"Плачь, влюбленный палач!" - читать интересную книгу автора (Володарская Ольга)

2.

Когда милицейский «козелок», урча, удалился прочь, мы вошли в распахнутые настежь ворота турбазы. Кругом лежали сугробы, из которых торчали высокие, разлапистые ели. Слышно было, как в сторожке лают собаки, а в сердце турбазы (на столбе у столовой) громкоговоритель исторгает из себя бодрую музыку.

Постояв немного у ворот, дабы в полной мере насладиться пейзажем и свежим морозным воздухом, мы двинулись по расчищенной дорожке на свет и музыку.

— О! — восхитилась Ксюша. — Какая красота! Елочки, сосеночки, пенечки, шишечки…

— Мальчики, девочки, — язвительно поддакнула Сонька. — И все без голов. — Она дернула подбородком в сторону двух полу развалившихся гипсовых пионеров, карауливших запорошенный фонтанчик. — Не турбаза, а кунсткамера…

— А в руках у них что? — хихикнула Ксюша. — Ну у пацана вроде понятно — барабан, а у девчонки? — она хихикнула еще раз. — Вы меня, девочки, извините, но похоже на фаллоимитатор.

— Древко знамени у нее в руках, дура ты сексуально озабоченная. Древко, ясно? Это же бывший пионерлагерь, — пояснила я. — Наш институт его у какого-то ЖУ или РУ выкупил. За гроши.

— А они, — Сонька вновь кивнула в сторону пионеров-инвалидов. — Вам с головами достались или без?

— Да что ты прицепилась! — разозлилась я. — Топай давай.

Сонька хмыкнула и потопала.

Шли недолго. Буквально через пару минут бравурный марш врезался в наши уши, а глаза ослепил яркий свет автобусных фар. Тут же мы увидели добротное кирпичное здание в два этажа, с выкрашенными в яркий цвет оконными рамами, крутым крыльцом, колоннами, поддерживающими мощный козырек и бодрым полу стертым лозунгом под самой крышей «Пионер — всем пример!»

— Пришли, — сказала я, хотя подружки и без меня это поняли.

— Ну-с, — бодро молвила Сонька, оглядывая площадку перед столовой. — Где потенциальные женихи?

Мы пожали плечами и тоже уставились на группу толкущихся у крыльца людей. Надо отметить, народу было не так уж и много, человек 40. В основном, свои. Только у самой двери кучковалась компашка незнакомых мужиков, в количестве 4 штук.

— А где обещанные биатлонисты? — недовольно буркнула Сонька, щурясь на многоцветную толпу.

— Не приехали еще. Наверное.

— Зато банкиры приперлись, — объявила Ксюша, кивнув на незнакомцев в авангарде. — Смотрите.

Мы посмотрели и прыснули, потому что вся четверка дружно вынула свои мобильники, потыкала на кнопки, после чего тупо на них воззрилась.

— Не берут здесь телефоны. Вышка далеко, — звонко и громко, чтобы ее услышали, сказала Сонька. А после того, как мужики синхронно обернулись, она кокетливо улыбнулась и тряхнула помпоном. — Здрасьте.

Банкиры кивнули и расплылись в улыбках. Мы ответили тем же. Тут в рядах нихлоросвких дам раздалось шипение: «Вечно это Володарская выставляется, специально на автобус опоздала, чтобы к себе внимание привлечь!». Я фыркнула и с гордой миной врезалась в толпу.

О! Да тут одни знакомые физиономии. Вот Серега стоит, наш программист. Худенький, маленький, но с таким огроменным уровнем мужского гормона в организме, что, даже свежевыбритый, он поражает всех своей синеватой щетинистостью. Вот два неразлучных друга — Лева Блохин и Юра Зорин. Оба огромные, лохматые, холостые и до неприличия чудаковытые. Первый, блондин, с широченными плечами и руками грузчика, трудится научным сотрудником в лаборатории, а второй, необъятный, кудреватый брюнет с лопатообразной бородой, числится программистом в нашем отделе. Блохина природа наградила ангельским терпение, добродушием и нежным характером (именно таким, какой бы понравился моему Геркулесову), а Зорина блестящим умом и луженой глоткой. Этот шарообразный компьютерщик вечно исполнял оперные арии, даже когда его об этом не просили: например, сидя на унитазе, он неизменно громко (что слышно было даже в женском туалете) выводил «Что наша жизнь — игра!».

