"Чаша Торна" - читать интересную книгу автора (Воронин Дмитрий)

Глава 2 НЕКРОМАНТ. УЧЕНИК

Конечно, я знаю, что такое мать. Я знаю даже, что она у меня непременно была, поскольку я живой человек, а не результат магических упражнений Учителя. Конечно, когда имеешь дело с Учителем, ни в чем нельзя быть полностью уверенным, но у меня горячая красная кровь, а Учитель говорит, что у нежити кровь не может быть и горячей, и красной одновременно. Если она, кровь, вообще есть. Правда, я сильно подозреваю, что Учитель может многое, о чем мне не говорит. Пока. Я уверен, что рано или поздно я смогу постичь все, что известно ему.

Так что мать у меня наверняка есть. Или была. Я не раз спрашивал Учителя о своей матери, но он никогда почему-то не отвечает. Говорит, что не знает. Это очень странно, тем более что на любые другие вопросы он отвечает охотно и подробно, особенно если вопросы касаются магических упражнений. И знает он, как мне кажется, все на свете.

А вот мой отец меня не интересует. Даже не знаю почему… просто, в моем понимании, мать — это нечто такое… такое… ну, в общем, очень важное, а отец… Учитель объяснял мне, и не раз, про те отношения между мужчинами и женщинами, после которых появляются дети. Не могу сказать, что я все понял, но это дело времени, разберусь. Важно одно: кто является отцом — это иногда большой вопрос, а вот с матерью всегда все полностью ясно:

— О чем ты замечтался, Берг?

Я потупился.

Это было нешуточной провинностью — погрузиться в свои мысли в то время, когда перед тобой лежат свитки. И не стоит надеяться, что хоть один раз Учитель не заметит оплошности… Он все замечает даже тогда, когда я нахожусь в комнате один. Сколько раз я слышал это мрачное «Не отвлекайся, Берг!» из-за закрытой двери…

— Извините, Учитель…

— Ты должен быть настойчивее. Только овладев знаниями, ты сможешь назвать себя магом. Не верхушками, которых ты нахватался, а истинными, глубокими знаниями…

Я почтительно склонил голову и старательно делаю вид, что внимательно слушаю. На самом деле я сам мог бы повторить его речь, практически ни в чем не уступив оригиналу. Пятнадцать лет я слышу одни и те же поучения, набившие оскомину. Пятнадцать лет я слышу сетования на недостаточную старательность, недостаточную усидчивость, недостаточное прилежание… И вообще, по словам Учителя, достаточным у меня является только аппетит.

Учитель сидит в глубоком кресле в углу комнаты и рассеянно, не прекращая своей обвинительной речи, листает книгу. Совершенно бесполезное для него занятие, я не раз убеждался, что он помнит наизусть каждую строчку в своей обширной библиотеке.

Я слушаю. Он говорит. Все как всегда…

* * *

Я помню тот день, когда впервые увидел Учителя, хотя сам он не раз выражал сомнения в моей памяти. И все же я помню… Правда, надо заметить, это первые связные воспоминания моего детства. Мне было тогда лет пять, не больше…

Учитель говорит, что нашел меня в лесу. По его словам, я потерялся, и он спас меня от верной смерти и более того — сделал меня своим учеником, а это дорогого стоит. Не каждому удается попасть в ученики к магу. Он иногда называет себя магистром, давая понять, что его опыт куда больше, чем у обычного мага. Так что я должен гордиться — я привлек внимание магистра.

Помню, что и тогда, пятнадцать лет назад, он был все таким же — седым мужчиной лет шестидесяти на вид, хотя теперь я знаю, что ему больше, много больше. Возраст мага измеряется не годами, а его умением. Конечно, даже самый лучший маг не сможет прожить столько же, сколько, скажем, гном, но и обычному смертному с ним не сравниться. Сам Учитель говорит, что давно потерял счет годам и прожил лет этак двести, а то и более. Я верю — за то время, что я его знаю, он ничуть не изменился.

