"Крест Империи" - читать интересную книгу автора (Завацкая Яна)

*Отче наш, сущий на небесах
ЧАСТЬ 1.

После занятий я попрощалась с девчонками. Обедать сегодня не придется, что ж поделаешь. И тренировку я пропускаю, что обидно и вообще-то неправильно. Но стройка вечером уже не работает.

Я пересекла широкий двор, нырнула в заборную дыру, счастливо миновав обширные заросли тлёна. Одна колючка все же царапнула мне по ноге ниже коленки. Люблю стройки - нагромождения балок, груды кирпичей, ямы, наполовину залитые водой, торчащие из земли прутья… Я пробиралась среди этих преград, словно в детстве, играя с ребятами в войнушку, легко прыгая через "линии заграждения", машинально оценивая встречные кучи, ямы и бетонные конструкции на предмет устроения там укрытий и огневых точек. Как-то, классе в шестом, мы открыли на такой вот стройке целое огромное озеро - незакрытый котлован, и плавали в нем на плотах, устраивая морские сражения… Н-да, правда, последствия вспоминать не очень-то хочется, мы здорово промокли, учителя все это дело раскрыли, и влетело нам всем тогда очень классно.

Лазать по стройкам нам запрещали.

И все же лазали - почти все мальчишки и девчонки многие.

Я миновала наконец свою детскую землю обетованную и оказалась перед вагончиком начальника, где на крылечке сидел плешивый Бен, попыхивая папиросой и пристально глядя в небо, а у ног его свернулась рыжая дворняга. Псина подняла голову и лениво гавкнула, заметив меня.

— Тебе чего? - спросил Бен равнодушно.

— Отрабатывать надо, - сказала я, - еще три трислава.

— Сегодня как раз закончишь, - сказал он, - а было-то сколько?

— Было двенадцать, - вздохнула я. Бен выбросил бычок и присвистнул.

— Однако! За что это так?

— За прогулы, - ответила я, - где начальник-то?

— Уехал он, в диаконию, - буркнул Бен, - да я тебе отмечу, давай карту. Ты иди к малярам, там вроде плитку надо класть.

— Из меня плиточник, - порывшись в карманах, я протянула Бену карту. Он ушел в домик, погремел чем-то там и вышел слегка повеселевший. На карте красовалась его подпись - неразборчивая, синими чернилами, и жирное пятно посередине.

— Да они тебе скажут, что делать, не переживай.

Я вздохнула и пошла переодеваться.

Маляры - три веселые тетки - быстро нашли занятие для меня. Надо было смешивать клей и таскать его в больших ведрах наверх, на шестой этаж - ни о каких подъемниках, разумеется, и речи не было. Ладно, хоть клей смешивался автоматически в миксере. С другой стороны, размышляла я, поднимаясь по лестнице на цыпочках - так тренируют икроножные мышцы - раз уж я пропустила сегодня тренировку, тяжелая физическая работа - это как раз то, что нужно. Я сразу разливала клей в два ведра - чтобы нести с противовесом, и поднималась как можно быстрее.

Правда, этаже на четвертом я выдохлась и поставила ведра, тяжело дыша и пытаясь вытереть пот - глаза же заливает! - невозможно грязным рукавом спецовки. Живот подводило. Сверху доносилась бодрая песня, исполняемая малярами на три голоса.

Крики чаек над морем седым,

Я прощаюсь с любимым моим,

Он уходит в моря,

За кормой корабля

Волны бьются в серебряный дым.

Я сипловато подпела, хватаясь за ведра.

Мой любимый, прощай,

Только ты обещай,

Что вернешься назад невредим!

Нет, работать можно. Не так уж тяжело - нормально. Единственное плохо, что живот подводит. Ведь я и не завтракала сегодня. Кроме наказания от декана, у меня еще и церковное. Отец Тимо тоже не спустил мне эти безобразия, навесил три дня поста - а перенести нельзя, потому что сегодня пятница, а в воскресенье я все-таки хочу причаститься. В понедельник же мы праздновали именины Агнес. Вечером пожрешь, сказала я себе строго. Главное- не свалиться в обморок. А то перед глазами уже мелькают какие-то подозрительные радужки. Конечно - я поставила ведра и побежала вниз - было бы неплохо свалиться… Девушки бы всполошились, засуетились бы, помогли сойти вниз, дали бы горячего чаю… И пожрать! Но ведь это значит, я так и не закончу отработку.

Господи. Иисусе. Сыне.Божий.

С каждой ступенькой - выдох.

Помилуй. Меня. Грешную.

Так десять раз. Потом я прислоняюсь к стене.

Господи, говорю я мысленно и очень чистосердечно. Ты бы помог мне закончить все это и не свалиться - ко мне же сегодня Йэн придет! И вообще. Уже закончить - и все. И больше не ходить на эту стройку, чтобы она провалилась… извини, Господи. Ну в общем, конечно, на все воля Твоя, и если Твоя воля (я опять хватаюсь за дужки ведер) заключается в том, чтобы я все-таки свалилась, то ладно, пусть так и будет. Но вообще-то хотелось бы сегодня уж как-нибудь закончить…

— Эй… как тебя, я забыла - Крис?