Рядышком, опустившись костлявым задком на свой баул, коротал время Суслик — Миша Суслов, трижды разведенный инженер. Он был очень активным — ездил на все тур слеты, соревнования, концерты художественной самодеятельности — надеясь, найти-таки свою половину. Совсем по другой причине прибыли на турбазу мои коллеги Санин с Маниным (два закадычных друга, почти брата), это примеривались, что бы украсть. У них дня не проходила без экспорпреации государственного имущества. А вот скучающий неподалеку Сеня Уткин, по кличке Тю-тю, никогда ничего не крал, он был патологически честным. К тому же добрым, умным и красивым. У Сени был один недостаток — он никак не мог решить к какому полу он относится: к мужскому или женскому. На работе он ходил мужик-мужиком: синяя роба, грубые ботинки, волосы в хвост, в зубах сигарета, а вместо аромата парфюмерии стойкий запах канализации (что не удивительно — Тю-тю работал сантехником). Но стоило рабочему дню закончиться, как Сеня преображался. Вместо спецовки — юбочка из бархата, на ногах лодочки, волосы по плечам, губки куриной гузкой и в перламутре. И весь, с ног до головы, облит духами «Хьюго вуман».

Пройдя дальше, я заметила «святую троицу». Состояла триада из дам разного возраста, комплекции, характера, которых объединяло одно — все они были старыми девами. Носили они свое нелестное звание с большим достоинством, но так сильно старались его не уронить, что всем было ясно — страдают, бедняжки. Самой старшей из них, Галине Ивановне, начальнице Патентного бюро и оголтелой коммунистке, было года 52-53, но, не смотря на возраст, энергия в ней била через край, питая ее коренастую, ширококостную фигуру, молодым задором. Вторая — Ниночка — не смотря на уменьшительный суффикс, приближалась уже к критическому сороковнику. Одевалась она безвкусно-ярко, красила губы морковной помадой, носила огромные очки-бабочки и богатый парик «грива льва». Вот и теперь из-под ее пуховой шали выбивалась пышная кудрявая челка.

Третьей, примкнувшей к троице совсем недавно, железобетонной холостячкой была довольно молодая (32-33) бухгалтерша Изольда. Но ее сравнительно юный возраст с лихвой компенсировался ее заскоками — так что самой закоренелой «старой девой» я бы назвала скорее ее, нежели Галину Ивановну. И дело даже не во внешности, хотя и внешность отвечала всем требованиям «синего чулка» (анемичная костлявая ужасно подстриженную бабешка в юбке до полу), а в том, что Изольда только тем и занималась, что ходила по экстрасенсам, гадателям и прочим шаманам. Между походами посещала гомеопата и астролога, вечерами писала длинные, нескладные стихи, учила по самоучителю японский, раскладывала пасьянсы и стучала в стену своей соседке, любительницы выпить-погулять (как я думаю из зависти).

— Что это за зоопарк? — спросила у меня Ксюша и недвусмысленно кивнула в сторону «святой троицы».

— Последний оплот нравственности и чистоты.

— О-о! — Ксюша с брезгливым сожалением покосилась на кудри Ниночки. — Старые девы, понятно.

Тут от толпы отделился Лева Блохин, он, видимо, только что нас заметил, и тут же поспешил выразить мне свое почтение. Дело в том, что он безнадежно в меня влюблен вот уже несколько лет.

— Леля! — радостно воскликнул он и затряс мою руку с таким пылом, что чуть ее не оторвал. — Как я рад… видеть… лицезреть… так сказать Ты с кем?

— С подругами, — ответила я, насилу выдернув свою изящную тонкопалую ладошку из его мощной пятерни. — Познакомься, Ксюша, Соня.

Представляя подруг, я имела тайный умысел. Я размечталась, что Лева, увидев перед собой вместо одной красавицы (меня) сразу трех, растеряется и перевлюбится. Например, в Ксюшу. Она ему и по росту больше подходит. Но не тут-то было. На девчонок он даже не взглянул, похоже, очень обрадовался, что я без Геркулесова. Зато на имя Соня прореагировал его друг Зорин. С гиканьем и радостным гудением он рванул в нашу сторону.

— Сонечка, вы ли это?

Сонька испуганно попятилась. Она знала Юрку. Он когда-то за ней пытался ухаживать, но она, обозвав его, естественно, за глаза, «поющим бочонком», на ухаживания не прореагировала.