Как и тогда, он носит только черное — либо жесткую кожу, если собирается в дорогу, либо мягкую мантию, когда сидит дома. А дома он сидит почитай все время. Причину этого он тоже объяснил, но об этом позже.

Его глаза постоянно меняют цвет — то чернота заливает их непроглядной ночью, то красный огонь разгорается посреди зрачка, пронзая, кажется, насквозь. Сейчас я привык. А тогда этот взгляд казался мне столь страшным, что я заплакал и попытался вырваться из его цепких пальцев. Его рука держала меня крепко, и я укусил ее — от неожиданности он разжал пальцы и я бросился бежать. Он что-то сделал — теперь-то я знаю, что именно, — и дверь захлопнулась прямо перед моим носом, а я, испуганный и зареванный, с разбегу налетел на нее лбом. Помню, что было ужасно больно и страшно. А он смеялся — старческим, кудахтающим смехом, — и мне становилось от этого еще страшней.

А потом он снова взял меня за руку, повернул к себе лицом и заставил смотреть ему прямо в глаза.

С тех пор мы вместе.

Я хорошо усвоил порядок продвижения по лестнице знаний и умений. Кандидат… Это — в самом начале, когда учитель еще не знает, есть ли у ребенка способности и каковы они. Чаще всего кандидаты возвращаются к родителям, если они у них есть, несолоно хлебавши — мало кто может похвастаться Даром. Думаю, у меня он был, иначе тогда, пятнадцать лет назад, все и завершилось бы, не успев начаться.

Ученик… Это может длиться долго, а для некоторых — всегда. Совершенно необязательно, что ученик становится аколитом. Некоторые просто не могут — крошечную искорку их Дара не раздуть даже самому опытному учителю. И они до конца жизни проводят время, переписывая старинные манускрипты или подавая своему наставнику сок в постель. Незавидная участь… Но и самый плохой ученик выше простолюдина, каждый обязан поклониться ученику, каждый обязан отдать ему любую вещь, которая тому приглянется. Некоторые смерды, правда, об этом не ведают… что ж, их следует просвещать, а упрямых — примерно наказывать. Это я так считаю… Учитель же всегда проповедует терпимость к холопам, в том смысле, что мы не должны не только требовать свое, но и вообще говорить кому бы то ни было о том, кто мы есть. Мне кажется, это глупо. Если не объяснить смерду, что он должен склонить перед тобой голову, то он этого никогда и не станет делать.

Учитель сказал, что я достиг звания аколита пять лет назад. Это высокое и почетное звание, дающее право называться магом. Низшей, конечно, ступени, но все же… Аколит имеет право на Эмблему Знания, но Учитель не дает ее мне и не носит сам. Почему — это отдельный разговор, и я к нему еще вернусь.

После аколита идет адепт. Это — маг безо всяких скидок. Знающий многое, хотя и не все. Умеющий достаточно, чтобы не только сиволапый мужик, но и сиятельный лорд счел более безопасным для себя проявлять вежливость. Опять-таки если знает, с кем имеет дело. А ежели ему не говорить, как предпочитает Учитель, то…

Ну и магистр, конечно. Это — высший ранг, до которого может подняться маг. Магистру подвластно все… ну, или почти все. В конечном счете всемогущ только Торн, но кто и когда его видел… А после Торна магистры магии были и остаются самыми сильными в этом мире. Мой Учитель — магистр, и, я уверен, лучший из всех. А я буду еще лучше.

Помню, как-то я спросил учителя, почему он не носит свой Знак. Эта занятная вещица, круглый кулон из светящегося в темноте красноватого камня с черным изображением в виде черепа, постоянно лежит на полке в библиотеке, я не разу не видел, чтобы Учитель надевал его. Красивая вещь, к тому же, увидев ее, каждый должен склонить голову перед ее владельцем. Когда я буду иметь такую штуку, думал я тогда, то и спать с ней, пожалуй, буду. Поэтому и попытался разобраться, в чем дело.

