"Великий Эллипс" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)

IX

«Ривенэ» вошел в порт, и в машинном отделении наступила тишина. Спустили трап, но трое матросов, вставших возле него, блокировали высадку пассажиров. В ответ на бесчисленные расспросы о причинах задержки матросы неопределенно ссылались на какие-то бюрократические недоразумения, возникшие по поводу документов, разрешающих коммерческим судам заходить в иностранные порты. Толпящиеся пассажиры возмущались, и матросы, устав от разъяснений, попросту замолчали.

Через некоторое время появился капитан в сопровождении парочки молодцов в розово-лиловом; все они сошли на берег и скрылись из виду. Подозрения Лизелл приобрели форму неопровержимого доказательства. Гнусные маленькие обманщики из Траворна дали взятку капитану. Им удалось засадить всех своих соперников в ловушку, в то время как они продолжат следовать по маршруту Великого Эллипса. Они уходили вперед. Грубое нарушение правил просто шокировало ее.

Уже поползли полуденные тени, четыре часа ожидания привели ее в бешенство. Отчаявшиеся пассажиры слонялись без дела, тянули напитки со льдом и убивали время в азартных играх, кто на какие был горазд. Наконец-то капитан вернулся, уже один. Минуту спустя арестованные были выпущены на свободу.

Злая и расстроенная, Лизелл опрометью бросилась вниз по трапу и с той же скоростью понеслась к таможне, над которой развевался черно-фиолетовый флаг Аэннорве. Полдня она потеряла в ожидании, не ела, не пила, воздерживаясь от соблазнов гостеприимного салона, и самоотречение было вознаграждено.

Она первая ступила на землю с трапа и первой оказалась в очереди на паспортный контроль.

Но энорвийские бюрократы продемонстрировали странную смесь равнодушия и рвения. Не менее сорока минут прошло, прежде чем очень занятая персона за стойкой наконец-то заметила ее присутствие. Когда же это случилось, ее багаж был подвергнут самому тщательному досмотру, который тянулся невыносимо долго. Не осталось ни одной вещички, самой банальной, самой интимной, которой бы удалось избежать дотошного осмотра, и когда она наконец получила требуемый штамп в паспорте и ее мучитель дал отмашку к выходу, она просто вся кипела от злости и нетерпения.

Она бросила враждебный взгляд назад через плечо на энорвийского чиновника и увидела, что и следующего в очереди путешественника он подвергает такому же детальному досмотру, через который прошла и она сама. Все стало понятным. И здесь постарались близнецы и их отвратительные деньги. Мошенники . С такой скоростью только к ночи все пассажиры пройдут таможню.

В этом есть определенный плюс. Один или двое из ее соперников могут выбыть из соревнования здесь и сейчас. Она пробежала глазами очередь и нашла Гирайза в'Ализанте. Не останавливайтесь, господин маркиз, но эта задержка давала ей маленькое преимущество, которое она не хотела упустить.

На вокзал. Билет. Следующий пункт назначения — Бизак. Быстреебыстреебыстрее.

С дорожной сумкой в руке она вышла из здания таможни и поспешила к ближайшей от порта улице, где бы она могла наверняка найти полчище двухколесных кэбов. Сегодня их там почему-то не оказалось. Странно. Она обшарила глазами всю улицу вдоль и поперек. Перед ней предстали белые оштукатуренные здания с терракотовыми черепичными крышами, украшенными замысловатыми решетками из кованой стали. Причудливые надземные пешеходные переходы, соединявшие здания на верхних этажах. Шумные толпы загорелых энорвийцев, одетых в яркие одежды, согласно местной моде. Такая пестрота в более холодном климате показалась бы легкомысленной. Лоточные торговцы, возчики с тележками, садовники, огненно-красный одиночный велосипедист. Она увидела все это, но не увидела ни одного двухколесного частного кэба или тележки, запряженной осликом, или, на худой конец, любого средства передвижения, кроме старомодного медленно плетущегося мискина.

Невероятно. Аэннорве — большой процветающий портовый город. Каждый день в порт прибывают пассажиры, и им нужен транспорт, которого, похоже, здесь и в помине нет. Неужели опять близнецы постарались? Не может быть. Даже богатств Фестинетти не хватило бы на такую ловкую проделку.

Лизелл подошла к ближайшему лоточнику, этакому павлину в светло-вишневых одеждах, с блестящими черными кольцами волос, черными глазами и экстравагантными усами. Его глаза алчно загорелись при ее приближении.

— Где я могу найти кэб? — спросила она по-вонарски. Он выпучил на нее глаза, и она повторила вопрос. Он не понимал, и она повторила вопрос на кирендском, гецианском, затем перешла на ломаный грейслендский. Лоточник ответил на энорвийском, которого она не понимала. Широким жестом он показывал ей на свой товар — дешевые кожаные изделия, разложенные на лотке.

Ничего хорошего. Она направилась к другому лоточнику, который торговал вульгарной медной и стеклянной бижутерией. Торговец затрещал на энорвийском и затряс уродливыми безделушками.

Похоже, никто не говорит по-вонарски. Она могла ожидать такого невежества на Бомирских островах, но Аэннорве считался цивилизованным городом. Она пошла дальше по улице, но кэбов по-прежнему не было видно. Дорогая, тыквенного цвета четырехместная коляска, запряженная парой хорошо подобранных гнедых, резво пронеслась мимо. Лизелл успела заметить пассажира. Это была женщина с овальным белым лицом, гладким, как полированная галька, и на нем темные акульи глаза. Первый порыв был окликнуть эту бледнолицую акулу, но неловкость сковала ей язык. Злая на себя, она поплелась дальше, чувствуя изрядный вес своей дорожной сумки. Минут пять спустя, когда она заметила мула, тянущего телегу, доверху груженную капустой и морковкой, она уже не колебалась, а заспешила медленно ползущему транспортному средству, остервенело размахивая свободной рукой.

Возница натянул поводья и с удивлением уставился на нее. Седой энорвиец, сутулый, высокий и тощий, с морщинистым лицом, выглядывавшим из-под простой рабочей кепки. Он производил впечатление человека бедного и безобидного, оба качества и привлекли ее внимание. Сейчас все зависело от того, сумеет ли она с ним договориться.

Она попробовала заговорить на вонарском — он смотрел непонимающе. Второй язык, которым она воспользовалась, также оказался бесполезным, наконец она прибегла к лантийскому, который знала весьма поверхностно.

— Кэб? Эшно-таун? Ехать. Улицы. Ехать. Деньги, — чувствуя себя от такой речи полной идиоткой, она достала банкноту нового рекко и продемонстрировала пантомиму оплаты, после чего застыла с вопросительно вздернутыми бровями.

— Фиакр? — спросил незнакомец на лантийском.

Она мгновенно его поняла, так как фиакр и на вонарском фиакр, правда, ударение другое, но смысл от этого не меняется. Вначале она удивилась, что ей ответили на лантийском, но тут же вспомнила, что лантийцы беспрестанно снуют между Далионом и Аэннорве, ведя оживленную торговлю. Многие энорвийцы, живущие на побережье и в портовых городах, говорят по-лантийски.

Энорвиец еще раз переспросил ее, и Лизелл замотала головой в знак согласия.

— Да, фиакр, — кивала она и для пущей убедительности несколько раз повторила «да».

— Нет, — четко ответил энорвиец. — Фиакр ушли. Все ушли.

— Ушли? — как эхо повторила Лизелл. — Все? Куда?

Из энорвийца градом посыпались лантийские слова, сильный акцент сделал их почти непонятными.

— Повторите, пожалуйста, только медленно, — попросила Лизелл.

Он повторил сказанное еще раз, и она смогла разобрать несколько слов:

— Несколько часов назад… два — незнакомое слово. — Пароход из Хурбы и — бла-бла-бла — братья… похожие… одно лицо, одна одежда… деньги… из Траворна — целая фраза непонятная, это не делает ей чести. — Фиакры в порту… мало было, потому что стревьо — что значит «стревьо» — непонятно. — Лошади скудный… стревьо — бла-бла-бла — владельцы… высокая цена… братья из Траворна заплатили… фиакры ушли…

— Подождите, — Лизелл перерыла в памяти запас лантийских слов и вымучила фразу. — Братья из Траворна заплатили всем фиакрам, чтобы они уехали из порта?

— Да. Все фиакры. — незнакомец подтвердил ее подозрения.

— Самый гадкий поступок, ни с чем подобным мне не приводилось сталкиваться! Эти подлые маленькие хорьки должны быть обязательно дисквалифицированы! — воскликнула в негодовании Лизелл по-вонарски. Невероятно. Как им это удалось? — Им это просто так не сойдет! Я буду жаловаться!

Все верно. Но только кому?

Нет смысла злопыхать, можно потратить время и с большей пользой. Что же делать? Думай. Энорвиец, восседая на своей телеге, рассматривал ее с простодушным любопытством. Она вновь заговорила на своем жалком лантийском.

