Вудхауз Пэлем ГрэнвилЖасминный домик

Пэлем Грэнвил Вудхауз

Жасминный домик

Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча, задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма, лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.

- Вы верите в привидения? - вдруг спросил он.

- Верю ли я в привидения?

- Да.

- Нет, не верю.

- Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над определенным местом, угнетая живущих там?

- Нет, не верю.

Джемс недовольно посмотрел на меня.

- Разумеется, - продолжал я, - все мы читали таинственные рассказы о привидениях и...

- Я говорю не о рассказах, - конечно, их тысячи. Десятки авторов кормятся привидениями.

- Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который слышал...

- А я однажды жил в таком заколдованном доме, - прервал меня Джемс.

У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать. Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не терпит противоречий, как и его герои.

- Это удовольствие, - продолжал Джемс, - стоило мне пяти тысяч фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?

- Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых...

- Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.

Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами, украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.

Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: О п я т ь П и к н е й, а иногда даже в более угрожающей форме: О п я т ь П и к н е й!!! - а однажды (дело, помнится, шло о романе "Любовь, которая побеждает") один литературный критик всю оценку книги выразил двумя словами: "О, Боже!"

- Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, - продолжал Джемс. - Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.

Он замолчал.

- Очень мило с ее стороны, - пробормотал я.

- Двадцать лет, - повторил Джемс. - Запомните это обстоятельство: целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов, кроме постоянного отдела "Советы молодым девушкам" в одном ежемесячнике. Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов, написанных под кровлей ее виллы "Жасминный домик".

- Поэтичное название, - заметил я.

- В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно и в дальнейшем - по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не получил бы пяти тысяч.

- Забавное завещание, - задумчиво заметил я, - я иногда хотел бы быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.

- Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.

- Знаю.

- Так вот я отправился в "Жасминный домик". Я вам расскажу всю эту историю по порядку.

...Первое впечатление Джемса от коттеджа "Жасминный домик" было очень благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная розами, - идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла писать свои сентиментальные романы.

Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь под названием "Тайна девяти".

И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и выстукивал на пишущей машинке.

Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро застучал:

"На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.

Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер. После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв револьвер.

На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой. Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.

- Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, - сказала она с лукавой строгостью..."

Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.

Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!

Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за дверью находился умирающий человек, который прохрипел: "Жук... жук! Скажите Скотланд-Ярду, что голубой жук..." и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в некотором недоумении.

Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи послышался лай Вильяма.

Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес садовника - Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал на Джемса.

Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям регулярно являлся под окно.

Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского божка с надписью "Привет из Клактона" и подкрался к окну.

В это время снаружи донесся чей-то голос:

- Тубо! Прочь с дороги! - и короткий визгливый лай, совершенно не похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью - овчарки, сеттера, бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.

Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье, держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость, сапог, палка, камень, шина велосипеда - Вильям не делал между ними большого различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался растерзать собачонку.

- Вильям! - крикнул Джемс.

Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать на девушку.

- Ах! - воскликнула девушка. - Этот пес напугал бедняжку Тото.

Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.

Она стояла на террасе, обвеваемая легким ветерком, пропитанным сладким запахом жасмина. Из-под платка выбивался золотой локон, большие синие глаза блестели на свежем, румяном личике. Но Джемс был плохой ценитель красоты, особенно женской.

- Вы кого-нибудь ищете? - спросил он.

- Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы взглянуть на ту комнату, где мисс Пикней творила свои чудные романы. Ведь здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней?

- Да, я ее племянник Джемс Родмен.

- А меня зовут Роза Мейнард.

Джемс провел девушку в дом. Она вскрикнула от восхищения, попав в столовую.

- О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала?

- Да.

- Ах, как вы бы могли прекрасно работать здесь, будь вы тоже писателем.

Джемс был невысокого мнения о литературном вкусе женщин, но эти слова задели его за живое.

- Я писатель, - холодно ответил он. - Пишу детективные рассказы.

- Я не читаю детективных рассказов, - ответила девушка.

