"Сумеречные Врата" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)9Ренилл стоял в своей комнате-чулане, уставившись сквозь решетку в глаза вивуры. Полосатая мордочка неподвижно застывшей на железном переплете ящерицы была обращена к нему. И так уже не один день. Ни она, ни человек ничем не проявляли враждебных намерений, но перемирие не могло длиться вечно. Было далеко за полдень. По заведенному распорядку, Джатонди уже должна бы пригласить его к столу. Рениллу хотелось пойти поискать девушку, но он не решался. В дверь постучали. Язычок вивуры на миг показался из пасти. Голос гочанны: – Ренилл, вы здесь? До сих пор она ни разу не назвала его по имени. Он поспешно отворил дверь. Ее волосы оказались влажными, а кожа блестела, словно она только что вышла из ванны. Стояла неподвижно, с серьезным лицом, но казалось, воздух вокруг нее потрескивал, как перед грозой. Ренилл уже знал, что она скажет. – Я это сделала. Добыла ключ. Ему почему-то захотелось попросить прощения. Вместо этого Ренилл спросил: – И когда вы решились? - Сама не знаю. – Я понимаю, это было нелегко… - неловко и жалко пробормотал Ренилл. – Напротив, совсем просто. Все было открыто, не заперто, ведь она даже не подозревала… ей в голову не могло прийти… Ему хотелось крепко обнять девушку. Сопротивляясь этому порыву, он попросил: – Тогда скажите мне пароль и объясните, как попасть к Святыне, и я больше не стану беспокоить вас. – Сказать? Объяснить? Зачем? Уж не думаете ли вы отправиться туда в одиночку? – Я не ожидал от вас дальнейшей помощи. Вы и без того сделали для меня так много… – Вы ошиблись в своих ожиданиях. Полагаете, сделав то, что от меня требовалось, я покорно исчезну? – Ничего подобного! Вы не поняли… – Нет, это – Никогда ничего подобного не думал. Просто мне казалось, что вы не хотите участвовать во всем этом. – Я опозорила себя, приняв такое решение, - не слушая, продолжала Джатонди, - и за это я хочу получить плату. Знаниями, пониманием природы богов - или слонов, если речь идет о слонах. После того, что я сделала, имею на это право. И не надейтесь отделаться от меня, заместитель второго секретаря. – Я и не думал отде… – Потому что, если вас не устраивает мое общество, можете повыть на луну, умоляя ее подсказать пароль. Вам без меня не обойтись, а я в вас не нуждаюсь. Между прочим, я и сама могу побывать в Святыне, когда мне вздумается, и без вас… – Гочанна, я хотел только оберечь вас… – Нет, вы хотели оберечь Джатонди, я думаю, хватит! – Ну и не думай так больше! И не смей кричать, хватит с меня матушки… – Представляю себе. – Ничего ты не представляешь, да и не в этом дело. – В чем же тогда дело? – Для меня - в одном, для тебя - совершенно в другом, - Джатонди понизила голос. - Просто мне кажется, что я не смогу жить, если не найду оправдания своему поступку, доказав, что цель его была достойной. Услуга вонарцам мне такой целью не кажется. А вот понимание - может быть. Так что я сама должна узнать, что думал Ширардир о богах. – Понимаю. - Ренилл видел, что ее не переубедить. Разве она не права? Приходилось признать, что в ее упреках была доля истины. Ренилл недооценил ее решимость, да и ее проницательность. Этой ошибки лучше не повторять. – Так когда же мы отправимся в Святыню? Этой ночью? – К чему ждать? Полдень давно прошел. Гочалла сейчас отдыхает. Она всегда ложится вздремнуть в это время. Паро, если закончил работу в саду, должно быть, тоже спит. Нас никто не увидит. Ренилл заподозрил, что девушка опасается, как бы промедление не охладило ее порывов. Как ни велика была ее тяга к знанию, все это дело, тайное и воровское, внушало ей отвращение. Да он и сам хотел покончить с ним поскорее. А что дальше? Возвращаться в ЗуЛайсу, пешком, безоружным, мимо поджидающих жрецов-убийц? Может, Джатонди раздобудет ему хоть какое-нибудь оружие? Он уйдет из УудПрая, и они никогда больше не увидятся. Сейчас не время об этом думать. – Что ж, идем, - вслух согласился он, и вслед за девушкой отправился в путешествие по бесконечным, загаженным дворцовым переходам. Наконец они оказались перед тяжелыми бронзовыми воротами, некогда служившими наружной дверью старого дворца, обросшего с тех пор бесчисленными пристройками и флигелями. Архитектура старинной части здания превосходила в тонкости, изяществе и обветшавшей пышности более новые постройки. Залы купались в золотистом сиянии. Огромные окна с хрустально-прозрачными стеклами были бы достойны удивления даже в современном здании, а во времена Ширардира были почти чудом. Ряд таких окон, разделенных лишь узкими простенками и занимающих всю стену от пола до потолка, превращали зал, через который им пришлось пройти, в некое подобие оранжереи. Тяжелые шторы, когда-то защищавшие комнату от ярких лучей вечернего солнца, давно сгнили, и свет заливал стены. Здесь стояла тяжелая жара. За мутными стеклами высоких окон Ренилл увидел ровные грядки физалиса - полезную и обыденную замену редким кустарникам, встарь окаймлявшим стены дворца. В тени одного из кустов, закрыв лицо шляпой, разлегся великан-слуга гочаллы. – Спит,- шепнула Джатонди. Пока они проходили по длинному залу, Ренилл не сводил глаз с Паро, но великан ни разу не шевельнулся. Зал огромных окон остался позади, и теперь гочанна вела его вниз по винтовой лестнице с почерневшими от времени серебряными перилами. Рениллу припомнилась другая достойная проводница - Чара, уводившая его во чрево ДжиПайндру. В животе что-то екнуло, и он прислушался, не захлопают ли где кожистые крылья, но услышал только стук двух пар башмаков о мраморные ступени да тихое жужжание вездесущей мошкары. Внизу по-прежнему спертый воздух был прохладнее. Они оказались в узком подземном переходе, тускло освещенном сочившимся сквозь вделанные в потолок золоченые решетки светом. В конце коротко-то коридора виднелась единственная дверь, запертая причудливым устройством. Помесь засова и странного музыкального инструмента, с полированными блестящими колками, порожками и клавишами из слоновой кости, а вместо замочной скважины был предусмотрен медный раструб. Джатонди опустилась на