"Ловушка для Слепого" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 9

– Ты все понял? – спросил Активист, нервно подтягивая перчатки и щурясь от попадавшего в глаза сигаретного дыма. Зажатая в углу рта сигарета подпрыгивала в такт его словам, роняя пепел на грудь его черной матерчатой куртки, но он этого не замечал.

– Да чего тут не понять? – Тыква пожал покатыми плечами, изобразив на своей малоподвижной физиономии что-то вроде пренебрежения. – Не дрейфь, братуха, оторвемся в лучшем виде. Ты же меня знаешь.

– Знаю, – сказал Активист. – Потому и напоминаю.

У нее сердце слабое, так что постарайся обойтись без каскадерских штучек.

Тыква недовольно пожевал губами, глядя в сторону.

– Не нравится мне это, – сказал он наконец. – Как вы там без меня справитесь? С Кудрявым шутить – это, знаешь… А кстати, где этот хмырь очкастый?

– Эдик? – переспросил Активист. – Да черт его знает. Договорились встретиться на кольцевой, я его там подберу. А что?

– Да так, ничего, – ответил Тыква, барабаня пальцами по пластмассе рулевого колеса.

Некоторое время они молчали. Активист в три затяжки докурил сигарету и потушил окурок в своей карманной пепельнице, думая о том, что в последнее время перестал доверять кому бы то ни было. Он отлично знал, где сейчас Телескоп, но почему-то ничего не сказал об этом Тыкве. Это было, конечно, правильно: с одной стороны, вопрос Дынникова был скорее всего продиктован пустым любопытством, которое, как известно, во все времена вредило здоровью; с другой стороны, его любопытство могло оказаться вовсе не пустым – игра в кошки-мышки с Кудрявым кого угодно заставит задуматься о перспективах. Активист тяжело вздохнул: месяц назад ничего подобного ему бы просто в голову не пришло, и на вопрос Тыквы он ответил бы не задумываясь – просто сказал бы, где Телескоп, вместе с Тыквой порадовался бы удачной выдумке и заговорил о чем-нибудь другом. Но с тех пор прошел целый месяц, в течение которого слишком многое изменилось в жизни Виктора Шараева, и он промолчал, глядя через улицу на выход из метро и не забывая время от времени оглядываться по сторонам.

– Ну ладно, – сказал он наконец, – я пошел.

– Счастливо, – напутствовал его Тыква. – Аккуратней там.

– Взаимно, – ответил Активист и вышел из машины.

Чувствуя себя голым и незащищенным, он пересек тротуар и нырнул в открытую дверь универсама, откуда в лицо ему дохнуло нездоровым теплом. До условленного времени оставалось еще пятнадцать минут. Виктор зашел в кафетерий, занял очередь в кассу, выбил чек и, взяв чашку кофе, устроился с ней у окна, из которого был хорошо виден вход в станцию метро и припавший к обочине спортивный «шевроле» Тыквы – вызывающе чистый, ухоженный и стремительный даже сейчас, когда он просто стоял у бровки тротуара. Все-таки Тыква и его автомобиль были созданы друг для друга и для больших скоростей.

Задумавшись о Тыкве, он едва не проглядел кое-что важное. На противоположной стороне улицы притормозил большой черный джип и тут же укатил, оставив на тротуаре двоих рослых молодчиков. Само по себе это ни о чем не говорило, лица парней были Активисту незнакомы, но один из них был одет в длиннополое кашемировое пальто угольно-черного цвета и белоснежный, как грудь пингвина, шарф. Виктор мрачно улыбнулся и с интересом пронаблюдал за тем, как один из людей Кудрявого укрылся в тамбуре ближайшего магазина, а другой нырнул в кафе.

Вскоре в поле зрения Активиста появилась «Волга» – та самая, что встретилась ему в Царицынском парке. С тех пор прошло чуть больше недели, но казалось, что миновала целая геологическая эпоха. Виктор посмотрел на часы. Машина прибыла минута в минуту, и это было хорошо – он и так рассчитал время в обрез, а ведь предстояло еще предпринять что-то в отношении тех двоих, что притаились по соседству.