- Вероятно, - еще холоднее продолжал Джемс, - вы любите тот сорт беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка.

- Ах! Я так люблю ее романы! - в экстазе всплеснула руками девушка. - А вы?

- Не сказал бы этого.

- Не может быть!

- Чересчур сладко, - сурово произнес Джемс. - Сентиментально.

Девушка удивилась.

- Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю.

Они шли по дорожке сада. Джемс отворил для нее калитку, и она вышла на дорогу.

- В романах тети молодые люди претерпевают тысячи треволнений и в конце концов женятся.

- Вы говорите о "Запахе цветка", где Эдгар спасает тонущую Мод?

- Я говорю вообще о всех теткиных книгах, - он с любопытством посмотрел на нее. Он нашел разгадку мучившей его тайны. С того момента, как он увидел девушку впервые, она ему казалась странно знакомой. И теперь он понял... - Да ведь вы сами - вылитая героиня теткиных романов! Именно таких девушек она любила описывать.

Глаза Розы заблестели.

- Неужели вы в самом деле так думаете? Вы знаете, я то же самое почувствовала, увидев вас! Вы сами - типичный герой романа мисс Пикней!

- О, что вы говорите! - возмутился Джемс.

- Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы выскочили через окно. Вы были так похожи на Клода Мастерсона из "Девушки с гор".

- Не читал, - мрачно ответил Джемс.

- Он был очень сильный и храбрый, с глубокими, темными, мрачными глазами.

- Если уж все должно идти по теткиным романам, то сейчас вас должен сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в дом, уступить вам свою... Берегитесь! - вдруг закричал он.

Но было уже поздно. Она лежала у его ног жалким комочком батиста, кружев и шелка, а за угол заворачивал огромный хрипящий мотор. Из него высунулся толстый, краснолицый джентльмен в меховой куртке. Он обнажил голову, - о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! - он прикрывал номер машины.

Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива.

Джемс отнес девушку в дом и положил на кушетку в столовую. Потом позвонил, появилась румяная экономка.

- Пошлите за доктором! - скомандовал Джемс. - Несчастный случай.

Экономка склонилась к девушке.

- Ах, бедняжка, бедняжка! - прошептала она. - Какая красавица!

Пришлось послать садовника за доктором Брэди.

Явился доктор и после долгого осмотра сообщил:

- Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг. Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться.

- Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!

- Ваша экономка будет присматривать за ней.

Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.

- Хорошенькая девушка, Родмен?

- Я тоже так думаю.

- Красавица. Дочь феи...

- Что? - воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами пищеварения.

- Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен, сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня, точно...

И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с ужасом смотрел ему вслед.

Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы "Литературное агентство Мак-Киннон и Гух", сидел у себя в конторе на Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.

- Попросите мистера Гуха зайти ко мне.

И снова задумался.

- Мистер Гух, - сказал он вошедшему компаньону, - я только что получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня и просит приехать к себе.

Мистер Гух прочел телеграмму.

- Написано под влиянием сильного возбуждения, - согласился он. Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.

- У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства "Проддер и Виггс". Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за конторой, я поеду к нему позавтракать.

На перекрестке дорог, приблизительно в миле от "Жасминного домика", Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил автомобиль.

- Доброе утро, Родмен!

- Наконец-то вы приехали! - ответил Джемс. Он показался агенту худее и бледнее обыкновенного. - Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с вами серьезно поговорить.

Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек; при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки. Он оставался холоден и непоколебим.

- Ну-с, Родмен, - сказал Мак-Киннон. - Проддер и Виггс приняли ваши условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму. Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с первого издания, двадцати пяти - со второго и двухстах фунтах аванса в день выхода из печати.

- Хорошо, - рассеянно сказал Джемс. - Хорошо. Кстати, Мак, вы помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?

- Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.

- Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.

- Автор, - нравоучительно сказал агент, - который получает двадцать тысяч в год, дает товар, а не дребедень.

- Ну, словом, вы знаете ее?

- Еще бы.

- Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу "Жасминный домик", где я теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?

- Нет.

