"Мой малыш" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)Вудхауз Пэлем ГрэнвилМой малышПэлем Грэнвил Вудхауз МОЙ МАЛЫШ Перевод Н.Трауберг Трутни спорили о том, имел ли Бинго нравственное право притащить своего младенца в клуб и поить его молоком прямо в курилке. Трутень с темными кругами под моноклем и под невооруженным глазом полагал, что после тяжелой ночи такие зрелища опасны. Другой, помилосердней, возразил, что Литтлу-сыну все равно придется когда-то вступать в клуб, и лучше его подготовить. Третий считал, что надо предупреждать заранее, ручаясь при этом за сохранность шляп, пальто и зонтиков. - Очень уж у него подозрительный вид, - пояснил он. - Что называется, преступная внешность. Вылитый Эдвард Робинсон. Четвертый Трутень, всегда все знавший, сумел пролить свет на эту тайну. - Да, - сказал он, - Алджернон Обри - не подарок, но Бинго уверяет, что он совершенно безопасен. Визит в наш клуб - знак благодарности. Если бы не этот младенец, еще одна семейная драма буквально потрясла бы мир. Когда брак Бинго Литтла с Рози М. Бэнкс был благословлен потомством и Алджернон Обри появился на лондонской сцене, отец его (сказал Трутень) откликнулся так, как откликнулись бы и вы. Знакомясь с младенцем, он произнес: "Ой" - и долго не мог прийти в себя. Отеческая любовь продержалась лишь потому, что у Бинго было изображение его самого в том же возрасте, и выглядел он примерно как разбитое яйцо. Отсюда он вывел, что и такой ребенок может постепенно превратиться в изящного бульвардье с тонкими чертами лица. Тем не менее, обнаружив, что в очередных бегах участвует лошадь по кличке Страшила, он с горя поставил на нее десять фунтов. Склонный к суеверию, он подумал, не для того ли послан в мир этот младенец. Лошадь проиграла. Десятка, брошенная к ее копытам. была последней, а это означало, что надо месяц обходиться без коктейлей, сигарет и всех тех излишеств, которые тонкой натуре важнее, чем хлеб насущный. Просить у жены не стоило. Уезжая на курорт, где мать принимала морские ванны, Рози недвусмысленно приказала на бегах не играть. Значит, деньги следовало добыть из другого источника. Как всегда в таких случаях, мысли злосчастного мужа обратились к Пуффи Проссеру. Тот был прижимист, но с недавних пор как-то подобрел. Заглянув в ту комнату, где Трутни писали письма, Бинго увидел, что домашний миллионер слагает стихи. Во всяком случае, он спросил, что рифмуется со словами "синие глаза", и поговорил о радостях семейной жизни. Отсюда Бинго вывел, что его настигла любовь, а влюбленные добры. Он смело пошел к нему на Парк-Лейн и встретил его у самого дома. - Привет! - сказал он. - Пип-пип! Ты не смог бы... Опыт единственного Трутня, обладавшего деньгами, наделил Пуффи шестым чувством. Можно предположить, что он обрел дар провидения. Не дожидаясь конца фразы, он отскочил, словно антилопа, почуявшая тигра, а там - помахал рукою из такси. Услышав, что несчастный богач сказал шоферу: "В "Савой", Бинго пошел туда же и застал там Пуффи с барышней. Она оказалась знакомой, что дало возможность подсесть к их столику. Сперва Бинго не заметил, но позже - ощутил, что Пуффи обошелся бы и без него. Царила, скажем так, напряженность. Нет, сам он болтал, и девица болтала, а вот Пуффи был какой-то скованный, рассеянный, мрачный. Он ерзал на стуле и барабанил пальцами по столу. После кофе девица сообщила, что спешит на вокзал, поскольку едет к кому-то в Кент, а Пуффи повеселел, заметив при этом, что охотно ее проводит. Но Бинго не бросил его и, когда поезд ушел, сказал ему: - Вот что, Пуффи! Ты мне не поможешь... Еще не окончив этой речи, он заметил, что у миллионера нехорошо блестят глаза. - Тебе? - спросил тот. - Интересно, чем? Что тебе надо, мой пластырь? Чего ты хочешь, пиявка? - Десятку не дашь? - Нет. - Ты бы меня спас! - Именно. А я тебя спасать не хочу. В виде трупа ты мне нравишься больше. Ах, как бы я на нем поплясал! Бинго удивился: - Поплясал? - Да. У Бинго тоже была гордость. - Ну, что ж, - заметил он. - Тогда - пип-пип. Пуффи кликнул такси, и Бинго вернулся к себе в Уимблдон. Вскоре его позвали к телефону. Звонил все тот же Пуффи. - Помнишь, - осведомился тот, - я говорил, что поплясал бы на твоем трупе? - Помню. - Так вот, я подумал... Бинго понял все. Лучшая, высшая часть души снова одержала победу, миллионера терзает совесть. Он собрался сказать: "Да ладно, ладно!" - когда услышал: - ...