Волков СергейВеликое Лихо

Сергей ВОЛКОВ

Великое Лихо

Роман в двух книгах

Моим родителям

с благодарностью...

АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ИЛИ

"ПОЧЕМУ Я РЕШИЛ НАПИСАТЬ ЭТУ КНИГУ"

Фэнтези увлекало меня давно, практически с того момента, как впервые довелось самостоятельно прочесть более-менее объемную книгу. Тут я явно не одинок - миллионы тогда ещё советских мальчишек и девчонок "болели" тем же, предпочитая захватывающие приключения фантастических героев в выдуманных мирах безголовым всадникам Майн Рида и гениальным профессорам Жюля Верна.

Но вот беда - в те годы фэнтези у нас по какой-то необъяснимой причине считалось чуждой, вредной, и даже опасной литературой. Приходилось довольствоваться малым - "Трудно быть богом" Стругацких, кое-что из Кира Булычева, совсем уж детские романы Анатолия Волкова о приключениях Элли в Волшебной стране, а также хотя бы чуть-чуть похожие на фэнтези книги Вальтера Скотта, Джонатана Свифта и Мэри Стюарт.

Однако у всех нас (поклонников жанра) почему-то жила в сердцах непоколебимая уверенность - существуют где-то захватывающие романы, населенные отважными героями, ужасными чудовищами, магическими превращениями, драматическими коллизиями и т.д., и т.п.

"Железный занавес" меж тем трещал по всем швам, и вот в один действительно прекрасный день каким-то образом, видимо, через дыры от отлетевших заклепок, в нашу Страну Советов занесло Толкиеновского "Хоббита". Это было что-то! Хорошо помню, как взрослые люди, "доценты с кандидатами", в курилках восторженно обсуждали совершенно детскую, по сути, книгу, охали и ахали: "Вот, оказывается, какие на самом деле эльфы! А гномы! А эти... как их... гоблины! Ух ты!"

Как писали в титрах старых фильмов - прошло время. Занавес рухнул, и к нам широким потоком хлынули настоящие сокровища. Муркок и Желязны, Урсула Ле Гуин и Фармер, Саймак и конечно же САМ, Дж. Р. Р., "Великий и Непревзойденный".

А следом за мастерами и корифеями шли, сплотив ряды, шеренги подражателей, и было их так много, что устав от перечитывания быстро набивших оскомину историй о колдунах и магах, о драконах и королях, кое-кто из наших соотечественников теперь уже по Новой России сам взялся за перо.

Так мы узнали "русского Толкиена" Перумова и "русскую Ле Гуин" Семенову. За ними, как и в западном случае, шли подражатели, эффектно оттенившие первые книги двух теперь уже мэтров "русского фэнтези".

Омут оказался отнюдь не бездонным, количество стекляшек в колейдоскопе - ограниченным, и вскоре наиболее мыслящие и неудовлетворенные взялись за разработку новых жил. Появилось "скандинавское фэнтези", "азиатское фэнтези", "постмодерн-фэнтези", "фэнтези абсурда". Возник даже своеобразный поджанр "техно-фэнтези", где колдунов усадили в боевые рубки межзвездных крейсеров, а отважные рыцари вместо мечей пользовались лазерами.

Выбор ныне стал настолько велик, что даже самый притязательный читатель просто обязан вздохнуть с облегчением: "Свершилось! Теперь читай не хочу!".

А вот не хочу! Не хочу потому, что в первую очередь запретить клонирование надо было не в биологии, а в литературе! И тогда мы не получили бы такого количества "литподелок", лишь формой похожих на оригиналы, а начинкой... А начинки там нет, нет и быть не может, потому что ничто не стоит за плечами бесчисленного множества героев и антигероев современного "фэнтези", они не имеют корней, фольклорных истоков, и романы, в которых им приходится "геройствовать", похожи на конструкторы типа старосоветских детских наборов "Сделай сам".

Туповатое, но эффектное изобретение "Заокраинного Запада", стиль "Экшн", сперва заползший в детективы, ныне вольготно обосновался и в "фэнтези". Главное - вперед, главное - с мечом и магией, главное - зло будет наказано! И неотвратимый, как контрольный выстрел в голову, "хэппи энд".

Надоело! Но зато - хорошо продается... Или уже - продавалось, ибо все синтетическое приедается слишком быстро?

Мысль написать роман, основанный на славянском историческом и фольклорном материале, впервые посетила меня едва ли не в начале девяностых. И вот с тех пор, потихоньку-помаленьку, начали собираться, вроде бы и сами собой, знания и сведения, выстраиваться сюжет, возникать герои и их окружение.

"Великое Лихо" можно назвать "славянским фэнтези", хотя повествуется в романе о тех временах, когда и слова такого - "славяне" - не было. Но жили "праславяне", которых я взял смелость назвать "родами", жило множество других народов, далеких предков народов ныне живущих.

А вот Земля было иной, другими были её контуры и природа, и это подтверждается археологическими и геологическими данными.

Первые люди появились на нашей планете около трех (а то и девяти, согласно последним данным!) миллионов лет назад. Порядка четырнадцати тысяч лет назад люди научились строить дома, освоили металлы - медь, бронзу, серебро, приручили лошадь, корову, козу и курицу. Это известно из любого учебника истории. А вот дальше начинается обширная лакуна, и лишь в конце пятого тысячелетия до нашей эры появляются сведения о древнейших поселениях в Месопатамии. Что же было между этими двумя датами?

Озаботившись решением данной проблемы, перелопатив гору книг, я так и не нашел ответа на заинтересовавший меня вопрос. Единственное, в чем сходились мифологии практически всех без исключения народов мира - где-то в интересующим меня временном промежутке произошел некий всепланетный катаклизм, жуткая катастрофа, чаще всего именуемый "всемирным потопом". О том же говорят и исследования специалистов совсем другой науки - геологии, по данным которой около девяти тысяч лет назад уровень Мирового Океана неожиданно повысился на 85 метров, и очертания материков изменились, приобретя современные формы...

Минимум фактов, максимум гипотез. И безграничное поле для фантазии. И я начал фантазировать, а точнее - "фэнтезировать"...

Несколько слов о лексике. Писать роман о праславянах на старославянском языке было бы довольно рисковано - кроме нескольких сотен специалистов его вряд ли кто-нибудь смог бы прочесть, но, с другой стороны, писать "Великое Лихо" на современном, общеупотребительном языке тоже довольно тупо (Только представьте фразу типа: "Взял боец с лавки плетеный из металлических колец доспех, называемый кольчугой, и идеально подогнал его по своей мускулистой фигуре"!).

Поэтому и пришлось стилизоваться под старину, изобретать какие-то неизвестные ранее лингвистические конструкции, применять диалектизы... Это я к тому, что если некоторые слова будут непонятными или вовсе незнакомыми - заранее прошу прощения, но придется покопаться в разной литературе, в Словаре Даля, к примеру, и т.д.

В общем, в одно серое мартовское утро, неожиданно для себя самого я вдруг отложил наполовину написанный заказной детектив "а-ля нова рюс", что-то типа "Смерть ещё подождет", уселся перед компьютером и "наклекал": "На плоской вершине высокой, сложенной из дикого серого камня квадратной башни..."

Увлекательного (простите за штамп) вам чтения!

ПРЕЛЮДИЯ

Как же мир не распадется,

1Если он возник случайно?

Как же он не содрогнется,

Если в нем начало - тайна?

..........................

Мы от всех путей далеки,

Мы везде найдем печали.

Мы - запутанные строки,

Раздробленные скрижали.

Константин Бальмонт.

К Великой Истине всегда

Ведет одна дорога.

Её начало - у порога,

Но где кончается она?..

На плоской вершине высокой, сложенной из дикого серого камня квадратной башни, что притулилась над подрубающей с востока Серединный хребет пропастью, одиноко стоял человек в просторном синем плаще.

Человек был стар, очень стар. Из-под черной кожаной шапочки на его голове выбивались длинные волосы цвета вершинных снегов, и ночной ветер гремел деревянными, бронзовыми, костяными и каменными амулетами, фигурками людей, нелюдей и животных, вплетенных в белоснежные пряди.

Нижнюю часть лица старца скрывала окладистая седая борода, доходящая почти до пояса, и лишь нос, форме которого позавидовали бы орлы Ледяного хребта, выдавался вперед, придавая всему облику хищное, но не злое, грозное, но не опасное выражение.

Не борода, не нос и не амулеты в седых прядях отличали этого странного человека от других. Глаза, пронзительные и глубокие, в горе - черные, как смоль, в гневе - горящие, словно два факела, а в минуты радости неожиданно голубые, чистые и добрые, именно по этим глазам узнавали в Ар-Зуме того, чье обличие могло измениться столь быстро, что и взмаха ресницы не хватит уследить...

Вед, мудрейший маг и ученый муж всего Загорья, земель родов и страны Ом, да чего уж там, всех стран Великого Хода, стоял в полночной час на вершине своего жилища, древней Звездной Башни, и смотрел, не отрываясь, в раскинувшуюся над ним аспидно-черную, бездонную пропасть, усеянную мириадами холодных, равнодушных огоньков, так похожих на призрачные болотные огни в черных лесах злобных беров...

Повсюду внизу, в пригорных долинах, мирно спали селения аров, и лишь Неугасимые Огни на вершинах далеких Сторожевых Столпов, еле-еле различимых отсюда, говорили о том, что в мире есть ещё что-то живое...

Вед шевелил губами, узловатые старческие пальцы складывались в таинственные фигуры, заплетали пряди бороды в немыслимые, пятерные и семерные, косички, щелкали и хрустели, а пытливые глаза всматривались в мертвые звезды, всматривались, чтобы разглядеть среди множества мертвых одну - живую, и грозную!

И наконец Вед нашел: чуть правее семи звезд, образующих созвездие Топора Бо, возле звезды не рожденных и не похороненных, зловещего Сагуба, виднелась едва заметная даже в безлунную ночь звездочка - сереющее пятнышко, точечка на угольном небесном своде...

Глухой стон вырвался из груди старика. Узловатые пальцы рванули синий плащ, седая голова поникла, и даже ночной ветер перестал звенеть амулетами, в страхе утих, дабы не мешать горю человека. Горю от знания...

Так продолжалось недолго. Вот Вед стряхнул с себя оцепенение, присел на каменную тумбу, и склонился к плоской крыше башни. Тут, защищенная от ветра невысоким каменным бортиком, горела масляная бронзовая лампа, и свет её мечущегося пламени выхватывал из темноты то острый профиль Веда, то потемневшие шрамы на его груди, сплетавшиеся в причудливые узоры - не мало боли должен принять человек на своею душу, чтобы тело его покрылось вот такими вечными оберегами...

Еще пламя осветило знаки, что чертил Вед длинным изящным жезликом из кости редкого зверя индра на тонком слое голубовато-белой соли, покрывавшей крышу Звездной башни.

Вед считал и пересчитывал, считал снова, затирая старые знаки, и боялся поверить в точность своих расчетов. Но не зря долгие годы создавал он прихотливую и мудреную магию, магию чисел, которую когда-нибудь, возможно, нарекут его именем. И именно она, эта магия чисел, лучше и точнее хрустального шара, серебряной чаши, внутренностей умершего в утробе матери младенца или пламени над костром из костей дива подсказывала Веду - то, чего он так опасается, все же свершится!

КНИГА ПЕРВАЯ.

СЛУГИ КАРАЮЩЕГО ОГНЯ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ЗВЕЗДНАЯ БАШНЯ.

Глава Первая.

Гонец.

"Дорога эта стара, как сама земля, по которой она пролегла. И дорогой-то её назвать можно лишь потому, что по ней издавна двигаются люди. И нелюди...

Широкая, кочковатая, в добрый десяток шагов шириной, вьется она по землям разных племен, беря свое начало в необозримой дали, у берегов теплых Южных морей, где белые чайки кричат над зелеными волнами, а по отрогам поросших дикими оливами гор бродят козьи стада и необузданные, кровожадные лихи.

Дорога раздваивается и расстраивается, словно водный поток, и притоки её разбегаются по окрестным землям, соединяя меж собой селения разных народов, что живут по берегам моря.

В Великой степи пути вновь сливаются в один, и ведет он на полночь, к дремучим лесам и полноводным рекам, минуя стороной негостеприимные гористые земли белых цогов, что видят ночью лучше, чем днем, и любят человеческую кровь больше, чем воду.

Через земли лесовиков-родов, через пустынное нагорье, именуемое Северными Буграми, на Север, на Север ведет дорога, туда, где стеной встают из утреннего тумана темно-зеленые ели, где потоки делаются холодными, как лед питающих их ледников, а люди - воинственные корья и дикие чуди - носят шкуры и не умеют плавить металл.

Достигнув гор, именуемых Великим Ледяным хребтом, дорога сворачивает и далее ведет на восход, и много-много дней пути странники видят по левую руку лишь сверкающие, словно алмазы, ледяные шапки на горных вершинах, по правую же руку всегда лежит дремучая, дикая и страшная чащоба - Черный лес. То земли беров, и горе путнику, если свернет он с пути или будет идти по нему ночью один, без мудрого спутника или быстрого коня...

Пройдя полмира, дорога упирается в Серединный хребет. Он не может сравниться с Ледяным по высоте своих пиков, но такой же непроходимый, и лишь в одном месте, через перевал, не зря именуемый Перевалом Скелетов, можно минуть Серединный хребет и попасть в богатые Загорные земли, земли, где, как говаривают побывавшие там, и солнце ярче, и трава зеленее, и люди дивнее, чем мы с вами. И я, идя оттуда, подтверждаю - истинно так!

Перед Перевалом Скелетов отходит от большой дороги малая, и ведет она вдоль Серединного на полдень, к озеру Корвавой воды, в Великую Степь, что населена кочевыми вагасами, пасущими свои стада и молящимся Великой Кобылице. Но я туда не ходил, и более ничего о тех краях не ведаю...

Зато был я в Загорье, и скажу о нем: по Загорью, именуемому ещё Страной Ар-Зум, дорога идет дальше, на полудень, но забирая к восходу, дабы путники, идущие и едущие по ней, не попали в Голубые Пески Махадум, где нет жизни ни для зверя, ни для человека.

Между Страной Аров, а именно это означает слово "Ар-Зум", и местностью, где обитают люди языка Ом, лежит три луны пути в обход Голубых Песков и гор по местам глухим и диким. Страна Ом - самая северная из стран восхода, и далее дорога ведет уже по обжитым местам, а их без счета - и богатые земли Лури, и гористая страна Ор-х-гван, жители которой поклоняются странному богу, что в образе чудовища пожирает людей, и много других стран, чудных и диковенных, и все там, не как у нас - одежда, оружие, еда, и боги там тоже другие, чужие и непонятные.

На берегах большого моря, где волны не имеют цвета, а в воздухе висит туман от вечных дождей, дорога завершает своей бег, вновь рассыпаясь множеством троп, тропинок, дорожек, чтобы закончиться у порогов тростниковых хижин в глубинах диких лесов, или в каменных ущельях голубых, красных и черных гор.

Такова она, дорога, Великий Мировой Путь, или, говоря нашим языком, Великий Ход, что связывает воедино все обитаемые земли, а других земель нет и быть не может, ибо твердь конечна, как любое из её составляющих, будь то камень, песчинка или гора. Так говорят арские мудрецы, а значит, так и есть!

Много, очень много живет вдоль Хода людей, и ещё больше - нелюдей, а в стороны от Хода лежат земли дикие, и никому неизвестные.

Вы спросите меня, для чего Великий Ход и кто его сделал?

Я отвечу, но лишь на первый вопрос, ибо никто не делал Великий Ход, был он всегда, с тех пор, как солнце дало людям людово.

А нужен Ход, чтобы ходить по нему. Чтобы народы могли знать друг о друге, могли менять дары своей земли на дары земли соседей, и ещё - чтобы тот, кто захотел положить жизнь свою на то, чтобы узреть всю Землю, мог свершить задуманное.

Вы смотрите на лик Земли, начертанный на куске выделанной кожи, или сплетенный из цветных шнуров, или выбитый на камне, или сложенный из кучек разноцветного песка, и не можете понять - почему так прихотлив, так извилист и далек Великий Ход? Ведь можно было провести его от Южных морей и до морей Бесцветных короче...

Не можно. Не можно, ибо великой кровью, костями и потом дался каждый день пути Великого Хода, и те земли, в коих нет его рукавов, не должно посещаться человеком! В этом большая мудрость и великий труд предков наших, и их предков, и предков тех народов, что живут на Ходу, а более тут сказать нечего...

Начертал ту помощь странникам на языке родов писменами-глагами, дарованными им арами, волхв Шык, прозванный Костяная Игла, вид Земли сотворил Теша, прозванный Стуком, и было се завершено в этот день, после полудня, когда третья луна от начала года, бывшего четыре раза по десяти в жизни Буя Однорогова пятым, перевалила за половину..."

Старый Корч закончил читать, привычным движением короткой волосяной метелки смахнул дорожную пыль с выбитых в граните букв и начертанных линий, повернулся к Перевалу и поклонился чуть показавшемуся из голубой горной дымки густо-багровому диску встающего светила.

Начинался новый день, и Корча ждало множество неотложных дел. Сказать по правде, для многих он уже стал староват, теперь не под силу уже ему, как раньше, с молодецким хаканием развалить напополам лиственничную колоду одним ударом бронзового колуна, или перевернуть в одиночку на другой бок заколотого для постояльцев быка, чтобы содрать с него шкуру...

Да-а, годы берут свое. Вот уже и светлоликий Яр, Красное Солнышко, что по утрам выплывает из-за Серединного хребта, все больше напоминает колышашееся багровое пятно, а не четкий, ровный диск... Слабеет глаз, дрожат руки, и лишь разум старого Корча не желает стареть - не туманится память, не путаются мысли, и все так же остер он на язык, как и много лет назад, и все так же смекалист и быстр умом. Недаром и имя его - Корч, арами данное, то же значит: "Быстромысл".

Корч ещё раз поглядел на треугольную гранитную скалу, на одной из обтесанных граней которой Шык Костяная Игла и Стук, возвращаясь от аров в свои родские земли, выбили "Слово о Великом Ходе" и Чертеж Великого Хода.

Шык сделал надпись на родском, арскими буквами-глагами - сами же роды до письма не додумались, да и то сказать, они и о металле узнали благодаря арам. Дикий народ, лесовики-болотники, в чащах дремучих сидят, весной по полянам бревна с сучьями таскают, в борозды зерна овсяные да полбяные кидают, а к осени срывают колосья, молотят и перетирают ручными жерновами зерна в муку, делают жито, тем и кормятся, да ещё бортят диких пчел, охотнючуют, рыбалят по быстрым лесным рекам. Ну, и конечно грибы, ягоды, кореньё-зеленьё всякое...

Корч усмехнулся про себя. Вот она, старость. Чуть не каждый день теперь вспоминает он родные родские леса, родичей, родовичей и дальнюю родню свою. Вспоминает по-арски, и долго, очень долго вытаскивает из глубин памяти родные, родские слова.

Сколько же лет он прожил тут, в дне пути от Перевала Скелетов? По-родски Корч и сосчитать бы не смог - там ("Там! Вот опять! Там, они, у них... А сам-то тоже - оттуда!"), у родов, счет годам велся по летам, прожитым вожами всех родских племен. Умирал один вож - время менялось, и начиналось сызнова. И лишь самые мудрые волхвы помнили, сколько у родов было вожей, и могли счесть время, что роды прожили на этой земле.

Ары вели другой счет, отмеряя его от того дня, когда Великий Бо, бог сущего и не сущего, сотворил этот мир и аров в нем, а год считали не по лету, а по обороту солнца от весны до весны. Арскими годами Корч жил тут уже шесть раз по десятку, а по-родски - три десятины нынешнего вожа, Бора Крепкой Руки...

Корч не спеша вернулся во двор своего Дома, привычно окинул взором навес с сеном для скота, сарай, стойла, и сам Дом, из серого арского камня, под высокой корьевой крышей. Узкие окна-щели, с распахнутыми по летнему времени дубовыми ставнями, широкие двери с бронзовыми накладками, коновязь для спешных путников, каменное корыто-поилец - для лошадей, без которых человек медленен и слаб в пути.

Еще во дворе был колодезь - обложенное камнем устье, дубовый ворот, и крыша на четырех столбах, увенчанная деревянной личиной богини Ва, покровительницы вод.

В дальнем углу двора, у сараев, высился каменный идол Яра, светлого солнечного бога, помогающего всему живому. Идол был богато украшен ленточками, кожаными и меховыми ремнями, амулетами и оберегами, что вешали на него путники - чтобы защитил и помог в дороге.

Из Дома выскочила вагаска Ваят, жена младшего сына Корча, Птаха, выплеснула грязную воду из мытого чана, улыбнулась свекру и поспешила к колодезю - за свежей водой.

Дом просыпался - скрипели под ногами родни половицы, хлопали двери, гремела посуда. С заднего двора до слуха Корча долетел стук топора - кто-то из внуков, не иначе как старший, Выёк, взялся за рубку дров на весь долгий летний день.

Дров надо много - и воды согреть, чтобы было чем гостям-путникам смыть дорожную грязь и пыль, и похлебку сварить в большом медном котле, а потом ещё подогревать её весь день, дабы путники всегда могли горячего похлебать. И мясо жарить надо, и взвары готовить, и камни греть, чтобы потом, ночью, грели они комнаты гостей и родичей.

Прислушиваясь к стуку топора, Корч улыбнулся - старается Выёк, не за страх, за совесть. Со временем добрый хозяин из него выйдет...

А вот отца Выйка, белоголового Стахна, своего старшего сына, Корч не уберег. Да и то сказать - не по силам никому это было. Слишком гордым, слишком своенравным рос сын. Все - попрек, все - не так, как отец, словно видел он в Корче не батю родного, а врага...

Стахн сгинул в Черном лесу много лет назад, и никто не знает, какая судьба его постигла - угодил ли он в полон к берам, и пожрали его эти осквернители людских законов, или нежить лесная полакомилась человеческой душой.

Когда не вернулся Стахн, сильно горевал Корч - любил он непокорного сына, любил больше двух других сыновей, жалел и злился на себя за то, что не смог найти слова нужного, чтобы вразумить кровиночку...

Корч тряхнул головой, отгоняя печальные мысли. Человеку долго печалится негоже - печаль, она не сама приходит, её рогатый злыдень-иг нагоняет, и чуть поддашься, тут же криворожие михи с махами придут, под руки толкать станут, глаза отводить от дел, мешать, злить и ярить. А когда взъяриться человек без дела, тут-то анчута-поганец душу его и приберет к себе, чтобы на блюде, сплетенном из полос задубевшей человечьей кожи преподнести своему хозяину - не благому богу, властителю Пекла Ныю...

Корч вдруг понял, что думает по-родски, впервые за последние годы. Словно сломалось что-то внутри, потянуло в родные (Родные? И не жил там почти...) места. И тут Корч услыхал коня - перестук копыт и мелодичный звон бубенчика...

В ворота, едва не зацепив приоткрытую створку, влетел мохнатый арский конь-арпак, взмыленный, в клочьях пены, весь, до гривы, забрызганный дорожной грязью.

"Раз грязь, стало быть, с Перевала, в долине-то высохло все давно!", привычно отметил Корч, спеша на встречу первому сегодняшнему гостю.

Всадник, молодой меднокожий ар в белой островерхой шапке с бронзовым бубенцом, соскочил на землю, и потянул наладившегося было напиться скакуна в сторону - после такой скачки конь остыть должен, и лишь потом - пить.

Корч уже тащил приехавшему охапку сухого сена - вытереть коня. Ар молча начал стирать с мохнатой груди, спины и крупа пот и грязь, и пока не закончил, не заговорил. Так было заведено у него на родине - сперва конь, а уж потом все остальное. Останешься без коня - уже и не ар ты, а так, уродень ходячая, то ли сасс-пескун из Махадума, то ли джав кривоногий...

Наконец, конь был вытерт и укрыт теплой оленей шкурой. Ар повернулся к Корчу, поклонился ему и произнес, четко выговаривая слова, и чуть длиннее, чем другие народы, протягивая "р":

- От Будора, из клана Молневого Огня, гонца властителя Ар-Зума Бодана, привет тебе и уважение, Хозяин Корч!

- От Корча, хозяина и хранителя Дома у Великого Хода, привет и уважение тебе, Будор! - ответил Корч ритуальным приветствием аров: - Легка ли была твоя дорога? Не согласишься ли ты принять от меня угощение и помощь?

- Охотно! - переходя на простой язык, улыбнулся ар: - Дорога была легка, только на перевале на меня напал снежный демон, и я потратил все свои стрелы, отгоняя его! Не разживусь ли я у тебя десятком-другим?

Ар кивнул на пустой колчан-сад, где одиноко болтался лук со спущенной тетивой.

- Прошу в Дом, Будор, гонец Бодана! И стрелы, и пищу, и отдых ты получишь, как того велит уклад гостеприимства! - Корч чуть склонился перед гостем, пропуская его вперед, и не спеша пошел следом, кликнув по пути среднего сына, Груя - пусть коня накормит, напоит, копыта поглядит - не треснули ли...

В Доме, в большой горнице, под тяжелыми мореными балками, украшенными резьбой, усевшись за широченный дубовый стол, Будор достал из-за пояса широкий арский кинжал и как голодный волк, накинулся на принесенный ему Ваят олений окорок.

Пока гонец насыщался мясом, поспела похлебка, настоялся взвар, появились на столе глиняные мисы с лесной зеленью. Все это Будор умял в один миг, и лишь от ковша с хмельным медом отказался - он гонец, и туманить голову ему не можно.

Насытившись, Будор встал, поклонился столу - божьей ладони, Дому - на четыре угла, потом - хозяину, и лишь тогда спросил:

- Знаю я, Корч, что по законам нашим, которые ты чтишь, плату с гонца брать тебе невместно! Но я все же хочу отблагодарить тебя, о Хозяин, и посему говори положенные слова, а я отвечу тебе...

Корч приосанился, и поклонившись гостю, произнес:

- Спасибо тебе, Будор из клана Молниевого Огня, за то, что ты оказал мне честь, став гостем мои, за то, что отведал еды моей и питья, и хочу спросить - не пожелаешь ли ты одарить Хранителя Дома у Великого Хода, словом или делом?

Будор кивнул:

- Делом одарить тебя, Корч, не могу, ибо спешно прибыл сюда, и спешно удаляюсь из Дома твоего, но словом одарю, и слово мое будет тревожным! Знай же, что Великий Бодан, правитель аров, узнав от мудреца Веда о приближении страшной напасти из Звездной Бездны, послал меня по просьбе Веда в земли родов, к волхву Шыку, известному под прозванием Костяная Игла, дабы Шык немедля отправился в Ар-Зум. Это все, но от себя хочу добавить: черны вести мои, и готовься к плохому, Корч, идет что-то, чему нет названия, и это что-то угрожает не только арам или родам, или стране Ом, нет, угроза нависла над всеми странами Хода! Это все, более мне пока не ведомо!

Будор ещё раз поклонился хозяину, собравшимся в большой горнице домочадцам Корча, не оглядываясь, вышел во двор, и вскоре перестук копыт его коня затих вдали...

- Ну! Что рты разинули! Дела нет ни у кого, что ли? - заворчал на своих Корч, но воркотня его была больше для порядка - сыновья, внуки и невестки мигом разбежались - кто на кухню, кто нянчить малых, кто - к скотине, и вскоре Корч остался в горнице один.

Он присел к столу, сплел корявые натруженные пальцы и задумался:

"Вот и ары поняли, что в мире неладное творится! Что ж за беда такая идет? Черное поветрие Звизд наслал? Нет, Вед бы с ним быстро разделался! Или Ный пошел по земле косить души людские? Тоже не похоже - в Год Ранних Смертей все в природе на дыбки вставало, а в этот год не так - тишь да гладь. Правда, нежить прет дуром отовсюду, поллуны назад лорийских торговых гостей аж на Мокром лугу паун накрыл черной своей паутью! Это виданное ли дело - в двух днях пути от Черного леса пауны резвятся!

А хуже всего, что Воструха, Баган да Бадняк боле Дом не блюдут. Угощение не принимают, забились, кто куда, и хнычут, сами себе погребальные песни поют. Вот это-то горе, и горе настоящее. Без них в Дом быстро нежить налетит - злая Марца, Коровья Смерть, в хлев вползет, серые гарцы призрачными крыльями взмахнут, по горницам засвистят, сквозняками выдувая из душ людских добро и тепло, а душа без тепла, известное дело - сыть Ныева... О-хо-хо-х, Зирка-Зиричка, светлая душева птаха, защити, оборони, не дай Дому порушиться, куда ж мы без него..."

Мысли Корча путались, навернулась на глазу мутная старческая слеза, уже видел он Дом свой разоренным и покинутым. Свистят в пустых стенах гарцы, скалятся из каждого угла двуголовые аспиды, и не где путнику проезжему отдохнуть, силы набраться, коней обиходить, словом с людьми перемолвиться...

Но пока не случилось того, и, Яровой волей, не случится! Старик встряхнулся, встал, разогнул ноющую спину и отправился на задний двор, где средний сын Груй звенел оселком по бронзе кос - через два дня Яров день, начало Большой Косьбы, и нужно подготовиться к ней как следует. Гонцы гонцами, слухи слухами, а и в Тяжкие Годы скотину кормить надо, чтобы она, в свой черед, людей кормила. А то как же жить ещё на свете?

Глава Вторая

В Путь!

Дождь моросил целый день, но никого в городище Влеса это не печалило наоборот! "Дождик, дождик, пуще, дай нам жита гуще! Дождик, дождик, поливай - будет жита каравай!" - распевали под теплыми струями босоногие ребятишки, плескались в лужах, подставляли под небесные слезы русокудрые головенки, от дождика не только травы - и волосенки сильнее растут, то всякий знает!

Волхв Шык Костяная Игла сидел под навесом своей избы, что притулилась у могучего дуба на краю городища, и улыбаясь, смотрел на расшкодившихся пострелят. Хорошая поросль у родов, крепкая и многочисленная. Не скоро ещё врагам, людским и не только, удастся одолеть родов. Вон, даже ары, столкнувшись было с родами, взялись сперва за мечи, а потом пошли на мировую. И обоим народом от того мира много-много пользы вышло!

От аров пришло к родам умение плавить медь и олово, делать бронзу, орудия и оружие из нее, от них же пришли и различные, нужные человеку, искусства, и первейшее из них - искусство дружбы с конем.

От родов к арам пришли тайные знания, как бороться и в согласии жить с нежитью и нелюдью, мёды и колдовские травы, меха северных зверей и так высоко ценимые арами перья птицы кукши, что накликивает добро на родские селения, далеко разнося над лесами свое "Ку-ку!".

Пока дружба и согласие у аров с родами, оба народа будут процветать, это и роды, и ары понимали. Понимали - и крепили дружбу, как могли. Немало аров сватались к статным родским девушкам, немало родских парней женились на гибких, грациозных арках. Мешался язык, мешались обычаи. Глядишь, коли Роду будет угодно, и одним народом станут со временем роды и ары!

Одна беда - уж больно далеко лежат их земли. Если выехать по Великому Ходу на восход с крайних родских земель, через полторы луны только достигнешь Дома старого Корча, что живет у Серединного хребта, в дне пути от Костячного Перевала. И лишь минув перевал и спустившись вниз, попадет путник в земли Загорья, в страну аров Ар-Зум.

Кабы не проклятый Черный лес, и ары стали бы селиться по эту сторону Серединного, и роды начали бы ставить свои городища ближе к горам. Но Черный лес, темный даже в самый солнечный день, крепко хранил свои пределы от чужаков, а любой смельчак, что отважился сунуться под мрачную сень вековечных елей и кедров, увитых бородами черного мха и черной паутиной, исчезал бесследно...

Но не только Черный лес - много всякой нечисти есть на свете, и в последнее время сильно расплодилась она, покушаясь на людово. Пять десятков лет прошло, как закончилась последняя война между хурами и вагасами, и с тех пор в мире и согласии жили народы Великого Хода, и до недавнего времени не досаждала им нечисть.

А ныне, словно взбесившись, лезут кики из болот на охотничьи тропы, лешья блудят девчонок малых в малинниках, аспиды-паскуды подстерегают людей у лабазов, шишиги срамные забавы на ночных полянах устраивают, а в Великой реке Ва уже и искупаться в одиночку не моги - или омутовник привяжется, или русальи девки облепят. И в довершении всех бед у городища рода Волка объявился оборотень, коров порезал, овец, напал на молодух, что в полнолуние гадать на суженного к чаровной поляне пошли. Девки еле отбились, до зари на елках сидели...

А распутывать все узлы кому? Волхву! И кик в болото загони, и с лешья управься, и аспидов побей, и на шишиг наговор наложи, а уж оборотень - с ним вообще целое ратовище надо устраивать, зело силен волкодлак, и в зверовом, и в людском обличии.

Две семидицы Шык и десяток охотников рыскали по лесам окрест городища рода Волка, выискивая Оборотный Пень с воткнутым в него ножом, нашли, подкараулили на заре оборотня, и сеча была жаркой - нелюдь просто так помирать не захотел, но и в могилу с собой никого утянуть не смог, и Шык тем же утром вбил в земляную поганую усыпальницу оборотня, где того вечно черви есть будут, толстенный осиновый кол.

Шык зевнул, поскреб широкой пятерней кудлатую сивую бородищу - после трудного дела хорошо понежиться в праздности, но вечно праздно не проживешь, делом жить надо. А его дело сейчас - ученика готовить, премудрости и чародейственные знания передавать. Шык выпрямился и рявкнул на все селение:

- Луня! Луня, бродило болотное, где тебя влоты носят?!

Вскоре послышалось шлепанье босых ног по лужам, и из-за росшего возле избы волхва могучего дуба выскочил белоголовый паренек лет шестнадцати, в серой домотканой рубахе до колен, без портов, но зато в кожаных войских рукавицах, и со здоровенным дубовым дрыном в руках.

Был он худ, высок и гибок, но стать подвела парнишку - великим воем не быть, силы в руках не будет. Оно, правда, и по любому выходило, что Луня воем быть не должен - выбрал его Шык волховству учится - искра Влесова жила в душе простоватого на вид отрока.

- Дяденька! Тута я! - запыхавшись, крикнул парнишка, смахивая со лба мокрые пряди волос.

- "Тута!" - передразнил его Шык, усмехаясь: - Опять на войском поле скакал, как козел, с этой дубиной? Ты волхованию учится назначен! Так вож приговорил! Ох, и всыпет тебе Род за ослушание!

- Да я, дяденька, эта... - Луня шмыгнул носом: - Ну не способен я... Не могу! Я воем хочу быть, как все! Зачем мне эти волховские премудрости? Вона, Вычач, лягух взглядом заговаривать умеет, и зайцев желудем убивать, как камнем. Вона его бы и учили...

- "Вона, Вычач..." - опять передразнил Шык своего ученика: - Марш в избу, да рубаху переодень, не ровен час, Тряса одолеет, с твоим-то... "здоровищем".

Что правда - то правда, здоровье у отрока было не могучее, каждую зиму валялся он в жару с грудным кашлем, а потому Луня послушно снял войские рукавицы, прислонил дубовый кол, с которым упражнялся в мечевом деле, к стене избы и шагнул вслед за Шыком в низкую проемину входа.

Был Луня сиротой при живом отце. Мать его, красавицу Личу, давно, когда мальцу и года не исполнилось, зарубили в пылу сечи каменными топорами находники-гремы, дальние северные соседи родов, соседи не добрые, жестокие и воинственные, но, хвала Роду, не сильные числом войским. Отец же, Мочаг из рода Рыси, после смерти любимой жены потерял душу, перестал узнавать своих, и жил в потаенном скиту у Седых, баб-служительниц Алконоста, которые кормили его и ухаживали за убогим, надеясь, что душа Мочага, некогда лучшего охотника своего рода, вернется когда-нибудь в тело...

* * *

Внутри избы волхва было темно. Свет попадал сюда лишь через узкие щели-прорубы, устроенные в стенах так, чтобы солнце в разное время освещало то один, то другой угол - так для чародейства разного надобно.

Вдоль стен шли низкие полати, на которых были разложены всякие волховские припасы - шкурки зверей, кости и камни, сухие листья, прибитые деревянными гвоздочками к сухим ольховым плашкам, амулеты и обереги, шишки, грибы, мох и пучки колдовских трав. Терпкий, пряный и пьянящий дух стоял в избушке, но он не дурманил голову, а напротив, яснил и свежил, словно весенний ветер в березольный месяц...

В углу, в обложенном камнями очаге, еле-еле светились багровым угли прогоревших дров, под стрехой, над низким деревянным ложем волхва, возился черный грач, а над очагом висела на стене знаменитая Костяная Игла длинный, в четыре локтя, посох, вырезанный из цельной кости невиданного зверя индра, некогда повсюду водившегося на земле, а ныне сгинувшего, дар арского волхва Веда молодому ещё Шыку, когда тот побывал у аров и учился непонятному родам, но полезному волховству...

Силу тот посох имел не малую, да и значение у него было особое - мог он принадлежать лишь самому могучему родскому волхву, защитнику и обережнику отчего края, и никому больше. Правда Луня, привыкший видеть чародейную клюку все больше на стене, в душе считал, что все это байки. В жизни, по мыслям ученика волхва, важнее и полезнее лук с десятком добрых кленовых стрел или рогатина с бронзовым навершием. А посох - так, для важности...

- Садись! - кивнул Шык переодевшемуся Луне на низкую дубовую скамейку: - А ну, перечисли-ка для начала всех Лихих Раден, упаси нас от них Род!

- Тряся, Жара, Знобя, Гнетя... - уныло начал Луня: - Груда, Глуха, Лома, Пухна...

"Не прав, ой, не прав Луня про себя!" - слушая ученика, думал волхв: "Ишь ты, воем он хочет быть! И я хотел, когда был вот таким же... стригунком! Да нет, парень, не твоя это судьба, дар у тебя, и волхв из тебя выйдет зело могучий! А насчет Вычачи... Слов нет, силен парень, среди старших родов ни у нас, Медведей-Велесов, ни у Волков, ни у Рысей, ни у Лис таких больше нет, а уж во младших родах и подавно... Силен-то силен, но тут дело в другом - Вычачу не волховству учить, а от волховства отучивать надо - черное семя в душе у паренька, если тайные знания ему подарить, Черный волхв из него получится, и не мало бед принесет он родам, ой, не мало..."

- ...Желта, Корча, Глядя, Слепя, Невя! - уверенно закончил перечислять Луня болести человеческого тела.

- Так-так... - покивал головой Шык: - Ну, а теперь - какими травами и наговорами от... Пухны, скажем, защитишь ты, волхв, старца, девку-нерожанку, и воя могучего?

- Для старца возьму я травы-колюки, в серпень собраной на еловой поляне... - начал было Луня, но тут из-за бревенчатых стен донеслось:

- Шык! Шык! Волхв, беда случилось, вож кличет!

Шык распрямился, словно верхушка дерева, освободившаяся от снежной шапки, шагнул из избы. Луня поспешил за ним, как всегда, врезался лбом в низкую притолоку, и потирая наливающуюся синевой шишку на лбу, побежал догонять широко шагающего через лужи волхва, размышляя на ходу, как так получается - волхв через дверь проходит, не сгибаясь, и ничего, а он, Луня, каждый раз о дубовину бьется, как бы ни гнулся?.

Шык шел через городище, мимо рубленных в лапу изб родов, чьи коньки украшали резные петухи, оберегавшие хозяев изб от всех бед, мимо Общей горницы, где собирались зимами роды на тризны и пиры, мимо столбов с медвежим ликом Влеса, покровителя их рода, прямо к хоромине вожа.

Вож рода Влеса, Бор Крепкая Рука, могучий, нестарый ещё муж, соломоволосый, как и все роды, ждал волхва на крыльце, опершись на Посох Рода с навершием в виде медвежей лапы.

- Беда, волхв! - рявкнул он издали, взмахнув посохом: - Бабы в лес за Синий Камень по малину пошли, и нашли мертвого ара! Нехорошо он умер, страшно... Сердце из груди ему выгрызли, кости все поломали, коня убили... К нам ехал, точно, глаги при нем. Я в арском не силен, сам знаешь, но твое имя прочесть сумел. Вот такой подарок нам Ный поднес, чтоб его Яр спалил! Пойдем, Шык, в Маровой горнице он...

Горница Мары, низкий дом, все стены которого были покрыты черной смолой и разрисованы красными гневными зраками бога честной смерти, справедливости и силы Пра, чтобы слуги Ныя не охотились здесь за душами умерших, располагался на отшибе, за частоколом городища, на берегу небольшого круглого рукотворного пруда. Серебристые ивы склонили к воде свои длинные ветви, словно людские вдовы в печали застыли у места последнего покоя своих мужей...

Бор, Шык, Луня, старая Дара, что служила богини смерти Маре, и воевода рода Влеса Скол Каменный Топор остановились на пороге Черной горницы, и прежде чем войти, трижды окурили себя пахучей веткой можжевельника из священного костра - чтобы душа убитого ара не присосалась к душам живых, и не вырвалась из горницы Мары.

Луня увидел низкую широкую лавку, а на ней - человеческое тело. Человеческое? Едва ли он узнал бы в этом чудище человека - руки и ноги, сплошь в узловатых шишках переломов, были согнуты как угодно, только не так, как их сгибает человек. Голова свернута, и смотрит на спину, из открытого рта свисает длинный, не человеку - зверю впору, синий язык, широко раскрытые глаза застыли навек в жуткой муке, и все тело покрыто черной, запекшейся кровью, а слева, под ребрами, зияет рваная дыра, в которую легко могут войти два мужицких кулака. Страшен был мертвый ар, даже не страшен, а жуток, отвратен, и замутившегося Луню ноги сами повели прочь из смертной горницы. Повели-то повели, но как он уйдет - все, с кем пришел, тут стоят, в скорбном молчании у последнего ложа ара... И Луня остался, пересилил себя, только смотреть стал в угол, где горел синим огнем Очистительный костер, что сжигает всех посланцев Звизда, которые приходят к мертвым, чтобы разнести потом мор по земле.

- Он из кланов Огня, воин, стало быть... - нарушил тяжелую тишину Шык: - Без ворожбы скажу - это сделал не человек, а нелюдь. Человеку без нужды калечить другого человека не зачем. Можно и на нежить подумать, но у нежити повадка другая, им душа нужна, а тело... Тут душа цела, только мучается сильно. Дара! Готовь все к обряду погребения, да торопись - чую, если до заката не погребем мы его, беда будет!

- Не уж-то навом станет!? - всплеснула руками старуха и выскочила вон из горницы. Вскоре её резкий голос, похожий на карканье вороны, уже раздавался в городище - Дара созывала других служительниц Мары себе на подмогу.

Шык наклонился над мертвецом, заглянул в выкаченные глаза. Луня вспомнил, как волхв говорил о том, что в зраке убитого мертвяка можно увидеть личину убийцы, и внутренне содрогнулся.

Шык выпрямился и произнес, обращаясь к воеводе:

- Догляд надобно поставить у Синего камня... Что за тварь это сделала, никак не пойму... Ни кики, ни дивы, ни другая нелюдь никогда мертвых не трогают, а тут как будто игрались с ним, как кошка с мышкой, покарай их Род, таких кошек!

Молчавший до этого Бор тронул волхва за плечо:

- Пойдем, Шык, в хоромы, знаки глагольные поглядишь, уж больно тяжко тут...

Воздух в Маревой горнице и вправду был тяжеленек - тщательно просмоленные стены не пропускали ни сквознячинки, а синее пламя Очистительного костра, где горели не дрова, а аспид-камень, что выменивали у горных невеличников, выжигало в воздухе все чародейство, в том числе и чародейство жизни...

Хоромина вожа рода Влеса стояла посреди городища. Это была та же изба, что и у других родов, только большая, под высокой тесовой крышей, с высоким же, "богатым" крыльцом, и вырезанными поверх входа громовыми знаками и личинами богов-покровителей - Влеса, Рода, водителя воев Руя, и могучего Уда, бога мужской силы. Хоромину ограждал круглый частокол-хора, не такой высокий и крепкий, как вокруг городища, но зато украшенный побелевшими костяками убитых врагов, людей и нелюдей.

Пока шли к крыльцу, Луня скосил глаза на огромный череп лиха из южных земель, круглый, с большую корчагу для закваски черемши величиной, с одной-единственной глазницей под тяжелым налобьем. Прадед нынешнего вожа родов, Зырь Лихоборец, убил его во время дальнего похода к Южному морю, в земли ахеев, убил в честном поединке, и имя его было прославлено в многих землях Великого Хода.