— Да, - выдохнула я, ставя ведра.

— Слушай, нам пока клея хватит - ты бы сбегала в магазин, а то мы после закрытия не успеваем, принеси молока пачек пять и… что еще, девочки?

Дрожащей рукой я заталкиваю карты в грязный карман и радостно сбегаю вниз.

Так, глядишь, три Больших Круга и продержимся…

К девятым колоколам, как обычно, пришел Йэн. Девчонки все были на тренировке, хорошо хоть, ее не надо будет отрабатывать - это дело полудобровольное. Я кое-как ополоснулась в душе - вода шла холодная, но это все равно уже. Тут на меня напало искушение завалиться на койку и больше не двигаться. Но я преодолела себя, потому что завтра снова будет фармакология, и с утра тест, а циллосу не объяснишь, как зверски у меня все болело. Собственно, и преподавателю не объяснишь.

Что поделаешь, я напилась воды из-под крана, села за стол. Проделала вступительную серию меморики и принялась зубрить уроки на завтра.

К девятым колоколам все было практически готово. Пришли Агнес с Тавитой. Посочувствовали мне и сказали, что завтрашнее мое дежурство по комнате берут на себя. Я возразила, что поблажки совершенно не обязательны (этакая праведность одолела), девочки сказали, что любят меня и сочувствуют, и мне на этой неделе и так досталось. Мы немного попрепирались, но тут снизу позвонила вахтерша и сообщила, что ко мне пришли.

Я критически взглянула на себя в зеркало. Кожа у меня, конечно, и так светлая, бледная, глаза большие. Но сейчас под глазами залегли синяки, радужки были уже не светло-зеленые, а очень темные, а само лицо - как свежевыпавший снег. Волосы свисают сосульками. Я поспешно причесалась, пощипала себя за щеки и покусала губы по дороге, надеясь, что не появлюсь перед Йэном как привидение.

Он стоял за перегородкой, блеск и шуршание серебристой обертки, алые мелкие розочки - капли венозной крови на густо-зеленом. И там, за этим букетом - весь он, мой Йэн, моя радость, мой единственный, самый лучший человек в Анграде, а может быть, и во всей Эдоли.

Он очень высокий и сильный, и от Бога такой, и занимался силовой ветвью кьянга. Плечи раза в два шире моих, а макушкой я достаю ему до подбородка. А я притом ведь вовсе не маленькая.

У Йэна прекрасные серые глаза, блестящие энергией, пронизывающий внимательный взгляд. У него правильные, крупно вырезанные черты лица и коротко стриженные желтоватые волосы. У него очень красивые большие руки, длинные пальцы.

Он старше меня на четыре года и работает младшим инквизитором в отделе контрразведки Диса - Диаконии Секьюрити.

Йэн протянул мне букет. Запах роз, лиственной свежести, легкий запах самого Йэна, от которого кружится голова.

Я, конечно, не собиралась ничего говорить Йэну о cвоих проблемах. Последний раз мы виделись в понедельник. Он не знал, что я прогуливаю - я ему соврала, что уроков не было. Но дело даже не в том, это ведь никого не касается, это - личное. Об этом не обязательно кому-то докладывать. Да и стыдно. Как будто я маленькая девочка…

Он-то давно уже взрослый, закончил образование, прошел армию и даже воевал. Короче говоря, я не собиралась ничего рассказывать Йэну. Но мои благие намерения не воплотились,и вот так с Йэном всегда. От него ничего не скроешь. Может, это у него профессиональное.

Он спросил, сколько у меня времени. Два трислава, сказала я. Пойдем в мензу? Я с радостью согласилась, он как будто мои мысли прочитал. Букет я быстро отнесла в комнату. Правда, со своим удостоверением Йэн мог бы и со мной подняться, вахтерша бы никуда не делась, пропустила. Но он предпочитал не пользоваться служебным положением в личных целях. Поэтому я сбегала, насколько уж получилось резво, в свою комнату. Подбежала к Йэну, он обнял меня, я застыла, умирая от счастья. Дальше мы пошли, держась за руки, дабы не нарушать правил приличия. Но за углом конвиктуса, где обычно бывает безлюдно - то ли такое счастье меня одолело, то ли просто от голода - меня вдруг зашатало, и он быстро обхватил мои плечи рукой.

— Крис, что с тобой?

Вот и пришлось все ему рассказывать. Причем, конечно, я уже не ограничилась несколькими гордыми фразами, а расплакалась, ткнулась Йэну в грудь носом и выложила все, как на исповеди. В какой-то момент мне страшновато стало. Йэн, он уж очень правильный. Это от профессии, инквизитор другим быть и не может. Что он скажет, узнав, что уроки я пропустила, а главное - ему соврала? Но Йэн только прижал мою голову к себе и гладил по волосам.

— Светик ты мой… бедненький.

— Да что ты, я ведь сама виновата. Прости, что я тебе соврала… тоже.

