны заниматься спортом. Специализироваться хочет по профилактической медицине и работать в санатории… Музыку он любит. Современную. Но я в ней ничего не понимаю, и не знаю, как о ней разговаривать - а сам он тоже со мной не говорит об этом.

— Попробуй, - Юлиан засунул мне в рот кусочек бутерброда. Я сморщилась.

— Гадость.

— Ты ничего не понимаешь. Ну… - он засмеялся. Я тоже - чувствуя, как тает мое сердце. Не надо ничего говорить. Никаких интересов не надо, умных разговоров - ничего. Только сидеть рядом, ощущать друг друга. Это - жизнь и счастье.

Жаль только, что все это так скоро кончится…

Пост в этот раз не был для меня настоящим постом - и Пасха не принесла обычной пронзительной радости.

Что поделаешь, теперь я живу иначе… когда-то пора прощаться с детством и детскими праздниками. Я ношу в себе иную тайну, волнующую, прекрасную.

Перед Пасхой все же пришлось исповедаться. Иначе это выглядело бы уж слишком диким. Отец Тимо явно обрадовался, увидев меня.

Встав на колени, я перечислила свои обычные грехи - лень, чревоугодие, сплетни о преподавателях, ложь по мелочам. Отец Тимо кивал. Когда я закончила, он сказал.

— С вами что-то происходит, Кристиана. Вы теряете веру?

Я пожала плечами. Захотелось разреветься, и я стиснула зубы. Только этого не хватало!

— Сядьте, - велел он. Я поднялась с колен и села на стул.

Не хватало, чтобы он меня расколол. Нет, я не боюсь. Есть тайна исповеди, дальше эта информация никуда не пойдет. Конечно, епитимью он наложит будь здоров, но ее выполнение тоже никто не будет контролировать, да и чего этого-то бояться. Но я просто не хочу, не хочу говорить об этом с отцом Тимо! Да и вообще церкви это не касается! Это наше личное дело.

— Вы стали реже исповедоваться. Почему так, Кристиана?

Я пожала плечами.

— Первый раз за три месяца… Нет, по церковным канонам этого достаточно… Но мне кажется, у вас что-то случилось. Может быть, вам нужна помощь?

И снова мне дико захотелось зареветь - так участливо он спрашивал.

Надо быть сильной. Это все ерунда. Хочет меня размягчить… Не твое это дело! Не лезь в мою жизнь и в мою душу.

— Кристиана, - отец Тимо помолчал, а потом сказал очень внушительно, - я не настаиваю… но если вам будет плохо. Если вам понадобится помощь и поддержка - обращайтесь, пожалуйста. Вы знаете, что я помогу вам.

Он указал на пол возле себя, я встала на колени и выслушала разрешительную формулу.

Я даже причастилась на Пасху. Недостойно причастилась. По церковным правилам - недостойно. Но Бог выше правил. Бог есть любовь. Бог поймет и простит нашу любовь.

Мы отстояли ночную службу, унесли домой горящие пасхальные свечки. Тавита и Вики так и светились. Они еще переживали Пасху по-детски, полно и горячо. Весь следующий день праздновали… И для меня был свой праздник - мы ушли вдвоем с Юлианом, бросив девчонок одних, почти вся школа высыпала в лес, устраивать пикники, а мы остались в его комнате, наедине, и мы ели пасхальный пирог, чокались крашеными яйцами и снова любили друг друга…

Вечером пришли его товарищи по комнате, Петрос и Рэн, мы доедали пирог, пили вино, смеялись. Рэн выбрал в сети какой-то фильм, что-то историческое. Я сидела, прижавшись к Юлиану, и нам обоим было абсолютно все равно, что смотреть. Не думаю, что Юлиан открылся соседям полностью, но они не возражали против наших бессовестных объятий. Хотя при них Юлиан все же вел себя скромнее, не совал рук куда не следует, и это меня отчасти радовало.

Я увлеклась фильмом. Фильм был про святого Петроса Карийского*. Монах-хавен, около двухсот лет назад он был в Кари инквизитором. По многочисленным свидетельствам, совершил множество чудес, в том числе, и чудесных исцелений и обращений в христианство. В фильме показали знаменитую сцену, как хавен обратил к Христу сразу целую толпу еретиков-крестьян, тем, что по его молитве собрались тучи и пошел дождь во время засухи. Все это было очень увлекательно. В те времена в Кари все было так, как в древности, еще до христианства - там господствовали биргены, маги, как они себя называли (собственно, когда-то они откололись от ордена хавенов). Крестьяне очень почитали биргенов и целые деревни находились под их влиянием. Меня порадовало то, что биргенов в фильме не изображали злодеями и развратниками - все же не были они такими в реальности. В фильме показали убийство святого Петроса по поручению биргенов, слишком уж он им досадил. И как он полз по каменистой дороге и своей кровью писал "Верую…" Только к концу этой сцены мне почему-то стало противно.

— Надоело, что нам врут все время, - вырвалось у меня.

— Почему врут? - с удивлением повернулся ко мне сосед Юлиана, - это же правда. Святого Петроса действительно так убили. Он действительно писал кровью слово Credo… это мой святой покровитель, - добавил парень. Мне стало неловко.

— Извини, я не хотела обидеть твоего святого. Я не о том. Да, Петрос был святой и все такое. Но ведь и он убивал… этого в фильме не показали. Он подписывал приговоры, как инквизитор, разве нет? Он убивал биргенов…

— Но это война, - сказал парень.

— Да, но понимаешь, нам всегда показывают только одну сторону… Всегда только наши такие молодцы, агнцы и вообще белые и пушистые. А язычники - всегда изверги. Но это же неправда! Почему нам не рассказывают правду? Почему не покажут, как тот же Петрос работал в инквизиции… ну может быть, эта работа тоже нужна. Так пусть про нее расскажут!

— Это и так все знают, - Петрос пожал плечами.

Юлиан прижал меня к себе и похлопал по плечу ладонью.

— Крис сегодня не в духе что-то, - добродушно сказал он. Мне стало стыдно. В самом деле - чего это я? Зачем я спорю? О чем?

Нам-то какое дело до всего этого - инквизиции, святых, биргенов? *Прототип этого героя - реальный земной доминиканец-инквизитор святой Петр Веронский.

— А отказаться - никак? - неуверенно спросил Юлиан.

— Ты же знаешь, без справки зачет не поставят. Да ладно, не дрожи - что будет-то? Дальше кабинета ведь ничего не уйдет.

— Я тебя подожду внизу.

— Ну смотри. Если время есть…

Я рассталась с любимым и побежала наверх, по ступенькам. Мне только гинеколога и осталось пройти. Дурная эта диспансеризация. Хочешь не хочешь, а раз в год пройди всех врачей. Ну зачем - мы же молодые, здоровые…

Нет, я не боялась. Врачебная тайна - то же, что тайна исповеди. Почти. В общем, врач, не умеющий хранить тайну, дисквалифицируется. И все же… Если честно - просто стыдно. У нас еще гинеколог - мужчина… Так-то ладно, он врач, это нормально. Но как стыдно признаться ему, что я уже не девушка… Боже мой, какой позор!