- А вот я утверждаю, что "Жасминный домик" заколдован.

- Вашей теткой? - удивился Мак-Киннон.

- Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие... миазмы сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими ядовитыми испарениями.

- Какая ерунда!

- Вовсе не ерунда!

- Неужели вы серьезно верите, что...

- Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь писать, немедленно появляется девушка.

- В комнате?

- В романе, черт подери!

- Да, да, Родмен, - покачал головой Мак-Киннон, - для вашего романа девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.

- Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера Гэджа.

- Быть не может!

- Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее. Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти за меня замуж!

- Не делайте этого! - возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. - Вы слишком молоды для женитьбы.

- Как Мафусаил, - ответил Родмен. - Но все равно я знаю, что этим дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром, например, я обнаружил, что целую ее собачонку! - Что вы говорите?

- Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки, собирая букет цветов для девицы.

- Родмен!

- Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не бормотала: "Пошли, Господи, счастья влюбленным!"

- Почему вы не уедете отсюда?

- Тогда я потеряю пять тысяч.

- Гм, - задумчиво сказал Мак-Киннон.

- Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь, несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно улыбнулся.

- Ерунда, - сказал он. - Просто вы заработались, дружище! Вот вы увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует.

- Потому-то я и просил вас приехать. Я надеюсь, что вы разрушите наваждение.

- Постараюсь, - обещал Мак-Киннон.

За столом Мак-Киннон мало говорил - он вообще был молчалив во время еды. Джемс замечал, что он украдкой посматривает на девушку, которая уже поправилась и могла спускаться в столовую, но он ничего не мог прочесть на хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали еще надежду Джемсу.

- Ах, право, вы мне принесли облегчение, - говорил Джемс, провожая агента через сад. - Я чувствую, что могу положиться на ваш здравый смысл. Атмосфера дома изменилась после вашего визита.

Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли.

- Родмен, - сказал он, влезая в автомобиль. - Я думал над вашим предложением - ввести в "Тайну девяти" любовную интригу. Я думаю, что вы правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах, любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа.

- Ну, это дудки, - мрачно ответил Джемс. - Если она влезет в роман, то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я вас не понимаю...

- Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! - вздохнул Мак-Киннон (Джемс с ужасом увидел, что на его бесстрастных глазах выступили слезы умиления). - Ах, я видел ее, сидящей под розами, окруженную ароматом жасмина. Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало ее милое личико. Бедняжка! - бормотал Мак, вытирая глаза. - Несчастная девушка! Родмен, и его голос дрогнул, -я... решил, что мы жестоко обошлись с Проддером и Виггсом. У Виггса только что оправилась от болезни жена. Друг мой, можем ли мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса.

- Что?

- Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке! Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка!

Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался.

- Все кончено! - сказал Джемс.

Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин и не поймете всю силу инстинкта самосохранения, являющегося в минуты опасности у заядлого холостяка.

У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком. Еще в молодости он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий уклад, и он боялся, что к концу первой же недели медового месяца женщина разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни.

Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав, он курил и стряхивал пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть?

Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях. Какая жена упустит случай нарядить мужа в тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и визитку?

Судьба издевалась над Джемсом, грозя ему костлявым пальцем. Мисс Роза теперь вставала с постели и целыми днями просиживала в кресле на залитой солнцем веранде, и Джемс должен был читать ей вслух, больше стихи, старомодные, сентиментальные стихи о любви.

Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим сладким ароматом; розы на веранде цвели, птицы пели, каждый вечер заканчивался великолепным заходом солнца. Природа старалась вовсю, в ущерб бедняге Родмену.

Наконец Джемс не выдержал и, поймав доктора Брэди после очередного визита, поставил вопрос ребром:

- Когда она сможет уехать?

Доктор похлопал его по плечу:

- Не скоро, Родмен, - сказал он тихим голосом заговорщика, - не беспокойтесь. Ей нельзя двинуться в течение... ну, скажем, нескольких недель...

- Недель?! - воскликнул Джемс.