— Ну что ты, родная, - тихо сказал он, - ты же как лучше хотела. Чтобы мне не отвечать. Так ты голодная?

— Ну… да, конечно.

Мы вошли в мензу, сели за один из столиков.

— Я принесу тебе, что ты хочешь?

Йэн убежал и вскоре вернулся с ужином. Себе он взял пива и вяленой вушки, я попросила овощного рагу и любимый ванильный коктейль, конечно. Мяса в мензе не было совсем по случаю пятницы, но вообще-то оно и в скоромные дни не каждый раз бывает. Народ в теплый весенний вечер предпочитал гулять на улице, помещение было почти пусто, да и мы сидели в уголке. Йэн прочитал молитву и, перекрестившись, мы принялись за еду.

Он все время называет меня Светик или Светлячок, и когда он так говорит, у меня что-то тепло распускается внутри.

Мы объявили о помолвке полгода назад, но ждать еще больше года, пока я закончу высшую ступень и получу права взрослого эдолийца.

В Йэне мне нравится все. Как он сидит, как ест, как говорит, как ставит палатку. Мы познакомились в паломничестве к монастырю святой Дары. С тех пор если и были дни, когда мы не встречались, Йэн обязательно названивал мне по дискону.

— Ну как тебе Хейссин? - спросил он, чуть улыбаясь. Он всегда на меня так смотрит, с таким удивлением и нежностью, как будто в первый раз рассматривает.

На прошлой неделе Йэн дал мне почитать Хейссина, это хавенский, еще дохристианский учитель.

— Я прочитала "Дорогу безмолвия" и "Огненный узел".

— Это самое важное у него, особенно "Узел". Помнишь там, убить страсти и вожделения…

— Это не совсем христианский подход, - сказала я. Мы поговорили о страстях и их значении, об убийстве страстей, Йэн процитировал святого Антониуса и еще какого-то терранского учителя. Я возразила, припомнив святую Дару. В конце концов мы пришли к выводу, что вопрос еще требует окончательного разрешения, для нас же очевидно, что в христианстве допустима одна, даже очень бурная страсть - любовь к Господу нашему, Иисусу Христу.

Я допила свой коктейль, мы сидели просто так, глядя на разгорающийся за окном закат. В детстве я думала, что это ангелы раскрашивают небо в такие дивные цвета (а может, так оно и есть). Алое, сиреневое, голубое, лиловые перистые стрелы облаков. Закат бросал отсветы на лицо Йэна, белые стены и черное Распятие на стене, статуэтку Божьей Матери на возвышении. Нам было так хорошо втроем - я, Йэн и закат - можно было просто сидеть и молчать. Но Йэн придумал еще лучше, он достал свои четки.

— Крис, давай прочтем малый круг. Еще как раз есть время.

Я размотала свои четки, которые носила, как многие, на запястье, и мы стали молиться вместе. Йэн начинал, и я повторяла за ним.

— Panem nostrum cotidianum da nobis hodie. Et dimite nobis debita nostra…

И прости нам грехи наши…

И Он прощал.

Тавита прочла молитву перед завтраком, а потом мы включили сеть - посмотреть новости. Живем, как в затворе, не знаем, что в мире творится - просто некогда. Перед началом новостей диктор, как обычно, сложил руки, чтобы помолиться, и я отложила ложечку, которой только что собиралась размешать сахар, испытав чувство легкой досады - сколько можно? Мы, вроде, уже помолились. И тут же подумала, что эту мысль надо бы донести до исповеди.

Новости начались.

Я размешала сахар в вазочке с творогом.

На экране плыли какие-то новостройки, мелькнул стрельчатый купол храма.

— Всего три года назад на этом месте была пустая ледяная степь. Конгрегация святого Иоста совместно с Диаконией Конструкционис построила здесь, в холодных просторах Элейила город по имени Галилея. Пока в Галилее могут проживать 30 тысяч человек. Здесь уже есть управление ДиКона, а также - транспорта, медицины, образования, бытовой Диаконии, морского транспорта и нефти. Рядом в Галилеей расположено крупное месторождение нефти.

— Крис, ты не хочешь чаю?

— Это твой домашний? - спросила я. Мать Агнес была мастерицей составлять травяные чаи.

— Конечно, хочу, что ты спрашиваешь?

Агнес перегнулась через стол и налила мне душистого темного напитка.

— Чревоугодницы, - проворчала Тавита, - мне из-за вас экран, между прочим, не видно.

— Да ладно, ну город там построили на Элейиле, их каждый год по три штуки строят, - небрежно сказала Агнес.

— … Несмотря на то, что галилеянам придется жить в суровых условиях крайнего Севера, жизнью в целом они довольны. Предусмотрена система дневного освещения улиц в зимнее время, полностью компенсирующая солнечный свет. Во всех двенадцати приходах города построены спорткомплексы с бассейнами морского типа…

— Все-таки налей мне тоже чаю, Агнес! - сдалась Тавита.

— Тихо! - сказала я, - Космос пошел!

Мы разом замолчали и уставились в экран. Космос - это всегда интересно.