В конце концов, говорить мне ничего не придется. Он и сам увидит…

И все равно. Пока я сидела в очереди, нервно листая монографию по детской иммунологии, не видя строчек, пока я в кабинете отвечала на вопросы и раздевалась - меня била легкая, почти незаметная дрожь. Я вскарабкалась на кресло. Доктор Каррога постоял некоторое время передо мной, и я понимала, что он рассматривает то, что у меня там, внизу, осознавая, что видит перед собой следы преступления. Но к счастью, гинеколог ничего не сказал, просто стал вводить мне во влагалище всякие холодные железные штуки для обследования. Я морщилась и кусала губы - это было неприятно.

Наконец доктор Каррога отошел от меня.

— Одевайтесь и подойдите к столу, - бросил он. Я поспешно стала натягивать одежду. В чем дело? Что-то не в порядке? Почему - к столу? Поставил бы печать на справку, и все…

— Что-то не в порядке? - выпалила я, нагло глядя на него. Гинеколог сидел, сложив на столе большие, длиннопалые руки и внимательно смотрел на меня. Справка была не тронута печатью.

— Дейлори, вы действительно не знаете, в чем дело?

— Нет… а что? - прошептала я.

— Вы беременны, - сообщил врач.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить эту новость и прийти в себя.

— Вы что, ничего не замечали? Когда у вас в последний раз были месячные?

— Месяца два назад… или три, точно не помню. Но у меня нерегулярные… я не слежу толком.

— И тошноты, головокружений - ничего не было?

— Нет… ничего.

Сейчас, когда я соображала, действительно что-то такое приходило в голову. Да, было… подташнивало. И круги под глазами. И аппетита нет совсем. Но…

— Дейлори, вы же медик. Вы курсант-медик! Неужели вы… - врач махнул рукой. Да. Он прав. Это непростительно с моей стороны. Но другой женщине я бы легко поставила такой диагноз. Легко. Просто… мне никогда не приходило в голову…

Что? Что от ЭТОГО бывают дети?

Мне до такой степени вдолбили, что дети рождаются в браке и только в браке, что я была подсознательно уверена - от добрачного секса беременности не бывает.

Какой бред… какая я идиотка…

Врач пожал плечами.

— Будете ходить ко мне наблюдаться. Печать я вам поставлю. Но конечно, вы понимаете, что надо что-то решать… что-то менять. Словом, это не мое дело, обсудите это с вашим духовником. Через месяц приходите на прием.

Я взяла справку, встала, на негнущихся ногах пошла к двери.

Обернулась.

— А… какой срок?

— Срок небольшой, - сказал гинеколог, - пять-шесть недель.

Ничего, колотилось у меня в голове. Ничего. Если отец Тимо не обвенчает, найдем другого священника. Вот и не надо будет больше прятаться, бегать от всех. Дадут комнату в общаге. Родится недоношенный ребенок, подумаешь. Ну правда, в справке напишут, что доношенный… срок настоящий напишут. Но я же не буду справку в деканате показывать и всем вокруг. Никто не будет разбираться. Может, оно и к лучшему!

И пока я добежала до низа лестницы, в моей голове все уложилось по местам, мозаика склеилась: да, так оно к лучшему! Теперь кончились любовные игры, начнется наконец нормальная жизнь. И почему это я решила, что у нас не будет семьи… смерть какая-то… бред просто! Теперь есть ребенок, а значит - будет и семья.

Юлиан ждал меня внизу. Это было очень хорошо. Мы вышли на улицу, и тут я вывалила на него сразу эту потрясающую новость.

Юлиан остановился.

Я уставилась на него, ожидая, что он скажет.

— Черт, - сказал он, - это на святого Валентина…

— Что? - удивилась я.

— Да увлекся я… резинки не было с собой, а я… дурак.

— В смысле… - мои пальцы начали холодеть. Централизации кровообращения. Теперь я не была наивной идиоткой, теперь я соображала очень быстро, - ты хочешь сказать… что ты все время предохранялся?

— А как же? - удивился Юлиан, - ты считаешь меня безответственным ослом?

— Но… Юли… - я замолчала.

— Почему же я никогда не замечала этого?

— Уж не знаю, - усмехнулся он. Вытащил из кармана бесформенный комочек беловатой резины, - вот, просвещайся… только они вообще-то одноразовые, но умные люди обычно их стирают и снова используют. Их не так просто достать. Что, не слышала?

Я, конечно, слышала о таких штуках, они называются кондомы, но ведь это что-то запретное… из Сканти…

— Скантийское производство?

— Холийское. Ну что, пойдешь сообщать обо мне?

Я досадливо махнула рукой.

— Не беспокойся, со шпионами я не связан, - сказал мой любимый. Но меня волновало совсем другое.

— Юли… что же мы теперь делать будем?

— Что? Ну как что? Наверное, жить…

Я сглотнула. Нет. Не то. Ну догадайся же, пойми - ты, ты должен предложить это!

— Юли, ты знаешь, в принципе, обвенчать могут и без помолвки. Если поговорить со священником… у тебя духовник отец Пао, он как? Мой не очень… строгий.

Юлиан какое-то время молчал.

— Крис, - сказал он, - ты уверена, что нам сейчас необходимо создавать семью?

Я думала, что "обрушилось небо" - это такой штамп. Литературный.

Но оно на самом деле обрушилось на меня. Ледяной давящей тяжестью. Неумолимой…

Я же готова была на ад - так вот он и есть. Ад.

Я ползла по его ледяной стене, цепляясь окровавленными содранными пальцами, в ужасе, не глядя вниз, где меня ждал совсем уж кромешный, ледяной мрак, неописуемый кошмар, и пыталась схватиться за Юлиана… который был там, наверху, у самого света, но не протягивал мне руки. Хотя бы за край одежды, за ногу… хоть как-нибудь. А он лишь досадливо, с омерзением отдергивался - да иди ты…

Но я же хотела в ад вместе с ним! Я была готова на муки - только чтобы он был рядом… неужели я хочу страданий и для него? Неужели я не счастлива тем, что он невредим и счастлив?

Получается, что нет. Что я эгоистична. Что я хочу завладеть любимым. Что мне не достаточно только его счастья…

— Да перестань ты реветь, - с досадой сказал он.

— Но как… как…

Я замолчала. Юлиан что-то говорил. Он говорил, что надо подождать, подумать. Срок ведь еще небольшой? Может, что-то поумнее придет в голову. Что? Я почти его не слышала. Я вдруг поняла, что рожать мне придется одной. И что через несколько месяцев все станет явным. И меня вызовут на допрос… И мне придется назвать имя Юлиана. Но я же не сделаю этого… Правда, о том, что мы вместе, знает полшколы. Но все равно, можно наврать, например, что меня изнасиловали. Да, отличная идея. И кстати, лучше нам сейчас расстаться с Юлианом, чтобы совсем уж подозрения от него отвести. Правда, будет непонятно, почему я не хочу назвать имя насильника… да не смогу я соврать. Тем более, в инквизиции. Как там Йэн сказал? "Применяют разные методы". Да я и без методов врать не умею. Это же надо будет художественно и убедительно… А зачем? Я буду просто молчать. Уж промолчать я смогу. Несмотря на методы. Ну не будут же они меня кипящим маслом поливать, не в эпоху Рассеяния живем… Из школы выгонят, да. Но это уже в любом случае… Я остановилась.