— Вы везти меня внутри своего повозки к… — Как же будет вокзал? Слово в голову не приходило. Может быть, как и фиакр, оно звучит так же, как и на вонарском? — Железная дорога, — закончила фразу Лизелл. На лице слушателя никакого понимания. — Отправляться, далеко. Рельсы. Вокзал, — пыталась она разъяснить. Ей отвечали непонимающим пожатием плеч. Она попробовала объяснить на других известных ей языках. Никакого успеха. В конце концов, отчаявшись, она запыхтела, имитируя локомотив, для большей схожести время от времени издавая звуки, напоминающие свист паровоза.

Энорвиец громко засмеялся, и она почувствовала, как краска стыда залила ее лицо. Он засмеялся лишь от того, что до него дошло, о чем она его спрашивает.

— Фериньелло? — уточнил он.

Наверное, это и будет по-лантийски вокзал, решила Лизелл.

— Вы везти меня внутри своего повозки. Я платить деньги.

Казалось, возница не особенно был на это настроен. Он излил на нее поток отрицательных лантийских слов, и несколько раз она уловила мистическое «стревьо», которое, похоже, означает некое затруднение или препятствие. Какое-то лицо? Неумолимого бюрократа? Природные явления разрушительного характера? Наводнение? Туман? Кем бы или чем бы ни являлось это стревьо, она не допустит, чтобы оно ее остановило.

— Деньги. Я платить. Деньги. Деньги. — Она размахивала кулаком с зажатыми в нем соблазнительными новыми рекко.

Похоже, на него подействовало.

— Деньги. Деньги.

Он согласно кивнул, взял деньги, и она забралась к нему, усевшись рядом на сиденье.

— Фериньелло? — спросила она весело.

— Фериньелло. — Он стегнул мулов, и телега сдвинулась с места.

Удача. Она преодолела языковой барьер. С чем Лизелл себя и поздравила. Теперь она оторвется от своих «эллипсоидов» , с которыми вместе плыла на «Ривенэ», за исключением этих гадких Фестинетти, которые стоят грейслендского грандлендлорда.

Каслер Сторнзоф и его айсбергоподобный дядюшка. Несправедливо облагодетельствованные, они, наверное, ушли далеко вперед по маршруту Великого Эллипса.

Она запретила себе думать об этом. Грейслендцы не должны выиграть. Когда-нибудь удача изменит им, и тогда она их догонит.

Каслер Сторнзоф и его дядя смотрели друг на друга, как два дуэлянта. Взаимная неприязнь электризовала сам воздух, которым они дышали. Они впились глазами друг в друга, и мгновенно суматоха на палубе выпала из поля их зрения.

— Это катастрофа, — произнес Торвид Сторнзоф, — настоящая катастрофа.

— Вряд ли это так ужасно, грандлендлорд, — возразил ему Каслер.

— Что? Я правильно определяю положение дел. Пароход привез из Хурбы в Эшно целую толпу твоих соперников, они обогнали «Вдохновение», но для тебя это не так ужасно! Я видел их, спотыкающимися в спешке на пристани, и это для тебя не повод для беспокойства!

— Скорее повод для любопытства. Как удалось вонарцам и остальным так быстро переправиться из Ланти Умы в Хурбу? Каким транспортным средством они могли воспользоваться? Такой удивительный бросок не поддается рациональному объяснению.

— Способ их передвижения нас не касается. Важно то, что мы потеряли преимущество.

— Я не склонен скорбеть по этому поводу, грандлендлорд.

— Тогда ты просто дурак. Но уровень твоего интеллекта едва ли вопрос великой важности, есть проблемы более волнующие. Известно ли тебе, что железнодорожники в этой анархической сточной яме объявили полномасштабную забастовку?

— Я не говорю по-энорвийски, — ответил Каслер, — я только сейчас с твоих слов узнал, что рабочие бастуют.

— Местные власти непонятно почему не смогли подавить волнения.

— Возможно, они придерживаются более мягких методов общения со своими подданными.

— Мягкость — первое уязвимое место слабых, — продолжал Торвид. — Тебе хорошо известно, что шалости этих траворнских кретинов-близнецов задержали тебя на несколько часов или даже дней.

— По-видимому, кретины весьма изобретательны, судя потому, как они двигаются вперед.

— Когда ты перестанешь развлекаться таким образом, возможно, ты соизволишь предъявить свой план действий, если таковой у тебя имеется.

— Я воспользуюсь любой из существующих возможностей, чтобы добраться из Аэннорве в город Янисс на реке Арун, — ответил Каслер, ни минуты не колеблясь. — Можно будет нанять барку или катер, чтобы добраться до Желтого Ноки, а там уже любым наземным транспортом отправиться на восток, чтобы пересечь границу Бизака, и далее в Квинкеваг. Как только мы пересечем границу Бизака, путь по железной дороге снова будет открыт.

— У тебя психология мелкого клерка, который боится оторваться от карт и расписаний, и стратегию ты выработал подстать такому клерку — мелочную и тихоходную. Запомни, пока ты болтаешься по реке в какой-нибудь лодчонке, эти фигляры из Траворна с каждым часом будут уходить все дальше и дальше вперед.

— Сейчас трудно что-либо изменить, — невозмутимая любезность никогда не покидала Каслера. — Мы можем только двигаться дальше с надеждой, что со временем представится возможность наверстать упущенное время.

— Поступай как хочешь, племянник. Что касается меня, я не намерен смиренно ждать, когда возможность подвернется — я предпочитаю сам создавать возможности.

— Насколько я понимаю, вы не являетесь участником Великого Эллипса, и все эти рассуждения носят строго теоретический характер.

— Все именно так. Мое удобное положение человека стороннего освобождает меня от бесчисленных утомительных обязательств. В данный момент, например, я уклоняюсь от необходимости терпеть паломнически-искупительное путешествие по земле Аэннорве, чей климат, обычаи и народ я презираю.

Филантропия не просматривалась в дядиных рассуждениях, хотя жалобы его на Аэннорве были не совсем уж необоснованными. Толпа, которая пихала их во все бока на пристани, была за пределами обычных ожиданий. Он успел уже получить несколько серьезных тумаков, и они не были просто случайной неуклюжестью. Неожиданно какой-то мальчишка отважился плюнуть в него, едва не попав ему на ботинок. Он часто сталкивался с неприязнью иностранцев, но никогда так близко, и никогда она не выражалась так откровенно смело. Кровь в нем закипала, но внешне это никак не проявлялось.

— Эти энорвийцы вовсе не друзья Грейслендской Империи. По-видимому, моя форма оскорбляет их.

— Ха, им нужна хорошая плеть, только и всего. К счастью, мне не нужно беспокоиться на этот счет, поскольку я намереваюсь в ближайший час покинуть это маленькое унылое пятно оливкового масла на географической карте нашего мира. Надеюсь, что эти идиоты на таможне дали мне верную информацию, еще есть несколько отдельных кают на борту ближайшего отплывающего отсюда парохода.

— Правда? — Каслер постарался не показать и малейшего признака приятного удивления. — Ваша планы изменились, грандлендлорд, вы возвращаетесь домой?

— Не совсем так. Я не выбываю из Великого Эллипса, всего лишь сокращаю его скучный маршрут. Перспектива длительной увеселительной поездки за казенный счет через весь Аэннорве, а потом пещерный комфорт Бизака и Зуликистана пугают меня, поэтому я решил отправиться сразу в Юмо и там подождать тебя.

— Как вам будет угодно, грандлендлорд.

— Расставание пойдет нам на пользу, — неожиданно добавил Торвид, — Мы путаемся друг у друга под ногами, племянник, как два волка, запертые в крошечной клетке. Мы действуем друг другу на нервы, мы постоянно раздражены, и это так глупо. Мы — союзники, связанные кровным родством и судьбой. Я надеюсь, что время, которое мы проведем порознь, восстановит подобающее положение вещей.

— Я тоже на это надеюсь, грандлендлорд, — Каслер еще глубже запрятал удивление.

— Вот и прозвучал заключительный аккорд. На этой счастливой ноте я и удаляюсь. Племянник, я желаю, чтобы путешествие проходило без заминок и неприятностей. Так оно и будет, если ты сам себе поможешь. Присмотрись повнимательнее к своим соперникам. Вне всякого сомнения, некоторые из них являются агентами своего любимого правительства, и в таком случае нанесение упреждающего удара поможет тебе достичь своей цели. Процесс запущен, и рычаги управления я оставляю в твоих руках. Когда мы вновь встретимся в Юмо, ты мне расскажешь, что ты делал.

— Все ясно. Прощайте, грандлендлорд.

Торвид развернулся и пошел прочь. Прямая как шест фигура быстро исчезла из виду. Каслер Сторнзоф стоял не двигаясь, ошеломленный тем, с какой быстротой и неожиданностью удалился его дядя. Впервые с начала гонок он был полностью свободен от всепроникающего присутствия Торвида, и это — свобода на несколько дней или даже недель. Он почувствовал, как невидимый стальной обруч, стискивающий его виски, разжался. Странное, почти забытое чувство свободы разрасталось в нем, наполняя новым приливом жизненной энергии и удовлетворения, той свободы, которую он не знал со времен Ледяного Мыса. Кто-то агрессивно толкнул его локтем, и на него обрушилась сердитая энорвийская тирада, совершенно непонятная, но, по всем признакам, она содержала одни проклятия. Но он почти не слышал ее. Глубоко вдохнув морской, пахнущий свежестью воздух, он наслаждался моментом, несмотря на физически осязаемую ненависть, кипящую вокруг него.

