"Время Красной Струны" - читать интересную книгу автора (Dark Window)

Глава 3 Смена власти

С первого же дня я полюбил вечерние линейки. В полдесятого нас собирали в центре лагеря, поотрядно выстраивали в две шеренги, и под грустно-протяжную мелодию лагерный флаг медленно скользил вниз. Иринушка — наша директорша никому не доверяла столь деликатную задачу. Сама перебирала руками по стальной струне, пока полотнище не оказывалось у нижнего блока, а затем складывала его вчетверо и уносила с собой.

А наутро подъём флага поручали самым-самым заслуженным. Честно говоря, я ещё ни разу не оказывался в их числе. Ну да ладно. Не больно-то и хотелось.

Хотя тут я наврал сильно-сильно. На самом деле я прямо сгорал, когда Иринушка выходила на эспланаду и осторожно прикрепляла флаг к струне. Я прямо тянулся вперёд. Я так ждал, что назовут мою фамилию. И Колька Сухой Паёк удивлённо пихнёт меня в бок: «Ну, Куба, ты и даёшь». А потом, с замиранием сердца я пройдусь перед строем, величаво поднимусь на эспланаду, коснусь холодного металла, и мои руки забегают быстро-быстро, а флаг взовьётся в небо, словно синяя птица, выпущенная на свободу.

К чему это я? Если вы подумали, что вечерние линейки я полюбил из-за флага, то это не так. Просто вечером рядом с нами ставили четвёртый отряд, и я, как правофланговый, мог полноправно косить в сторону и смотреть на Неё.

Её не было ни в первую, ни во вторую смены. Она, как из сказки, появилась только сейчас. Самая красивая девочка в лагере. Эх, если бы она училась в нашем классе…

Да-а-а… Любая девчонка из нашего класса и рядом не валялась. Такие, наверняка, не учатся в обычных школах, а… Ну, я не знаю в каких. В цирковых там, в музыкальных или в художественных. Такая не носится по коридорам. Такой не ставят уколы и не лечат зубы.

Она была спокойна и выдержана. На первой же дискотеке к ней выстроилась целая очередь. И самые ярые первоотрядники пинками отшвыривали всех, кто не вышел силой, ростом и проворством. Белокурые локоны и голубые глаза. Ослепительно-ровный ряд зубов. Бежевое платье с широким зелёным поясом и серебристой пряжкой. Ей завидовали. Ей старались угодить. Ей восхищались. Ну скажите, а разве может быть иначе, если тебе повезло родиться ТАКОЙ. Её даже звали по особенному — Эрика Элиньяк.

Жаль, что на утренних линейках лагерь выстраивался иначе, и рядом с нами утаптывал плиты в землю второй отряд. Дебилы и акселераты. Смешки, пощипывания и пошлые анекдоты. В присутствии воспитателей глупо смотрят друг на друга и усиленно корчат из себя прилизанных мальчиков и девочек элитных школ. Вы бы посмотрели на них после отбоя. Расширенный словарь русского мата! С десятью приложениями, включающими современные навороты. Нет, поутру я погружался в тягучие и печальные раздумья: ну неужели уже через год все наши (и я тоже!) станут неотличимы от загруженных жизнью субъектов, пример которых являет второй отряд?

А ещё мне стали до омерзения противны дискотеки. Там я тоже мог видеть Эрику. В строю ведь у всех равные права: гляди, сколько влезет, главное, руками не лапай. Зато на дискотеках… Кажется, чего проще, взять, да подойти. Ага, подойдёшь тут, как же… Тут и субъекты понаворотистее меня сразу кукожились и комплексовали. Кто там у нас самый сильный, самый храбрый и самый красивый? А докажи? И всегда доказывать должен ты. И всегда находятся те, кому доказывать ничего не надо. Тем, кому ты должен предъявлять доказательства. Так положено. А вот кем положено? И кто может всё это изменить?

Поэтому к Эрике подходили далеко не все. Кто-то танцевал с ней танец за танцем, а кого-то просто отшвыривали. Гуляй, Вася! Тебе не положено.

Я не знал, положено мне или нет? Я ни разу не подошёл. Даже не пытался подойти. Разве могла пойти к Эрике лопоухая и губастая оглобля? Зачем? Чтобы услышать отказ? Если бы Эрика отказалась со мной танцевать, жить уже не стоило. А так жизнь продолжалась. Я жил смутной надеждой, что на следующей неделе непременно наберусь решимости и…

Но то были всего лишь мечты. А в действительности я угрюмо топтался в углу, исподлобья глядя, как какой-нибудь верзила заумно изгибается перед Эрикой, то и дело выбиваясь из ритма. Тогда мне становилось понятно, как это, когда сердце обливается кровью.