колени и, приблизив губы к раструбу, начала: – Сторож верный и надежный… Она отчетливо выговорила восемь по-детски простых строк, и в механизме что-то повернулось. Замигали цветные огни, послышался быстрый перезвон, и слышащий замок открылся. Увлекательное зрелище. Правда, ту же работу без лишних затей отлично мог выполнить простой замок с шифром. Но надо признать, это был загадочный механизм. Ренилл совершенно не представлял, как он работает. Одно ясно: изобретатель владел знаниями, которые многие сочли бы волшебством. Быть может, именно такого впечатления и добивался Ширардир. Дверь оказалась удивительно тяжелой, словно не дверь, а крепостные ворота. Ренилл с трудом открыл ее, налегая всем телом. За дверью было темно. – Как я не сообразила, что здесь не будет окон? - досадливо нахмурилась Джатонди. – Внутри наверняка найдутся свечи. Ренилл протянул девушке руку. Она приняла ее без колебаний, и они вместе вошли в Святыню. Дверь осталась широко распахнутой, пропуская слабый луч света из коридора. Воздух в святыне Ширардира оказался неподвижным, но достаточно свежим. Наверняка где-то скрывались вентиляционные шахты, но разглядеть их Ренилл не сумел. Он вообще мало что видел, как пристально ни всматривался в темноту. Стены терялись в тени, но чувствовалось, что помещение это довольно просторное. Незнакомый запах - не сырой плесени и не помета. В комнате было чисто, стало быть, гочалла еще наведывается сюда. Зачем? Прислушавшись, Ренилл уловил частые удары сердца своей спутницы - и больше ничего, ни звука. Он оглянулся. Глаза, похоже, привыкли к темноте, потому что прямоугольник двери казался ярче, а рядом с ним на невысокой подставке он различил изогнутый канделябр. Осторожно высвободив руку, Ренилл подошел к подставке. Рядом с канделябром лежал коробок спичек. Он чиркнул спичкой, поднес огонек к фитилям трех свечей, и тьма отступила. Святыня Ширардира оказалась огромным залом, куда больше, чем представлялось Рениллу, и даже свет трех свечей не достигал его дальних пределов. Потолок тоже терялся во мраке. Чем-то это огромное помещение напомнило ему другой зал, такой же огромный и неуютный - зал Собрания, где бог (да бог ли?) Аон являл себя во всей своей голодной мощи. Сходство было несомненным. Вполне возможно, что Аон или кто-то из его сородичей навещал этот зал. Ренилл попытался окинуть его взглядом. Он увидел расщелину, пересекающую пол, узкий мост через нее, полки вдоль стен, уставленные великим множеством самых странных предметов: длинные ряды свитков, табличек и толстых фолиантов, шеренги причудливых стеклянных сосудов с таинственными жидкостями, сложные механизмы, костяные статуэтки. Лужицы невысыхающей воды, клочья тумана, окаменевшие заклинания, сушеная слизь и древние перегонные аппараты, прозрачные эфирные пузыри и многое, многое другое. Как ни удивительно было содержимое полок, не это привлекло внимание Ренилла. С канделябром в руках он вышел на середину зала и встал над расщелиной у начала черного моста. Теперь свет достиг задней стены Святыни Ширардира и осветил каменную арку, за которой лежал непроглядный мрак. Он нашел в себе силы перейти через мост, хотя здравый смысл в голос предостерегал против каждого шага. Ренилл оглянулся на девушку, не отстававшую от него, задумался, чувствует ли она то же, что и он. Если так, лицо ее оставалось непроницаемым. На ведущих к арке ступенях виднелись непонятные Рениллу знаки, но площадка перед входом в темноту сияла темным блеском полированного камня. Ни один луч не проникал во тьму за аркой. Еще несколько шагов, и Ренилл стоял перед первой резной ступенью, высоко подняв канделябр. Впереди зияла дыра. Черное ничто. Тьма, вставшая перед ними, не отступала перед светом. Конечно, можно просто подойти к арке и пройти через нее. Нельзя. Ренилл снова взглянул на Джатонди. Девушка встретила его взгляд. – Записи, - твердо сказала она, и голос ее прорезал безмолвие. Они вернулись к полкам. Пальцы Джатонди легко пробежали по кожаным фолиантам и остановились на глубоко вытесненном округлом знаке на корешке одного из самых древних и толстых томов. – Печать Ширардира, - сказала она. - Это его собственная рукопись. Она сняла книгу с полки и открыла. Ренилл поднял канделябр, осветив страницу, испещренную мелкими паучками букв, записями, списками и формулами, рисунками и таблицами… В которых он не понимал ни знака. А Джатонди? Она здесь выросла, с детства дышала этим воздухом. Пусть и без обучения, в ней может проявиться чутье к подобным делам, колдовской нюх… Колдовской? Что за глупости! Он взглянул в освещенное огоньками свечей лицо девушки. Она склонилась над страницей, нахмурившись и поджав губы, спокойная и внимательная. Ренилл запретил себе листать страницы в поисках более вразумительного отрывка. Она не нуждается в советах, явно видит что-то, невидимое для него, или но крайней мере улавливает. Для нее эта зловещая абракадабра хоть отчасти понятна, и остается только надеяться… Его рассуждения были прерваны. Пламя свечей колыхнулось от резкого порыва ветра. Оглянувшись, Ренилл успел заметить в дверях могучую фигуру. В следующее мгновенье дверь со стуком захлопнулась. Рука, сжимавшая канделябр, дрогнула, огоньки покачнулись, и тени на стенах задрожали. Джатонди выронила книгу, метнулась к двери и что было сил потянула ее на себя. Тщетно. Дверь не поддавалась. Заперта. – Паро! Открой! - Джатонди яростно забарабанила по толстым доскам. - Открой, Паро! Ответа не было. Гочанна, тяжело дыша, отступила назад. – Я не существую,- пробормотала она. – Это ничего, - сказал Ренилл. Джатонди подняла голову и, поняв его мысль, кивнула. Натянутым, как струна, голосом отчетливо и громко выговорила строки пароля. Ничего не изменилось. Дверь осталась запертой. Она повторила, еще громче. Бесполезно. Либо Паро вместо слышащего замка использовал что-то более обыденное, либо, скорее, голос гочанны просто не проникал сквозь тяжелую дверь. Она попыталась еще раз, надрывая горло, и Ренилл кричал вместе с ней, но замок оставался глух к их стараниям. Нет. Век варварства миновал. Такие