Мулы тащились медленно. Казалось, что колеса телеги едва вращаются. И ничего поделать с этим было нельзя, такими уж природа создала мулов. Полцарства отдала бы она за хорошую коляску. Лизелл заерзала на сиденье, бросая по сторонам нетерпеливые взгляды. Пешеходы, повозки, запряженные ослами и мискинами, наводняли улицу, но ни одного кэба или фиакра не попадалось ей на глаза. Не могли же Фестинетти отогнать их все. Может быть, «стревьо» — это загадочное слово, которое упоминал ее возница — означает какую-нибудь болезнь лошадей?

Повозка с трудом лавировала по пыльной улице, полной солнечного света и оглушающего шума. По улице гулял тугой смерч разнообразных запахов, главенствовал среди них острый запах чеснока, который добавляли в гровипул — знаменитое энорвийское жаркое из смеси каракатицы, серебристого дарц и еще каких-то местных моллюсков. У Лизелл от запахов защекотало в носу, а в желудке заурчало. Она не ела с самого утра и изнывала от голода, но надо потерпеть. Скоро она будет в поезде, везущем ее на восток, в Бизак, а в поезде ее ждет вагон-ресторан, удобное кресло и, наверное, роскошное спальное купе, поскольку энорвийцы славились своим пристрастием к личному комфорту.

Если ей повезет с расписанием, то она, может быть, даже выиграет у своих соперников несколько часов времени.

Конечно же, за исключением Сторнзофа и Фестинетти.

Улицы проплывали у нее перед глазами с флегматичной неторопливостью везущих ее мулов, а ее решительность росла и набирала силу вместе с ее нетерпением и голодом. Если бы она говорила по-энорвийски, она бы упросила возницу посвистеть немного кнутом, глядишь, помогло бы. Но она не знала языка и сидела, беспокойно ерзая, но не открывая рта.

Проспект уперся в большую площадь. Прямо впереди возвышалось массивное здание из белого камня с крышей, покрытой черепицей темно-кирпичного цвета. Возница остановился.

— Фериньелло, — объявил он.

Будем надеяться, это и есть вокзал. Но что это за люди толпятся там перед входом? Их там не менее двух сотен, ко входу не подойти, по всем признакам они не просто собрались здесь, это не случайное сборище. Люди — по виду обычные рабочие, солидные — стояли ровными шеренгами, похожими на военные, вытянувшимися вдоль всего здания. Многие держали плакаты, на которых было что-то написано большими буквами по-энорвийски, что — она не могла понять. Они не то пели, не то что-то скандировали, слова были непонятны, не требовательные интонации — очевидны.

— Что? — спросила Лизелл.

— Фериньелло, — пояснил возница.

— Люди. Там. Люди. Они делают?

— Стревьо.

— Что стревьо?

Он затараторил на плохом лантийском, она ничего не понимала, подняла вверх руку, и словесный поток ослаб.

— Железнодорожники остановили работать. Хотят деньги. Больше денег, или поезда не ходят. Стревьо.

— Вы говорите, что энорвийские железнодорожники объявили забастовку? — поняла Лизелл. — У них есть на это право? И правительство не вмешивается? — На нее смотрели ничего не понимающие глаза возницы, и она догадалась, что перешла на вонарский. — Стревьо — это поезда не едут? — исправилась она, заговорив на понятном ему языке.

— Поезда не едут, — согласился с ней возница.

— Путешественники делать что?

Возница пожал плечами:

— Фериньелло, — развел он руками, и все было понятно. Он выполнил свою миссию, и ему хотелось отправиться по своим делам.

Ей хотелось сгрести его и хорошенько встряхнуть, но она подавила бессмысленный импульс. Ее охватила секундная беспричинная злоба, за которой последовало осознание собственной глупости. Конечно же, возница ни в чем не виноват, он даже пытался предупредить ее. Она сползла на землю со своего сиденья, распрощалась с возницей вежливым кивком головы, и повозка покатила, громыхая, восвояси.

И что теперь? Пара сотен решительно настроенных рабочих стояла между ней и зданием вокзала. Больше денег — или поезда не пойдут. Но может быть, не вся железная дорога парализована? Если хоть что-то движется в восточном направлении, ее не остановят и тысячи бастующих рабочих.

С высоко поднятой головой она направилась к линии пикета, как будто там перед ней должен был открыться проход.

Баррикада из человеческих тел стояла неколебимо. Она уперлась в плотные ряды и суровые лица. Она выбрала одно из таких лиц — молодой парень, может быть, его удастся смягчить.

— Вы говорите по-вонарски, сэр? — спросила Лизелл мелодичным голосом.

Парень тряхнул головой, явно не понимая, но заинтересованно.

— Говорите на лантийском? — попыталась она снова.

— Как на родном, — ответил он весело. — Я мог бы легко сойти за далионца из высшего света, если бы захотел. Я в совершенстве знаю все благородные манеры. Хотите, продемонстрирую?

Его акцент и произношение оказались значительно лучше, чем у возницы, и она на удивление хорошо его понимала.

— Лучше в другой раз, — отказ она смягчила восхитительной улыбкой.

— Да? Вы уверены? Ну тогда чем еще могу вам помочь?

— Стревьо остановила все поезда?

— Абсолютно все. Ни один не пойдет, пока нам не повысят зарплату. На это может уйти несколько дней и даже недель. Хотя, если бы они меня послушали, мы могли бы все уладить до полуночи. Я предложил им план, понимаете. Успех гарантирован. Хотите, расскажу?

— В другой раз. Так ничего на восток нет? В Бизак?

— После трех дня ни одного. В три ушел последний.

В три часа. У Фестинетти было достаточно времени, чтобы купить на него билет. Чертовы близнецы.

— Что тогда делают восточные путешественники?

— Полагаю, ждут. Не унывайте, все не так плохо. Эшно — прекрасный город, есть что посмотреть и чем заняться. Я знаю наперечет все улицы и все самые лучшие места города. Хотите, я вам покажу их?

— В другой раз.

— Вы уверены? Никто лучше меня не знает всех достопримечательностей Морского Кладбища. Еще есть Ветряная мельница Фейпа, она была построена аж…

— Как еще можно ехать на восток, в Бизак?

— Зачем ехать в Бизак? Это — помойка. Послушайте меня, вам лучше здесь остаться. Только в Эшно развлечения что надо. Вы слышали когда-нибудь о Топях Юпи? Нет? А откуда вы? Только выедешь за город, и там…

— Лошади есть на восток?

— А, с этим не повезло. Только мулы или еще мискины…

— Очень медленно. Лошади.

— Их нет, проданы несколько дней назад по баснословной цене, как только стало известно, что мы начнем забастовку. Может быть, еще болтается несколько фиакров в порту, те никогда не продаются, они бизнес делают. А так лошадей нет.

— Да. Несколько. Я видела. — Она напряглась, подбирая слова, и продолжила. — Лошади с коляской ф-ф-фруктов.

— Лошади везли повозку с фруктами? Нет, сейчас не может такого быть.

— Коляска. Цвет фрукта.

— Яблоко? Суфрут? Виноград? Киви?

Тыква. Как же будет по-лантийски тыква? Она никак не могла вспомнить, а может быть, никогда и не знала.

— Красно-желтый, — подсказывала Лизелл. — Желто-красный.

— Апельсин? Мандарин? Сладкий кочан?

— Да. Да.

— Вы правда хотите спелый сладкий кочан? Я знаю все фруктовые палатки на Северном рынке. Самые лучшие фрукты и самые лучшие цены. Хотите, покажу?

— Сегодня нет, спасибо. Вы знаете коляску как сладкий кочан?

— Кто ж ее не знает? Она как бельмо на глазу, принадлежит мадам Фингрия Тастриуне, жене самого Глефтуса Тастриуне — Он посмотрел на нее многозначительно, будто ожидая реакции. — Это — Глефтус Тастриуне, его все называют Господин Денежный Мешок, главный акционер и Президент железнодорожной компании «Фьенн-Эшно». Больше скажу, если бы этот Денежный Мешок соизволил чуть-чуть ослабить веревочку на своем денежном мешке, эта забастовка закончилась бы до наступления ночи.

Если бы до наступления ночи был в запасе хотя бы еще один час, подумала Лизелл. Солнце уже клонилось к горизонту, его длинные лучи выкрасили белую штукатурку зданий в розовый цвет. Скоро все дневные краски пожухнут, а магазины закроются, и пикетчики, наверное, уйдут спать. Если ей не удастся решить транспортный вопрос, то придется искать ближайшую приличную гостиницу, где она будет томиться еще часов двенадцать, а может, и больше, пока Фестинетти двигаются вперед по Великому Эллипсу, вырвав себе преимущество таким нечестным путем, да и Сторнзофы от них не отстают…

— Мадам Тастриуне продает лошадь? — спросила она.