Кошмар-то какой! Боже мой, какой ужас. И ведь никогда больше, никогда! Я не стану врачом. Не подпишу своей рукой диагноз. Мне не ломать голову над сложными случаями, не осматривать больных… Боже, Боже, за что мне это, за что? Ведь даже эти страшные месяцы - если я и жила, то лишь за счет того, что работала. Только в больнице я оживала. Только там я могла думать о чем-то другом, кроме Юлиана. Я же с первой ступени об этом мечтала! Я всю школу в медицинском кружке занималась, только об этом и думала. Я снова разрыдалась.

— Ну перестань, - Юлиан прижал меня к себе и гладил, - перестань, маленькая. Все будет хорошо.

Что будет хорошо, что?!

Я вдруг осознала очень четко, что Юлиан мог бы одним только словом прекратить весь этот кошмар. Двумя. Только сказать - давай поженимся. И этого ужаса, этого дикого бреда не стало бы.

Может быть, он просто не понимает?!

— Юли… - прохлюпала я сквозь слезы. - Юли, нам надо пожениться… как ты не понимаешь… меня же из школы… за блуд…

— Не выгонят, - веско сказал он, - вот увидишь, все будет нормально.

— Но как, как?!

— Подожди, надо подумать. Я что-нибудь придумаю. Сейчас пока ничего не идет в голову…

— Но почему, почему ты не хочешь жениться?! - не выдержала я, - ты меня не любишь?

— При чем здесь это? - с досадой сказал Юлиан, - просто понимаешь… надо все-таки школу закончить сначала. Ну куда сейчас с семьей? Мы молодые еще… глупо это. Да не знаю. Я вообще не собирался сейчас жениться…

Все было сказано. Я дошла до глубочайшего унижения - сама начала просить, чтобы парень женился на мне. И он мне отказал. Хуже этого просто не бывает. Даже представить нельзя. После этого можно сделать только одно - повернуться и уйти навсегда.

Но у меня не было сил уйти. Не из каких-то принципиальных соображений. Я просто не могла отлепиться, оторваться от любимого. Я все равно, все равно его люблю…

Юлиан проводил меня до конвиктуса, и мы расстались.

— Крис, - сказала Тавита, - у тебя что-то случилось.

Она села на край кровати. Осторожно протянула руку и погладила меня по голове.

Это, наверное, меня и доконало. Вся моя решимость молчать, как рыба, лопнула мгновенно. Я разрыдалась. Тавита молча смотрела на меня, глаза полны сочувствия. И размазывая сопли по подушке, всхлипывая, уже не задумываясь ни о чем, я рассказала все подруге.

Карие глаза Тавиты раскрывались все шире.

— Нет, - она замотала головой. В ее голосе прорвался ужас, и за этот ужас я была ей благодарна, - нет, это невозможно! Крис… нет! Как же ты… что же ты молчала все это время! Нет, ерунда…

Помолчав, она задала тот же вопрос, что и врач.

— Ты что же, и не замечала ничего? Должен же быть токсикоз…

— Но нет у меня токсикоза… я себя хорошо чувствую. Не знаю я! А месячные… ты сама замечаешь, когда у тебя месячные?

— Ну я замечаю, - сказала Тавита, - у меня боли. Но вообще да, таблетку примешь - и вперед.

— А у меня и болей не было.

Она подперла голову руками.

— Что же теперь делать-то, Крис…

До меня вдруг начало доходить, что я сделала. Теперь Тавита должна будет ломать голову - сообщить или не сообщить в деканат. Мне-то уже все равно, правда…

— Тави… пожалуйста, не говори ничего о Юлиане.

— Почему?

— Я хочу это скрыть, понимаешь? Не скажу, кто отец ребенка, и все. Я с ним больше встречаться не буду, совсем. Ну пусть он хоть нормально школу закончит. У меня-то все кончено, я понимаю…

Тавита покачала головой.

— Но ведь это он тебя по сути соблазнил. Он виноват нисколько не меньше.

— Это неважно, - сказала я. Тавита смотрела мне в глаза. Потом кивнула.

— Хорошо, если ты хочешь… сделаем вид, что я ничего не знаю. Хотя по-моему,это несправедливо. И потом, все же знают, что вы с ним вместе… Ты знаешь, я даже подозревала, что между вами что-то есть. Ты уж совсем не в себе последние месяцы.

— Я просто больше не буду с ним встречаться. Все равно до конца года я еще могу доучиться… А потом все забудут, что мы с ним были.

— Крис, но это же не шутки. В таких случаях всегда ищут отца. Тебя тоже допрашивать будут.

— Ну я буду молчать. Пусть. Не убьют же они меня.

— Ох, Крис, Крис… - прошептала Тавита, - что же делать-то…

Я молча плакала. Странно, но мне стало легче. Я потеряла Юлиана… да, потеряла. Именно это было больнее всего. Даже не то, что выгонят из школы. Об этом я потом буду плакать. Сейчас страшнее всего думать о том, что больше никогда я не буду вместе с ним… он больше не коснется меня, я не увижу его глаз, его улыбки, обращенных ко мне. Именно об этом я и плакала сейчас, когда подошла Тавита.

Но вот сейчас я снова обрела подругу. Больше не надо врать, скрываться, лицемерить. Она знает все. Она поддержит меня и поможет.

Если, конечно, мне еще можно хоть чем-то помочь.

Отговорившись учебными делами, я почти не принимала участия в подготовке традиционного шествия на Пятидесятницу. Собственно, все послепасхальное время я провела как во сне. Юлиана видела только на лекциях (если он не прогуливал), мельком и старалась тут же отвести взгляд. Я понимала прекрасно, если только подойти к нему - сердце не выдержит, и я брошусь к нему на шею.

Я просто попросила Тавиту сходить к нему и передать - даже писать не стала - просто на словах передать, что я больше не хочу его видеть и прошу ко мне не ходить и не пытаться со мной встретиться.

Тавита вернулась и лаконично сообщила, что послание передано. Юлиан действительно больше не пытался установить контакт со мной.

Странно, но я не чувствовала себя будущей матерью, вообще не могла осознать того дикого факта, что в моей телесной глубине где-то растет маленький человечек. Никаких специфических симптомов беременности не было. Пока не было. Я продумала план - живот станет заметен только к следующему учебному году. Я просто не буду возвращаться в школу. Маме придется все рассказать, а куда деваться? Останусь у родителей. Со временем поступлю на работу медсестрой, мне дадут квартиру. Буду жить там, в моем родном Бетлехеме, рожу ребенка, буду растить его одна. И главное, таким образом удастся избежать позорного изгнания, стыда - уехала на каникулы, и все.

Собственная судьба волновала меня в наименьшей степени. Так же, как и ребенок. Учиться, правда, не хотелось уже. Чего ради? Зачем мучиться, получая зачеты, готовясь к экзаменам - не все ли теперь равно, как я закончу третий курс?