наказания остались в далеком прошлом. Да? – Что будет делать Паро? - Ренилл не был уверен, что ему хочется услышать ответ. – Пойдет к матери. - Джатонди в последний раз безнадежно дернула дверь. - Приведет ее прямо сюда. – И что тогда? – Видел когда-нибудь вблизи извержение вулкана? – Близко - нет. Может, сумеем ее убедить? – Может, и сумеем, когда она успокоится настолько, что услышит нас. Со временем. А может, и нет. – Прости, что я втянул тебя в это дело, гочанна. – Я сама втянулась. И хватит об этом. Если мы собираемся просмотреть записи Ширардира, надо торопиться. Другой возможности у нас уже не будет. – Хладнокровная же ты девушка. – Продукт первоклассного вонарского воспитания. – Тут не только воспитание. – У нас мало времени. - Джатонди старалась не встречаться с ним взглядом. – Ты что-нибудь понимаешь в его книге? – Кое-что. - Она нахмурилась. - Там что-то о неустойчивости атмосферы, о некой слабине, в которой может возникать… отверстие… проход… По словам Ширардира, такая неустойчивость существует здесь, именно – Потом расскажешь. Джатонди кивнула. Вернулась к упавшему на пол фолианту, подняла его и погрузилась в чтение. Ренилл поставил свечи, взял с полки другой том, перелистал… Значки, таблицы, числа… Невнятица. Он вернул книгу на место, хотел попытать счастье со следующей, но тут Джатонди заговорила срывающимся шепотом: – Вот тут… целая страница… о том, как установить связь. Если это правда, можно беседовать с… с теми, кто там, за проходом. Ренилл взглянул на открытую страницу. Его глазам знаки не говорили ничего. – Ты сама могла бы это сделать? - спросил он.- Поговорить с… – С богами? – Если это боги, в чем я сомневаюсь. – Думаю, я могла бы все это запомнить, но нужно время. Сразу понятно, что нужно обладать мысленной сосредоточенностью, которую… Ее прервал звук открывающейся двери. В Святыню Ширардира вошла гочалла Ксандунисса. Она, как видно, одевалась второпях, черное одеяние было накинуто наискось, из прически выбивались колечки непокорных волос, веки припухли. Должно быть, ее только что разбудили. За ней шел Паро со светильником в руках. – Лучезарная… - аккуратно отложив фолиант, Джатонди склонилась в церемониальном поклоне, выпрямилась и взглянула в лицо матери. Ренилл тоже поклонился. Гочалла не замечала его. Ее черные глаза встретились с глазами дочери. – Значит, это правда… - Голос гочаллы звучал сдавленно, видно, она с трудом сдерживала чувства. - До этой минуты я не могла поверить. Но это правда. – Я проникла сюда, не заручившись согласием гочаллы, не могу отрицать. – Вот как? И чего еще ты не можешь отрицать, гочанна? Но нет, я не должна называть тебя так, ты больше не достойна этой чести. Ты ведь не можешь отрицать, что прокралась в мою опочивальню и выкрала Ключ к Замку? Ибо как еще могла ты узнать его? Ты не можешь отрицать, что стала простой воровкой? Скажи, что это не так! – Не могу, - невыразительно повторила Джатонди. – Можешь ли ты отрицать, что рылась в моих шкафах, что нашла мой дневник и читала его - похитив тайны моего сердца, осквернив саму мою душу? Можешь ли ты отрицать, что предала доверие, попрала всякое достоинство? – Не могу. – Можешь ли ты отрицать,, что открыла высшую тайну Святыни Ширардира чужеземцу, вонарцу, нашему врагу? – Нет. – Можешь ли ты отрицать, что дала приют и помогала соглядатаю с запада? - Исполненный презрения взгляд гочаллы на миг метнулся к лицу Ренилла, впервые показав, что она заметила его присутствие. – Нет. – И какова же твоя награда за предательство, ты, Безымянная? Надеюсь, ты продала тайну Авескии за хорошую цену? Чем тебе заплатили? – Знанием, - бесстрастно отвечала Джатонди. - Я стремилась понять. – Что? – Богов, их природу. – Понимаю. Жажда просвещения, и ничего более. – Лучезарная, я хотела… – Но если в самом деле такова была твоя цель, - с той же противоестественной холодностью продолжала Ксандунисса, - то, может быть, ты объяснить, зачем здесь этот иноземец? Ты могла бы прийти сюда одна. К чему брать с собой прихвостня во Трунира? Или ты скажешь, что он способствовал твоему просвещению? – Этот человек, - спокойно возразила Джатонди, - проник в тайны ДжиПайндру. Он своими глазами видел ритуал Обновления и то существо, которое мы называем Аоном. – И ты этому веришь! – Гочалла, это правда, - вмешался Ренилл, - и то, что я видел… – Ты этому веришь, - повторила Ксандунисса, словно не слыша его голоса. – Верю, - ответила ей Джатонди, - потому что он рассказал то, о чем не мог знать, не будь его слова правдивы. И еще я верю, потому что уважаю этого человека. Он был любезен, великодушен и добр в тот день, когда мы встретились в ЗуЛайсе. Ты сама признала это, гочалла. Ты отказываешься от своих слов? – Я со стыдом вспоминаю, как обманулась тогда. Теперь глаза мои открылись, но слишком поздно. – Выслушай его, гочалла. Ты не останешься равнодушной, как не осталась и я. – Как и ты… А. - Ксандунисса помолчала, размышляя. - Кажется, я начинаю понимать. Теперь все становится куда яснее. – Выслушай рассказ мастера во Чаумелля, и ты поймешь… – Быть может, я пойму, как низко пала та, которая когда-то звалась гочанной. - Выдержка начала изменять Ксандуниссе. Она часто дышала, у уголков губ залегли морщинки. - Она предала свой народ и семью из любви, как она заявляет, к знаниям. А может быть, просто ради любви? Этот соглядатай, эта тварь… ты приютила его здесь во дворце или непосредственно в собственной спальне? – Что хочет сказать гочалла? - даже в тусклом свете лампы заметно было, как побледнела Джатонди. – Он хорош собой, красноречив. Он явился к тебе, словно переодетый принц из старых легенд. Все это так романтично, так увлекательно… а жизнь в УудПрае скучна для молодой девушки, не так ли? – Ты же не думаешь… – Что та, которой я дала жизнь, стала вонарской шлюхой? Их безмозглой куклой, игрушкой, да и доносчицей заодно? Ты права, смириться с глупостью труднее даже, чем с низостью. – Гочалла, вы несправедливы к своей дочери, - перебил Ренилл. Она оказала гостеприимство и выказала доброту к несчастному чужеземцу, но никогда ни в малейшей… – Молчи, - приказала гочалла, не потрудившись даже взглянуть на него.