— Что, отказать себе в удовольствии? Ни за какие деньги.

— Удовольствии?

— Эта богачка щеголяет на своих рысаках по всему городу всем на зависть. Люди вьются вокруг нее, умоляя продать, а она их за нос водит, и как наиграется, дает от ворот поворот. Если покупатели после этого все еще продолжают толкаться у ее дверей, она, говорят, спускает собак. О, она под стать своему муженьку. Два сапога пара!

Сомневаться не приходится. Каменное лицо и глаза акулы.

— Мадам Тастриуне живет где? — спросила Лизелл.

— Новое кирпичное здание, цвета сырого мяса, в районе Старого Рыцарского Полумесяца, — ответил парень. — Но вы же не собираетесь туда идти?

— М-м-м…

— Даже и не думайте об этом, она только своих мастиффов на вас науськает. У меня есть идея получше. Почему бы вам не провести несколько дней или недель здесь, в Эшно? О затратах не думайте. У моей невестки съехал ее двоюродный брат, так что есть свободная кровать в комнате, если я замолвлю словечко, она разрешит вам спать там бесплатно. И тарелка бесплатной каши утром в придачу. Лучших условий вы не найдете.

— Спасибо, но я не могу остаться.

— Но вы же не можете уехать, не побывав на Топях Юпи?

— Мадам Тастриуне в районе Старого Рыцарского Полумесяца?

— Чудесный район города. Много новых больших домов. Хотите их увидеть?

— Да, я иду туда.

— Если бы вы подождали еще часик, то пикеты свернули бы на ночь, и тогда я…

— Я не могу ждать. Спасибо вам за помощь. Удачи со стревьо, — она развернулась и пошла прочь. За спиной она услышала его голос:

— Я знаю самый удобный путь к Старому Рыцарскому Полумесяцу, хотите, я вам покажу?

«…Достопочтенный Флен Ошуне вместе со всеми членами своей семьи, персоналом, слугами и прочими подданными Аэннорве покинул правительственный особняк и близлежащие резиденции и в данный момент находится в открытом море на пути во Фьенн. Не до конца подсчитано то огромное количество энорвийских граждан, что погибли во время последнего сражения за Юмо Таун. По этой причине их тела остаются непогребенными в ожидании окончательного распоряжения, которое зависит от главнокомандующего Килке Гонауэра, возглавляющего в данный момент грейслендские оккупационные войска. До сегодняшнего дня главнокомандующий Килке Гонауэр отказывался обнародовать список погибших энорвийцев. Также нет никаких сведений о числе погибших смелых и преданных граждан Южного Ягаро, которые сложили свои головы, защищая Энорвийскую империю…»

Гирайз в'Ализанте отшвырнул в сторону газету, не дочитав передовицу, чье содержание и стиль раздражали его. Итак, грейслендцы захватили Юмо, точнее сказать, знаменитые алмазные копи, которые в течение долгого времени являлись основным источником благосостояния Аэннорве. Выгнали из колонии пинком под зад правителя и его лакеев, уничтожили не представляющие серьезной угрозы полки ягарских туземцев и провозгласили себя новым административным органом управления на всей Территории Южного Ягаро. Последствия перемен не замедлят сказаться в Аэннорве и за его пределами. Неудивительно, что общее настроение в Эшно — безрадостное.

На тарелке перед ним лежала пара знаменитых энорвийских черных гигантских олив, каждая размером с утиное яйцо, фаршированных смесью из фарша молодого барашка, лука, мелко порезанных морских водорослей и прочей зелени. Рядом с тарелкой стояла кружка цитрусовой воды со льдом. Гирайз с удовольствием приступил к еде, продолжая блуждать взглядом по окрестностям. Он сидел под широким тентом, затенявшим одно из многочисленных аэннорвийских уличных акробаттерий. Маленькие столики из кованого железа, расставленные у стен, оставляли центральное пространство свободным для выступления так обожаемых здесь акробатов.

Сейчас представление было в самом разгаре. В центре арены мускулистая женщина, одетая в серебристое, украшенное блестками трико, балансировала на шаткой спинке двуногого стула, вес своего тела она держала на одной худой руке, а само тело было закручено в невероятный узел. Затем она закинула ноги за спину, демонстрируя потрясающую гибкость позвоночника, при этом ее ступни в атласных акробатических тапочках, как длинные собачьи уши, свисали вдоль ее безмятежно-смуглого лица.

«Женщина-змея» была потрясающая, но Гирайз едва смотрел на нее. Его взгляд блуждал по прилегающим улицам, но нигде он не видел ни одного двухколесного экипажа или любого транспортного средства, запряженного лошадьми. С того момента как он несколько часов назад сошел с борта «Ривенэ»,он не видел ни одной лошади. Благодаря прекрасному знанию энорвийского ему не составило труда узнать, как траворнская парочка удалила все кэбы из припортовой зоны. Удачный ход близнецов вначале воспринимался как мелкое неудобство. С чемоданом в руке он некоторое время шел пешком, надеясь, что задолго до пункта назначения, расположенного на другом конце Эшно, сумеет найти коммерческое транспортное средство.

Однако он не нашел ничего, и положение дел определялось не столько пагубным влиянием Фестинетти, сколько забастовкой железнодорожников. Целый день он брел по залитым солнцем белым улицам Эшно, брел, пока во рту не пересохло и рука не заболела от тяжести чемодана, и только тогда он остановился и зашел в акробаттерию отдохнуть и немного перекусить.

Ни на то, ни на другое он не собирался тратить много времени. Ожидание затянулось, но до сих пор не промелькнуло ни одного кэба или экипажа. Он махнул рукой, и официант тут же подскочил.

Газета лежала на столе. Заметив заголовок на первой полосе «Зверства грейслендцев в Юмо», официант проговорил:

— Теперь, знаете, эти любители требухи нарисуются во Фьонне.

— Скорее всего, в Ширине, — не согласился Гирайз; его прекрасный энорвийский был слегка подпорчен вонарским акцентом.

— Они из себя ничего не представляют, просто банда великовозрастных хулиганов. У них такой отвратительный император. Кто-то должен проучить этого головореза Огрона. Вот бы оказался этот Огрон в Эшно, прямо сейчас. Я бы натравил на него всех наших парней с кухни со всеми их ложками-поварешками. Хо, глядишь, и вбили бы в голову могущественному императору одну-две умные мысли.

Вряд ли: даже если объединить вашу и нашу армии, им не достанет сил задать ему настоящую трепку, подумал про себя Гирайз, а вслух произнес:

— Хороший боевой настрой у тебя, парень.

— У нас, у энорвийцев, это врожденное, — не без удовольствия сообщил ему официант. — Только дураки не знают, что с этим делать. Вот как, например, железнодорожники. Грейслендцы грабят и унижают нас, мы должны объединяться против этих иностранцев, а рабочие думают только о своих доходах. И поэтому остановили все поезда. В такой момент это похоже на предательство.

— Хуже: лишнее неудобство и беспокойство, — пробормотал Гирайз. — Я так понимаю, что ни купить, ни нанять лошадей нет никакой возможности?

— Ни за какие деньги, сэр. А вы куда направляетесь?

— Мне нужна контора «Колеса Виллана» на улице Колесников — название и адрес Гирайз добыл у лоточника на пристани.

— О, так это другой конец города. Наверное, у вас крепкие ноги?

— Будут крепкими, когда я туда доберусь. Не подскажешь, как быстрее туда пройти?

— Извините, я тот район не знаю.

— Похоже, его в этом городе никто не знает. Ну, неважно. В конце концов я его найду, — с этими словами Гирайз оплатил счет, без удовольствия снова поднял свой чемодан и направился к выходу.

Краткая передышка сослужила свою благотворную службу. Жажда больше не томила, боль в руке прошла, и он мог смотреть по сторонам с вновь пробудившимся интересом. Была вторая половина дня, вытянувшиеся тени отвоевали у ослепительно яркого солнца свое место и залегли на белых зданиях и бледно-пыльных мостовых. Остро пахнущий солью ветер разрывал вязкую жару южной весны. Длинная сиеста завершилась, магазины и лавочки, тянувшиеся вдоль улицы, вновь открывались после долгого перерыва, жители выбирались из своих теневых укрытий. Казалось, что Эшно пробудился от полуденного сна. По расчетам Гирайза, через полчаса он должен был выйти на улицу Колесников. Он ослабил свой галстук, поменял положение пальцев на ручке чемодана и продолжил свой путь. От разноцветной толпы пестрило в глазах, голоса роились вокруг него. Атмосфера казалась праздничной, как будто энорвийцы извлекали радость из обычной дневной рутины. Но вскоре обстановка начала меняться. Голоса зазвучали более страстно, и поток людей давил своей горячностью. Гирайз прибавил шагу, и до него стали доноситься крики. Движущийся поток людей сгустился в плотную и очень оживленную человеческую массу, столпившуюся вокруг какого-то объекта, который ему никак не удавалось рассмотреть. Шум и крики нарастали, волнение толпы накаляло воздух. В котле общего гула тонули отдельные бранные возгласы, но одно слово вырвалось из нескольких разъяренных ртов, и это было слово убийца.