Задняя дверь «Волги» распахнулась, и мать неловко выбралась на тротуар. Изнутри протянулась чья-то рука, чтобы помочь ей выйти, но она резко вырвала локоть и отступила на шаг от бордюра, растерянно оглядываясь по сторонам и придерживая у горла края воротника. Голова у нее была непокрыта, и ветер от пролетавших мимо машин трепал рассыпавшиеся седые волосы.

Активист стиснул зубы и отодвинул чашку с недопитым кофе. Сине-зеленая «Волга», фыркнув глушителем, влилась в транспортный поток и ушла в сторону Нового Арбата. Черного джипа нигде не было видно, но можно было не сомневаться, что он притаился неподалеку в ожидании сигнала. Похоже, Кудрявый решил не рисковать и покончить с делом одним махом, иначе зачем ему было присылать сюда своих людей? Кудрявого можно было понять: лысый упырь не привык, чтобы люди, посланные им на дело, нарушали выданные им инструкции и ускользали вместе с добычей.

Переходя улицу, чтобы встретить мать, Виктор не испытывал ничего, кроме усталости и желания махнуть на все рукой. Вдруг оказалось, что простое выживание требует массы утомительнейших телодвижений, выполнять которые уже не было ни сил, ни желания.

– Здравствуй, – сказал он, подходя сзади и беря мать за локоть.

Она испуганно рванулась, повернула к нему голову и замерла. Виктор очень боялся, что она бросится ему на шею или, наоборот, залепит пощечину – короче говоря, закатит театрализованную постановку в лучших традициях синеблузых агитбригад и латиноамериканских сериалов, но она просто некоторое время стояла молча, а потом едва заметно кивнула и спокойно ответила:

– Здравствуй. Куда мы сейчас?

Виктор огляделся. Люди Кудрявого не лезли в глаза, но они были здесь, совсем рядом, на расстоянии пистолетного выстрела, а может быть, даже на расстоянии удара ножом, и от этого становилось как-то неуютно.

Снова тронув мать за локоть, он увлек ее к переходу и через минуту уже усаживал в приземистый, похожий на управляемую ракету «шевроле» Дынникова. Тыква превзошел себя: выдавив приветливую улыбку, сказал: «Здрасьте». Это было не бог весть что, но большего от него ожидать просто не приходилось.

– Не волнуйся, – сказал матери Виктор перед тем, как захлопнуть дверцу. – Все будет хорошо.

– Разве ты не поедешь? – встревоженно спросила она.

– Все будет хорошо, – повторил Активист, глядя уже не на нее, а на знакомую «Волгу», появившуюся со стороны Нового Арбата. – Миша тебя довезет. Давай, Мишель, действуй, как договорились. И учти, что тебя пасут.

– Ну да? – радостно изумился Тыква. – Это вон те, на «Волге»? Интересно, у них есть запасные штанишки?

– Тыква, – строго сказал Виктор, – я тебя предупредил.

– Отвали, – сказал Дынников. – Напьемся – разберемся. Пристегнитесь, пожалуйста, – с непривычной почтительностью в голосе обратился он к матери Активиста.

«Шевроле» тронулся с места так, словно им выстрелили из пушки, выскочил в крайний левый ряд, резко затормозил, развернулся на месте и пулей понесся к Новому Арбату мимо ехавшей в противоположном направлении «Волги» Кудрявого. «Волга» взревела и тоже пошла на разворот. Когда она проезжала мимо, Активист не удержался и показал ей кулак с отставленным средним пальцем. Гоняться на «Волге» за дикой парочкой, состоявшей из Тыквы и его «шевроле», было пустой тратой времени.

Активист закурил и снова посмотрел по сторонам.

Из дверей магазина вышел и со скучающим видом двинулся в его сторону тип в кашемировом пальто. Его приятель в темно-серой парке приближался слева, на ходу прикуривая сигарету и старательно делая вид, что просто гуляет.

Вокруг сновали сотни людей, но Активист видел только этих двоих да еще милицейский патруль, неторопливо прошагавший в сторону Гоголевского бульвара.