— Получены предварительные данные межзвездной экспедиции в систему S182. Как мы уже сообщали, оба корабля экспедиции, "Люмен Цели" и "Перегринатор", вышли из района дискретного пространства Эдана около трехсот часов назад. Согласно полученным вчера сообщениям, экспедиция оказалась удачной. В системе S182 обнаружена стандартная терраподобная планета с благоприятным климатом и соотношением воды и суши. Планете присвоено имя святого Квиринуса. В дальнейшем Диакония Космика планирует колонизацию этой планеты, расположенной необыкновенно удобно по отношению к сигма-пространству…

— Святой Квиринус, - со вкусом произнесла Тавита.

— Земля святого Квиринуса, красиво! - поддержала я. С экрана рассказывали об испытаниях гравитационного двигателя, все еще не вышедшего из стадии эксперимента. Использование силы гравитации полностью перевернет всю нашу технику, рывком подняв ее на новый уровень, а главное, позволит создать двигатели звездолетов, такие, что время межзвездных перелетов сократится в 3-4 раза, а то и больше. Я слушала очень внимательно - Йэн тоже интересуется гравитацией - но разве эти сороки дадут что-нибудь понять? Они бурно обсуждали, когда начнется колонизация Квиринуса, и не стоит ли туда завербоваться…

— Думаю, нам детей надо рожать, - заметила я, - для колонизации Квиринуса.

Я имела в виду, что раньше, чем через полвека, колонизация не начнется. Но Тавита тут же состроила ехидную рожу.

— Да, да, кто о чем, а наша влюбленная Крис…

— Перестань! - буркнула я.

— А я что? Я ничего… я только…

Тавита вдруг замолчала. В экране плыли какие-то южные леса. Джунгли. Казалось, на нас пахнуло влажным зноем тропиков. Над лесом низко прошло звено самолетов - кажется, штурмовики наши, "Минаксы".

— На илайско-терской границе ночью произошел очередной инцидент, потерь личного состава у илайцев нет, сбиты два штурмовика "Минакс" производства Эдоли. Летчик-инструктор Флавиус Мадайни комментирует инцидент…

Появился высокий, кряжистый харван в окружении маленьких смуглых илайцев - все в местной военной форме, в камуфляже и с самолетиками на погонах и с вышитыми крестиками. Что-то там говорил наш пилот в микрофон, а я смотрела на Тавиту. Нет, конечно, же наши не воюют в Илайни. Жених Тавиты - тоже летчик-инструктор, летает на фронтовом истребителе "Темпестас-82", но он же только обучает илайцев. Правда, два его друга - тоже инструкторы - уже погибли там, на илайско-терской границе…

— Пошли, девочки, - Агнес с шумом поднялась, - а то не успеем на хирургию.

Лекцию по хирургии читал доктор Бенга по кличке Нос. У него и в самом деле эта часть лица очень уж выдается. Все было, в общем, как обычно, лекция довольно скучная, к тому же почти весь материал есть в учебнике, интересно только, когда Нос начинал рассказывать случаи из практики или садился на любимого конька - перспективы нанотехнологии. Говорят, между прочим, что хавены уже лет пятьсот назад разрабатывали что-то подобное, но после Валлийской войны с бактериологическим оружием не только страна была почти уничтожена, но и Орден почти с нуля опять начался. И что там было в эру Распада - никто толком не знает. Однако сейчас нанотехнологии и впрямь почти созрели, и может, скоро в самом деле мы сумеем просто ввести, допустим, лапароскоп в брюшную полость, а то и шприцем запустить в кровь нанороботов, а они уже сделают все необходимое на уровне отдельных клеток… мечта! Что только тогда обычные хирурги будут делать?

В промежутках, пока Нос выборматывал нам содержимое учебника, мы с Тавитой резались в "космический бой". Потом Тавите это надоело, и я стала на последней странице тетради писать имя Йэн. Десятки разных вариантов. Буквы с завитушками, толстые в полоску, раскрашенные… Я так увлеклась этим процессом, что почти не заметила конца лекции. А когда Бенга уже попрощался и пошел к двери, я опомнилась - как раз сегодня он и был мне нужен! Мы же с Йэном в паломничество собрались, и ворона же я однако! Значит, сессию мне надо закончить раньше. Я помчалась вниз, прыгая через ступеньку, и поймала хирурга уже у края кафедры, с портфелем под мышкой.

— Доктор Бенга, я Кристиана Дейлори из тридцать второй. Я хотела вас попросить - нельзя ли мне индивидуально сделать зачет на неделю раньше?

— Э… но вы же в это время будете сдавать другие экзамены? - удивился он.

— Ну… я хочу попробовать. Мне очень нужно.

— Хорошо, давайте-как я отмечу, - он стал рыться в своей сумке, доставать тетрадь, искать там мою фамилию. Аудитория тем временем опустела, и я размышляла, успею ли еще заскочить в буфет - это ведь у нас самый длинный перерыв - перехватить там рогалик с молоком. Нос отметил мое имя в списке, мы мило попрощались, и я побежала наверх - забрать свою сумку.