Вначале прошла колонна девушек-гимнасток. Они были одеты в сверкающие закрытые трико, от шеи до пят, похожие на космические изокостюмы. Несли атласные ленты - голубые, белые и золотые. Время от времени колонна останавливалась и демонстрировала высокий класс - девушки синхронно выполняли сложнейшие упражнения, за пару секунд формировали пирамиды, летящие в воздухе ленты и знамена рисовали фантастические многомерные фигуры.

Вслед за ними двигались дети. Общество "Дети Христа", пятилетки-нулевички с воздушными шарами, с флажками и маленькими плакатами. "Молодежь Христа-Царя", "Святая Марта", "Юные дариты", "Юные крестоносцы", все эти детские организации, которые близки сердцу каждого эдолийца. Конечно же, хавениты - молодые хавены. Я и сама носила когда-то такой красно-белый галстук, задорно выкрикивала наш девиз, размахивала красным знаменем. Столько милых сердцу воспоминаний вызывают в душе эти ребятишки, их горящие глаза, звонкие голоса, поющие хором.

Родина наша поет и славит:

Слава, слава Христу-Царю!

Даже мое измученное, истерзанное и неправое сердце чуть оттаяло. Невозможно было смотреть на этих ребятишек без улыбки. Лишь иногда протыкала душу острая боль, я старалась перетерпеть ее так, чтобы никто не заметил.

За детьми настала очередь молодежных обществ и организаций, высших школ. На Площади святого Квиринуса у Собора тем временем гимнастки уже показывают свое феерическое представление. А на окраинах собираются военные -они завершают шествие. Мимо нас шли технари - Высшая Инженерная школа, потом Школа Авиастроения, две общественных организации - "Молодые дариты" и "Дело Божье". Я сама, помнится, хотела вступить в Дело Божье, но их ближайший филиал далековато от нас, времени нет ездить. За ними шла "Молодая Империя". Белые костюмы и белые платья, золоченые кресты, алые знамена - наши, имперские. В школе учили, в нулевой ступени еще: "Почему наше знамя алое?" - "Потому что на нем - кровь Христа, пролитая за нас в искупление наших грехов". Музыка гремит. Лица сияют. Какие же они все счастливые… Как им хорошо сейчас… даже мне хорошо стало, пусть я умираю, ну и что, какая разница. Это совсем неважно. Моя судьба - все это неважно. Прошла хавенская семинария, ребята в привычных черных сутанах. Школа Театрального Искусства. Педагогическая высшая школа. Наконец, наша очередь настала. Поток захватил меня. Я старалась не отстать от Тавиты. Нас буквально вынесло на середину улицы. Я подняла повыше свою хоругвь с изображением святой Мейди - всучили мне все-таки. Где-то впереди возникла песня. Мне совершенно не хотелось петь, но ритм все же захватил…

Славься, Царица Небесная, славься!

О Мари, сквозь время и битвы

Пусть несут нас твои молитвы,

Ныне и в час кончины,

Моли о нас, грешных, Сына.

И так это было хорошо, петь на несколько голосов, так стройно и дружно мы пели, что даже что-то шевельнулось в моей заиндевевшей душе, и я словно за соломинку ухватилась за эту мысль: о да, святая Мари! Ты-то хоть пожалеешь меня? Я знаю, ты пожалеешь. Ты знаешь, что я не хотела зла! Я, может, и неправа, и погибаю не без вины, но ты-то хоть пожалей меня, ведь ты же можешь просто пожалеть? Ты же мама, ведь мама всегда меня жалела… Мама поймет. И ты пойми, Мари, пожалуйста! Я едва не разревелась. Тут, к счастью, начали другую песню. Вскоре я устала. Шествие длинное - мы кружим по городу, пока дойдем до Собора святого Квиринуса, уже ноги гудят. А в моем положении и совсем плохо. Ослабла я. В глазах рябило от алых знамен, от пестрых хоругвей, в ушах звенело от музыки и песен.

— Крис? - Тавита наклонилась ко мне, - плохо себя чувствуешь?

— Ничего, - выговорила я.

— Ты же можешь уйти… не обязательно ведь.

— Да нет, дойду я, - меня даже участие Тавиты раздражало.

— Дай по крайней мере свою хоругвь, - я с удовольствием отдала святую Мейди и Тавита засуетилась, пристраивая ее кому-то, кажется, Тате из 35й группы.

— Держись за меня, если тяжело.

— Ничего, - пробормотала я. Еще не хватало - опираться на Тавиту. Еще у кого-нибудь вопросы начнутся, что да почему… А Юли, кстати, и нету. Он вообще предпочитает такие мероприятия пропускать. Нашел, как обычно, какой-то предлог. Интересно, что меня уже мало тянет к нему. Все равно, конечно, тянет… Если он бы меня сейчас нашел, извинился, предложил бы выйти замуж - я бы бросилась к нему на шею и разрыдалась. Да что там, даже и без предложения… и без извинения… Если бы только подошел первым!

Но он не подошел. Боится. Повешу ему на шею ребенка, и все такое.

Все равно я его люблю. Любовь, она уму неподвластна. Она все прощает. Но уже теперь так сильно не тянет к нему - привыкла. А может, просто это для меня уже норма- постоянная депрессия, опущенное состояние.

— Крис! Крис!

Я обернулась. Опаньки - да это же Агнес!

И какая она… вся сияет, как потир на Литургии. С каким-то парнем… Я и не видела Агнес среди наших, думала, она уехала куда-то сегодня. Парень - не красавец, ростом не выше Агнес, темненький, остролицый, и на носу очки в тяжелой черной оправе. Сразу всплыл курс офтальмологии - сильный астигматизм, видимо? Или травма была.

— Привет, Крис! - Агнес, белокурая красавица, улыбаясь, подала мне руку, - Как жизнь? Познакомься, это Басиль Лейнрот.

Парнишка стеснительно кивнул мне. Я чуть поклонилась в ответ. Нет, они с Агнес не выглядели подходящей друг другу парой. Слишком уж он тощий, мелкий, затертый какой-то. Застенчивый. Явно не спортсмен. Еще очки эти… Нет, возможно, хороший парень, но рядом с Агнес, которая расцвела, как белая роза…

— Мы помолвлены, - сияя от гордости, добавила Агнес. Я и в самом деле заметила колечко на ее пальце.

— Я тебя не видела с утра, - скованно произнесла я. И тут же подумала - как глупо, ведь это первая фраза, которую я сказала Агнес после нашей смертельной ссоры.

— А я с политехниками сначала пошла, с Басилем. Он на четвертом курсе факультета гравитационных технологий. Между прочим, - добавила подруга, - Басиль работает у самого Риолана, причем Риолан взял его к себе за лучшую реализацию идеи изолирующего поля! Басиль даже не в Анграде учился, а в Роме, а сюда его перевел Риолан.

— Ого! - вырвалось у меня. Я не очень-то понимаю в гравитехнологиях, но про изолирующее поле слышала - это одна из основополагающих технических проблем использования гравиэнергии, она лишь недавно принципиально решена. И кто бы мог подумать, что мальчишка-курсант предложил наилучшую идею ее решения!