- Я не давала тебе позволения говорить. – Тем не менее, я должен заверить… – Придержи свой язык, или я прикажу Паро заставить тебя повиноваться мне. - Она по-прежнему не сводила взгляда с лица дочери. Ренилл обернулся к слуге. Встретив его изучающий взгляд, великан выразительно положил руку на рукоять старинного дуэльного пистолета, торчавшую из складок зуфура. Паро сумеет заткнуть ему рот. Ренилл покорился неизбежности. Вряд ли его дерзкое вмешательство поможет гочанне. – Гочалла, я признала правоту твоих обвинений, но последнее из них несправедливо. - Сказала Джатонди, гордо выпрямившись. - Мастер во Чаумелль оказал мне все уважение… – … какого ты заслуживаешь. Не сомневаюсь в том. – Он не позволил себе ни вольностей, ни… сомнительных намеков… – И я должна тебе верить? – Я никогда не лгала тебе. – Да, ты всего лишь обокрала меня. Обманула, утаила правду и поступила наперекор моей воле. А в остальном ты пряма, как солнечный луч. – Я раскаиваюсь и стыжусь себя. Но, Лучезарная, все это было сделано ради достойной цели. Ты сама поймешь, когда услышишь, что узнал мастер во Чаумелль в ДжиПайндру. – Я не стану слушать россказней вонарца. – Тогда выслушай меня. В глубинах ДжиПайндру существо, называемое Аон, зачинает потомство в телах смертных женщин. Прежде естественного срока младенцев вырывают из материнских лон, и Аон пожирает их. То, что он нуждается в такой нище, говорит о многом. Такой голод едва ли приличен совершенной, самодовлеющей природе божества. – Страшные сказки неграмотных нянек. Этот человек одурачил тебя. – Это правда, гочалла, - настаивал Ренилл. - Я видел своими глазами. – Паро! - Ксандунисса сделала повелительный жест. Слуга достал пистолет и прицелился. - Если он еще раз заговорит без позволения, застрели его. – Мать, не… – – Прости, Лучезарная. - Губы Джатонди задрожали Она помолчала, собираясь с силами, и закончила: - Возможно, Аон, хотя и обладает могуществом, недостоин имени бога. – Ты кощунствуешь, берегись! – Именно в намерении узнать природу тех, кого мы называем богами, и пришла я в святыню Ширардира. И я привела с собой мастера во Чаумелля, потому что он совершил отважное деяние и заслужил право на знание. – Право! Ты - его послушное орудие, а он лжив насквозь! – Не думаю. И в свете того, что он мне рассказал, я считаю нашим долгом узнать истину. Если и вправду мы поклоняемся фальшивому божеству, пора исправить заблуждение и положить конец власти Аона-отца. Помощь друзей нашего рода, меньших богов, даст нам необходимую силу. Гочалла обладает властью призвать их. Не прибегнет ли она к ней, чтобы освободить свой народ от жестокого культа? Разве она не хочет знать правду? – Она уже знает. - Казалось, какой-то ком в горле мешает гочалле говорить. Ее голос стал хриплым, а грудь тяжело вздымалась. - Она знает, что несчастная, которую она когда-то любила как дочь, потеряна, навеки потеряна для достоинства и чести. Она знает, что очаровательное дитя, на которое она возлагала столько надежд, мертво, и на его месте я вижу зловонные мерзкие останки. Гочанны Джатонди больше нет. Осталась вороватая шлюха, продавшая тайну своей страны за случайное объятие западного шпиона-полукровки. И эта падшая женщина готова продать весь мир за любовь? Что-то она скажет через полгода? – Гочалла, умоляю, поверь мне. Я не сказала ничего, кроме правды. – Ты забыла, что значит - правда. – Если бы ты только выслушала Ренилла… – Ах, он уже «Ренилл»? Какая милая фамильярность. – Только выслушай его… – Молчи! Ни слова больше. Я слышала достаточно. Теперь слушай ты, и пусть слушает твой соблазнитель. - Не бойтесь скуки - я буду говорить кратко. Не нужно много слов, чтобы объяснить, что вашей розовой идиллии пришел конец. Будьте благодарны, что мы живем не в древние, суровые времена, когда я приказала бы предать этого человека мучительной смерти. Нo мы больше не хозяева в своей стране, и даже гочалла должна повиноваться закону чужеземцев. И потому, как ни сложно мне сдержать свой гнев, он уйдет невредимым. Я всего лишь изгоняю его из УудПрая. И пусть он возблагодарит богов за свое спасение. Что до тебя, Безымянная, я еще не решила твою судьбу. Пока я не приму решения, ты останешься в своих прежних покоях. Они станут твоей тюрьмой. Отправляйся туда. Паро проводит чужеземца к воротам. Попрощайся с ним, если хочешь, потому что больше ты его не увидишь. – Ты не можешь выгнать мастера во Чаумелля из дворца, - сказала Джатонди. Мать в изумлении взглянула на нее. – Он пришел во дворец, преследуемый вивури с их смертоносными крылатыми ящерицами, - продолжала девушка. - Изгнать его безоружным значит предать смерти прямо перед воротами УудПрая. – Это зрелище доставит мне огромное удовольствие, - заметила гочалла. – Лучезарная, это равносильно убийству. – Я сказала, что не причиню ему вреда. Если он станет добычей других охотников, это не моих рук дело. – Не подобает гочалле прибегать к уловкам. Если ее решение привело человека к смерти, эта смерть на ее совести, и она это знает. – Возможно ли, чтобы грязная подстилка поучала меня? Этот обломок добродетели смеет меня упрекать? Не проявила ли я умеренности, выдержки и мягкосердечия? Но всякому терпению приходит конец! – Гочалла не нуждается в поучениях. Совесть подскажет ей, как поступить. – Берегись, чтобы ее совесть не потребовала заставить тебя вместе с ней наблюдать из окна за изгнанием вонарца. – Он не уйдет безоружным. Честь гочаллы не позволит ей запятнать чистоту УудПрая. – О чем идет речь? – Мастер во Чаумелль много дней был принят во дворце как гость. – Не я принимала его. А ты… твои гости - твоя забота. – Верно. Но кто бы ни пригласил его, он был гостем под этой крышей. Это событие вплетено в ткань истории УудПрая. Его не вычеркнуть оттуда. И если гость погибнет по воле обитателей дворца, УудПрай будет запятнан навеки. Ксандунисса молчала. – УудПрай разрушается, - добавила Джатонди, - но его душа оставалась чистой - по сей день. – Змея, ты пользуешься моей любовью к дворцу, чтобы добиться своего! – Я всего лишь