Активист поправил узел галстука рукой, между пальцами которой дымилась сигарета, пригладил волосы и не спеша двинулся навстречу человеку в кашемировом пальто.

По мере приближения на лице у того начала расцветать гаденькая улыбка, но Виктор заранее все продумал и плевать хотел на мимику этого человека. Когда их отделяли друг от друга каких-нибудь пять или шесть метров, он вдруг резко свернул направо и нырнул в гостеприимно распахнутую дверь какого-то магазинчика. Захлопнув дверь за собой, Виктор повернул барашек накладного замка, обворожительно улыбнулся преследователю сквозь стеклянную пластину двери, вынул из кармана пистолет и шагнул в торговый зал.

– Спокойно, – сказал он присутствующим – нескольким покупателям и двоим продавцам. – Спокойно, – повторил он специально для охранника, направляя на него пистолет. – Это не ограбление. Просто мне нужно воспользоваться вашим служебным выходом. Провожать не надо, я разберусь сам.

Говоря это, он пересек тесный торговый зал и протиснулся за прилавок. Продавцы шарахнулись от него, словно он был с головы до ног обвешан готовыми взорваться тротиловыми шашками, но он не стал отвлекаться на мелочи.

Пройдя через служебные помещения, он толкнул заднюю дверь и оказался в проходном дворе, выходившем на Воздвиженку, где была припаркована его машина.

Проехав три или четыре квартала, Активист убедился, что «хвоста» за ним нет. Пока что все шло по плану, но усталость и желание бросить все к чертовой матери и просто позволить себя убить никак не проходили. Он чувствовал себя против воли втянутым в какую-то глупую и никому не нужную игру наподобие бега в мешках, которую организовал не в меру ретивый массовик-затейник. Разница заключалась лишь в том, что ставкой в этом забеге была жизнь, а из всех участников соревнования мешок надели почему-то только на него.

Вскоре он уже сменил серебристую «Ладу» на защитный «уазик» с красными крестами на бортах. Салон «уазика» по-прежнему заполняли картонные коробки, а за сиденьем лежал прикрытый какой-то промасленной тряпкой автомат. Ведя машину прочь из города, Активист непрерывно курил, словно торопясь накуриться впрок. «Перед смертью не надышишься», – вспомнилось ему, и он с ожесточением раздавил сигарету о приборный щиток. Шараев торопился – надо было успеть к месту встречи раньше Кудрявого.

Встреча была назначена в заброшенном песчаном карьере недалеко от кольцевой. Когда-то карьер оккупировал гаражный кооператив, здесь даже было начато лихорадочное строительство, но потом что-то не заладилось, кооператив лопнул и самоликвидировался, и с тех пор карьер пустовал, а вырытые котлованы и заложенные фундаменты медленно зарастали чахлой сорной травой, которой нечем было питаться в лишенном перегноя глубинном песке котлованного дна. Это место как нельзя лучше подходило для встреч, подобных той, на которую торопился Виктор Шараев.

Выехав из города по Каширскому шоссе, он проехал еще несколько километров в сторону Домодедово и свернул в неприметное боковое ответвление. Зеленый «уазик» миновал ветрозащитную полосу, с жестяным громыханием проскакал по ухабам проселочной дороги и наконец осторожно съехал в карьер по насыпной дороге, в незапамятные времена укатанной колесами груженых самосвалов до каменной твердости.

Выкатившись на середину карьера, микроавтобус остановился в нескольких метрах от заброшенных фундаментов гаражей. В чахлом, почерневшем от дождей бурьяне возникло какое-то движение, но Виктор, приоткрыв дверцу, сердито махнул рукой, и движение замерло.

Через несколько минут послышался шум мотора, и в карьер осторожно спустился громоздкий черный джип с тонированными стеклами. Виктор вылез из кабины, держа под мышкой автомат, и сделал несколько шагов навстречу джипу.

Джип остановился, и из него вышли четверо. На всех были кашемировые пальто, и Виктор невольно поморщился: он чувствовал, что у него навеки выработалось отвращение к этой модной и действительно очень красивой одежде. Носить длиннополые пальто, конечно, никому не возбранялось, но ходившие под Кудрявым урки явно перебарщивали в единообразии – им не хватало разве что знаков различия для того, чтобы модная среди новых русских одежда окончательно превратилась в униформу.