— Сонечка, какая радость! Вы здесь! Как долго я вас не видел!

— Угу. Угу. — Угукала Сонька растеряно — она не ожидала от судьбы такой подлянки. Мало того, биатлонистов не привезли, так тут еще Зорин со своей вновь вспыхнувшей страстью.

— Давайте столик в столовой возьмем на шестерых, — предложил Лева, счастливый и торжественный. — Будем кушать вместе.

— А вам на двоих три стула что ли надо? — насмешливо спросила Ксюша — похоже, ее эта ситуация веселила.

— Шутите, да? — гоготнул Зорин.

— Кто шестой? — строго спросила Ксюша.

— Серега, — мигнув, доложил Зорин.

И только после его слов мы заметили, что за широкой, нет, широченной, спиной Юрки вот уже несколько минут стоит программист Сереженька. Стоит, сопит и пускает слюни, глядя (запрокинув голову, между прочим) на Ксюшино лицо.

— Ну-у, — засмеялась я. — Теперь у каждой по кавалеру.

— К-хе. — Ксюша почесала нос. — Мой-то мелковат.

— Давай меняться, — быстро нашлась Сонька.

— Пожалуй… Не стоит. Мой безобиднее.

Мы уже привыкли, что, появляясь вместе, привлекаем всеобщее мужское внимание. И дело не в том, что мы писаные красавицы, нет, мы самые обычные привлекательные девушки, с маленькими изъянами (у меня нос картошкой, у Соньки глаза глубоко посажены, у Ксюши уши торчат), просто каждая из нас хорошо по-своему. Ксюша: стройная, длинноногая красавица скандинавского типа, ростом под 180 — мечта низкорослых, полноватых и богатых. Я: пониже, но с формами (высокая грудь, крутые бедра, тонкая талия), с темными восточными глазами и большим полным ртом — мечта сексуально озабоченных, только что освободившихся и престарелых. Наконец, Сонька — миниатюрная, хорошенькая, с ямочками на щеках и вечным румянцем — эта просто мечта.

— И все блондинки, — чуть слышно проскулил Серега, глядя на нас.

Мы вновь хихикнули. Ни одна из нас натуральной блондинкой не была. Ближе всех к излюбленной джентльменами масти приближалась Ксюша со своими пепельными волосами, Соньку природа наградила средне русыми косами, я же всю сознательную жизнь была очень темной шатенкой, перекрасившись в блонд только два года назад. И не пожалела. Мне, девушке начитанной, много мыслящей, с лицом, обезображенным интеллектом, не хватала чуточки легкомыслия, кокетства во взоре. Темные длинные волосы меня делали серьезнее, интеллектуальнее и старше. Но стоило мне перекраситься, как из строгой, холодновато-красивой брюнетки я превратилась в озорную, легкую блондиночку. И если раньше меня обзывали «заумной выскочкой», то теперь часто кличут «глупышкой». А однажды мой очередной поклонник, увидев меня с книжкой в руках, очень искренне удивился и недоуменно спросил «А вы еще и читать умеете?». Вот так…

— Как поживает твой Арнольд? — спросил елейным голоском Зорин, который буквально втиснулся между мной и Сонькой, дабы ухватить нас под руки.

Я буркнула, что нормально. Хотя было все совсем наоборот.

Поясняю. Арнольд — это мой дорогой, уважаемый, любимый кусок металлолома, который называется компьютером только из сострадания.

Имя я ему дала сразу, как он попал ко мне в руки. Я всем любимым предметам даю имена. Например, мой сотовый телефон «Сименс» зовется Сенечкой, магнитофон «Панасоник» — Панасом, телек «Шарп» — Шуриком. А компьютер я нарекла Арнольдом, в честь самого чумового артиста-культуриста планеты. Почему именно Арнольдом? Не знаю. Наверное, некстати вспомнила мультяшного капитана Врунгеля и его песню «как вы яхту назовете, так она и поплывет». Вот, думаю, назову свою железяку в честь Шварца, и будет она работать: четко, быстро, результативно… Как Терминатор или Конан. Но…

Капризничать мой драндулет начал сразу: то ему места на диске не хватает, то мышь не определяется, то монитор мигает, как ненормальный, а уж когда он перегревался, начинался полный хаос… Самое же главное, что все неполадки до поры устранялись просто — шмяк кулаком по корпусу, он помигает возмущенно и вновь работает. Но, попривыкнув к ударам судьбы, Арнольд перестал подчиняться грубой силе, и просто игнорировал мои хуки. В итоге — разбитый кулак, прогнутый корпус, издерганные соседи и надменно безмолвствующий компьютер с непроницаемо черным монитором.