Убийца?

Грейслендский убийца.

Любопытно. Гирайз протискивался в толпе, работая локтями, пока не пробрался к объекту народного гнева, при виде которого он замер от удивления. Это был не кто иной, как главнокомандующий Каслер Сторнзоф, прославленный златоглавый грейслендский полубог. Он стоял, прислонившись спиной к стене, окруженный разъяренными энорвийцами. Сторнзоф — единственный «эллипсоид», который смог свободно покинуть блокированную Ланти Уму по приказу человекоподобной грейслендской обезьяны, чьи понятия о спортивных правилах находились, в лучшем случае, в зачаточном состоянии. Это был Сторнзоф, чье незаслуженное преимущество должно было унести его далеко вперед, на сотни миль оторвать от его соперников. Но каким-то невероятным образом Сторнзоф оказывается здесь.

И в очень плачевном состоянии.

Полубог выглядел явно пострадавшим. Его серая форма была порвана и испачкана грязью, его вызывающие раздражение золотистые волосы были растрепаны. Из разбитой брови текла кровь.

Офицер Империи вкусил немного своей собственной микстуры? Трудно выдавить из себя сострадание. Честно говоря, это даже приятное в каком-то смысле зрелище.

Вероятный источник раны «полубога» не замедлил появиться. Кто-то из толпы швырнул в него камень размером с кулак. Сторнзоф быстро наклонил голову, и камень просвистел мимо, всего в нескольких дюймах от его головы.

Главнокомандующий поднял руку, что на всех языках означало одно — прошу внимания, — но его мучители отказали ему в такой любезности. Шум ничуть не уменьшался, и Сторнзоф вынужден был закричать:

— Граждане Эшно, энорвийцы, я вам не враг…

У грейслендца в военной форме не было шанса убедить в этом собравшихся, особенно если он не говорил на их языке. Вероятно, Сторнзоф не знал энорвийского, так как он обратился к толпе по-вонарски, который его слушатели в свою очередь не понимали — или просто не хотели понимать.

— Мое присутствие вам неприятно, и я тут же покину ваш город, если…

В него полетел еще один камень, и снова Сторнзофу удалось увернуться. Следующий попал ему в левую руку. Кровь показалась из свежей раны, и толпа радостно зашумела.

Чувство удовлетворения от восторжествовавшей справедливости которые испытывал Гирайз в первые минуты, мгновенно прошло. Казалось, что энорвийская толпа была готова забить грейслендца камнями до смерти прямо здесь, на городской улице за преступления, которые совершали его сограждане. Все это напоминало расправу над членами семьи в'Ализанте во времена революции, когда их резали на улицах Ширина, ставя им в вину благородное происхождение. Никто не заслуживает такого наказания.

Но почему он не пользуется своим револьвером? Он вооружен и хорошо знает, как оружие умеет склонять к определенной легкомысленности опасно безрассудных женщин, которые начинают вооружаться без всякой надобности… Пара предупредительных выстрелов… Хотя это только подлило бы масло в огонь. А если бы он убил одного-двух энорвийских кроликов? Это еще хуже. Остальные разорвали бы его на части. У грейслендца есть здравый смысл и выдержка, чтобы не играть с оружием.

И, несмотря на здравый смысл и выдержку, у Сторнзофа все меньше и меньше оставалось шансов остаться в живых: камни летели, а улица для отступления была перекрыта.

Гирайз не собирался вмешиваться, поскольку проблемы соперника из Грейсленда его не касались. По сути дела, устранение главнокомандующего давало огромное преимущество и увеличивало шансы на победу. Но то, что он сделал в следующую минуту, поразило его самого: с пистолетом в руке он принялся расталкивать столпившихся, пробираясь вперед на защиту Сторнзофа. Целясь вверх, он нажал курок, и раздался резкий хлопок выстрела его «креннисова». Толпа ахнула, отшатнулась и затаила дыхание. В возникшей короткой паузе Гирайз развернул словесную атаку на свободном энорвийском.

— Граждане, успокойтесь, — начал он повелительным тоном. — Этот грейслендский офицер прибыл сюда не как солдат Грейслендской империи, а как участник Великого Эллипса, то есть на тех же основаниях, что и я.

— Ты из Вонара? — выкрикнули из толпы.

— Да.

— Все вонарцы такие умные, что ж ты заступаешься за эту свинячью рожу?

— Между всеми спортсменами, независимо от их национальности, существует солидарность. Ваша страна включена в маршрут. Он не захватчик, он участник гонок, ему нужно как можно быстрее покинуть Аэннорве.

— Так пристрели его, — услужливо посоветовал кто-то из толпы, — это и будет самый короткий путь.

Толпа одобрительно загудела.

— В Великом Эллипсе принимают участие все страны и все национальности, — продолжал Гирайз, не слушая крики толпы, — там есть и энорвиец. И если ваш Меск Заван окажется на чужой территории, его тоже камнями надо забить? Аэннорве хочет показать пример, как надо встречать иностранных гостей? Ранение или убийство участника Великого Эллипса на улицах Эшно запятнает честь Аэннорве в глазах всего мира. Кроме того, — он особенно акцентировал эту мысль, — это вызовет крайнюю ярость Грейслендской империи, и вполне обоснованную. Будут ответные меры. — Толпа прислушалась, и Гирайз поспешил с новым, уже позитивным аргументом престижного характера. — А что, если господин Заван выиграет гонки? Конечно, убийство его соперников увеличит его шансы на успех, но победа Аэннорве будет обесценена, поскольку у этой победы будет скверный запах крови. Вы оказываете своему соотечественнику медвежью услугу.

То ли его аргументы возымели действие, то ли просто в силу объективных законов запал народного гнева пошел на убыль, как бы там ни было, но общий вой поутих, отдельные крики и вовсе прекратились, их сменило обвинительное шушуканье. Еще несколько минут толпа стояла сплоченной стеной, по затем начала разрушаться за счет отдельных отваливающих в сторону индивидов. Открылся проход, и Гирайз тут же им воспользовался. Сторнзоф от него не отставал, и они быстро ретировались. Толпа осыпала их презрительными насмешками, но их движению не препятствовала. Кто-то все-таки швырнул подводящий итог камень, но он пролетел где-то далеко от цели. И наконец злобные голоса совершенно стихли за их спинами.

— Что вы им сказали? — спросил Сторнзоф, когда они отошли подальше. Достав платок, он прижал его к рассеченному лбу.

— Не могу повторить дословно этот бред, — беззаботно ответил Гирайз. — В общих словах взывал к их чувству справедливости.

— Я вам бесконечно обязан.

— Ерунда. Я просто заботился о благополучии этих энорвийских граждан, которые, похоже, были готовы скомпрометировать национальный нейтралитет и таким образом обеспечить вашему императору достаточно извинений за его репрессии.

— И тем не менее, — Сторнзоф вежливо не заметил отпущенной в его адрес колкости, — ваше заступничество спасло меня от неминуемых серьезных травм или даже смерти. Примите мои благодарности вместе с обещанием отплатить услугой за услугу при первом удобном случае.

Формальные, старомодные фразы, которые должны были бы звучать помпезно или нелепо, Сторнзофу каким-то образом удавалось произносить с удивительным достоинством, и Гирайз почувствовал раздражение. Грейслендцы — грубые невоспитанные варвары, опасные и явно недалекие, — всегда были предметом насмешек бывших Благородных, но этому удалось спокойно отнестись к насмешке.

— Вряд ли мне нужна компенсация, главнокомандующий, — он как бы со стороны слышал свой голос и даже понимал, что его колкость не достигла цели и что он был почти груб. Он встретился с ясным и печальным взглядом Каслера и вспомнил, что где-то читал или слышал, что войска под командованием Каслера Сторнзофа боготворят своего командира как человека, чьи личные качества ставят его значительно выше всех остальных членов рода человеческого. И в этот момент ему стало ясно, почему наивные души могли так его любить. Забавно, конечно, но первое, что завораживало — это внешность грейслендца, обаяние усиливалось за счет эффектных маленьких ловких приемов речи и манер. И больше ничего особенного, ну, возможно, его знаменитая победа под Дойшлеклом была экстраординарной, несомненно, удача весьма любезно улыбнулась там грейслендским вооруженным силам. Главнокомандующий, вне всякого сомнения, продемонстрировал талант и смелость, но его божественность этим не доказывается. Просто он немного отличается от прочих грейслендцев, в лучшую, несомненно, сторону. Но все же он — фаворит Империи. Ни смысла, ни выгоды в дальнейшем общении не было, но неожиданно для себя Гирайз спросил:

— Нужно наложить швы?

— Нет, не надо.

— Осторожность не помешает — человек в грейслендской военной форме идет по улицам Эшно — это привлекает внимание, что еще хуже — у него на лице кровь. Куда вы направляетесь?

— На улицу Колесников, — ответил Сторнзоф.