привлекаю внимание гочаллы к истинной сути дела. – Я бы возненавидела тебя, будь ты достойна моей ненависти, - превозмогая себя, гочалла согласилась, - Вонарец может взять с собой нож. Ренилл и на то не смел надеяться, но Джатонди этого показалось мало. – Не годится. Он не сумеет защититься от Сынов Аона и их ящериц одним ножом. – Он должен считать величайшим счастьем и это. – Этого мало. Ты могла бы на время отдать ему пистолет Паро. А еще лучше, пусть Паро отвезет его в город на фози. – Ты смеешь предлагать… да есть ли предел твоей наглости? Как могла я думать, будто знаю тебя? Передо мной незнакомка! – Чистота УудПрая… – Не говори о ней больше, она ничего для тебя не значит! Слушай же меня. Чем отдать ему оружие Паро или заставлять Паро служить ему, я бы бросила его в озеро вечного огня, и тебя вместе с ним. Пусть берет или не берет нож, как пожелает, но ничего больше он не получит. При виде ажурного пузыря Ксандунисса поражение выдохнула: – Украден! – Нет, Лучезарная, талисман принадлежит ему по праву, но владелец не знает, как использовать его. Не может ли этот талисман защитить носителя? Я спрашиваю дочь богов, обладающую знанием, скрытым от других. - Видя, что мать молчит, Джатонди добавила: - Таким образом гочалле не придется отдавать ничего, что принадлежит УудПраю. Она пожалует чужеземца словами, и только. – – Она сохранит чистоту дворца малой ценой. После долгого молчания гочалла протянула руку. – Дай мне взглянуть, - приказала она. Ренилл с трудом заставил себя расстаться с талисманом. Этой женщине ничего не стоит растоптать вещицу ногой. Правда, при таких обстоятельствах это мало что изменит. Ренилл повиновался. Ксандунисса рассматривала талисман. – Редкость, - заметила она. Это он знал и без гочаллы. – Это отражатель, - продолжала Ксандунисса. На минуту удивление вытеснило гнев, и лицо гочаллы помолодело. - Я всего один раз видела подобное. При правильном использовании он отражает мысль и внимание, направленные против носителя, обращая на источник, или направляя туда, куда пожелает владелец. – Научи его, - попросила гочанна. - Это разрешит все затруднения. Ты ничего не потеряешь, ведь поделиться с ним этими знаниями мог бы и любой бродячий мутизи. Гочалла застыла, молча, с неподвижным взглядом. Прошла целая вечность прежде, чем она повернулась к Рениллу. – Я пыталась, - холодно сообщила она, - найти путь, который привел бы к твоей гибели, не запятнав чистоты УудПрая. Однако решение ускользает от меня. Я оказалась в ловушке. Твоя любовница, хоть и обделена истинной мудростью, коварно обратила против меня мою же любовь, сохранив тем твою недостойную жизнь. Ренилл глубоко вздохнул, заметил, как напрягся палец Паро, лежащий на курке, и прикусил язык. – Я не поступлюсь честью своего дома, - продолжала Ксандунисса. - Ты получишь от меня знание, и амулет останется при тебе. Он встретился с гочаллой взглядом и заметил на ее губах слабую кривую усмешку. – Не дерзай приносить благодарность, - посоветовала она. - Я сделаю это, однако, в то же самое время, как вслух стану наставлять тебя, в душе я буду молить богов, чтобы тайна, вырванная у меня этой Безымянной, не послужила тебе во спасение. Если боги ответят на мой призыв, сила покинет тебя в час нужды, и слуги Сынов упьются твоей кровью. Об этом я буду молить богов. Гочалла исполнила обещание. Очень ясно и, без сомнения, точно она рассказала, как пробуждать силу талисмана. Секрет заключался в мысленной сосредоточенности, достигавшейся с помощью слов и созерцания внутреннего огня, что высвобождался подобно взрыву и привлекал некую силу извне, смутно знакомую силу. Чуждую, но знакомую. Так подсказывало Рениллу какое-то внутреннее чувство. Теперь он знал, что надо делать. Кто бы мог подумать, что это так просто и под силу каждому. Под силу - да, но все-таки не так уж и просто. Рениллу казалось, что голова готова расколоться от напряжения. Зато он овладел тайной мысленного зеркального щита. И уже сейчас мог хоть отчасти прикрыться им. Поупражнявшись, можно добиться больших успехов. – А теперь убери его из дворца, - распорядилась гочалла. - Не желаю больше смотреть на него. Широкая ладонь Паро легла на плечо Ренилла. – Ему нужно дать воду и хоть немного еды, - осмелилась заметить Джатонди. – Он получил жизнь. Довольно и этого. – Хотя бы широкую шляпу… – Хватит. Оставь меня. Ренилл взглянул в глаза Джатонди, и слова вырвались у него раньше, чем он успел осознать, что говорит: – Пойдем со мной. Ее глаза распахнулись, быть может, просто от удивления. Палец Паро дрогнул, но он промедлил, и его госпожа вскинула руку. – Не стреляй,- приказала гочалла,- но избавь мой взгляд от вида этой западной бестии. Убери его. - Она обернулась к дочери.- А ты оставайся на месте. Я вижу по глазам, чего желает твоя душа, но ты останешься. Довольно и того позора, который ты уже навлекла на касту Лучезарных. Большего не будет. Сделай хоть шаг за этим мужчиной, и я забуду о чистоте УудПрая и прикажу Паро стрелять. Поверь мне. Джатонди стояла неподвижно, пока слуга уводил Ренилла из зала. Тот не сопротивлялся. Немой был в два раза тяжелее него, а ствол пистолета больно давил под ребро. Талисман Ирруле, способный отвлечь враждебное внимание, лежал в кармане. Пока дотянешься, Паро вполне успеет сломать руку. Да и что толку. Паро протащил его по переходам и галереям, через прихожую, просторную, как бальный зал, и выкинул на широкие ступени дворца. Поволок дальше, между рядами мертвого кустарника к кованым железным воротам, по-прежнему бессмысленно запертым. Только здесь немой выпустил его, проводив могучим толчком в спину. Ренилл обошел ворота и оглянулся. Слуга гочаллы стоял посреди садовой дорожки с пистолетом в руке. С помощью талисмана его, возможно, удалось бы обойти. А зачем? Он только усугубит и без того нелегкое положение несчастной гочанны. Что дернуло его предложить девушке уйти с ним? Чистое безумие. Мать только взбесилась еще сильней, а девушка ни за что бы не согласилась. А если бы согласилась? Глупости! А если бы согласилась? Если бы стояла сейчас рядом с ним, и он