— Скажи мне, Берг, что есть, по-твоему, магия белая и что есть магия черная? — вопросом на вопрос ответил Учитель, поудобнее располагаясь в кресле. Я понял, что разговор будет долгим.

— Ну… белая, это… это…

Странно. Казалось бы, все понятно и очевидно, но высказать это словами оказалось очень трудно. Он, видимо, решил не дожидаться и ответил на свой вопрос сам:

— Видишь ли, ученик… Не существует в принципе ни белой, ни черной магии… ни бурой в крапинку. Невежды в своем стремлении вешать на все ярлыки называют нас черными магами, а черный цвет у всех считается чем-то плохим. Ты знаешь, что скрывается за именем Мрак?

— Да, конечно… Мрак — один из семи великих драконов, черный…

— Как ты считаешь, это злое или доброе создание?

— Не знаю… наверное, злое? Ведь мрак — это ночь, а ночь опасна.

— Ошибаешься, так же как и те, кто считает, что имена великих драконов отражают их характер. Мрак, Вьюга, Ураган, Буря… ночную мглу люди назвали именем черного дракона, ветер, несущий снег, — именем серебристо-белого, шквальный ветер — именем самого быстрого из великих… А ведь драконы не были ни добрыми, ни злыми. Человечество их занимало мало, потому что они были много старше людей и повидали куда больше их. У них были свои заботы. Так же и магия… Мы, некроманты, всегда занимались тем, что пугает холопов и доводит до обморока благородных леди. Оживление мертвых, вызов духов… Это пугает людей, вот они и привыкли называть нас черными. Но ведь ночь имеет свои прелести: тишина, покой, серебристый лунный свет — это ведь так хорошо.

Учитель долго молчал, и я не решался нарушить тишину. Затем он стал рассказывать мне о том, как зародилась у людей магия и как дороги разных школ все больше и больше расходились.

Магия появилась на свете вместе с Торном, который, создавая мир, прибегнул к таинствам колдовства. Это колдовство никуда не ушло, оно осталось здесь, пропитав собой все деревья и камни, воду и ветер, огонь и лед. Драконы были знатоками магии огня, эльфы отдавали предпочтение силе природы, а гномы властвовали среди заклинаний земли…

Люди же смогли объединить это, смогли постичь тайны всех заклинаний и придумать новые, ранее неведомые. Правда, некоторые пессимисты утверждают, что никто не способен придумать новые заклинания, можно лишь обрести что-то из утраченного в минувшие века. По-моему, это несущественно — какая, к Чару, разница, придумана ли формула или найдена древняя рукопись, ее описывающая. Важно лишь то, что ее можно применить.

Но человеку всегда нужен враг, и враг должен быть силен, иначе мало чести побеждать его. В роли врага побывали многие — и эльфы с их пренебрежительно высокомерным отношением к смертным, и гномы, владельцы недоступных людям подземных копей, — что может злить больше, чем богатства, лежащие, можно сказать, под носом, но до которых невозможно дотянуться… Люди враждовали с орками, охотились на грифонов, отлавливали и уничтожали троллей. Но все это было не то. Враг — он должен быть конкретным… и не где-нибудь там, в непроходимых горах Седого хребта, засевший в неприступных крепостях, — нет. Враг должен быть рядом, чтобы его можно было изловить и торжественно вздернуть… или отправить на костер, на дыбу, на кол… да мало ли фантазии у смердов. Враг должен кричать от боли, и крики эти чернь хочет слышать… И люди выбрали врага — самого сильного, самого опасного. Врагом стали некроманты, маги тьмы, маги смерти — как только не называли нас те, кто и лучину зажечь усилием воли не сумеет.