Так мы и живем с Арнольдом уже два года. Деремся, ссоримся, мстим друг другу. Но выбросить его мне почему-то жалко. Как говорит Геркулесов из-за скрытого мазохизма. Я же думаю, что я просто к нему прикипела. Как прикипают к домашним животным. Ведь вы не выбросите слепого старого кота, прожившего в вашем доме 10 лет? Вот и я так.

Тем более, Арнольд не дает мне расслабиться. Только возомнишь, что у тебя все в жизни под контролем, как бац — драндулет угробит несколько файлов без всякой надежды на восстановление. Или дискету с важной информацией запортит. Потом, всегда есть чем заняться: то разобрать, чтобы деталь какую заменить, то собрать, то мышь спиртом протереть (Арнольд, как заправский пьяница требует протирки раз в неделю), а то и вовсе в морозилку положить — любит он в разгар лета полежать в холодильнике.

О моем противоборстве с Арнольдом знает весь отдел. Кто-то сочувствует, кто-то подтрунивает, а кто-то и откровенно издевается. Особенно преуспели в издевательстве наши мужики, в частности компьютерный маньяк Зорин, и еще не маньяк, но уже подсевший на квесты Серега. Серега, правда, скорее подкалывает — часто, но беззлобно обзывает Арнольда «рухлядью, хламом, дурной железкой», видимо боится нарваться на ответный удар (у самого дома стоит машина чуть помощнее моей), а вот Юрка… Этот считает себя непризнанным гением программирования, хакером, крэкером, вирмейкером (1-ый взломщик сетей, 2-ой программ, 3-тьи засылают в ваши компьютеры вирусы), причем, в одном, самом наикрутейшем флаконе. На его взгляд, на месте Била Гейтса должен быть он — Юра Зорина, Великий и Ужасный, потому что трон компьютерного короля наглый американец занял не по праву.

Все время, что я знаю Зорина, а это без малого 4 года, он находится в постоянном поиске новоротов для своего «Пентиума-4». И сам «четвертый» появился у него еще тогда, когда о них в нашем городе только начали мечтать. И жидкокристаллический монитор за 700 баксов я впервые увидела у него дома. Даже оптическая мышь, которая до недавнего времени была диковиной, у Зорина появилась давным-давно.

И все бы ничего, пусть себе тешиться, если зарплата позволяет, но беда в том, что на все остальное ему денег жалко, по этому ходит он в одной и той же клетчатой рубашке, в засаленных на попе штанах, драных ботинках, плаще эпохи Брежнева (пелерина, погончики, поясок на пряжке). Ест китайскую лапшу, сушки, уцененные побитые яблоки, а чаще всего побирается по отделу, выклянчивая у сослуживцев то конфетку, то пряник, то сосиску. Так пропитавшись на халяву всю неделю, он в пятницу после работы бежит в компьютерный салон и на сэкономленные деньги приобретает еще какую-нибудь примочку для ПК.

Теперь представляете, какими эпитетами он награждает моего Арнольда, когда я начинаю спрашивать у него совета по его починке? А уж как он обзывает меня, глупую курицу, долдонку, душительницу технического прогресса…

— Лель, — вновь завилял хвостом Зорин. — Я слышал у тебя зверь сдох.

— Ну.

— Ты его, говорят, похоронила и другого ищешь…

— Устарелые сведения, Юрасик. Другого я уже купила.

— Жаль. Деньги потратила. Я бы тебе своего отдал.

Я хмыкнула. Вот разошелся! Обычно у него снега зимой не допросишься, а тут расщедрился. С чего бы это?

— Лель, — не унимался Юрка. — А мама тебе новая не нужна?

— Нет. Мне и старая подходит.

— Да она же полу дохлая… — скривился он. — Надо бы новую. Могу свою отдать…

Подслушивающая этот разговор Галина Ивановна чуть в снег не ухнула от возмущения. Видимо, посчитала, что мы родителями решили поменяться. И домашними животными до кучи, причем мертвыми. На самом же деле этот бредовый (на взгляд непосвященных) разговор содержал массу смысла, а именно: Зорин узнал, что у меня сломалась компьютерная мышь, и предлагал свою старую, когда же я отказалась, принялся навяливать мне новую материнскую плату взамен моей почти негодной старой.