и решил, что надо прибавить: "В альпийских ботинках". Пока. Мрачный, сломленный человек повесил трубку и пошел пить чай, но тот обратился в полынь, а булочки - в пепел. Когда он думал о том, не прибегнуть ли к крайнему средству - не попросить ли денег у жены, принесли вечернюю почту. Он вскрыл конверт. Оттуда выпали десять фунтов. "Вкладываю 10 ф., - писала Рози, - чтобы ты открыл для Алджи счет. Представляешь, какая прелесть? Свой счет, своя чековая книжечка..." Если бы мускулистый мул лягнул Бинго в лоб, он страдал бы больше, но ненамного. Письмо выпало из его рук. Проект ему не нравился. Он полагал, что деньги надо распределять по справедливости и уж ни в коем случае не давать их впечатлительному младенцу, запуская в его сознание капиталистические идеи. Дашь младенцу 10 ф., думал он, и мигом обретешь еще одного поборника отжившей системы. Взгляды его были так тверды, что он прикинул, не написать ли жене: да, письмо пришло, но денег там нет: видимо, она не вложила. Но эту мысль он отверг, сообразив, что автор книг о нынешних девушках умнее, чем надо бы. Управившись с чаем и булочками, он уложил сына в коляску и вывез погулять. Молодые отцы часто считают, что это унизительно, но Бинго к их числу не принадлежал. Мало того, он любил такие прогулки. Однако на сей раз все портила та печаль, в которую его поверг вид младенца, тихо сосущего палец. Прежде он принимал без споров, что беседовать с ним нельзя. Посвистишь, почмокаешь, он - погукает, и на том спасибо. Теперь ему казалось, что их разделяет пропасть, через которую не перелетят никакие чмоканья. Вот - он, без гроша в кармане, вот - богатый младенец. Если бы тот хоть что-то кумекал, можно было бы у него занять. Просто замороженный вклад какой-то. Вещь неприятная! Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что кто-то его окликает. Заметив же, взглянул - и увидел, что человек в котелке катит коляску с пренеприятнейшим младенцем. - Здравствуйте, мистер Литтл, - сказал он, и Бинго понял, что это букмекер Чарли Пиклет, принимавший участие в недавних делах со Страшилой. До сих пор он видел его только на бегах, где (несомненно, из самых благородных побуждений) котелок заменяла белая панама, а потому - не сразу узнал. - Здравствуйте, мистер Пиклет, - сказал Бинго. - Не знал, что вы живете в наших краях. Это ваш ребенок? - Да, - отвечал букмекер, бросив взгляд на коляску и заморгав, словно рыцарь, который увидел дракона. - Тюпу-тюпу, - заметил Бинго. - В каком смысле? - спросил мистер Пиклет. - Это я младенцу, - объяснил Бинго. - Очень миленький. - Миленький? - Ну, - сказал честный Бинго, - не Роберт Тейлор или, допустим. Кэрол Ломбард, но уж получше моего. - По-луч-ше?! - Конечно. Хотя бы похож на человека. - Ничего подобного. Скорее уж ваш похож. - Мой?! - В определенной мере. - Господи, чушь какая! - Чушь? - удивился Пиклет. - Ладно, заключим пари. Пять к одному, что моя Арабелла уродливей всех в Лондоне. Бинго вздрогнул: - Ставлю десятку! - Идет. Где она? Бинго на секунду заколебался, но тут же решил, что недооценивает сына. - Вот, - сказал он, вынимая купюру и потрескивая ею в воздухе. - Хорошо, - сказал Пиклет. - Вот - пятьдесят. Судить будет полицейский. Эй, констебль! Большой приятный полисмен приблизился к ним. Бинго признал, что лицо у него честное. - Констебль, - обратился к нему Пиклет, - как по-вашему, какой ребенок страшнее? Полисмен рассмотрел младенцев. - Куда им до моего! - сказал он. - Вот это рожа так рожа. А мать считает, он красавец. Смех, да и только! Молодые отцы ощутили, что он уклоняется от темы. - Вы про наших скажите, - напомнил Пиклет. - Ваш в соревнованиях не участвует, - прибавил Бинго. Полисмен посмотрел снова. Бинго заволновался - неужели сразу не