— «Колеса Виллана»?

— Да, трехколесные пассажирские велосипеды. А вы?

— Туда же, если удастся найти эту контору. Меня уже раз десять посылали сегодня не в ту сторону, а карта, которую я купил, оказалась абсолютно бесполезной.

— У меня вполне хорошая, грейслендская, — Сторнзоф протянул ему скрученную бумажную трубочку, — пользуйтесь, пожалуйста.

Гирайз подавил инстинктивный импульс отказаться. Никакой услуги Сторнзоф ему не оказывает, просто возвращает долг. Более того, сотрудничество сейчас выгодно обеим сторонам. Главнокомандующему, чья форма обличает ненавистную нацию, может еще не раз потребоваться помощь прежде, чем он покинет Аэннорве.

— Да, я взгляну на карту, — уступил Гирайз. Он взял карту, и оба остановились.

— Думаю, нам сюда, — палец главнокомандующего прочертил маршрут, пока его компаньон пытался разобрать грейслендские слова.

— Согласен, — Гирайз вернул карту ее владельцу. Они продолжили путь, и неожиданно его поразило. — А где же ваш родственник, грандлендлорд? Полагаю, он где-то здесь?

— Грандлендлорд и я разделились на время, — ответил Сторнзоф.

Гирайз заметил, как оттенок удовлетворения промелькнул в глазах и голосе его компаньона. Очень интересно. Возможно, отношения в семье Сторнзофа осложнились.

Они пробирались по улицам Эшно, где военная форма грейслендца привлекала много враждебных взглядов. Их осыпали оскорблениями, но руки на них никто не поднимал. Вместо камней в них летели насмешки и непристойная брань. Постепенно пыльные белые улицы начали сужаться, здания заметно постарели и сгорбились, их оштукатуренные стены бороздили трещины и пятнала грязь. Через тяжелую старую арку они вошли в душный узкий переулок, где двери домов были глубоко врезаны в стены, чтобы обеспечить тень — хоть какое-то укрытие от палящего солнца. Высеченные над аркой буквы свидетельствовали, что они на улице Колесников. И прямо перед ними красовалась старая выцветшая вывеска с изображением трехколесного велосипеда, сомнений не было — это «Колеса Виллана».

Они вошли внутрь старого магазина, по всей видимости, некогда знававшего лучшие времена, где председательствовал свиноподобный образец юного нахала, несомненно — сын хозяина и наследник. Все пассажирские велосипеды расхватали, ни одного не осталось, доложил им юнец, не удосужившись даже извиниться за свою коммерческую несостоятельность. Все расхватали несколько дней назад, из-за стревьо цены взлетели баснословно. Можно было шутя назвать любую цену, и люди платили. Велосипеды не появятся, пока не закончится стревьо. А пока остался только вот этот — ржавый, с двойным сиденьем, тяжелый, как дредноут, с ним в одиночку не справиться, только вдвоем можно удержать баланс и двигаться вперед.

Гирайз и Каслер молча и хмуро осмотрели агрегат с двойным сиденьем, после чего посмотрели друг на друга. И наконец Сторнзоф с меланхоличной безысходностью произнес:

— Мы возьмем его.

Небо потемнело, а в животе урчало. В ближайшем ресторанчике призывно зажегся свет. Вывеска в виде створок раковины гребешка наводила на мысль, что здесь подают блюда из морепродуктов. Лизелл вошла внутрь и ждала минут пятнадцать, пока ее усадят за плохонький столик. Расположившись, она принялась изучать меню. Меню было написано от руки, да к тому же по-энорвийски, так что чувствовала она себя бараном, читающим азбуку. Даже цены в отведенную для них колонку были вписаны так, что их оказалось невозможно разобрать. Появился явно нелюбезный официант. Не желая просить его помощи, она заказала, ткнув пальцем в первое попавшееся блюдо.

Отрывисто и грубо кивнув, официант удалился. Лизелл огляделась. Обеденный зал был маленький и невзрачный, декор отдаленно напоминал морской стиль. Несколько посетителей сидели и наблюдали за одинокой женщиной с явным любопытством. Она смерила одного из глазевших холодным взглядом, но это незнакомца не смутило. Провинциальный болван. Она со злостью отвернулась. Конечно, она предполагала, что на маршруте Великого Эллипса ей придется сталкиваться с такого рода грубостью. Она продолжала осматривать ресторанчик. За соседним столиком сидел одинокий посетитель с газетой, даже на расстоянии она смогла прочесть заголовок, написанный на первой странице крупными буквами по-лантийски:

ГРЕЙСЛЕНДСКИЕ ВОЙСКА ВТОРГЛИСЬ В ЮМО

Юмо Таун — столица Территории Южного Ягаро, владения Аэннорве, страна алмазных копей, аннексирована Грейслендской Империей. Открытое приглашение к войне. И естественно, энорвийцы придут в законную ярость и никогда с этим не согласятся.

Подали ужин, и Лизелл с ужасом посмотрела на тарелку, поставленную у нее перед носом. Она созерцала высокую горку толстых голубых лент, мягких как лапша, но бороздчатых и состоящих из сегментов, сверху горка была полита блестящим, голубым соусом с запахом таврила. Боже, что это? Осторожной вилкой она подцепила крошечную треугольную головку, на которой виднелись сапфирные сенсорные органы, и узнала их «в лицо» — голубые аэннорвермис в соусе Фьонисс, знаменитый местный деликатес.

Вареные морские черви.

Ужин.

Она накрутила червяка на вилку, поднесла к губам и осторожно откусила маленький кусочек — слишком мягкая консистенция, но не так уж и плохо, как она ожидала. Никакого ощущения червяка во рту, напротив, вкус блюда, пропитанного соусом, в котором чувствовался таврил, можжевельник и горный чабрец, что оказалось неожиданно приятным.

Она уплела все — до последнего голубого червячка, рассчиталась и вышла на освещенную фонарями улицу. Небо было усыпано звездами и воздух стал прохладным, но она этого не замечала.

Район Старого Рыцарского Полумесяца, Мадам Денежный мешок, обладательница, по меньшей мере, пары страстно желанных лошадей. Как же добраться туда, когда нет карты и не знаешь ни слова по-энорвийски?

Проблема разрешилась с неожиданной легкостью. Совершенно неожиданно, как по мановению волшебной палочки, показался первый за целый день кэб. Лизелл окликнула возницу, и тот сразу же остановился. Она назвала адрес по-лантийски, и так случилось, что возница ее понял. Взобравшись в кэб, она захлопнула за собой дверцу, и двухколесный экипаж затарахтел в ночь.

За окном кэба проплывал Эшно, улица за улицей, освещенные светом фонарей. Когда они добрались до Старого Рыцарского Полумесяца, богатство и новизна архитектуры района сразу бросились в глаза, освещенные ярким светом фонарей у парадных подъездов новых, с иголочки, особняков, чей архитектурный стиль напоминал замки и храмы давно ушедших в прошлое веков.

Как нелепо, подумала Лизелл.

Цель, к которой она стремилась, оказалось легко узнать. Новое кирпичное здание цвета сырого мяса в районе Старого Рыцарского Полумесяца, парень из пикета дал ей очень точную информацию. И вот оно перед ней — украшенное башенками архитектурное безобразие, с нелепыми амбразурами и навесными бойницами, во всех смыслах цитадель средневекового периода. Последние сомнения относительно владельца этого сооружения исчезли, когда Лизелл увидела на верху указательного столба трехмерную бронзовую модель паровоза с витиеватой монограммой в виде заглавной буквы «Т».

«Т» значит Тастриуне, главный акционер и президент железнодорожной компании «Фьенн-Эшно».

Лизелл постучала в окошко вознице, и кэб остановился. Она спрыгнула на землю, заплатила вознице, и тот уехал, а она осталась стоять одна на незнакомой, окутанной ночным мраком улице. Но это ее не пугало.

Лошади. Как заполучить их?

Никаких намеков на то, что она хочет купить их, пикетчик рассказал ей, чем закончились подобные попытки, а она не была настолько глупой, чтобы идти тупиковой тропой. Если мадам Денежный Мешок не продала их ни за какие деньги, значит, она и в аренду их не даст. Что остается? Взывать к ее человеческому состраданию? К состраданию женщины, которая легко спускает собак на слишком надоедливых просителей? Ну что, может быть, попробовать воздействовать на ее спортивный инстинкт? А вдруг жена Тастриуне и слыхом не слыхивала о Великом Эллипсе? А если и дошли до нее такие слухи, то, как энорвийка, она, естественно, будет рада оказать услугу своему соотечественнику — Меску Завану. Это несомненно. И это плохо. Что остается? Что-то надо наплести, закрутить витиеватую софистику. Например, найти способ убедить ее, что лошадей местные власти собираются экспроприировать и что немедленная продажа спасет ее от больших денежных потерь. Нет, это слишком сложно, к тому же она даже не знает ее родного языка. Ей не суметь все это доходчиво объяснить. Ну что еще можно придумать? Что?

Мысли рождались, но все какие-то неподходящие. Отбрось всякие глупые трепыхания. Если тебе нужна лошадь, просто проберись внутрь и возьми одну.