- Да, недель... Если хотите, то и месяцев, - доктор игриво ткнул Родмена в живот. - Желаю вам удачи, молодой человек.

Джемс испытал легкое облегчение, когда доктор споткнулся о Вильяма, растянулся и поломал стетоскоп.

В саду Джемс встретил экономку.

- Барышня хочет говорить с вами, сэр, - сообщила она, улыбаясь и потирая руки.

- Со мной? - мрачно спросил Джемс.

- Ах, сэр, какая она красавица! Как птичка с переломанным крылышком, сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как...

- Молчать! - завопил Родмен.

Увидев девушку, Джемс стал думать о том, как глубоко он ее ненавидит. Но тщетно! Какая-то сила приказывала ему: "Подойди и возьми ее маленькую белую ручку! Прошепчи на ее розовое ушко нежные слова, от которых зальется румянцем ее чудное личико". Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел.

- Миссис... как ее... ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть?

Девушка кивнула головой.

- Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему обо всем, что со мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром.

- Дядя Генри?

- Да, я его зову так, но он мне не родственник. Он мой опекун. Они с отцом служили в одном полку, и отец, раненный на афганской границе, умирая на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне...

Джемс поднял голову. Давно когда-то он имел неосторожность пробежать теткин роман "Завещание Руперта", и в этой книге...

- Я с ним помолвлена, - спокойно добавила девушка.

- О! - застонал Джемс.

- Что с вами?

- Ничего, продолжайте.

- Отец хотел, чтобы он женился на мне.

- Это так трогательно с его стороны. Очень, очень разумно! - горячо поддержал Джемс.

- Но теперь, - продолжала девушка тихо, - я заколебалась.

- Не надо колебаться! - возбужденно говорил Джемс. - Вы должны уважать предсмертную волю отца. Так вы говорите, что он приедет завтра утром? Великолепно, великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно! Велю приготовить все к его приезду.

На следующее утро Джемс вышел в сад покурить. Все складывалось как нельзя лучше. Он закончил "Тайну девяти" и послал ее Мак-Киннону, и теперь у него зарождался новый сюжет: человек с половиной лица живет в таинственном подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено...

Вдруг до его слуха донесся визг. Он пробрался сквозь кусты к реке и наткнулся на экономку.

- О, сэр!

- Что случилось? - сердито спросил Джемс.

- О, сэр!

- Что случилось?

- Собачка упала в реку, сэр.

- Так что же?

- О, сэр, она утонет!

Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно:

- Я ненавижу собак вообще, а эту в частности. Я выловлю ее сачком. Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы...

Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском, быстро поплыл к берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот, он два раза окунул его в воду, потом выбрался на берег и понес чихающую собачонку. Экономка еле поспевала за ним.

Девушка сидела на веранде. За ней высилась высокая фигура человека с добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила:

- О, мисс! Тото! Собачка! Он спас собачку, мисс! Он бросился в воду и спас ее!

Девушка взволновалась.

- Очень любезно с вашей стороны, клянусь Георгом! - воскликнул военный.

Девушка очнулась.

- Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, - мой опекун, полковник Картерет.

- Очень рад познакомиться с вами, сэр, - сказал полковник, поглаживая усы. Его честные голубые глаза сияли. - Вы совершили галантный поступок, сэр.

- Вы такой смелый, - прошептала девушка.

- Я такой мокрый, - сказал Джемс и побежал наверх переодеваться.

К завтраку девушка не вышла, и Джемсу пришлось занимать полковника. Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами о гольфе, кубистической живописи, чехословацкой проблеме, о современной музыке, о фокстроте, гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде, но в ответ получал лишь молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы, точно желал что-то сказать, но только покрякивал. Один раз, потянувшись за горчицей, Джемс украдкой взглянул на него и заметил, что тот упорно на него смотрит.

После завтрака они закурили папиросы в полном молчании.

- Родмен, - неожиданно сказал полковник, - я хотел бы поговорить с вами.

- О чем? - удивился Джемс.

- Родмен, - продолжал полковник. - Или, вернее, Джордж. Могу я называть вас Джорджем?