— Да перестань, - Басиль дернул Агнес за руку, - ты сейчас из меня тут гения сделаешь.

— Не скромничай. Твоя ведь идея!

— Ну идея… ее же еще разрабатывать надо, мало ли что… думаешь, в технике так все просто - осенило и готово? Я бы сам никогда…

Я во все глаза смотрела на скромного парнишку в очках. Почему мне показалось, что они с Агнес - не пара? Очень даже пара. Подходят друг другу. И он вполне симпатичный. Не обязательно быть красавцем и спортсменом.

Агнеске здорово повезло!

Жених - гений. Сама через годик будет врачом. Они помолвлены, собираются пожениться, у них будут дети. Красавцы и умницы. А если даже астигматизм - через несколько лет это перестанет быть проблемой, офтальмология быстро развивается. Может, и лучше, подумала я, что они расстались с Феликсом. Что ее ждало бы, продолжай она с ним встречаться? Пожалуй, то же, что и меня сейчас…

Я не завидовала, нисколько - я радовалась за Агнеску и любовалась на них, таких красивых, юных, счастливых. Их жизнь только начиналась. У них все впереди. Все счастье, вся жизненная дорога, трудная, но ослепительно прекрасная. У меня - все кончено. Ни профессии, ни семьи. Даже не в том дело, что я никого больше не встречу. Может, кто и снизойдет, женится на брошенной одиночке с ребенком. На грешнице. Только вот хочу ли я этого? Я уже не верю мужчинам. Никого не люблю. Не хочу никакого замужества. И ребенка не хочу. И вообще жить…

Неважно. Хорошо, что хоть кто-то радуется.

Рядом запели гимн на терранском священном языке, и Басиль подхватил неожиданно мощным, густым голосом.

Deo Patri sit Gloria

Eiusque soli Filio

Cum Spiritu Paraclito

In sempiterna saecula.* *Слава Богу-Отцу

Что правит с Сыном

И Духом Утешителем

Во веки вечные

Тавита ушла с девчонками праздновать, у меня же не было ни малейшего настроения. Во время шествия еще ничего - я хотя бы за других радовалась, да и эта счастливая волна всеобщего ликования подхватила меня. Окончательно все испортила Литургия. Мы не попали в Собор, стояли на площади, смотрели службу по огромному видеону. Но пришлось подойти к Причастию, которое раздавали священники на площади. Вся группа была здесь, на меня смотрели, возникли бы вопросы. Я причастилась, естественно, ничего не почувствовала, а вот настроение испортилось.

Глупости все это. Детская игра. Столько взрослых людей занимаются глупостями…

Домой тоже идти не хотелось. Я села на лавочку напротив конвиктуса. Плевать на все. Ничего не хочу. Никого видеть не хочу, и ничего делать.

Может, я и не беременна вовсе? Как хорошо бы, если бы сейчас оказалось, что нет… прости, малыш, я знаю, я не должна так думать. Ведь у тебя никого нет, кроме меня. А я… я так отношусь к тебе! Ну и мать тебе досталась… впрочем, и отец не лучше.

Но если только представить на минуту, что малыша нет. Ну нет, и все. И я бы могла закончить школу, стать врачом…

Так нельзя, нечестно. Он - есть, и нельзя делать вид, что его нет.

— Крис!

Я вздрогнула, как от удара током, и тут же выругала себя, сдерживая колотящееся сердце. Совсем нервы никуда стали.

Это было невозможно, немыслимо, но… Это был он. Юлиан. Любимый. Он уже сидел рядом со мной, совсем близко, его рука уже касалась моей… Я начала плакать. Надо встать, уйти, но как? Как?

— Крис, слышишь?

— Юли… - выговорила я наконец, - ты… иди лучше. Не надо… чтобы нас видели…

— Крис, да плевать на них. Пошли. Пошли со мной!

Его руки бережно и сильно обхватили меня за плечи, подняли. Юлиан. Да что же ты делаешь, ведь ты же себя губишь… Тебе же сейчас ко мне на километр приближаться нельзя.

А у меня уже нет сил тебя оттолкнуть. Надо - и не могу. Надо - ради тебя же. Но я эгоистична, я так хочу купаться в твоем тепле…

— Крис, пойдем… я хочу поговорить с тобой. Ну не обижайся ты на меня, а?

— Куда? Куда мы идем?

— Пошли в спортзал, у меня ключ есть.

В спортзале, конечно, пусто - никто не пойдет в праздник тренироваться. Я думала, мы сядем там где-нибудь и поговорим, но Юлиан сразу повлек меня в кладовку, где в беспорядке свалены маты. Мы бухнулись на эти маты, и Юлиан принялся меня целовать…

Так нельзя, я знаю. Но еще разик, еще один-единственный последний разик. Только побыть с ним, и все. И больше - ничего, никогда. Я объясню ему. Если он не хочет быть со мной, жениться, для него единственный выход - никогда больше со мной не встречаться. Иначе станет ясно, что это его ребенок. И его тоже выгонят из школы.

Я объясню, но еще-то разик можно себе позволить… раз уж мы оказались здесь вдвоем, и никого больше… только не надо меня совсем-то раздевать - мало ли что? Можно же как-нибудь скромно… зачем же трусики…

Как хорошо. Какое счастье - быть с ним. Как я люблю тебя…

Как я могла жить без тебя целый месяц… даже больше. Как?

Я рыдала, уткнувшись ему в грудь, и мне было уже все равно, что юбка и трусики валяются неизвестно где, а блузка расстегнута, мне на все плевать… Никого здесь нет. Это все равно. Юлиан откинулся, отдыхая.

— Юли… слышишь, - прошептала я, - тебе не надо со мной видеться. Я… не обиделась. Не потому, что обиделась. Просто скоро станет все известно… И если мы будем вместе, все поймут, что ты - отец.

Юлиан поднял голову и уставился на меня.

— А так - не поймут? Крис, не говори глупостей. Тебя же допрашивать будут в Дисе.

— Ну и что? Я молчать буду.

— Ага, конечно.

— Конечно. А что? Ну Юли, мы же не в древние времена живем. Не будут же мне суставы выкручивать. А всякие там психологические методы - да чихала я на них.

— Нет, - Юлиан покачал головой, - ерунду болтаешь. Вот что, Крис, нужен другой выход.

Я замерла. Неужели? Неужели это правда, и моему любимому не все равно - ему не плевать, что со мной будет? Неужели он хочет помочь? Может быть… может быть, он сам, наконец,дошел… да, уже поздновато венчаться, через месяц живот уже выпрет. И все-таки… может, закроют глаза?

— Короче, так, - Юлиан говорил, будто рубил, коротко и жестко, - у меня есть знакомый один. Он может сделать операцию. Сделаем под наркозом, не переживай. Никто ничего не узнает…

Все это было таким неожиданным, что до меня не сразу дошло. Какая операция? О чем это он? А когда дошло, ощущение, как при криогенировании, наверное, может быть - от пяток до макушки меня сковало ледяной неподвижностью.