У одного из них в руке был небольшой черный кейс.

Приглядевшись, Виктор узнал Одинакового. Одинаковый двинулся вперед, остальные остались на месте, наведя на «уазик» автоматы. Виктор дернул щекой, уронил под ноги окурок и широко распахнул обе створки задней двери «уазика», демонстрируя громоздившиеся внутри до самого потолка картонные коробки.

Одинаковый подошел. Это снова был Иван. Швы ему уже сняли, и теперь вместо пластыря у него на лице неприятно розовели свежие шрамы. В свободной руке Одинаковый держал пистолет.

– Опять ты, – со вздохом сказал ему Виктор. – Принимай товар. До смерти надоело таскаться с этим дерьмом.

Одинаковый заглянул в фургон и, подняв вверх руку с пистолетом, сделал ей приглашающий жест. От группы людей возле джипа отделилось еще одно кашемировое пальто и двинулось к «уазику».

– Не возражаешь? – насмешливо спросил Одинаковый. – Береженого Бог бережет. Это ты у нас, я вижу, храбрец – в одиночку на стрелку приезжаешь.

– Пусть оставит автомат, – потребовал Виктор.

– Оставь автомат, – крикнул Одинаковый через плечо. Бандит, к которому он обращался, обернулся и отдал своим приятелям «Калашников».

Когда он приблизился, Одинаковый отдал ему кейс, вынул из кармана пружинный нож, со щелчком выдвинул лезвие и вспорол один из стоявших в машине ящиков. С треском разорвав упаковку, он высыпал на ладонь несколько запаянных ампул с прозрачным раствором.

– Однопроцентный раствор, – проворчал он. – Дерьмо. Кристаллы есть?

– Откуда я знаю? – огрызнулся Виктор. – Должны быть, наверное. Смотри-ка – дерьмо… Это дерьмо выписывают сантиграммами, а тут его центнеры. В любом случае меня это не касается. Я свою часть уговора выполнил.

Одинаковый высыпал ампулы в карман пальто, забрал у охранника кейс и жестом отправил его в сторонку.

– Ладно, – сказал он, – не кипятись. Ты красиво сработал, грамотно. Не поверишь, но у Кудрявого челюсть отвисла, когда он узнал, как было дело. Я думаю, он посмотрит сквозь пальцы на то, что ты привез не все.

– Машина не резиновая, – сказал Виктор. – И потом, если бы я стал грузить еще и таблетки, меня бы обязательно замели.

– Да, – согласился Одинаковый, – главное – это вовремя сделать ноги. Если честно, то никто не ожидал от тебя такой прыти. Даст бог, еще поработаем вместе.

Виктор промолчал, и тогда Одинаковый, положив кейс на предплечье согнутой руки, второй рукой поднял крышку.

– Сто пятьдесят тысяч, – сказал он, – как в Сбербанке. Можешь проверить.

Виктор наугад взял одну пачку и невнимательно пробежал пальцами по срезу.

– Порядок, – равнодушно сказал он.

– Тогда получи.

Одинаковый захлопнул крышку кейса, щелкнул замками и торжественно протянул чемодан Виктору. Охранник, стоявший поодаль, деловито закрыл дверцы «уазика», сел за руль и укатил. Активист скучающим взглядом посмотрел в низкое серое небо, пошарил глазами по сторонам и лениво поднял автомат повыше.

– Ну, ты берешь бабки или нет? – спросил Одинаковый. – Кстати, на чем ты поедешь обратно? Может, тебя подвезти?

– Подвезти? – переспросил Виктор, немного сдвигаясь влево. Теперь спина Одинакового полностью закрывала его от автоматчиков, стоявших у джипа. – Не стоит, – сказал он. – Я как-нибудь сам доберусь. Автобусом или попуткой…

– Тогда бери деньги, – повторил Одинаковый.

– А ты поставь чемоданчик на землю и ступай себе, – сказал ему Активист. – Ты ступай, а я буду держать тебя на мушке.