ясно? - М-да... - сказал судья. - Дэ-э... - сказал все он же. Бинго похолодел. Позже он говорил мне, что непременно выиграл бы, если б не стечение обстоятельств. Пока судья колебался, из-за облаков выглянуло солнце, и луч упал на Арабеллу. Та скривилась и тут же, без перерыва, стала пускать пузыри. Полисмен схватил ее за руку. - По-бе-да! - крикнул он, поднимая вверх ее кулачок. - А вообще-то вы б на моего посмотрели. Булочки, обратившиеся в пепел, и в подметки не годились котлетам, поданным на обед. Выйдя из комы, Бинго напряженно думал, как бы тут выкрутиться. Он и Рози очень любили друг друга, но самая сильная любовь едва ли устоит перед таким открытием. Откуда ни взгляни, выходило, что молодой отец поступил ужасно. В самом лучшем случае молодая мать скажет: "Как ты мог?!" - а опыт семейной жизни учит, что слов этих надо избегать. Бинго набрасывал на конверте "Украли", гадая, насколько это правдоподобно, и "Ветер унес", когда услышал звонок, а там - и голос жены. - Алло! - Алло, - отвечал он. - Здравствуй, дорогой! - Здравствуй, душенька! - Здравствуй, котик! - Здравствуй, мой ангел! - Ты слушаешь? - Да, да, да. - Как Алджи? - О, прекрасно! - Такой же хорошенький? - Д-да... - Письмо получил? -Да. - А деньги? -Да. - Правда, я хорошо придумала? - Да. - Наверное, в банк ты не успел? - Нет. - Пойди с утра, до вокзала. - Вокзала? - Я завтра приезжаю. Мама наглоталась воды, хочет перебраться в Пистени, на грязи. В любой другой момент эта весть возвеселила бы его, но сейчас не произвела впечатления. Думал он лишь о том, что завтра приедет Рози. - Поезд около двенадцати. - Хорошо, хорошо. - Пусть Алджи тоже меня встретит! - Ладно, ладно. - Да, забыла! Открой средний ящик стола. - Средний ящик... - Там корректура для "Женских чудес". Выправь ее и пошли сегодня же. Называется "Нежные ручонки". Ну, я пошла. Мама еще кашляет. До свиданья, лапочка. - До свиданья, кроличек. - До свиданья, пупсик. - До свиданья, зайчик. Бинго повесил трубку и пошел в кабинет жены. Он страдал. Казалось бы, чего лучше - теща наглоталась и кашляет, но нет, радости не было. Вспоминая доверчивый и приветливый голос, он сопоставлял его с тем металлическим голосом, каким жена произнесет сакраментальную фразу. Страдая, он правил гранки. Не знаю, знакомы ли вы с творчеством Рози М. Бэнкс. Критики порой упрекают ее в сентиментальности. Где-где, а в рождественском рассказе свойство это проявилось вполне. Миссис Литтл не поскупилась на снег и омелу, снегирей и поющих крестьян. Бинго рассказал мне эти "Ручонки" во всех ужасных подробностях, но я ограничусь главным. Крестный выгнал крестницу, которая полюбила художника, однако под Рождество она пришла к нему с младенцем. Представьте себе финал. Вот он сидит в библиотеке, обитой дубовыми панелями, одной рукой держит ребенка, другою - выписывает чек... Сцена эта потрясла Бинго. Он вспомнил, что Пуффи Проссер - крестный его сына. Если нежные ручонки раскололи сэра Эйлмера Молверера, прославленного своей черствостью, почему бы им не расколоть несчастного богача? Да, конечно, в середине июня нет ни снега, ни снегирей. Да, Пуффи предупреждал еще на крестинах, что больше серебряной чашечки из него не выжать. И все-таки Бинго, засыпая, думал о том, что, если ребенок не подкачает, можно попросить и сотню. Наутро, как бывает всегда, он одумался и решил ограничиться двадцатью фунтами. А что, вполне достаточно! Десять - ей, десять - ему. Словом, звоня в дверь, он был вполне спокоен. Его могло бы взволновать то, что юный Алджи походит на бандита, которым погнушался даже Каторжный клуб, но инцидент с констеблем показал, что таковы все младенцы, включая и героя "Ручонок". Миссис Бинго, в сущности, описала только розовые пальчики, а их у А. О. хватало. В общем, Бинго был весел, когда лакей Пуффи, Коркер, открыл ему дверь. - Привет, - сказал он. - Хозяин дома? Коркер ответил не сразу, попятившись от младенца, но, как образцовый лакей, сдержал себя. - Да, сэр, - сообщил он. - Еще не встал. Поздно вернулся. Бинго понимающе кивнул. - Молодость, молодость! - заметил