— Т-ты… т-ты что имеешь в в-виду? Т-ты…

— Плод надо убрать, - пояснил Юлиан.

— У… убить?

Сразу резко заболел живот. Самовнушение? Я положила руку ниже пупка, словно успокаивая ребенка.

— Ты что, с ума сошел? - мне даже смешно стало. Ничего себе идеи бывают у людей.

Но Юлиан начал вполне всерьез эту свою идею обосновывать. Почему двое взрослых людей должны ломать себе жизнь из-за какого-то еще не существующего, еще не мыслящего комочка плоти? По сути, это еще не ребенок, это часть моего тела. Можно это рассматривать как опухоль. Опухоль надо просто удалить, и все будет хорошо. Правильно я говорю?

— Нет, - я помотала головой, - нет, конечно.

— Но почему? - удивленно спросил Юлиан.

— Да не знаю… какая опухоль? У него уже ручки-ножки есть. Он ведь живой! Да и вообще… ну что ты говоришь такое? Какой же это выход? Нет, Юлиан, не хочу я так…

— Ну милая, - пробормотал Юлиан, и его губы снова впились в мои. Я покорно отвечала на поцелуй, хотя внутри у меня творилось уже не-пойми-что. Я даже всерьез воспринять не могла его слова. О чем он? Он ведь не убийца, нормальный человек. Наверное, это шутка такая… или он решил меня проверить? Или что? Юлиан снова со страстью потянулся ко мне, я обхватила его ноги своими… На краю сознания возник какой-то шум, но это неважно, это мне, наверное, кажется. Внезапно Юлиан отскочил от меня. Отскочил, стало холодно, и одновременно я разобрала наконец шум - там, снаружи, кто-то говорил бодрым голосом.

— А мы пока можем в кладовку составить, а завтра… - и дверь распахнулась.

В следующий миг я с ужасом осознала, что лежу - нет, уже сижу, сжавшись в комочек, почти совершенно голая, на холодном мате, а рядом, в расстегнутых штанах, Юлиан… и на всю эту картину с ужасом и гадливостью какой-то смотрит наш староста, четверокурсник, председатель общины Дела Божьего Титус Клатао.

В руке у него - большое деревянное Распятие на древке. И еще рядом толпятся какие-то люди, и у них тоже хоругви, кресты и знамена в руках - видимо, после шествия хотели составить сюда, в кладовку. До завтра.

— Одевайтесь, - надтреснутым голосом произнес Клатао, шагнул назад и захлопнул дверь.

Я поползла искать свои трусики. Мы с Юлианом больше друг на друга не смотрели.

Никогда не думала, что дойду до такого. Что мне придется сидеть в холодном кабинете, перед столом, на табуретке, прикрученной к полу. Под темным огромным Распятием. Как в кино про шпионов. Я заплакала очередной раз.

Твилл, следовательница отдела нравственного надзора Инквизиции, нервно вздохнула и протянула мне платок.

— Перестаньте плакать, Дейлори. Вам нужно о ребенке думать. Не беспокойтесь. Ничего страшного вам не грозит.

Я высморкалась и протянула.

— Да-а… из школы-то выгонят.

— Ну это дело администрации школы, - открестилась Твилл, - нас это не касается. Во всяком случае, вам сейчас надо думать не о школе, а о том, чтобы благополучно родить ребенка и выкормить его. В тех условиях, в которых вы оказались. Не думайте о своих ошибках. Их, конечно, повторять не стоит. Но сейчас не надо переживать о прошлом, надо думать о том, что предстоит.

Слова эти были правильными и, как ни странно, успокаивали.

— Я поеду к маме в Бетлехем, - сказала я.

— Вот правильно, - согласилась инквизиторша, - может быть, вы водички хотите? Или лучше я вам соку налью.

Она протянула мне стакан с апельсиновым соком. Я поднесла его к губам и тут меня разобрала истерика - Матерь Божья!… зверский допрос в инквизиции. Осталось только, чтобы она мне собственноручно сопли вытерла. Я нервно фыркнула прямо в сок, расплескав его, конечно, себе на колени.

— Не надо нервничать, Дейлори, - повторила Твилл, - ну и все-таки хотелось бы от вас услышать - как у вас это получилось с Неем?

— Я уже все рассказала, - я поставила стакан ей на стол.

— Понимаете, - сказала Твилл, глядя на меня в упор, - проблема здесь вот в чем. Мы все - и вы тоже - заинтересованы в наиболее точном знании подробностей. Вы оба согрешили, это несомненно. Но… как говорят, знаете, такая шуточка есть - есть нюансы. У вас будет ребенок от этого человека. Как бы то ни было, и мы, и вы должны знать правду…

— Я рассказала правду.

Я и в самом деле рассказала. Не все, конечно. Если бы я упомянула о его последнем предложении (а ведь он это всерьез! Совершенно всерьез предлагал!), неприятности Юлиана далеко вышли бы за рамки простого пресечения безнравственности.

Инквизиция взялась бы за него как следует, выявила бы того самого знакомого, а ведь еще неизвестно, не делал ли тот знакомый уже раньше этих "операций"?! А со стороны Юли это - подстрекательство к убийству… сколько там дают за подстрекательство?

— То есть вы хотите сказать, что Ней не знал о вашей беременности?

— Не знал. Я не стала ему ничего говорить.

Почему-то очень не хотелось, чтобы они думали, что Юлиан поступил подло…

— Но вы же действовали себе во вред, Дейлори, неужели вы этого не понимали? Если бы вы сказали ему, можно было бы даже скрыть факт прелюбодеяния. Просто обвенчались бы. Я не имею права такое говорить, но… как женщина, я могу вас понять. Почему же вы не сказали ему?

— Ну… я думала, как-нибудь. Мы перестанем встречаться… и…

— Но вы же опять встретились?

— Да… я не выдержала…

— Или он соблазнил вас? Дейлори, вы подумайте хорошо. Ведь администрация школы, учитывая вашу блестящую успеваемость, может дать вам всего лишь отсрочку… Года на три. Ну поймите, ведь мы не изверги, чтобы резать всех без разбора. Может оказаться, что вы - просто жертва. Вас соблазнили. Если каждой молоденькой девчонке, которой опытный соблазнитель вскружил голову, ломать жизнь…

— Да он не опытный… - пролепетала я.

Ага. Мне, может быть, дадут всего лишь отсрочку. А вот его, если он такой "опытный соблазнитель", вообще могут закатать на год исправительных работ. И как я буду жить после этого?

— Ладно, - вздохнула Твилл, - я уже вам все объяснила. Вы взрослый человек, Дейлори. Вам уже 20 лет. Вы должны понимать последствия своих поступков. Теперь - не рассматривайте это как попытку на вас надавить… Просто я хочу, чисто по-женски хочу, чтобы вы знали, с кем имеете дело.

Она нажала что-то на своей планшетке, и на стенном видеоне появилось изображение.

— Это запись сегодняшнего допроса Нея, - пояснила Твилл. В самом деле, там сидел Юлиан. Только не на табуретке - в кресле. Зафиксированный зажимами, как при амбулаторной операции какой-нибудь.