Внутри хоромины Луня ещё никогда не был, и не возрасту ему, да и нужды не было - лишь зрелые мужи, вои и охотники, могли вступить на высокое крыльцо. Но Луне воем вообще не быть, он - будущий волхв, а волхвам посвящений и испытаний в Удовом озере на восемнадцатой зиме жизни проходить не надо, волхв, он и в пять зим - волхв, только не ученый, и посему сейчас Луня вошел в хоромину вместе со всеми, и никто ему ничего не сказал.

В Воевой горнице, месте, где вож держал совет, где награждал отличившихся дружинников, где вои из дружины его пили, ели и спали, все вошедшие уселись на застеленные мехами лавки у стола. Кто-то из молодых воев-дружинников притащил ендову меду и копченой медвежатины, еды настоящих мужчин, еды священной, Влесом даренной.

Луня оглядывался, примечая убранство жилища вожа. На стенах, на потолке, на полу - всюду здесь были меха, шкуры, кожи разных зверей. Многие Луня видел в первый раз, о некоторых слышал из былин и песен.

...И дарил ему побежденный Змей

Не украсы, светиньем богатые,

Не каменья, что стоят немеренно,

А дарил ему чешуй-шкуру с плеч,

Не секимую, не пробивную...

Поверх шкур висело оружие. Древнее, родское, зверовое. Рогатины-кремницы - на крупного зверя, луки со спущенными тетивами, сады с пуками клееных животным клеем стрел, стрел разных, на зверя, на птицу, на человека и нелюдя. Каменные топоры, ножи, старинные мечи из мореного дуба с пластинами черного острого камня по краю, легкие дроты с костяными навершиями, остроги и гарпуны, и отдельно - плетеные из луба, ивняка и еловых корней боевые личины, чтобы прикрыть лицо в бою и напугать врага. Много чего висело на стенах, но не это оружие привлекло внимание Луни - в красном углу, на белых, рыжих и черных шкурах туров, медведей и зубров висело новое оружие, оружие, делать которое родов научили ары: бронзовые секиры с прямыми и полукруглыми лезвиями, такими сподручно развалить противника от плеча до крестеца одним ударом, кожаные безрукавки-брони с нашитыми на груди и спине бронзовыми пластинами - для защиты, длинные копья с крюками на концах - против конного хороши, пернатые шестоперы - ими и резать, и глушить можно, высокие шеломы, блестевшие в полумраке натертыми боками, и самое ценное и заманчивое - мечи, мечта каждого подростка в любом из родских городищ, бронзовые, в два и три локтя длинной, широкие у основания и острые на конце - арской работы, пригодные больше для конного боя, а длинные, с закругленным концом и без крестовины у рукояти - родские, годящиеся и для жаркой конной рубки в степи, и для ратовища на лесных полянах.

Посреди мечей и кинжалов висел меч вожа, подарок из далекой страны Ом, от правителя с чудным именем Ци. Был этот меч длиннее прочих на поллоктя, имел черный клинок и сделан был не из бронзы, камня или кости - из неведомого не только родам, но и арам металла, зовущегося железом, твердого, тяжелого и острого.

Меч вожа легко рубил древесный ствол в три ладони толщиной, перешибал бронзовый прут, а на бронзовых мечах оставлял глубокие засеки. И ещё - зело кровожаден он был, и когда долго висел без дело, сам собой покрывался бурыми пятнами засохшей крови, словно намекая хозяину, что неплохо было бы взять пару вражьих жизней, омыть черное лезвие горячей влагой жизни...

Все это Луня разглядел, вспомнил - и запомнил в один миг, а вож между тем достал из каменного ларца кожаный чехол и вытянул на свет длинную, в локоть, и широкую, в ладонь, костяную пластину, всю, с обеих сторон, покрытую мелкими узорчатыми писменами аров - глагами.

Шык принял пластину из рук Бор, повертел её в руках, и углубился в чтение. Луне было сильно любопытно - что пишут из Ар-Зума Шыку, и он едва сдержал себя, чтобы не заглянуть волхву через плечо.

Шык закончил читать, выпрямился, посмотрел Бору прямо в глаза:

- Беда идет, вож! Из глубин неба, из Звездной Бездны движется к Земле нечто невиданное, что грозит смертью всему живому. Великий мудрец и чародей аров Вед зовет меня к себе - одному ему не по силам совладать с этой напастью! Подозревает он, что злыми чарами вызвана та беда, но что она суть, он не знает, как не знает и того, кто вызвал её. Вед скликает всех волхвов со всех стран Хода, хочет сообща с напастью совладать. Надо ехать, вож! Луня!..

- Как же так! - перебил негромкий голос волхва бас воеводы Скола: Это сейчас-то, когда нежить так и прет из-под кажной елки! Куды ж мы без волхва-то? Вон, оборотня-то он ловко как! А без волхва сколь народу-то зазря положили б?! Вож, скажи - без волхва пропадем ведь!..

Бор поднял руку - и Скол замолчал, недовольно хмуря брови и жуя рыжеватую бороду. Был воевода силен в бою, умен и честен, превыше всего ставил он благо рода, как баба-кликуша, рыдал над каждым убиенным родичем, и мстил потом, страшно и беспощадно, вырезая супостатов, будь то люди или нелюди, без разбору, до последнего.

Ни орды диких корьев, ни ватаги злобных гремов с севера, ни призрачные рати ночных убийц-цогов последние несколько лет не отваживались совершать набеги на земли родов, и все благодаря Сколу - с малой дружиной бросался он в погоню, и ещё ни разу не было такого, чтобы Скол не привез чашу из черепа вражьего вожака в дар святилищу Руя на Ратной горе.

Радел Скол за всех родов, потому и молвил слово поперек главного волхва. В самом деле - против телесных врагов совладаем, не в первой, а с нежитью поганой кто лучше волхва управится?

Но вож решил иначе. Дождавшись тишины, ударил он открытой ладонью по столу, ударил так, что ополовиненная ендова с медом подпрыгнула, словно легкий желудь, и неожиданно тихо сказал:

- Про беду, что Вед пишет, мне ведомо. Был я третьего дня на Лысой горе, в скиту у Седых старух, что Алконосту служат, и было мне сказано вещее слово, в кое верить страшно. Сгинет наш род, и все другие рода, а может и так случиться, что все люди на земле сгинут...

И ещё там было - про волхва и отрока, и отрок этот может начать новое время, спасти людей... Вот так, Скол. Шык, собирайся, видать, твоя доля - в Ар-Зум ехать. И Луню с собой бери - если про него Седые говорили, конечно. А не про него - так вреда не будет, дорогой ты его поучишь волхованиям своим, там-то он на воево поле не сбежит!

Бор неожиданно подмигнул Луне, мол, знаю все, парень, но уж не взыщи, без тебя обойдемся...

* * *

Сборы получились долгими. Шык в избе возился со своими оберегами, амулетами и травами, укладывая их в чародейскую котомку, а Луне поручил собрать весь хозяйственный припас. Луня тряхнул волосами - все сделаю, мол, и принялся за дело.

Копченое мясо и птица, полбяная мука, сушеная рыба, медвежий и гусиный жир в туесках, сушеные яблоки и травы для взваров, мед и моченые ягоды, отдельно, в берестяном коробочке - соль. Потом - вещи: сменные рубахи и порты, два теплых плаща на медвежьем меху - чтобы Влес помог своим, случись что, обмотки на ноги, онучи и катанки - Шык говорил, на перевале снега даже летом лежат и холодина. Еще - кожаные дождевые плащи, палатка-шатрянка, ночевники - мешки из оленьих шкур, чтобы спать в тепле, рукавицы, липты меховые чулки на ноги. Уф!

Ах да, стряпной припас! Котелок медный для мяса и похлебки, другой, поменьше, с узким горлом - для взвара. Ножи, вертела, бронзовый прут, который не перегорает над костром - чтобы вешать котелки. Ну, вроде все. Это только в детских сказках герои налегке через полземли ходят, а тут на семидицу идешь, а припаса на цельную луну брать надобно - мало ли как все обернется!

Теперь главное для Луни - оружие. Меча ему не положено, а жаль. Ну да ничего - в оружной видел Луня цогский кинжал в полтора локтя, почти что меч, его он и возьмет. А ещё - верный охотничий лук, отцову рогатину с широким бронзовым наконечником, пару дротов - на мелкого зверя и человека, если таков напасть отважится. Хорошо бы ещё щит, но щиты только воям дают, да и то когда вся дружина в поход идет. А вот шлем в оружной горнице Луне дадут, не литой, как у вождя, конечно, но вполне справную кожаную шапку с бронзовыми пластинами поверху. И бронь дадут, и наручи. Только вот таскать все это...

Шык вышел из своей избушки, когда Луня уже закончил собирать припасы, оружился, привел из стойла шестерых арских коней-арпаков и теперь навьючивал им на широкие спины мешки с вещами. Вокруг стояла большая толпа любопытных, в основном детвора, бабы, старики да старухи - взрослых мужиков собрал на войском поле недовольный Скол и гонял до седьмого пота - а что, времена идут дурные, так готовым надо быть, и секиру в руках держать крепко! О мертвом аре и костяной грамотке знали все в городище, лишь пророчество Алконоста скрыл до поры вож от родичей.

Роды перешептывались, глядя на важного Луню, деловито управляющегося с походным скарбом. Девки хихикали в ладошку, а как же - жених растет, будет он волхвом или нет, там поглядим, а на сеновале в Яров день с таким пообжиматься любо - нравы у родов вольные...

Шык окинул взглядом Лунины приготовления, посмотрел на блестевшие начищенной бронзой доспехи, усмехнулся, и принялся сгружать с лошадей мешки и вытряхивать их содержимое на траву у дома.

В сторону полетели ночевники и шатровка, вертела и один из котелков, туески с жиром и медом, кожаные плащи, и ещё много чего, собранного рачительным и любящим, как и каждый юнец, всласть вкусно подхарчится, Луней.

Сам Луня стоял, красный, как рак, и не знал, куда девать глаза. Вокруг уже откровенно хохотали, особенно старались бабули-болоболки, так и сыпали подначками, так и подковыривали Луню...

Шык отвел в сторону двух коней, на оставшихся повесил в четверо полегчавшие сумы, потом, как бы между прочим, проходя мимо, щелкнул желтоватым крепким ногтем по пластине брони и коротко бросил:

- Сними, оставь это! И копья с дротами тоже...

И вот, наконец, двое всадников, ведя в поводу двух заводных коней, подъехали к воротинам городища. Здесь их уже ждали - вож, воевода, старейшины, и толпа родичей. Шык спешился, не спеша подошел к вожу:

- Ну, Чур вас храни, Род защити! Лихом не поминайте, вида не насылайте! Прощевайте, родичи!

Нестройный хор голосов попрощался с волхвом. Шык вскочил в седло, но тут раздался голос Бора:

- Луня, погоди-ка!

Вож шагнул к пареньку и протянул ему что-то длинное, завернутое в черную турову кожу:

- Видел я тебя на воевом поле, стараешься! Молод ты, да нужда заставляет. На, носи, да чести дедовской не осрами! Ну все, защити вас Род!

И Шык с Луней выехали из ворот родного городища. Перед ними лежала дальняя дорога...

* * *

Едва городище скрылось из виду, как горящий от нетерпения Луня развернул черную кожу. Развернул - и остолбенел! Меч! Настоящий мужеский меч, да не простой, а из славных, Красный меч воеводы Руга-Огневека, Луниного прадеда по матери! Воистину, дорогой подарок сделал ему вож!

Меч и впрямь хорош: два с лишним локтя длиной, прямое темное бронзовое лезвие, добро заточенное, недлинные рога крестовины загнуты к острию чтобы с коня рубить было сподручнее, рукоять оплетена мягкой замшей, а в шишак на конце вделан алый камень-самоцвет, из тех, что Цмок приносит. Смолевые сосновые ножны крашены красной охрой и окованы бронзовыми накладками. Луня завозился, подвешивая меч у пояса, с правой стороны, потом перевесил цогский кинжал слева - он теперь для левой руки будет.

Шык подъехал ближе, перегнулся с седла, разглядел меч и одобрительно цокнул языком:

- Хорош! Ты, Луня, на меня не серчай, что я тебе перед все родом на посмешище выставил. Больно много ты припасу взял, нам ехать быстро придется, не до возни со всем этим будет.

- Да-а! - уже забытая обида скребнула Луню: - А как без ночевников да шатровки спать-то? Чать, под крышей не скоро окажемся?

- Скоро не скоро, а не пропадем, Род даст! - уклончиво ответил волхв и шлепнул коня пятками: - Давай-ка на рысях пойдем, к ночи надо Синий камень минуть и на Ход выйти! Там балаган для торговых гостей есть, там и заночуем.

От городища Влеса до Хода было полдня конного пути. Луня уже бывал на Ходу, да и окрестные леса знал вдоль-поперек, и поэтому ехал спокойно, головой не вертел, - а чего вертеть, вон речка Звинь, вон Белкова Роща, с севера тянется Чахов бор, там сейчас как раз самая малинная пора...

Солнце палило с голубого летнего неба, бешено стрекотали кузнечики, свистели и перекликались птицы в перелесках, высоко-высоко над бором парил ястреб, выслеживающий на полянах тетерок. Благодать, тишь, покой.

"Куда едем, зачем едем?" - размышлял разомлевший Луня, крепко сжимая бока своего коня коленями: "Что ж беда там у аров приключилась, что всех волхвов со всех земель собрать понадобилось?"

- Дяденька, а что, много людей на земле живет? - спросил Луня у Шыка, поравнявшись с конем волхва.

- А как ты сочтешь их? - вопросом ответил тот: - Ты белок в бору сочтешь? Так и людей - всех не пересчитаешь! Хотя, слыхал я, что ары пробовали счесть народы Хода...

- И чего? - заинтересовался Луня.

- Много получилось... - уклончиво ответил Шык: - Сотни сотен, как звезд на небе. Вед, к которому мы едем, он лучше тебе объяснит, он магию чисел придумал, ею все счесть можно, не только пальцы на руках...

И снова замолчали. Когда кони на рысях идут, не больно-то поговоришь, а арские арпаки такой рысью цельный день бежать могут, хоть порожние, хоть со всадниками. Выносливы арские лошадки, густая шерсть их от мороза и от зноя одинаково защищает, да и кровососам, слепням, оводам и кусучим мухам-пивцам сквозь шерсть не пробиться.

Кони мчались над рекой, и Луня откровенно скучал, лениво озирая окрестности, примечая малейшие движения вокруг. Вон плеснула в воде щука, гоняя рыбью мелочь, вон вышел на той стороне к водопою сохатый, фыркнул, увидав людей, но быстро успокоился - далеко они, неопасно.

Вдруг Луня заметил на дальнем краю прилесной луговины крупного зайца, большими прыжками мчащегося по полю:

- Дяденька, чтой-то русак расшалился! - крикнул он Шыку, указывая рукой на зайца.

Шык только глянул - и тут же остановил своего коня. Следом послушно встали заводные лошади, что везли дорожный припас. Луня натянул повод, и недоуменно посмотрел на волхва, мол, что случилось?

- Не заяц это, Луня... - негромко проговорил тот, всматриваясь в прыжки серого зверька.

- А кто же?

- Арысь! Арыська, по полю скачет, беду кличет! Недобрый зверь, вещий! Тело - как у русака, а личина - бабья! Ох, быть беде, Луня!

- А может, его это... Стрелой! - Луня потянулся к саду за луком: - Я ближе подкрадусь, трава вона высоко стоит, и свалю!

Шык с улыбкой посмотрел на парня:

- А аспида ты стрелой свалишь?

- Нет! Так то аспид, он зачарованый...

- Арысь тоже не проста! Вреда от неё большого нету, но сама она знак, и знак злой! Как Влес учил, м-м-м:

Всякой твари пить, кушать надобно,

За добычею гон устраивать.

Нет корысти в том, нету умысла.

Так устроилось испокон веков.

Лишь арысь одна не блюдет уклад,

Ей беда людска - вот и пиршество.

Она жрет её, она пьет её,

Пока та беда не убьет ее!

- Чур нас, чур от этой нечисти!

Шык сотворил из пальцев фиговину, повертел ею в сторону диковенного зверя, плюнул на четыре стороны и хлопнул коня ладонью по крупу:

- Вперед!

Глава Третья

Северные Бугры.

Солнце стало клонится к закату, длинные тени от дальнего бора издали казались черными. Колыхалась впереди зыбкая марь от нагретой за жаркий день земли, пряно и сладко пахнуло ветром с приближающейся луговины. Там речка Звинь круто заворачивает к югу, бор на севере отступает, и раскинулся в этом месте широкий заливной луг, где самая сладкая трава, и где род Влеса косит после Ярова дня сено для скотины, для коней, турьих коров, что дают молоко, и для ездовых лосей, на которых зимой сподручнее всего ездить по лесам.

Посреди луговины лежит громадный камень, с добрую избу величиной. На рассвете и на закате отливате камень синим, за то так и прозвали - Синий камень. На боку камня, со стороны восхода высечены на камне две личины, пучеглазые и зубастые. Кем высечены, когда - того людская память не сохранила. Роды считают, что это духи, хозяева лугов, и перед косьбой мажут каменные рожи коровьей кровью, молоком и медом, чтобы не гневались хозяева, чтобы покос удался, чтобы травы не сгорели в стогах, не горчили и скотина с них не пухла.

У этого Синего камня и принял смерть гонец-ар, и Шык, едва впереди показалась округлая спина гигантского валуна, махнул Луне рукой - подъедем, поглядим.

У камня спешились. Луня сноровисто связал поводья коней, набросил кожаные ремени на ноги - арпаки норовисты, оставишь без присмотра - вихрем умчатся, и до ночи будут бродить окрест.

Шык подошел к камню, обошел его кругом, присел на корточки у жутких ликов, простер руки и закрыл глаза, а губы быстро-быстро забормотали слова наговора.

Луня в почтении замер наподалеку, внимательно вслушиваясь в наговор волхв просил духов камня подсказать ему, что за злая беда приключилась тут прошлой ночью.

Место смерти ара искать было и не надо - в трех шагах от камня трава, уже поднявшаяся вновь после луну назад свершенной косьбы, была смята, вытоптана, а посредине чернела огромная лужа запекшейся, почерневшей крови. Рядом выпирал из травы уже вздувшийся на жарком солнце живот мертвого гонцова коня. Луня, вертя головой, чтобы вонь от мертвечины не лезла в нос, острожно обошел место гибели ара, зорко вглядываясь в траву - вдруг высланные вождем поутру вои, что привезли ара, чего-то пропустил, не нашли?

Смотрел-смотрел - и высмотрел, правда, не рядом, а в стороне, далеко от кровавого пятна. Заходящее солнце, благой Яр, бросил луч так, что он отразился от начищенной бронзы и уколол глаз Луни.

Луня подошел и нагнулся - в траве лежала остроконечная шапка белой кожи, с бронзовым бубенчиком гонца и красным значком-змейкой спереди. Далеко отлетела шапка, не иначе, гонца вышибли из седла на всем скаку, подбив коню ноги, и ар умер от удара о сырую земли ещё до того, как неведомая тварь начала ломать и корежить его тело.

То, что гонца убила нелюдь, Луня знал, и не только ужасный вид мертвяка в горнице Мары говорил об этом. Нелюдь, не вся, конечно, не оставляет следов, не пахнет и выследить или учуять её невозможно простому человеку, а все потому, что пользуется нелюдь чародейством, и чары те всегда людям во вред направлены.

Таковы и кики, и одноногие дивы, и лешья, что зверями оборачиваться умеют, и блудливые шишиги-срамницы, таковы все твари Черного леса, как говорил про них Шык, и много всякой мелкой и крупной нечисти, с которой у человека разговор короткий: на клинки да в огонь, Рарогу на радость...

Шык закончил ворожить, выпрямился и только развел руками:

- Молчат, чтоб им рожи перекосило. Боятся они, боятся! Духи, - а боятся. Крепко тут кто-то дрогов погонял, напустил на все живое страху, чуешь, Луня, тишина какая стоит?

Луня чуял: кроме всхрапывающих от соседства с убитым собратом коней ничего вокруге слышно не было. Не трещали кузнечики, не заливались луговые пичуги, и даже ветер умер, убитый зноем и страхом. Луню передернуло, он сотворил из пальцев войский знак против дрогов, чтобы не отнимали силу и смелость, и пошел распутывать коней - пора было ехать дальше.

Уже сидя на арпаке, Шык долго разглядывал поданную Луней шапку гонца, потом вернул парню:

- Сбереги, пригодится, чар на ней нет. Как я и думал, ар был из клана Молнистого Огня, клана воинов, разведчиков и гонцов. Не так-то просто застать такого врасплох...

До Великого Хода дорысили, когда солнце уже наполовину село в дальний бор. Ход появился из-за стены деревьев широкой прогалиной, на которой не росла трава. Прогалина-то прогалина, а Луня знал, что ни с той, ни с другой стороны нету у этой прогалины конца...

Шык говорил, что ары вложили в Ход немало своего чародейства, и трава теперь Ход не засоряет, и нежить не суется, да и лихие люди не балуют. Верно это или нет, но едва странники приблизились к пыльной полосе безтравяной земли, кони радостно заволновались, словно почуяли что-то родное, и уверено ударили копытами в пыль, зарысив по Ходу на север.

Дорога недолго шла лесом - солнце ещё не совсем село, когда лесные стены слева и справа вдруг круто ушли в стороны, и перед Шыком и Луней открылись сильно холмистые просторы Северных Бугров. Холмы, рощи, овраги, кусты, ручьи и речушки, и так до самого горизонта во все стороны - и на полночь, и на восход, и на закат. Лишь с полудня темнели дубовые родские боры.

- Все, тут земли наши кончаются! - крикнул Луня Шык: - По Буграм три дня пути, а потом начнутся земли корья, а там и до чудей недалеко! Вон балаган, у ближнего холма, там и родник есть, и очаг. Там ночевать будем!

Балаган, длинный сарай, сложенный из половин тонких березовых стволов, крытый корьем и соломой, притулился возле самого Хода, гостеприимно распахнув широкую дверь на кожаных петлях.

Внутри действительно нашлись и очаг, и запас дров, и сено для коней. Луня высек огонь, сходил за водой на родник, что пел свою вечную песенку у подножья холма, приладил котелок на свисающей с закопченой потолка медной цепи, нарезал мяса, приготовил все для еды и позвал волхва.

Шык, обтерший коней сухим сеном, теперь наблюдал, как они хрупают пахучие стебли, прядя ушами. Не просто смотрел, а примечал - нравится тут коням или нет. Арпаки - не просто кони, дурное место они издалека чуют, чуют - и обходят стороной, ни есть, ни спать там не будут. Но тут, в балагане, коням нравилось, и Шык успокоился.

Поели, попили взвару с медом, пожевали сухих яблок, и собрались на боковую. У Люни все тело после полдневной скачки с непривычки болело и ломило, а уж о том, что поутру будет, и вообще думать не хотелось. Парень уже было совсем наладился завалится в душистое сено, но тут Шык дернул Луню за рукав:

- Пошли, охранный круг будем ставить и обереги вешать!

Луня, сплюнув с досады, встал, - а куда деваться?, и пошел за волхвом.

Вышли на улицу. Шык взял свой знаменитый посох, обвел им вокруг себя, приговаривая: "Сила людская, Яр-огонь, Влес-Род, Чуры-заступы, оберегите, охороните, в беде не покиньте, душу не киньте...", и начал чертить посохом полосу, постепенно обводя ею весь балаган, оставляя себя и Луню внутри очерченного места.

Чертил бы себе и чертил, но Луню вдруг как подкинуло - полоса начала светиться! Зеленоватым, хорошо различимым в сумерках светом, каким горят кикины трухлявые кости под пнями в лесу! Вот так чародейство! А Луня-то, лопух, втайне думал, что Шык, как и любой волхв, только лишь Лихих Раден, будь они неладны, заговаривать умеет!

Шык покончил с кругом, завел Луню внутрь балагана, притворил дверь, достал из своей котомки несколько фигурок и велел Луне развесить из у входа.

Фигурки эти Луне были знакомы: Чуры, предки предков родов, духи-заступники, что защищают родовичей от зла и лиха...

Луня развесил Чуров на березовых сучках, сказал слово, положенное при этом, рухнул, зарылся с головой в мягкое сено и словно в болотину, провалился в сон...

* * *

Проснулся Луня, как привык, с первыми лучами Яра. Выпутавшись из теплого, нагретого за ночь сена, парень потянулся и тут же скривился от ломоты во всем теле - вчерашняя скачка давала себя знать.

Луня, крехтя, как старый дед-болотовик, разогнулся, встал, окинул взором внутренности балаган, освещенные пробивающимися сквозь щели в стенах лучами восходящего солнца, возблагодарил Яра, и Рода, и Влеса, и принялся за хозяйственные дела.

Шык, как и положено волхву, спал. Чем больше спит волхв, тем лучше, это всякий знает, а не то с недосыпу наворожит он такого, что сам Влес потом в год не развертит.

Дел у Луни по утру было много - коней напоить, огонь развести, сгоношить завтрак, утряню по-родски, уложить вещи, а уж потом разбудить Шыка.

Но это все - дела, а прежде был долг: снять с входа Чуров, приголубить, помянуть каждого и уложить в чародейскую котомку волхва.

Луня острожно снимал с сучков кожаные ремешки с фигурками предков, каждого ласково оглаживал, про себя называл имя, и бережно укладывал обереги в кожаную котомку.

Чуры лишь тогда силу имеют, когда их помнят, когда ласковое слово скажут, приголубят. На то они и предки, большого им и не надо. Имена их каждый род в душе носит, но вслух никогда не говорит - вдруг нечисть какая подслушает, и пойдет трепать доброе имя по всем сучкам и кочкам, по болотам да чащобам. Чур враз от этого силу потеряет - и уснет, пока сильный волхв, три на девять дней отпостившись, не сговориться с ним, очистив имя предка от скверны. С Чурами - первейшая из всех ворожб, ворожба Слова...

Когда основные дела были завершены, Луня не утерпел, выскочил из балагана, достал оружие и поупражнялся с клинками. Цогский кинжал, с широким листовидным лезвием, похожим на ивовый лист, удобно лежал в руке, и Луня долго вертел им, защищаясь и нападая на воображаемого противника.

А вот меч оказался тежеловат. Луня телом пошел не в материнскую родню, там все были кряжистыми, широкоплечими, а Луне от отца достался высокий рост, длинная шея, худоба, и та мужская стать, которую роды шутя называют "журавлиной". В тайне Луня страдал по этому поводу, стараясь до изнемождения упражнять худое тело на войском поле. Но там тяжелый учебный кол можно было взять двумя руками, а прадедов меч имел короткую рукоять для одной руки, и сделав несколько выпадов, Луня понял - не по нему пока этот клинок. Пока...

Парень сунул меч в ножны, и пошел будить волхва - вода в котелке уже закипала, пора было утрянить - и в путь.

По Луниным понятием, Яр уже высоко, на полладони с пальцем, поднялся над горизонтом, когда они покинули гостеприимный балаган и выехали по Ходу на полуночь.

Сегодня было не так жарко, как вчера. Налетавший временами с заката ветерок притащил длинные, взлохмаченные полосы облаков, похожие на нечесанные косы девок-нерях, солнце пряталось межь них, и тогда окрестные холмы приобретали какой-то загадочный, даже зловещий вид.

В Буграх рысью идти не удавалось - Великий Ход беспристанно крутил вокруг холмов, то нырял вниз, то полз вверх на склоны, часто приходилось бродом перебираться через неширокие и мелкие по летнему времени речушки.

Шык, отмахивась березовой веткой от слепней, всю дорогу рассказыал Луне про повадки нежити Черного леса. Волхв считал, что самым опасным местом на их пути будет именно этот клятый всеми путниками лес, и хотел, чтобы не только он сам, но и его молодой спутник был готов к неожиданностям и опастностям.

В полдень сделали дневку, напоили неуставших еще, бодрых коней, пожевали, что Род послал, и двинулись дальше. Луню весь день мучил один вопрос, и воспользовавшись молчанием волхва, он спросил:

- А тут, в Буграх, живет кто-нибудь, а, дяденька?

Шык блеснул выкаченным глазом по сторонам - с чего это парень спросил, уж не чужих людей ли приметил? Не заметив ничего опасного, смел с лица вытрепанную ветром седую прядь, заправил под кожанный ремешок, и кивнул:

- Живут, Луня, живут какие-то, да только мало их, и кто такие неведомо. Наши дозоры и догляды вроде видали тут по ночам огни костровые, и кострища находили, и следы, но ловить нарочно никого не стали - земля тут уже не наша, местные нам не угрожают, врагам не помогают, живут сами по себе - ну и пусть живут...

Нельзя сказать, чтобы слова волхва успокоили Луню - с самого балагана чувствовал он на себе словно бы чей-то глаз, так бывает, когда ночью скрадываешь выдру у ручья, и вдруг понимаешь, что с ближайшей лесины на тебя глядит филин...

Потом Луня вспомнил бабку Вожу, которая заменила ему мать, вспоминл друзей и подружек, детские забавы, игры и праздники родов, и подивился вдруг нахлынувшему чувству острой тоски, тоски по дому, по родному городищу, где родился, вырос, где всегда чувствовал себя под защитой, где был покой...

Теперь, в одночасье, все переменилось. Еще вчера утром Луня и не помышлял, что покинет дом, а сегодня он уже далеко от него, в дороге, на пути в неведомые земли, а в попутчиках - знаменитый волхв Шык Костяная Игла, могучий чародей, знахарь и мудрец. Могучий-то могучий, да только теплого слова от него дождаться ох как трудно, все больше воркотня и поучения, а Луне сейчас именно тепла и недоставало...

Великий Ход меж тем начал забирать к восходу. Вскоре Луня увидел у дороги высокий, конному по плечо, каменный столб, даже не столб, а каменного истукана, с плоским лицом, сложенными на животе руками, на кривых, в калач заплетенных ногах.

- Это Ходов Страж! - пояснил волхв: - По всему Ходу стоят такие, в дне-двух пути друг от друга. Есть деревянные, есть каменные, есть костяные, есть из глины, и даже из шкур и ветвей. Дай ему напиться, и поедем дальше...

Луня соскочил с коня, подбежал к идолу, плеснул из баклаги в каменную миску у ног странного божества, и уже когда они отъехали порядочно шагов от Стража, понял - чужой глаз исчез, никто больше не следит за ним!

- Это Он за тобой смотрел! - усмехнулся Шык: - Стражи испокон веков на Ходу стоят, все-ех проезжих и прохожих запоминают. А за новыми следят кто, что, и как. Ты ему напится дал, он тебя признал, запомнил, больше следить не будет.

- А следующий? - спросил Луня.

- Поглядим... - уклончиво ответил Шык, пуская коня рысью - впереди была большая ровная пустошь, холмы отступили, и лишь посреди плосковины возвышался небольшой пригорок, на котором росла корявая, причудливо изогнутая, необхватная луговая сосна.

Сосна, по родским повериям, - дерево Зевы, богини охоты, покровительницы охотников и рыбаков. Телом Зева крепка, как сосна, так же стройна и высока, волосы у неё цвета сосновых иголок, а кожа - цвета сосновой коры. Отважна Зева, быстра и беспощадно к тем, кто зверя или рыбу не по её уложению промышляет.

Но не все сосны такие, как Зева. На луговинах, на больших полянах растут иные - крученные-перекрученные, с причудливо изогнутыми ветвями, с широкими, раскидистыми кронами. Про такие сосны говорят, что это те охотники, которые Зевовы законы не чтили, самовольно, без слов нужных и нужды особой зверя губили. Губили - и сгинули бесследно в глухих чащобах...

Грозная Зева обернула их корявыми луговыми соснами и выслал из родных лесов - на век стоять одиноко, устрашая взоры других людей.

У луговой сосны Шык и Луня спешились, подошли ближе и повязали на нижние, бронзой отливающие ветки, лоскуты ткани. Таких лоскутов, шнуров, ремешков, и плетеных травин немало накопилось на ветках дерева за долгую его жизнь. А вяжут их для того, чтобы хоть как-то скрасить тоскливую судьбину одревеневшего охотника. Поиграет ветерок с ленточками, лоскутами да ремешками, глядишь, и Зевову пленнику веселей будет.

- Дяденька, ктой-то там, в вершине, ворохтается? - вдруг удивленно спросил Луня, задрав голову.

В кроне великанши-сосны и впрямь слышался треск ветвей, летела вниз хвоя и корьевые шелушки, простучала по веткам и упала под ноги Шыку крупная шишка...

Волхв отошел на несколько шагов, глянул вверх, и внезапно потемнев лицом, зашипел на Луню:

- Никшни! Ползи ко мне, только тихо, а то спугнем!

Луня, ничего не понимая, пригнулся и мелкими шажками приблизился к Шыку, который пристально вглядывался в хитросплетение веток в вышине.

Сперва Луня ничего не увидел, потом разглядел крупное тело, явно крылатое - серые крылья, поболе лебединых, всплескивали в ветвях, хлопали, точно лняные полтнища, вывешенные для просушки. Луня уже наладился спросить у волхва, что за невидаль такая бьется в ветках, но тут таинственная птица перескочила на более толстый сук, уцепилась за него когтистыми лапами, сложила могучие крылья и Луня наконец разглядел её. Разглядел - и обмер!

А обмереть было от чего - вовсе не птица сидела на сосне! Нет, крыльями, широким хвостом, выгнутыми лапами с мощными кривыми когтями она и впрямь походила на очень крупного орла, что водятся в степях южнее родских лесов. Но вот там, где у орлов полагалось быть оперенной шее и точеной гордой голове с желтоватым, крепким, хищно загнутым клювом, перья переходили в белую девичью кожу, украшенную ниткой бирюзовых бус, и на изящной шейке, которой позавидовала бы любая родская красавица, сидела неправдоподобно красивая женская головка: чуть капризный, кривящийся в усмешке рот, дугой выгнутый смоляные брови, огромные глаза в опушке длинных ресниц. Тяжелые косы, рыжевато-каштановые, спускались по обе стороны головы, свисая почти до лап, в их концы были вплетены голубые ленточки...

Все это Луня разглядел в считанные мгновения, пока чудо-птица устраивалась на ветке. Но вот она завертела головой, заметила людей и глянула на них своими глазищами. Луне обмер, волосы зашевелились на голове, выпал из рук лук, который он достал в самом начале, решив, что можно будет поохотится на крупную птаху...

В самое Лунино сердце заглянула птица, и глаза её, синие-синие, как чащобные цветы-фиалки, запомнил он на всю жизнь.

- Зул-кадаш! - вдруг тонким девичьим голос сказала птица. Помолчала, склонив длинную шею, и вновь:

- Зул-кадаш! Зул-кадаш!

И взмыла в воздух, раскинув огромные крылья, понеслась над полем на закат, и ещё несколько раз раздалось в вышине:

- Зул-кадаш! Зул-кадаш! Зул-када-аш!

Птица скрылась за дальними холмами, а Луня все ещё стоял в оцепенении, пока Шык не встряхнул его.

- Что... это?.. - еле ворочая языком, спросил Луня волхва.

- Гамаюн, птица вещая... - тихо ответил тот, нагнулся, подал Луне упавший лук, не оглядываясь, пошел к коням, крикнул оттуда:

- Не стой столбом, ехать пора!

Луня опомнился, сунул лук в сад, и придерживая меч, чтобы не бил по ногам, побежал к лошадям.

Долго ехали в тишине, наконец Шык нарушил молчание:

- Великое диво мы с тобой увидали сегодня, Луня! Когда я ещё отроком вроде тебя был, рассказывал мне одни волхв из младшего рода, что далеко-далеко, за горами, за лесами, за морями и пустынями есть заповедная страна, зовется Ирием. Там вечно лето, всегда тепло, растут диковенные деревья, травы и бродят удивительные звери. И живет в Ирии Гамаюн - птица вещая. Тело она имеет птичье, а личиной на красну девку похожа. Редко, очень редко покидает Гамаюн Ирий, и только для того, чтобы что-то очень важное для всего рода людского вещать... И видится она только тем, кто из слов её пользу извлеч сможет. Вот так-то, Луня!

- А не поблазнилось нам это, дяденька? - спросил Луня, хотя в душе и сам знал - не поблазнилось, не бывает таких видений, взаправду все это было.

Шык только покачал головой, нет, мол, и надолго замолчал, думая о чем-то, а когда заговорил вновь, то спросил:

- Луня, скажи мне, как ты думаешь, что такое "Зул-кадаш"? Гамаюн зря кричать не будет, но я такого слова не знаю, может быть, тебе это ведомо?

Теперь пришел черед Луни качать головой:

- Первый раз слышу, дяденька! Какой-такой "Зул-кадаш"?

День клонился к закату. Равнина кончилась, вновь пошли бугры, и Ход снова начал нырять вверх-вниз. Дальние холмы, высокие, по Луниным меркам, так и целые горы, за день сильно приблизились и теперь загораживали полнеба на севере.

Стемнело как-то неожиданно быстро, но Шык молчал, и странники продолжали ехать почти по неразличимой в сумерках дороге. Только когда взошла луна, волхв скомандовал останавливаться и делать стан.

Поужинали быстро - после полного дня пути, после встречи с Гамаюном и Шык, и Луня здорово устали, поэтому даже костер палить не стали, запили копченое мясо водой из ближнего ручья, Луня стреножил коней и пустил пастись, Шык провел два обережных круга, и завернувшись в шерстяные плащи, путники улеглись спать.

Не смотря на усталость и ломоту во всем теле, Луня уснул не сразу, ворчался, смотрел на темные ночные облака, на видневшиеся в прогалах меж ними холодные звезды, прислушивался к ночным звукам - шуршанию мышей в траве, далеким голосам каких-то птиц, перекликавшихся в холмах, но постепенно усталость взяла свое, и Луня уснул.

Что ему снилось, Луня так и не понял - разворачивалась перед глазами желтая лента Хода, вглядывались, казалось, в самую душу, огромные, дивные глаза Гамаюна, качались травы, свистел тихонько ночной ветер...

Луня проснулся резко, открыл глаза, огляделся и похолодел - в неярком серебряном свете закрытой облаками Луны он увидел у внешнего обережного круга темную фигуру человека!

Человек топтался на месте, протягивал к спящим руки, чуть приседал - и все это в гробовой тишине, не издавая ни единого звука. Луне стало страшно, так страшно, как не было ещё никогда в жизни. Мирно посапывал чуть в стороне Шык, где-то бродили стреноженные кони, от ближайшей реки наплывали темные космы тумана, и Луня ощутил себя одиноким, брошенным, беззащитным перед неведомым гостем.

Осторожно, старясь не выдать себя шорохом, Луня потянулся к саду, вытянул лук, тяжелую зверовую стрелу с точеным бронзовым наконечником, лежа на спине, приладил стрелу на тетиву, растянул лук, на сколько смог, и выстрелил. Почему он это сделал, Луня и сам не знал. Надо было так - и все!

Тетива коротко тенькнула, стрела шуршанула гусиным пером и с тупым звуком ударила в грудь темной фигуры, в левую, сердцевую сторону.

"В кость попал!", - с каким-то холодным спокойствием подумал Луня, по прежнему лежа, и потянул из ножен цогский кинжал, ожидая, что человек вскрикнет, побежит...

Не побежал. Стрела, черной тростинкой торчащая из груди, казалось, не нанесла пришельцу никакого вреда. Человек по пржнему топтался у границы обрежного круга, и все так же протягивал к путникам черные руки со скрюченными пальцами.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но тут зашевелился волхв, поднял голову, огляделся, вскочил, крикнул Луне:

- Огня высеки да запали чего-нибудь! - и принялся рыться в своей чародейской котомке.

Луня стряхнул с себя оцепенение, отбросил лежащий на груди лук, и стараясь не глядет на зловещую фигуру, черным силуэтом маячившую в стороне, принялся высекать искры и раздувать трут.

Вскоре от трута занялась свернутая в шиш тряпица, и с этим подобием факела Луня шагнул к волхву, мельком все же глянув на ночного гостя. Глянул и отшатнулся - не человек вовсе пришел ночью к их стану!

Космами висели на голове свалявшиеся волосы, кожа лица полопалась, синими струпьями обвисла, сочилась сукровью. Губ не было вовсе, а желтые длинные зубы торчали вперед, как у лошади.

Обрывки одежды, заляпанные бурой кровью и грязью, едва прикрывали вздутый черно-синий живот, кривые ноги переминались, готовые в любой момент шагнуть вперед, но страшнее всего были руки - скрюченные пальцы с длинными, обломанными желтоватыми ногтями, протянутые к людям, готовые вцепится в живую плоть, рвать, терзать ее...

- Да свети же, не стой, как истукан! - зло крикнул на Луню Шык, на ощупь разбираясь в своем чародейском хозяйстве. Луня стряхнул с себя оторопь, сунул факелок под нос волхву, а левой рукой сотворил защитный знак от дрогов, духов, что насылали боязнь - уж больно страшным было топтавшееся в трех шагах чудище.

Шык наконец нашел то, что искал. В пляшущем свете догорающей уже тряпицы тускло блеснул лезвием короткий, узкий нож. Волхв повернулся к темной фигуре, шагнул на встречу, брезгливо, но проворно уклонился от протянутых лап и ударил ножом чуть ниже торчавшей Луниной стрелы.

Дико, жутко завыл пришелец, застонал, завизжал - и обвалился на землю, словно мешок с костями.

- Все! - выдохнул Шык, выдернул нож из груди убитого, воткнул несколько раз в землю, очищая лезвие, кивнул Луне:

- Разводи костер, погребать его будем! Дров поболе, да посуше! Не боись, ходи в темноте спокойно - эта тварь тут все живность распугала!

Долго ходить за дровами и не пришлось - у берега ручья, что журчал в ста шагах от стана, росла целая рощица диких яблонь. Луня споро нарубил здоровенную охапку узловатых ломких сучьев, поднялся на пригорок, где Шык сидел над мертвым телом и вел тягучую древнюю песню, провожая душу во владения Мары...

Погребальный костер сложили, как положено, челном. Труп жутко вонял тухлятиной, словно умер человек давно, но злая воля не давала покоя плоти и костям, таская его по здешним увалам. Луня уже понял, что так оно и было умер этот человек сам или был убит, неважно, но не похоронили его соплеменники, как должно, остался он гнить в чистом поле, тут и прибрала злая нежить неприкаянную душу, и стал человек навом, ходячим мертвяком, у которого лишь одна цель - кого бы из истино живых сожрать. Навов все боятся - и люди, и нелюди, и животные, навов лишь огонь да обрежный круг остановить могут, а убить нава и вовсе нельзя...

Нельзя-то нельзя, а Шык - убил! Луня удивленно вскинулся - надо же, ведь все поверия родов обратное говорят - бессмертен проклятый нав, и пока плоть не разложилась, ходит он по земле в телесном обличии, а потом духом злобным летает. А тут раз - и все!

Когда вдвоем уложили разваливающееся под руками тело на яблоневые сучья и Шык полил приготовленного к погребению особым маслом из маленькой каменной бутылочки, когда зажгли, как положено, огонь с четырех сторон и отошли в сторону, предоставив Рарогу исполнить святое - отделить душу, выжеч плоть до тла, Луня не удержался и спросил у волхва, как же тому удалось убить нава?

Шык усмехнулся, достал из котомки тот самый нож, сунул Луне в руки:

- Гляди! Видишь, из чего сделан? Железо это, настоящее, как на вожевом мече! Нежить железа пуще всяких оберегов боится. Редкий, ценный и дорогой это металл, и только им можно нежить отгонять, а таких, как нав или иг, лишить их злобной жизни и душу спасти! Запомни это, Луня, крепко запомни!

Погребальный костер быстро сделал свое дело, и ещё не засветилось небо на восходе, когда от тела того, кто пришел сюда в жутком обличии нава, остался лишь серый пепел.

Шык внимательно осмотрел дотлевающие угли, остался доволен, схоронил пепел в небольшой ямке и спокойно улегся досыпать - до утра было ещё далеко. Луня тоже лег, но сон не шел к нему, ещё бы - столько всего за два дня! И убитый ар, и арысь, и духи Синего камня, и Гамаюн, а теперь ещё и нав! А Луня по глупости считал все это бабьеми сказками, из тех, что рассказывают долгими зимними вечерами в Общей горнице, за надежными частоколами родских городищ, бабули-болоболки сопливым детишкам...

А выходит, что не сказки, на самом деле все! Но тогда и все остальное правда - и про Ирий, и про Пекло, и про игов с гарцами... Да-а, гляди в оба, Луня, страшновато жить на белом свете, ухо востро надо держать...