бы повел ее в город? Что тогда? В голове строились бредовые воздушные замки. Пора забыть о глупостях. Как правильно заметила Ксандунисса, конец розовой идиллии. Скорее всего, он никогда больше не увидит гочанну Джатонди. А если им и случится встретиться, она с презрением отвернется от него после тех бед, которые он навлек на девушку. Нет смысла ждать. Паро все стоял, не сводя с него взгляда. Ренилл повернулся спиной ко дворцу и зашагал по дороге к ЗуЛайсе. В блеклом небе высоко стояло солнце. Желтое марево затянуло горизонт, а раскаленный ветер гнал по дороге облака горячей пыли. Оторвав кожу тонкой рубахи, Ренилл обвязал лицо. Шляпа была бы кстати, но он обойдется и так. К счастью, с утра он попил вволю. Еще лучше, что успел полностью оправиться от укуса вивуры. В голове порядок и зрение ясное. Ренилл был здоров, бодр и готов к предстоящему путешествию. Он легко прошел первую часть пути. Ненадолго остановился у развалин водопоя недалеко от взгорья - всего десять минут отдыха в тени. После этого прошел без остановки до самого Пирамахби. Здесь напился вдоволь у сломанного насоса и смыл пыль с лица и шеи. Четверть часа передышки в тени пустынных руин, и он готов отправиться дальше. Смутное воспоминание о прошлом привале в этих развалинах - всего несколько дней назад, но время, проведенное в У уд П рае, необыкновенно растянулось в памяти. Тогда он проспал здесь полдня - и руины не были пустынны. А теперь? Он прислушался, не вставая с места. Вокруг тишина. Ни голоса, ни звука шагов, ни шороха, ни гудения мошкары и птичьих криков. Ни шелеста кожистых крыльев, ни змеиного шипенья. Он один. Так думал Ренилл, пока его взгляд не упал на каминную решетку, на которой повисла крошечная крылатая тень. Должно быть, вивура следила за ним уже не одну минуту. Почему же она не нападает? Хозяин-жрец не отдал приказа? Может, и так. Ренилл подавил порыв вскочить на ноги. Пока он осторожно извлекал из кармана амулет Зилура, бессмысленные рубиновые глаза ящерицы следили за его рукой. Он сидел очень тихо, собирая разум и волю, чтобы установить связь с силой, истекающей из талисмана Ирруле, и затем, как учила гочалла, направить всю силу на поддержание этой связи. Мысленно попробовав связующую нить, он счел ее достаточно прочной и напряг волю. Шар слабо засветился, и Ренилл вздрогнул от изумления. Любой мутизи делает то же самое, чтобы заработать несколько грошей. Но нищие волшебники редко понимают силу талисманов, которыми владеют, не то они не были бы нищими. Ренилл же знал, как воспользоваться зеркалом мыслей. Теперь он уловил узкий направленный луч внимания вивуры и отбросил его от себя, направив в окно кухни. Красные глаза повернулись вслед лучу. Когда Ренилл поднялся и вышел из кухни, вивура даже не шевельнулась. Неизвестно, сколько продлится действие амулета. Вероятно, только пока светится талисман в его руках. Несколько мгновений? Минуты? Он выбрался из развалин счастливый, торжествующий, но взмокший, как после тяжелой работы. Постоял немного, глядя назад и дожидаясь, пока выровняется дыхание. Холмы уже затянуло дымкой, и лиловый купол УудПрая почти терялся в ней. Равнину застилали бурые облака. Ему померещилась вдали темная фигура, но тут же скрылась в тумане. Талисман потускнел. Ренилл спрятал его в карман и пошел прочь от Пирамахби. К тому времени, когда он добрался до окраины ЗуЛайсы, солнце спустилось к самому горизонту. Ренилл остановился напиться у знакомого колодца в пустующем доме. Он шел по городу, и город обступал его. Дома вырастали все выше и теснились все плотней, толпа пешеходов густела, громче становился уличный шум. Ветер, горячий, словно из печи, приносил запахи дыма и тесного человеческого жилья. ЗуЛайса всегда оживала в сумерках, но сегодня вечером улицы казались оживленнее, а горожане враждебнее, чем обычно. Тут и там слышались крики, перебранки, споры. И что-то еще. Ренилл не сразу понял, в чем дело. Уштры. Они виднелись повсюду, нацарапанные мелом на домах и повозках. Множество непоколебимо покорных горожан нацепили бронзовые треножники на одежду в самых видных местах. Уштра всегда почиталась в Авескии, но в последние годы Сыны практически присвоили все права на древний знак. Гам и суматоха усилились: толпа расступилась, пропуская орущую процессию. Десяток горожан, все при уштрах и при оружии. Они то ли завывали, то ли выпевали нечто, так нестройно, что Ренилл не cразу узнал Великий Гимн Аону. Судя по их неверной поступи и бешеной жестикуляции, верные были основательно пьяны - или пребывали в религиозном экстазе. Паренек в чистой белой куртке - видимо, чиновник или писец - не успел уступить дорогу, и верующие немедленно окружили его. Сперва казалось, фанатики забьют его насмерть, но они только потрясали дубинками и невнятно вопили во все горло. Через некоторое время смысл оглушительных требований стал ясен, и" белый от ужаса пленник упал на колени и запинаясь забормотал слова клятвы верности Истоку и Пределу. Удовлетворенные Сыны Аона оставили его в покое, но чиновник еще несколько минут оставался на коленях в пыли, Дрожа всем телом. Ренилл пошел дальше. Всю дорогу он слышал громкие голоса проповедников, возносящиеся в откровенно разрушительных призывах. На каждой площади, на улицах и в переулках слышались голоса, призывающие верных очистить Авескию от Лишенных Касты с запада, священным именем Аона требующие огня и крови. ЗуЛайса отзывалась криками бешеного восторга, от которых по спине у Ренилла, наперекор жаре, ползли мурашки. Он благодарил случай, который привел его в город в сумерках, скрывших светлые волосы и лицо. Кроме него, на улицах не было видно ни единого вонарца. Чем ближе он подходил к границе Малого Ширина, тем больше буйствовали фанатики Сынов. У самых Сумеречных Врат банда верных избивала палками продавца юкки, а толпа подбадривала их восторженными воплями, не обращая внимания на жалобные крики жертвы. Они обезумели, эти зулайсанцы. Все под властью Сынов, а Сыны - под властью Аона. Рениллу впервые пришло в голову, не был ли безумен и сам Аон. Пройдя сквозь Врата в Малый Ширин, он