Случалось, Пламенные маги, отдавшие жизнь изучению огня, выжигали целые города, случалось, маги жизни насылали мор на целые племена, не оставляя в живых никого, — об этом не помнили. Все считали — и у меня в голове эго не укладывается, — что все деяния так называемых «светлых» магов — к добру. Даже если число оставленных ими вдов перевалит за тысячу. Но стоило некроманту поднять пару мертвецов просто для того, чтобы было кому нарубить дров или сделать какую другую работу, — и толпы оборванцев с факелами и кольями стремились смешать прах колдуна с землей.

Некроманты были вынуждены прятаться. Когда твой противник — толпа, единственный способ победить — это перебить толпу всю целиком или почти целиком — да и тогда от непредусмотрительно оставленных в живых в любой момент можно было ожидать нож в спину. Поэтому некроманты ушли в тень. Их наука, рожденная еще темными магами эльфов, развивалась втайне от всех, манускрипты, содержащие сложные формулы активации, переписывались от корки до корки, и горе тому, кто по пьянке, в таверне, расскажет о проделанной работе — не перевелись еще осины на земле, да и крепких веревок всегда под руками оказывается предостаточно.

Некромантов искали — и охотники-одиночки, возомнившие себя борцами с Тьмой, и шпионы школы Сан (эти-то были менее опасны, поскольку «охотничий сезон» они обычно не открывали, ограничиваясь увещеваниями). Не раз толпа крестьян буквально на куски разрывала какого-нибудь старика, весь грех которого состоял в стремлении жить отдельно и незаметно — толпа не склонна слушать объяснения или оправдания, толпа жаждет крови. Эльфы, которым природа дала дар чувствовать темные силы, сначала метко стреляли, а только потом смотрели, в кого. Да мало ли их было, искателей приключений, странствующих рыцарей, герцогских гвардейцев…

Маги хорошо научились прятаться, а кто не научился, тот… В общем, у всего этого были и положительные стороны, во всяком случае, не обремененные заботами практикующих «светлых», некроманты могли куда больше времени уделить теоретическим изысканиям.

Великий Зог открыл много лет назад, что способности некроманта неизмеримо возрастают, если он перестает быть просто человеком — лучше всего пройти обряд смешения крови с высшим вампиром… Это подняло некромантов на недосягаемую высоту, но не прибавило им популярности.

Разумеется, некроманты, смешавшие свою кровь с вампиром, не вампиры. Те не могут жить при солнечном свете, осиновый кол, пробивший сердце, убивает их на месте… хотя с колом в сердце и некромант не выживет… Конечно, мы пьем кровь — это придает силы, да и очень вкусно, признаться, — но можем обойтись и без нее. И свет нам не вредит. И убить опытного адепта — задача непростая. Но главное — это Сила, которую мы получаем… и именно этой силе завидуют остальные маги, исподволь натравливая на нас людей.

И там, где Пламенный маг с гордостью носит свой дымчатый кристалл, некромант должен прятать Знак от чужих глаз.

* * *

— Берг, ты снова отлыниваешь? — мрачно заметил Учитель, и я вздрогнул. Да, сегодня явно день не для занятий, что-то меня потянуло на воспоминания.

По-видимому, магистр это понял, поэтому он поднялся со своего кресла и, потягиваясь, прошелся по комнате.

— Ладно, Берг, занятия на сегодня окончены. Но для тебя есть еще одно дело…

А вот этого я ждал. Как ни гордится Учитель своим всегда непроницаемым видом, но непроницаем он только для посторонних. Я-то еще со вчерашнего вечера чувствую, что у него что-то на уме. Посудите сами, уехал куда-то, два дня отсутствовал, потом вернулся довольный, да к тому же ни с того ни с сего запрещает мне подходить к сараю. Явно прячет что-то… Вот сейчас и узнаем.

Я взмахнул рукой, и свитки, взлетев со стола, ровными рядами улеглись на полке. Учитель кивнул и направился к двери, поманив меня за собой. Мог бы и похвалить… Хотя когда такое было?