И в оба глядел, и ухо держал, а все равно уснул, и проснулся только когда яркие лучи восходящего солнца брызнули в глаза - утро пришло, конец ночным кошмарам!

* * *

Следующий день пути прошел спокойно. Странники ехали одиноко, словно по пустыни. Луня изо всех сил вертел головой, стараясь углядеть хотя бы копошащихся в траве сусликов, но вокруг расстилалась мертвая, необитаемая земля, лишь вдалеке, над зелеными березовыми рощами, кружились лесные птицы.

Шык объяснил Луне, что нав, судя по раздутому брюху, давно бродил тут и распугал все живое. Навы жрут любую живность с теплой кровью, какую могут догнать, поэтому и пусто в буграх, пусто и тихо.

- Не пойму только, почему он коней наших не тронул? - удивлялся волхв: - Они же рядом паслись, стреноженные, убежать не смогли бы... Не иначе, Луня, то наговоренный нав был, и наговоренный - на нас...

Очень неприятно стало Луне от этих слов, продрал по спине мороз, но сейчас, ясным днем, было не до страха, и парень успокоился - Шык волхв могучий, мудрый, авось пронесет, доберутся они до загорной страны аров, доберутся, и Род даст, назад вернуться!

У подножья высоких холмов сделали привал, поели, напоили коней, и отправились дальше. Дорога пошла вверх, в гору, нудным тягуном.

- Сверху Ледяной хребет в ясную пору видно. - кивнул Шык на вершину холма, на который взбиралась дорога: - С этих бугров спустимся, ещё день пути, и Ход на восход свернет, там ещё семидица - и прилесье Черного леса. Тогда на рысях пойдем, и ночью догляд по переменке держать будем, готовся!

Луня только кивнул. Догляд так догляд, не впервой. На охоте, бывало, по всей ночи не спишь, зверя скрадывая, и нечего. Выдюжим.

Когда поднялись на холм, Луня глянул вперед и увидел далеко, почти у самого горизонта, голубую зубчатую стену гор - Ледяной хребет. Тянется он от Соленого моря на закате до самого Серединного хребта, а за ним лежит Северна, северная земля, болотистая тундра, где бродят бесчисленные стада оленей и всяких других зверей, родам неведомых.

В самих Ледяных горах живут только мохнатые влоты. Похожи влоты на людей, только ростом вдвое превосходят, за то и зовут их роды великанами. Дики влоты, огня не знают, орудий не делают, живут в пещерах и горных норах, едят любую живность, и людьми не брезгуют, и в этом сходны с мерзкими навами, только влоты живые, из этого мира они, и чародейства в них никакого нет.

С той стороны Ледяных гор, в северных лесистых отрогах, живет ещё проклятое племя гремов, от рук которых погибла мать Луни. Свирепы гремы, искусны в воийском деле, жита они не сеют, живут охотой, рыбалкой да разбоем. По тайным проходам в горах ватаги гремов минуют горы и совершают набеги на чудов и корьев, что живут у южных предгорий. И лишь самые лихие заходят южнее, в земли родов, хотя и не было такого давно.

Луня вспомнил, как воевода Скол говорил про гремов: "Волосы их рыжи, и заплетены в косы, как у баб. На себе носят они шкуры и кожаные пояса. Есть у гремов луки и копья, но бьются они обычно каменными секирами с длинными, в рост человека, рукоятями. В чести у гремов сила и смелость, в полон они не сдаются, убивают себя сами длинными костяными ножами, а ножи те крепки и остры, гермы их из клыков морского зверя моржа делают. Гремов лучше всего из луков бить, брони у них нет, или на копья принимать. А как дойдет до мечей, надо под секиру нырять и бить мечом прямо, колоть в горло или сердце, рубится же с гремами тяжко, ибо сильны они в рубке зело..."

С каким бы удовольствием, во славу Руя, нырнул Луня под каменную секиру самого могучего грема, и вогнал бы Красный меч в горло врагу, отмстив за мать! Вогнал бы... коли Влес бы пожелал. Но пока пути Луни и рыжих гремов не пересекались, а как там будет дальше, один Род ведает.

Глава Четвертая.

Злой Поворот.

К вечеру высокие холмы остались далеко позади. Снова до темноты торопили странники арпаков, и лишь когда вызвездило, разбили стан, поели и улеглись.

Ночь прошла спокойно, а под утро ветер нагнал туч, и костер пришлось разводить под нудным, мелким, моросящим дождем. Луня мучался-мучался путных дров в этом безлесном месте не было, а стебли сухого бурьяна быстро напитались влагой и гасли, но вот проснулся Шык, присел, посмеиваясь, возле отчаявшегося уже Луни, дернул себя за бороду, простер над сухостоем узловаты пальцы, прошептал что-то - и из-под ладоней потянуло дымком, а потом и пламя показалось.

Луня смотрел на волхва, открыв рот, а Шык только хмыкнул и пообещал научить Луню наговору на огонь.

От дождя одежа быстро промокла, и Луня чувствовал себя, словно кошка, рыбалящая в ручье: и мокро, и противно, и уйти нельзя. Ладно хоть, дождик теплый, летний, Тряса ни прилипнет...

К полудню, когда они подъехали к чахлой придорожной роще, дождик перестал, небо прояснилось, Луня обсох и на привале с удовольствием развел костер безо всяких чар, обычным способом - кресало, трут, немного умения и вот уже Зничев цвет весело пожирает нарубленные топориком ветви.

Поели, напились взвару, малость отдохнули. Луня, насторожив лук, убрел на дальний конец рощи, и подстрелил жирную луговую куропатку - в ужин будет на столе дичинка, похлебку можно сварганить, хорошо!

Волхв похвалил охотника, подождал, пока Луня выпотрошил птицу, приторочил её к седлу, и махнул рукой:

- Поспешим давай, до темна Поворот надо проехать! Там, на Повороте, корья могут засаду поставить, на это они мастера, ну да ты не боись, на нас они не сунуться, им конных не догнать, не одолеть. Лук, однако, готовь мало ли как обернется. Ну, поехали!

Луня вскочил в седло и поспешил следом за волхвом. От него не укрылась та перемена, что произошла с Шыком за последние несколько дней. В городище все знали волхва, как не шибко ласкового, ворчливого даже старца, мудрого, умелого, но замкнутого и не разговорчивого.

Теперь же Шык словно сбросил десяток зим. Разгладились морщины, распрямилась спина, по-юношески задорно заблестели глаза. Луне даже стало казаться, что волхву несладко было там, дома, в городище, и только в дороге он стал по настоящему счастливым...

Вчера, когда они съехали с высоких холмов, голубая цепочка пиков Ледяного хребта растяла в дальней дымке, но теперь уже и с самого Хода стали видны неясные контуры горных вершин.

Каждый шаг коней, каждое мгновение все дальше и дальше отделяло Луню от дома, и постепенно он начал подпадать под великое очарование Дороги, новые, неизведанные прежде чувства пробуждались в душе, а голова, напротив, делалсь ясной и чистой. Неспешно текли мысли, не мелкие, не суетные, как прежде, а какие-то удивительно яркие, чистые и, чем Влес не шутит, может быть, даже мудрые! Вон Шык, его за мудреца-то признали только после того, как он молодым совсем мужем к арам сходил. Чать, и Луню после странствий уважать начнут, "журавелем" обзывать перестанут...

Так думал Луня, а глаза уже привычно обшаривали местность вокруг вдруг что-то интересное, важное углядеть удастся!

Слева, от заката, стали подступать к дороге леса. Северные Бугры оставались позади, холмы вокруг нижали, а рощи и перелески становились все гуще, появились первые ели, но чужие, не родские. Дома ель зелена темной хвоей, строга и величава, а здешние были какими-то корявыми, с просинью, и выглядили зловеще.

Вскоре впереди раскинулась плесами широкая река. Ход свернул и долго вел путников вдоль берега, пока не привел к броду, довольно глубокому, коням по грудь, так что припасы пришлось перевозить в два захода, держа в руках над водой.

Река эта звалась у родов Бурей, за коварный нрав, за обилие омутов, над которыми вдруг, ни с того, ни с сего начинали ходить высокие волны, словно и впрямь разыгралась на реке буря. Текла река Буря с Северных Бугров на закат, к Соленому морю, в земли неведомых Луне чудей.

Шык всю дорогу рассказывал про окрестные земли, и так Луня узнал, что чуди живут вдоль Соленой воды в глухих болотистых лесах, живут дико, чужеземцем чураются, металла не знают, но умеют ворожить, строить дома, носят одежды из шкур, рыбьих кож и луба, чтут Мать-Сыру-Землю Мокошь, а в родах у них всем заправляют бабы.

Луня, конечно, поинтересовался, как у чудей с воийским умением, но когда услышал, что лесовики-болотники ратится не любят, и от врагов убегают, скрываясь в своих дремучих лесах, сразу потерял к ним всякий интерес. Что это за люди, которые за себя постоять не могут, и как Яр только таким светит! А вот Уд от них точно отвернулся, силы мужицкой лишил, потому и бабы там верховодят.

Рассказывал волхв и про корью. Эти жили тут, уже совсем недалеко, и с ними ухо надо было держать востро. Шык обстоятельно растолковывал ученику:

- Дома свои корья ставят на столбах по берегам рек. Молятся они богу Паку, видом страшному, ящеру с пастью зубастой, из тех, что в воде живут. Искусны корья в строительстве челнов, долбят их из стволов дуба, на борта дощатые насады делают и плавают по рекам по всей земле своей немалой, и в Соленое море выходят.

Едят, само собой, рыбу, охотятся, сеют какие-то травы да коренья, но жита не знают, добывают самородную медь, но не плавят, а куют её холодной, потому у корьи воинская справа пострашнее гремской будет.

Волхвы у корья сильны, могут и лихоманку наслать, и ледяным дыханием заморозить. Для волховства берут грибы, дурные травы, варят в котлах, пьют сами, и воям своим пить дают, от того вои страх теряют и нагие, с медными дубинами, напролом прут и в ратной ярости ни своих, ни чужих не разбирают.

Но это редко, когда на корью гремы или влоты, их северные соседи, нападают. Сами корья тоже в набеги ходят, но тут действуют иначе. В ходу у них костяные жала, остроги, с которыми рыбу промышляют. Мажут корья остроги вредными ядами, и у каждого яда своя сила. Одни дух из человека напрочь вышибают, и лежит такой человек ни жив, ни мертв, и может так лежать вечно.

Другие разума лишают, память мутят, род-племя свое забыть заставляют, с таким человеком что хочешь, сделать можно. Скажешь ему слово - и он пойдет за тобой, ровно козел на веревочке...

А третьи, самые страшные, движения человека лишают. Не навсегда, на время. А за это время корья успевают повязать человека, в полон уволочь и на себя работать заставить. И не человек получается уже это, а раб!

- Как-так - раб?! - удивился Луня: - Не уж-то кто-то на чужбине, у поганых корья рабом живет? Сбежать можно, жизни себя лишить... В полоне негоже жить!

Шык только покачал головой в ответ на пылкие слова своего юного спутника:

- По своей воле никто рабом стать не захочет, однако есть народы, что жизнь пуще чести любят. Им главное - жить, землю топтать, воздухом дышать, а раб или не раб, не так уж важно...

- Не-ет, если волей твоей поганые корья владеют, такая жизнь никому не нужна! - упрямо сказал Луня, сверкнув глазами: - Это виданно - в полоне жить! На что уж гремы - злыдни, но даже они себе горло режут, чтобы в полон не попасть, а уж остальным-то...

- Я же говорил тебе про яды! - прервал Луню вохв: - Тех же гремов у корьи в рабах не мало, и роды есть, и чуди, и много всяких народов, что по Великому Ходу странствуют, по торговым делам или своим разным надобностям. Да что корья - на востоке во всякой стране рабы есть, и у аров, и в стране Ом, и в стране Ор-х-гван, у джавов... Мир велик и хитро устроен, Луня, не нам его переиначивать, на все воля Рода, Яра, Влеса и других богов есть...

Луня в ответ промолчал, сердито сопя, но от своего в душе не отступил - если уж его в полон брать будут, вот он, цогский кинжал, не подведет, мигом ярмовую вену на шее рассечь можно, а там уж яды - не яды, поздно будет, душа улетит, и Род даст, куда нужно попадет. Нет для человека худшего позора, чем полон, и в этом Луня был согласен с ненавистными гремами.

Поворот появился неждано, уже под вечер. Вдали сплошной стеной щетинились леса, словно там залегло стадо кабанов, выставив покатые спины, за ними голубел приблизившийся Ледяной хребет, а дорога начала забирать к востоку, чтобы потом, возле неприметной горушки, вдруг резко свернуть вправо, строго на восход, и скрыться в перелесках.

- Луня, лук достань! - скомандовал Шык, разом посуровевший.

Волхв поудобнее перехватил свой костяной посох, укоротил ремень заводного коня, то же велел сделать и Луне, и негромко крикнул арпакам по-арски:

- Акк-ар-ра! Вперед!

Кони прянули, точно зайцы от коршуна. Стремительно понеслась навстречу пыльная лента Хода, копыта дробно стучали в сухую земли, и Лунино сердце часто забилось им в такт - там, впереди, могла подстерегать опасность, там могли таится в засаде, в укрывище, поганые корья, что неволят людей, делая из них рабов, и нужно было не сплоховать!

Луня поджал пятки к самому седалищу, чтобы устойчивей сидеть, если вдруг придется стрелять, отпустил повод, понукая коня лишь коленями. Лук в левой руке, стрела на тетиве, ещё десяток торчит под рукой, из малого сада, что приторочен справа от седла. Прорвемся!

Поворот приближался. Издали он выглядел тихо-мирно, ну повернула дорога ни с того, ни с сего, ну торчит чуть в стороне каменный клык, в рост конного высотой, ну чернеет, по вечернему времени, лес в полсотни шагов...

Били в пыль копыта, ближе, ближе, вот уже Шык, скакавший первым, начал заворачивать своего коня вправо, вот уже и Поворот позади...

Луня все же проглядел, откуда появились первые враги. Просто вдруг впереди, словно из-под земли, выросло с десяток рослых мужчин, с пиками и трезубыми острогами, все в плетеных боевых личинах, хорошо защищающих голову от меча, секиры и дубины, и, что самое опасное, с ловчьей сетью.

- Стреляй, Луня! - крикнул волхв, поднимая Костяную Иглу и готовясь к прорыву.

Луня вскинул лук, и навскидку, с двадцати шагов, что отделяли его от поимщиков, выпустил первую стрелу. И не попал!

Корья тем временем перегородили дорогу длинной и широкой сетью, намереваясь сразу захомутать и коней, и людей. Шык, опережавший Луню, прокричал что-то, полыхнуло зеленым, ослепительно ярким, словно молния упала в землю, засверкал в сгущающихся сумерках белый костяной посох, и сеть, только что туго натянутая, не оставляющая ни единой надежды на спасение, вдруг разом вспыхнула, озарив на миг все вокруг, и рассыпалась пеплом.

Луне выпустил тем временем четыре стрелы, и две из них нашли свою цель - один из корья упал на спину и скреб теперь ногами землю - боевая личина защищает от меча, но стрела проходит её насквозь, как спица сквозь клубок шерсти. Второму Луня попал в бедро, и вой, громко крича, чтобы отогнать боль, сидел на обочине и вырезал бронзовый наконечник ножом.

Сеть сгорела, но упорные корья и не думали отступать. Они мгновенно перегородили Ход, выставив пики, а скакавший впереди Шык, как нарочно, закрыл их своими двумя конями от стрел Луни.

Шык остановился в пяти шагах от сверкающих медных жал пик, и что-то негромко бросил поимщикам на неизвестном Луне языке. Кто-то из корья ответил, и может быть, волхву и удалось бы договориться с корья, но подскакавший Луня все испортил.

Как только арпаки Шыка перестали закрывать от него врагов, Луня вскинул лук и в пять стрел уложил троих. Будь у корья щиты, все обернулось бы иначе, а так, прежде чем они сообразили, что стоят, как куколи на войском поле, трое из них отправились к праотцам, частокол пик распался, и Луня бросил своего коня вперед, выхватывая меч.

Мечом удалось рубануть лишь раз, снеся наконечник у одной из пик, кони уже выносили родов из засады, но тут самый отчаяный корья изо всех сил метнул свою длинную пику вслед прорвавшимся всадникам.

Пика попала в спину заводного Луниного коня, вошла в тело лошади на весь длинный, трехгранный наконечник, арпак жалобно заржал, заплакал дурным голосом, сбивая ход, и Шык, мчавшийся сбоку, проорал Луне:

- Повод, повод руби! Скорей!

Луня откинулся назад, одним взмахом цогского кинжала рассек сыромятную кожу ремня, и раненый конь сразу отстал, начал пропадать во мраке, пока вовсе не исчез из виду вместе с орущими что-то воями-корья.

Потеряв одного коня и весь съестной припас вместе с ним, они все же прорвались!..

* * *

- Никогда прежде корья не выходили на Ход! - удивленно вертел головой Шык, сидя напротив Луни у небольшого бездымного костерка.

Они скакали до полуночи, далеко уйдя от Злого Поворота, как нарек место засады корья Луня, и теперь остановились на ночлег, отъехав на всякий случай в сторонку от Хода и укрывшись в глубокой ложбине.

Сварили в котелке подстреленную Луней куропатку, половину съели, половину оставили на завтра, и теперь, отдыхая после тяжелого дня, говорили. Вернее, говорил в основном волхв, а Луня слушал, иногда спрашивая...

- Ары наложили на весь Ход в двух лунах пути от своих владений по обе стороны чары, и чары те не дают злому человеку, нелюдю и нежити выходить на Ход. Но, видать, опали, развеялись арские чары, или ослабли сильно... - не спеша объяснял волхв, попутно вырезая мз соснового корешка для Луни амулет Зевы - теперь, когда припас пропал вместе с раненым арпаком, странники могли надеятся только на охоту, и стало быть, не лишне было озаботиться покровительством звериной богини.

- А как же тогда корья до этого на путников нападали? - подбросив сухих веток в костерок, спросил Луня.

- Метали из кустов отравленные остроги, сеть набрасывали и уволакивали в сторону! Счастье наше, хвала Роду, что луки у корья не в чести, не любят они стреловой бой, не знаю уж, почему. А не то не сдобровать бы нам, Луня, посекли бы нас из луков, и все! - волхв выбрал из кучки куропачих косточек одну, короткую и узкую, вставил в готовый амулет, вроде как стрелой пробил его насквозь, и начал прилаживать кожаный шнур, чтобы можно было носить корешок на шее.

- Дяденька, а как же так - все говорят, что по Ходу всегда люди движуться, туда-сюда, обозно, конно, пеше, а мы сколько дней скачем, а никого ещё не видали? - поинтересовался Луня.

- Так ты и сам мог бы догодаться! - благодушно улыбнулся Шык в сивые усы: - Сейчас пора страдная, не до торговых походов. Вот погоди, через полторы луны, когда урожай в странах Хода соберут, обмолотят, когда меду набортят, грибов насолят да ягод намочат, вот тогда и потянуться по Ходу обозы - из городища в городище, из страны в страну, людные и многочисленные, со стражей крепкой. Тут уж корья не до разбоя станет, уберуться поганцы в свои свайные хибары и до весны сидеть там будут, рыбой пробавляясь! Ну все, готов амулет, держи, охотник, да слово не забудь сказать, как учил, а то силы в нем не будет!

Луня принял из рук волхва пронзенный косточкой корешок на крепком ремешке, достал тряпицу, загодя измазанную в куропачей крови, потер амулет, приговаривая:

- Зева-самица, красна-девица, не гневись, не журись, от меня не воротись! Дай охоту легкую, птицу крупную, грудку жирную, мяско сладкое, мне на силу, тебе на радость!

- Ну и ладно! - кивнул волхв, когда Луня одел амулет на шею: - Давай спать, что ли... Дай-ка вон то бревнышко!

Луня подтащил к костру полствола молодой березы. Коптит береза, дух тяжелый дает, хотя и горит жарко, ну да в этих краях не до выбора, кроме березин ничего, годящегося в костер, тут не растет.

Шык топориком сделал на стволе глубокую зарубку в двух локтях от конца бревнышка, кивнул Луне:

- Как огонь до сих пор бревно сожрет, буди меня! - сунул березину в костер и завалился спать.

Луня отсел в сторонку от костра, что б, случись что, не маячить на виду у возможных недругов, положил на колени лук, приготовил стрелу и весь превратился в слух - в темноте слух главнее глаза, иной раз только по звуку и поймешь, что где происходит...

Но не только вслушивался Луня в сторожкую тишину ночного перелеска - в голове у парня бродили мысли, одна другой тревожнее.

"Уж больно много всякой напасти на нас свалилось! Не случайно это! И чего Шык молчит, ничего не говорит? Ведь и ежу, и мамке его яснее ясного ар мертвый, Гамаюн, арысь, нав, корья - и все против нас, не случай же, нарочно все это! Вона, и арские чары на Ходу ослабели, и вообще... А все это не иначе из-за того лиха, что арский волхв, Вед этот, учуял. Не хочет кто-то, чтобы мы до Загорья добрались, очень не хочет, и вот знать бы, кто, тогда бы легче было..."

Луня спохватился, серой тенью метнулся к костру, передвинул прогоревшее на локоть почти бревнышко в глубь багряных, жарких углей, и снова отсел в тень лещиных кустов, а мысли побежали уже в другом направлении:

"Вот через луну почти и осень придет... Грозник к концу подходит, а там заревый серпень мигом пролетит, и ревун наступит... Осенью хорошо страда кончается, наступает время свадеб, народ гуляет, харча разного валом... А как в грудне морозец придавит, скотину резать начнут в городищах, так и вовсе гульбище начинается! Эх, не иначе, пропустит Луня в этот год все осенние гулянки, тут только к ревуну дай Род до аров добраться, а уж когда назад они с волхвом соберуться, про то опять же лишь Род один и ведает..."

Луня вновь подвинул уже порядком прогоревший березовый ствол в пекло костра, острожно достал из ножен Красный меч, и принялся оглаживать ладонью темный клинок, приучая оружее к себе.

В положенный час, когда огонь дошел до метки, Луня разбудил волхва и завалился спать. Спал он спокойно, и проснулся уже когда солнце полностью вышло из земли и весело сияло над горизонтом.

Ночью выпала роса, мигом обернувшаяся под горячими лучами сизой дымкой, в которой утонули дальние деревья. Волхв подогрел похлебку, странники поутрянили и отправились в путь.

* * *

Вышли на Ход и погнали арпаков размашистой рысь. Заводной конь остался один, но путники решили больше не искушать судьбу, и поделили поклажу на три равные части, навьючив её на коней поровну - не хватало ещё так же по дурному, как потеряли съестной припас, потерять и остальные вещи.

Конями менялись поочередно, чтобы арпаки не сильно уставали. Ход шел на восход, слегка забирая к полуночи. К концу дня Ледяной хребет слева приблизился, и зоркий Луня уже мог разглядеть белые снега на вершинах.

В полдень остановились, доели остатки хлебова, Луня пошарил по окрестностями, и хотя амулет Зевы должен был помогать в птичей охоте, подстрелил рыжего сурка - путники снова были с мясом.

- Завтра к больше реке выйдем! - сказал Шык, когда они снова двинулись в путь: - Срубим плот, кони вплавь пойдут, река спокойная.

- А как она называется? - спросил Луня, на ходу распиная шкурку сурка на крестовине из веток и прилаживая её у седла.

- По-нашенски - никак! - ответил волхв: - Течет она с Ледяного хребта, на юг, и теряется в незнаемых землях за Черным Лесом. Корья её тут по своему кличут, Аась-га, а дальше, там, где люди не живут, имени у реки нет...

Ночевали снова в стороне от Хода, и вновь караулили поочередно - мало ли что. Ночь прошла спокойно, лишь под утро прилетел к стану ворона и начала орать дурным голосом, накликая нежить, но проснувшийся от карка Луня угостил серую кликушу камнем, и она улетела прочь.

Реки достигли ещё до полудня. Луня выволок из мешка тяжелый бронзовый топор, каким валят лес роды, споро срубил четыре не очень толстые березовые лесины. В четыре руки путники быстро обрубили ветки, ошкурили бело-серые кривоватые стволы, из полос ивовой коры скрутили хлысты, и стоя по колено в воде, связали плот. Конечно, долгого плавания он бы не выдержал, расселся, но на один раз корьевых закруток точно хватит...

Накидали на бревна веток, сложили сверху мешки и котомки, завели в воду коней. Шык долго что-то нашептывал им в мохнатые, чуткие уши по-арски, потом махнул Луне, с длинным шестом стоявшим посредине плота - поехали!

Луня оттолкнулся разлапистым концом шеста, где специально были оставлены сучья-упоры, от песчаного дна, и плот отчалил от берега.

Арпаки, которых сидящий сзади Шык тянул за узды, нехотя вошли в воду, заволновались, теряя дно под копытами, заворочали налитыми страхом глазами, но потом ничего, успокоились и поплыли, чудно вытягивая шеи.

Безымянка, как назвал про себя реку Луня, была в этом месте куда как широка - шагов в пятьсот, из его лука и до середины не дострелить, пожалуй, с Великой Ва, главной рекой родов, что с заката огибает их земли, потягаться могла бы. Ладно, хоть не глубоко, шест до дна достает, а то грести пришлось бы, течение ловить, и к другому берегу приставать много ниже...

Пока Луня думал, сноровисто толкаясь шестиной, Шык напевал арскую песню, успокаивая коней. Так и переправились, без проишествий, только у самого берега, илистого и топкого, Луня оступился и здорово извозился в жирной прибрежной грязи.

Разгрузили плот, раскатали его на бревна и перетаскали лесины в кусты ивняка - пригодятся на обратном пути. Навьючили арпаков, помочились в реку, как велит обычай - чтобы здешний водовик запомнил путников и потом пропустил их без препятственно, вскочили в седла и продолжили путь.

Ночевали на берегу ручья, что нес свои воды к реке, спали спокойно Шык заговорил русалих девок и заставил их стеречь сон путников.

После сытного жаркого из убитого накануне сурка Луня быстро сомлел полубессонные ночи давали о себе знать, но утром проснулся на диво отдохнувшим и бодрым.

Отправились дальше.

- Через два дня к Черному лесу подъедем! Слушай и запоминай: - учил Луню по дороге волхв: - Тянется Черный лес почти на целую луну пути, до самого, почитай, Серединного хребта. Ход идет по полночной границе леса, так что по правую руку всегда будем этот проклятый лес иметь! Запомни перво-наперво - не заходи в него никогда, ни за какой надобностью! Лес сам по себе сила злая, заморочит, закружит, а там и его обитатели жуткие подоспеют!

Живет в Черном лесе нежить особая, такой больше нигде нету! Пауны меж ветвей летают, видом на черную паутину похожи. Облепит паун лицо, вдохнет человек его отравы - и не выдохнет уже никогда. Бойся паунов, ибо никакой защиты от них нет, ни заговор, ни оберег, ни оружие не помогут - сгинешь!

Под корнями деревьев прячутся синюхи. Эти на клубок синих змей похожи, только на концах змейских тел не пасти, а пальцы. Коли синюха за порты ухватила - все, конец, утянет в подкорневую нору, оплетет щупальцами и сожрет! От синюхи только добрым мечом отбиться можно, да и то не всякий муж такое совершить сможет.

Теперь - зыпь. Зыпи на наших ляг похожи, только ростом каждая с доброго кабана будет. Мерзкие они, бородавчатые, отравной слизью покрыты, и в пастях у них острые зубы. Прыгают зыпи на полтора дестяка шагов, руку или ногу человеку отхватить для них - что тебе мякушку житную откусить. От зыпей сон-трава помогает, махать ею округ себя надо, и заговор сонный есть, запоминай: "Сон-трава, мурава, соком пролейся, духом развейся, всех кругом усыпи, в землю спать уложи, пусть сон не вечером начнется, не утром кончится, и спать зыпи проклятой-триклятой не до весны, не до осени, а до скончания времен!". Повторить заговор надо трижды, а то не подействует, и уходить тихо-тихо, чуть шумнешь - зыпь проснется и на тебя накинется.

Живут ещё в Черном лесу ползюки. Эти на червей дождевых похожи, только белые, и длиной с пару оглобель каждый. По ночам скользят ползюки меж травы, кустов и древесных корней, оплетаю ноги человеческие, присасываются к коже и кровь пьют, пока всю, до капли, не выпьют. Ползюков обережный круг останавливает, ещё огня они боятся, и к горящему костру близко не подползают.

И живут, кроме того, в Черном лесу люди, и нежить лесная их не трогает, потому что люди эти Черному богу служат.

Зовут племя их поганое - беры, и многого о них я тебе не скажу, знаю только, что стоит в самой глубине леса капище Чернобога, горят там колдовские огни, а жертвенные камни кругом все в крови людской, звериной и конской, ибо беры своему властелину дань кровью приносят.

Есть у беров и луки и копья, про брони неведомо мне, потому что всегда носят беры черные плащи до земли, лица и тела скрывающие, и лишь глаза их через дырки видны, и горят те глаза в ночи ярче волчьих...

Нежить Черного леса из-под его сени не выходит, ибо силу свою тут же теряет, а с берами все не так: по ночам, а то и днем небольшими отрядами выступают они из леса, нападают на людей, а пуще того - на коней, которых ненавидят лютой ненавистью, и в бою пользуются чарами, чтобы человека запутать, закрутить, околдовать, и увести в лес, Чернобогу на заклание...

Луня слушал волхва, а у самого мороз так и драл кожу - экие страсти, да ещё целую луну пути терпеть! Хорошо хоть, знает Шык повадки всей этой погани, авось отобьемся...

Утром следующего дня, когда путники уже собирались в дорогу, глазатый Луня увидал на лесистой равнине человека.

Человек, старик с клюкой, горбатый, косолапый, шагал по едва заметной тропке, которую вчера вечером ни Шык, ни Луня не заметили, причем вела тропка в аккурат к их стану.

- Что делать будем, дяденька? - спросил Луня у волхва, тревожно озираясь - после нава, после засады корья, а особенно - после рассказов о Черном лесе, Луня готов был, как пуганная ворона, шарахаться от каждого куста.

Шык внимательно всматривался в приближающегося старца, словно приценивался, потом кивнул Луне:

- Погодим маленько! Может, что путное скажет старичок. Только по одеже его никак не пойму я, какого он роду-племени...

Дедок, бородатый и с нечесанными патлами волос на голове, тем временем приближался. Одет он был и вправду странно - на голом теле - овчиный тулуп мехом наружу, порты, дыра на дыре, по бокам мохнатятся нитками, посох в руках - коряга лесная, на ногах - грязные лапти, да ещё и перепутанные, правый - на левой ноге, а левый - на правой. При всем этом старик без шапки, а из котомки за спиной выглядывает мордочка живого длинноухого зайца.

- Здрав буде, добрый человек! - зычно крикнул Шык, беря за повод своего арпака. Конь вдруг заволновался, всхрапнул, переступая копытами и косясь выпученным глазом на гостя. Луня насторожился - кони всегда нечисть да нелюдь чуют!

Старик ничего не ответил на приветствие волхва, он просто шагал и шагал себе по тропинке, но Луня вдруг оторопел: углядел он чудного дедка у дальней рощи, что окутана утренней росной дымкой, а старичок за считанные миги уже возле них шагает! И идет не ходко, косолапит, корявится на ходу, того гляди, упадет, а добрых пять сотен шагов отмахал! Вот так дед!

Луня обеспокоено глянул на волхва - не уж-то он не заметил?, но Шык стоял спокойно, чуть улыбаясь, словно и не произошло ничего. А может, вправду лихой дед отвел ему глаза?

Луня не успел ничего сказать, как старичок уже шагнул к ним, шагнул и остановился, глядя куда-то мимо. "Зраки какие чудные...", - подумал Луня, заметив под седыми кустистыми бровями старика зеленые искорки, как у молодой шалавной девки. Подумал, - и обездвижел, ровно уснул, стоя, с открытыми глазами. Звуки летнего утра потонули в каком-то звенящем шуме, словно вода где-то через перекат перетекала, перед глазами все подернулось сизой дымкой, и мысли в голове ворочались, как бревна в реке во время сплава, неуклюжие и скользкие: "День же, Яр высоко уже, в дорогу пора... Чегой-то я стою-то... Шыка не видать... Дед, зараза, зачаровал, не иначе... Муха летит вон, медленно-то как, даже видно, как крыльями машет..."

- Оу-оу-оу-оу! - донеслись до слуха Луни протяжные, басовитые звуки. Равнодушно, словно со стороны, смотрел он, как дедок отбросил свой корявый посошок, растопырил руки и начал расти, раздаваться в ширь и в высь, как менялась его личина - разползались в стороны глаза, жуткой, клыкастой щелью обернулся рот, из пальцев полезли зеленовытые, загнутые, как у медведя, когти, а над единственным ухом вырос из спутанных, зеленоватых же волос кривой рог.

"Лешья...", - запоздало понял Луня: "Как куры в ощип, попали... Съест теперь, и костей не оставит... А что это он в поле-то... И Полевого Деда не испугался..."

- ...Луня!!! - в самое ухо влетел оглушающий вопль волхва. Луня дернулся - и маревая дрема спала с глаз! Исчезла пелена, вернулись звуки, и мысли полетели, как положено, быстрее ветра.

- Обходи его! - Шык, выставив посох, медленно отступал от приближающегося чудища. Лешья, подняв когтистые лапы, шел на волхва, и широкий, на зеленоватый блин похожий язык плотоядно облизывал торчащие из пасти клыки.

Луня выхватил меч, длинным шагом, как учил воевода Скол, ушел из-под взмахнувшей лапины лешьи, прыгнул и оказался за спиной страхолюдины. Вскинув меч, Луня со всей дури рубанул по шишковатой широкой спине. Рубанул - и чуть не выронил клинок, зазвеневший жалобно и печально. Деревянная спина у лешьи, да и сам он весь таков, как это Луня забыл! Меч об лешью тупить до закат можно, ему хоть бы хны! Тут иначе надо...

Волхв тем временем, отступая, дошел до затушеного утреннего костра, быстро нагнулся, подхватил горсть остывших углей, быстро пробормотал что-то, и бросил вдруг запылавшие угольки прямо в жуткую, ухмыляющуюся рожу лешьи.

- Оу-оу-оу!!! - завопил тот, тщетно пытаясь сбросить с волос пламя. А тут ещё Луня сзади добавил - сунул меж ног лешьи здоровенную сучковатую ветку, оставшуюся от заготовленных вчера для костра дров, навалился плечом и завалил лесную орясину!

- На коня, и ходу! - крикнул волхв, одним движением взлетая в седло. Луня, не мешкая, бросился к своему арпаку, и миг спустя путники уже мчались прочь, а за спиной у них утренний ветер раздувал пламя на голове лешьи, и летело над полями и перелесками дикое:

- Оу-оу-оу!!!

Глава Пятая.

Черный Лес.

- Ну уж того, чтобы лешья из леса вышел и на людей в чистом поле нападать начал, такого я никогда не слыхал! - качал головой волхв, переживая утреннюю схватку с нелюдью: - Даже меня провел, поганец! И как ловко - дремоты столбнячей подпустил, глаза отвел, р-раз - и схарчил бы нас, за милу душу бы схарчил! Что же все таки из леса его выгнало? Что же за дела такие на белом свете делаются? Знал бы дома, что все так обернется, не торопился бы так с отъездом...

Луня ехал молча, слушал волхва, и на душе у него становилось все гаже и гаже: "Ох, видать, так и сгину я где-нибудь в незнаемых землях, и растащат мои косточки птицы летучие да твари рыскучие! И зачем меня волхвом быть назначили, да в этот поход отправили, сидел бы дома, в городище, в свой черед воем стал бы, обженился, детушек растил да землю пахал..."

- Луня, эй, Лунька, заснул что ли? - волхв подъехал и потряс задумавшегося парня за плечо: - Вечером, когда остановимся, волховать стану, предков спрашивать, может, подскажут чего, а с завтрева по другому пойдем - спать днем будем, по очередке, а скакать ночью, а то, чую, не минуть нам Черный лес иначе...

На ночлег остановились, против обычного, не в ложине или овраге, а на лысом пригорке шагах в ста от Хода, чтобы дозор держать сподручнее было. Поели, что осталось от вчерашнего, после чего волхв разложил на безтравной вершинке четыре костра, по четырем сторонам света, воткнул в центре Костяную Иглу, веле Луне стоять в сторонке, молчком, глядеть окрест зорко, а сам повел древнюю, как сама земля, Песню Предков.

Поминались в той Песне и Мать-Сыра-Земля Мокошь, и Отец всех родов Великий Род, и предок предков, медведь Влес, и могучий хозяин лесов Бор, и красный Яр, и все Чуры, хранители-обережцы, и многие другие иные светлые боги. У всех просил волхв совета, всех вопрошал - что же на земле творится, к чему это?

Звенели, стучали, терлись друг о друга амулеты, вразлет поднялись седоватые волосы, волхв поднял руки, заканчивая Песню - и замер...

Долго стоял он, недвижим, с закрытыми глазами, освещенный трепещущим светом четырех костров. Луне уже начало казаться, что недоброе что-то приключилось с его учителем, но вот волхв опустил руки, вздохнул, и не раскрывая глаз, опустился на землю. Опустился - и уснул.

Теперь будет спать до утра, а Лунино дело - вокруг стражей ходить. Никто не должен потревожить сон волхва, иначе чародейство не удастся, впустую пройдет...

Шык проснулся на рассвете, когда прогоревшие костры уже и дымится перестали. Луня, намаявшись за ночь, сидел поодаль, с луком на коленях.

- Устал? - улыбнувшись, спросил волхв, и не дожидаясь ответа, встал, потянулся всем своим далеко не старым, не смотря на года, телом, шагнул с пригорка к поклаже:

- Давай-ка поедим чего есть, оголодал я, с предками да богами разговаривая.

За едой Шык рассказал Луне, что же поведали ему предки и боги:

Велика Смута затевалась в мире. Нежить, нелюдь, все вредные человеку силы словно взбесились. А взбесил их и на людей яро кидаться заставляет Страх, Великий Страх, что наплывает на землю со всех сторон, идет изнутри её, и Страх этот в том, что скоро конец всему придет, погибнут все звери, и птицы, и люди, но потом, много лет спустя, все вновь возродится, все кроме нелюди да нежити. От того-то и бесятся нечистые, от того-то и ярятся...

- Так это, дяденька, и мы что ли погибнем? - опасливо спросил Луня, тревожно озираясь, словно вот уже сейчас погибель наступит.

- И мы, Луня... - мрачно подтвердил волхв: - Мыслю я, затем нас Великий Вед к себе и зовет - хочет он Лихо это отвести, но вразуми меня Влес, если я сейчас знаю, что есть суть близящейся беды, и как нам от неё спасаться...

* * *

Отдыхали весь день. Луня спал, измученный бессонной ночью и тревожными речами волхва, а Шык просто отдыхал, глядя в голубое летнее небо с белыми курчавыми шапками облаков. Общение с предками и богами много сил отнимает, тут уж не до скачки на конях, отлежаться надо, отдохнуть...

К закату собрались в путь. К излету лета ночи стоят темные, но арпаки с дороги не собьются, Ход им знаком, они его чуют, не нюхом даже, а душой своей конской, и поэтому ходко идут в кромешном мраке, уверенно попирая копытами дорожную пыль.

Ночью, вернее, ближе к утру, подошли к краю Черного леса. Луня сразу понял, что именно Черный, а никакой другой, лес встал стеной по правую руку от Хода - даже в темноте густел он налитым мраком, словно черной стеной отделяя сам себя от остального мира.

Светало, яснели деревья, земля и небо вокруг, и лишь Черный лес оставался таким же темным, что и в глухую ночь.

- Он и днем такой? - спросил Луня волхва, невольно понижая голос до шепота. Шык усмехнулся:

- А ты думаешь, почему его Черным нарекли? Погоди, Яр взойдет, сам увидишь - и деревья, и трава, и даже цветы, все в этом треклятом лесу чернее ночи! Но ты особо в ту сторону не гляди - не ровен час, поймает твой взгляд какая-нибудь тварь, потом беды не оберешься, Чур нас от этого! Смотри лучше налево, вишь, вон вершины Ледяного хребта солнце уже окрасило - лепо! Вед мне сказывал, что ары хотели Ход ближе к горам провести, от Черного леса подальше, да там своя напасть оказалась - туман чародейский. Наплывает тот туман с гор, людей и животных разума лишает, одни влоты, что с заката сюда забредают, чары туманные терпят, да и правду сказать, у влотов разума с овечий говяш, им и терять особо нечего!

За разговорами солнце взошло, Луне сразу стало веселее. В сторону Черного леса он старался больно-то не смотреть, как волхв советовал, но все же не удержался, глянул - и подивился тому, как чудно выглядело все в колдовском лесу.

Действительно, и травы, и деревья, корявая родня родских елок да листвениц, и кусты, и даже крупные, красивые цветы, что росли под деревьями - все было непроглядно черным, словно кто-то специально красил лес, коптил его, заливал смолой и дегтем.

Дневали снова на горке, на лесистом холме к полуночи от Хода. Спали в очередь, правда, Шык дал Луне волю, но зато потом отправил на охоту.

Луня бродил-бродил по распадкам, спугнул зайца, потерял три стрелы и упустил косого. Злой и усталый, возвратился он к костру, виновато развел руками, мол, обиделась на что-то Зева, не помогла.

Шык покачал головой, пошарил в котомке, выкатил на смуглую ладонь катышки мурцы. Вскипятили воду, заварили листья дикой малины, кинули мурцу - получилось остро воняющее медвежатиной хлебово, жирное и духовитое. От мурцы по жилам побежал огонь, в желудке образовалась приятная сытость, но надолго мурцы не хватит, она и запасается на самый черный день, когда никакой другой еды нет, и человек с голоду пропадает.

- Если завтра мяса не добудем, придется постится! - объявил Шык, когда они уже собрались в дорогу. Луня только криво усмехнулся - "добудем"! Ему, Луне, добывать придется!

Снова всю ночь скакали. Небо затянуло облаками, временами шел дождь. Ни зги не было видно в ночном мраке, лишь Черный лес выделялся слева ещё более черной полосой темени, как будто жирным углем провели по черной коже. Черное на черном, мрак во мраке...

У Луни стыла кровь в жилах, от голода дрожали руки, все тело покрывал холодный пот. Волхв говорил, что это дает о себе знать лесное чародейство, которое стало ощущаться тут после того, как спали арские чары Хода, призывал крепится и надеется на богов и предков, но Луня все больше и больше слабел, и телом и духом.

Так прошло два дня, вернее, две ночи. На третий день Зева смилостивилась, и Луне удалось подстрелить косулю. К сурковой шкурке, добытой, казалось, давным-давно, чуть ли не в другой жизни, добавилась пятнистая косулья, путники попировали всласть, присолили мясо и теперь были с каким-никаким припасом.

Голод отступил, но жутковатая одурь чернолесных чар не отпускала Луню. Порой ему начинало казаться, что все это - сон, страшный морок, насланный злой Видью, богиней дурных снов, и надо только собраться с силами и проснуться. Но проснуться не получалось, и от того становилось ещё страшнее...

На пятый день пути, когда от косули осталась уже половина, дорогу странникам преградила ещё одна текущая с севера, с Ледяного хребта, река.

Неширокий, шумящий поток решили брать с ходу, погнали арпаков в холодные волны - и едва не потонули, норов у реки был злой, дно покрывали крупные валуны, и лишь выносливость и сила коней спасли Луню и Шык от смерти.

- Не должно было быть тут реки! - удивлялся после переправы волхв: Ручеек тут бежал, шагов в десять шириной всего, и глубиной - по колено! Что за чудеса, сожги их Яр! Не иначе, чары дурные кто-то на тот ручей наложил, обернув его рекой!

Прошла первая семидица пути вдоль Черного леса, потянулась вторая. Луня постепенно привык к холоду в сердце, привык к страху и морочной одури. На днёвках путники стали примечать приближение осени - то там, то сям трепетали на осинках первые покрасневшие листья, жухла трава, поперли из-подо мха грибы. Теперь нехватка пищи перестала пугать Луню - за грибами ягоды пойдут, брусника, голубика, дикие яблоки созреют, а там и птица в перелет тронется, утки, гуси, голодать не придется!