увидел первого за этот вечер вонарца: офицера Второго Кандерулезского, который со взводом туземных солдат патрулировал западные кварталы. Присутствие военной силы явно охладило горячие головы. Здесь не было ни страстных проповедников Сынов, ни вооруженных отрядов фанатиков, ни буйствующей толпы. Почти нормальная жизнь. Ренилл остановился на бульваре Хавиллак, неподалеку от своего дома. Несколько дней назад здесь поджидали вивури, но теперь они, вероятно, ушли. А если нет, подарок Зилура поможет управиться и со жрецами, и с их ящерицами. Можно принять ванну, поесть, выспаться в собственной постели и утром отправиться с докладом в резиденцию. Одеться, как положено приличному человеку с запада, сменить манеры на вонарские, и явиться с докладом, который наверняка сочтут ложью или бредом сумасшедшего… Он с безопасного расстояния осмотрел дом. Не видно ни затаившихся жрецов, ни кружащих вивур. Из-за закрытых ставнями окон не пробивается ни единого лучика света. Дом выглядит пустым, но, разумеется, жильцы на месте. Просто стали осторожнее, да оно и понятно. Смело подойдя к дому, Ренилл подергал дверь. Заперто. Ключ от парадной двери, должно быть, все еще там, где Ренилл оставил его несколько недель назад - в гостиной, во рту каменной богини Хрушиики. Но ведь еще рано, консьерж должен быть на посту. Ренилл постучал. Нет ответа. Постучал еще раз, громче. Ничего. Консьерж то ли отлучился, то ли упрям, то ли боится, то ли вовсе оглох… Черный ход всегда был на замке. А привлекать внимание, крича под окнами или бросая камешки, Ренилл бы не рискнул. Не будет утреннего доклада в резиденции. Придется отправляться туда сразу и надеяться, что повезет больше, чем в прошлый раз. Уцелевшие дома на бульваре Халливак стояли плотно запертые, с закрытыми ставнями. Лишь кое-где просочившиеся лучи света выдавали присутствие затаившихся жильцов. На месте особняка второго секретаря во Долиера чернели обугленные развалины. Та же судьба постигла несколько соседних домов. На проспекте Республики толпа стала гуще, горячий воздух был пропитан враждебностью. Ближе к резиденции вслед Рениллу полетели насмешки и брань. А у ворот он увидел взвод Второго Кандерулезского, готовый к отпору. Ренилл узнал одного из офицеров. Протолкавшись, он назвал себя, и солдаты позволили ему пройти. Когда свет ярких фонарей, горевших над воротами, упал на его русую голову, толпа разразилась криками. Ворота за Рениллом закрылись, отрезав его от галдящей толпы. Он прошел через двор, полный солдат. Их было даже больше, чем он ожидал, и Ренилл недоумевал - откуда столько? Тут и там стояли самые разнообразные экипажи: несколько карет, фургоны и повозки с каким-то закрытым брезентом грузом. Чье это имущество? Переднюю Ренилл миновал без происшествий. Часовые, узнав заместителя второго секретаря во Чаумелля даже под этими невообразимыми лохмотьями, пропустили его, ни о чем не расспрашивая. И только на верхней площадке лестницы он столкнулся со строгим протоколом, требовавшим докладывать в первую очередь непосредственному начальнику, второму секретарю Шивоксу. Неприятно, но неизбежно. К радости Ренилла, кабинет Шивокса был пуст, что избавляло его от необходимости иметь с ним дело. Секретарь в приемной во Трунира оказался на месте. Да, уведомил Ренилла этот маленький человечек, протектор на месте, и в данный момент беседует с Шивоксом. Доложив о появлении во Чаумелля, он немедленно пригласил прибывшего в кабинет. Протектор сидел за столом, а на стуле напротив него расположился Шивокс, как обычно, блиставший модным нарядом. Он недовольно покосился на запыленного, одетого в туземные лохмотья пришельца и эффектно поднял бровь. – Никто не посмеет утверждать, - заметил второй секретарь, - что наш Чаумелль - бесцветная личность. – Не пробовали пройтись сегодня но улицам в своих клетчатых брючках, Шивокс? - поинтересовался Ренилл. - Нет? Я так и думал. – Вы правы. Я не могу надеяться, что желтомордая шваль примет меня за своего, как вас. Но между прочим, - второй секретарь поморщился, - если бы вы время от времени принимали ванну, это, конечно, не нарушило бы ваш маскарад? – Этот вопрос интересует вас в первую очередь? Второй секретарь, разумеется, лучше знает, что в данный момент важнее всего. – Хватит, - вмешался во Трунир. - Хватит. Мы довольно долго не видели вас, Чаумелль. И уже начинали опасаться, что Сыны скормили вас своему идолу. – Почти. – Садитесь и докладывайте. – Прежде всего… - Ренилл завладел ближайшим свободным стулом, - со времени нашей последней встречи я побывал в Бевиаретте, в ДжиПайндру и в УудПрае. – В УудПрае? Приятная прогулка. Наслаждались видами? - вставил Шивокс. – Не сказал бы. – Что же вы вынюхивали в УудПрае? Какое отношение имеет дворец к тому, что вам было поручено? Объяснитесь. – Чуть позже. – Сейчас же! – Он будет докладывать так, как сочтет нужным, Шивокс, - сказал во Трунир. – Ну, так пусть начинает быстрее. Удивившись про себя, что так задело Шивокса, Ренилл начал рассказ. Настал час, которого он давно побаивался. Теперь ему предстоит развернуть свое неправдоподобное повествование и так или иначе убедить этих двоих в правдивости его слов, хотя бы отчасти. Ренилл коротко упомянул поездку вверх по реке, подробно описал свой наряд паломника, долгое испытание во дворе храма, последовавшее за ним приглашение в ДжиПайндру и нудную жизнь неофита. Все это они выслушали внимательно, без признаков недоверия. Оба заинтересовались, когда Ренилл перешел к рассказу о беременных девочках, о своей встрече с Чарой, о вылазке в зал Мудрости и своих находках. Когда он заговорил об Обновлении, они какое-то время жадно слушали, забыв обо всем. Они не пропустили ни слова из описания Собрания, начала церемонии, появления предназначенных в жертву Блаженных Сосудов и Первого Жреца. Дальше Ренилл вел рассказ с большой осторожностью, подвергая цензуре, каждое свое слово и опуская самые невероятные подробности. Он рискнул описать КриНаида как «необычайно сильную личность, обладающую почти магнетической властью над своими последователями». Такое определение было