Рядом под сиденьем были разбросаны какие-то листочки. Я машинально нагнулась, чтобы поднять их. Мой взгляд упал на то, что я держала в руках.

Пальцы разжались.

Я медленно села. Подхватила упавший листок.

Гадость, какая гадость!

Это было так, будто неожиданно из-за угла выскочили, и огрели меня по щеке. Лицу стало горячо, кровь прилила. Да невозможно это, не может этого быть.

Я заставила себя взглянуть на листки. Мы медики, для нас в человеческом теле нет ничего запретного.

Только вот это - не иллюстрация к анатомии наружных мочеполовых органов.

И мысль заметалась в голове, требовательно ища - кто? Рядом со мной сидят Агнес и Феликс. Феликс - ее парень. Правда, что-то там у них не ладится. Вот уже и я, и Тавита давно помолвлены. Пусть жених Тавиты далеко, но они обещали друг другу, он любит ее, она ждет окончания его службы в Иллайни. Моему Йэну всегда некогда, он много работает - но он мой жених. А вот у Агнес все так - непонятно. Феликс всегда рядом, он в 37й группе, дружат они почти с самого начала, два года. И - ничего. Не проявляет он никакой инициативы, хотя уже и поцелуи были, и ходят они везде вместе… Так и неясно, будет он жениться на Агнес или нет. Она, конечно, ничего не говорит - страдает молча.

Так вот, Феликс - он как раз рядом со мной сидит. Но не может же это ему принадлежать!

А кому? Упало с верхнего ряда? Нет, здесь скамьи глухие, никак бы не могло упасть… Ой, Господи, что же мне делать-то?

Гадость какая! И откуда он мог взять эту… порнографию. Да, это так называется. Боже, как противно, неужели можно вот так на девушек смотреть, и даже фотографировать! Страх шевельнулся в душе - а ведь совсем не исключено, что вещи эти распространяют скантийские шпионы. Разврат - их оружие. Да не мог Феликс… да, конечно, не мог - но через вторые, третьи руки эти картинки могли к нему попасть!

Я бросила картинки на сиденье… Потом собрала их. Надо отнести в деканат, наверное. Я снова села. Мне не хотелось идти в деканат.

Мне вообще не хотелось ни с кем даже говорить о подобной гадости - было стыдно. Будто это я… будто это меня фотографировали в таком виде, с раздвинутыми ногами. Так обидно было за этих девушек, словно это меня так унизили. И с этим - идти к кому-то, показывать?

Я встала, все еще держа картинки в руках. В дверях мелькнула тень, я вздрогнула - и тут же снова лицо залило горячим - передо мной стоял Феликс.

— Дай сюда, - он забрал у меня картинки, - что, не видела?

— Это… откуда? - только и выговорила я. Феликс вдруг скорчил рожу.

— А ты что у нас, инквизитором заделалась? Ну давай, выясняй…

Он в несколько прыжков оказался внизу. Я дождалась, пока Феликс исчезнет за дверью, взяла свою сумку и тихо вышла.

Отца Тимо, конечно, не было дома, но сестра-экономка пообещала, что он придет где-то через один Славный. Я села у двери и достала четки, начала Славный - малый круг.

Мысли мои, однако, разбегались далеко - какая-то часть мозга прилежно твердила молитвы, все же остальное мое существо было в смятении.

У меня уже был такой случай - в школе. Мальчишки доводили одну старую учительницу. Писали гадости у нее на двери. Я увидела, кто это был - Петрос Аньи, известный школьный хулиган. Не сказать об этом я не могла. Меня тоже возмущало то, что они делают. Но в школе была другая возможность. Можно было принять наказание на себя. Я это сделала. Меня вообще за все школьное время так наказали лишь два раза. Первый раз - именно за лазанье по стройке. А второй раз - вместо Аньи. Для этого у нас приглашали рядовых из Легиона, в моем случае - девушку-легионера. И делалось в закрытом наглухо помещении, в подвале. Правда, Аньи тоже должен был наблюдать, поэтому меня не заставляли раздеваться совсем. Но досталось мне здорово, кровищи было, потом два дня пришлось в изоляторе лежать. До сих пор на лопатках белесые следы. Аньи с тех пор со мной ни разу не разговаривал и даже на дороге не попадался - сразу исчезал куда-то. Но и учительницу больше никто не доводил. Вроде бы, Аньи потом авиатехником стал… нормальный человек.

Не знаю, почему я вспомнила об этом сейчас. Может, из-за Феликса? Если бы можно было сделать так - прийти в Дис и сказать, да, мол, он виноват, но разрешите - пусть лучше я за него… Но с инквизицией это не пройдет, мы не в школе. И что положено за такое? Я не знала. Если смотреть, какой это грех - то, наверное, не очень большой. Это же не прелюбодеяние, а так, предпосылка к нему. А если с другой стороны посмотреть, наоборот, серьезно. Прелюбодеяние страшно, но это личное дело человека. А тут получается, что он развращает окружающих, он же эти картинки не в одиночестве смотрит, и сам от кого-то их получил… Получается, чуть ли не вражеская деятельность. Но не могут же за это посадить? Если только кроме этого еще что-то есть… Например, ересь или антигосударственная деятельность. Но Феликс? Ну он, конечно, легкомысленный, несерьезный, вообще дурак. Агнеску мучает. Но не может же он быть врагом! Он все равно наш человек, эдолиец, христианин! Пусть плохой - какой есть. Но он не предатель и не подлец.