В тон мне тихо вздыхала Инна Говоровская. Она почему-то всегда оказывалась рядом. И на концертах садилась вместе со мной, словно нас сковывала невидимая цепочка, и в кино, и в столовой. Иногда такое внимание оказывалось весьма полезной штукой. Как-то раз два козла из того самого достославного второго отряда заперли меня в сарае, где хранились мётлы и лопаты. А народ ушёл на полдник.

Когда через полчаса явился завхоз, дабы самолично проверить, сколько черенков удалось переломить малолетним каратистам на сей день, я уже полностью потерял надежду увидеть свои четыре печеньки, две конфеты и стакан компота. Печеньки-то ладно, а вот конфеты я очень любил. В столовую я поплёлся чисто автоматически. К моему удивлению Инна сохранила мою порцию в неприкосновенности, не дав сожрать её даже вреднючему Таблеткину. Иногда внимание Инны грело. Было приятно, что хоть кто-то в мире обращает внимание не на твои толстые губы, а на тебя самого. В конце второй смены я даже решил, что обязательно запишусь в кружок выжигания. И если Инна приедет в третью смену, то выжгу ей на память Зигзага или Дональда. Или даже Чёрного Плаща, хотя тут придётся порядком покорпеть. Инна приехала, но приехала и Эрика. С той поры Инна стала только мешать. Мне всё казалось, что Эрика не обращает на меня внимания, решив, что я занят, раз рядом со мной постоянно крутится Говоровская. Ну и что мне было делать? Не выпихивать же Инну с соседнего места?

Поэтому я на каждой линейке отключаюсь. На утренней, чтобы не смотреть на уродов второго отряда. Стою так, ничего не вижу, ничего не слышу. И на вечерней я тоже ничего не вижу. Кроме Эрики. Тоже, можно сказать, впадаю в ступор. Голову чуть поверну, и гляжу на Эрику. А Эрика на меня не смотрит. Никогда. И замечательно! Я бы, наверное, со стыда сгорел, если бы поймал взгляд Эрики. Хотя иногда поймать её взгляд мне и хочется больше всего на свете. Но Эрика смотрит исключительно вперёд. Интересно, о чём в эти минуты думает она?

Как вы могли догадаться, нескоро я понял, что стихли все разговоры, и все взгляды устремлены в этот вечер туда же, куда обычно смотрит только Эрика.

С удивлением и я повернул голову. Нехотя. Затёкшие суставы больно кольнули шею. Я смотрел вперёд и думал, когда я снова смогу увидеть, как ветер легонько шевелит невыносимо прекрасные пряди волос. Это ж целая вечность — ждать до следующего вечера. И не дай бог, вместо построения опять устроят проклятый дискач.

Как уже говорилось, нехотя я посмотрел на эспланаду. И тут случилось немыслимое. Я позабыл про Эрику. На трибуне вместо нашей миниатюрной Иринушки высилась посторонняя фигура массивных габаритов. Что ж такого могло случиться, если Иринушка не вышла к спуску флага? Ведь до этого она не пропустила ни единого построения? Ни в первую смену, ни во вторую. Ни разу не брала она выходных дней, чтобы уехать в город. Даже не опаздывала. А тут такое…

Воздух пронзила троица оглушительных щелчков. Стоящая на трибуне опробовала микрофон.

— Добрый вечер, — голос казался извергнутым из глотки робота, поднявшего восстание против своих создателей. — С сегодняшнего дня обязанности начальника лагеря исполняю я. Моё имя — Электра Сергеевна.

— О! — забился в моё ухо жаркий шёпот Кольки Сухого Пайка. — Подходящ! Лагерь «Электрик» и директрису прислали Электричку.

Прозвища рождаются легко. Меньше чем за минуту я стал Кубой. Директрисе понадобилось не больше, чтобы превратиться из Электры в Электричку.

— Кое-какие планы будут пересмотрены, но в целом смена пройдёт, как обычно, голос набирал силу, казалось, ещё немного, и он действительно загудит электричкой, а потом раздастся дробный грохот колёс по рельсам. — Главные заповеди остаются прежними. Выходить за территорию лагеря категорически запрещено. За ночные брождения по лагерю — немедленное исключение. Следить за их исполнением я буду строжайше. А теперь — отбой! Вопросы, жалобы, предложения имеются?

— Электра Сергеевна, — встрял Антон Патокин, активист и вечный организатор КВНов. — Вы забыли спустить флаг.

— Разве? — улыбнулась директриса холодным оскалом сытого хищника, и Патокин поёжился. — Запомни, Антон, я никогда ничего не забываю. И если я чего-то не сделала, значит, так было задумано.

Отряды расходились по корпусам. Я несколько раз поворачивался и отказывался верить тому, что видел. Впервые за много дней полотнище чёрным квадратом трепетало на фоне начинающего темнеть неба.

Заканчивался шестой день третьей лагерной смены.