Одинаковый презрительно улыбнулся, поставил кейс на дорогу и выпрямился.

– Дурак, – сказал он. – У тебя в руках автомат. Воспользуйся им, чтобы умереть быстро и безболезненно. Ты все равно подохнешь, но сначала тебе придется хлебнуть горя.

– Иван, – проникновенно проговорил Виктор, – Ванюша, дружочек… Ты помнишь, что я тебе обещал? Я обещал тебя прикончить – тебя и твоего трахнутого братца.

Жаль, что ты приехал без него.

Он передернул затвор автомата и поднял ствол еще выше. Теперь автомат смотрел Одинаковому в живот. Одинаковый понял, что Активист не шутит, и попятился.

– Ты что, бешеный? – бледнея, спросил он. – Тебя же в капусту покрошат, изрешетят, как сито…

– Не-а, – сказал Активист и спустил курок.

Выстрела он не услышал – тот потонул в грохоте взрыва. На месте черного джипа вырос огромный фонтан земли и дыма. Тугая волна горячего воздуха ударила Активиста в грудь и опрокинула на спину, выбив из рук автомат. Он успел прикрыть лицо руками за секунду до того, как с неба градом посыпались дымящиеся комья земли. Когда все, что было в воздухе, упало обратно на землю, Активист осторожно открыл глаза, опустил руки и сел, очумело тряся головой.

В двух шагах от него лежал густо припорошенный землей труп Одинакового. Там, где стоял джип, дымилась широкая воронка, а сам внедорожник лениво горел, лежа на боку. Через несколько секунд, глухо фыркнув, взорвался топливный бак, и увенчанное черным султаном дыма пламя столбом поднялось вверх.

Активист медленно поднялся на ноги, отряхивая с волос и одежды землю. Кейс с деньгами лежал поодаль, отброшенный ударной волной. Над заросшим чахлым бурьяном бетонным фундаментом гаража показалась всклокоченная черноволосая голова, сверкнули перекошенные очки, и Телескоп проорал срывающимся от восторга голосом:

– Вот это шарахнуло! А?!

Виктор наклонился, подобрал кейс и пошел к Телескопу. Вдвоем они подняли и выкатили на дорогу спрятанный в бурьяне мотоцикл.

– Кудрявый охренеет, – сказал Телескоп, затягивая подбородочный ремень шлема. – Только зря мы им марафет отдали. Это ж такие деньжищи!

– Нельзя было не отдать, – вяло ответил Активист. – Нельзя, понимаешь? В крайнем случае, Кудрявый не постеснялся бы на нас ментовку навести. Ты что, по нарам соскучился? Знаешь, сколько тебе дадут за твои подвиги?

Телескоп вздохнул и с внезапной тоской оглядел место побоища.

– Трах-тарарах, – грустно сказал он, – какая разница? Сколько дадут… Ты думай, сколько человек Кудрявый за нами отправит. Дались нам эти деньги. Перебьют нас к чертовой матери.

– Послушай, сэр Эдуард, – сказал Активист. – Мы не просили Кудрявого на нас наезжать. Мы сделали дело, и эти деньги – наша доля. Наша доля, – повторил он с напором. – Я плевать на них хотел, но какой-то порядок должен существовать.

– Ха, – сказал Телескоп, по-прежнему разглядывая валявшегося поодаль лицом вниз Одинакового. – Опять ты со своими бреднями. Порядок ему подавай. Где ты его видел, этот свой порядок?

– Нигде, – признался Активист, перекидывая ногу через сиденье мотоцикла и снимая его с подножки. – Именно поэтому я пытаюсь навести порядок хотя бы в радиусе метра от себя. Ну, ты едешь?

Телескоп поспешно уселся на заднее сиденье, одной рукой обхватив Активиста за талию, а другой крепко прижимая к себе кейс.

– Чемодан не потеряй, – сказал ему Активист.

– Шутишь, – ответил Телескоп.

Мотоцикл затрещал, окутался голубоватым дымом и с деловитой неторопливостью дышащего на ладан отечественного механизма покатился к выезду из карьера, оставив позади перевернутый догорающий джип и распластанный на дороге труп Одинакового.