Но если не предатель, назидательно говорил мне внутренний голос, тогда чего ты волнуешься? В Инквизиции разберутся. Ошибок там не бывает. Ну если, может, бывают- то очень редко. Разберутся и отпустят. Ну накажут как-нибудь, так это же нельзя просто так оставлять!

Не знаю, почему, но я не могла с этим внутренним голосом согласиться. Ну никак не могла. Такое чувство, что все-таки это неправильно. Самый логичный, верный выход - пойти и сообщить в ректорат о виденном - казался мне уж очень плохим, нечестным… Может, надо было в лицо сказать Феликсу все, что я об этом думаю? Но я же попыталась. Он просто не стал слушать…

Можно и просто промолчать. Но это значит, что мне вообще плевать на моего брата - пусть себе катится в пучину и гибнет, пусть доходит до прямого прелюбодеяния, пусть даже устанавливает связи с врагами Эдоли. И на Агнес плевать, за кого она в конце концов выйдет замуж. Нет, и этот выход - очень уж плохой. Даже еще хуже, чем просто пойти и сообщить…

Я совсем придумала было - пойти к Агнес и рассказать все ей. Пару минут я тихо радовалась этой мысли, и чуть было не ушла, не дождавшись священника, но потом… Ведь это получится переложить ответственность на подругу, а ей будет тяжелее. Для меня Феликс в общем, посторонний, а она его любит. И вот для нее уже пойти в ректорат на самом деле будет предательством. Даже если она порвет с Феликсом - а легко ли ей будет рвать? Ведь невыносимо тяжело. И вероятно, она даже и не сможет порвать, и будет ходить с такой раной на душе.

А если Агнес уже знает об этом? И уже решила для себя, что ладно, пусть так, пусть он смотрит эти картинки, пусть грешит… Если на ее душе уже есть эта рана? Эта мысль показалась мне просто кошмарной.

Нет, ей говорить нельзя. Это мое дело, и я сама должна принять решение.

Господи Иисусе, и ведь совсем недавно еще все было так хорошо, так просто! Ну зачем я подняла те листки? Зачем вообще задержалась - можно было на кафедру к Бенге позже заскочить… К тому моменту, как меж колонн появился слегка запыхавшийся отец Тимо, я пришла к единственному выводу: лучшее, что можно сделать в такой ситуации - это вообще никогда в нее не вляпываться.

— Кристиана? Слава Иисусу Христу, - сказал отец Тимо.

— Слава вовеки, - поспешно ответила я, - мне бы исповедаться, если можно.

— Ну что ж, если сейчас нужно, то давайте. Может быть, в кухню пойдем?

Я подумала, что отец Тимо наверняка еще не обедал сегодня и вообще устал как собака, а я тут… Мне как обычно, стало очень стыдно - но не идти же обратно. Исповедоваться мне не так уж надо - скорее спросить совета. Исповедаться я могла бы и завтра, там ничего такого страшного, все, как обычно. Только вот и для меня, и для отца Тимо будет лучше, если об этом щекотливом случае он узнает именно на исповеди, с обязанностью, понятное дело, хранить тайну.

Отец Тимо сел на табуретку, вытащил и надел столу. Я встала на колени и после положенных молитв и вступления стала перечислять свои грехи за неделю - ну всякие там, как обычно, лень, саможаление, обиды на девчонок, отсутствие уважения к некоторым преподавателям, уныние, в общем, много чего. Отец Тимо устало кивал, и у меня даже промелькнула такая мысль, что наверное, надоели мы ему со всеми этими мелочами, и какая, наверное, тягомотина все это постоянно выслушивать, а он, может быть, есть хочет и вообще устал… Наконец я сказала.

— Еще я… я узнала о том, что один из братьев с нашего отделения совершает грех. Тяжелый… ну… в общем, правильно было бы пойти и сообщить об этом в Инквизицию. Ну то есть… но я не знаю, что мне делать.

Отец Тимо как будто проснулся. Или мне так казалось, и он вовсе не был вялым? Он внимательно посмотрел на меня и указал на табуретку рядом с собой.

— Присядьте пока, Кристиана. Какого рода грех совершает этот брат?

Исповедь, напомнила я себе. Но говорить о таком было… просто стыдно как-то. Ведь отец Тимо - он же все-таки тоже мужчина, хоть и священник.

Краснея и давясь, я все же рассказала о случившемся.