Конечно, в родских лесах сейчас и грибов никаких нет, так, маслята сопливые если только, да и ягодам осенним рано, и лист не желтеет, но тут, много севернее, осень уже дохнула на леса, по ночам плыли сизые туманы, и прежде чем по утру ложиться спать, приходилось настилать постель из лапника - за ночь земля остывала и холодила бока.

* * *

Вторая семидица ночного пути подошла к концу, однако ни беры, ни нежить Черного леса себя никак не обнаружила, и Луня даже успокоился видать, пронесло, обошла беда стороной, не достануться их косточки зверям да птицам.

На третий день третьей семидицы дневать остановились поздно - Яр уже высоко стоял над землей, но уж больно ходка мчались арпаки, уж больна ровна и пряма была дорога! Скачи да скачи!

Все же усталось взяла свое, и Шык скомандовал останавливаться и делать стан. Место дневки выбрали, как обычно, на холме, так, чтобы не видеть за деревьями чернолесья. От первой косули остались к тому времени шкура да память, но Луня не зря щедро полил теплой кровью Зевин амулет - теперь каждый день его стрелы находили каку-нибудь добычу - то зайца, то тетерку, а раз даже умудрился Луня подстрелить в небольшом проточном озерке здоровенную щуку, что грелась в прибрежной траве на последнем солнышке.

Поели и Шык прилег, оставив Луню караулить. Посвистывали лесные птички, шелестели первые опавшие листья. Леса уже сильно изменили свой цвет, все больше желтея, бурея, краснее. Скоро повалит с деревьев лист, оголятся ветки и шумно станет в лесу - придет время звериных свадеб.

Луня присел на ствол поваленной березы, положил рядом лук и принялся чинить прохудившиеся, плетеные из полос кожи поршни, какие всегда одевали заместо лыковых лаптей роды, отправляясь в дальнюю дорогу. Время от времени Луня оглядывался по сторонам - мало ли что!

Оглядывался, оглядывался - и проглядел! А когда заметил, едва не поздно уже стало! Только и смог, что ужом метнутся за поваленный ствол, на котором сидел, и швырнуть недочиненный поршень в спящего неподалеку волхва.

А со стороны Хода, и стало быть, со стороны Черного леса, шли вдоль холмов люди. Люди, да не простые, такие, как и описывал их волхв - в черных плащах, лиц не видно, с длинными копьями в руках. Беры, числом шесть.

Луня, выставив из-за березового комля голову, зашептал губами:

- Руй неистовый, Уд могучий, отец-Род, предок-Влес, помогите, не киньте своих на чужбине!

Шык от прилетевшего на грудь поршня проснулся сразу, вскочил, заприметил врагов, пригнулся, но поздно - беры тоже заметили человеческую фигуру на вершине холма, повернули и быстро - и откуда только прыть такая?, двинулись к стану родов.

Луня вскинул лук, свистнула стрела, но бер, выцеленный парнем, ловко увернулся, продолжая приближаться. Луня пустил вторую стрелу, потом третью - и все зря, шустры были беры, видать, не в первой им под стрелами стоять, чтоб дивы их мать изволокали!

Шык тем временем возился, что-то доставая из своей котомки. Вот он вскочил, засвистел, заулюлюкал, прокричал злословие и метнул в поднимающихся по пологому склону холма беров горсть камней, обычной речной гальки.

Но вот диво - камешки, подпрыгивая на кочках, вдруг стали расти, увеличиваться и вот уже не голыши - здоровенные валуны катятся на врага!

Беры заметались, стараясь увернуться, но слишком поздно - катящиеся камни подмяли под свои круглые бока одного, второго...

Луня вскочил, потрясая луком - наша взяла! Но нет, не так-то все просто - лишь две фигуры в черных плащах остались лежать на жухлом склоне после колдовского камнепада, остальные увернулись, разорви их Влес, и вновь полезли вперед. Тут, пожалуй, уже и стрелять поздно, пора за меч браться!

Луня выхватил прадедов клинок, цогский кинжал, и с кличем родов бросился на врага - пока те ещё не взобрались на вершину, пока ещё их можно рубить сверху.

- Ро-од!!! - грозно грянуло окрест. Видать, никогда ещё не звучал этот клич у окраин Черного леса, иначе знали были черные беры, что даже вчетвером рода с мечом следует опасаться - порубит!

Луня встретил врага на самом взлобке, лихо крутанул клинком, срубил наконечник у одного копейщика, отбил кинжалом выпад другого. Теперь давить надо, не давать супротивнику опомнится, рубить и рубить, вертя мечом и кинжалом, как лозовыми ветками - пусть от блеска клинков у находчиков в глазах зарябит, так, чтобы и не заметили они, откуда смертельные удары обрушатся...

Не вышло. Беры дружно ударили в копья, Луня чудом отскочил, уступая врагам несколько шагов - и все, теперь они на вершине, теперь он один против четверых на ровной земле, безо всякого превосходства. "Ну, держись, Луня, Мочагов сын, не осрами род свой, родичей, родовичей, родню и родителей!", - успел подумать Луня, выставив клинки и чуть приседая - для упора и остойчивости.

Беры молча бросились в атаку. Тот, кому Луня срубил наконечник, отбросил бесполезное древко и выхватил откуда-то из складок черного плаща узкий топорик с длинной ручкой. Таким против меча орудовать - милое дело, а в случае чего и метнуть можно легкое оружие - тоже удобно.

"Тяжел, ох и тяжел прадедовский меч!", - думал Луня, еле-еле успевая отбивать выпады беров. А тут ещё этот, с топориком, в рубку не полез, а встал в стороне и явно примеривался, как швырнуть свое оружие ловчее, чтобы полбашки Луне снести. Эх, пару дружинников Боровских бы сюда, или одного воеводу Скола - вот тогда узнали бы поганцы, кто такие роды!

Луня, чтобы топорометала не попал в него, ушел влево, прячась за наседавшими на него берами, как за живым щитом. Но топорщик тоже не пальцем деланный, перебежал, лихов сын, в сторонку! Ну все, моченьки уже нет мечом махать! Где же, во имя Рода, Шык?! Не уж-то убили Костяную Иглу?!

От этих мыслей Луне вдруг стало жарко. Ослепительное пламя полыхнуло перед глазами, ярость обуяла душу - пусть Шык убит, но тогда он, Луня, спутник и ученик волхва, должен отомстить за родича!

И Луня, зарычав, как бурый медведь-Влес, рванулся на врага, отбил нацеленные в грудь и горло костяные наконечники, кинжалом ударил в руку одного бера, вдвигаясь в их строй, резко прыгнул вперед, и со всей силы рубанул мечом по плечу другого:

- Н-н-на!!!

Бер заорал дурным голосом, шарахнулся в сторону - Луня почти отрубил ему руку вместе с плечом, но тут что-то полыхнуло, на этот раз не в голове, а надо всем холмом, и в тот же миг на Луню обрушился удар такой силы, что в глазах потемнело, руки выронили оружие, ученик волхва упал на пожухлую траву и потерял сознание...

* * *

Очнулся он уже в сумерках. Голову раскалывала тягучая боль, в глазах плавали какие-то круги, во рту был отвратительный привкус блёва, тошнило, шумело в ушах, словно он в бурю оказался в сосновом бору.

- Очнулся, Лунька? - словно сквозь набитую в уши шерсть, донесся до Луни голос волхва.

- Вроде... - еле выговорил он, с трудом ворочая одервеневшим языком: Наша... взяла?

- Наша, наша! - улыбнулся Шык, подавая Луне мису с водой: - На-ка, попей, вой зело храбрый! Пей-пей. То вода заговоренная, в миг полегчает!

И впрямь - полегчало. Утих шум, прояснилось в глазах, перестали дрожать руки. Луня с трудом сел, потрогал огромную кровоточащую шишку на затылке:

- Чем это меня... звездануло?

Шык протянул Луне тот самый берский топорик:

- Вот этим! Хорошо, хоть обухом приложило, а то бы все, к Маре в гости отправился!

- А где... ну, черные эти?

- Двоих ты положил, а остальных я, молневым заклятием! Считай, повезло нам - с берами ратится тяжко, искусны, собаки, в войском деле! Ну да обошлось - и ладно! Давай-ка, подымайся, на-конь пора, тут оставаться нельзя!

Луня, пошатываясь, встал, и увидел, что тела мертвых беров рядком лежат в сторонке, собранные торбы навьючены на арпаков, а Шык уже сидит в седле. Да, пора в путь, подальше от злосчастного холма...

* * *

Всю ночь Луня провел, как во сне. Жутко болела голова, действие наговоренной воды закончилось, и перед глазами вновь начали плавать цветные круги. Луню тошнило, каждый шаг арпака отдавался в голове вспышкой боли, и пару раз ему уже казалось, что сейчас он свалится под конские копыта и навеки затихнет в холодной дорожной пыли.

Наконец ночь подошла к концу. Шык в рассветных сумерках отыскал годную для дневки поляну и разбил стан. Луня только и смог, что сползти с коня и растянуться на влажной траве. Вскоре он уже спал, и не почувствовал, как волхв перенес его на ложе из лапника, не видел, как он развел костер, достал из котомки пучки лечебных трав, сходил за водой и принялся готовить исцеляющий взвар...

Шык разбудил раненого ученика в полдень. Тусклое, совсем уже осеннее солнышко к тому времени просушило землю, и приятно, не жарко грело укрытого теплым шерстяным плащем Луню. Волхв заставил его выпить полкотелка терпкого, горько-пряного взвара, пошептал над головой наговоры, отгоняющие Лихих Раден, особенно Огню, Ледю, Корчу, Гледю и Глуху.

Вскоре Луня вновь провалился в тяжкую дремоту и спал до вечера. Волхв тем временем приготовил еду, окурил можжевеловым дымом всю местность вокруг стана, чтобы никакая дурная нежить не подобралась близко к раненому, провел не два, а три обережных круга, поел, развесил на кустах вкруг полянки Чуров и улегся спать - в эту ночь путникам, особенно Луне, надо было отдохнуть...

Луня проснулся утром, на диво здоровый и бодрый. Взвар и наговоры волхва сделали свое дело - болезнь покинуло крепкое, молодое тело, шишак на затылке опал, перестала кровоточит рана в его середке, полностью исчезла одурь, утихла дрож в руках и ногах, и вообще, Луня чувствовал себя словно заново родившимся.

Ему безумно хотелось есть, и на цыпочках, чтобы не разбудить спящего волхва, Луня подкрался к котелку, висящему над затухшим костром, и прямо через край, не разогревая хлебова, наелся, пожевал мяса, и почувствовал себя совсем здоровым.

Тут Луня увидал странное ожерелье, лежащее на кусочке кожи возле волхва. Двенадцать узких, не длинных косточек, порядком закопченных и обоженных, связанные вместе кожаным шнуром. Ничего подобного раньше в вещах Шыка Луня не видел, и поэтому он осторожно подкрался к спящему волхву и протянул руку, чтобы взять ожерелье.

Раз! - крепкая рука волхва перехватила Лунино запястье. Шык открыл глаза, сурово глянул на ученика, и неожиданно улыбнулся:

- Что, полегчало?

- Да, совсем хорошо, спасибо, дяденька! А что это?

- Это тебе, заслужил! Надень-ка...

Луня взял ожерелье, пахнущее гарью и паленым мясом, неуверенно повертел в руках, потом надел - и удивился: ожерелье словно давило на на шею, грело и холодило одновременно.

- Дяденька, а все же, что это? - спросил Луня у вставшего волхва.

- Не понял еще... Это оберег, от беров. Они теперь тебя боятся станут больше, чем тех воев, что богов тырят!

"От беров...", - удивленно подумал Луня: "Двенадцать косточек... Шесть трупов, двенадцать рук!". И вдруг он понял - это пальцы, это фаланги отрубленных берских пальцев, по пальцу с каждой руки!

- Я это... Страшно мне, дяденька! - запротестовал Луня, пытаясь содрать жуткое ожерелье.

- Не боись! - ободряюще кивнул волхв, плеща себе в лицо водой из баклаги: - Ожерелье это верно тебе служить будет, а что человечьи кости на него пошли, так не пугайся - для пользы дела это! Родские вои ушей не режут, волос с голов у убитых не дерут, как многие другие народы, но ты-то не вой, ты волхв, и сила твоя не в руках, а в голове! Хотя и руками могуч ты оказался, Луня, двоих беров свалил, они и Чернобога своего поганого помянуть не успели!

- Одного, дяденька! - покачал головой Луня: - Одного бера я порубил...

- А второму кинжалом в самое сердце ткнул, когда падал уже! подтвердил волхв, разводя костер.

- Да не было этого! - удивленно замотал головой Луня: - Я точно помню - как шарахнуло меня, упал я, и лишь потом обеспамятел! Не колол я бера кинжалом!

- Погоди, но ведь кинжал-то твой, цогами сработанный, из груди мертвого бера торчал! Как так, растолкуй мне Влес! Ну-ка, покажи-ка мне его ещё раз!

Луня послушно вытянул из ножен и протянул волхву цогский кинжал. Шык присел на корточки, положил клинок на колени, закрыл глаза и провел ладонью над лезвием и рукоятью - раз, другой, третий. Потом открыл глаза и вернул оружие Луни:

- Нет, обычный он! Никаких чар на нем нет, хвала Роду, а то я уж опасаться начал! Обычный цогский меч! Цоги, если луки опускают, только такими и бьются. Вождь рода Волка, Слат Руевич, два десятка зим назад в поход на цогов ходил, так он таких мечей целую телегу привез - какие в бою захвачены, какие в кузнях... Поделился добычей с другими родами, так к тебе он и попал!

Волхв ещё раз кивнул на кинжал и занялся костром.

Луня отшел в сторону, присел, чтобы обмыслить все. Выходит, действительно двоих беров убил он, прежде чем пасть без памяти? Но Луня готов был руку дать на отсечение, что не делал он этого, не делал! Ай да кинжал, удружили неведомые цоги. И племя-то, с родских полатей если глядеть, поганое, кровь людскую пьют, ночью лучше кошки глядеть умеют, морды белой краской мажут, за то и зовут их - белые цоги... А вот с оружием не подвели, выручило!

Луня повертел кинжал в руках. Лезвие на лист ивы формой похоже, таким и рубить и колоть сподручно. Вдоль кромок, и с той, и с другой стороны тянуться мелкие засечи-зазубрины, вроде как на серпе - чтобы не тупился клинок и резал легче.

Еще проведены вдоль всего лезвия две канавки - лишний металл убирал неведомый кузнец, облегчал оружие. Рукоять простая, в насечках, на конце рукояти - кольцо. Луня знал, что сквозь него надо продеть ремешок и в бою одевать тот ремешок на руку. Тогда даже если выронишь кинжал, не потеряешь его - останется болтаться на запястье. Но Луне ещё в самом начале пути показалось, что такой ремешок будет только мешать, путаться под руками и за все цеплятся, и он не стал обустраивать чужой клинок.

Всю ночь скакали. Шык, наверстывая потерянное из-за Луниной раны время, гнал арпаков быстрее обычного, и коням приходилось туго. На дневках кони стали ложится, чудно подгибая под себя ноги. Раньше с ними такого не случалось, и Луня уже начал думать, не заболели ли верные лошадки, но волхв успокоил его, объяснив, что кони так расслабляют натруженные за ночь ноги.

Глава Шестая.

Дом Корча.

Теперь, прежде чем лечь спать, Луня каждый день подолгу упражнялся с Красным мечом, приучая руки к тяжести оружия, учился колоть, рубить и отбиваться.

Еще он укоротил топорище сохраненного волхвом берского топорика, оставив ухватистый черенок в локоть длиной, и начал учится мудреной науки топорометания. В первые дни топорик летел вкривь и вкось, но постепенно Луня набил руку, и все чаще Шык мог слышать сквозь сон не треск и стук от пролетевшего мимо выбраннного Луней в качестве мишени древесного ствола топора, а глухой, четкий звук воткнувшегося оружия.

Постепенно толщина мишеней уменьшалась, а расстояние, с которого Луня кидал топорик - увеличивалось. К концу четвертой семидицы пути вдоль Черного леса топорик поражал осинку в руку толщиной с тридцати шагов восемь раз из десяти! Луня в тайне сильно гордился таким умением - у родов метание топоров неизвестно почти, если они вернуться, будет чем похвалится перед родичами...

Никто не тревожил путников все эти дни. То ли жутковатое ожерелье на шее Луни действительно внушало страх, то ли потеря шестерых бойцов подсказала берам, что с этими двумя странниками лучше не ратится, но дни и ночи проходили спокойно. Приближался Дом Старого Корча, волхв говорил, что осталось не более двух ночей пути. А за Домом - день пути до Перевала, а за Перевалом - Загорье, Ар-Зум, благословенная земля аров...

* * *

К утру, когда нещадно погоняемые путниками арпаки начали от усталости замедлять свой бег, Луня заметил, что маячавший все это время по правую руку Черный лес начал отступать от Хода к полудню. На дневке стало заметно, что местность меняется - исчезли лесистые холмы на севере, Ледяной хребет стал почти неразличим, зато впереди показались вершины иных гор.

- Серединный хребет! - с волнением сказал волхв, указывая на цепочку серый вершин: - Хвала Роду и всем богам, завтра мы увидим Старого Корча и отдохнем в его Доме!

- А кто он, этот самый Корч? - спросил Луня, по обыкновению упражняясь с мечом.

- Он род, только не Влесов потомок, а из Куниц, младшего рода, что живет севернее нас, на берегах Великой реки Ва. Давным-давно ары упросили его поселиться в Доме возле Перевала, и Корч согласился. Там, возле Дома, от Хода отделяется Малый Ход, что ведет на юг, в земли, о которых и я ничего не знаю. Но ары знают, ведут с тамошними жителями торговые дела.

- А зачем нужен этот Дом? Что, на отшибе жить разве пристало? удивился Луня.

Волхв улыбнулся:

- Перед тем, как идти на Перевал, путники из далеких земель, вот как мы с тобой, должны хорошо отдохнуть, обиходить коней, вот для того-то и стоит с незапамятных времен этот самый Дом, и хозяин его оказывает путникам гостеприимство по законам аров и своего племени, ибо так повелось, опять же исстари, что Хозяин Дома родом не ар...

Путники расплачиваются за постой кто чем, а если нет у них ничего, благодарят Хозяина вестями. Ары мудры, ибо все вести потом от Хозяина попадают к ним, так они собирают Знания.

Домов, подобных тому, в котором мы завтра окажемся, несколько, но те, другие, стоят много дальше по Ходу, за Ар-Зумом, и я там не бывал... Ну ладно, хватит бронзой махать, давай-ка харчится да спать, вон солнце уже к полудню...

Дом Корча путники увидели на рассвете - обнесенный крепким тыном, каменный, он стоял чуть в стороне от Хода, и не смотря на ранний час, из каменной же трубы над крышей поднимался дымок.

Луня ещё никогда не видел домов из камня, да ещё таких громадных, и даже открыл рот от изумления - надо же, сколько труда положено, чтобы соорудить такую избу! Зато, наверное, в каменном доме спокойно, пожар ему не страшен, да и простоит он много-много лет, не сгниет, шашель его не сточит, не просядут бревна, не смоет во время половодья вода...

Шык остановил арпака у широких, огромных, окованных бронзовыми полосами ворот, по ночному времени запертых, приосанился и громко постучал Костяной Иглой по боковому столбу.

Вскоре во дворе за воротами послышалось шаркание ног, и хриплый старческий голос произнес что-то на неизвестном языке. Волхв ответил, тоже не по-родски, Луня различил в быстром водопаде чужого говора лишь свое имя и имя самого Шыка.

Воротины со скрипом отворились и навстречу спешившимся путником шагнул седой, как лунь, сгорбленный годами человек, с морщинистым лицом, красным, на еловую шишку похожим носом, явно род, в меховой безрукавке, в домотканных теплых шерстяных портах, улыбчивый и приветливый.

Сперва он долго обнимался с Шыком, распрашивал волхва о том, легка ли была дорога, потом повернулся к Луне.

- Здраве будь, Хозяин! - поприветствовал его Луня, как велел обычай.

- И ты здрав будь, отрок Луня! Хоть на прадеда своего ты не похож, но породу видать, ни куда не денешься! Входите, будьте гостями дорогими, давно уже не встречал я родовичей, давно не слыхал родской речи!

Луня отвел приморенных коней в большой сарай, наполовину заваленный сухим, пахучим сеном. Выкликнутый из дома шустрый паренек не намного младше Луни, белобрысый и широкоплечий, занялся арпаками, а Луня вслед за Шыком и гостеприимным Корчем вошел в распахнутые двери Дома.

Да, таких домов Луне видеть ещё не прходилось! Огромная Гостевая горница, в которой он оказался, могла бы вместить внутри себя и хоромину вожа, и для избушки Шыка ещё место бы осталось!

Вдоль каменных стен стояли широкие дубовые лавки. Длиннющие, как приречные мостки, столы, числом десять, занимали всю центральную часть горницы, а каменные же столбы, что подпирали черные резные балки потолка, казались стволами громадных деревьев.

Слева виднелся огромный крытый очаг, тоже весь из камня, и возле него хлопотали несколько женщин, гремя котлами, мисами, черпаками и ендовами. Свет в горницу попадал через узкие окна, похожие на бойницы, что прорубают в стенах родских городищ, чтобы удобнее было поражать врагов стрелами. Поскольку на дворе ещё стояли утренние сумерки, да и день обещал быть пасмурным, в горнице пылали факелы, воткнутые в бронзовые поставцы, а на каждом столе возвышались к тому ж большие масляные лампы арской работы.

Справа от входа вдоль стены шла лестница, сложенная из дубовых плах, и вела она на широкую галерею, на которую выходило множество дверей, иные затворенные, иные - занавешанные тканями или кожами.

- Там ночуют гости, которые пожелали отдохнуть в Доме несколько дней! - пояснил Луне Шык, когда они уселись за стол, а Хозяин ушел, чтобы распорядиться по поводу еды и питья. Волхв выглядел веселым и довольным, он не оглядывался, раскрыв рот, как Луня, но с радостью узнавал уже однажды виденное, словно бы убеждаясь, что все это было, было на самом деле... Спохватившись, волхв дернул Луню за рукав:

- Луня, гости у Корча из разных народов! Разные народы - разные обычаи! Поэтому не глазей на них попусту, какие бы диковенные одежы они не носили, и как бы диковенно они себя не вели! Понял? А то потом беды не оберешься!

Луня понял. Конечно, любопытно поглядеть иноземцев, но раз не оберешься, то анчута с ними, буду смотреть на стены да потолок дивной горницы...

Вскоре на столе перед оголодавшими путниками стали появляться блюда, мисы, корчаги и горшки со снедью. Чего тут только не было! Запеченая птица, пласты жареного мяса, вареные языки и копченое сало, свежесоленые грибы, моченые ягоды, резаная зелень, свежеиспечные караваи жита, жаренные в масле лепехи, кувшины и ендовы с квасом, медом и взварами. Но не обилие еды поразило Луню, а женщины, что подносили её.

Шык уже успел сказать ученику, что у Старого Корча есть три сына, которые взяли жен из разных народов. Женщины нарожали Корчу внуков, и теперь в Доме живет большая семья, и кровь её не принадлежит ни родам, ни какому другому племени. Луня был готов, что увидит чудных людей, но вид чужеземных родствениц Корча потряс его, не видевшего в жизни, кроме корья да беров, да и тех в горячке боя, больше никого чужого, до глубины души.

Всего к столу путников подходили три женщины, различные и обликом, и одеждой. Одна, уже в годах, имела черные, как смоль, волосы, убранные под кожаную квадратную шапочку, шитую бисером, на её белом, словно точеном из кости, лице с огромными грустными глазами, казалось, навеки поселилась печаль.

У другой, помоложе, были буйные кудри, рыжие, как осенние листья, перевитые лентами и шнурами, широкое, доброе лицо улыбалось, налитое тело под простороной рубахой, расшитой узорами, казалось слепленным из житного теста. Третья, совсем молодая, пожалуй, ровня Луне, тоненькая, как тростинка, коротко стриженная, словно отрок, в кожаном сарафане поверх шерстяной вязанной кофты, быстро стрельнула на Луню глазами, и тут же потупила взгляд, поставила на стол блюдо с рыбой и проворно убежал к очагу. Убежала, а Луню словно дротом пробило - сердце забилось часто, руки-ноги захолодели, в ушах зазвенело - никогда ещё такой пригожей девки ученику волхва из рода Влеса всречать не приходилось...

- Луня! - Шык уже оторвал от печеной утки ножку и теперь толкал ногой ученика: - Ты чего остолбенел-то? Ешь давай, а то Хозяин обидется! Тут ломаться нечего, давай-давай! Еще успеешь на девок насмотреться!

Луня, очнувшись, уткнулся носом в мису с похлебкой. Ломаться он и не собирался - давненько не ел по настоящему, последнее время все больше пахнущая дымом зверина да дичина попадал Луне на зуб, и парень, вооружившись ножом да ложкой, взялся за еду...

Ели долго и обстоятельно, словно после продолжительного поста. Время шло, попросыпались остановившиеся на ночлег гости, кое-кто уже выходил из своих комнат, спускался в горницу. Луня крепко помнил наставление Шыка, по сторонам особо не глазел, но любопытство все же заставляло его нет-нет да и окинуть взором сидящих за соседними столами.

Да, зело причудливо устроен мир, если уживаются в нем столь не похожие ликами, одежой и обычами люди! Луня скользил взглядом по сидящим за столами представителям разных племен и народов, и удивлялся.

Вот двое кряжистых бородачей в овчинах, с огромными кривыми ножами за поясами, рвут на части жаренного кабанчика. Вот несколько худых темнокожих людей в белых, как снег, накидках, с тяжелыми серьгами в ушах, ровно они не мужи, а девки, тянут из глиняных кружек горячее молоко, вот одетые в кожанные кафтаны и бронзовые брони меднокожие... этих Луня знает, это ары, видом похожи они на убитого у Синего камня соплеменника. А там, дальше, вовсе какие-то дикие - одежда из рыбих кож, волосы зеленью травяной крашены, на шеях ожерелья из звериных клыков...

Тут Луня смутился - нашел диких, а сам-то! У самого-то ожерелье и вовсе из человеческих пальцев сделано! Удружил волхв, нечего сказать! Может снять его потихоньку?

Луня потянул левой рукой через голову страшный оберег, но Шык, не глядя, поймал его руку, молвил только:

- Не надо, пригодится еще!

Пришлось смирится и продолжить трапезу...

Людей в горнице все прибывало. В открытые двери Луня увидел, как во двор Дома въехали новые гости - невиданные телеги на огромных колесах, влекомые круторогими быками. На телегах громоздились тюки с поклажей, вокруг гарцевали на черных тонконогих, не кряжестым арпакам чета, скакунах статные воины, с медными щитами, длинными копьями, в накинутых поверх кожаных броней красных плащах.

С передней телеги соскочил на землю невысокий, плосколицы человек в остроконечной синей шапке с красной кистью. Луня увидел Старог Корча, который кланялся новым гостям, подивился, когда это Хозяин успел выйти из горницы, вроде только-что был тут!

- Это жители страны Ом! - пояснил, заметив Лунин взгляд, Шык, уминая медовую лепешку и запивая её квасом: - Их земли лежат далеко за страной аров, на восход и полдень. Там Ход делает большую петлю, чтобы обойти Голубые пески. Я тебе потом покажу!

- Мы поедем туда? - удивился Луня: - Мы отправимся дальше Загорья?

Волхв улыбнулся:

- Чтобы показать другие земли, не обязательно туда отправляться! Ары придумали делать чертежи земель, ну вроде наших охотничьих наметок, когда на песке рисуют то место, где будут охотничать, знаешь?

- Знаю. - кивнул Луня: - А что, разве можно нарисовать на песке всю землю? Это же песка не хватит!

Шык снова улыбнулся:

- Когда я возвращался от аров, давно это было, со мной был мастер Теша, слышал, может, он утонул двадцать с лихом зим назад на Великой реке. Так вот, изучил он арское мастерство тесать камни, и здесь, неподалеку, у обочины Хода мы с ним начертали на скале Слово о Великом Ходе и Чертеж земель Великого Хода. После я тебе покажу...

Шык и Луня закончили трапезничат, и тут же, как из под земли, возле них возник улыбающийся Корч.

- Как угощение, довольны ли гости дорогие? - спросил он.

- За последние полторы луны мы ещё ни разу не ели так сытно и вкусно! Спасибо тебе, радушный Корч, и родне твоей, что позаботились об усталых путниках! - учтиво поклонился Шык, улыбась в ответ.

- Не хотите ли, дорогие гости, отдохнуть с дороги? - осведомился Корч.

- С удовольствием! - подтвердил Шык.

Корч повел путников наверх, в приготовленную для них комнату. Луня шагал вслед за Хозяином и волхвом, увлеченно беседовавшим о чем-то, по широким темным ступеням лестницы, и мысли в его голове путались, то ли от сытной и обильной еды, то ли от увиденного и услышенного за это утро...

Комната, в которую Корч привел соплеменников, большая и светлая, с двумя кроватями, укрытыми пушистыми оленими и овчиными шкурами, Луне понравилась. Его сразу потянуло в сон, и пока Шык благодарил Хозяина, Луня отстегнул пояс с клинками, бросил в головы котомку с вещами, повесил на оление рога, украшавшие стену, плащ, сад с луком и стрелами, и овчиный кожух, растянулся на мягких шкурах, и мгновенно погрузился в сон.

Он не слышал, как Корч вполголоса сказал Шыку, глядя на уснувшего юношу:

- Совсем ещё мальчик! Ты был старше, когда ходил в арам вместе с Тешей! Говоришь, он срубил двоих беров? Н-да, великий вой живет в этом пареньке, может быть, дух его неистового прадеда ожил через столько лет? Уверен ли ты, Шык Костяная Игла, что его удел - волхование? Ведь волхв...

Шык прервал Хозяина:

- Знаю, знаю я, о Старый Корч, что волхву вместно и потребно, и что с мирской жизнью волховская несовместна... Но мыслю я и чую, не нутром, не сердцем даже, а сущностью своею, что времена меняются на земле. Идет Великая Смута на мировой порядок, так мне боги и предки сказали, и Великий Вед меня для того же к себе призывает! И чтобы побороть эту Смуту, во время которой должны сгинуть без следа все народы земные, нужны другие люди, нежели мы с тобой! Так я чую, а чутье мое меня, Шыка Костяную Иглу, ещё ни разу не подводило.

- Про Смуту и что-то страшное и ужасное, что ждет нас всех, я догадываюсь. Как догадываюсь и о судьбе посланца Великого Бодана... Он погиб?

Шык кивнул. Корч печально опустил глаза, потом коротко спросил:

- Как?

- Нелюдь... - только и сказал Шык. Помолчали, помянув про себя молодого ара.

- И какими должны быть эти... новые люди? - тихо и очень серьезно спросил наконец Корч.

- Такими, как Луня! - отрезал Шык: - В них волховские умения, знания мудреца и сила воя зело искусного слиться должны воедино, слиться, чтобы мог он и мечно, и чародейно, и умно с любым врагом бороться и побеждать и людь, и нелюдь, и нежить, и богов поганых, коли в том нужда будет!

- Вона ты куда замахнулся, Шык! - удивленно поднял седые клочковатые брови Корч: - С богами ратится! Тут одного умения, силы да знаний мало ярость должна жить в сердце того, кто на богов отважится посягнуть.

Шык кивнул:

- Ведомо мне про то, как и ведомо, что ярость эта есть в Луне, живет она там, внутри, малая и тихая, но с каждым днем просыпается, наливается силой, вытесняя из него сомнения и страхи! Великим мужем станет он, коли сейчас, в начале пути, не подрубить ему крылья, не опалить душу страхом, робостью, отчаянием или... Или любовью!

- Любовью? - удивился Хозяин Дома.

- Именно... - опустил глаза волхв: - Знаю, ведаю, что жестоко это, но другого пути нет - любовь все силы, на другие дела означенные, забирает, гложет душу, шатает сердце, сушит разум. Многие великие мужы разных народов превращались в овец да оленей кротких, когда Лада им глаза затмевала, Леля срамной уд дергала... Потому и берегу сейчас парня, потому и прошу тебя, во имя старого нашего побратимства - сделай так, чтобы родные твои бабы, особливо молодые девки, на глаза Луне не попадались! Сделаешь?

Корч усмехнулся:

- Против воли богов идешь, Шык? Любовь может и ослабить, а может и омогучить, горы своротить...

- Так, а волхвоство что, как не противление боговой воле? - быстро ответил Шык, блеснув глазами: - А что до любови, так она, как бабье слово, уж больно нетверда! Может приголубить, а может и убить.

- Но всегда парня в узде держать все одно не выйдет! - упрямо возразил Корч.

- Понимаю я то, Корч, знаю и понимаю, но мне важно СЕЙЧАС его от сетей Лады уберечь, СЕЙЧАС другое в его душе прорастить, а потом уж пусть, как Судьбина раскинет, будет! Ну как, просьбу сполнишь?

- Сполню!.. - скривившись, кивнул Корч, и вышел из комнаты...

Шык постоял некоторое время в задумчивости, машинально перебирая амулеты, висевшие на груди, потом посмотрел на спящего Луню, и на секунду суровое лицо волхва осветилось воистину отческой заботой и любовью. Но краткий миг чувств прошел, Шык шагнул к узкому окну, поглядел во двор, где омы разгружали свои телеги и перетаскивали тюки с товаром в особый каменный амбар - видимо, гости собирались задержаться у Корча надолго.

Людская возня внизу вдруг напомнила Шыку суету муравьев у муравейника в жаркий летний полдень - и те, и другие таскают что-то, трудятся на благо своих племен, но до недавнего времени разница между муравьями и людьми была огромна - мравейник мог прекратить свое существование в один миг - выльет какой-нибудь паскудник ведро воды, или ещё проще и гаже - помочится на домик трудолюбивой мелкоты - и нет муравьиного народа... Люди же всегда мнили себя могучими и мудрыми. Но вот движется что-то, чему и названия в "мудрых" людских умишках нету, и это что-то может уничтожить всю Землю, как один большой муравейник...

Шык резко отвернулся от окна, скинул дорожную одежду, достал из мешка большой белый плащ из мягкой шерсти горных ахеевых коз, завернулся в него, лег и уснул...

* * *

Путники проспали весь день. За это время весть о том, что в Доме, в одной из лучших горниц почивает могучий и мудрый волхв родов Костяная Игла с учеником, облетела всех гостей Корча. Хозяин и сам не скрывал этого времена уже давно стояли мирные, последняя большая война умыла кровью народы Великого Хода почти сорок девять зим назад, сейчас везде люди доверяли друг другу и не было нужды таится ни в большом, ни в малом.

О Костяной Игле в странах Хода знали. Правда, большинство только по-наслышке, но "Слово о Ходе" и Чертеж видели почти все, кому довелось путешествовать по свету, их переписывали и перерисовывали, переводили на разные языки, так что слава о Шыке и Теше облетела всю землю.

Теперь же гости узнали о новом деянии мудрого волхва - вместе с учеником Луней, могучим воином, не смотря на юные лета и легкую стать, Шык уложил целый отряд проклятых беров - великий подвиг, коего не удавалось сделать со времен легендарного Ар-Вала, воителя аров, который вознамерился очистить Черный лес от скверны, пошел в мрачные чащобы с небольшим отрядом лихи рубак и сильным чародеем-аром, имя которого затерялось во мраке лет, побил множество беров, но пал в неравной битве с нечистью, и с тех пор ни разу людям не удавалось победить служителей Чернобога...

Многие расценивали деяние Шыка и Луни как добрый знак - скоро и остальные беры поплатятся, а там и нечисть изведем, то-то хорошо будет ездить по Ходу!

Поэтому, когда уже под вечер Шык и Луня, выспавшись, вышли на галерею и стали спускаться по лестнице, гости Дома приветствовали их громкими криками, поднимая чаши и рога с медом в честь отважных родов. Смуглолицый джав даже затянул только что сложеный гимн, в котором воспевался их подвиг, причем пел он на родском, но через раз вставлял джавские слова, так что получилось через пень в колоду, как говорили в городище Влеса.

Беров проклятых, змеиных детей,

Побили два рода, честь им и слава!

Мудрый ум многое может свершить,

А вместе с острым клинком - и подавно!

Великий подвиг нам всем доказал

Можно и должно с берами биться!

Больше, как зайцы, не будем мы бегать,

А по примеру родов отважных,

Соеденив воедино оружие

И силу мысли, беров побьем!

Будет по Ходу спокойнее ездить

Мимо проклятого Черного леса!

Слався в веках, о Шык многомудрый,

Слався в веках, о Луня отважный!

Луня сперва не понял происходящего, но подоспевший Корч в двух словах растолковал ему, кого славят гости, и Луне стало удивительно приятно, ведь ещё никто никогда не пел в его честь хвалебных песен!

Корч приготовил для соплеменников огромный деревянный ушат горячей воды, Шык с Луней омылись на заднем дворе, жалея, что в Доме не нашлось места для парной бани. Но все равно, было очень хорошо смыть пыль и грязь после долгой дороги, почувствовать себя чистым и бодрым.

Потом роды отправились в горницу - трапезничать. Еда и питье на столе снова поразили Луню изобилием и изысканным, по его меркам, вкусом, и лишь то, что подносили её теперь почему-то внуки Корча, а женщин, хлопотавших в горнице утром, нигде не было видно, смутило Луню - он никак не мог забыть коротко стриженой внучки Хозяина, и все вертел головой, надеясь, что увидит её, но она так и не появилась...

После трапезы волхв повел Луню к Камню Хода - показать Слово и Чертеж. Вечернее солнце уже окрасило окрестные холмы и недалекие вершины Серединного хребта в розовое и багряное, когда волхв и ученик подошли к высокой, локтей в двести с лишним, трехгранной гранитной скале, одиноко возвышавшейся у обочины.

Перед скалой была вымощена камнем небольшая площадка. Шык и Луня подошли ближе, и замерли, разглядывая узорчатые писмена и искусный Чертеж. Вернее, замер, пораженный и очарованный, только Луня - волхв же просто отшел чуть в сторонку и прикрыл глаза, вспоминая минувшие дни, когда две семидицы, не разгибаясь, трудились они с Тешей над этим чудом.

Взгляд Луни скользил по Чертежу, подмечая знакомое и удивляясь незнакомому. Вот земля родов - леса, городища, реки, озера, луга и пашни. Все изобразил в камне Теша, даже Синий камень крохотной песчинкой виднелся на приречной луговине.

Вот Северные Бугры, Поворот, Ледяной хребет, Черный лес, Дом Корча, Серединный хребет... Дальше Луня смотрел уже не с таким с интересом неизвестные ему земли просто занимали юношу своей огромностью, прихотливыми извивами чужих рек, пятнами чужих лесов, пустынь, цепочками неизвестных гор...

Да, велика, велика и необъятна земля, и не всю её показывает Чертеж есть много других стран, где и не знают о Великом Ходе, есть даже земли, лежащие посреди соленых волн Океана, и попасть туда человеку невозможно, ибо ни один, даже самый большой, челн не выдержит многодневного пути...

Луня словно бы услышал эти слова, они сами родились в его голове, придя ниоткуда и втоже время отовсюду сразу.

- А что там? - спросил он у погруженного в воспоминания волхва, указав пальцем на гладкую поверхность скалы в ладони от правого, восходного края Чертежа.

- А? - словно бы очнулся от забытья Шык: - Там-то? Великий Океан...

- А за ним? - упорствовал Луня.

- Край земли... - ответил волхв: - Там уносит Океан свои воды в бескрайние дали, и в конце концов падают они вниз с огромной высоты, ибо Земля - лишь шкура исполинского медведя, натянутая богами плашмя между четырмя ветвями Мирового древа... И на закате то же, и на полудне, и на полуночи... Мир конечен, Луня, и жители его обречены вечно скитаться по нему, не имя возможности покинуть земных пределов...

- Там, в Океане, есть ещё земли! - с непонятной самому себе уверенно сказал Луня. И с детским упрямством топнул ногой: - Я знаю, есть! А где тогда Гамаюн живет? За морями, за горами... Там, за Океаном, и есть Ирий-земля!

Шык только грустно покачал головой. Воспоминания расстроили волхва всегда несладко, когда кто-то или что-то напоминает тебе, что жизнь идет к концу, и все лучшее уже позади...

От Камня Хода возвратились уже в сумерках. По дороге волхв показал Луне скрытый закатно-красными облаками Перевал:

- Завтра с утра тронемся, к вечеру будем у арской заставы, что стережет Перевал. Там заночуем, а утром минуем горы и к обеду спустимся в Загорье! Готовся, Луня, послезавтра мы встретимся с Ведом!

Луню от этих слов охватил восторг - ещё бы, ведь из всего городища он один побывает в Загорье, увидит былиного мудреца Веда, посмотрит на жилища аров, на их жизнь и их землю...

Роды виделись с арами каждую зиму, на Большом Торжище, которое устраивалось на огромном Торг-поле, что лежит на полдень и восход в дне пути от Северных Бугров. Туда съезжались с товарами люди всех племен, живущих к закату и восходу от Серединного хребта на три луны пути, пожалуй, только беры да гремы не бывали на Большом Торжище. Ары присылали на Торг-поле большие обозы со своими товарами, присылали воев и воевод, мастеров, искусников и мудрецов - меняться не только товаром, но и умениями и знаниями.

Глядя на аров, и другие народы хода начали делать то же, и с тех пор повелось, что кузнецы, кожевенники, оружейники, плотники, ткачи и пряхи готовились к Торжищу наравне с теми, кто собирался выгодно обменять десяток мешков с мукой или кадок с медом на чужеземный товар.

Вечерять Шык и Луня решили в своей комнате - в Большой горнице было слишком людно, шумно и суетно, а отвыкших от людей за время дальней дороги путников это сильно угнетало.

Корч все понял, велел своим принести родам еду на верх, а потом отвел Шыка в сторонку.

- Слушай, Костяная Игла, хочу я поведать тебе кое-что... Когда вы спали, пришли в Дом с полудня двое хуров, ты знаешь их племя...

Шык утвердительно кивнул, и Корч продолжил:

- Хуры говорят, что горы, где живет... вернее жило их племя, и которые сами они зовут Ур-ан-аг-алас...

- Горы, Которые Спят! - кивнул Шык.

- Вот именно! Так вот, хуры утверждают, что спящие горы проснулись!

- Как - проснулись? - удивился Шык.

- Хуры говорят, что горы ходят ходуном, из них валит дым, и течет жидкий огонь, который сжигает все на своем пути! Слыхал ты когда нибудь о подобном?!

- Не-ет!.. - не очень уверенно покачал головой волхв: - А не с хмельного меду наплели хуры про это? Может, дурачат они нас?

- Вряд ли... - печально ответил Корч: - Хотя у их племени и дурная слава, но тут они не врали. Племя хуров решило переселиться подальше от проснувшихся гор. Их шаман сказал - если горы могут спать и просыпаться, как живые существа, значит, они могут и ходить, ну, или ползать, по земле, значит, им нужна пища, и племя хуров не хочет быть этой пищей и нужно искать другое место, чтобы вбить столбы своих хижин...

- Хуры не хотят быть пищей, а я не хотел бы, чтобы хуры стали соседями родов, уведи их Влес подальше от наших земель! Но вести твои, Корч, зело важные, благо земное и небесное дарю я тебе за них и Веду сообщу обязательно!

На том расстались, и Шык поднялся в комнату, где Луня, засветив несколько лучин в поставцах, разбирал дорожные мешки, рассматривая одежу, не надо ли где чего залатать, подрубить, чтобы не махрилось, как-никак, после завтра - Загорье!

* * *

Выехать решили затемно, чтобы до ночи успеть до арской заставы у подножья Перевала, ну, а заодно - и не затягивать прощание с гостями Дома.

- Мыслю я, Луня, каждый тут захочет на дорожку нам слово доброе сказать, одарить чем ни есть, и мы с тобой лишь к полудню выберемся... Так что давай, вечеряем и спать. - сказал Шык, когда внук Корча принес корчаги с едой.

Пока ели, Луня все думал о стриженой внучке Хозяина. Наконец, он решил, что во что бы то ни стало должен увидеть её сегодня. Должен, обязан, иначе... Иначе - все!

- Дяденька, Хозяина упредить надо, чтобы разбудил нас. - глядя в сторону, чтобы волхв не прочел по глазам, что он лукавит, сказал Луня: - Я схожу, мигом обернусь...

- А? - встрепенулся волхв, отвлекаясь от каких-то своих мыслей: - Да, иди, да давай мухой - спать пора...