— Да как вам сказать… - неторопливо говорил он, - в общем, она начала приставать ко мне еще осенью. Просто вешалась на шею. Ну… я тоже не могу, я же живой человек. Я уже от нее бегал, бегал… Ребят просил, чтобы предупреждали, если она возле конвиктуса появится. Специально ночевал в морфокорпусе. На Рождество даже сбежал в парусный клуб, потому что знал - она точно будет приставать, если останусь…

Меня мелко затрясло, я расширенными глазами смотрела на экран.

— На Валентина она меня уже конкретно соблазнила. Завела в комнату и начала возбуждать… ну… рукой. Я уже ничего не мог сделать. Это у меня первый раз в жизни. Я бы ничего не смог, но она оказалась не девочкой…

— Нет!!! - мой голос взвился до визга. Твилл оказалась рядом со мной и обняла меня за плечи.

— Он врет!!! Он…

— Я знаю, - непривычно мягко сказала следовательница.

— Она говорила, у нее до меня уже был не один…

Я рыдала и дергалась в руках Твилл. Она быстро погасила видеон с пульта, потом взяла платок и вытерла мне нос.

— Успокойся… перестань, Кристиана. На, выпей.

Мои зубы застучали о край стакана.

— Он тоже утверждает, что ничего не знает о твоей беременности. Сомневается, что это его ребенок.

— Его, - прошептала я.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, - твердо сказала Твилл, - это ничего не меняет. Не думай, что кто-то поверит тому, что Ней говорит. Мы не идиоты, пойми. Просто так оговорить человека в наше время, слава Богу, практически невозможно. В его показаниях масса противоречий. К тому же мы поговорили со свидетелями - его соседи по комнате, твои соседки, вахтеры конвиктусов. То, что он лжет, для нас очевидно. И он лжет с целью обелить себя и обеспечить себе статус невинно совращенного и сохранить место в Школе.

— У меня никого не было… до него, - прошептала я, - и я… была девочкой.

Твилл кивнула.

— Это неважно, Дейлори. Я показала вам эту запись с единственной целью - на всякий случай, чтобы вы знали, что это за человек.

Она поднялась.

— Посидите здесь немного. Скоро я вам выпишу пропуск, и вы пойдете домой. Мне надо уладить кое-что.

Я не могла больше ни о чем думать.

Боже, Боже, за что же Ты так наказываешь меня? Почему все так? Почему? Да нет, я знаю, что виновата… прелюбодеяние. Заповедь нарушена. Но неужели же это такой страшный грех, в наше-то время… Почему же я этого не чувствую? Я хотела любви. Только любви. Я готова была все отдать ради любимого… Чувство острой несправедливости - откуда оно?

Дверь открылась. Я не обернулась - ясно, это Твилл. Сейчас мне выпишут пропуск и отпустят домой. Легко отделалась, всего один допрос… Вошедший остановился напротив меня. Нет, не Твилл… Я подняла голову. И с содроганием узнала Йэна.

Он был в полевой дисовской форме, серой, с нашитыми на воротник крестиками.

И он смотрел на меня. Уничтоженную, раздавленную… ну зачем, зачем он приперся сюда? Это не его отдел, он контрразведчик. Неужели приятно видеть мой позор?

Йэн сел. Не за стол, но и не слишком близко ко мне. Взял вторую табуретку и поставил у другого края стала. Его табуретка была чуть ниже моей, высокой, и теперь мы находились на одном уровне.

— Крис… - тихо сказал он.

Я зло посмотрела на него.

— Крис…

— Ну что?!

Я сама поразилась своей вспышке. Да, я злилась на него - но чтобы вот так? Я ведь и вообще спокойная, у меня за всю жизнь не было ни одной истерики. Я скорее буду тихо плакать в углу, если что. А тут… как будто все мое чувство несправедливости, все желание отомстить кому-то неведомому, наконец нашли свой выход - нашли того, кто виноват во всем… хотя это и чушь…

— Что?! - закричала я на него, - тебе так интересно, да? Да, я вот такая!!! Вот такая!!! Я блудница! Вот полюбуйся, пожалуйста!!! Приперся, смотри! Хочешь, стриптиз тут тебе устрою? Я могу!

— Крис, - сказал он тверже, и я замолчала, с ненавистью глядя на бывшего жениха.

Еще только не хватает, чтобы он начал наливать мне сок и вытирать сопли.

— Крис, ты меня прости, - сказал он, - я и на самом деле виноват перед тобой.

Он помолчал.

— Прости меня, если сможешь, ладно? И… не говори такого о себе. Ты очень хорошая, Крис. Ты самая лучшая. Я… я тебя очень люблю, - его голос сорвался в шепот, - Ты… очень чистая, очень светлая. Ты прости, что я пришел сейчас, сюда… Просто это последняя, может быть, возможность тебя увидеть. Ты же не хотела меня видеть… А тут… да, я воспользовался. Извини. Если ты хочешь, я сейчас же уйду.

Я молчала. И он продолжил.

— Крис, ты меня прости… я оказался слишком слабым. Я… тебя бросил. Теперь тебе плохо… ты слишком чистая для этого мира. Слишком хорошая. Такие, как ты… с такими обязательно что-нибудь случается. Если это на войне, то они обязательно первыми гибнут. Здесь… с тобой вот такое случилось. Я хотел… знаешь, когда я тебя первый раз там увидел, я это сразу понял. Понял, что ты для этого мира слишком хорошая. Я такие глаза только один раз видел… у одного парня. В Кари. Его потом шерги схватили. Я подумал, что может быть… я недостоин тебя, это понятно. Ну кто я такой, обыкновенный вояка, только убивать и умею. Но может быть, по крайней мере, я смогу тебя защитить. Чтобы с тобой ничего такого не случилось. Я только поэтому и рискнул вообще… ну за тобой ухаживать, и все. И потом… я виноват во всем.

— Да ты что, - сказала я наконец, - в чем же ты виноват?

В груди клокотало. Господи, ну почему так? Почему я полюбила сволочь и предателя? А этого человека… хорошего, настоящего человека - я не люблю… да, все-таки не люблю. Разве можно это сравнить с моими чувствами к Юлиану?

— Это же я тебя бросила.

— Да, но… - Йэн не договорил, - знаешь, Крис, это честно… ты меня прости, что я в такой обстановке, так нельзя, конечно. Но ты потом уедешь. Знаешь что, Крис? Ведь еще не поздно. Ты… - он напрягся, отвел глаза и выговорил, - может, выйдешь за меня замуж? Ребенка я усыновлю.

Я молчала, пораженная в самое сердце.

— Я знаю… ты плохо относишься к моей работе. Но ведь работа ни при чем… Мы будем просто жить с тобой. Я ведь… я люблю тебя, Крис.

— Работа ни при чем, - повторила я эхом. И в самом деле, мне сейчас все эти заморочки такой чушью казались. Убийца… инквизитор. Ну и что?

— Йэн, да зачем я тебе сдалась? Из школы меня выгонят…

— Ну и что, какая разница?