Отец Тимо тяжело вздохнул. Он смотрел куда-то в пол перед собой, устало сложив руки на коленях. Мне показалось, или на лице его в самом деле было что-то вроде отчаяния? Устал он от нас… наверное… Да, тяжело. Мне тоже тяжело, что есть люди, которые вот такими вещами занимаются. Как Феликс…

— Вы не можете промолчать и забыть об этом. Но пойти и сообщить тоже кажется вам неправильным, - заговорил он, я поспешно кивнула, подтверждая эти мысли, - ну что же, Кристиана… Часто бывает очень трудно отличить в своей душе голос совести от других голосов - от того, что нам ложно внушают окружающие люди, демоны или от того, что мы сами воображаем себе. Часто происходит так, что поступив по совести, мы подвергаемся насмешкам или презрению со стороны близких. Ведь то, что происходит здесь и сейчас - так очевидно и понятно, а то, что будет происходить с нами в вечности - до этого еще далеко, и ничего наверняка об этом неизвестно. У нас нет знаний о том, что произойдет после смерти - у нас есть только вера. Трудно жить, опираясь только на веру. Невыносимо трудно, Кристиана… Давайте с вами призовем Святого Духа и помолимся, чтобы Господь сам помог вам разрешить эту проблему…

Я снова встала на колени, и священник возложил руки мне на голову.

Нет, я не понимала ничего. Я даже не понимала, почему мне не хочется идти в ректорат. По уму - надо. Жалко Феликса? Но будет еще хуже, если он так и продолжит грешить. Его надо, необходимо остановить. Боюсь за себя? Да нет, чего бояться… Ничего я не боюсь на самом деле, никаких там насмешек и презрения, да и кто это будет меня презирать? Не в этом дело. Я сама не понимала, почему мне не хочется туда идти.

Отец Тимо молился, и мне казалось, что прохладный ветер пронизывает мою голову, ветер от его рук, и пробирает насквозь, и становится легче… легче… совсем легко. Даже смеяться хочется от этого ветра. И вдруг я поняла, что мне нужно сделать. И чуть не заплакала от этой легкости. Всего-то - как это просто! Ведь есть человек, который не только может, но даже и должен взять на себя эту ношу. И по своей профессии, и потому что он… он ведь станет мне мужем! Главой, значит.

— Я расскажу Йэну об этом! - вырвалось у меня, - он наверняка что-нибудь решит.

Отец Тимо кивнул.

— Возможно, это правильный выход, Кристиана. Хорошо…

Он произнес формулу отпущения, я перекрестилась и, неловко попрощавшись, пошла домой.

Йэн очень внимательно выслушал меня. Я не стала тянуть, и рассказала сразу же, только мы вышли из церкви.

Все было очень хорошо, просто замечательно. Может, это после службы так казалось? После Причастия? Голова слегка кружилась от счастья. Высоко в голубом небе кружила пара истребителей, оставляя замысловатый инверсионный след. Было тепло - я накинула только легкий спарвейк. Воскресенье. Не совсем просохшая после дождя мостовая. Нежная еще, не запылившаяся долгим летом листва. Городской парк. Йэн. Еще не перебит ничем вкус Святого Хлеба на языке, не забылось чувство вечного покоя и света, так любимое мной в церкви, тихая струнная музыка еще звучит в ушах. По сравнению со всем этим тягостная, так измучившая меня вчера история с Феликсом казалась незначащим пустяком.

Йэн выслушал меня и кивнул спокойно.

— Хорошо, Крис. Это правильно, что ты мне решила рассказать. Ты больше об этом не думай, выбрось из головы. Не беспокойся. Я этим займусь…

Ничего другого от него и нельзя было ожидать. Он всегда был такой. Мой Йэн. Мой любимый, мой… почти муж. Мой жених. Сразу стало совсем уж легко и весело на душе, я сбросила заботу, и мне действительно больше не надо об этом думать. Я еще попросила его.

— Но Йэн, я не хочу, чтобы с Феликсом что-то случилось плохое…

Он кивнул и чуть улыбнулся.

— Ничего дурного с ним не будет. Не переживай, - он взял меня за руку, и я сразу растаяла от счастья. Так, рука в руке, мы вошли в резные чугунные парковые ворота.

Народу в парке было много по случаю воскресного дня. Компании друзей и подружек, парочки вроде нас с Йэном, целые семейства. Справа от нас гремела веселая музыка и многоголосый детский гвалт, из-за верхушек деревьев видны были только самые высокие разноцветные конструкции - там тянулись детские городки развлечений и площадки. Семьи с ребятишками направлялись туда. Невольно я подумала, что может быть, пройдет несколько лет - и мы тоже, войдя в парк, сразу будем сворачивать направо, и поведем на эти площадки своих детей. Йэн хочет не меньше четырех. При этой мысли мне стало радостно, но неловко, и я как-то почувствовала, что Йэн думает о том же самом и избегала смотреть на него.

— Светик, а вон жаренки продают, хочешь?