- Пожалуйста, если хотите, - вежливо ответил Джемс. - Хотя, собственно, меня зовут Джемс.

- Джемс. Разве это не одно и то же, черт побери? Итак, Джемс, я хочу с вами поговорить. Говорила ли вам мисс Мейнард, - я хочу сказать. Роза, относительно меня... относительно наших, так сказать, отношений.

- Она говорила, что вы помолвлены.

У полковника дрогнули губы.

- И больше ничего?

- Ничего.

- Джемс, пока вы переодевались наверху, она сказала мне, - ах, она так волновалась, бедное дитя! - она сказала, что хотела бы расторгнуть нашу помолвку. Джемс побледнел и привстал.

- Неужели? - пробормотал он.

Полковник кивнул головой. Он смотрел в окно, и в его глазах угадывалось страдание.

- Но это же бессмыслица! - возмутился Джемс. - Она не может, не смеет так легко отказываться! Я хочу сказать - это нехорошо с ее стороны.

- Ах, не жалейте меня, мой мальчик.

- Но почему она так поступила?

- Ее глаза сказали мне все.

- Глаза?

- Да. Когда она смотрела на вас на веранде, а вы стояли перед ней, как юный герой, только что спасший жизнь ее любимой собачки. Вы завоевали ее сердце, мой мальчик...

- Нет, послушайте! - запротестовал Джемс. - Вы говорите вздор! Разве может женщина полюбить мужчину только потому, что он спас ее собачонку?

- Конечно, - ответил полковник. - Разве этого мало? Совершенно достаточно для девушки. Ах, это старая история. Юность тянет к юности. Я уже почти старик: я должен был это предвидеть.

- Да вы вовсе не старик.

- Да, да!

- Нет, нет!

- Да, да!

- Не говорите "да, да"! - завопил Джемс, хватаясь за голову. - И ей нужен добрый, положительный муж средних лет, чтобы любить и беречь ее.

Полковник благодарно улыбнулся и покачал головой.

- Это донкихотство, милый мой. Очень мило с вашей стороны так говорить, но - нет, нет!

- Да, да!

- Нет, нет! - полковник крепко пожал руку Джемсу и пошел к двери. Вот все, что я хотел сказать вам. Том.

- Джемс.

- Джемс. Идите к ней, и пусть воспоминания о разбитых мечтах старика не тревожат вашего доброго сердца. Я старый солдат, закаленный в боях. Но мне лучше оставить вас... лучше побыть в одиночестве. Если я вам буду нужен, вы найдете меня в малиннике.

У двери полковник остановился, улыбнулся своей доброй, страдальческой улыбкой, вздохнул и вышел.

Джемс вылетел из столовой, схватил шляпу и палку и пошел по саду. Голова его пылала. Ах, тетка, тетка! Это совсем в ее духе: пожилой опекун, отказывающийся от личного счастья в пользу молодого человека. Но с какой стати он, Джемс, должен быть козлом отпущения? Почему именно он должен пасть жертвой заколдованного коттеджа?

Джемс решил воздержаться от всяких действий. Пассивность - и больше ничего. А если им это не нравится, - пожалуйста, пусть уезжают: скатертью дорога!

Высокая фигура полковника выплыла из малинника и перерезала ему путь.

- Ну? - спросил полковник.

- Что ну?

- Можно вас поздравить?

- С чем?

В добрых голубых глазах сверкнул странный огонек...

- Вы просили Розу стать вашей женой?

- Нет... я хочу сказать: еще нет.

Голубые глаза стали еще добрее и голубее.

- Родмен, - сказал полковник спокойно. - Я знал Розу, когда она была еще ребенком. Ее отец умер на моих руках, заклиная меня хранить и оберегать его малютку. Я вынянчил и уберег ее от множества болезней: от кори, коклюша, куриной слепоты; жизнь моя посвящена только ей. - Он многозначительно замолчал. - Родмен, известно ли вам, что я сделаю с человеком, который посмеет играть чувствами моей девочки? - Полковник полез в задний карман. В руке его блеснул револьвер. - Я застрелю его, как собаку.