Я отвергла щедрый подарок Зорина, как и самого Зорина — отойдя от него на безопасное расстояние. Но спокойно постоять мне не дали — с другого фланга на меня начал наступать Серега.

— Лелечека, — ласково замурлыкал он. — Тебе Клава кривая не нужна?

Галина Ивановна, хоть и опупевшая, но, как и прежде, бдительная, придвинулась к нам вплотную. Она подобралась, насторожилась, развесила уши, (честное слово, они даже из-под шапки начали вываливаться), замерла. Ну чистая борзая, заслушавшая звуки охотничьего рога.

— А, Лель? — не унимался Серега, хоть я и проигнорировала его реплику. — А то могу подарить.

Галина Ивановна даже на носочки встала, чтобы ничего не пропустить. Еще бы! Теперь мне не только новую родительницу, но и какую-то косоглазую мадаму предлагают. Ей было невдомек, что «кривой Клавой» называют искривленную вот так ~ клавиатуру, которая была писком компьютерной моды года 3 назад. Тогда, помниться, все их накупили, польстившись на необычный дизайн, пока не скумекали, что ничего, кроме «понтов», в этой «Клаве» нет. Обычной прямоугольной пользоваться гораздо сподручнее…

— Мне, Серый, ничего не надо, — отбрила я дарителя. — А свою Клаву засунь, знаешь куда? И вообще, чего это вы так разошлись?

— Кто это вы?

— Ты и Зорин. Только Юрка пощедрее тебя будет, он мне «маму» предложил.

— Лель, была бы у меня… я бы… — он начал покашливать, потом подмигивать, затем, хихикать и, наконец, родил. — Если ты за меня словечко замолвишь… Ну намекнешь там… Кхе… Ксюше, что я парень что надо: горячий, умный и все такое… я и «маму» тебе достану. И папу, и кого хочешь.

— Знаешь что, Серый, иди ты вместе с Зориным… подальше! Нашли сутенера! Чтобы я подругу на паршивую микросхему выменяла… Уйди!

— Да я со всем уважением, — залепетал Серега и покраснел.

Я отмахнулась от него — типа, катись вместе со своим уважением. Он укатился. Но свято место пусто не бывает. На смену наглому Сержику прискакал робкий Суслик. Он долго мялся, вздыхал, косил на меня своим рыжим глазом, пока не решился:

— Познакомь меня со своими подругами, — выпалил он на одном дыхании.

— С обеими?

Он призадумался. Нахмурил жидкие брови, закусил губу — одним словом, производил мысленные расчеты. Не забывая при этом сверлить взглядом моих подружек. Наконец, принял решение.

— Давай с одной. Двоих я не потяну.

Я удивленно на него уставилась. Что он имеет ввиду?

— Я в смысле по деньгам… — заметив мое замешательство, выпалил Суслик. — Их же угощать надо. А у меня элементы.

Я хохотнула. Вот жмот! Сам недавно хвалился, что денег полно: зарплата, калым, дивиденды с банковского вклада, а как девушку угостить — сразу элементы вспомнил.

— И с какой именно?

Суслик опять задумался. И вновь впился глазами в лица подруг. Я же с некоторой иронией разглядывала его конопатую физиономию. Надо же было богу создать эдакое чудо-юдо. Вроде, ничего в лице Суслова не было отталкивающего, обычное среднерусское лицо, немного бледноватое, не слишком выразительное, но в меру. Черты я бы вообще назвала приятными: нос прямой, хоть и длинноватый, губы средние, глаза хорошей формы… И все бы эти черты могли смотреться привлекательно, если бы не находились на таком близком расстоянии друг от друга. Создавалось впечатление, что творец набросал на лицо глаза, рот, нос, брови, а расставить их по местам забыл. Вот и кучковались они в центре, как приклеенные, оставляя остальную часть физиономии на растерзание веснушкам. А веснушки были везде! На длинном носу, на остром подбородке, на оттопыренных ушах и припухших веках…

Нет, Мишаня, — мысленно пробормотала я, — у тебя не единого шанса!

— Мне больше высокая нравится, — после затяжной паузы выдал он.

— Она же тебя на пол головы выше.