Уже наверху Активист на секунду притормозил и посмотрел назад. Глядя на Одинакового, с высоты напоминавшего сломанную куклу, брошенную в песочнице капризным ребенком, он подумал, что отныне проблема нарушенной идентичности близнецов решена раз и навсегда: шрамы на лице лежавшего в карьере трупа наконец-то перестали иметь какое бы то ни было значение.

Еще он подумал о том, что противотанковая граната – превосходное оружие.

– И как ты ее добросил? – удивленно пробормотал он, обращаясь к Телескопу.

– Сам удивляюсь, – ответил тот, покрепче прижимая к себе кейс.

Тыква оказался богатым наследником. Как выяснилось, у него была тетка, которая, отойдя в лучший мир, оставила племяннику квартиру в Чертаново. Хрущевская пятиэтажка, где проживала когда-то эта почтенная дама, о существовании которой Активист узнал только тогда, когда попал в ее апартаменты, стояла на улице Красного Маяка, в двух шагах от станции метро «Пражская». Строение это, как и все остальные строения подобного типа, сильно напоминало обувную коробку, поставленную на ребро. Его убожество несколько скрадывалось вымахавшими выше третьего этажа деревьями, в которые за долгие годы превратилась воткнутые первыми жильцами дома в перемешанную со строительным мусором глину прутики.

Однокомнатный скворечник Тыквиной покойной тетушки располагался на втором этаже. Ленивый Тыква, имевший к тому же свою собственную квартиру, появлялся здесь редко – в основном для того, чтобы спрятаться от какой-нибудь очарованной его автомобилем бабы или не в меру приставучего кредитора. Естественно, ни о каком ремонте он и не помышлял, и квартира уже три года стояла именно в таком виде, в каком осталась после поминок. Единственное, что удосужился сделать Тыква, так это через цепочку подставных лиц продать квартиру себе самому, превратив ее таким образом в идеальную нору, где можно было отсидеться в случае надобности.

Теперь такой случай, похоже, наступил. Активист не был уверен в правомерности такого словосочетания – «случай наступил», но оно как нельзя лучше выражало глубинную суть имевшей место ситуации. И Тыква, и неприкаянно маявшийся на продавленном теткином диване Телескоп выглядели так, словно на них основательно наступили, лица их казались плоскими и какими-то серыми, словно припорошенными землей. Активист подозревал, что сам он выглядит ничуть не лучше. Боевой азарт прошел, уступив место унынию. Нужно было быть полным кретином, чтобы не понимать: они обрекли себя на гибель в тот самый момент, когда отважились пойти против Кудрявого.

– Ну, что загрустили? – нарочито бодрым голосом спросил он, ковыряясь в сигаретной пачке. – Во чужом пиру похмелье?

– Да уж, – отводя взгляд, буркнул Телескоп.

– Молчи, сучонок, – рыкнул на него Тыква, так резко подавшись вперед, что старый облезлый стул с круглым фанерным сиденьем и гнутой спинкой протестующе скрипнул под ним. – Не думай, что кто-то забыл, как ты нас Кудрявому заложил!

– Да пошел ты на хер! – сиплым сдавленным голосом заорал Телескоп. – Сколько раз повторять: это не я!

– Это еще разобраться надо, ты или не ты, – непримиримо проворчал Тыква. – И не ори, как роженица на качелях, всех соседей на уши поставишь.

Активист прикурил, откинул крышечку пепельницы и аккуратно поставил ее перед собой на покрытый пыльной захватанной скатертью круглый обеденный стол. Выпущенная струя дыма заставила плавно колебаться свисавшие с древнего плюшевого абажура нитки пыльной паутины. В наступившей нехорошей тишине вдруг с отчетливым щелчком включился и громко застучал компрессором ископаемый холодильник, включенный специально для того, чтобы охладить принесенную водку.

– Хватит, – сказал Активист, когда молчание затянулось. – Нечего себя хоронить. И нечего грызться, как бешеные псы. Мы теперь в одной лодке…

– Трое в лодке, считая суку, – вставил начитанный Телескоп.