приемлемо для слушателей, и Ренилл постарался не заострять на этом внимания. Собственно гибели Блаженных Сосудов он не видел, потому что яркий свет заставил его зажмуриться в самый последний момент. Так что он честно признал, что не знает, каким способом умерщвлялись жертвы, а его подозрения не относились к делу. А вот в том, что касалось младенцев, истинность рассказа никак не могла сочетаться с правдоподобием. Ренилл мог только поскорее проскочить этот момент, сказав лишь, что тела новорожденных были «странно деформированы, в некоторых отношениях почти не напоминали человеческие», и что дети были «развить невероятно хорошо для недоношенных младенцев». Однако даже такая разбавленная и бледная версия правды вызвала в глазах слушателей холодок недоверия. Как же рассказать им об огненной гибели младенцев и о той громаде, что поглотила их? А рассказать придется потому что самая суть его открытий в ДжиПайндру - столкновение с этим невероятным существом, неизвестной силой, исходящей из неведомых уровней реальности. Если не рассказывать об Аоне, то и вообще не стоит рассказывать. Он как мог попытался объяснить увиденное с точки зрения здравого смысла. В описаниях придерживался самого бесстрастного тона и даже говорить старался ровным бесцветным голосом. Бесполезно. С каждым его словам на лицах слушателей все отчетливее выражалось недоверие, и оно не исчезало, даже когда он перешел к собственному разоблачению Ренилл рассказал о бегстве из храма, преследовании вивури, кратко коснулся пребывания в убежище Безымянных похода в УудПрай, бесславного изгнания из дворца и возвращения в ЗуЛайсу. Окончив рассказ, который длился не меньше часа, он облегчением замолчал. В горле пересохло. Оба слушателя тоже заговорили не сразу, и тишина нарушалась только яростными выкриками горожан, собравшихся на улиц вокруг резиденции. Наконец во Трунир откашлялся. – Потребуется некоторое время, чтобы разобраться в всем этом, - сказал он. – В чем вы намерены разбираться, сэр? - пойнтере совался Ренилл. – Нужно отделить факты от… гм… впечатлений. – Вы в самом деле думаете, что в этот горячечный бред могли замешаться факты? - Шивокс недоверчиво покачал головой. – Думаю, да, и весьма полезные. - Ответ во Трунира предупредил вспышку Ренилла. - Он, например, доказал, что в храме совершаются запрещенные законом обряды. По-видимому, приносятся человеческие жертвы. Следовательно, есть веские основания для" вторжения в храм частей Второго Кандерулезского. Он рассказал о несовершеннолетних туземках, принуждаемых к проституции. Еще одно вопиющее нарушение закона. Он установил, что некий КриНаид-сын существует, и дал основания для судебного разбирательства. Очень ценные сведения. – Если они точны. А остальное? – Легко объяснимо. Наркотические курения, сопровождающие проведение обряда, а впоследствии и действие яда вивуры. Кто сумел бы сохранить здравое восприятие действительности при таких условиях? – Вот именно, - кивнул Шивокс. - И как прикажете слушателям отличить бред от истины, если это не под силу самому рассказчику? – Сэр, я понимаю ваши сомнения, - игнорируя Шивокса, Ренилл обратился непосредственно к протектору. - И прошу вас отнестись к моему рассказу без предвзятости. Поверьте хоть в одно - в ДжиПайндру кроется некая сила, нам не известная. Эта сила реальна, обладает сознанием, и именно ее авескийцы именуют «Аон». – Чаумелль, никто не сомневается в вашей честности. - Во Трунир неловко поежился.- Вы исполнили свой долг, рискуя жизнью, и мы отдаем вам должное. Несомненно, в храме вы стали свидетелем необычайного зрелища и описали его со всей доступной вам точностью, однако некоторые аспекты остаются неясными. Тут нет вашей вины. Учитывая недавно перенесенную вами болезнь, естественно ожидать некоторого замутнения сознания. Не сочтите за обиду, если я посоветую вам вернуться домой. Отдохните день-другой, подлечитесь. А тем временем обдумайте, что именно вы видели в ДжиПайндру. Когда ваша память прояснится - не раньше того - возвращайтесь и доложите еще раз. – Протектор, я совершенно отчетливо представляю факты.- Ренилл с трудом сдерживался.- Я совершенно здоров. И, как ни благодарен я вам за заботу, но сегодня ночью мне домой не попасть - я уже пытался. Дверь заперта и дом, по-видимому, пуст. – Как и многие другие. Все эти беспорядки, - кивнул во Трунир. - Поджоги и убийства. Второму Кандерулезскому более или менее удается поддерживать порядок в Малом Ширине, но они не могут успеть повсюду, так что несколько зданий сгорели. За последние недели в темных переулках найдено три или четыре изуродованных трупа вонарцев, и наши пугливые соотечественники отсылают жен и детей на родину. Суда не могут вместить всех желающих уехать. Сказать по правде, я их не осуждаю. Однако Малый Ширин пустеет, как кувшин с пробитым дном. Те, кто остался, в большинстве своем ищут убежища у нас, в резиденции. Поэтому немало домов на бульваре Хавиллак стоят пустые. – А чьи это повозки во дворе? – Отчасти - имущество горожан, остальное - беженцев из сельской местности. Там так же жарко, как в городе, и многие плантаторы с Золотой Мандиджуур обрушились на нас вместе с семьями, любимыми слугами, домашними животными и скарбом. Резиденция превращается в нечто среднее между гостиницей и складом, но и отказать им в пристанище невозможно. Кстати, ваши дядюшка и тетушка тоже здесь. – Хорошо. Я советовал им покинуть Бевиаретту. – Вы, конечно, захотите с ними поздороваться. Вероятно, они сейчас ужинают. – В этих лохмотьях его не впустят в столовую для персонала, - заметил Шивокс. - Это переходит все границы. – События последнего времени грозят убрать любые границы, - возразил Ренилл. – Возможно, однако пока Шивокс прав, - поддержал второго секретаря во Трунир. - Придется вам где-то раздобыть приличную одежду, Чаумелль. Одолжите у кого-нибудь. И можете поспать в своем кабинете - он, кажется, еще свободен. Учитывая все обстоятельства, так, возможно, будет даже лучше. Протектор замолчал, и снова стал слышен гул голосов с улицы, низкий и зловещий, как раскаты приближающейся грозы. |
||
|