Мысль поразила ее. Украсть лошадь? Это гнусно не только с моральной точки зрения, это преступление, за которое грозит тюремное заключение или еще что-нибудь похуже. Она не знает местных законов, но в некоторых странах угонщики лошадей приговариваются к повешению. Ее рука непроизвольно легла на грудь, как бы защищая ее от проникновения пагубных мыслей. Это просто фантазии, она — Лизелл Дивер, и она — не воровка.

Это не будет воровством, если ты оставишь там деньги.

У мадам Тастриуне, по меньшей мере, две лошади, а может, и больше, и ничего страшного, если одной она лишится.

Лизелл представила, что бы сказал на этот счет Судья. Она просто слышала его голос: «У тебя хорошая наследственность и соответственно приличное воспитание. Так что вряд ли я могу отнести это на счет моральной испорченности или умственной отсталости ». Если она проиграет Великий Эллипс, то ей, конечно же, не придется вспоминать или представлять его голос, он будет реально звучать в ее ушах, возможно, большую часть ее жизни.

Нет, она не проиграет Великий Эллипс. Она обещала во Рувиньяку и самой себе добиться победы любой ценой.

И ноги уже сами несли ее по торговому переулку к тыльной стороне особняка, где, скорее всего, она и найдет конюшню. Они позаботились о безопасности, видно, я не первая, кому в голову пришла мысль похитить лошадей мадам Тастриуне.

Конюшня выросла перед ней, как самый настоящий замок, но миниатюрный, соединенный с жилой половиной дома длинной колоннадой. В окнах виднелся тусклый желтоватый свет. Двери — высокие и широкие настолько, что могли пропустить самую большую карету — были закрыты. Караульных собак видно не было. Она осторожно подкралась и заглянула в окно. Ее взору предстало похожее на пещеру помещение, освещенное всего лишь парой или тройкой обычных фонарей. Никакого новомодного газового освещения. Пара крепких ребят в простой одежде сидела у окна и играла в карты на маленьком сколоченном из сосновых досок столике. Грумы, конюхи, возницы, сторожа — она не могла точно определить, кто они такие, но ясно одно — какие-то слуги находились здесь, чтобы охранять конюшню. Она быстро присела, чтобы ее никто не заметил. А если уже заметили? Ее рука потянулась к карману, где лежал пистолет, но она мгновенно остановилась, вновь удивившись своим непроизвольным действиям.

Лошади. Нужны только лошади.

В темноте она обошла конюшню, по дороге ей попались две небольшие боковые двери и одна большая в задней части миниатюрного замка. Ни одну из этих дверей у нее не хватило духа попробовать открыть. Вдоль южной части конюшни тянулся ряд больших квадратных окон, закрытых тяжелыми ставнями. Ясно, что за каждым из них находилось стойло. Она наугад, очень тихо попробовала открыть одну ставню. Как она и ожидала, ставня не поддалась. Приложив к ней ухо, она внимательно прислушалась и уловила легкое приглушенное фырканье лошади.

Лошадь, и всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Ей неудержимо хотелось пройти сквозь стену.

Нужно пробраться внутрь, нужно, нужно, нужно…

Подкупить сторожей? Никогда. У нее не было с собой столько денег, чтобы соблазнить этих двух парней рискнуть потерять свою хорошую работу в богатом доме Тастриуне. Подождать, пока они заснут? Нет, они, скорей всего, будут спать по очереди.

Она пошла дальше и неожиданно прокралась в самое укромное место на задворках собственности Тастриуне. Здесь лунный свет играл на листьях деревьев и живописных кустарниках, но за ними еще что-то виднелось, что-то твердое. Кирпичная или каменная стена, подумала она и крадучись пошла вперед, чтобы получше рассмотреть…

За зелеными насаждениями благоразумно пряталась небольшая кирпичная постройка с островерхой деревянной крышей и дверью, обитой крашеными досками. Конечно же, это не флигель дома современной мадам Денежный Мешок. Хотя это может быть какая-нибудь надворная постройка. Какая-нибудь мастерская? Или сарай? Соблюдая предосторожность, она потянула на себя дверь, и та открылась, даже не скрипнув хорошо смазанными петлями. Внутри была кромешная тьма.

У нее в дорожной сумке была коробка спичек, опыт научил ее никогда не путешествовать без этого пустячка. Она достала коробку и чиркнула спичкой. Темнота дрогнула и отступила, обнажив помещение, похожее на чулан, пустой, с одним лишь большим цилиндрическим баком, который крепко стоял на своем плоском основании. Из куполообразной верхушки бака выступало что-то, напоминающее кран, соединенный толстым коротким шлангом с металлической трубой, торчащей из глиняного пола. Рядом с краном поблескивал какой-то прибор с круглым стеклянным циферблатом и стрелкой. Какой-то измерительный агрегат, что ли?

Лизелл внимательно его осмотрела. Пламя спички обожгло ей кончики пальцев, она выбросила сгоревшую спичку, и тьма снова заняла отнятое у нее пространство. Секунду она стояла и соображала — и вдруг ее осенило. Ну конечно же, перед ней газовый баллон, который обеспечивает новомодное освещение. Когда-нибудь, может, даже очень скоро, газ будет производиться в достаточных коммерческих количествах и поступать по разветвленным сетям труб, чтобы освещать целые улицы или даже города. По крайней мере, такие оптимистические идеи витают в воздухе. Как только они материализуются, она в них сразу же и поверит. Ну а пока это время не наступило, богачи типа Тастриуне, одержимые амбициями и желанием выделиться, вынуждены устанавливать свои собственные газовые баллоны на безопасном расстоянии от жилых помещений, боясь возникновения пожара или взрыва.

Пожар? Взрыв?

Что за мысли тебе лезут в голову? Ее способность удивлять саму себя еще не ослабла. Ты что — совсем с ума сошла?

Но часть ее мозга, холодная и ясная, безоговорочно настроенная только на победу, казалось, установила свой безоговорочный диктат. И эта часть, глухая к возражениям и устрашающим вразумлениям, уже запустила ее руки в дорожную сумку, откуда были извлечены собранные Министерством иностранных дел расписания и брони, тут же скомканы и свалены в кучу в углу, спичка чиркнула вновь и зажгла ворох документов.

Язычки пламени вспыхнули, и мерцающий свет озарил маленькое пространство. Лизелл протиснула руку в боковой карман дорожной сумки и вытащила оттуда складной нож, а затем, как будто наблюдая за собой со стороны, она увидела, как ее руки раскрыли нож и вонзили лезвие в шланг, соединяющий баллон с трубой. Слабый свист, с которым газ вырвался наружу, был наградой ее усилиям, а в воздухе почувствовался новый запах. Подхватив свою сумку, она кинулась к выходу. Дверь хлопнула, закрывшись за ней, а она уже бежала в поисках укрытия.

Завернув за угол конюшни, она прижалась спиной к стене и низко присела, притаившись в тени кустов. Она не могла определить, сколько времени она провела в этом положении. Сердце бешено колотилось, а ладони вспотели. Секунды, минуты или часы утекли в вечность, и она обнаружила, что улетает в сладкие грезы: Лизелл Дивер не поджигательница, и, конечно же, сцены в надворной постройке в действительности никогда не было.

Глухой хлопок взрыва разметал ее фантазии в разные стороны. Стены постройки устояли, но дверь вылетела, а крышу с грохотом снесло. Огромный столб пламени вырвался наружу, на мгновение осветив ночь, — завораживающее зрелище, — и тут же сник.

Я сделала это? Не веря своим глазам, она осмотрела разлом, кирпичи были обожжены, но стены все же устояли, обломки разрушенной крыши с треском горели.

Неподалеку открылась дверь конюшни, и слабый свет вылился в ночь. Оба сторожа выскочили на улицу и побежали в сторону пожара. Несколько секунд спустя во всех окнах особняка погас свет. Донесся гул голосов заволновавшихся энорвийцев. С шумом открылась еще одна дверь, и едва различимые в темноте фигуры посыпались из особняка Тастриуне.

Ей некогда было наблюдать, что они станут делать. Сторожа оставили конюшню, но ненадолго. Она постояла. Затем крадучись, стараясь не выходить из тени, начала продвигаться к открытой двери, всего лишь секунду она колебалась, перед тем как войти внутрь.

Войдя, она огляделась. Конюшня была большая, с высокими потолками, замысловато оборудованная. В полумраке вырисовывались силуэты двух карет с раздувшимися боками, несомненно, очень дорогих, рядом силуэт простого экипажа, антикварной повозки и старого велосипеда.

Она быстро прошла дальше, к задней стене конюшни, мимо каких-то закрытых дверей, и наконец-то увидела ряд больших стойл, всего шесть, и все были заняты.

Никому не нужно шесть лошадей, никому так много не нужно, сказала она самой себе и заставила себя в это поверить.

Животные не спали, вероятно, их разбудили непривычные шум и суета. Породистая гнедая морда вопрошающе высунулась из ближайшего стойла, на двери которого красовалась медная табличка с выгравированным на ней именем: Балерина.