Мы оба молчали. Глядели в пол. А ведь он прав. Как хорошо было бы. Плюнуть на них на всех. Ну не буду я врачом… это уже неизбежно. Зато будет нормальная семья. Много детей. Будем в парк ходить по воскресеньям. Я буду гордиться, а не стыдиться себя самой. Ходить не в одиночестве, таясь от людей, пряча своего малыша, а с гордостью вышагивать рядом с высоким красавцем в престижной дисовской форме. Он меня любит. Понимает. Конечно, обстановка и вправду аховая, получается, я кидаюсь в его объятия от безысходности. Унизительно для меня как-то. Но… давай уж честно? Йэн - последний человек, который мне когда-либо это припомнит. Наоборот, вот сидит и смотрит на меня так, как будто от моего слова зависит вся его судьба. Просто уже из милосердия к нему нельзя отказывать…

— Йэн… ты хороший, - выговорила я с трудом.

— Я плохой, но это неважно…

— Ты мне правда веришь? Веришь, что я…

— Я видел запись допроса этого твоего… Крис. Я верю в то, что ты полюбила этого человека. Что он воспользовался этим и соблазнил тебя. Что он отлично знал о твоей беременности, но не подумал взять на себя ответственность. Я не только верю, но знаю, потому что наши все это установили. Крис, ну ты знаешь, это все такая пыль… такая дрянь. Просто самые чистые и невинные, как ты, не способны противостоять… таким вот…

Я вздохнула.

— Нет, Йэн. Не такая уж я чистая и невинная… зря ты так обо мне.

— А я верю, - сказал он упрямо, - верю, что ты такая.

— Йэн… ты вот говоришь обо мне так много хорошего… ведь разочарование будет. Пойми… это я виновата. Перед тобой. И вообще. Знаешь… разбитую вазу уже не склеить. Все равно трещины останутся. Девчонок хороших много. Ну что тебе именно я…

Я едва удержалась, чтобы не разреветься. Удержала меня именно мысль, что ведь Йэн обязательно кинется утешать…

Да, все это очень хорошо. Очень правильно и красиво. Выйти замуж. Наплевать на всех. Йэн не обидит.

Только вот одна загвоздка - врать ему я не могу.

Я все еще люблю Юли.

И даже, может быть, дело не в чувствах. Не в любви там какой-то. Юли ведь тоже со мной теперь не будет. Зачем я ему… была развлечением, теперь я уеду, и все. Мне так и так придется его забыть.

Дело в том, что никак я не могу разделить настроения Йэна в отношении Юли. Муж и жена - единое целое. А если так, то придется рассказать всю правду. Не могу я лгать своему мужу. Священнику уже лгала, было дело, точнее - замалчивала правду. Но мужу… не смогу никак. И тогда надо рассказать про предложение Юли. Со всеми вытекающими для него последствиями.

А я ведь люблю его, козла и идиота. Да, он поступил ужасно. Он оболгал меня. Да и это предложение убить ребенка… его же ребенка! Это, пожалуй, еще хуже убийств, который Йэн совершал на войне. Но… мое сознание раздвоилось. С одной стороны, я констатировала факт мысленно - да, Юли подлец, лгун и негодяй. По крайней мере, поступает как подлец. С другой… я почему-то уверена, что внутри он хороший. Настоящий. Добрый. Он ведь очень добрый. Он умеет любить. Такой ласковый. Так матери любят своих детей, даже если дети становятся подлецами. Так же вот и я к Юли… что бы он ни сделал - я все прощу. Даже если он негодяй, шпион и убийца - я все равно буду с ним. Потому что люблю. А раз любишь - то веришь в хорошее, что бы человек ни сотворил.

А Йэна - нет. Так я его не люблю. Я восхищаюсь им, он хороший человек, да. Но…

Это будет просто нечестно - по отношению к нему же.

— Йэн, прости, - сказала я, - Нет. Я не могу за тебя замуж. Я… я все равно люблю Юлиана.

Я получила в деканате справку об окончании трех курсов высшей школы. С этой справкой можно будет устроиться медсестрой. Тоже не так уж плохо. Мне сейчас не о том надо думать. О ребенке.

Это будет девочка. В последний раз уже уверенно сказали - дочка.

Я отправилась собирать вещи - пока нет Тавиты и Вики. Девчонки на лекциях. Конечно, прощаться с ними и все такое - это неизбежно. Но хоть собраться спокойно. Тавита вчера белугой ревела. Как будто без нее не тошно.

Хотя теперь мне уже было почти все равно. Не так уж все важно. Выгнали - ну и что. Видно, гормоны уже вовсю начали действовать. Я думала о дочке. Как назову… Может быть, Софи, в честь моей мамы? Или Мейди… Нет, Мейди - покровительница врачей. Почему-то упорно лезло имя Элис. Не знаю, почему. Сама удивляюсь. Никогда оно мне особенно не нравилось. Да и история святой Элисабет из Евангелия никогда уж так особенно меня не трогала.

Я сняла со стены Распятие, стала заворачивать его в ткань. По крайней мере, теперь можно не лгать. Нормально исповедоваться и причащаться. К отцу Тимо я не решусь пойти - это признаваться в своей лжи… я на глаза-то ему боялась попасть. Там, в Бетлехеме, схожу к приходскому священнику. Может, к отцу Маркусу, он меня крестил, помнит с малолетства.

В дверь постучали.

— Да! - крикнула я. Обернулась. Застыла. На пороге стоял Юлиан.

— Можно? - тихо спросил он.

Бледное, какое-то очень серьезное лицо. Нашлепка лейкопластыря на локтевом сгибе.

— Заходи, - сказала я равнодушно.

— Собираешься? - спросил он, кивнув на мой открытый чемодан.

— Да. А ты - нет?

— Я уже собрал вещи… куда едешь-то?

— В Бетлехем. К маме.

Я стала складывать свою куртку. Юлиан сидел у стола. Молчал непривычно.

— Тебя там… не сильно мучили? - спросил он осторожно.

— Да нет, - я не удержалась от ехидства, - хотя ты сделал все возможное для этого.

— Крис…

— Я видела запись твоего допроса.

— Крис, ну не строй дурочку, а? Да, я постарался представить все так, как выгодно нам обоим. Красиво все бывает только в кино.

— Нам обоим?

— Да, нам обоим. Нам обоим выгоднее было бы, если бы меня не поперли из школы. А тебе все равно ничего не было бы. Беременных запрещено допрашивать с применением спецметодов. У них с этим строго.

— Да, они ничего такого не применяли.

— Я просто хотел сделать так, чтобы всем было лучше. Ты что, всерьез все это восприняла? Иногда надо и соврать, для дела.

— Может быть, - равнодушно сказала я.

— Ну не обижайся…

— Да не обижаюсь я, с чего ты взял? Мне все равно.

— Крис… -он помолчал, - я знаешь что хотел сказать? Зачем тебе ехать в Бетлехем?

— А куда? Есть другие предложения?

— Да, есть, - он встал, подошел ко мне, - поедем лучше в Эфес?

— Это еще почему?

— Ну… я из Эфеса родом. Будем там жить. Поженимся.

Куртка выпала из моих рук.

— Юли…

Он обнял меня. Я уткнулась лицом ему в грудь и зарыдала.

— Юли, как же мы жить будем?