— Ну и что? Моя вторая жена была 195. Она тренер по баскетболу, — он опять замер. Опять уставился на хихикающих в сторонке подруг. — Хотя маленькая тоже красивая. И ямочки у нее миленькие… А можно я подумаю? — с надеждой спросил он.

Едва сдержав смех, я ответила, что можно. Он удовлетворенно кивнул и отошел к своему баулу. Я же вернулась к своим подругам.

Тем временем, на крыльцо вышла начальница турбазы и начала раздавать ключи от комнат. Наши женихи подобрались, растопырили уши и, приоткрыв от напряжения рты, стали вслушиваться, не поселили ли их рядом с нами.

— Володарская, комната 6, — выкрикнул начальник в толпу.

— Хорошо, — сказала я, поворачиваясь к подругам. — Первый этаж, лыжи высоко не таскать. И от фойе далеко, шума не слышно.

— И аккурат напротив моей комнаты! — услышали мы за спиной бодрый мужской голос.

Мы обернулись. Рядом с фонарным столбом, привалившись к нему широкой спиной, стоял Антошка Симаков, наш инструктор по физкультуре (только не спрашивайте, зачем в НИИ нужна эта штатная единица — не знаю). Антону было лет 50, или чуть больше, но выглядел он, не смотря на намечающиеся животик и плешь, очень даже ничего, лет так на 45. Не знаю, в чем была причина такой хорошей сохранности: то ли в необременительной работе, не требующей от Симакова ни физических, ни умственных затрат, то ли в его любвеобильности (хлопал по попкам и спинкам всех без разбору, даже Галину Ивановну), то ли в генах, но факт есть факт — Антон в свой полтинник выглядел молодцом-огурцом.

— И кто это у нас тут приехал? — сдвинув шапочку на затылок, он осмотрел с ног до головы моих подружек. — Ай, молодец, Лелечка. Каких красавиц привезла.

— Есть, да не про твою честь! — взбеленился Зорин. — Иди отсюда, Дон Жуан недоделанный. — И он ткнул Антошку в живот своим брюхом. Антошка покачнулся, но устоял. После чего посчитал нужным убраться, однако на прощание подмигнул и промурлыкал:

— Девчонки, заходите в гости. Я живу с Петюней и Витей. Так что будет не скучно. Коньячку попьем, я вам массаж сделаю.

— У них уже есть компания, — угрюмо буркнул Сереженька.

— Лже-Басков, раскормленный до размера сумоиста, сушеный Шварцнеггер и гибрид Гадзилы с гоблином. Чудо, а не компашка! — провозгласил Антошка, предварительно отойдя на безопасное расстояние. Потом поклонился и с достоинством нас покинул.

«Лже-Басков», то есть Зорин, побагровел и бросился, было, за обидчиком, но во время одумался, понял, что энергичного, жилистого Симакова ни за что не догонит. По этому он лишь презрительно фыркнул, откинул с лица нечесаные кудри, и процедил:

— Дэ-э-эбил.

Все согласно закивали, даже я, мне не очень нравится, когда при мне кого-то сознательно «опускают», хотя, если уж начистоту, характеристики своим соперникам Антошка дал наиточнейшие. Особенно мне понравился «сушеный Шварцнеггер», но и «Гадзила с гоблином» тоже ничего, очень тонко, мне так же всегда казалось, что Левка смахивает на гоблина — огромные уши, вислая губы, грушевидный нос. Только наш уродец в отличие от литературного прототипа имел очень ранимый, добродушно-наивный вид.

Я мило улыбнулась «мутантам», чтобы не очень расстраивались, похлопала сумоиста Зорина по пухлому плечу, и, скомандовав девчонкам «двинули», повела их к корпусу.

ЧЕЛОВЕК бесшумно шел по коридору, то и дело оглядываясь. Ему не хотелось, чтобы хоть кто-то заметил его передвижений. ЧЕЛОВЕК таился. Таился до поры. Ведь если кто заподозрит, что он задумал убийство, ему помешают. И тогда все, о чем он так долго мечтал, не осуществиться.

Но потом, когда свершиться месть — будет все равно, пусть знают. Пусть проклинают. Пусть ненавидят. И удивляются!

ЧЕЛОВЕК с опаской вышел из-за угла. Огляделся. Никого нет. Все разбрелись по комнатам. Это хорошо. Значит, он может осуществить первую часть плана.