Луня стремглав, чтобы Шык не заметил вдруг ни с того, ни с сего запылавших щек, выскочил за дверь, сделал несколько шагов и замер у резных дубовых перил галереи, жадно рассматривая в сидевших за столами и ходивших по всей горнице внизу людей.

Там было дымно. Горели факела по стенам, на столах плясали огоньки масляных ламп. Гости ели, пили, разговаривали, у большого, крытого камнем очага двое, смуглый джав и громадный, одетый в шкуры великан неведомого Луне племени, тягались на палке, кто сильнее. Вокруг толпой стояли подначивающие зрители.

Проворно сновали меж людей Корчевы родичи, вот и рыжая толстуха, что подносила им утром, вот ещё какая-то незнакомая Луне женщина, вот пробежал быстроглазый белоголовый внук Корча... Где же, где же, во имя Лады, стриженная?!

Сказать по правде, Луня понятия не имел, о чем, и главное, как он будет разговаривать с внучкой Хозяина. Родский язык из всей хозяйской семьи знал, похоже, только один Корч, да и не подойдешь же к приглянувшейся девке, не скажешь: "Здравствуй, голубка, пойдем-ка на сеновал, поворкуем!"? Что делают по полатям, печам да сеновалам парубки с девчатами, Луня знал давно, иной раз с парнями постарше на рыбалку в ночь пойдешь, так такого наслушаешься - страсть стыдобищная! Но вот самому Луне и целоваться-то с девкой ещё ни разу не пришлось - с "журавелем" те, что постарше, гулены, да вдовы-вековухи делов иметь не хотели, им мужик нужен, а не робкий отрок, у которого и бороденка-то ещё не проклюнулась. А с ровесницами-хохотушками не до целований, все на подначках да подковырках...

Тут Луня заприметил Хозяина. Корч сидел в самом темном углу, за крайним столом, в одиночестве. Перед ним на столе возвышался диковенной формы кувшин и небольшая чарка. Казалось, Хозяин дремлет, откинувшись на покрытую мохнатой барсовой шкурой спинку скамьи.

"Подойду, спрошу!", - в отчаянии решился вдруг Луня: "Не погонит же он меня!".

Проворно сбежав по ступеням вниз, Луня бочком-бочком, стараясь не привлекать к себе внимания, скользнул вдоль всей горницы к столу, за которым сидел Корч, и замер за спиной Хозяина.

- Садись, гостенек дорогой, не вместно стоять тебе в углу! - негромко проговорил Корч, не поворачивая головы. Луня от неожиданности чуть не подпрыгнул - вот те на! У него что, глаза на затылке?

- Благи дарю тебе, дяденька! Не хотел я, значит, чтобы эта... Ну, глазели чтоб на меня, как днем седня...

Луня присел на краешек скамьи, взглянул в блеснувшие из-под бровей глаза Хозяина, и осекся, заробев. Как сказать-то? Где, мол, внучка, повидаться хочу? А Корч в ответ скажет - у неё суженый есть, чего тебе с ней видаться? И все, ходи назад, Луня-Журавель!

- Когда завтра гости дорогие в путь собираются? - улыбнувшись, спросил Корч, одновременно делая кому-то в глубине горницы знак рукой.

Луня тут же про себя обозвался моховым пнем. Ведь чуть не забыл о поручении Шыка, была бы потом, утром, от волхва выволочка, когда б проспали!

- Э-э, дяденька, я ж за тем и пришел! Затемно мы тронемся, Шык и просил тебя стукнуть нам в дверь, чтобы не проспали, значит. И эта...

Что "эта" - Луня сказать не успел, а просто так и застыл с окрытым ртом - к столу легкой походкой, крутя кожаным подолом сарафана вокруг стройных бедер, подошла стриженная Хозяева внучка, принесла вторую чарку и ендовушку с медом - для него, Луни...

Корч только глянул на парня, усмехнулся в пышные седые усы, и солидно пробасил:

- Гость дорогой, не откажи отведать угощения - меда травяного, не на хмель, на здоровие и крепкий сон?

Луня судорожно сглотнул, а перед глазами стояло точеное лицо, глубокие, чем-то неуловимо напоминающие Гамаюновы, глаза, озорная усмешка, тонкая длиная шея...

- Я... Я с удовольствием... приму... Хозяина... уважаемого предложение... - только и смог вымямлить Луня, коряво и косноязычно, чувствуя при этом, как щеки его заливает макового цвета румянец.

- Ок-коё-я! - смешно сморщившись и улыбнувшись, вдруг сказала стриженая, поставила на стол посуду и так же быстро и стремительно исчезла среди гостей.

Луня повернулся к Корчу:

- А что такое... "окоя"?

Хозяин, лучащийся улыбкой, словно масляный блин, налил Луне в чарку густого, золотистого меду:

- "Ок-коёя", по-гремски, значит дитенок моржа, морженок!

- Как - по-гремски? - опешил Луня.

- Мать её, Свирга - гремка, жена среднего моего, Груя. - спокойно кивнул Корч, поднимая чарку: - Невеста растет! Мастью-то она не в мать, да и не в отца, а в мою жонку, в бабку, стало быть, свою, Мрану. Мрана из далеких мест, что за цоговыми горами, там, в глухих чащобах, живет народ кёльт, пелагами их ещё зовут. Вот Руна...

- Ее Руна зовут? - перебил Корча Луня, не очень-то почтительно. Тот только кивнул, продолжая неспешно разъяснять:

- Руна! Имя-то тоже гремское, мать настояла, хочу, говорит, чтобы дочь в честь бабки моей звали, наш обычай так велит! Так вот, имя-то гремское, а статью она - вылитая кёльт-пелагска! Ты мед-то пей, вой Луня. Знаю я твои мысли, знаю, ты уж не серчай на старика. Руна доброй хозяйкой будет... Только вот ещё какая заковырка... Шык, он просил меня... Ну, чтобы тебе, пока вы гостите у меня, бабы, одним словом, на глаза не попадались... Блюдет он тебя, считает, что Ладин дар навредит, с пути тебя собьет. Ты уж не говори ему ничего, хорошо? А с Руной я поговорю, она по-родски-то через пень в колоду, выспрошу у нее, как ты ей.

- Да ясно, как... - выдавил Луня: - "Окоя". Сосунок, значит...

- Э, не скажи! - Корч посерьезнел: - Морж у гремов в чести, зело могуч он, поболе медведя-Влеса будет, да вдвое, пожалуй! А что до того, что не взрослым зверем она тебя назвала, так ведь и то сказать взаправду, тебе лет сколько?

- Десяток, половина и годок еще... - буркнул Луня.

- Ну вот, она на две зимы тебя старше, а девки в этих годах, знаешь, зело вредные...

- Знаю... - угрюмо прошептал Луня.

- Э! - наконец заподозрил неладное Корч: - Чего с тобой, парень? Тебя, как она ушла, прямо-таки как обухом ошарашили?

- Она... гремка... Мою мать убили гремы... - тихо и просто ответил Луня: - Спасибо за угощение, добрый Хозяин, пойду я, пора, Шык уже заждался.

Луня встал, отодвинув недопитую чарку, вылез из-за стола и пошел прочь.

- Э, да погоди ты! - Корч догнал Луню, схватил за руку: - Ты погоди кручинится-то, парень! Груй-то мой, он-то ведь род, по отцу! И она - родка, выходит! Ну, чего ты?

- Не знаю... - прошипел Луня. У него на глазах навернулись слезы слезы бессилия и стыда, непонятно от чего. Голова туманилась, безумно захотелось спать...

Луня поднялся наверх, вошел в комнату, без удивления обнаружил, что Шык куда-то вышел, рухнул на свою кровать, как подкошенный, и тут же уснул.

А Шык, стоя шагах в десяти от двери в комнату родов, на галерее, проводил вошедшего Луню взглядом, быстро прошептал в ладонь слова, что снимали с ученика Обидный наговор, потом нашел в горнице мелькающую то тут, то там внучку Корча и долго смотрел на нее, словно хотел разглядеть в стриженой девушке что-то такое, что иным увидеть не дано...

* * *

Спал Луня плохо. Всю ночь снились ему какие-то мерзкие, бородатые рожи, и рожи эти шептали, шипели, выли не в уши даже, а в самую Лунину душу: "Гремка она, гремка! Родня убийц! Гремка! Не позорь род, не позорь!".

С тем и проснулся смурной и разбитый Луня в полной темноте от стука в дверь. Утро, пора!

Шык тронул поднявшегося Луню за плечо:

- Давай-ка тишком, парень! Бери вещи.

Спустились, стараясь не скрипеть ступенями, вниз, в горницу. Корч, позевывая, осторожно отворил дверь, и роды вышли во двор, на зябкий утрений холод.

Сын Корча, здоровый, бородатый мужик, должно быть, тот самый Груй, отец Руны, уже выводил из сарая арпаков.

- Ну, родич, прощевай! - поклонился Шык Хозяину: - Благи дарю тебе за постой, за еду и отдых! Обратно будем ехать, думаю, скоро, жди, мимо не проедем. Лиха не насылайте, будьте здравы!

Корч поклонился в ответ, сделал было шаг к Луне, словно собирался что-то сказать, но волхв властно толкнул ученика к коню:

- Пора! В седло!

Луня, уже выезжая за ворота, оглянулся на стоящих во дворе хозяев, махнул рукой. Корч с сыном помахали в ответ, и все, на том и растались...

Глава Шестая.

Перевал.

Арпаки, отдохнувшие и порезвевшие, бодро зарысили по Ходу на восход. В неясном утреннем сумраке, туманном и знобком, проплыла мимо скала с начертанным "Словом" и Чертежом, потом потянулись слева и справа от дороги глинистые увалы, поросшие кустами и соснами. Постепенно светало...

Путники не разговаривали, молча горячили коней. Хотелось спать, и даже утренний холодок не мог выбить из Луни ночного морока. "Гремка она, гремка!".

Туман мало-помалу расползался сизыми космами, впереди засерели склоны Серединного хребта. Ход пошел вверх, петляя между высокими холмами, уже не гладколобыми, а оскалившимися пиками скал.

Солнце ударило в глаза, когда преодолели узкую ложбину между скал и выехали на каменистый склон одного из холмов. Луня огляделся и невольно залюбовался открывшийся красотой. Могучие горы, сине-фиолетовые, покрытые розовыми в восходных лучах ледниками, вставали впереди, застилая полнеба. Грозно дыбились скалы, по колено в тающем тумане. Шумела справа внизу бурливая речка, пенясь на перекатах. Зеленоглавые сосны казались стражами в пышных головных уборах, а высоко-высоко в ярко-голубом небе парили орлы.

Дома, на родине, Луня тоже часто любовался красой земли, красой лесов, озер, ручьев, лугов и перелесков, но там краса была другая, мягкая, добрая, своя, привычная.

Здесь же, в западных отрогах Серединного, Луня впервые увидел всю грозную мощь Матери-Земли, мощь первозданную, чисту и светлую, как глоток воды из родника. Увидел - и полюбил, потянулся душой к здешним местам. Захотелось остаться тут, построить дом на берегу реки, бродить по окрестным скалам, охотится и ловить рыбу, пасти коз и овец...

Неожиданно Луня понял, что уже без неприязни и гнева думает о том, что матерью Руны была гремка. "Что за наваждение на меня вчера нашло? Подумаешь, мать-гремка! По отцу-то она родка, Корч правильно сказал! Что ж это я? Не иначе, глаза мне дрянь какая-то застила... Эх, дурень, дурень, Прах меня побери! А как она меня назвала... Окоёя... Моржонок, стало быть. Если Корч правду сказал, если у гремов моржи эти самые в чести, то выходит, не подшутить, а похвалить хотела меня Руна. Все одно что по-нашему парня медвежонком назвать! А я то... Дурило, тьфу!".

Невеселые мысли едва не стоили Луне жизни - замешкавшись на краю крутого откоса, покрытого острыми камнями, он еле-еле успел направить арпка в сторону, а то переломали бы и конь, и человек себе все кости.

- Лунька, не зевай! За дорогой следи, здесь тебе не полье, костей не соберешь! - крикнул уехавший вперед Шык, и Луня, пристыженный замечанием, отбросил посторонние мысли и начал "не зевать".

К полудню путники въехали в широкую, поднимающуюся к востоку, к горам, долину, по дну которой бежал быстрый ручей. Ход шел вдоль берега, усыпанного валунами, и вел прямо на верх, в горы, а казалось - на самое небо.

- Дяденька, а как же там, дальше? - удивленно спросил Луня у волхва, указывая рукой на уходящую в поднебесье ленточку Хода.

- Страшно? - усмехнулся Шык: - Не робей, проедем! Там дорога выше облаков поднимается, и вкруг горы идет. Гора эта завется Тучей, Буршей, по-арски. Ход полгоры окружает, и выводит к Перевалу. Отсюда его не видать, гора мешает. Там, наверху, особо осторожным надо быть - справа пропасть будет, слева - стена каменная, чуть замешкаешься, и птицей станешь, до-о-олго лететь придется! Давай-ка перекусим, что Род послал, а Корч в котомки напихал, и поторопимся - к ночи нам Буршу объехать надо, чтобы на заставе у Перевала заночевать.

Путники выбрали место у большого, плоского камня, привязали коней, чтобы не переломали ноги, бродя по окрестным валунам, разложили снедь и занялись едой. Луня, быстро покончив с жирной копченой уткой, спустился, ковыляя и оступаясь на каждом шагу, по валунам к ручью - найти пару горстей песка да оттереть жирные руки. И только он присел на корточки над ледяной водой, как сзади раздался крик!

Стермглав взбежав по скользким камням наверх, Луня увидел волхва, завалившегося на плоский камень, который служил путникам обеденным столом. Глаза Шыка закатились так, что были видны одни лишь белки, на губах пузырилась пена.

Луня в ужасе огляделся, ища, откуда пришла беда, и заметил ускользающее в каменную расщелину длинное, узкое черно-крапчатое тело змеи! Волхв был ужален, и тварь, совершившая такое, наверняка сильно ядовита, иначе сознание не так скоро покинуло бы тело Шыка.

Ужален-то ужален, но куда? Луня, понимая, что каждый миг промедления приближает Шыка к дверям смерти, принялся проворно снимать поршни и раскручивать обмотки онучей. Так, на левой ноге все чисто, а на правой... Есть! На щиколотке виднелись два маленьких темных пятнышка, следы змеючих зубов. Что же делать дальше?

Калить нож и вырезать место укуса уже поздно. Остается одно... Луня припал к ранке ртом, изо всех сил втягивая в себя отравленную кровь и часто сплевывая на серые камни тягучую, желто-красную слюну.

Нет, поздно, слишком поздно! Нога волхва уже начала синеть и пухнуть на глазах - яд пошел по венам, отравляя все тело. Значит, остаются только чары, а Луня, как на беду, плохо помнил змеючий заговор... Ну да сидеть сиднем и глядеть, как душа Шыка отправляется в Маровы чертоги, тоже не след. И Луня решил попытать счастья.

Первым делом он выволок из котомки волхва кусочек оленего рога, ударом камня отколол кусочек, растер, раздробил в порошек и присыпал ранку на ноге. Теперь слова. Луня раскинул руки, выпрямился, запрокинул голову и заголосил, завыл древний заговор так, как запомнил он его, услыхав давным-давно, ещё дитенком:

- На Бор-дуб, на липовый куст, слово мое, лети, сучьев не тронь, листьев не колохни, к корням упади, в землю уйди, в гнездо змиючье, к матке-ползюке, черной гадюке Караве приди!

Ты, змиюка Карава, возми свое жало из рода Шыка, отбери недуги, оживи ноги, осили руки, верни душу, открой глаза, отвори уста! А коли не возьмешь жало, слово мое вынет ножи острые, возмет топоры тяжелые, кости твои поломает, глаза выколет, в пыль-ковыль сотрет, по ветру развеет, и будешь ты летать ветром-прахом, в нору свою не вернешься, пылью дорожной обернешься!

С этого часа, с этой поры всякая змиина, змийка и змиючка, будь бездвижна, бездыханна до того, как Карава не возмет свое жало! Слово мое крепко, в сей век, в сей час, и пересилить его никто не сможет!

Луня закончил заговор, и тяжело дыша, весь мокрый от пота и пережитого напряжения, уставился на волхва, ожидая, подействуют ли чары. Время шло, Шык становился все бледнее и бледнее, дыхание из его груди рвалось с сиплым стоном, губы обметало серой пленкой, а распухшая, синяя нога стала толщиной с древесный ствол.

Но вот что-то произошло, словно спустила тетива туго натянутого лука. Тело волхва выгнулось дугой, он застонал, заскрежетал зубами, и вдруг начал кидаться из стороны в сторону, нелепо взмахивая руками, колотя им о камни.

Луня едва успел прижать костистое тело Шыка к земле, а не то волхв разбил бы себе голову об острые края каменных осколков. Постепенно Шык начал затихать, но это была не смерть - Луня видел, как порозовело лицо, как закрылись в покое глаза, спрятав мутные выкаченные белки, опала, перестала пузырится пена на губах, и так же стремительно, как и появилась, начала спадать опухоль на ноге. Заговор подействовал!

Наконец Шык совсем успокоился, тело его расслабилось, судороги и корчи прекратились. Луня отпустил волхва, подложил ему под голову свернутый плащ, и склонился над ранкой на ноге. И вот чудо - из ранки показались, а потом и вовсе вышли и упали на камни два небольших, коричневых змеючих зуба!

"Что ж это за змея такая, что оставляяет свои зубы в человеке?!", - в смятении подумал Луня, осторожно, с опаской подхватил мерзкие клычки кончиком кинжала и завернул в полоску толстой кабаней кожи. Потом, когда волхв очнется, надо будет показать ему эти трофеи.

Но Шык и не думал приходить в себя. Он по прежнему лежал на камнях подле плоского валуна, и казался глубоко спящим. Луня послушал дыхание, припал ухом к груди - все нормально, волхв жив! Однако сколько Луня не тормошил учителя, сколько не пытался открыть ему глаза, ничего не помогало - Шык оставался без памяти, а воззвать к душе волхва Луня не мог, он просто не знал, как это сделать.

- Дяденька! - наконец в отчаянии крикнул Луня: - Чего ж ты меня покинул! Я ж делать-то чего, не знаю! Как же мы теперя? Ведь и нава одолели, и корьев, и лешью, и этих... беров поганых! А тут змеюка подколодная... Дяденька!

Шык не отзывался. Луня сел на камень и задумался. Вокруг в величавом молчании застыли исполинские громады гор, над камнями, нагретыми ещё ярким, не смотря на осень, солнцем, колыхалась сонное марево, где-то в поднебесной вышине перекликались птицы... Неужели же их путь, начатый так далеко отсюда, закончится вот здесь, у большого плоского камня, в полуднях езды от арской заставы, совсем на пороге Загорья? Ну уж нет!

"И мертвого дотащу! А спящего - тем более!", - решил Луня: "Вед этот арский, он чародей зело могучий, авось спасет волхва, вытянет Шыка из дремотного омута! Ну давай, Луня, твой черед деяния совершать!".

Луня решительно встал и направился к коням. Связав пару арпаков толстыми кожаными ремными бок о бок, так, чтобы между ними осталось в локоть свободного расстояния, Луня настелил сверху пару дорожных плащей, закрепил их ремешками, потом подумал-подумал, и сделал три распорки из толстых сосновых сучьев - на случай, если кони вдруг сдавят лежащего меж ними человека.

Труднее всего оказалось закинуть спящего волхва в конную люльку, как про себя назвал сооружение Луня. Пришлось сперва втащить обвисшее тело на большой камень, потом подвести коней, и лишь тогда Луне удалось кое-как взгромоздить Шыка и поместить его между арпаками.

Кони сперва противились поклаже, недовольно фыркали, косили глазом, пару раз даже пытались взбрыкнуть, чтобы сбросить люльку, но Луня вытянул арпаков ремнем, и лошади смирились.

Вскоре маленький обоз двинулся вперед и вверх. Надо было спешить, но спешить Луня не мог - навьюченные люлькой арпаки никак не хотели бежать рядом, все время то один, то другой старались вырваться вперед, перекашивая ремни, и Шык пару раз чуть не вывалился им под копыта. Пришлось ехать шагом...

* * *

Дорога становилась все уже и уже. Луня уже въехал на Тучу, и теперь по левую руку, как и предупреждал его волхв, высилась отвесная черная стена камня, а справа, в пяти шагах, зияла бездонная пропасть. Луня сидел на своем коне, откинувшись назад, сжимая в руках короткий ремень, которым он связал поводья везущих Шыка арпаков.

В звонкой горной тишине каждый шаг коней отдавался многоголосым эхом, изредка кони начинали крутить головами, словно отгоняя невидимых мух. Луня понял, что арпаки боятся.

Вид, окрывавшийся отсюда, в другое время заставил бы Луню забыть обо всем и разглядывать виднеющиеся далеко внизу скалы, речушки, что брали свое начало на горных ледниках, заросли травы и кустарников на отвесных склонах, но сейчас ему было не до этого. Довезти бы волхва живым до Загорья, а там уж найдется время полюбоваться горами. Наверняка с той стороны Серединный хребет такой же красивый, как и с этой, а может, и ещё краше...

Один раз коней напугал голос какого-то зверя, и Луне пришлось соскочить с седла, удерживая норовистых арпаков, вдруг забивших копытами, и готовых уже мчаться неведомо куда, на погибель себе и волхву.

Зверь орал где-то в стороне, голос его напомнил Луне мявканье рысени из родных лесов, только здешний хищник драл глотку побасовитее и пострашнее. Луня вспомнил, что в горах водятся хвостатые родичи рысеней, барсы, чей мех так ценится у многих народов, и пожалел, что не может поохотится на редкого зверя.

Яр клонился к закату. Горы посинели, в ущельях залегли черные тени, сразу же резко похолодало. Луня понятия не имел, когда будет арская застава, он просто тупо ехал вперед, положившись на волю богов и заступничество предков-Чуров. Авось да небось, выдюжим - рассуждал он про себя, отлично понимая, что кроме "авося" надеется ему больше не на что.

Стемнело стремительно, едва только светлый Яр скрылся в заполонивших весь закатный край неба, невесть откуда взявшихся, тучах. Арпаки в сгущающихся сумерках, быстро переходящих в настоящий ночной мрак, словно взбесились. Вытягивая длинные шеи, они упирались всеми четырьмя копытами и наотрез отказывались идти дальше. Луне пришлось снова спешится и буквально тащить коней за собой. Так проехали ещё несколько сотен шагов.

Дорога все время поворачивала налево, огибая гору, и Луне не было видно, что там, впереди. Несколько раз он уже хотел остановиться, привязать арпаков к какому-нибудь большому камню, и ждать утра, но всякий раз говорил себе: "А вдруг через десяток шагов, за поворотом, будет застава? Вот пройдем их, и если не будет заставы, тогда - все..."

Но застава все не показывалась, и надежда стала таять, словно весення льдинка. Еще немного, еще...

Огонь впереди Луня увидел в тот самый момент, когда тьма вокруг сгустилась так, что и вытянутую руку стало не видно. Небо, как на зло, затянули низкие тучи, и были они везде - и сверху, и снизу, и вокруг. Луне казалось, что он не идет, а плывет в зыбком млечном киселе. И тут впереди мелкнул пляшущий Зничев цвет. Факел!

Возле самой заставы Луня едва не убился сам, и не сгубил Шыка - из каменной стены слева тут выдвался громадный уступ, дорога ещё больше сузилась, и копыта крайнего арпака едва не сорвались в невидимую в темноте бездну. Упал бы один конь, упал бы вместе с ним и второй, а с ними вместе улетели бы в пропасть и Шык, и Луня, который намотал повод на руку. Но, хвала Роду-заступнику и Влесу-хранителю, пронесло!

Ары окрикнули Луню за десяток шагов до невидимой в темноте заставы. Луня, ведя свой караван на свет факела, не стал останавливаться, только высоко поднял безоружные руки и громко крикнул все, что знал по-арски:

- Вед! Ар-Зум! Бодан!

Спустя мгновения он уже стоял на небольшой каменной площадке у подножия высокой башни, сложеной из неровного горного камня. Из ворот башни выскочило с десяток аров, все - в бронзовых бронях, при мечах и луках. Самый статный и, судя по седым усам, старший из них, в шлеме с высоким гребнем, обратился к Луне, указывая костяным жезлом на люльку:

- Рагун? Рады васа? Арпагэн тулуш-ка?

- Не разумею я по-вашенски, дяденьки! - устало ответил Луня: - Вот учитель мой, Шык Костяная Игла, он разумеет, да только болен он, в беспамятстве... Нам бы переночевать, а завтра мы дальше поедем, к Веду, мудрецу вашему.

- Ко-стя-ная Иг-ла? - тщательно выговаривая родские слова, спросил старший заставы: - Род, эр?

- Роды мы, роды, самые разродские, что ни есть! Влесовы дети! подтвердил Луня, и в доказательство выпростал из ременных завязок посох волхва - уж эту-то вещь арские порубежники должны были знать!

И точно - знали! Как только Костяная Игла появилась в руках Луни, так тут же все ары склонились в уважительном поклоне. Причем Луня понял кланялись не ему, а именно посоху. А он-то, лопух, помнится, зиму назад тайком от Шыка пытался приспособить посох под древко для дрота!

Ары поклонились, старший отдал какие-то команды, и воины засуетились вокруг Луни. Одни, удивленно цокая языками, развязывали люльку, другие бережно заносили спящего Шыка в башню, третьи развьючивали коней и туда же заносили поклажу.

- Гос! Ар-дарун! - улыбаясь, тронул Луню за плечо страший ар, указывая рукой на ворота башни. "Зайти, видать, просит.", - подумал Луня и двинулся следом за воином.

Внутри башни был большой круглый зал, разгороженный каменными стенами на несколько комнат. В одну, откуда доносилось конское пофыркивание, увели родских арпаков, в другую, самую большую, освещенную воткнутыми в бронзовые поставцы факелами и пламенем большущего очага, внесли Шыка и вещи путников. Луня, войдя следом, увидел простые, закопченные каменные своды, много разного оружия и конской упряжи на стенах, полку с костяными табличками, покрытыми арскими писменами.

"Эх ты, дурья башка!", - обругал себя Луня: "Ведово послание же есть! Надо дать им, пусть прочтут, они-то, видать, знакам писменным обучены!".

Луня присел у котомки волхва, спиной чувствуя настороженные взгляды аров, отыскал кожаный чехол, выпрямился и почтительно подал его седоусому воеводе порубежников. Тот выдвинул из чехла пластинку с писменами и удивленно воскликнул:

- Глаг! Ар-кан, устил на вэнда Вед-ар мискул Бодан!

"Ага, догадался, стало быть, что мы к Веду едем!", - подумал Луня, садясь на деревянный табурет, поближе к огню: "Сейчас он растолкует своим, что там и как, и спать надо будет ложится, от этих гор ноги совсем умаялись..."

Луня привалился спиной к каменной стене башни и сам не заметил, как задремал. Тут, на арской заставе, ему ничего не угрожало, он это чувствовал, и поэтому спокойно доверился совсем незнакомым людям, все глубже и глубже уходя в сонный омут...

Однако поспать Луне не дали. Кто-то довольно бесцеремонно растормошил его, а когда Луня открыл глаза, обратился к нему по-родски:

- Здраве будь, добрый путник! Вижу я, что устал ты, однако прежде чем ты отдохнешь, ответь нашему набольшему на вопросы, кои он хочет тебе задать! Таков порядок, да и много странного привез ты с собой.

Луня посмотрел на говорившего с ним. Ар и ар, высокий, меднокожий, волосы, светлые, но не русые, забраны сзади в пучек, бронь арская, меч...

- Откуда ты, вой, язык наш знаешь? - разлепив обметанные горными ветрами губы, спросил Луня. Ар улыбнулся:

- Я - Турдал. Я был в дозоре, меня позвали, чтобы перевести твои речи. Мою мать зовут Сева, она из рода Лисы. Родка она, понимаешь?

- Понимаю. - кивнул Луня, с трудом вставая, потом поклонился всем на четыре стороны: - Зовусь я Луней, сам из рода Влеса-медведя, а это волхв наш и мой учитель, Шык по прозванию Костяная Игла. Его змей ужалил, я тело исцелил, а душа возвращаться не хочет. Едем мы в Загорье, к мудрецу Веду, нам гонец писмена от него доставил. Надеюсь я, исцелит Вед учителя моего, а боле сказать ничего не могу, потому как устал сильно. Извеняйте меня, дяденьки, и не серчайте.

На том Луня сел и снова закрыл глаза. Однако поспать ему снова не дали. Едва только Турдал перевел соплеменникам слова Луни, как все ары разом заговорили, то и дело мелькали имена Веда, Бодана, Шыка, и какого-то Будора... Наконец воевода подскочил к Луне и коротко спросил:

- Нэк Будор?

- Где Будор? - перевел Турдал, пристально глядя на Луню.

- А кто такой этот... Будор? - удивился тот, сонно хлопая глазами.

- Великий правитель Ар-зума Бодан послал к Шыку Костяной Игле по просьбе чародея и мудреца Веда гонца, Будора из клана Молнистого Огня. Он должен был ехать назад вместе с Шыком. Однако что мы видим? Шык без памяти, какой-то мальчишка все время засыпает у огня, словно снежный оборотень, а Будора просто нет. Говори толком про все, иначе в крепь посадим!

Тут уж Луне стало не до сна. Вот тебе и ары! Друзья-побратимы, мать их так! Луня вскочил и начал говорить, стараясь не упустить ничего более-менее важного из их с Шыком долгого пути. Так ары узнали и про смерть гонца, имя которого самому Луне открылось только-что, и про нава с Гамаюном, и про корья и лешью, про битву с берами, про змею, что ужалила волхва у подножья горы Тучи, словом, про все, что произошло с родами во время их долгого пути.

Когда Луня закончил свой рассказ, он даже слегка охрип, а Турдал все ещё переводил родские слова притихших воинам, смешно произнося привычные для родов названия мест и племен. Наконец, Турдал умолк, и вдруг все ары разом закричали, заулыбались, бросились к Луне, обнимая и хлопая его по плечам.

- Мы... Мы радуемся вашим победам! - смеясь, перевел через головы воинов Турдал: - Теперь мы верим тебе!

Но радовались ары недолго. Луня улучил момент и достал из своего мешка белую шапку погибшего гонца. Седоусый взял её, почтительно погладил значок, звякнул бубенчиком, потом вернул Луне.

Кто-то из аров вынул из нишы в стене большую бронзовую чашу, покрытую резьбой, налил в неё из меха темного, густого питья, и все голоса разом смолкли. Седоусый воевода взял чашу обеими руками, громко и торжественно произнес несколько слов, отпил из чаши и передал стоящему рядом воину.

- В память о погибшем доблестном Будоре мы пьем эту поминальную чашу! - шепотом перевел Луне Турдал, и от себя добавил: - Выпей и ты с нами.

В тишине ары брали друг у друга поминальник, который Луня про себя окрестил уже братиной, отпивали и передавали дальше. Дошла очередь и до Луни.

- Пусть в чертогах Мары душа Будора не знает горя. Мы же да отмстим за него! - по-родски сказал Луня и сделал большой глоток терпкого, горьковато-пряного напитка, от которого сразу зашумело в голове.

Когда поминальный обряд был окончен, ары вновь обступили Луню. Теперь их интересовали все подробности боя с берами. Луня понимал - воям войское, и как мог, описывал ратные ухватки поганых беров. Показал и топорик, рассказал, как бер с его помощью едва не лишил Луню жизни.

Топорик пошел по рукам. Ары с видом знатоков разглядывали незнакомое оружие, взвешивали в руках, кто-то даже наладился метнуть его в дубовую дверь, но седоусый покачал головой, и топорик вернулся к Луне.

С ещё большим интересом и неподдельным уважением разглядывали порубежники ожерелье из берских пальцев. Турдал аж взмок, переводя Луне все просьбы поменяться на то-то и на то-то, но Луня лишь отрицательно мотал головой, не могу, мол.

Не обойден вниманием был и цогский кинжал. Ары дивились чудной для них форме клинка, смотрели на странную заточку. Словом, Луня отдыхал душой вот что значит быть воем! Мечи, топоры, разговоры про битвы и походы - вот удел настоящего мужа! Ну какой из него, к собачим блохам, волхв? Вон, от змеиного укуса заговор, и тот не смог толком сполнить. Шык вроде и жив, а вроде и нет...

То ли по своему обычаю, то ли желая угодить Луне, арские воины вдруг затянули песню, торжественную и грозную, как рев бури. Турдал перевел её слова так:

Башня, словно скала, высока,

И словно камень скальный, крепка,

Но крепче крепкого камня - мы,

Зеленых полей Ар-Зума сыны!

Непрошенный гость перевал не пройдет,

Он здесь лишь погибель свою найдет!

Секиры наши, как мысли, остры,

Как горные ветры, клинки быстры.

Тугие луки без промаха бьют,

Стрелы в полете, как птицы, поют!

Любой враг бесславно погибнет тут,

Стервятники тело его склюют,

Ветер будет костями играть,

Трусов в темной ночи пугать.

Башня, словно скала, высока,

И словно камень скальный, крепка,

Но крепче крепкого камня - мы,

Зеленых полей Ар-Зума сыны!

Будет, коль надо, весь мир покорен,

Лишь бы стоял Правителя трон!

И он простоит века и века,

Сила аров и мощь велика,

Солнцем и Бо Великим храним,

Вечно будет Ар-Зум нерушим!

Последнюю строчку ары прокричали трижды, потрясая выхваченными из ножен мечами. Луня песня понравилась, только немного царапнули где-то внутри слова о покорении всего мира, но уставший ученик волхва не придал им особого значения - может, Турдал чего-то напутал, не так перевел, может, ещё что...

Разговаривать долгие разговоры с Луней не позволил все тот же Турдал. То ли Луню пожалел, то ли сам устал, но вскоре он что-то сказал своим, и ары, кланяясь Луне, стали расходится - кто в дозор, кто - спать, кто - по иным делам.

- Ложись, вой Луня! - улыбнулся Турдал, когда они остались наконец одни: - Тебе надо отдохнуть, набраться сил - путь через Перевал нелегок. Набольший решил, что с тобой пойдет четверо наших воинов, и я в их числе на Перевале последнее время ярятся снежные демоны, тебе одному с тремя конями и больным волхвом не выжить...

Луня поблагодарил Турдала за все, лег у огня на постель из толстых овечих шкур, и мгновенно уснул.

* * *

К Перевалу выехали, когда прекраснолицый Яр взошел над горами и вовсю дарил всему живому и неживому свое тепло и ласку. Ары под руководством Луни заново связали пару арпаков, соорудив придуманную молодым родом люльку. Так и не очнувшегося Шыка осторожно уложили на мохнатые шкуры горных быков, сверху укрыли такими же - на Перевале даже летом стояли трескучие морозы.

Горные вершины под ярким солнцем блистали ослепительным, нестерпимым для глаз блеском, Луня, стоя возле оседланного коня, щурил глаза, разглядывая уходящий в сияющию даль Ход, и не заметил, как возле него оказался Турдал:

- Вскоре нам придется попрощаться, молодой род, но если ты... если вы с Шыком пробудете в Ар-Зуме дольше, чем поллуны, приезжайте ко мне, в домен Тур-аргэн. Наш дюж, что стоит сейчас здесь, на заставе, сменят как раз через поллуны, и я с удовольствием приму вас в своем доме! Запомни - домен Тур-аргэн, в землях клана Пожирающего Огня.

Луня поблагодарил ара за приглашение, и вскоре он и пара коней с Шыком в сопровождении четверки арских порубежников уже ехали по круто уходящей вверх дороге, ехали в Загорье, в таинственный и загадочный Ар-Зум.

Сам путь через Перевал Луня запомнил плохо. Было очень холодно, он кутался в громадных размеров меховую доху, подаренную седоусым воеводой аров, а черная повязка с узкими прорезями - чтобы не сжечь на снежном горном солнце глаза, мешала толком разглядеть, что творится вокруг.

Луня только поплотнее запахивал доху да ежился в седле, моля Рода, Влеса и всех других благих богов, чтобы ледяной холод побыстрее кончился. Что касается дороги, то он целиком положился на опыт и умение своих спутников. Им, чать, не в первой по этой холодине шастать...

Изредко подъезжал Тургал, с закутанным в толстую шерстяную ткань лицом, глухим голосом спрашивал, все ли в порядке. Луня только кивал разговаривать на обжигающем дых морозе не хотелось. Однако любопытство все же взяло верх, и когда Луня почувствовал, что дорога идет уже не вверх, а вниз, и Перевал позади, он стянул с глаз повязку и осмотрелся. Осмотрелся и понял, что такого видеть ему не доводилось ещё никогда, и вряд ли когда-нибудь доведется. И ещё понял - не для людского глаза создали боги этот сверкающий и величественный мир, потому-то так трудно человеку в нем, не выносит он ослепительной и ужасной его красоты...

День едва перевалил за полудень, как лед и снег под копытами арпаков сменили щебень и камень. Переход через заоблачные выси закончился, теперь каравану предстояло спускаться, все ниже и ниже.

Ары-порубежники проводили Луню до Второго Седла - так по-родски называлась выгнутая седловина скалистого отрога Серединного хребта ниже Перевала. Отсюда, сквозь колышащийся и струящийся воздух уже был виден Ар-Зум, зеленые и бурые квадратики полей, курчавые островки деревьев, серебристые змейки рек.

- Ну, прощай, молодой род Луня, вой зело храбрый, мудрый и отважный, не смотря на малые года! Твой путь - дале по Ходу, к вечеру будешь у Звездной Башни, там и живет Вед. Коли встретишь наши разъезды, скажи: "Здра-дар, вас Вед!", и тебя пропустят. - сказал Луне Турдал при расставании, а остальные ары похлопали его, по своему обычаю, по плечам.

Турдал свистнул, и вся четверка всадников мигом исчезла среди нагромождения скал - им надо было до темна вернуться обратно, на заставу. Луня остался один. Он проехал вниз ещё некоторое время, и на самом краю Второго Седла остановился.

Прямо перед ним лежало волшебное Загорье, страна, про которую в родских городищах плетут столько небылиц и рассказывают столько сказок. Вот только въезжал в эту сказочную страну Луня совсем не так, как собирался въехать. Не красавцем-воем на горячем коне, сопровождающим мудрого и сильного волхва, а слабым, растеряным отроком, на усталом мохнатом арпаке, в косматой, распахнутой на груди дохе, с ожерельем из человеческих пальцев на шее, и, что самое страшное, со спящим зачарованым сном Шыком в люльке, подвешаной к паре лошадей...

Высоко в чистом, голубом небе протяжно и тоскливо закричали улетающие на юг птицы - осень согнала их с северных от Загорья земель, и теперь летели они, вытянувшись длинным треугольником, искать лучшей доли в южных странах. От вида пернатых вечных странников на сердце у Луне стало ещё тяжелее, но он уже знал - дорога все раны лечит, и отвлекшись от дурных мыслей, направил свой караван вниз по Ходу - в Ар-Зум.

Глава Седьмая.

Звездная Башня.

Как и предсказывал Турдал, дважды Луню останавливали невесть откуда взявшиеся арские конники. Они с нескрываемым удивлением разглядывали странных путников, но Луня произносил заученные слова, и ары, почтительно кланяясь, отступали, освобождая дорогу.

Ход все время шел вниз, и здесь, на восходной стороне Серединного, он не был столь извилистым, узким и опасным, как на закате, где Луне довелось ехать вчера. В свой черед острые пики окрестных скал сгладились, горные отроги стали пониже, появились обширные изумрудно-зеленые луга, потом кустарники и первые, скрюченные и перевитые, словно их выжимали влоты, сосны.

Наконец дорога пошла по настоящему лесу, светлому, чистому и полному птичьих голосов. Луня видел мелькавших в хвойных кронах белок, то и дело, цокая копыцами, разбегались кто куда при виде маленького каравана легконогие серны, а один раз с нависшего над дорогой уступа на Луню долго шипела клыкастая кабарга.

Когда сосняк кончился, Луне открылся удивительный вид: справа от него местность понижалась, переходя в равнину, и там уже виднелись обнесенные каменными стенами арские домики и башни, туда же сворачивал и основной рукав Хода, а прямо, вдоль гор, по краю постепенно повышающейся отвестной пропасти, уходя на север, вела неширокая дорога, в конце которой, на самом обрыве, виднелась одинокая, серая башня, тонкая и высокая, словно в самый края пропасти какой-то исполин вбил колышек. Это и была Звездная Башня, обиталище Веда.

Луня хлопнул арпака ладонью по крупу и повел свой караван прямо. Ехать пришлось не долго - Яр только-только скрылся за зубчатой вершиной лесистой горы, только-только залегли в ущельях фиолетовые тени, а с гор потянуло холодком, а Луня уже подъезжал к жилищу Веда. Вот и все, их поход завершен...

* * *

Вед встречал маленький караван у ворот своей башни. То, что высокий старик в синем плаще, с длинной белоснежной бородой, весь увешаный амулетами и обрегами и есть Великий Вед, Луня понял сразу, поэтому не доезжая до башни сорока шагов спешился и повел коней в поводу, а приблизившись на десять шагов, низко поклонился:

- Здраве будь, Великий Вед, чародей аров! Заместо недужного родского волхва Шыка Костяной Иглы приветствует тебя ученик его, Луня!

- И ты здрав будь, отрок Луня! - скрипуче откликнулся Вед по-родски, устремляясь навстречу путникам: - Легок ли был ваш путь? Не ослышался ли я о недуге волхва Шыка, и не его ли тело вижу я в хитросотворенной... люльке, что висит меж двух коней?

- Его... - печально подтвердил Луня.

- Эй, люди! - закричал Вед, обернувшись. Из ворот Звездной башни выскочило несколько взрослых мужчин, все - в серых рубахах и плащах, и не ары родом, как разглядел Луня. Под руководством Веда одни из них бережно подняли Шыка, другие приняли из рук Луни поводья коней.

- Несите его в Целильню, да поосторожнее! - распрядился Вед и повернулся к Луне: - Извини, отрок Луня, вижу я, устал ты, но похоже, сперва мы с тобой должны заняться недугом твоего наставника, а уж потом ждет тебя и отдых, и сон, и приятная беседа.

Луня кивнул и вслед за широко шагаюшим Ведом направился к башне.

Звездная Башня была много больше той арской дозорной вышки, что видел Луня на Перевале. На две сотни и ещё полсотни локтей взметнулась она ввысь, и на всем протяжении серых стен видел Луня прорубленные узкие окна-бойницы. Стало быть, не только внизу, но и выше есть в Башне помещения, и при желании в ней может поселится почти десять десятков человек!

И верно - внутри все оказалось именно так, как и подумал Луня. Из нижнего этажа, где располагались конюшни, кладовые, очаги для готовки пищи, каменная, завивающаяся в спираль лестница вела выше. Шагающий впереди Вед объяснял:

- Тут комнаты моих слуг, ну, людей, что служат и подчиняются мне. У вас, родов, слуг не держат, так что тебе это в новость. Здесь - хранилище писменных знаков, я собирал их долгие годы, в разных странах. Если тебе будет интересно, отрок Луня, потом я обязательно покажу тебе их.

Это - Гадальный Покой, вот - Мастеровой Покой, а это - Покой Мысли, здесь я размышляю и отдыхаю душой... Пойдем выше, там Покой Врачевания, а проще - Целильня, туда мои слуги уже отнесли Шыка. Остальные Покой Башни я покажу тебе позже, а сейчас расскажи же, наконец, что случилось со столь могучим чародеем, коим, без сомнения, является Шык?

"Вот чудно говорит это Вед!", - усмехнулся про себя Луня, и начал рассказывать про их злосчастный привал у плоского камня, стараясь не забыть ни одной детали - для волхвов и чародеев детали часто бывают поважнее сути!

В конце своего повествования Луня подал Веду завернутые в кожу змеиные клычки. Они уже поднялись в Целильню, где на высоком и длинном ложе лежал принесенный слугами Шык. Пока Вед разглядывал коричневые зубы, Луня озирал Покой Врачевания, про себя изумляясь многому из виденного.

Покой, круглый, с каменной винтовой лестнице посредине, занимал целый этаж Башни, третий, если считать от основания. Прорубленные в толстых стенах через каждые два локтя окна давали много света, не смотря на сумеречное уже время. Поверх окон шли каменные полки, а пониз - огромные дубовые и сосновые лари, некоторые - с открытыми крышками. Четыре больших очага у стен имели искусно сложенные дымоходы, выходящие на четыре стороны света. В ближайшем к Луне, закатном очаге, горел огонь, а в бронзовом котле кипела вода.