Я так и знал: наш путь лежит к сараю — это добротное строение, возведенное руками наших невольных помощников. Они управились быстро, хотя трупы были для этого не вполне подходящие — лучше всего для оживления подходят свежие покойники, а тут пришлось довольствоваться… несвежими. Запах стоял пренеприятнейший, но дело того стоило. Пожалуй, этот сарайчик простоит не один десяток лет.

Учитель подошел к двери и осмотрел тяжелый железный замок, который я лично видел впервые. Сарай никогда не запирался, там же одни дрова… Такие замки делали специально для магов — никакой тебе замочной скважины, она не нужна колдуну. Щелчок пальцев, и толстая стальная дужка открылась.

Учитель распахнул дверь и, пропуская меня вперед, коротко приказал:

— Свет!

Я взял прислоненный к стене сарая факел, заученным движением сфокусировал на его кончике поток энергии и бросил короткое заклинание из Пламенного цикла. Факел вспыхнул, освещая мне путь. Разумеется, света он давал гораздо больше, чем зажженный от обычной лучины, — в конце концов я тоже кое-что умею. Повинуясь безмолвному приказу, я вошел.

Дрова здесь действительно были, правда, не так уж и много, похоже, скоро предстоит поработать. Далее пол сарая был усыпан толстым слоем соломы, а в углу…

На меня уставились огромные глаза, испуганно глядевшие из-под густой, золотисто-зеленоватой челки. Острые ушки, прижатые к голове, тоже выдают страх. Девочка… да, это самая настоящая эльфийская девушка, лет пятнадцати от роду. Она вжалась в угол, стараясь казаться меньше, и настороженно, со страхом следит за моим приближением. Видимо, знает, что ее ждет. Да что там, наверняка знает, у них же, эльфов, прирожденная чувствительность к таким делам, как темная магия, — и это при том, что первыми «темными» как раз и были эльфы.

Жаль, что такое выпадает не часто — не более одного-двух раз в год. Учитель говорит, что живая кровь дает дополнительную силу, и это было верно, но сделать глоток горячей, солоноватой, густой крови удавалось до обидного редко — разумеется, мы никогда не брали… ну… их… людей, в общем, в ближних селениях. Опасно. Но иногда Учитель покупал рабов, которые и доставляли мне эти блаженные минуты. Правда, за ними приходилось далеко ездить, опять-таки чтобы не вызывать подозрений.

Я почувствовал, что непроизвольно начал отращивать клыки. Обычно это удается мне сделать за минуту, иногда быстрее… Сейчас же они стали увеличиваться просто с пугающей скоростью. Девушка задрожала и тихонько завыла — даже не закричала, а именно завыла, понимая всю бесполезность зова о помощи и ни на что не надеясь, лишь жалея себя этим тоненьким, жалобным воем.

Учитель положил руку мне на плечо:

— Не сейчас, Берг…

— Простите, Учитель?

— Не сейчас. Я привел ее, потому что тебе пора разобраться на практике в том, что ты столь прилежно изучал в теории. Итак, перед тобой женщина… и поступи с ней так, как поступают с женщинами. — Он некоторое время помолчал, потом добавил, как мне показалось, без особой охоты: — Ну а потом… можешь…

Я снова повернулся к эльфийке. В свете факела ее расширенные от ужаса зеленые глаза отливали красным и желтым огнем, на лбу выступили капли пота, а руки поднялись на защиту в тщетной надежде испугать меня нежными длинными ноготками.

Я бросил одно из самых необычных в этом мире заклинаний. По словам Учителя, это его изобретение, сделанное много лет назад, когда он был еще очень молод…

Мы не вампиры. Лично я считаю себя человеком… ну, чем-то получше, разумеется, чем просто человек, но все же не вампиром. То, на что способны высшие вампиры, получается у них рефлекторно. Их считают разумными созданиями, и в кое-каком разуме им действительно не откажешь, но многие свойства они приобретают изначально, с момента рождения. Я имею в виду рождение вампира, то, чем или кем он был до «рождения», значения, само собой, не имеет.