– Вот именно, – Активист кивнул, разглядывая висевший над головой малиновый абажур. – Суку мы вычислим.., если среди нас есть сука. Лично я очень надеюсь, что нет. А что до Кудрявого… Ну что тут скажешь? Нам всем уже давно положено быть жмуриками, а мы, как видите, не только живы, но и с наваром. Товар мы отдали, а что его быки подохли, так дело это житейское…

Он вдруг словно со стороны услышал свои слова, и его замутило. Он говорил, как Кудрявый, и уже процентов на пятьдесят думал, как он. Это было отвратительно, словно в груди у него поселилось мерзкое чудище, исподволь переваривавшее Виктора Шараева и превращавшее все, что было в нем человеческого, в холодное слизистое дерьмо.

Стиснув зубы, он переждал приступ тошноты и прежним спокойным тоном продолжал:

– Может быть, с ним удастся договориться.

– А если не удастся? – спросил Тыква. Посмотрев на него, Активист впервые обнаружил, что Тыква, оказывается, тоже умеет играть желваками.

– А если не удастся, – сказал он, – тогда… Что ж, на войне как на войне. Или мы, или он. В конце концов, у него на руках огромная партия марафета, взятая с боем. Черта лысого он успеет избавиться от нее за пару дней.

– Стучать? – Тыква скривился, словно откусил от лимона. – Западло, Активист.

– Решил жить по понятиям? – спросил Шараев. – Ну-ну. И потом, это ведь на самый крайний случай. Может, он вообще махнет на нас рукой.

– Гм, – с сомнением произнес с дивана Телескоп.

– Я сказал, заткнись! – рявкнул на него Тыква. – Этот козел мне не нравится, – сообщил он Активисту.

– Не нравится – не ешь, – отрезал Активист. – Все, хватит. Всем зашиться по норам и не высовывать носа. Посмотрим, что он предпримет. Кстати, где Машка?

– Не твое дело, – буркнул Тыква. – Что, перепихнуться не с кем?

– Дурак, – спокойно сказал Активист. – При чем тут это? Ты хотя бы удосужился ее спрятать?

– Удосужился, – проворчал Дынников, играя желваками. – Черт, выпускной класс, а она в школу не ходит!

– Зато жива, – сказал Активист. – Попробуй перевести ее в другую школу, куда-нибудь на другой конец Москвы.

– Из лицея? Что я, больной?

– Дело хозяйское, – устало сказал Виктор. – Тебе, конечно, виднее. Ладно, довольно о грустном.

Он поднял стоявший у ножки стола кейс, щелкнул замками и вытряхнул его содержимое на скатерть. Тугие пачки расползлись по крышке стола неровной горкой. Тыква невольно подался вперед, а сидевший на диване Телескоп привстал и вытянул шею.

– Все не так уж плохо, правда? – спросил Активист, заметив их оживление. Во рту у него стоял мерзкий привкус, и очень хотелось лечь и заснуть. Вид денег почему-то не вызывал в нем самом никакого восторга – возможно, потому, что цена этой расползающейся кучки была непомерно высока. Он чувствовал себя так, словно его бессовестно надули, подсунув жалкие гроши взамен чего-то важного и невосполнимого.., быть может, кусочка души, а может быть, и всей души целиком. – По пятьдесят штук на брата. Это делает мир немного светлее, правда?

– Почему по пятьдесят? – вскинулся Телескоп. – Бабки взяли мы с тобой, при чем тут Тыква?

– Ах ты, козел! – взбеленился Дынников. – А там, на заводе, что бы ты без меня делал? Ах ты, козья морда!

Он вскочил, опрокинув стул, и бросился к дивану. Телескоп тоже вскочил, словно подброшенный пружиной, и выставил перед собой наган, держа его обеими руками и направив прямо в лоб рассвирепевшему Дынникову, которому, похоже, было плевать на оружие.

Активист встал, поднял с пола опрокинутый Тыквой стул, размахнулся, держа его за спинку, и обрушил на крышку стола. Рассохшийся стул с грохотом развалился, и наступила тишина, в которой было слышно, как поскрипывает, бешено раскачиваясь на пыльном шнуре, задетый ножкой стула плюшевый абажур.