Все полки и крышки многих ларей были уставлены бутылями, баклагами, пузырьками, горшками и кувшинами с различным содержимым. Сосуды их камня, дерева, глины, бронзы и свинца были повсюду, и у Луни буквально зарябило в глазах от разнообразия их размеров и форм.

Пучки трав, кости, камни, куски дерева, развешанные по стенам, источали сотни ароматов, от которых кружилась голова. Пряные запахи летали в воздухе, удивительным образом бодря и придавая силу.

И, наконец, убранство Целильни довершал большой каменный стол, отполированный до зеркального блеска, на котором, на белоснежных льняных покрывалах, лежали диковенного вида предметы - кривые маленькие ножи из бронзы, длинные, узкие долтца, щипцы и крючки. Луня прежде никогда не видел ничего подобного, и не сдержав любопытства, шагнул к столу, собираясь взять и разглядеть поближе эти странные штуковины, но тут вмешался Вед:

- Отрок Луня! Позже я удовлетворю твое любопытство, а пока нам надо приниматься за дело - у твоего наставника дела плохи! Зубы, что ты дал мне, на самом деле вовсе не змеиные. Это выточенные из кости мертвеца жала, вставленные змее в пасть...

- Да разве ж бывает такое? - удивился Луня.

- Раз я говорю, значит бывает! - наставительно поднял длинный, суставчатый, сухой палец Вед, и глаза его сверкнули: - Есть такая магия, и нацелена она была в этот раз именно на Шыка! Ты сделал большое дело, вырвав жала из тела волхва, ибо если бы дошли они до сердца, он не просто бы умер, а стал... одним из тех, кого вы зовете навами, но только навом-волхвом, понимаешь?

Луня серьезно кивнул, и Вед продолжил:

- Жала ушли из тела, но этого мало, остался яд, и этот яд держит сейчас его душу между небом и землей. Есть два способа спасти душу, и лишь один - чтобы спасти и душу и тело. Моли своих богов, отрок Луня, и моли крепко, ибо потребуется мне сейчас любая помощь, от кого бы она не исходила...

Вед снял с головы черную, круглую кожаную шапочку, быстро переплел седые пряди волос в сложную косицу, закинув её на спину, подошел к лежащему Шыку, простер над ним руки и нараспев начал читать медленное, заунывное заклинание на таком мерзком и отвратном языке, что у Луни аж уши заложило ну до чего погано звучит!

Сам Луня быстро достал из чародейной котомки Чуров, повесил их на растопыренные пальцы обеих рук, и позвякивая деревянными оберегами, начал кружиться, а губы зашептали, забормотали Призыв, обращенный к родским богам...

"Мать-Сыра-Земля Мокошь, Яр Светлоликий, Род-Отец, Влес-Предок, Руй-Ратоборец, Уд-Сила, Рарог-Зничев Цветок, Лада-Любава, Пра-Всевидец, Хорс-Ночной Страж, Пер-Молонья, Чуры-Пращуры, отзовитесь-откликнитесь, из земель далеких протяните руки, не киньте родовича, не оставте в недуге, не за себя заклинаю, за волхва рода Влеса Шыка Костяную Иглу..."

Неожиданно сильно и резко ударил в открытые окна ветер. Задуло, завыло в каменных покоя Веда, затрепетали седые пряди на голове чародея, и вдруг ярко вспыхнул в всех четырех очагах огонь. Луня, оробев, глянул на ара, но тот продолжал гнусить свое заклинание, двигая руками над неподвижным Шыком, и лишь глаза волшебника то наливались ярко-желтым, то вдруг тухли и словно бы превращались в черные угольки.

Луне стало страшно. Он почувствовал, как затряслось под ногами, как зашаталась сама Башня, услышал, как внизу закричали слуги и заржали кони в конюшне. За окнами моментально стемнело и наступила кромешная ночь, и лишь метущееся плямя в очагах освещало Целильню, бросая по каменным стенам причудливые, зловещие тени.

Ветер выл, и в его вое слышался Луне мерзкий хохот и плач одновременно. Вот уже какие-то крылатые тени закружились в темноте под потолком, зашевелилось что-то по темным углам, воздух дрожал и струился, словно вода, и Луня почувствовал, что вскоре в Покой вступит ещё кто-то, и этот кто-то придет сюда не только за Шыковой душой, но, возможно, и за душами Веда с Луней.

А арский чародей, как на зло, все тянул и тянул колдовской напев, полностью погрузившись в столбнячный морок. Что оставалось делать Луне? Не бросать же двух мудрых волхвов на произвол судьбины! И Луня сделал то, что и должен был, а самое главное - что МОГ сделать - выхватил из ножен свои клинки и встал у ложа Шыка, прикрывая колдующего Веда и зорко озираясь по сторонам.

Так простоял он довольно долго. Мрак сгущался. Огонь в очагах пылал уже не столь ярко, как вначале, зато темные тени под потолком стали резче, и вот одна из низ спикировала прямо на Луню.

Летучая мышь! Мышь-то мышь, но величиной с добрую ворону, такая палец отхватит в один миг, и не заметишь! Луня взмахнул кинжалом, надрубив черное кожистое крыло. Тварь шлепнулась на каменный пол, запищала противно и проворно упозла обратно в тень, а на её место слетались уже другие, и Луне пришлось изо всех сил вертеть мечом и кинжалом, отмахиваясь от летучих гадов.

Отмахался, слава Рую. Крылатые уродцы разлетелись кто-куда, ветер в Покое стих, перестала дрожать башня, и неожиданно замолк голос Веда, поющий заклятие. Луня обренулся к чародею, надеясь на помощь, но ар стоял молча, с закрытыми глазами, водил руками над телом волхва, и Луня понял, что колдовство ещё не закончилось.

Он вновь оглядел Покой - и похолодел! Шага в десяти от ложа Шыка, возле уже почти совсем потухшего очага высилась темная человеческая фигура, сотканная, казалось, из тьмы межзвездной бездны. Луня готов был на крови клясться, что ещё миг назад в Покое никого не было...

Темный гость протянул укрытые плащом руки к Веду и медленно двинулся вперед, скользя над каменным полом. Луня закрыл спиной чародея, выставив клинки. Будь что будет, а этот черный не должен коснуться арского волхва!

Вдруг стало оглушающе тихо. Воздух вокруг сгустился, в нем потонули все звуки внешнего мира. Словно липкий кисель окружал Луню, ему стало страшно, показалось, что он остался один в этой колдовской Башне, что нет за спиной никакого Веда, и никто уже не сможет помочь...

"Отойди!", - ударил в голову низкий голос, идущий, казалось, со всех сторон. И снова: "Отойди! Иначе - смерть!".

Луня попятился, оружие в его вытянутых руках задрожало, клинки заплясали, словно живые, и скрежеча лезвиями, случайно скрестились...

Словно вздох облегчения пронесся по Целильне. Черная тень, казалось, уменьшилась в росте, отодвинулась, истаивая. "Я ещё приду... За тобой!", раздалось у Луне в голове, и страшный гость пропал...

Тьма начала рассеиваться - за окнами словно бы светало. Тускло багровели угли в очагах, разползался окрестный мрак. Наконец сумрак и вовсе отступил, вновь стали видны и каменные полки с сосудами, и пучки трав на стенах, и лари под окнами.

- Ар-сегай! - вдруг громко кринул Вед за спиной у Луни, и с этим словом последние следы чародейного мрака растаяли бесследно...

Луня сунул клинки в ножны, обернулся - и радостно вскрикнул - Шык, до этого лежащий на спине с высоко задранной бородой, уже приподнимался, откидывая укрывавшую его шкуру, и недоуменно оглядывался по сторонам - мол, что за небыль, где это он?

Вед, весь мокрый от пота, но страшно довольный, улыбаясь, стоял в сторонке и смотрел на волхва. Луня подбежал к своему учителю:

- Дяденька, ожил наконец! А я-то, признаться... Уж и не чаял!

* * *

Прошла ночь и ещё полдня, прежде чем Луня наконец проснулся, отоспавшись после всех событий последних дней. Он с удовольствием позавтракал свежим хлебом, вяленым мясом и странной, новой для него, но очень вкусной едой, которую ары готовили из козьего молока и называли сыр.

Луне отвели целую комнату на втором этаже Звездной Башни, в Гостевом Покое, просторную, с большой мягкой постелью, широким столом мореного дуба и глубоким ларем для вещей в углу. В комнате имелись два окна, выходящие на восход, и из них был виден почти весь Ар-Зум, лежащий далеко внизу.

Луня долго рассматривал незнакомую страну, с удивлением отметил, как мало здесь лесов и лугов - большинство загорских земель были распахаными полями. У аров не было городищ, они жили вольно, в небольших поселках и отдельных хуторах-починках, называемых доменами. Все селения соединяли между собой дороги, и почти везде виднелись военные башни, навроде той, что стерегла подходы к Перервалу.

Когда Луня поел, за ним зашел Вед, осведомился, хорошо ли отдохнул гость, и предложил прогуляться в окрестностях Башни и поговорить. Луня с радостью согласился, но сперва вместе с хозяином поднялся в Целильню. Шык был ещё слишком слаб, но выглядел бодро, и Вед обещал, что назавтра волхв встанет на ноги.

Луня вкраце, чтобы не беспокоить Шыка, рассказал ему о том, что произошло после того, как волхва ужалила змея. Рассказал - и Шык неожиданно протянул к ученику руки, обнял Луню, а из глаз его скатились и затерялись в морщинах две мальнькие слезинки - Костяная Игла был тронут мужеством своего ученика, и не скрывал этого.

Оставив больного отдыхать и поправляться на попечение расторопных Ведовых слуг, Луня и чародей вышли из Башни и пошли вдоль пропасти. Луне не терпелось расспросить ара о вчерашних событиях, но пришлось обуздать собственное любопытство - Вед сам попросил Луню описать все, что приключилось с родами за последние две луны, все с момента, когда бабы из Влесова городища нашли у Синего камня мертвого гонца-ара...

И вновь, как на заставе у Перевала, Луне пришлось подробно и дотошно вспоминать и пересказывать все детали их похода. Вед то и дело перебивал его, уточнял и переспрашивал, просил повторить слово в слово, что говорил Шык или Луня там-то и тогда-то. Времени это заняло очень много.

Луня и не заметил, как они, гуляя, прошли вдоль всей пропасти почти до соснового бора, как повернули и вернулись назад. Яр уже скрылся за горами, когда рассказ Луни подошел к концу. Впереди, над самой пропастью, в ста шагах от Башни, показалась каменная скамья, широкая и удобная, покрытая вязаными шерстяными покрывалами. Вед предложил присеть и заговорил сам:

- Тебе, наверное, уже не раз говорили, отрок Луня, что ты совершил зело славные и достойные могучих мужей подвиги. И я хочу подтвердить - это действительно так! Но не возгордись раньше времени, ибо гордыня глуха и слепа, и слишком гордый воин становится слабым, а слишком гордый волхв - и вовсе бессильным.

Еще ты бы хотел спросить меня, отрок Луня, что случилось в Покое Врачевания вчера, когда я исцелял твоего наставника? Я отвечу тебе, но ответ мой будет очень долгим, поэтому сядь поудобнее и приготовся слушать:

То, что вы, роды, именуете чародейством или волховством, мы называем магией, и магия эта бывает разной. Прежде всего магия бывает благой и неблагой, черной и белой. Ты это знаешь. Но и белая магия может приносить зло, а черная - добро, ибо слишком хитро устроен мир. Завтра я покажу тебе и Шыку сотворенный мною Лик Земли, и покажу также, ЧТО ждет Землю меньше чем через три лета... Это, то, что должно случится, вызвано из безднного межзвездного пространства злой, черной магией, и магия эта, а вернее, тот, кто ею управляет, хочет, как я думаю, очистить Землю от всего живого, чтобы потом создать все заново. В гордыне своей он решил уподобиться богам, а может, и сам является богом, и богом могучим, но если нам повезет, гордыня его и погубит. Для того я и созываю магов, чародеев, волхвов, назови, как хочешь, со всех известных мне земель. Мы помешаем ему!

Но он силен, очень силен. Он сильнее меня, сильнее Шыка, сильнее всех других чародеев. Возможно, он сильнее и всех нас вместе... И у него очень много слуг, и среди людей, и среди нелюдей. Еще бы - все хотели бы уподобится богам!

Вчера в Целильню пришел один из таких слуг, пришел, чтобы помешать нам с тобой. Ты спугнул его, скрестив клинки, ибо крест издавно служит оберегом от всякой нечести. Возможно, явившийся вчера и послал ту змею, что ужалила Шыка, он и дал ей отравленные жала. Возможно, что это он всю вашу дорогу пытался сделать так, чтобы вы не доехали сюда. Точно же я пока не знаю, и не могу узнать, как не могу узнать пока и того, КТО захотел уничтожить Землю. Но это все пока...

- Но Великий Вед, зато ты знаешь, КАК он это сделает! - воскликнул Луня. Маг кивнул:

- Знаю, но знание это страшит меня. Дело в том... Ладно, саму суть я разъясню тебе завтра, а сегодня лишь скажу - злой волей или черным колдовством из Межзвездной Бездны выхвачена огромная гора, гора таких размеров, что конный не объедет её и за три семидицы, и она летит к Земле. А когда она ударится о земную твердь, произойдет нечто страшное! Впрочем, я и сам ещё не знаю, ЧТО, мы все увидим завтра вместе...

Для меня стал неожиданным твой рассказ о Гамаюне, ибо не ведаю я, что это за птица, и как относится к её пророчествам. Я доверяю родам, я доверю тебе и Шыку, но слова Гамаюна слишком туманны и ни о чем мне не говорят... Зул-кадаш, Зул-кадаш... На что-то похоже... Нет, нет, не знаю.

Сбор всех мудрецов стран Хода назначен через пять дней, возможно, мы ещё что-то узнаем к тому времени. О чем ещё ты хочешь спросить меня, отрок Луня?

Луня поглядел в синеющую, вечернюю даль и сказал:

- Расскажи мне об арах, о Вед!

Вед поправил плащ, задумался на мгновение, потом заговорил:

- Давным-давно, в незапамятные времена, когда и предки тех деревьев, чьи стволы уже сгнили по чащобам, не взошли ещё ростками, Земля была иной. И климат, и вид её были не такими, как сейчас, а уж растения и животные вообще походили на сказочных! Вот в те древние времена за Великим Ледяным хребтом, на много-много дней пути на север, лежала большая земля, покрытая густыми лесами. Там, на берегах теплых рек и озер, жил народ, ныне совсем забытый во всех краях. В то время люди ещё не знали металла, не умели строить дома и шить себе красивую одежду. Но им это было и не нужно - леса и реки давали пищу, шалаши и пещеры в холмах защищали от дождей, а климат на земле, как я уже говорил, был мягок и благодатен, и в той стране никогда не было зимы, и даже осенние холода не тревожили древних людей.

Посреди благословенных северных земель высилась величайшая на Земле гора, имя её сохранилось в арских легендах. Гору называли - Меру, и вершина её указывала прямо на неподвижное Северное Око, звезду, что вы зовете Северой. Неподвижно Северное Око, и крутятся вокруг него все остальные звезды.

Долго ли, коротко жили себе люди в благой стране у подножия горы Меру, но пришла однажды беда: подули со всех сторон злые, холодные ветры, задрожала, затряслась гора Меру, поползли с её склонов ледники, и наступила Великая Зима. Замерзли теплые реки, погибли звери и птицы, застыли под снегом высокие деревья. Все умерло вокруг, но люди не захотели умирать. Одна из больших семей тех древних людей собралась и двинулась прочь со своей некогда благославенной родины. Долго шли они, по колено в снегу, через замерзшие леса, через застывшие, покрытые льдом моря, пока не пришли, наконец, сюда, и не осели здесь, назвав свою страну Ар-Зум. А сами с тех пор стали арами... Вот так появились в этом мире ары, отрок Луня!

- А другие люди, что жили у подножия горы Меру? - заинтересовался Луня: - Что сделалось с ними?

Вед усмехнулся:

- Они ещё долго держались за свою родину. Пытались научиться жить в снежной пустыне, цеплялись за прошлое. Но зима все же допекла их, и ещё одна семья двинулась прочь от Меру, и в свой час пришла на берега реки Ва...

- Как-так?! - выпучил глаза Луня: - Но ведь...

- Да-да-да!.. - покивал головой Вед: - От этой семьи древних людей произошли вы, роды. Поэтому мы с вами так хорошо понимаем друг друга. У нас были общие предки! Но то было очень, очень, очень давно. Все, отрок Луня, пойдем, теперь по ночам уже холодно, а мои старые кости хотят тепла. Завтра я покажу вам с Шыком нечто, что сильно вас удивит!

* * *

На следующее утро Вед растормошил Луню, едва расцвело. За окнами моросил дождь, было прохладно. Луня, позевывая, натянул порты, рубаху и теплую куртку, хлебнул из стоящего на столе кувшина холодного взвара, а Вед уже дергал его за рукав - пошли, пошли, время не ждет!

Выглядел маг не лучшим образом. Луне показалось, что он вообще не ложился - под глазами залегли глубокие тени, четче обозначились морщины, орлиный нос как-то обвис, борода топорщилась клочьями. И только взгляд был бодрым и ясным.

- Пойдем скорее, отрок Луня, твой наставник уже ждет!

Луня вслед за магом вышел из комнаты, и обогнув лестницу, ведущую наверх, оказался в Мастеровом Покое. Луня с удивлением увидел простые, деревянные столы, на них обычные инструменты - топоры, пилы, молоты, ножи и резаки. В углу возвышался закопченный горн с большими мехами, возле него грудой были свалены бронзовые заготовки, стояли плетеные корзины с аспид-камнем, рудой, песком и глиной, корчаги и бочки с водой.

"Чародей, а трудится, как простой человек!", - удивленно подумал Луня, но тут заметил справа от двери, у окна, сидящего в кресле и укрытого теплым шерстяным пледом Шыка.

- Дяденька, утро доброе! Как здоровится?

- Хвала Влесу, отступает недуг! Спасибо тебе, Луня, что не дал загинуть! - улыбаясь, ответил волхв.

- Да как же иначе то! - удивился Луня: - Нешто я домой бы один мог вернуться?

Вед нетерпеливым жестом сухой, длинной руки прервал разговор:

- Потом, потом! А сейчас глядите...

Глава Восьмая.

Истинный Лик Земли.

Маг подошел к какому-то накрытому покрывалом сооружению, сдернул ткань, и взорам родов предстал большой, в человеческий рост, глиняный шар, насаженный на тонкий бронзовый штырь.

Луня сразу почуял, что шар этот не прост - он словно бы дышал, жил, своей, особой жизнью, и вроде бы даже сам собой крутился, очень медленно поворачивался вокруг себя...

В Мастеровом Покое были сумрачно, но Вед щелкнул пальцами, прошептал что-то, теребя концы бороды, и разом ярко вспыхнули маслянные светильни на столах, на полках, на полу... И Луня аж подскочил от удивления - на глиняном шаре была вода! Лужицы воды там и сям покрывали его, но вот диво вода и не думала стекать вниз, ни капли не увидел Луня на каменном полу под шаром!

Шык был удивлен не меньше ученика.

- Что сие за диковина, Великий Вед? - удивленно спросил волхв, подавшись вперед и вглядываясь в шар.

- Это - Истинный Лик Земли! - торжественно провозгласил Вед: - Знайте же, что Земля наша не есть большая плосковина, покоящаяся на ветвях Мирового Древа, или лежащая на спине большой черепахи, как думают омы, или опирающаяся на четыре каменных Столпа, как считают ары и как думал я сам до недавнего времени...

Земля есть шар, висящий в межзведной бездне, шар, вкруг которого вращаются Луна, и звезды, и Солнце!

- Но если Земля - шар, как же мы не падаем с нее? - опередив Луню, спросил Шык, сжимая подлокотники кресла: - И как воды не стекают с нее, не осыпается земля, и песок, не обваливаются дома? И потом, погляди в окно ведь мы видим все же ровную плосковину, из которой местами торчат горы, как шипы на спине Стратим-птицы...

- Я отвечу тебе на все твои вопросы, о Шык Костяная Игла! - серьезно сказал Вед. Он нагнулся и выкатил из-под ближайшего верстатка большой кавун, водрузил его на стол, и посадил на зеленый, полосатый бок невесть откуда взявшегося муравья, который тут же бойко пополз вкруг кавуна:

- Смотрите, разве падает эта козявка с круглой поверхности? Вот точно также и мы удерживаемся на Земле. Только Земля много, много больше кавуна, и поэтому и воды не стекает с нее, и не падают песок и камни. И поэтому же видим мы её плоской. Если встать на высокую башню, или забраться на вершину горы, человек видит дальше, чем если он стоит у её основания. Это так?

- Так! - дружно подтвердили Шык и Луня.

- Смотрите! - Вед воткнул в бок кавуна щепку и посадил на неё муравья: - Сейчас он видит дальше, но для него бок кавуна все равно кажется плоским, а Земля, я уже говорил, много больше кавуна, и человек на её боку и не виден... Я использовал магию чисел, и узнал, что только с вершины горы, высота которой превосходит высоту Бурши в две с лишни сотни раз, можно увидеть округлость земную! Так что верьте мне, волхв Шык и отрок Луня, Земля - шар! Конечно, на моем Лике, что создал я из глины, камней и песка, вода удерживается посредством магии, но на самом деле Земля и вправду выглядет именно так!

- Но... как тебе удалось, о Вед? Как узнал ты об... Истинном Лике Земли? - с трудом веря в увиденное, спросил Луня.

- О, это долгая история! - улыбнулся Вед: - Давным-давно одолели меня сомнения, ибо знал я, что если Луна становится перед Солнцем, то закрывает его, и Солнце кажется тогда желтым месяцем, за короткое время одним днем проходя все фазы Луны - новец, перекрой, подполонь, полонь, ветох и межу кажется так зовете это вы, роды... Тут Луна закрывает Солнце, но что тогда каждый месяц закрывает Луну? Что встает между Солнцем и Луной, затмевая ее? Долго думал я, размышлял и наблюдал, пока не понял - Земля! Земля закрывает Луну, и её тень видим мы, когда лик Луны после полони начинает умаляться! А раз так, выходит, Земля круглая!

И тогда я начал готовится к посылке хэрху, мыслестранника. Не мало сил надо положить, чтобы сотворить из ветра, тумана и магии это существо, которое может мчаться вперед со скоростью мысли! И наконец позапрошлым летом пришел день, когда я сотворил положенные заклинания и отправил мыслестранника на запад, велел ему мчаться над землей на высоте пяти сотен локтей. Отправил - и начал ждать, потому что если Земля - шар, он должен был вернуться ко мне... И он вернулся, облетев все Землю кругом, вернулся уже под вечер, истрепанный бурями, хранящий на себе знойное дыхание пустынь и холод горных вершин, соленые брызги волн и ароматы неведомых цветов и трав.

- Значит, если я пойду в любую сторону, через много-много лун пути я вернусь назад? - удивленно спросил Луня. Вед кивнул:

- Да. Это так. И вот, когда я наконец узнал, что Земля - шар, я решил сотворить её Истинный Лик. Я разослал отряды разведчиков во все стороны, наказав одним идти на три луны вперед, другим - на четыре луны, третьим на пять, и так далее... Последний из отрядов, посланный на восток, вернулся за десять дней до вашего приезда. Из рассказов разведчиков я узнал, как выглядит Земля, где лежат горы и реки, моря и пустыни. И вот наконец Лик Земли сотворен, и вы можете теперь смотреть на него...

Луня и опирающийся на его руку Шык приблизились к освещенному со всех сторон глиняному шару. Луня скользил взглядом по цепочкам малюсеньких гор, по красным проплешинам пустынь и зеленому покрывалу лесов, по прозрачной влаге морей, отыскивая родные места. И вдруг увидел - в левой части самого большого, прихотливо изрезанного куска суши - знакомые изгибы Хода, русла рек, леса. А вот и Ледяной хребет, вот от него отходит Серединный, вот, внизу, Южные моря, а наверху - моря Студеные.

Луня шагнул в сторону, с любопытством глядя - есть ли земля за Бесцветными морями? Есть! Точно - есть! Ирий, вытянутые куски суши, соединенные тонким перешейком между собой, и другим, более толстым, на севере, с землей, на которой жили роды и ары. Значит, в Ирий можно попасть по суху!

- Что это? - прервал его мысли голос Шыка. Волхв тыкал пальцем в глину, вопросительно глядя на Веда.

- Это западный край нашей части земли, земли кёльт-пелагов.

- А за морем? - Шык с другой стороны обходил глиняный шар, и указывал теперь на ту же землю, что Луня про себя называл Ирием.

- Это... - Вед замешкался: - У этих стран нет имени в нашем языке, весть о них последними принесли мне разведчики. Пройти туда можно, если ехать из Ар-Зума на полночь и восход три с лишним луны! Узкий перешеек соединяет наши земли, и живущие там люди зовут его Мостом Народов.

- А кто живет за морем? - поинтересовался Луня, ожидая услышать рассказ о волшебном Ирие.

- Такие же люди, что и мы с вами. - разочаровал его Вед: - Мало их, и дики они, многие и огня не знают, едят друг друга, нападают на всех, кого могут одолеть. По сути они одного корня с народами языка ом, но слишком давно произошел их раскол, и омы вряд ли поймут сейчас этих дикарей...

Лишь в одном месте наши воины встретили настоящих людей, но лучше бы они их не встречали... Странный и страшный народ живет в высокогорных крепостях. Почитают они кровавых богов, убивая пленников в их честь, а когда нет пленников, убивают своих.

- Беры! Беры это тамошние! - убежденно воскликнул Луня: - И служат они Чернобогу!

- Нет. - покачал головой Вед: - На беров они не похожи. Тот народ много сильнее беров, и знания их превосходят наши - они могут поднимать в воздух мертвых деревянных птиц с воинами и поражать врагов стрелами сверху, с неба! Хвала Великому Бо, что их земли далеко от наших, иначе солоно бы пришлось всем нам...

Ну, а теперь я перейду к тревожным речам. К Земле летит огромная гора, вызванная злой волей того, кто хочет погубит все живое. Опять же с помощью магии чисел открылось мне - она ударит вот сюда...

Вед показал на океан в ладони от верхней точки, из которой торчал бронзовый стержень:

- Я узнал так же, что случится это через два с лишним года, и мне даже известен день, когда это произойдет...

- Сколько у нас осталось времени? - спросил нахмурившийся Шык.

- Считая от этой осени, два полных года, и ещё восемь месяцев. Гора прилетит в Яров день, как раз тогда, когда у нас стоят самые длинные дни и самые короткие ночи. Что случиться с Землей, я ещё не знаю, но надеюсь узнать. Вот этот камень...

Вед взял со стола булыжник величиной с голову младенца:

- Размеры его по отношению к этому глиняному Лику Земли таковы, каковы размеры небесной горы относительно настоящей Земли. Сейчас мы встанем с трех сторон от Лика, и я брошу камень. Смотрите, роды, смотрите внимательно, подмечайте все трещинки и всплески воды, ибо на самом деле это будут огромные волны и страшные землетрясения.

- Да что будет-то, если каменюка эта в море шлепнется? - удивился Луня, разглядывая камень в руке Веда: - Небось, до нас-то не достанет, подумаешь!

- Не скажи, отрок Луня! - Вед отступил на шаг от глиняного шара, взвешивая каменный обломок в руке: - Если ты ударишь кулаком по столу, вся посуда на нем подпрыгнет. А тут удар будет посильнее. Небесная гора летит со страшной скоростью, быстрее, чем летают птицы, быстрее, чем мчаться в цель острые стрелы. Я, конечно, не смогу с такой силой бросить этот камень, но сможет магия... Ну, помоги нам Великий Бо!

Вед левой рукой завернул прядь волос в плотный жгут, шепча заклятия, подбросил камень в воздух, и резко выдохнул:

- Даэр!

Валун со свистом ударил в глиняный шар, глухой звук отозвался гулким эхом в стенах Мастерового Покоя. Луня широко открыл глаза, с ужасом наблюдая, как поверхность Земного Лика пошла трещинами, а поверх них пробежала тонкая полоска выплеснутой камнем волны. Вед быстро пробормотал заклятие, и вода замерла, застыла, не успев откатится назад, в моря и океаны.

Маг, волхв и Луня начали обходить глиняный шар кругом, рассматривая все, что изменилось на его поверхности. Наконец потрясенный Вед вздохнул и заговорил глухим, безжизненным голосом:

- Все гораздо хуже, чем я думал... Все смоет вода. Ледяной хребет и вся Северна уйдут на морское дно. Понизятся и Серединный, и горы хуров, и Великие горы омов. Многие прибрежные земли тоже уйдут под воду навсегда, скроется в пучине Мост Народов, почти все земли джавов, обширные пространства на юге... И все же самое страшное - после удара вода зальет собой весь мир, и лишь три вершины на земле останутся недоступны взбесившимся водам. Вот они: ледяной Шам, иначе Мантра, в омских горах, Рат-наг-сул в горах хуров, и безымянная вершина в земле за морем, неподалеку от страны тех самых кровожадных людей, что приносят своему богу человеческие жертвы... Потом воды отступят, но вместо Земли останется пустыня. Скверно, очень скверно!..

В Мастеровом Покое повисло тягостное молчание. Шык, пошатываясь от слабости, дошел до своего кресла и сел, прикрыв глаза. Луня тупо разглядывал красный камень на рукояти своего меча, Вед отошел к окну и вглядывался в затянутую дождевой пеленой равнину, словно прощался с нею. Так прошло много времени...

Наконец арский маг нарушил молчание:

- Нам надо подумать, что делать дальше. Мы не знаем, кто вызвал Небесную Гору, мы не знаем, как он это сделал, и мы не знаем, как нам этому помешать. Если эти три вопроса будут решены, мы спасем Землю. Время ещё есть... Что скажешь, волхв?

Шык открыл глаза и посмотрел на Веда:

- Ты хочешь услышать мои мысли, о Вед? Все, что я могу сказать - надо искать лиходея! Искать, найти, и заставить его не бросать Небесную Гору на Землю. Сколько волхвов из иных земель ты позвал?

Вед принялся загибать пальцы:

- Мудрец и колдун Гу-нун из земли Ом, шаман из земли Лури Бжваг, джавские мудрецы и заклинатели демонов, их двое, Вирушан и Дехагаш. Эти придут точно, ибо я знаком с ними и нахожусь в дружбе. Есть ещё двое, могучие чародеи, но они не знают меня, хотя я и послал им вести. Это колдун народа Голубых Песков Криутэка, и Гроум, маг далекого северного народа гремов, что родственны и родам и арам по корню своему...

- Как?! - вскричал пораженный Луня: - И гремы жили в земле Меру?! И как Яр стерпел такое?

- Луня, помолчи! - оборвал ученика Шык, и сидя поклонился Веду, словно прося прощения за несдерженного ученика: - Продолжай, о Вед.

- Это все. - Вед с досадой топнул ногой: - И боюсь, что не все поверят мне! И что самое худшее - правитель Ар-Зума, Великий Бодан, колеблется, он - воин, и не склонен доверять магам. Его правая рука, глава кланов Огня, Ар-шэр Любо Троерукий, и вовсе в лицо назвал меня выжившим из ума, а правитель прислушивается к его словам... Вот так-то, волхв Шык и отрок Луня!

* * *

Обедали внизу, в Большом Покое, где стены были затянуты тканью с вышитыми на ней цветами и узорами. По углам стояли отлитые из бронзы изображения Великого Бо, арского бога, который, по повериям аров, создал Землю и все сущее на ней.

Вокруг большого стола, уставленного снедью, сновали молчаливые слуги, а такие-же молчаливые Шык, Вед и Луня поели и разошлись, кто куда. Шык, опираясь на свой посох, отправился спать - он все же был ещё очень слаб. Вед поднялся на крышу Башни - маг хотел поразмышлять в одиночестве.

Луня же оседлал арпака и отправился вдоль пропасти на север - ему не хотелось сидеть в каменных покоях, похожих на пещеры, да и поохотится не мешало. Однако едва только арпак отъехал от Звездной Башни, как Луню одолели мысли, и он забыл и про охоту, и про все остальное.

Мысли были тоскливыми. Гибель Земли, так наглядно показанная Ведом, потрясла Луню. Про неведомого врага, удумавшего совершить такое, Луня не думал - не его ума это дело, вон ни Шык, ни Вед ничего не знают, где уж ему. А вот как спасти людей, как уберечь их от ужасный последствий удара Небесной Горы - эта мысль крепко засела в Луниной голове.

"Перво-наперво упредить всех надо! Чтобы бросали все и шли к тем горам, что вода не зальет. Авось, уместятся люди на вершинах. Померзнут, конечно, ну да не вечно же это длиться будет, схлынут воды, тогда и можно будет вниз спускаться. Время есть еще, Вед сказал, два с лишним года, управимся. Медлить, конечно, не след, гонцов надо слать..."

И вдруг Луня понял, что ничего это не даст! Никакие гонцы не убедят людей, что надо бросать обжитые места, дома свои и скотину, и уходить в какие-то далекие горы... Не убедят? Но ведь убеждать можно не только словом, можно и чародейством, или как Вед это называет, магией! Конечно, зачаровать целые племена будет трудно, но на то все эти колдуны, шаманы и волхвы и родились на свет, чтобы деяния великие свершать! Пусть возьмуться все вместе, навалятся - вдруг получится?

Лунин конь между тем, спокойно бредя вдоль обрыва, вдруг встал впереди показался водопад. Шум его Луня услышал уже давно, но не стал обращать на это внимания - ну течет себе вода, и пусть течет. Теперь же, увидев стекающий с гор бурливый поток, который вдруг резко и неожиданно обрывался в бездну, дробясь несчетным количеством брызг в полете, Луня поразился красоте этого дива.

Он соскочил с арпака, подбежал поближе, к самому краю, и глянул вниз. От высоты закружилась голова, но Луня справился с собой и продолжал любоваться необыкновенным зрелищем. Тут вдруг из какого-то случайного разрыва в тучах на миг проглянуло солнце, и летящие струи и капли воды вспыхнули под его лучами, словно самоцветные камни, а над водопадом встала яркая радуга.

"Эх-ма, красота какая! Дома расскажи кому - не поверят! Что за черную душу иметь надо, чтобы захотеть в одночасье все это разрушить, уничтожить, смыть бурливыми волнами?! И где ж тебя искать, поганец? Где?"

И тут у Луни возникла мысль, до того простая и ясная, что он сам подивился, и как же это раньше ему в голову не пришло!

Луня бросился к мирно пощипывающему траву арпаку, вскочил в седло и погнал коня назад, к Башне. Там, растолкав ничего не понимающих слуг, он вихрем взлетел наверх, на крышу, где сидел на каменной тумбе Вед, погруженный в думы. Не обращая внимания на крики бегущих следом слуг, Луня подскочил к магу и тронул его за плащ:

- Дяденька Вед, а ведь понял я! Знаю я теперя, где нам паскудника этого искать, что Землю-матушку изничтожить решил! Знаю!

Вед медленно повернулся, выходя из транса, взгляд его серых в этот час глаз приобрел наконец осмысленное выражение. Он махнул рукой набежавшим слугам - идите, и сказал:

- Отрок Луня, в моем доме заведено так, что меня никто не беспокоит в часы моих раздумий. Ты гость, я прощаю тебя, и я готов даже порушить свой уклад и не соблюдать его впредь, если вести твои помогут нам. Говори!

- Горы! - Луня чуть не задохнулся от распирающей его догадки: - Горы, что не зальет водой! Сперва я думал, что всех людей надо упредить и на эти горы созвать, чтобы пересидели там лихо, а потом дошло до меня - поганец-то наш, его-то тоже ведь смыть должно! Стало быть, если он чародей могучий, мог и он наколдовать, чтобы узнать, какие места не зальет. Там он и укроется!

Вед вскочил со своей тумбы и в возбуждении зашагал взад и вперед по плоской крыше Башни, бормоча что-то и размахивая руками. Резко остановившись, он повернулся к Луне:

- Верно! Может быть такое, если только не птица он, и не надеется, пока воды не уйдут, парить над ними. Но и тогда есть только одно место на Земле... Да, одно, и мы видели его сегодня! Пойдем-ка вниз, к Лику!

Вед и Луня спустились в Мастеровой Покой, и тут их ждала ужасная весть - Лик Земли, с таким старанием и трудом долгие месяцы создаваемый Ведом, был разбит, и куски глины валялись на полу по всему Покою.

Глава Девятая.

Зул.

- Зугур-р! - взревел Вед, потрясая руками. Глаза старика вспыхнули настоящим огнем, и Луня невольно попятился - страшен в гневе своем был маг! В открытую дверь вбежал высокий черноволосый мужчина с длинными усами, почтительно поклонился Веду.

- Кто входил в Покой? - ледяным голосом осведомился маг, а глаза его продолжали гореть гневливым пламенем.

- Никто, хозяин!

- Собери всех и вызнай, кто и на сколько отлучался с глаз других! Мигом!

Зугур ещё раз поклонился и сломя голову бросился из комнаты. Вед постоял, постоял, а потом вдруг резко выбросил руку, и словно невидимый молот пронесся в воздухе, со страшным грохотом сокрушив корзины с медной рудой и верстак с инструментами.

- Пусть Великий Бо оторвет срамной уд тому, кто содеял это, и заставит его сожрать свою плоть! О горе, что же делать теперь, как доказать Бодану и всему Совету Кланов, что опасность велика и ужасна?

После того, как маг выместил свой гнев на ни в чем не повинных корзинах и рабочем столе, разметав их в щепы, глаза его потухли и вновь приняли нормальный цвет. Луня стоял ни жив, ни мертв, с опаской озираясь на разгром в Покое - он ещё никогда не видел такого, чтобы человек на расстоянии мог развеять дерево в труху! Воистину, прав был Шык, говоря, что Вед - величайший чародей всех народов!

Маг и Луня ходили меж осколков Земного Лика, Вед поднимал куски глины, водил над ними рукой, пытаясь уловить следы чужой магии, разрушившей его творение, потому что, как понял Луня из объяснений мага, человеку такое было бы не под силу, но ничего подозрительно маг так и не обнаружил - глина и глина.

В Покой вбежал Зугур, пал на одно колено:

- О хозяин, не гневись, но измена свила гнездо в твоем доме - бежал Гендиод!

- Это ахей, которого привез из похода Любо две зимы назад? - спокойно спросил Вед, бросив на пол клиняный ком.

- Да, хозяин!

- Что он взял?

- Копченый окорок, лук и овчиный плащ...

- А коня?

- Нет, хозяин!

- Значит, пошел в горы... Если мы поторопимся, сможем его догнать! Возьми с собой троих и... Луня?

Вед обернулся к роду, вопросительно глядя на него. Луня молча кивнул и шагнул вслед за Зугуром. Маги, чародеи - это не по нему, а вот ловить лиходея - на это Луня как раз годится.

- Живым его берите, и всю поклажу не забудьте! - прокричал вслед сбегавшим по лестнице Зугуру и Луне Вед.

Собрались в одни миг. Арпаки помчались прочь от Башни, неся на спинах пятерых поимщиков. Зугур считал, что беглец не пойдет по Ходу - там постоянно дежурят дозоры, Гендиода мигом схватят.

- Конного пути до гор немного, дальше начнуться кручи, придется идти пешком! - прокричал Луне один из Ведовых слуг, нахлестывая коня: - Скоро стемнеет, мы должны взять его засветло, иначе он уйдет!

Луня кивнул, на скаку проверяя, легко ли вынимается лук из сада - в горах меч хорош лишь накоротке, а стрела догонит любого. Правда, Вед приказал захватить этого ахея живым, но Луня мало верил в такой исход скорее всего беглец сам лишит себя жизни, по крайней мере Луня, будь он на его месте, сделал бы именно так.

Снова начал накрапывать дождь. Вскоре путь коням преградила высокая осыпь. Зугур и остальные слуги Веда спешились, привязав коней к кривой сосенки.

- Господин, если вам угодно, вы могли бы остаться тут, с лошадьми! обратился Зугур с поклоном к Луне, но тот лишь махнул рукой - сам оставайся, если охота!

Хотя Луня и был много моложе остальных поимщиков, но он отлично понимал, что как гость хозяина Звездной Башни имеет право самому выбирать, что ему делать. А ещё Луню сильно покоробило слово "господин", он все никак не мог взять в толк, как одни люди по принуждению могут прислуживать другим.

Взобравшись на скалистый гребень, Луня огляделся. Впереди - круто поднимающийся вверх восточный склон необъятной Бурши, справа внизу глубокое ущелье, по дну которого грохочет водный поток, слева - мешанина из острых каменных клыков. Где тут найти человека, особенно когда тот прячется! Эх, кабы вокруг были родные леса, там по одной примятой травинке Луня узнал бы, кто, куда и когда прошел, а тут...

Но оказалось, что и в горах человек оставляет след, и след этот заметен знающему. Зугур, пристально вглядывающийся в кусты и редкую, жесткую траву на склоне, выпрямился и махнул рукой:

- Здесь только одна дорога к подножию горы - козья тропка, что идет по левому краю ущелья. Гендиод пошел по ней. В горе есть пещеры, хозяин говорил, что там когда-то жили люди, другие, не ары. Он хочет спрятаться там и переждать! Мы, вдвоем, пойдем за ним, а вы... - Зугур кивнул двум стоящим поодаль слугам: - ...переберитесь на ту сторону и постарайтесь перехватить его у пещер. Если Гендиоду удасться достичь горы раньше, чем нам, в пещерах мы его уже не возьмем... Все, вперед!

Луня, следом за Зугуром, начал спускаться вниз, цепляясь руками за колючие ветки горных кустов. То, что слуга мага назвал тропой, на самом деле было цепочкой узких, скользких от дождя скалистых уступов, нависших над разверзнувшейся пастью ущелья. Там, далеко внизу, глухо ревел горный поток, пенясь на перекатах.

- Господин, вниз не смотри - сорвешься! - посоветовал Зугур через плечо, ловко прыгая с камня на камень. Луня про себя усмехнулся - легко сказать, не смотри! А как тогда идти?

Пару раз нога Луни почти соскальзывала с тропы, и он всем телом прижимался к серым, мокрым камням, стараясь не упасть. Ущелье загибалось к югу, отвесные стенки его сужались, а со дна по прежнему доносился рев воды. Вечерело, и тень Бурши накрыла поимщиков. Луня старался не отстать от Зугура, понимая - в темноте он пропадет в этих горах...

Наконец тропка поднялась повыше и пошла по склону скалы, пологому и мокрому. Тут идти стало намного удобнее, да и впереди появились ровные участки, поросшие кустиками каменоломки. Зугур внимательно осматривал камни и растительность перед собой, и высмотрел таки след беглеца - на серой скале виднелись свежие царапины, а каменоломка была смята.

- Он прошел здесь совсем недавно, трава ещё не успела подняться! Готовь лук, господин, скоро мы его настигнем!

Сам Зугур, помимо меча, имел при себе длинный кожаный ремень, свитый в жгут и подвешанный к поясу. Таким удобно издали захомутать человека, поймать ускакавшего коня, или, закинув на скалу, подняться наверх.

Вскоре совсем стемнело, и лишь вершины дальних гор светились розоватым - их ещё освещало давно ушедшее за Серединный солнце.

- Вот он! - выдохнул вдруг Зугур, резко останавливаясь и приседая. Луня тоже присел, и выглянул из-за плеча Ведова слуги. Впереди, где тропинка понижалась и вела к самому началу ущелья, почти невидимый в тени скал, полз человек, полз, цепляясь за свешивающиеся сверху жесткие ветки кустов, за торчащие камни и корни. Что-то странное в облике беглого ахея поразило Луню - уж больно ловко, словно плетун-паук, передвигался он по отвесной скале.

- Тут мы его живым не возьмем, он может сорватся и разбиться о камни. - негромко сказал Зугур: - Давай-ка пробежим по скалам, может быть и сумеем добыть ахея арканом сверху... Пошли!

Луня вслед за Зугуром полез на кручу, стараясь не стронуть лежащие повсюду камни. Эхо в ущелье гулкое, упадет камень, и все ущелье будет знать, что идет кто-то чужой. Проклятый Гендиод, чтоб его лихи сожрали, сразу смекнет, что к чему!

Наверх выбрались удачно - гребень нависшей над ущельем скалы был достаточно ровным и широким для того, чтобы по нему мог пройти человек.

- Не пойму, чего он туда, в самую пасть к горным духам, полез? бормотал на ходу Зугур: - Здесь же дорога легче, да и идти быстрее.