Йэн взял мне на свою карту длинную жаренку из орехов и меда, на палочке. Мы направились в самую глубь парка, где сегодня должны были выступать "Странники". За тем, собственно, и пришли. Скамейки все были уже заняты, но нам удалось удобно устроиться на длинном и толстом изогнутом стволе старой ивы. Рядом с нами примостились какие-то мальчишки, судя по форме - еще школьники. Я грызла орехи, болтала ногами, и Йэн, за недостатком места, был вынужден довольно тесно прижаться ко мне, и даже положить свою руку почти что мне на спину, во всяком случае время от времени его рука касалась моей спины, и я тихо млела от счастья. Еще мне ужасно хотелось положить голову Йэну на плечо, но в публичном месте все-таки следует вести себя скромно. Мы о чем-то болтали, кажется, о паломничестве, эстрада от нас была не видна, ее заслонял какой-то неудачно поставленный фургон, но слышно хорошо. Как-то внезапно наступила тишина, и в тишине разноголосо заговорили струны, перебивая друг друга, волнуясь, как море. "Странники" запели, и было это чудесно - слушать их пение, и рядом ощущать Йэна, и молчать, просто молчать и слушать.

(1) стихи Ирины Ермак

Три голоса - два мужских и женский, вьющийся вокруг них, словно звенящая, отчаянная спираль, разбивали тишину, повисшую над площадью, словно в миг Пресуществления, полное внимания и напряжения, полное слуха молчание.

Битве всё не видно конца,

А из ран - где течёт, где льёт.

Что ж не выбрал Ты храбреца? -

Защитил бы Царство Твоё…

Мои руки не держат меч,

Привалил меня мой же щит.

Ты не хочешь меня сберечь?

Кто ж тогда меня защитит?

Йэн нашарил свободной рукой мою ладонь, и сжал ее, и на миг я перестала ощущать что-либо, кроме этого прикосновения теплых и сильных пальцев. Мой Йэн. Он тоже воевал, и тоже был ранен. И наверное, вот так и лежал, ожидая санитаров, скрипя от боли зубами, и звал в отчаянии Господа. Это про него песня. Хотя он не хавен пока еще, и оружие у него было не такое романтическое, нормальный автомат. Но и не только про него, и про меня тоже эта песня, хотя я не была на войне. Это про всех нас песня.

Веки смежены - резь в глазах -

Вижу, как подступает мгла.

Моё сердце в Твоих руках.

Повели, чтобы смерть ушла.

Может, я ещё не убит.

Отдохну вот пока чуть-чуть.

Меч возьму и прилажу щит -

Лишь бы так не давило грудь…

Если ж правда разбил нас Змей

И недаром кружит вороньё -

Моё сердце в руке Твоей.

Лишь оно…

Но оно - Твоё.

После концерта мы отправились в кафе. На мою студенческую карту не очень-то разгуляешься, так что Йэн брал все на свою. Мы поднялись на самый верх Ренского квартала, и сели в открытом садике ресторана "Роза и шип", отсюда, с небольшой площадки, открывался дивный вид на парк и прилегающую часть города, и можно было даже наш конвиктус разглядеть, и строящийся новый корпус (ура! Мне больше не надо ничего отрабатывать! Я больше не пойду на эту стройку! Как же я ненавижу всю эту строительную работу…) Йэн заказал для меня жареную курицу, салат и кофе с пирожным. Себе он взял мяса с овощами и бутылочку пива. Я пиво не люблю, но Йэн и не особенно нуждался в компании.

Справа от нас за столиком обедали две молодые монахини в серых хабитах, похоже, из конгрегации святой Дары. Я спросила Йэна, и он согласился со мной, что да, наверное, это дариты. Я сказала, что если уж идти в монастырь, то к даритам - они и уходом за больными занимаются, и воспитанием сирот, и вообще деятельный орден - это деятельный орден. Йэн ответил, что с моим характером - конечно, а вообще-то кому как, ведь у каждого свое призвание. У некоторых вот и семейное. Я сразу согласилась, что да, у меня, безусловно, призвание семейное, в смысле, что жить мне лучше с мужем, одной мне не хотелось бы, я не настолько предана Христу, моя вера слишком слаба, чтобы вот так всю жизнь только Ему посвятить. Йэн возразил, что вера здесь совершенно ни при чем, и я опять с ним согласилась, потому что он, конечно, был прав… Я на самом деле чувствовала, что вера у меня слабая - но упомянула об этом неуместно, монашеское призвание здесь и правда ни при чем.

— А я не знаю даже, - сказал Йэн, - я, ты знаешь, долго думал насчет ордена хавенов… Даже послушником пожил несколько месяцев… пока не призвали в армию.

Мне стало как-то неприятно - может, я зря тут с ним. Отвлекаю человека от монашеского призвания. Но Йэн сразу добавил.

— А потом понял, что нет, мне семья нужна. А когда тебя встретил… - он улыбнулся, и лицо его, такое жесткое и твердое обычно, вдруг стало почти детским и ласковым, - тогда уже совсем все стало ясно.

Я даже есть перестала, так мне от этих слов стало хорошо.

— Мне тоже стало все ясно, - сказала я полушепотом, - сразу же почти…

Йэн накрыл ладонью мою руку.

— Мой светик, - сказал он.

Где-то внизу звенела гитара, и мне казалось, что я все еще слышу голоса "Странников", поющие мою любимую песню.