Так что их способности нам в общем-то не свойственны. Я, к примеру, не могу превратиться в летучую мышь. Вообще, трансформацией тела владеют только вампиры и в несколько меньшей степени — оборотни. Всем остальным существам это недоступно. И ни одному магу, насколько мне известно, тоже. Я не могу сделать человека вампиром, настоящим, по крайней мере. Хотя с помощью заклинаний можно добиться похожих, а иногда и лучших результатов.

Да… кстати, еще одно свойство, которое приписывают вампирам, — необычайный успех у женщин. Я говорю «приписывают», поскольку лично не проверял. Но вот заклинание Учителя — это, я вам скажу… просто произведение искусства.

Короткая фраза, и я почувствовал, как щеки начинают гореть… не слишком приятное ощущение, но оно скоро пройдет, по опыту знаю. Зато теперь я имею возможность оценить эффект этой магии не по книгам, а непосредственно в действии…

Девочка дышит уже иначе… дыхание становится тяжелым, глаза, кажется, раскрылись еще больше, и в них уже не бьется ужас, теперь выражение их совсем, совсем другое… И пальцы уже не скрючены демонстрацией исконно женского оружия…

Кончик розового язычка облизывает верхнюю губу. Ее взгляд становится масленым и горячим, я вижу, как она слегка отводит плечи назад, благодаря чему ее прелестная грудь приподымается и кажется больше… Она протягивает ко мне руки, и теперь в ней нет ни капли страха — только желание, все растущее и растущее с каждым мгновением.

Я приникаю к ее пухлым губкам и получаю в ответ страстный, пьянящий поцелуй — первый поцелуй в моей жизни. Я, возможно, неловок, но она сейчас не способна ничего замечать, она хочет только одного и намерена получить это. И я тоже не возражаю…

Я беру ее резко, даже грубо — она вскрикивает… Надо же, она девственна… У меня мелькает мысль о невероятной сумме, которую Учитель должен был заплатить за девственницу эльфийку… Но мысль тут же уходит, сметенная волной незнакомых ранее ощущений. Я помню, что надо делать, но, как мне кажется, тело и само прекрасно знает, как себя вести… Я чувствую приближение чего-то — мне не раз приходилось испытывать это во сне, но сейчас, наяву, все куда острее, куда сильнее…

У меня вырывается стон, пальцы впиваются в обнаженные плечи девушки, пронзая кожу до крови… Она не чувствует боли, она стонет и изгибается дугой, с силой обхватывая меня своими неожиданно длинными и очень стройными ногами… Ее коготки, еще несколько минут назад нацеленные мне в лицо, сейчас царапают мне спину, но в этом нет угрозы — только страсть…

Ее голова откидывается назад, зеленоватые волосы разметались по соломе… я целую ее покрытую нежным пушком шею и чувствую, как стремительно растут клыки… Уже не в силах удержаться, я впиваюсь в эту чудесную лебяжью шею, уверенно находя пульсирующую жилку, и струя свежей горячей крови брызжет на мое пересохшее нёбо. Девушка бьется подо мной, но я знаю, что она не чувствует ни боли, ни страха… Она счастлива, она испытала такие ощущения, которые недоступны женщине, если ее партнер — обычный человек…

Наконец все заканчивается. Я медленно поднимаюсь, тяжело дыша. Ее нежное, хрупкое тело еще содрогается — смесь экстаза и предсмертных конвульсий. Тыльной стороной кисти вытираю губы— на коже остается ярко-алая полоса, и я с наслаждением слизываю кровь. Клыки уже убрались, я постепенно успокаиваюсь… и — только сейчас замечаю Учителя, который одобрительно смотрит на меня.