Она причмокнула, и лошадь тихо заржала.

Тебя, подумала Лизелл, именно тебя я уведу, а потом…

Потом? Она поедет верхом, но нужны уздечка и седло. Она знала, как седлать лошадь, она научилась этому втайне от Его чести. Это было так давно, но она еще помнила — она не должна была забыть.

Где же вся эта упряжь? Наверное, за одной из этих дверей, что попались ей на пути. Бросив сумку, она поспешила назад, первой двери, открыла ее — здесь корм, открыла вторую — впечатляющая коллекция кожаной упряжи. Она вошла внутрь и приблизилась к стене, где на многочисленных скобах были развешаны новенькие уздечки. Возле каждой скобы — таблички с именами, едва читаемые в тусклом свете, проникающем через открытую дверь. Очень все разумно здесь устроено. Ее глаза быстро бегали в поисках нужной вещи. Вот — Балерина. Она сорвала со скобы уздечку с простым трензелем, и отвернулась от стены. Ее глаза перепрыгнули на закрытый пыльником ближайший стеллаж. Она сдернула ткань, и ее глазам предстали тщательно начищенные седла, их подпруги были отстегнуты и лежали поперек седел, стремена вытянуты. Она взяла со стеллажа седло, перекинула его через руку. Подстилка под седло… Где они могут быть?

Нет времени!

Ну что ж, гнедая, придется тебе обойтись без нее. Извини, Балерина.

Она поспешила назад, к стойлу, пробормотала несколько ласковых слов лошади и проскользнула внутрь. Красивая породистая кобыла не выказала ни испуга, ни враждебности Животное с ровным характером — просто подарок. Лизелл осторожно отложила в сторону седло и взяла в руки уздечку. Нет времени греть в ладонях удила, но весной железо так сильно не остывает. Подойдя сбоку, она накинула поводья на симпатичную гнедую голову лошади, затем отстегнула и сняла повод, привязывающий лошадь к стойлу. Она не успела нажать большим пальцем, как лошадь тут же открыла рот, и удила легко встали на место, а ремешки уздечки гладко легли на лоб и вокруг ушей. Какая ты славная, моя дорогая. Ее пальцы летали, застегивая, проверяя. Все на месте.

Совсем близко послышалась энорвийская речь. Приличная толпа, должно быть, собралась возле разрушенной постройки. На какое-то время огонь удержит всеобщее внимание, но на сколько? Быстрее, быстрее, быстрее.

Она рукой пробежала по спине лошади, стряхивая возможные клочки соломы. Не очень тщательно, но на щетку нет времени. Подняв седло, она положила его на спину лошади на расстоянии нескольких дюймов от холки, затем сдвинула назад, на его законное место. Лошадь нетерпеливо переступила ногами, почувствовав незнакомую руку.

— Спокойно, — пробормотала Лизелл, обращаясь и к лошади, и к себе самой, — спокойно.

Ловкость, с которой она прикрепила подпругу, удивила ее. Нет времени возиться со стременами, с ними пока придется подождать. Она нежно развернула лошадь к двери стойла и без особых усилий вывела ее наружу. Дорожная сумка на полу у двери заставила ее вспомнить о неприятной реальности. Большая часть ее денег находилась в сумке, и она вспомнила, что собиралась оставить хорошую плату за украденную лошадь. Она собиралась не украсть — купить, так что урона чужой собственности она не нанесет. Она могла бы оставить наличных столько, что на них можно было бы купить двадцать гнедых кобыл, но Тастриуне не получат ни одного нового рекко. Вся сумма осядет в кармане того конюха, кому посчастливится первому их обнаружить.

Я в ответе за нечистых на руку слуг? — поступил вопрос из той части мозга, которая взяла на себя функцию управления.

Затем встала проблема с дорожной сумкой — объемный, с жесткими боками баул тяжело везти на спине лошади.

Держать в руке возможно. Ей бы нужно от него освободиться. Но как же одежда! Нитка с иголкой и пилочка для ногтей! А белье!

Все можно куда-нибудь переложить.

Она уже опустилась на колени и перерывала содержимое сумки. Паспорт и туго набитый кошелек перекочевали во внутренний карман ее просторного жакета. Пригоршня новых рекко осталась на дне сумки, но уцелевшие карты и документы, полученные от министерства, вместе с маленькой коробкой патронов оказались в одном кармане с «Креннисовым», туда же — складной нож и спички. Ничего не осталось, что бы могло уличить ее. Порывшись еще минуту — две, она бы нащупала миниатюрный набор с нитками и иголками…

Нет времени!

Где выход? Самый дальний от места взрыва. Поднявшись, она затянула подпругу и повела гнедую к центральному входу, отодвинула засов и толкнула дверь. Одна из огромных половинок широко распахнулась, и они с лошадью вышли на улицу. Пахнуло гарью. Балерина зафыркала и замотала головой.

— Тихо, — шепотом попросила Лизелл. — Еще минутку — и нас здесь уже не будет, и никого мудрее…

Но это была не ее минута. Она четко была видна в освещенном проеме двери, и ее тут же увидели. Кто-то поднял крик. Шансов уйти незамеченными не осталось.

Как и подобает молодой девушке, она училась ездить, сидя в седле боком, повинуясь диктату Его чести. И она никогда бы не узнала иного способа езды, если бы простые женщины Юнвинсиана, познавшие матриархат, не сжалились и не научили ее ездить по-мужски. Она высоко поддернула юбку, затем нижнюю юбку, не обращая внимания на неприличную демонстрацию отделанных кружевами муслиновых панталон. Перекинув через руку ворох своих подолов, другой рукой она ухватилась за переднюю луку и, подпрыгнув, уселась в седло, стукнула каблуками по бокам лошади и рванула галопом.

Яростные вопли за ее спиной усилились, до ее слуха донесся гортанный лай собак, но все эти звуки быстро отставали и скоро совсем исчезли, растворились в мерном стуке копыт. Лизелл сбавила ход, и украденная лошадь пошла шагом. Ее сердце тяжело билось — она поняла — от радости. Что бы сейчас сказал Его честь? И, не чувствуя стыда, она рассмеялась.

А что бы сказал Каслер? Неизвестно, откуда взялась эта мысль, но смеяться сразу же расхотелось. Она не знала, почему ей взбрело в голову думать о нем в такой момент, но его лицо просто стояло у нее перед глазами. Оно не выражало никакого осуждения, лишь едва заметный упрек угадывался в его спокойных, ясных глазах.

Странное видение. Как будто грейслендский главнокомандующий, единственный на всей планете, может присвоить себе роль третейского судьи. Просто смешно. Но она не смеялась.

Только тут она почувствовала, что очень устала. Крайнее возбуждение, которое давало ей силы в течение последнего часа, улеглось, и она мечтала только о чистой пуховой постели и сладком сне. Но ни то ни другое она себе позволить в ближайшее время не могла.

Ей нужно немедленно покинуть Эшно — ради Великого Эллипса и ради собственного спасения от возможной погони. Узнать элегантную гнедую мадам Тастриуне не составит труда, да и наездница примечательна по всем статьям, и, наверное, ее уже ищут те, кому следует.

На восток, в Бизак — следующий пункт назначения Великого Эллипса. На восток, вопреки всем стревьо, всем поездам, что застыли на месте, всем лошадям, что не продаются ни за какие деньги, вопреки всем правильным видам транспорта, которые не существуют.

Она всегда четко ощущала пространство, и интуиция подсказывала ей, что порт, в который ее сегодня доставил «Ривенэ», у нее по левую руку. Подняв лицо вверх, она посмотрела на звезды. Там, наверху, справа от нее, где должен быть восток, сияло созвездие, которое в Вонаре называли Принцесса, но во время революции переименовали в Прачку, а совсем недавно вернули первоначальное название.

Повернув свою лошадь по направлению к Принцессе, Лизелл поехала на восток. Время шло, Эшно остался позади. Впереди — пыльное пустынное шоссе, освещенное звездами и луной. До утра погони не стоит бояться. Она чувствовала усталость, но не полное бессилие, и знала, что если надо, она сможет проехать еще несколько часов, с надеждой, что к ее счастью где-нибудь к полуночи ей попадется придорожная гостиница.

Луна медленно плыла по небу, и перед внутренним взором Лизелл проплывала череда лиц. Каслер с его молчаливым упреком. Мадам Тастриуне, у этой не просто упрек на лице, нечто большее. Шетт Уразоул, погибшая при взрыве, — еще один взрыв, но не газового баллона. Гирайз в'Ализанте со своими вопросами. Близнецы Фестинетти, вырвавшиеся вперед и радостно хихикающие. Грандлендлорд Торвид Сторнзоф, чей монокль поблескивает, как лед на солнце. И масса, масса других лиц появлялась и исчезала, но лица Гирайза и Каслера все время кружились рядом, каким-то образом связанные в ее воображение, вопреки своей непохожести. Часто она ловила себя на том, что думает о них обоих одновременно. Интересно, где они сейчас, удалось ли им выбраться из Эшно?