Разгадка оказалась простой. Когда Луня с Зугуром добрались до самого начала ущелья и подошли к его краю, Гендиод уже был тут и быстро разбрасывал заваленный камнями вход в подгорный отнорок. Рядом, ревя, вырывался из расселины в скалах водный поток. Беглец сейчас был прямо под поимщиками, но не прыгать же вниз, ему на спину, и на острые камни, заодно, с высоты в два десятка локтей?

- Все, живым не взять, упустим! - с досадой стукнул кулаком в ладонь Зугур: - Стреляй в сердце, господин! А то я могу, камнем? Выбирай, только быстро, а то уползет в нору, поганец!

- Я возьму его... живым! - процедил Луня, и вытянул из сада утячью стрелу. Вместо наконечника у неё был тяжелый свинцовый набалдашник. Такая утку и всякую другую птицу глушит, не застревая в теле. Обычно утячими стрелами били птицу влет, из особых, в полтора человеческих роста, громадных луков, растягивая их до плеча - чтобы сила удара была сильнее. Но сейчас стрелять надо было не вверх, а вниз, и Луня решил, что у него хватит сил оглушить босоголового ахея. Только бы не промахнуться!

Луня призвал себе на помощь всех воийских богов, долго выцеливал, а Гендиод, отваливая вход в пещеру, и не помышлял, что прямо над ним, в двух десятках локтей выше, его судьба сидит на кончике родской утячей стрелы.

Вдруг на другой стороне ущелья возникли двое отправленных Зугуром в обход слуг Веда. Беглец заметил их, бросился было в сторону, но потом сообразил, что погоне надо ещё перебраться через горный поток, и с удвоенной силой взялся за разбор завала. Вот он отвалил один камень, другой, третий, вот уже показался черный провал входа. Еще мгновения, и беглец будет вне опасности - никто не сыщет его в темных лабиринтах под горами, никто и никогда...

Луня, держа лук на уровне колен, растянул тетиву чуть не до уха, отвернув голову, чтобы не мешала, и, выцелив, разжал пальцы!

- А-а! - Гендиод вскрикнул и навзничь рухнул на серые камни. Лунина стрела оставила на белеющей коже головы хорошо заметную отметину, но даже отсюда, сверху, было видно, что ахей жив - вот он зашевелился, попытался встать, очумело крутя головой, но тело больше не подчинылось ему так, как мгновения назад, и пока очухавшийся Гендиод смог приподняться и сесть, Зугур уже скользнул вниз по закрепленному за скалу аркану и приставил к горлу беглеца меч. Подоспевшие с той стороны двое других поимщиков споро повязали ахея. Луня про себя воздал хвалу Рую - дело сделано!

* * *

В Звездную Башню вернулись уже в полной темноте. Один из ехавших впереди слуг освещал дорогу факелом, постанывающий Гендиод лежал попрек седла на арпаке Зугура, крепко связанный арканом. В вещах беглеца Луня обнаружил не только еду и теплую одежду, но и странный костяной амулет - на круглой пластинке были вырезаны по краям четыре знака - жук, птица, рыба, и змея, а в центре, протянув к ним изломанные лучи, кривился недобрый лик какого-то божества. Луня уже видел такой знак на одежде и вещах некоторых людей в Доме Корча, но смысл его оставался для рода тайной...

Вед, Шык и несколько слуг встретили вернувшихся с беглецом поимщиков у ворот Башни. Арский маг только глянул на пленника, и сверкнув вспыхнувшими в темноте подобно уголькам глазами, коротко бросил:

- Наверх его! В Покой Дознания! Зугур, стеречь, чтобы и пошевелиться не мог!

Луня, спрыгнув на землю, протянул Веду амулет Гендиода. Маг некоторое время разглядывал пластинку в пляшущем свете факела, потом, потемнев лицом, пробормотал:

- Теперь понятно...

Луня, Шык и Вед наскоро перекусили внизу. За едой Луня рассказал, как они догнали Гендиода, и куда стремился беглец. Вед, услышав о пещерах, встревожился ещё больше:

- Выходит, знал этот сын шакальей суки, где находится заваленный вход! Значит, все было подготовлено заранее...

- А что за знаки вырезаны на этом амулете? - поинтересовался Шык, разглядывая пластинку: - Символ Небесного Колеса, знак вечной ярости природных сил - это я знаю, а вот по сторонам...

- Это четыре стихии, Вода, Земля, Огонь, и Воздух! - Вед отодвинул от себя глиняную мису и встал: - Небесное Колесо, Сва-астик - это древний символ силы и мощи, символ Карающего Огня, что соединяет в себе все остальные силы природы. Этот огонь везде - в небе и в земле, в воде и в животных... Никогда я не слышал, чтобы люди служили ему. Боялись, боготворили, преклонялись - да, но чтоб служили... Пойдемте, пусть он сам все расскажет!

В Покое Дознания, небольшой комнате без окон, вдоль стен которой шли широкие скамьи, а из поставцов торчали факелы, их встретил вислоусый Зугур с обнаженным мечом в руках. Связанный пленник сидел в углу, с закрытыми глазами, безучастный ко всему, и когда Вед спросил его, сдерживая ярость, зачем он разбил Лик Земли, тот даже не пошевелился.

Шык, подойдя ближе, провел рукой в воздухе и покачал головой:

- Он будет молчать! Дух его силен, и хозяин его, настоящий хозяин, которому он служит, ещё более укрепил его. Он будет молчать!

Вед топнул ногой, шагнул было к Гендиоду, но потом задумался и вдруг легко махнул рукой:

- А и пусть себе молчит! Есть много средств развязать язык человеку и вызнать его мысли! Зугур! Принеси мне два пера сороки и пучок травы савы. Сечас мы все узнаем - кто, как и зачем!

Слуга ушел, маг и волхв сели на лавку и принялись обсуждать достоинства колдовских трав, а Луня остался стоять, прислонившись к дубовой двери. Мысли его были в беспорядке - слишком много нового, страшного и странного произошло вокруг него, и слишком мало понимал он, слишком мало знал, чтоб понять...

Зугур быстро вернулся и с поклоном подал Веду пучок сухой травы, похожей на обычное сено, и два черных хвостовых сорочих пера.

- Будь за дверью! - приказал маг слуге, потом ладонями в труху растер пахучие бодыли, воткнул себе в волосы перья, отчего сразу стал похож на какую-то диковенную птицу с большим клювом, потом шагнул к пленнику и высыпал серо-зеленый прах ему на голову, что-то приговаривая и пришептывая.

Гендиод дернулся, попытался стряхнуть с себя труху, открыл глаза, с отчаянием огляделся - и тут чары одолели его, глаза закатились, как у Шыка после змеиного укуса, тело обмякло, рот приоткрылся. Казалось, ахей крепко спит, вон, даже глаза в забытьи приоткрыл...

- Готов ли ты, зовущийся Гендиодом, поведать мне, господину и хозяину твоему, обо всем, о чем только я пожелаю тебя спросить? - медленно, нараспев спросил Вед, протянув к связанному ладони.

- Да... - глухим голосом произнес Гендиод.

- Зачем разбил ты сотворенный мною Истинный Лик Земли? - наклоняясь вперед, спросил маг.

- Чтобы... правитель аров не узнал правды... - медленно, запинаясь, ответил ахей.

- Какой правды?

- Правды... об Очищении...

- Что такое Очищение?

- Земля... очистится от скверны, от погани и мерзости людской... Скоро, уже скоро...

Вед и Шык, что встал поодаль пленника, тревожно переглянулись. Ар вновь протянул вперед руки, словно бы удерживая невидимый сосуд:

- Отвествуй, звавшийся Гендиодом, кто послал тебя?

Луня весь напрягся, ожидая ответа на этот вопрос. Сейчас, сейчас они узнают наконец...

- Я... сам-м-м... - глухо протянул ахей. Вед шагнул к нему ближе, положил руки на плечи:

- Ты лжешь! Ты служил мне, как мог ты злоумышлять на своего господина?

Ответ пришел немедля:

- Не ты... господин...

- А кто?

- Я...

Шык вдруг предостерегающе вскрикнул, сорвал со стены чадящий факел и осветил им лицо пленника. Луня глянул на ахея - и ужаснулся! Совсем другой человек был перед ними, да и не человек вовсе - серая, покрытая чешуёй кожа, узкий, безгубый рот, из которого торчали тонкие, длинные клыки, провалившийся нос, и что самое жуткое - из-под неплотно прикрытых век смотрели на них полные ненависти и злобы, желтые змеиные глаза с вертикальным зраком...

- Зыг! Зыг-эр! - предостерегающе крикнул Вед, отскакивая в сторону. Луня потянул из ножен меч, Шык поднял Костяную Иглу, целя в сердце того, кто ещё миг назад был ахеем Гендиодом, но тварь оказалась проворнее. Словно ящерица, вывернулась она из опутывающих кожаных ремней и одежды, и предстала во всей своей ужасной красе - четыре четырехпалые лапы, короткий хвост, низкий костяной гребень, тянущийся от затылка до кончика хвоста.

- Обротень! - крикнул Луня, занося Красный меч для удара.

- Не убивай! - Вед предостерегающе поднял руку: - Это зул, или личина его! Над сковать его чарами. Шык, помоги!

Чешуйчатая тварь, вжавшись в угол, с ненавистью смотрела на троих людей, закрывавших ей путь к двери. Луня заметил то и дело мелькающий меж острых зубов тонкий раздвоенный язычок, и невольно даже залюбовался своеобразной красотой отливающих тусклой бронзой чешуй на боках зула.

Вед и вставший бок о бок с ним волхв плели тем временем заклятие недвижимости - Луня слышал отдельные слова и понял, что чародеи творят сейчас невидимую сеть, чтобы опутать ящера, сковать его члены, не дать ему возможности двигаться. Но не один Луня был тут таким догадливым. Зул зашипел, словно лесная рысень, и бросил под ноги людей, прижимая желтоватое брюхо к полу.

Полетел на пол Вед, Шык устоял, но его отбросило в угол, где валялась одежда ахея и сброшенные зулом ремни. Ящер уже почти вырвался из Покоя Дознания, но стоявший в сторонке Луня, прыгнув вслед, успел рубануть Красным мечом по чешуйчатой, украшенной гребнем, хребтине, глубоко рассекая серовато-зеленую кожу.

Зул зашипел, и вдруг его очертания стали словно бы плавится, как черты восковой куклы над пламенем очага. Миг спустя у ног Луни лежал, наполовину перевалившись через порог, голый и мертвый ахей Гендиод, с залитой кровью спиной. За порогом двери маячил, выпучив от удивления глаза, Зугур, с мечом наголо в руках...

- Он все же обманул меня... - тихо сказал подошедший Вед: - Но зато теперь я кое-что знаю! Пойдемте вниз, нам негоже тут оставаться, глядя на этого... Зугур! Погребите тело в огне и развейте пепел!

* * *

Вед привел родов в небольшую комнату на втором этаже. Луня помнил, что маг, показывая Покои Звездной Башни, назвал это помещение хранилищем писменых знаков. И верно - в тесной каморке на деревянных полках лежали кожаные свитки, каменные, костяные, бронзовые и глиняные пластины, шкуры и свертки бересты, покрытые разнообразными писменами - и арскими, и многими другими, неведомыми Луне.

Вед достал из небольшого ларца кусок тонко выделанной овечей шкуры, развернул его, и роды увидели Чертеж Земель Хода, подобный тому, что высек Теша на скале возле Дома Старого Корча, только более полный и точный.

- Вот смотрите... - палец мага начал скользить по наколотым синей и черной краской линиям: - Вот Звездная Башня, вот Серединный, вот здесь домен Бодана. Отсюда, от южных границ Ар-Зума, Великий Ход идет в обход Голубых Песков, в страну Ом и далее... Но если ехать не по Ходу, а двинуться вдоль восточных отрогов Серединного на юг, и миновать Великие Степи, попадешь в горную страну хуров, тех самых, о которых вы мне говорили. Там находятся Проснувшиеся ныне горы, горы, из которых течет Карающий Огонь. Амулет Сва-астик указывает на него, это его знак, его воплощение. Я говорил, что люди никогда не служили Карающему Огню, и это так. Но я забыл о нелюдях. Вернее, не забыл, а не знал до сего дня.

Южнее хурских гор лежит обширная, каменистая равнина, покрытая цепочками низких, глинистых холмов. Там знойно и никогда не бывает зимы, там по широким просторам текут мелкие, камышистые реки, а озера солоны, как морские воды. И там живет странная нелюдь, зулы, обликом похожие на ящеров. Зулы - не просто нелюдь, они во многом схожи с нами - у них есть племена и селения, они владеют оружием и изощренной, хитрой и чуждой человеку магией. Да что там человек - магия зулов чужда и любой другой нелюди, ибо кровь в их жилах холодна, как у змей и ящериц, и лишь жаркое солнце Зул-кадаша по нраву этим тварям.

- Зул-кадаша?! - воскликнул Луня.

- Именно! Так называется их земля на их же языке. Зул-кадаш - Зулово Пекло, если перевести на родский. Не иначе, Великий Бо лишил меня разума, и я забыл это название.

- Значит, все тропы ведут на одну поляну. - задумчиво произнес Шык, разглядывая Чертеж: - Карающий Огонь, Проснувшиеся горы, клик Гамаюна...

- И одна из трех вершин, которые не зальет водой, когда Небесная Гора упадет на Землю! - перебил волхва Луня, сверкая глазами: - Вот где будет прятаться лиходей!

- Да, все сходится! - подтвердил Вед: - Корень зла - там!

- Но почему зулам так хочется погубить нас? - спросил Шык.

- Не знаю. Возможно, им это и не нужно, они просто служат своему господину, неведомому нам. С зулами не сталкивался ни один народ, у меня есть только записи старого омского мудреца, что ходил по всей Земле в поисках волшебного Камня Бессмертия. Он единственный побывал в Зул-кадаше, и вернулся оттуда живым - зулы убивают всякого, имеющего теплую кровь. Сейчас я прочту вам...

Вед покопался на полке и бережно снял с неё тонкий, круглый диск из зеленого полированного нефрита. По всей поверхности диска шли, скручивась в спираль, глубоко вырезанные в камне причудливые значки. Маг сдул с нефрита пыль, откашлялся и начал читать:

- "...Велико число их, и страшен облик. Считают они, что произошли от дыхания земли, и кости её стали их костями, кровь её - их кровью, а плоть её - их плотью. Среди зулов есть поверие, что раньше, до прихода в этот мир человека они одни безраздельно владели всею твердью, но потом пришел человек и начал убивать зулов, и тогда начали они убивать людей, защищаясь. И потерпели зулы в той войне поражение, и ушли они за Спящие горы, и живут ныне только здесь.

Я долго жил среди этого странного племени, и могу сказать, что зулам неведомы любовь и ненависть, неведомы страх и стыд. Если им что-то нужно, они делают это, а если нет - не делают, и могут годами лежать на горячих камнях под лучами солнца, и так проходит их долгий по человеческим меркам, век.

Если же зулу надо проникнуть в наши холодные по их понятиям земли, то ищет он человека, и при помощи чар и злого волшебства сливается с ним, грея свою холодную кровь о горячее человеческое сердце, и связь эту можно разрушить, только убив такого человека, человека, что носит в себе зула..."

- Вот оно как! - пораженно пробормотал Шык: - Выходит, этот ахей ...носил в себе зула? Эка погань, огради нас Род от такого! Так что теперь, рати собирать надо? Идти воевать этих ящеров, заморозь их всех Колед?

Вед бережно положил нефритовый диск на полку, и задумался. Думал он долго, потом сказал:

- Завтра и послезавтра должны прибыть созванные мною. Мы поведаем им о том, что открылось нам, и сообща будем решать, как быть, а после поедем в домен Бодана и будем говорить с правителем аров. Если Бодан услышит нас, за дело возьмутся наши воины. Если нет - я сам поеду с вами в ваши земли и буду упрашивать ваших вожей о походе...

- Так и если даже согласиться Бодан ваш, не уж-то роды по городищам отсидятся? - удивился Луня: - Это ж когда такое было? Вместе двинемся на супостатов, Землю же спасать будем, не абы что!

Вед грустно улыбнулся:

- Спасибо за слова твои, отрок Луня, но мыслю я, не просто будет поднять рати, и наши, и ваши. Вот если бы доказанная опасность шла из Черного леса, или от каких-нибудь корья, тут все бы поднялись. А так... Доказать мы ничего не можем - Лик Земной разбит, а слова... они и есть слова! И ещё одно меня тревожит - этого ахея, Гендиода, привез из похода Любо Троерукий, Первый Воин Аров, Глава Кланов Огня, Ар-шэр, ближайший соратник правителя Бодана. Этот Любо давно говорит, что я выжил из ума, и прислушиваться ко мне - все равно что слушать ветер, поющий в степной траве, вроде и песня, а слов не понятно...

- А ну как и в этом... Троеруком тоже зул сидит? - отважно предположил Луня.

- Все может быть... - уклончиво ответил Вед: - И вот ещё что беспокоит меня, Шык Костяная Игла и отрок Луня... Не могут сами зулы призвать на Землю Небесную Гору. Нет в их магии такого. Они из сил стихий только огонь себе подчинили, и только огнем могут управлять. А Небесная Гора - тут нужна магия иного свойства... Человек тут замешан, сильный, могучий, злой, но человек, ибо все, что связано с землей - это людская магия! Или магия людских богов...

- С богом-то ратиться не хотелось бы. - пробормотал себе под нос Луня, но чародеи, занятые своими мыслями, его не услышали.

В тот вечер Луня долго ворочался на теплых шкурах, слушая завывания ветра и шорох дождя за окном. Как огромна земля, каких только тварей нет на её просторах! И вроде бы всем находится место в земном хитросплетнии жизни, но никто не хочет уступать другому, оттого и войны, оттого и смерть гуляет по полям, по лесам, по горам...

Постепенно Луня уснул, и во сне видел страшную личину зула, огромные горы, извергающие из трещин потоки живого огня, похожие на багрово-алых чудовищных змеев. Пели грустные песни старухи по кривобоким избам в глухих чащобах родных лесов, заживо отпевая сами себя, собирались по полянам молчаливые, угрюмые вои, и шли, шли нескончаемым потоком по заповедным тропкам в самое сердце темных боров бабы, старики и дети малые.

"Стойте, не туда вам! В горы, в горы уходит надо! - кричал родичам Луня, но никто его не слышал, никто не видел, и летал он вещей кукшей в синем небе, оглашая родные места жалобными криками...

Глава Десятая.

Чародеи.

Хмарным, совсем уже осенним утром следующего дня Луня решил никуда не ездить, а посидеть в Башне, поупражняться с оружием, отдохнуть от разговоров и умствований - все ж не его это дело. Красный меч в правой руке, цогский кинжал в левой, ноги чуть согнуты, правая выставлена вперед и вот уже блеск начищенной и заточенной бронзы свистящим коконом оплетает Луню со всех сторон, попробуй, ворог, подойди!

Луня махал клинками до полного изнеможения, отрабатывая круговую защиту, нападение, атаки как с правой, так и с левой руки. Потом побросал в деревянный чурбак топорик, покидал стрелы из разных положений. Ближе к обеду за окном, выходящим на ведущую к воротам Башни дорогу послышались мерные, заунывные крики. Луня выглянул наружу и увидел небольшой возок, который тащил по мокрым камням запряженный бовкунь громадный, криворогий як. Сам возок, на больших, тонких колесах, был сплетен из гибких ивовых веток, покрыт шкурами, и имел сверху навес, тоже из шкур, причем, приглядевшись, Луня заметил, что стойки для навеса были сделаны из связаных костей, звериных, и человеческих, а по верху шел ряд оскалившихся, вымытых дождями и ветрами, человеческих черепов.

"Это что ещё за чудинца нелегкая принесла?", - подумал Луня, но вот як остановился, смолкли заунывные крики, и из возка вылез маленький, сгорбленный человечек, одетый не по сезону в длинную лисью шубу, такой же рыжий малахай, расшитый бисером, с большим кожаным билом и кривой, изузорченной палкой в руках.

Лица приехавшего человечка Луня не разглядел, увидел только свисающие из-под малахая длинные, черные, как смоль, косы, с вплетенными в них беличьими хвостами. Человечек обменялся поклонами с вышедшим ему на встречу Ведом, что-то коротко проговорил, и начал в одиночку разгружать свой возок, разбивать неподалеку от Башни стан, сооружать островерхую палатку, покрывать её извлеченными из возка шкурами.

Потом он распряг яка, слуги Веда увели его внутрь Башни, в стойло, а приехавший разложил у входа в свой меховой шатер костерок, трижды обошел с горящей веткой сооруженное жилище, что-то напевая на неизвестном Луне языке, воткнул у входа свой чудной посох, залез внутрь, и скорее всего, завалился спать.

Луне стало интересно, и он решил спустится вниз и распросить Ведовых слуг, что это за диво посетило жилище мага. Но на лестнице Луне повстречался сам Вед, который объяснил, что прибыл первый из созванных, лурийский шаман Бжваг.

- Что ж он в дом не зашел, у порога поселился? - удивился Луня.

- Лури - странный народ. По их обычаям, нельзя губить и исправлять попусту то, что создано природой. Нельзя рубить деревья, брать с земли камни, строить дома, копать землю. Поэтому живут они вот в таких шатрах, часто ездят с место на место, нигде подолгу не останавливаясь. Их страна лежит на высокогорном плато, что с восхода и полудня окаймляет Великие Горы Ом, и вся жизнь лури связана с яками - они дают им и пищу, и одежду, кости яков идут на стойки шатров, кизяк горит в очагах лури... Такая у них жизнь!

- И что, такой жалкий народ может помочь нам в борьбе с Великой Бедой? - высокомерно спросил Луня.

Вед усмехнулся:

- О величии или низости народа суди можно по разному. Я, например, думаю, что величие того, или иного племени должно мерить лишь накопленной мудростью, а не количеством воинов, тучностью стад или обширностью земель. Подумай, отрок Луня, над моими словами, и поднимись потом к Шыку, он ждет тебя на вершине Башни...

Вед ушел, а Луня отправился наверх. Все же он - ученик волхва, и не стоило об этом забывать. Дома, в городище Влеса, Шык по три раза на дню призывал к себе Луню, втолковывая ему премудрости волховства, и часто на целые семидицы брал ученика с собой, странствуя по окрестным лесам, или отправляясь на зов о помощи в какой-нибудь дальний род. За все время пути в Ар-Зум Шык особо не наседал на ученика, да и не до того было, смерть не раз проносилась над ними, но сейчас, когда все дорожные трудности позади, волхв скорее всего решил продолжить Лунино обучение.

Так думал Луня, поднимаясь по крутым ступеням Звездной Башни на самую её вершину. Волхв ждал ученика, сидя на той самой, Ведовой каменной тумбе. Когда тонкий слой серо-голубой соли, что устилала крышу Башни, захрустел под ногами Луни, волхв обернулся и махнул рукой - подойди!

Луня подошел и встал рядом, устремив свой взгляд туда же, куда смотрел Шык - на раскинувшийся перед ними Ар-Зум.

- Вишь как - вроде и приехали мы с тобой в Загорье, а самого Загорья и не видим! - наконец прервал свое молчание волхв: - В прошлый мой приезд не так все было. Изменились ары, сильно изменились. Гордыня поселилась в их сердцах, сильно могучими себя считают. Мы тут с Ведом поговорили, порассказал он мне... Не чтят боле в Ар-Зуме мудрецов и чародеев, Луня! Считают, что все беды от них. Любо этот Троерукий, Ный его сожри, старого Бодана под себя подмял, всем в стране заправляет. Боюсь я, соберемся мы с другими чародеями, что Вед созвал, поговорим, а только без толку это все будет! Не даст Бодан воев, чтобы в Зул-кадаш идти, другое у них на уме хотят ары восточные земли воевать, мечи точат - им пленники нужны, рабы, нужен лес и глина...

- А что, разве тут, в Загорье, мало глины? - удивился Луня, встревоженный не столько словами волхва, сколько тоном, каким Шык все произнес.

- Есть, да не та. Вишь, придумали мастера арские, из Кланов Земли, лепить из особой глины камни квадратные, потом в печах больших обжигать их, и складывать из тех глиняных камней дома и стены. Крепче гранитных стоят такие, ни разбить, ни сжечь их нельзя. И нужно все это потому, что задумал все тот же Любо строить град, каких на Земле ещё не бывало, огромный град за высокой стеной, со множеством жилищь и башен, и поселить в том граде могучее войско, чтобы оно в страхе окрестные земли держало...

- И где он этот град ставить хочет, дяденька? - встревоженно спросил волхва Луня, а воображение уже нарисовало ему огромную крепость, вроде тех, что видел он вышитыми на коврах, скрывающих стены Покоев Звездной Башни.

- То-то и оно, Лунька, что к закату от Серединного, на границе с Черным лесом, неподалеку от Дома Корча. И цель вроде у него благая нечисть из Черного леса повывести, да только не верю я... Один такой град Черный лес в страхе держать будет, а следующий он где ставить прикажет? На Северных Буграх? А там кого в страхе держать? Можно корья, а можно и родов! Ну, пока-то Троерукий не правитель, но чую я, Лунька, чую, что метит он на Боданово место, на правителев стол, на его домен!

Волхв замолк на миг, вглядывась в подернутые туманом дали, потом продолжил, уже другим, глухим и холодным, голосом:

- Власть, Луня, это отрава почище дурмана! Кто её раз попробывал, тот уже никогда не отступится, двумя руками за неё держаться будет. Двумя, а этот Любо недаром Троеруким прозван, он всеми своими лапами вцепится...

- А почто у него прозвание такое? Он что, и впрямь три длани имеет? задал давно мучавший его вопрос Луня.

- Вед говорил - на мечах Любо зело искусен, берет по клинку в каждую руку и так рубится, что кажется всем - не два, а три меча у него, и рук тоже три...

Волхв вновь замолк, потом словно бы свернув на другую тропинку, заговорил о ином:

- Это все дела далекие, а я призвал тебя, Луня, о близком поговорить. Мыслю я так, что в Зул-кадаш нам вскоре дорога. Неволить тебя не хочу, хотя и могу. Пойдешь со мной?

Луне и раздумывать было не надо:

- Пойду, дяденька!

Но через миг спросил все же:

- А мы... вдвоем пойдем?

Волхв покачал головой:

- Про то после узнаешь, когда все созванные соберуться!

Неожиданно на лестнице послышались шаги, и на крышу Башни поднялся запыхавшийся Вед. Маг был встревожен, глаза его горели, борода растрепалась. Вед буквально подбежал к родам и выпалил, переведя дыхание:

- С Перервала прискакал гонец, принес вести от Корча: хуры, выгнанные ожившими горами из своих земель, столкнулись в Великой Степи с вагасами. Было несколько больших битв, вагасы, не успев собрать всех своих воинов, разбиты по частям, и теперь откатываются на запад, к Южным морям. На юге началась война!

Шык нахмурился:

- Если вагасы, отступая, пройдут вдоль побережья до конца, они вторгнуться в земли ахеев. Ахеи малочислены, но воинственны, и не потерпят у себя чужаков. Они и так-то живут с вагасами, как тур с медведем...

Вед прервал волхва:

- Но вагасы могут отойти и на север, и тогда они подступятся под ваши южные границы!

- Знал я, что от этих хуров, разорви их всех Влес, беды надо ждать! махнул рукой Шык: - Что делать будем, Вед? Надо наших упредить, если не поздно еще! Гонцов надо слать.

Вед кивнул:

- Я сейчас же отправлюсь в домен Бодана. Гонцы с Перевала наверняка добрались уже до него, думаю, он не откажет мне и отправит гонцов к вам сегодня же ночью! Ждите меня, завтра утром я вернусь. Там, внизу, разбил свой шатер шаман лури Бжваг. Он живет по своему уложению, поэтому не ходите туда, пусть сидит один...

Вед и роды обменялись прощальными поклонами, и маг скрылся в проеме лестницы. Оставшись одни, Шык и Луня тревожно переглянулись, и Луня спросил:

- Дяденька, как думаешь, заратимся мы с вагасами?

- Не знаю... - покачал головой волхв: - Ведомо мне только, что все это - отголоски Большой Беды, что движется на нас. Дай Влес мудрости Бодану прислушаться к словам Веда. Если не упредить наших, много крови прольется, храни нас Род от того...

И вдруг Луню словно обожгло - вот что он видел во сне! Не от Большой Беды уходили в леса роды - от войны! Сон, он и есть сон, может и вещим быть, а может и впустую привидется, но что-то подсказывало Луне, война не обойдет родские леса стороной... А он-то, воем мечтавший быть и сложить голову почетно, за землю родную, сидит здесь, в мирном Загорье, за две луны пути почти-что от дома! И почему все так обернулось?

Шык и Луня весь вечер провели на крыше Башни, вглядываясь в ведущую к Большому Ходу дорогу - не покажется ли новый гонец, не привезет ли он каких ещё вестей? Но каменистая дорога, вьющаяся над пропастью, была пустой и безжизненной, и не появился на ней ни зверь, ни человек...

К ночи низкие, серые тучи вдруг разметало студеным ветром, подувшим с гор. Как-то очень быстро и резко похолодало, дыхание стало оборачиваться белесым паром, захолодели отвыкшие за лето от мороза уши, носы и пальцы рук.

Роды спустились вниз - отдеться потеплее. Отдельные Покои в Башне отапливались очагами, но на лестнице и на этажах гулял знобкий ветер, и волхв даже специально сотворил ограждающее заклятие от гарцев, а то налетят, поганцы, выдуют из дома тепло, а там, следом, глядишь, и другая нежить пожалует.

Завернувшись в теплые плащи, роды спустились на первый этаж. Вот где было тепло и уютно! В конюшне переступали копытами и хрупали зерном кони, от громадного очага веяло домашним, мирным и покойным, пахло свежим житом, мясной похлебкой, жарениной, сновали туда-сюда Ведовы слуги.

- Не угодно ли гостям хозяина моего отведать, что Бо послал? раздался за спинами родов голос старшего Ведова слуги Зугура. Шык с Луней обернулись, и волхв кивнул:

- Отведаем, и с большой охотой!

Сели прямо тут, за большой стол у очага. Зугур сам принес родам мисы с похлебкой, блюдо с жареным мясом, кувшин взвара, житные лепехи и сыр. Расставив всю снедь на столе, он уже собрался уходить, но Шык остановил его и пригласил присесть, поесть с ними и поговорить.

Зугур нехотя согласился, сел на лавку супротив Луни, но от еды отказался, сказавшись сытым. Он положил скрещенные могучие руки на стол и вопросительно посмотрел на волхва. Шык налил себе взвара, отхлебнул и спросил:

- Скажи, Зугур, не ошибаюсь ли я - ведь ты вагас по рождению?

Слуга мага кивнул:

- Да. Я из Зеленого коша, мы кочуем по всей Великой Степи вдоль Спящих гор от Южного моря до озера Кровавой воды.

- А как ты язык наш так хорошо выучил? - снова спросил волхв. Зугур усмехнулся:

- Тут, в Звездной Башне, почитай, каждый человек родский язык знает хозяин постарался. Когда он заклятие придумывал, чтобы чужой язык за ночь уразуметь, то на нас пробовал - выйдет, не выйдет? Вышло вот...

- Понятно. А скажи, знакомы ли твои родичи с хурами? - продолжал спрашивать волхв.

- Хуры - это те люди, что ползают по скальным кручам, словно муравьи по камням? Да, мы встречались с ними... Бывало только, что их вождям было некому рассказать об этих встречах! - Зугур хищно ухмыльнулся, но потом поник головой:

- Я знаю, почему ты спрашиваешь меня обо всем, что касаемо нас и хуров, о Шык Костяная Игла, но поверь, я мало могу тебе поведать - меня увезли из Степи десятилетним мальчиком, отдав в заложники арам, ведь я сын вождя Зеленого коша, и отец отдал меня, как знак дружбы и обязательства не нападать на проезжающих по Малому Ходу, что идет по нашим землям от южных отрогов Серединного до земли хуров... Я покинул Степь ребенком, и мало что помню. Наверное, я больше ар, чем вагас, ведь здесь я рос, мужал, учился держать меч и управлять людьми.

Шык помолчал, потом спросил напрямик:

- Как думаешь, Зугур, нападут ваши на наших? И ещё - смогут ли вагасы одолеть хуров и выгнать их из своих степей?

Зугур только молча отрицательно помотал головой - не знаю, мол, встал, поклонился и отошел от стола, оставив родов одних.

- И этот ничего не знает! - с досадой проворчал Шык: - Сидим тут, как бобры в хатке, и не видим, не чуем, что медведь уже на крышу наступает!

* * *

Ночью разразилась буря. Вечерний ветер, что начал дуть с отрогов Серединного, все крепчал и крепчал, а к полуночи Луня, лежащий в кровати, под ворохом теплых шкур, без сна, вдруг услыхал, как стих на миг вой и свист за закрытыми ставнями окнами Башни, а потом вдруг ударило так, что заскрипели по всем Покоям двери, зашелестели покрывала на стенах, и на лице ощутилось студеное дыхание гор.

Буря бесновалась и ярилась до самого утра, а когда с рассветом пошла на убыль, из-за гор пришли низкие, чернобрюхие тучи, и повалил снег, первый снег новой зимы. У родов этот день считался праздничным, но тут, в Загорье, двум родам было не до веселия - вернулся от правителя Бодана Вед, и привез он вести недобрые, а то и страшные.

Бодан не прислушался к просьбам мага, мало того, он отказался принять созванных магом мудрецов из других земель!

- Правитель сказал... - срывающимся от обиды голосом рассказывал Шыку и Луне Вед: - ...что ему невместно слушать стариков из чужих краев. Это там, у себя на родине, они могут считаться мудрецами, а тут, в Великом Ар-Зуме, самые мудрые и разумные - правитель Бодан и Ар-шэр Любо, после него, конечно... А уж о Великой Беде, о Небесной Горе и угрозе для всей Земли Бодан и подавно слушать не захотел.

И вот что ещё встревожило меня - похоже, вести о войне хуров с вагасами в радость правителю! В доменах повсюду собирают воинов, возле Башни Правителя стоит лагерем большое войско, готовое к походу, я насчитал тридцать и ещё две сотни!

Луня только присвистнул - могуч Ар-Зум, коли может отправлять в поход столько воев, ведь ещё и для обороны своих земель оставить надо! У родов, пожалуй, все Старшие рода столько не наберут, даже если молодняк вроде Луни наконь посадят... Вед между тем продолжил:

- Из разговоров между воинами правителя понял я, что поход будет направлен не на восток, как решалось ранее, а на юг, в Великую Степь! Зачем гоняться за полудикими племенами в густых восточных лесах за большой рекой Обур, когда можно одним ударом разбить ослабленных войной хуров и вагасов, враз захватив и множество рабов, и очистив Степь для того, чтобы там затем пасли табуны арпаков ары? Вот Бодан, не иначе по совету Любо, и собирается решить все проблемы одним махом!

Шык ударил кулаком по столу:

- На Землю надвигается Великая Беда, зулы пробуждают Карающий Огонь, а правитель аров хочет покорить полмира, и строить потом грады, чтобы покорить другую его половину! Воистину, страшное наступает время, о Вед! Нам нечего больше делать в Ар-Зуме, надо возвращаться домой, и чем скорее, тем лучше!

- А как же быть с Небесной Горой? - тихо спросил маг: - Будет война или нет, окажуться втянутыми в неё роды, или нет, через два с лишним года все живое на Земле все равно смоет вода, ты же знаешь это, о Шык! И ни какие грады, ни какие войска не устоят перед Великой Бедой, Карающий Огонь в разных своих воплощениях пожрет все!

Роды и Вед сидели в Гостевом Покое, вдруг дверь распахнулась, и вошел Зугур, в засыпаной снегом овечей накидке:

- Хозяин, прибыл мудрец Гун-нун из страны Ом! Он поведал, что джавов ждать не следует - в их землях разразилась война, с заката на них движутся какие-то неведомые нам племена! Гун-нун ждет тебя внизу. И ещё - Бжваг запрягает яка - он собирается возвращаться обратно...

Вед, а следом за ним и Шык с Луней, вскочили с лавок и поспешили вниз.

Гун-нун, узкоглазый седой старичок в желтых одеждах из тонкой, дорогой ткани, стоял посреди нижнего помещения Башни, сложив руки на животе. Вокруг ходили прибывшие с ним слуги, человек пять или шесть, развьючивая лошадей, разбирая поклажу.

Гость, увидив хозяина Башни и родов, поклонился им, дождался ответных поклонов, и величавым, неторопливым жестом указал на дверь:

- Тот, кто пришел раньше меня, уходит. Он хотел бы сказать тебе слово, Вед!

Маг вышел за ворота Башни, оставив родов наедине с омским мудрецом. Гун-нун снова сложил маленькие ладони на животе и замер, прикрыв глаза, словно вырезанный из желтой кости истукан. Вскоре вернулся Вед, нахмуренный и раздосадованный. Первым делом он коснулся рукава Гун-нуна:

- Прошу тебя, Мудрейший, подняться со мной и моими гостями наверх, в Гостевой Покой. Там ты сможешь отдохнуть и говорить с нами, а мы - с тобой. Я позабочусь, чтобы твои люди ни в чем не знали нужды! Зугур!

Вед отдал подбежавшему слуге необходимые распоряжения, и повел гостя и родов наверх.

- ...Силы природы испытывают дрожь, и сильно возмущены. Трясется земля, бьются о берега воды рек и морей, меняется климат... Яряться демоны, и мутят своей яростью души людские. - Гун-нун, прикрыв глаза, ровным и тихим голосом рассказывал Веду, Шыку и Луне о том, что происходит в последнее время в стране Ом, и вести его лишь подтверждали все самые худшие опасения Веда. Когда ом закончил, Вед подробно рассказал ему обо всем, произошедшем с ним и родами за последнее время.

- А больше всего меня раздосадовал отъезд Бжвага! - с досадой закончил свой рассказ маг: - Он сказал мне на прощание только одну фразу: "Когда тонет лодка, главное - заткнуть дыру, а не вычерпывать воду!".

- Он имел в виду, что нужно зрить в корень, а не рассматривать листья! - кивнул Гун-нун: - Надо найти причину, и устранить ее... Кто нибудь знает, где искать?

Все отрицательно покачали головой. Потом Шык сказал, глядя в сторону:

- Я говорил, что делать в Ар-Зуме нам нечего, и вновь скажу то же. Но все же не домой предстоит нам дорога, а в Зул-кадаш, как я и думал ранее. Только там мы сможем узнать все, только там мы найдем корень зла, только там мы сможем заткнуть дыру... Я готов идти, Луня тоже.

Шык закончил говорить и вопросительно посмотрел на Веда и Гун-нуна. Повисло молчание. Вед хотел было что-то сказать, но не стал. Выглядел он растерянным и унынлым. Посвистывал ветерок в щелях ставен, танцевало пламя факелов, медленно, но неумолимо текло время...

Наконец арский маг заговорил, кивая на окно:

- На носу зима, она в этом году будет слишком ранней да морозной. Время ещё есть, предлагаю дождаться весны. К тому сроку в Великой Степи все уляжется, и можно будет безпрепятственно добраться до Проснувшихся Гор. Сейчас же нас просто убьют, хуры или вагасы, убьют, не спрашивая, кто мы и что. Можно, конечно, присоединиться к войску аров, Любо наверняка выступит в конце этого месяца. Но тогда придется участвовать в войне, а я этого не хочу. Таково мое слово...

Гун-нун долго молчал, потом прикрыл раскосые глаза и нараспев произнес:

Спроси у того, кто не слышит,

Как ветер шумит в облетающих кленах?

Спроси у того, кто не видит,

Прекрасна ли неба бездонная чаша?

Спроси у того, кто не знает,

Как мудрость постичь, не учась ни мгновенья?

Быть может, ты знаешь, какой ты получишь

Ответ?

И уже совсем по-другому добавил:

- В Зул-кадаше каждого человека ждет только одно - скорая смерть! Магия зулов черна и устоять против неё невозможно. Они сумели пробудить горы, в которых жили хуры, они наслали сухие ветры на земли, заселенные народом шу, и теперь к полудню от Зул-кадаша, там, где они жили, лежат мертвые пустыни, а шу вынуждены уходить на восход, где и столкнулись в конце этого лета с джавами. Ваш поход в Зул-кадаш ничего не даст...

- Наш поход. - пробормотал Шык: - Понятно! Но что ты собираешься делать, о Гун-нун, если не советуешь идти в Зул-кадаш?

Маленький ом пожал плечами и вновь прикрыл глаза, но потом все же сказал:

- Я не предлагаю ничего. Все должно идти своим чередом. И если Небесная Гора упадет на Землю, значит, так тому и быть. Бессмысленно противиться воле богов, а тут не обошлось без их вмешательства. Горе живущему в эпоху перемен, но ещё большее горе тому, кто сунет свою голову в дела богов - потеря головы будет самой легкой карой для такого человека!

- Ну, ясно! - вздохнул Шык, и Луне показалось даже, что вздох этот был вздохом облегчения: - О Вед, исполнишь ли ты три моих просьбы, в память о нашей старой дружбе, причем исполнишь, не спрашивая меня, что я прошу?

Маг заколебался, пальцы его сплетались и расплетались, наконец он не очень уверенно кивнул.

- Хорошо! - Шык поднялся, подошел к окну, со скрипом отворил ставен: Первая моя просьба такова: ты дашь нам с Луней припаса для зимнего пути вдоль гор, и дашь в достатке!

Вед кивнул.

- Вторая просьба: ты отправишь с нами пятерых своих слуг во главе с Зугуром, и повелишь им не возвращаться!

Вед замер, его глаза на миг расширились, но он совладал с собой и снова кивнул.

- И третья просьба... - Шык взял свой посох и протянул его магу: - Ты отправишь к родам, в городище Влеса, двоих своих слуг с тем, чтобы они довезли до вожа Бора вести обо всем, что ты знаешь сам, а потом разыскали в городище Волка Хромого Чара и передали ему Костяную Иглу - отныне он будет главным волхвом у родов. И третью просьбу выполни, не медля!

Вед согнулся, словно на его плечи вдруг обрушилась непомерная тяжесть, но вновь кивнул и не глядя на родов, вышел из Гостевого Покоя, прижимая к груди посох волхва. Поклонившись Шыку и Луне, следом за ним вышел и Гун-нун. Роды остались одни, и Шык хлопнул вдруг Луню по плечу и подмигнул ему:

- Не робей, Лунька! Авось, не пропадем!

Луня только развел руками - впервые он услышал свое любимое "авось" из уст волхва!

Глава Одиннадцатая.

В Зул-кадаш!

Следующий день потонул в сборных хлопотах - Шык торопил всех, собираясь выступить как можно раньше, чтобы до наступления коренной зимы выбраться из арских пределов и уйти на юг, где мороз и снег будут не так страшны путникам.

Вед, как-то разом постаревший и осунувшийся, отдавал все приказы через Зугура, а сам сидел в Гадальном Покое, раз за разом бросая на полированный серебярнный диск кости и камни с вырезанными на них пророческими знаками, словно собирался вызнать, какая судьба ожидает каждого обитателя Земли. Луне же показалось, что магу просто страшно и стыдно, и он не хочет показываться на глаза родам.

После обеда уехали из Звездной Бвшни омы - у Гун-нуна были какие-то дела в Клане Воздуха, чьи домены лежали севернее, и опять же Луне показалось, что узкоглазый мудрец приехал в Ар-Зум не столько по просьбе и призыву Веда, сколько по своей надобности.

Вед прощался с Гун-нуном наверху, в Гадальном Покое, и о чем они говорили перед расстованием, для всех осталось загадкой. Да и не до мудрецов было сейчас Шыку и Луне - они провожали отправляющихся на восток гонцов, что повезут родам горькие вести и Костяную Иглу.

Зугур по приказу Веда выбрал для дальнего пути двоих крепких, здоровых мужчин, судя по лицам и светлому цвету глаз и волос, из западных племен. Луня уже сообразил, что северяне и закатники имеют серые, синие или зеленые глаза, и волосы их никогда не отливают густой, с просинью, чернотой, как у восходных и южных народов.

Шык долго и подробно разъяснял, как гонцам надлежит ехать по Ходу, где лучше останавливаться, где броды и переправы через реки, и что делать в случаи нападения тех же беров или корья. Слуги Веда молча слушали волхва, но Луня заметил отзвуки затаенной тоски, нет-нет да и проскакивающие в их глазах. Он подошел к стоящему в сторонке Зугуру и поинтересовался, из каких племен будут посланники.