- Как собаку? - пролепетал Джемс.

- Как собаку! - подтвердил полковник. Он взял Джемса под руку и повернул его к дому. - Она на веранде. Идите к ней. И если... Я верю вам.

- О да...

- Так я и думал! Идите к ней, юноша! Я уверен, что она согласится. Я буду вас ждать в малиннике.

На веранде стоял душный запах роз. Где-то вдали звенели овечьи бубенчики, и в малиннике заливались щеглы. Сидя в кресле перед накрытым к чаю столом. Роза Мейнард смотрела на приближающегося Джемса.

- Чай готов! - весело воскликнула она. - А где дядя Генри? Ах, я и забыла... - она смущенно замолчала.

- Он в малиннике, - тихо ответил Джемс.

- Я знаю. Ах, почему жизнь такая тяжелая вещь? - услышал он ее шепот.

Джемс сел и стал смотреть на девушку. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Мысль провести с ней остаток своих дней приводила его в ужас. Связать свою судьбу с девушкой, упивающейся теткиными романами; с девушкой, которая может терпеть присутствие собачонки Тото; с девушкой, которая в восторге всплескивает руками перед каждым цветком, - нет, это уж слишком!

И все-таки Джемс взял ее руку и хрипло пробормотал:

- Мисс Мейнард... Роза...

Она взглянула на него и потупилась. Ее щеки залил румянец. Собачонка Тото стояла перед хозяйкой на задних лапах, вымаливая кусочек кекса, но тщетно. До нее ли тут?

- Позвольте рассказать вам одну сказку, - тихо продолжал Джемс. - В некотором царстве, в некотором государстве жил некий счастливый человек. Жил он одиноко в своем маленьком коттедже...

Он замолчал. Неужели он, Джемс Родмен, несет такую чепуху?

- Ну? - прошептала девушка.

- Но однажды в его жизнь вошла неизвестно откуда появившаяся маленькая фея... она...

Джемс опять замолчал, но на этот раз уже не от стыда за свои слова. Скатерть зашевелилась, и Джемс от неожиданности вылил горячий чай себе на колени.

- Ой! - закричал он, вскакивая.

Стол закачался и с грохотом повалился набок, обнаружив Вильяма, подкрадывающегося к Тото. Бросив на него взгляд беспредельного ужаса, Тото поджал пушистый хвост и, повернувшись, пустился наутек. Он стремглав летел к калитке, Вильям свирепо мчался за ним.

Роза Мейнард вскочила.

- О, спасите ее! - воскликнула она. Джемс бросился за собаками. Тото бежал впереди, за ним - Вилям, позади - Джемс. Они выбежали на улицу и помчались мимо риги фермера Брикетта, мимо коровника фермера Джилса, мимо трактира "Виноградная лоза" с продажей табака и крепких напитков. И когда они завернули в переулок за курятником фермера Робинсона, Тото нырнул в узкую сточную трубу.

- Вильям! - ревел Джемс, галопом приближаясь к месту происшествия. Он на мгновение замедлил ход, чтобы сломать ветку акации.

Вильям метался у трубы, царапал землю, лаял так, что в трубе эхо гудело, потом кинулся навстречу Джемсу. В глазах его светились любовь и преданность. Быстро вскинув Джемсу лапы на плечи, он трижды лизнул его в губы.

И в этот момент пелена спала с глаз Джемса.

- Вильям! - бормотал Джемс. - Славный пес! Ты ведь знал, когда нужно было прервать наш разговор. Правда?

Джемс выпрямился.

- Вперед, Вильям! - сказал он твердо. - Еще четыре мили, и мы будем на станции. А если прибавить ходу, то поспеем на экспресс, идущий без остановки до Лондона.

Вильям посмотрел ему в глаза, и Джемсу показалось, что пес его понял. Джемс обернулся. Из-за деревьев сада крыша "Жасминного домика" краснела, как глаз дракона.

Джемс свистнул Вильяма и быстро пошел к станции.