он. - Э? - Да, сэр. - Веселое время... - По-видимому, сэр. - Так я зайду? - Прошу вас, сэр. Его взять? - А? Нет-нет! Это - крестник мистера Проссера. Пусть повидаются. - Да, сэр? - Знаете, не виделись с крестин. - Вот как, сэр? - Ну, пошли. - Мистер Проссер в гостиной, сэр. - В гостиной? Я думал, в спальне. - Нет, сэр. Он в камине, сэр. Действительно, Пуффи лежал в камине, хотя и не целиком. Одет он был с иголочки, прямо для бала, если бы галстук не заменяла голубая лента именно того рода, какой изящные девицы подвязывают волосы. В руке он держал воздушный шарик, на манишке алела надпись: "Траля-ля!" Словом, беспокоить его не стоило, и Бинго задумался. Однако, взглянув на часы, он понял, что выбора нет. Времени оставалось в обрез. - Коркер, - сказал он, - через десять минут мне надо быть на вокзале. Пуффи будить опасно, пускай выспится. Я оставлю младенца тут, на ковре. Сами познакомятся. - Превосходно, сэр. - Конечно, хозяин сразу вызовет вас. Тогда скажите: "Это ваш крестник, сэр". Или: "Крестничичечечек, сэр". Выговорите? - Нет, сэр. - Так я и думал. В общем, ясно? Хорошо. Пока. Поезд и Бинго прибыли одновременно, а через минуту появились и Рози с матерью. Старушенция еще толком не вылезла из вагона, когда дочь, бросив ее, кинулась к мужу: - Кроличек! - Зайчик! - Как давно я тебя не видела! Где Алджи? - У Пуффи Проссера. Заскочили по дороге, а тот в него вцепился. Все-таки крестный отец... Заберем на обратном пути. - Забери ты. Я отвезу маму, ей нехорошо. - Да, - согласился Бинго, - вид поганый. На грязи, и как можно скорей! Жду у Пуффи. - Где он живет? - Парк-Лейн, 62. - Я скоро приеду. Да, дорогой, ты деньги положил? - А, черт! - вскричал Бинго. - Забыл, спешил к тебе. Возьмем Алджи - и положим. Смело сказано, но на Парк-Лейн, у дома, он все-таки заволновался. Кто его знает, этого Пуффи! А вдруг не даст? В конце концов, сэр Эйлмер Молверер поджарый, здоровый дядька, по-видимому - не с перепоя. Поэтому он беспокоился, спрашивая Коркера: - Все в порядке? - И да, и нет, сэр. - То есть как? Хозяин звонил? - Нет, сэр. - Почему же он не звонил? - Он кричал, сэр. - Кричал? - Да, сэр. Издал пронзительный крик, свидетельствующий об испуге. Примерно так кричал он после Нового года, когда подумал - ошибочно, сэр, - что видит розового слона. Бинго нахмурился: - Мне это не нравится. - Точно то же самое сказал мистер Проссер, сэр. - Крестные не кричат при виде крестников. Пойду, посмотрю, в чем дело. Он пошел - и остановился в изумлении. Алджернон Обри сидел на ковре, пытаясь проглотить шарик. Пуффи смотрел на него выпученными глазами. Бинго, человек сметливый, заметил какую-то напряженность и решил, что тактичней о ней не говорить. - Привет, - сказал он. - Привет, - отвечал Пуффи. - Какое утро! - Да, погода - будь здоров. Поболтав о европейской политике, они замолчали. Потом Пуффи спросил: - Бинго, ты, часом, не видишь ничего на полу? - Это ребенка, что ли? Пуффи протяжно вздохнул: - Ре-бен-ка? Он тут есть? - Конечно, - отвечал Бинго. - Тю-рю-рю, - прибавил он, втягивая сына в беседу. - Папа пришел. - Папа? - Папа. - Это твой? - Мой. - Что он тут делает? - Да так, зашел. - Что ж он сразу не сказал?! Я чуть не спятил от страха. - Ты его не поцелуешь? Пуффи дернулся. - Не шути так, - попросил он и прибавил, глядя на крестника с большой дистанции: - А я еще думал жениться! - И правильно, - одобрил Бинго. - Жениться очень хорошо. - До определенной меры, - сказал Пуффи. - Ты подумай, какой риск! - А что такое? - То есть как - что?! - проговорил Пуффи тихим, дрожащим голосом. - Как что? Да если бы не ты, это могло быть у меня! Честное слово, я собирался сделать ей предложение. Слава богу, ты помешал. - Он испустил глубокий вздох. - Бинго, старик, ты вроде просил пятерку? - Десятку. Пуффи покачал головой: - Этого мало. Пятьдесят, а? - Пятьдесят? - Ты не против? - Нет-нет, что ты! - Хорошо, - сказал Пуффи. - Замечательно, - сказал Бинго. - Простите, сэр, - сказал Коркер, появляясь в дверях, - швейцар сообщил, что миссис Литтл ждет вас у входа. - Скажите, я сейчас, - отвечал Бинго. |
|
|