– По пятьдесят тысяч, – негромко и очень спокойно повторил Активист.

Он снова уселся, столкнул со скатерти обломки стула и принялся быстро и ловко делить деньги на три кучки: пачку направо, пачку налево, пачку в центр, и снова – пачку налево, пачку в центр, пачку направо… Пачек было немного, и процесс дележки не занял много времени. Через минуту на столе лежали три кучки, в каждой из которых было по пять пачек – по десять тысяч долларов в пачке, по пятьдесят зелененьких, как весенняя травка, тысяч в кучке.

– Вот так, – заключил он, распихивая свою долю по карманам. – Если у кого-то есть возражения, обращайтесь в арбитражную комиссию при Верховном суде. Только имейте при этом в виду, что поодиночке Кудрявый перещелкает нас, как куропаток. Я вам советую оставить разборки до тех пор, пока эта бодяга не уляжется.

Телескоп убрал за пазуху наган, который все еще держал в руках, и двинулся к столу, обойдя Тыкву, как неживой предмет. Тыква с шумом выпустил из легких воздух, очумело помотал головой и тоже подошел к столу.

– Говно, – пробормотал он, подкидывая на ладони пачку стодолларовых купюр. – Разве это деньги? За что кровь проливали?

– Будем живы – заработаем еще, – не веря собственным словам, пообещал Виктор.

Он уже стоял, поправляя галстук и застегивая куртку. Ему вдруг показалось немыслимым остаться в этой затхлой квартире еще хотя бы на десять минут. Кроме того, его ждало дело – тягостное, неприятное и почти невыполнимое, но совершенно неотложное. Говоря по совести, его нужно было сделать давно, но таскать при себе общие деньги Активисту очень не хотелось.

Виктор взял со стола перевернувшуюся пепельницу, подобрал выкатившийся из нее окурок, затолкал его обратно, защелкнул крышечку и убрал пепельницу в карман.

Привычным жестом подтянув перчатки, Активист сделал прощальный жест ладонью и, не оглядываясь, вышел из квартиры. Телескоп устремился за ним – видимо, оставаться наедине с Тыквой ему не улыбалось.

– Ты куда сейчас? – спросил он, догнав Активиста на лестнице. Шараев на секунду остановился и ответил ему удивленным взглядом. – Ну да, ну да, – скрипуче рассмеявшись, спохватился Телескоп, – понимаю. Кто много знает, тот мало живет, и все такое прочее. Не оставлять следов, в общем.

– В общем, да, – сказал Виктор, снова трогаясь с места. – Еще говорят, что любопытство кошку сгубило.

– Да я же совсем не то имел в виду! – воскликнул Телескоп и для убедительности прижал ладони к груди. – Просто я думал, вдруг нам по дороге? Ты бы меня подбросил… А то у меня на такси денег нет.

На этот раз Активист не стал останавливаться, а просто посмотрел на него через плечо.

– У тебя в кармане пятьдесят кусков зеленью, – напомнил он. – На такси должно хватить.

– Вот разве что, – проворчал Телескоп. – На такси, наверное, хватит…

– Мало? Пойди к Кудрявому, попроси еще.

– Ты на что намекаешь?

Активист устало вздохнул и все-таки остановился.

– Знаешь, Эдя, – сказал он, – мне все-таки кажется, что это ты навел на нас Кудрявого. Молчи, не перебивай. Я не убиваю людей только потому, что мне что-то там показалось, и только поэтому ты до сих пор жив. Ты неплохо показал себя в деле, но я работал с тобой в последний раз и только потому, что у меня не было выбора.

Это просто к твоему сведению, чтобы ты не обольщался.

До конца этой истории мы вместе, но если я замечу, что ты работаешь на две стороны, тебе несдобровать. Я достаточно ясно выразил свою мысль?

– Да уж куда яснее, – пробормотал Телескоп. – Значит, придется ловить такси.

– Значит, придется, – холодно сказал Виктор и стал быстро спускаться по лестнице.