Зугур тряхнул копной темных, седеющих уже по вискам волос:

- Они из пелагов, что ары зовут кёльт, их земли много закатнее, чем ваши! Если бы хозяин велел им, как и нам, не возвращаться, это значило бы, что они свободны и могут вернуться домой. А так, после всех дорожных невзгод, их ждет такой же трудный путь назад, снова в неволю...

- А разве они не могут просто... - начал было Луня, но Зугур только покачал головой - нет.

- Но почему?! - возмутился молодой род, в голове которого мысли о рабстве, неволе, все ещё не могли ужиться с мыслями о доле человеческой.

- Они клялись хозяину служить ему и отдать за него жизнь. Только приказ умереть за хозяина освободит их от этой клятвы. По арскому обычаю такой приказ звучит так: "Иди... и не возвращайся!".

Луня, пораженный, отошел в сторону. Вот оно что! Выходит, все слуги Веда, что поедут с ними, считаются хозяином уже мертвыми, отдавшими жизнь за своего господина! И даже если их поход закончится благополучно, даже если они все вернуться по домам, здесь, в Ар-Зуме, их будут держать за мертвецов, а такой человек живет на земле недолго... Но все равно, пусть даже недолго, эти несчастные буду свободными, и это их радует!

От грустных мыслей Луню отвлек Шык. Он уже закончил наставлять гонцов, те пошли седлать коней и вьючить на заводных припасы, а волхв отозвал ученика в сторону, снял с плеча свою чародейную котомку, с которого никогда не расставался, порылся в её глубине, и вытащил что-то, завернутое в кусочек ослепительно белой горностаевой шкурки:

- На, держи. Отдай гонцам, они все одно через Дом Старого Корча будут ехать, пусть передадут этой... внучке его! Вроде как подарок от тебя...

Волхв тут же отошел, оставив пораженного Луню одного, крикнул Зугура и они пошли выбирать лошадей для похода на юг. Луня, в одиночестве, развернул снежно-белый мех и замер, потеряв дар речи от удивления - на его ладони лежал небольшая подвеска к гривне, шейному обручу. Подвеска была круглой, серебряной, с большим зеленовато-синим камнем в центре. Неведомый мастер провел, должно быть, не один день на серебряной пластинкой, напаивая на неё малюсенькие серебряные же шарики, и создал прихотливые, чарующие узоры из переплетающихся между собой птиц, цветов, животных и растений.

Луня, благодаря волхву, не плохо разбирался в знаках узоров и орнаментов, мог по подолу и кичке любой бабы прочесть, из какого она рода, кто муж, сколько детей, какими умениями владеет хозяйка. Мог и по наборным бляхам на войском поясе вызнать, сколько врагов срубил сей вой, и каким оружием, сколько походов совершил, и под чьим началом.

Без труда читал Луня и в узорчатых украсах других, близких родам, племен, тех же аров, например. Но арнамент, что вился на подвеске вокруг чудного камня, оставался для ученика волхва загадкой - что это, кто это сделал? Серебро само по себе металл редкий и дорогой, сказывают, на склонах гор находят иногда люди комки серебряной руды, но чтобы расплавить её, много аспид-камня надо, да и обрабатывается серебро хуже меди или, тем более, олова со свинцом. Роды называли серебро светью, светлым металлом, и ценилась светь у них дороже дорогого...

Луня собрался было бежать к волхву, расспросить, разузнать, ну и поблагодарить, само собой, но тут из ворот Башни вышли, ведя в поводу заводных коней, гонцы, и Луня бросился им на встречу:

- Э-э... Вот, когда у Старого Корча будете, передайте хозяину, скажите - от ученика волхва родского Луни для... для... Он сам знает, для кого! Доброй вам дороги, поклон родной земле передавайте, и еще...

Луня внезапно похолодел, но все же собрался с духом и, "...Будь что будет, я отвечу за это...", выпалил:

- Хозяин ваш велел передать: Идите и не возвращайтесь!

- Й-я-х-ха! - радостно и дружно завопили пелаги, ударили арпаков коленями по бокам, и вскоре провожаемые Луниным взглядом фигурки всадников скрылись из виду. Так, если к вечеру они перейдут Перервал, то вечером следующего дня будут у Корча... У Луни сладко заныло сердце, когда он представил удивление и радость стриженой Руны при виде чудесного подарка. Вот только куда ж она подвесит его - у неё и гривны-то на шее нет, не носит... Ну да ничего, там уж сама разберется, чать, постарше Луни годами будет.

Луня совершенно не думал о том, что произойдет, когда судьба вновь сведет его с Корчевой внучкой. А уж о свадьбе-женитьбе он и вовсе не помышлял, мал еще, хотя в тяжкие годины роды и дочек замуж в четырнадцать зим выдавали, и парни отцами в такие же годы становились...

Шык, Зугур и остальные слуги Веда возились со сборами, сам маг сидел в Башне, в верхних Покоях, и только впервые, пожалуй, в жизни оказавшийся не у дел Луня, одиноко и бестолково топтался у ворот Башни, разглядывая раскинувшийся внизу Ар-Зум. Наконец, безделье ему наскучило, и Луня, предупредив волхва и прихватив лук, отправился на полдень от Башни - не плохо было бы подстрелить косулю или кабаргу - перед походом побаловаться свежатинкой.

По дороге, которая ещё хранила отпечатки копыт проскакавших тут совсем недавно гонцов, которые по одному слову Луни стали из рабов свободными людьми, ученик волхва доехал до соснового бора, свернул, проехал, петляя между стволами, шагов триста, привязал коня к дереву и отправился дальше пешком, прислушиваясь и приглядываясь.

Вскоре Луня вышел на край сосняка, к пологому, поросшему жухлой травой и почти облетевшим кустарником, склону. Прямо перед ним высилась Бурша, наполовину скрытая низкими осенними тучами. Давешний снег, укрывший землю пушистой шубой, почти везде стаял, но в воздухе ещё ощущался его запах, да и последние, грязно-белые островки замерзших Коледовых слез виднелись ещё по оврагам и распадкам.

Луня то и дело приседал, прислушиваясь, смачивал слюной ноздри, надеясь уловить звериный запах, но осеннее редколесье, замершее в предчувствии приближающихся холодов, было пустым и безжизненным. Луня прошел по склону до конца, спустился в неглубокий овражек, напился ледяной, ломящей зубы водицы из скачущего по камням ручейка, выбрался наверх, на другую сторону оврага, и наконец-то услышал неподалеку долгожданные звуки ударяющих в камень копытец.

Перебросив лук из сада в левую руку, Луня сунул за ремень пару стрел с точеными наконечниками, поудобнее перевесил цогский кинжал - Красный меч он оставил в Звездной Башни, на охоте длинный клинок ни к чему, и начал торопким, зверовым шагом подбираться к зарослям неведомого родам красно-корчневого кустарника, из-за которого и слышалалась поступь зверя.

Ага, вот и головка мелькнула. Кабарга, красавица! С этой надо ухо восторо держать - кабарга прыгает на десять шагов с места, может на любую кручу взлететь, словно птица, её бить надо наверняка, в серце или в горло, а то, раненная, уйдет в скалы, ищи потом, добивай.

Луня осторожно наложил на тетиву стрелу, до половини натянул лук, и в обход кустов двинулся к виднеющемуся слева прогалу, чтобы подобраться поближе, шагов на двадцать. Тогда уже можно будет стрелять наверняка, не промахнешься.

Кабарга спокойно щипала какую-то зелень, переступая копытами, потом вдруг насторожилась, вскинула голову, раздувая ноздри и принюхиваясь. Луня замер, сквозь густое переплетение красноватых ветвей разглядывая клыкастую мордочку. Не уж-то учуяла? Да вроде ветер с его стороны, а против ветра ни кабарга, ни какой другой зверь чуять не может. В чем же дело?

Кабарга сделал несколько шагов в сторону, продолжая принюхиваться, потом вдруг фыркнула, оскалив зубы, мотнула головой и сделав несколько огромных прыжков, исчезла меж высившихся на дальнем конце прогалины скал.

- Зева тебя подстрели, зараза прыгучая! - выругался Луня, выпрямляясь. Он сунул лук в сад, убрал туда же стрелы, и подумав, решил все же обойти кустарник и выйти на прогалину - вдруг и он учует то, что напугало кабарожку?

Так, вот тут она паслась, выискивая меж камней сочные кустики баранца. Вот тут она что-то почуяла... Ну-ка, ну-ка... Луня выпрямился, послюнявленным пальцем провел по ноздрям, закрутил головой, ловя ветер, и что-то, знакомое и тревожное причудилось ему в холодном горном воздухе. Что-то, похожее на... на.. на кровь!

Луня ошарашено присел, вглядываясь в месиво серых, покрытых пятнами мха и желтоватых лишайников скал и камней, потом вновь принюхался - точно! Кровь, горячий, вонький и солноватый запах нутряной крови, и крови человечей!

- Никак звери хищные растерзали кого? - шепотом предположил Луня, потянул из ножен цогский кинжал и двинулся вперед - может, жив ещё неведомый человек, может, охотничал он, так же, как и Луня, да порвал его горный медведь-серунька, или рысеня снежная, барс? Порвал, да бросил?

Луня приблизился к скалам, продолжая принюхиваться - запах вроде усилился, и полез через камни в глубь - пахло, без сомнения, оттуда, из-за нагромождения каменных обломков. Луня уже забыл о кабарге, забыл про охоту, не до того теперь, главное - спасти человека!

Продравшись через колючие заросли шиповника между скалами, Луня очутился на небольшой, круглой, со всех сторон загороженой камнями площадке, этакой полянке среди каменного леса. Посреди её возвышался одинокий валун, плоский по верху, чуть вытянутый, и весь залитый ярко-красной на фоне серого камня, кровью!

Вокруг торчали вбитые в землю колья, а на них - Луня невольно попятился - торчали человеческие головы, иные уже оголенные, освобожденные от плоти ветрами, дождями и хищными птицами, другие - ещё хранящие на себе сморщенную кожу и остатки волос. А прямо у валуна лежало на земле обезглавленное тело!

Луня вжался в камни, выставив кинжал, и прислушался, стараясь не смотреть на мертвеца. Он явно набрел на тайное капище, кумирню какого-то неведомого, но злого и жестокого бога - иным человеческие жертвы ни к чему! И если те, кто поклоняется этому божеству, появятся здесь сейчас, Луне грозит то же, что и несчастному, лежащему подле жертвенного камня!

Но вокруг было тихо. "Видать, сполнили они обряд и ушли! И мне убираться отсюда надо, от погани этой подальше!", - подумал Луня, но потом ему пришли на ум иные мысли: "Надо бы поглядеть осторожно, что за нечисти тут тешились! Может, погляд мой на что и сгодиться!".

У Луни волосы шевелились на голове от ужаса - нет, крови, смерти и вида человечьих костяков он не боялся, случалось, и роды делали из черепов поверженных вождей других племен кубки и жертвенные чаши для святилища Руя. Луню гораздо больше пугало, что его могут захватить тут служители страшного божества, и умертвить по своим уложениям и обычаям. Тогда Луниной душе уже никогда не вернуться домой, не попасть в Марины чертоги, не успокоиться в вечном сне под глубокими снегами времени...

Но капище осмотреть все же было надо, и Луня острожно, стараясь не оставлять следов, подошел к окровавленному камню и присел на корточки над обезглавленным телом. Это был, судя по виду и стати, мужчина, зрелый, крепкий и здоровый. Нагое его тело лежало на груди, и Луня не смог определить по цвету пахового волоса, светловолосым или чернявым был мертвяк при жизни. Свежей же головы на колу ученик волхва тоже не увидел - скорее всего, её унесли куда-то поклоняющиеся Кровавому Камню, как про себя назвал злое божество Луня, прежде чем надеть на устрашение всему живому на заточенный ольховый дрын.

Пора было уходить - мало ли когда вернуться служители капища. Луня выпрямился, постоял, прислушиваясь, и стараясь не вдыхать резкий запах свежей крови, шагнул к камню - что-то там привлекло его внимание.

И точно - среди начинающих застывать черных кровавых сгустков в небольшой ямке, выдолбленной в самом центре Кровавого камня, в лужице крови ещё чуть подергивалось вырванное из груди убитого человеческое сердце! Луня в страхе отпрянул, сотворяя обережный знак - не ровен час, оживет проклятый камень, пожрет сердце, и на него, Луню, кинется! Вот теперь-то точно пора уходить, и чем скорее, тем лучше.

Луня, пятясь, чтобы не показывать спину скрытому в камне демону или богу, кто его там разберет, поганца, начал отступать к скалам, и тут ему в глаза бросился какой-то синеватый рисунок на левом плече обезглавленного человека у камня. Пришлось заставить себя вернуться - по такому, вколотому в кожу, рисунку можно было определить, кем был при жизни принесенный в жертву. Луня вновь нагнулся и похолодел - на плече мертвяка синел все тот же знакомый изломанный крест, знак Карающего Огня, клятый Сва-астик!

Выбравшись со страшной каменной поляны, Луня вскоре добежал по чистому и светлому даже в пасмурный осенний день сосняку до своего коня, вскочил в седло и погнал арпака назад, к Башне - жуткие новости надо было немедленно сообщить Шыку. То, что кто-то принес в жертву именно служителя Карающего Огня, совершив тем самым благое, по Луниным понятием, дело, ученика волхва не заботило - он просто не верил в это. Скорее уж Сва-астик пожирает сердца тех, кто ему поклоняется, недаром Вед говорил, что никто из людей никогда не служил Карающему Огню... Говорил - да ошибся мудрый маг, или... или не люди вовсе, а зулы-ящеры тут кумирню устроили?

Мысли Луни скакали в такт ударам копыт арпака вверх-вниз, и до самой башни, сколько не пытался он, подобно другим ученым мужам, с которыми познакомился за последние дни, найти понятное и простое объяснение увиденному, но так и не смог...

В Башни все было вверх дном. Радостные и озабоченные, носились туда-сюда слуги мага, которых он назначил в сопровождение Шыку и Луне. Остальные, а всего после выполнения всех просьб Шыка у Веда осталось четверо, помогали своим товарищам, как могли, но на их лицах было уныние ещё бы, друзья, с которыми столько прожито вместе, под одной крышей, да ещё и в неволе, наконец-то обретают, пусть и на короткое время, свободу, а им предстоит и дальше тянуть лямку несвободной жизни в почетных прислужниках хоть и у мудрого, но все же чужого по крови и духу человека. И вряд ли увидят они когда-нибудь родные земли...

Шык и Зугур, который уже вполне освоился с положением старшего среди пятерки спутников волхва, сидели в Гостевом Покое, разложив на столе камешки, веточки, кусочки кожи и меха.

- Коней, по два на каждого - десяток и ещё четыре! - говорил волхв, и Зугур откладывал четырнадцать камешков в сторону - есть.

- Шатров больших меховых теплых - три!

Три кусочка оленего меха легли к камешкам - и это приготовлено.

- Ночевники - каждому по одному, и два в запас!

Шестнадцать беличьих хвостиков улеглись возле олених лоскутков.

- Плащи меховые...

Волхва первал возникший в дверях Луня. Не раздеваясь, он плюхнулся на лавку у стола, жадно глотнул из глиняного, украшенного лепкой кувшина молока и, покосившись на Зугура, выпалил:

- Капище там! У подножия горы, за сосняком! Людей там режут, сердце на камень кладут!

- Э... Погоди-ка, Лунька! - волхв отложил в сторону записанный на мягкой восковой таблице перечень дорожных припасов и снаряжения, легонько хлопнул ученика по лбу, отчего Луня в миг обмяк, тут же вскинулся вновь, но уже спокойный.

- Давай теперь все по порядку! - сказал Шык. Зугур встал, собираясь уйти, но волхв махнул рукой - останься, послушай!

Луня долго и с подробностями рассказывал, как он скрадывал кабаргу, как она убежала, учуяв чужой запах, как Луня пошел на этот запах, нашел капище, и что он там увидел. Закончив свой рассказ, ученик волхва снова глотнул из кувшина и тревожно поглядел на Шыка:

- Ну что, дяденька? Кто ж это такие?

Волхв нахмурился, повернулся к Зугуру:

- Позови-ка, вой, хозяина своего, тут его знания нужны, я-то с этим Сва-астиком не встречался покуда!

Вед пришел не скоро - Шык успел повыспросить у Луни все до самого последнего камушка из того, что он запомнил у Кровавого Камня, прежде чем за дверью послышались шаркающие шаги, и в Гостевой Покой вошел арский маг. Он поклонился родам, сел и выжидающе посмотрел на волхва.

Шык рассказал Веду про найденное Луней капище, подробно описал все приметы и особенности, и в конце поросил:

- Вразуми нас, о Вед, что за нечисть свила себе гнездо на арской земле?

Маг опустил глаза и тихо сказал:

- Ты просишь вразумит себя, о Шык, добровольно отдавший Костяную Иглу... Но вчера ты не просил меня об этом, ты сам принял решение, и я не в силах был не помочь тебе, ни препятствовать.

Голос мага постепенно наливался силой и горечью, кулаки сжались, а глаза вспыхнули гневным огнем:

- Я знаю, что твоя вера в меня, о Шык, вчера порушилась, и не считаешь ты меня боле своим наставником, как раньше. Но пойми, стар я, слишком стар, и мог быть сильным духом лишь до той поры, пока к советам моим и деяниям прислушивались и присматривались! Ныне же правитель Ар-Зума не нуждается во мне, моя мудрость ему в тягость, а у меня самого недостает духу, чтобы открыто выступить против сил, которые пробрались даже в мой собственный дом, и рушат мною созданное и выстраданное. Да и что могу я дать тебе, о Шык, если наступает новое время, и в нем и тебе, и отроку, что следует за тобой, есть место, а мне - нет?! Ты настолько уверен в себе, что легко расстался с символом собственной магии, добровольно отдал его в чужые руки, а я не в силах расстаться даже с малым предметом из своих вещей, ибо дороги они мне, но не как вещи, а как часть самого меня...

И ещё хочу сказать я, о Шык - горькая обида и тоска душит меня. Ты выступаешь на борьбу с тем, с чем сам я мечтал схватится, что изучал и познавал, о чем размышлял долгие годы... Но вот пришло время решительных действий, и у меня не оказалось сил, не хватило решимости, а ты даже не посчитал необходимым прислушаться к моим словам, ты разогнал моих слуг, взяв с меня обязательство не отказывать тебе, и ты уходишь, бросая меня одного в этой каменной Башни, которая скоро, скорее всего, станет моей гробницей...

Но тебе понадобилась моя помощь, ты все же просишь меня поделиться занием, и я снова не знаю, как мне поступить, ибо я более не наставник твой, а ты - не ученик, каким был долгие годы, даже живя далеко от моего дома...

Вед замолчал, руки его разжались и длинные бледные пальцы легли на темное дерево стола, словно перья мертвой птицы. Луне вдруг стало жаль мага - гордыня и старость побороли этого мудрейшего и могучейшего из живущих ныне чародеев, и что теперь его ждало - одинокое прозябание в холодной Башне, пустая жизнь на краю смерти в ожидании Великой Беды?

Шык, молча выслушавший все слова Веда, наконец заговорил сам, но он не извинялся, и не стал бросать магу в лицо ответные обвинения в слабости и трусости. Он просто повторил:

- Вразуми нас, о Вед, что за нечисть свила гнездо на арской земле?

Вед, не поднимая глаз, глухим голосом начал говорить:

- Знак Сва-астик пришел из глубокой древности. Предки наши знали его, и предки предков их предков. Говорят, знания о нем они принесли с собой ещё со своей прародины за Ледяным хребтом, ибо впервые столкнулись с Карающим Огнем, когда гора Меру окуталась клубами дыма и из вершины её вырвались потоки расплавленного камня. А потом пришел холод и снег, и Сва-астик стал знаком Первой Беды, знаком власти природы над людьми. Еще тогда, в незапамятные времена, нашлись такие, что решили убивать себе подобных, чтобы умиловистить Карающий Огонь, и они поили Сва-астик кровью, и отдавали ему в пищу горячие человеческие сердца. Видимо, их потомки пронесли сквозь время веру в Карающий Огонь, и сейчас эта вера подняла голову и вновь появились на земном лике Кровавые Камни. Будора, гонца, что по моей просьбе отправил к тебе, о Шык, правитель Бодан, постигла, скорее всего, та же участь, но не люди, а нелюди подкараулили его, возможно, те же зулы, что прятались под обличием человеческим и вели слежку за Великим Ходом на закате от Серединного...

Еще знаю я, что служившие Карающему Огню в стародавние времена наносили на себя знак его, и по этому знаку узнавали друг друга. У них считалось, что тот, кто идет на смерть во имя Сва-астика, кто напоит своей кровью Карающий Огонь, кто отдаст вместе со своим сердцем ему свою душу, сам станет частью его силы, частью природы. Все, более я ничего не ведаю...

Вед встал, и медленно пошел к двери. Роды молчали. Маг уже приоткрыл тяжелую дубовую створку, но на пороге вдруг оглянулся и спросил прерывающимся голосом, словно превозмогая самого себя:

- Вы выступаете... завтра?

Шык кивнул.

- Когда к походу все будет подготовлено, ближе к полуночи, поднимитесь ко мне, и ты, волхв Шык, и ты, отрок Луня! Я хочу на прощание одарить вас... И ещё - не судите меня, ни за вчерашние, ни за сегодняшние речи...

Маг затворил за собой дверь и его шаркающие шаги постепенно стихли в наступившей вдруг повсюду тишине...

Глава Двенадцатая.

Дар Веда.

Луня с Шыком и присоединившийся к ним Зугур посидели ещё некоторое время в Гостевом Покое, перечли и проверили, все ли готово к походу, а потом Шык отправился в свою комнату, наказав Луне не беспокоить его до полуночи - волхв хотел побыть один и перед нелегким походом поговорить с предками.

Зугур и Луня спустились вниз и присоединились к выбирающим оружие будущим спутникам. Те, впятером, сидели в Оружейной, небольшой каморке за ведущей наверх лестницей. Стены Оруженой были сплошь увешаны мечами, щитами, бронями, копьями, луками, тяжелыми боевыми секирами и прочей воинской справой.

Кто-то водил куском пористого точильного камня по лезвию меча, кто-то подбирал стрелы, кто-то примерял к руке метательные дроты с тяжелыми широкими наконечниками. Зугур подвел Луню к висящему на крюке бронзовому арскому шлему, высокому, с острым гребнем и спускавшейся на уши и затылок плетеной из широких колец мисюрой:

- Примерь-ка, господин, думаю, в пору он тебе будет! Этот шлем подарил хозяину прежний правитель Ар-Зума, Ар-Мет, прозванный Серебренной Шапкой.

Луня с благоговением снял с крюка тяжелый шлем, поправил кожаную, подбитую мехом, подкладку, и надел, расправив мисюру так, что она легла на плечи, словно рыбья чешуя. Помотал головой, проверяя, не скособочится ли при движении - нет, шлем сидел, как влитой. И впрямь, в пору!

- Бери, господин, хозяину он ни к чему, а мне маловат будет! - Зугур улыбнулся, и странно смотрелась на его суровом лице белозубая улыбка словно камышовый кот вдруг оскалил зубы, готовясь к смертельному броску.

Луня поблагодарил вагаса, снял шлем, и потом, повинуясь внезапному порыву, вдруг сказал:

- Зугур, не зови меня господином. Прошу тебя! Не в наших обычаях заводить себе слуг, а уж коли идти в поход, на ратное дело, то и вовсе невместно, чтобы вои меж собой неравными были! Давайте-ка, други, выпьем вкруговую и забудем на том, что вы в рабах ходили!

В Оружейной повисла тишина - слуги Веда отложили свои дела и с удивлением смотрели на молодого рода. Зугур молча вышел, а когда вернулся, то принес с собой большой медный ковш и кувшин с арским медом, терпким и крепким. Луня налил ковш до краев, взял его двумя руками, как держали роды братины на тризнах и пирах в вожевой хоромине, поднял и сказал:

- Хочу я, род Луня, выпить за то, что бы Руй дал нам силы сполнить задуманное, а Влес - мудрости понять увиденное! Слово мое крепко, и каждый, кто выпьет со мной из братины сей, братом мне и учителю моему, волхву Шыку, будет, и пойдем мы за него в огонь горючий, в воду ледяную, и на смерть лютую, как велит войский закон и родский обычай!

Луня обнажил левое запястье, цогским кинжалом провел по коже у основания ладони, дождался, пока несколько капель крови упадут в мед, и протянул ковш и оружие Зугуру.

Вагас смешал свою кровь с медом, потом то же проделали и все остальные. Луня принял освященный алой рудой напиток, отпил из ковша и передал его Зугуру. Тот принял посудину, одной рукой ухватился за медную выгнутую рукоять, поднял и сказал свои слова:

- Я, Зугур, сын Гура, вождя Зеленого коша, с сего часа не раб боле, и не господин буде, и пью я за слово свое - отныне пойду я по своей воле за родами Луней и Шыком за край земли и неба, и приму смерть за них, как за сыновей матери своей, и в том буду прям и стоек!

Следующим ковш взял рыжебородый, грузный мужчина, из тех, про которых роды говорят: "поперёк себя шире". Он, единственный из слуг Веда, не знал родского, и Зугур перевел Луне его слова:

- Он говорит, что родился далеко на закате, за землями ахеев, и принадлежит к народу этрос, чьи глаза вечно глядят в Великое Закатное море, и зовут его Фарн. Он клянется светлым месяцем на небе и лепестками священного цветка Э, что пойдет за тобой и волхвом до конца. Он благодарен вам - вы избавили его от клятвы, что дали его вожди арам, когда продавали его за связку мечей и десяток копейных наверший. Он клянется клинками этих мечей, это серьезно!

Ковш перешел к следующему. Им оказался уже знакомый Луне по поимке Гендиода желтолицый парень из страны Ом с коротким и смешным именем Чу. Он просто сказал, что пройдет до конца весь выпавший ему путь, и сложит голову за любого из спутников своих, лишь бы другой смог пройти дальше и исполнить нелегкий долг...

Пелаги Марвин и Барвин, рослые близнецы тридцати зим от роду, поклялись быть братьями всем, с кем выступают завтра в поход, и последним ковш взял сухопарый, неулыбчивый Сур, родом из Диких лесов, что лежат на восход от Ар-Зума. Он дольше всех служил Веду, и причин жаловаться на хозяина у него не было, кроме того, если всех остальных, а в особенности Зугура, поход приближал к их родным местам, то Сура, наооборот, уводил в далекие далеки.

Однако и он поклялся в вечном побратимстве, потому что, как понял Луня, свобода для него была дороже. Ковш вернулся к Луне, и он сделал последний глоток, замыкая замешанный на крови круг. Все, теперь все они, дети разных народов и стран, говорившие в прошлом на разных языках, стали побратимами, и жизни их принадлежали отныне друг другу...

И словно разом рухнула невидимая преграда, отделявшая Луню от остальных членов их отряда - будущие спутники уже не отводили глаз, да и разговаривать стало легче - не звучало больше через слово "господин, не угодно ли...".

Мужчины сели вкруг и пошел серьезный разговор - как держаться в будущих боях, кто каким оружием лучше владеет, кого на лук ставить, а кому тяжелую секиру вручить. Заодно, как-то само собой, выбрали старшим в воинском деле Зугура - вагас с детства жил среди аров, и в совершенстве владел арскими приемами боя и любым арским оружием, а уж лучше него на свете не было, с этим соглашались все.

Отобрали брони, мечи и копья, пелаги взяли себе по луку - их народ славился своими мастерами стрелового боя. Фарн, как самый сильный из всех, снял со стены громадную, гремам под стать, бронзовую секиру, обоюдостороннюю, с торчащей на конце пикой.

Луня, увлекшись войскими делами, чуть было не пропустил полночь. Спохватился, почуяв - Шык ждет его! Пора было идти к Веду, за прощальным даром мага...

* * *

Вед ждал родов в гадальном покое, сидя в глубоком и широком деревянном кресле, вырубленном из цельного комеля необхватного горного кедра. Маг казался совсем старым и уставшим, и Луня понял, что слова Веда о том, что Звездная Башня в скором времени может стать его гробницей, были похожи на правду.

- Проходите, садитесь... - тихим голосом сказал маг Шыку и Луне, махнув рукой в сторону лавки у стены: - Прежде чем я одарю вас своим прощальным даром, хочу спросить - каким путем ты намерен вести свой отряд в Зул-кадаш, о Шык?

Волхв прищурился и ответил:

- Думаю я, что двинем мы через Перевал, выйдем к Дому Корча (Сердце Луни радостно забилось!), по Малому Ходу спустимся вдоль Серединного на юг и выйдем в Великие Степи, а потом, обойдя с заката большое озеро Кровавой воды, закатным краем Проснувшихся гор проникнем в Зул-кадаш...

Вед покачал головой:

- Камни и кости, соль земная и перья птиц открыли мне, что эта дорога не принесет вам удачи. Хуры, что выгнаны в Великую Степь, жить там не могут, им привычнее горы, и они ищут другие места. Разведовательные отряды хуров идут по Малому Ходу на север, обследуя западные отроги Серединного. Если вы попадетсь им на пути, вас убьют.

- Но что ты тогда посоветуешь нам, о Вед? - после непродолжительного молчания спросил Шык, а Луня приуныл и встревожился - во-первых, хотя Дом Корча и под защитой Великого Закона Хода и арской дружины, что, как он слышал, стоит чуть севернее, но кто их знает, этих хуров-поганцев, могут и дойти по Малому Ходу до Корчевого обиталища, и не ровен час... Луня знал, что беду по имени звать нельзя - услышит, да прилетит, проклятая, и поэтому оборвал себя, подумав про во-вторых.

А во-вторых получалось, что если они пойдут в Зул-кадаш другим путем, Руну он не увидит долго, а возможно, и никогда!

Вед сложил руки на груди и так же тихо, как и в начале разговора, произнес:

- Вы двинетесь вдоль Серединного с этой, с восточной стороны. До конца гор, а это почти целая луна пути, вы будете ехать по арским землям, в безопасности и покое. Когда горы начнут нижать, переходя в россыпь низких холмов, вы увидите Полудёный Столп Аров, Ар-Нэ-буэр. От него свернете на полдень и закат, через три семидицы доедете до Кровавой воды. Обогнете озеро с восхода, это дней десять, а потом по самому краю Голубых песков Махадума, в обход Проснувшихся гор проскользнете в Зул-кадаш. Так Великие Степи остануться по правую руку от вас, и война вас минует, и путь такой короче. Едва не на две семидицы!

А теперь ответь мне, о Шык, вот на какой вопрос: что собрался найти ты в Зул-кадаше...

- Корень Великой Беды! - прервал мага Шык, но Вед лишь слабо отмахнулся - знаю, мол, не перебивай, и продолжил:

- Как мыслишь ты себе этот корень? Человек это будет, бог, дом его, скала священная, войско могучее, капище древнее или идол ужасного вида? Ведь ты думал об этом, размышлял и спрашивал предков своих - так ответь мне!

Шык встал, прошелся по Гадальному Покою, и его тень метнулась по каменному своду. Наконец, он проговорил:

- Не знаю... Ничего не открыли мне предки. В смятении и ужасе они, и не помощники боле никому... Думаю я, что найду то место, где творят свои злые чары зулы, или хозяин их, и ещё думаю я, что смогу это место разрушить, разом прихлопнув всех ос в одной ямке! Тогда перестанет тревожится и уснет Карающий Огонь, прекратится война, люди успокоются, и можно будет готовить Великий Исход, спасать народы, и одновременно - искать главного лиходея, ведь говорил ты - из людей он, зулам не под силу такое!

Вед покивал головой, а может, просто старческая трясь напала. Потом он поднял свои вдруг, неожиданно, по молодому пронзительные и ясные глаза на волхва:

- Сумеешь ты совладать с магией зулов или нет, про то я не знаю, гадание не открыло мне этого. Но вот биться против зулов вам придется точно, и тут сила не на вашей стороне будет - даже тяжело раненый зул продолжает бой, пока не вытечет из него вся кровь, ибо зулы не ведают, что такое боль. С тобой в поход идут лучшие мои люди, но и всемером вы едва ли выстоити против десятка зулов. А зулов, к несчастью, много больше земля их отравная нарожала...

Вед замолчал, быстро вынул из широкого рукава своего синего плаща маленькую бутылочку с целебным зельем, сделал глоток, перевел дух и продолжил, подавшись в кресле вперед:

- Бжваг, уезжая, отдал мне одну вещь, и я хочу передать её вам. Вещь эта не простая, в ней могучие чары, сотворенные самой природой, силам которой служит Бжваг. Луня, подай-ка мне вон тот ларец...

Луня послушно взял со стола и принес Веду тяжелый ящичек, выточенный из цельного куска полупрозрачного дымчатого горного хрусталя. Вед снял крышку и извлек из ларца небольшой жезл - деревянную палку с рогулькой на конце. К основанию рогульки был привязан беличий хвостик, а между расходящимися концами жезла висел на кожаных ремешках отливающий синевой диск из неведомого Луне металла.

- Вещь это очень древняя. С помощью этого жезла лури, много веков назад в своих странствиях столкнувшиеся с зулами, сумели отбиться и уцелеть. Возьми его, о Шык, и запомни - когда он начнет гудеть, подобно ветру в горных ущельях, когда в воздухе послышется звон, а солнце начнет двоиться в глазах, надо воткнуть жезл в землю и стоять подле него - зулы не тронут вас и коней ваших, и поклажи, пройдут мимо - силы природы отведут им глаза. Бери!

- Как заставить жезл сделать это? - спросил волхв, принимая из рук мага рогульку с диском.

- Он сам знает, когда подавать голос... Он чует зулов, и я надеюсь, поможет вам в ваших деяниях. А теперь идите, и ложитесь спать - завтра мы расстанемся, и боюсь, навсегда. Храни вас Великий Бо...

Роды молча поклонились магу и вышли из Гадального Покоя.

* * *

Утром Луня проснулся едва ли не раньще всех в Звездной Башне. Вскочив с постели, он быстро оделся, натянул поверх теплой шерстяной рубахи бронь, надел шлем, опоясался мечом и кинжалом, заткнул за пояс берский топорик, подхватил дорожную котомку, сад с луком и шагнул к дверям. Все, кончилось его житье в этой комнате, пора в дорогу, и один светлоокий Яр ведает, доведется ли когда-нибудь ещё здесь побывать...

Постепенно просыпались слуги Веда, кто-то разжег огонь в очаге, готовя еду - перед дальней дорогой надо было основательно подхарчится. Из стойлов выводили коней, вьючили на заводных припасы и вещи, оружались.

Когда поспела сытная, жирная каша и взвар, сверху спустился Шык. Волхв тоже собрался, но теперь вместо Костяной Иглы он опирался на длинную бронзовую палку с острым концом и большим граненым набалдашником настоящую булаву, грозное оружие в умелых руках. За поясом волхва Луня углядел кривой омский кинжал и завернутый в кожу жезл Бжвага - Шык был готов к любым неожиданностям, которые могли подстерегать их в пути.

Сели за стол все вместе, разложив поодаль оружие. Каждый в свой черед запускал ложку в большой котел с кашей, заедая горячее свежими житными лепешками и сыром. Напились взвара и замерли, глядя на Шыка - вчерашние слуги, а ныне вои-побратимы ждали команды. Волхв не спеша заткнул за обмотку онуча деревянную долбленую ложку, поднялся со своего места во главе стола:

- Благо дарю я дому сему, хозяину его и его людям, и говорю - пора!

Сидевшие за столом зашевелились, задвигали скамьи, вставая, оправляя одежду и оружие, и двинулись за ворота, где уже ждали навьюченные кони. Луня вскочил в седло, погладил своего арпака по шелковистой гриве - не подведи, конек, много чего нам предстоит, доселе верно служил ты мне, послужи и впредь!

Шык, не оглядываясь на Башню, тронул коня и поехал по уходящей вдоль пропасти на полдень дороге. За ним потянулись остальные, вскидывая руки в прощальнои привете слугам Веда, что оставались в Башне, и сейчас сгрудились у ворот, с грустью глядя вслед отъезжающим.

Луня тоже обернулся, помахал рукой, и хлопнул арпака ладонью по крупу - ходу! Они прорысили уже около пяти сотен шагов, и почти въехали в сосняк, когда Луня почувствовал смутное желание ещё раз обернуться и бросить самый последний взгляд на Звездную Башню. Обернулся - и увидел на крыше её синее пятнышко - плащ Веда. Старый маг поднялся на верх и смотрел теперь вслед уходящему отряду, словно прощаясь. Луне стало тоскливо, отчего-то вдруг защемило сердце, вот он въехал под зеленые кроны сосен, и синяя искорка на вершине серой башни исчезла за деревьями. Казалось, что что-то очень важное в Луниной жизни менялось, и менялось навек...

День для отъезда был выбран как нельзя удачно - хмарная семидица, что стояла прежде, закончилась, расползлись серый тучи, выдалось вёдро, и совсем по летнему сиял светлоокий Яр в бездонной голубизне небес. Наступало то время года, что роды звали "бабьим летом", и Луня любил его, пожалуй, больше всего.

Но сейчас ему было не до любований красой окружающих его земель глухая тоска поселилась в сердце, какой-то холодок вымораживал душу, и не солнечное тепло, ни шутки побратимов не могли растопить его. Уже и Великий Ход оставили они позади, и поехали по окраине пригорного леса, без дороги, имея по правую руку Серединный, а по левую - каменистую равнину с виднеющимися вдали, в голубоватой дымке, селениями аров, но Луня все грустил, сам не понимая, от чего. Когда они с Шыком покидали городище Влеса, все было иначе - Луня словно застоявшися охотничий пес, рвался в дорогу, словно жеребенок, скакал по зеленым холмам, радовался жизни...

Шык, по прежнему едущий первым, кликнул Зугура, и начал о чем-то совещаться с вагасом. Луня, превозмогая апатию, подехал к ним и прислушался - говорили о важном, о встрече с арскими разъездами. Шык втолковывал Зугуру, как себя вести в этом сучае:

- Правитель Ар-Зума собрал войско. Чтобы люди не кисли без дела, гоняет он их по всем своим землям, вроде как в дозоры. Нас наверняка остановят. Аров среди нас нет, но вы известны в здешних пределах как слуги Веда. Хоть чародей и не в чести, думаю, нам поверят, если мы скажем, что вы сопровождаете нас с Луней до полудёных границ Загорья. Только оружие с виду надо убрать - слишком по-войски выглядим. А то, не ровен час, потянут к Бодану или к Троерукому, что гаже, на спрос - кто, куда да зачем, а нам это ни к чему. Слышь, Лунька! Снимай шелом свой, суй в котомку - пока рубежи Ар-Зума не минем, ратится будет не с кем!

Луня послушно спрятал воинскую справу, но неожиданно заупрямились остальные.

- Мы теперь свободны, ни к чему мужчине прятать свое оружие, как и гордость свою! - сверкая глазами, горячо говорил Чу, потрясая копьем.

- Пойми, дурья твоя голова, для аров ты по прежнему - слуга мудрого Веда. Ни к чему им знать, куда мы едем, и зачем. Провожаем родов до южной границы - и все, назад! Так что давай, снимай навершие с копья и приторочь древко к седлу... - Зугур, вразумив ома, повторил то же самое остальным, и вскоре сверкавший до этого оружейной бронзой отряд стал похож на обычный караван торговых людей - кони, тюки с поклажей, палки для подвешивания котлов на стоянках, словом, ничего подозрительного.

Глава Тринадцатая.

Повелитель Теней.

Оказалось, что предосторожности были не зряшними - ближе к вечеру, когда солнце заваливалось уже за пики Серединного, дорогу отряду преградила арская дружина - почти две сотни всадников, как на глаз опредили Луня.

- Что бы не случилось - молчать, говорить буду я сам! - тихо предупредил всех Шык: - Луня, будь рядом!

Ары застыли в полусотне шагов впереди. Грозно блистали жала копий, солнце играло на высоких гребенчатых шлемах. Все воины были в пластинчатых бронях, за спинами - окованные медью щиты с изображениями символов Кланов Огня. Суровые лица украшали полученные в битвах шрамы, руки сжимали рукояти мечей, готовые в любой момент по команде начальника дружины вырвать из ножен смертоносную бронзу. Луня вспомнил рассказы Шыка о минувших днях, когда по всей Земле гремели войны, и дружины аров наводили ужас на непокорные племена. Ара, по словам волхва, были сильны не только своим боевым чародейством, которым у них владеет чуть не каждый сотник, но и ратным искусством биться в строю, когда воины прикрывают друг друга, ударяя по врагу, словно один человек. Никто не может выстоять под натиском арской конницы, лишь чернолесной нежити удалось разбить арский отряд по водительством Ар-Вала, да и то тогда воители Загорья бились пешими, а не на конях...

Начальник арской дружины, высокий, статный, с выбивающимися из-под шлема седыми волосами, что-то прокричал выехавшему вперед Шыку, волхв ответил ему по-арски, но его слова не произвели на ара должного впечатления - едва он услышал имя Веда, названное волхвом, как брови его сдвинулись, и он поднял руку, намереваясь отдать своим какой-то приказ.

Неизвестно, чем бы кончилось, не разгляди Луня среди аров знакомого лица. Турдал! Арский порубежник, что помог Луне перебраться через Перевал! Луня уперся коленями в спину арпака, ухватившись за жесткую гриву, выпрямился, чтобы его было лучше видно, и заголосил:

- Э-гей, Турдал! Здраве будь, вой! Это я, Луня! Поллуны ещё не прошло, пошто ты ранее с заставы сменилися?

Хвала Роду, Турдал сразу узнал Луню. Он также приподнялся в седле и помахал рукой в ответ:

- И ты здравь буде, вой Луня! И спутники твои, а в особенности здрав буде волхв Шык, прозванный Костяной Иглой! Рады видеть его вернувшимся в этот мир!

Турдал протиснулся своим конем сквозь строй аров, подъехал к начальнику дружины и что-то начал горячо ему втолковывать, размахивая руками. Луня слышал свое имя, имя Шыка, знакомые слова, чаще других звучало "беры". Выслушав воина, арский начальник кивнул, повернулся к своим, что-то прокричал, затем с удивлением взглянул на Луню и Шыка, и поклонился родам.

Дружина, развернувшись, начала неторопливо отъезжать в сторону, а Турдал подъехал к стоящему неподвижно отряду Шыка. Внешне ар выглядел совсем не так, как запомнил его Луня на Перевале. Лицо воина было суровым, не смотря на радость встречи, в глазах читалась тревога, возле рта появились жесткие складки. Но все равно чувствовалось, что Турдал рад и горд тем, что смог помочь родам. Подъехав на три шага, он поклонился путникам:

- Нежданно пересеклись наши дороги, волхв Шык и вой Луня. Вижу я, вы снова в дороге. Хочу предупредить вас - на полудне идет война, и творятся дела лихие и кровавые. Не лучше ли вам задержаться, погостить в моем домене, повидать мать мою и сестру её, они землячки вам, будут рады дорогим гостям. К середине зимы наши сотни успокоят Степь, и весной вы сможете без препятствий продолжить свой путь...

- Спасибо тебе, Турдал, что помог ты рассеять набежавшую на нас тень подозрения со стороны воеводы вашего! - важно и степенно ответил Шык: Также благодарю тебя за приглашение посетить твой домен, и за помощь твою там, на Перевале, когда жизнь моя была в руках богов. Не обижайся, но мы не можем принять твое приглашение - дела зовут нас и велят торопиться, путь наш спешен и нет возможности отложить его. Еще раз прошу - не прими наш отказ за обиду или оскорбление, но мы не властны над своей судьбой, долг ведет нас вперед. Нам пора!

Шык поклонился воину и тронул коня. За ним поехали остальные члены отряда, только Луня задержался возле знакомого:

- Вот так выходит, о Турдал, что и в этот раз не пришлось нам заехать к тебе. Но скажи, что случилось, о какой войне вы готовитесь?

Луня лукавил, однако перемены, произошедшие в Турдале, тревожили его, и вряд ли неподдельная скорбь на лице воина была вызвана лишь тем, что хуры напали на вагасов в далеких южных степях. Турдал на миг замер, поглядел на Луню долгим, полным печали взглядом, и сказал:

- Наш дюж сменили в заставы раньше времени - правителю нужны опытные бойцы для дальнего похода в Великую Степь. А вчера пришло известие - хуры напали на нашу дружину, что держала Малый Ход по ту сторону Серединного. Напали ночью, была битва, и нашим пришлось отойти на север - врагов было слишком много. В этом бою погиб мой брат...

Турдал опустил голову, но тут же вскинул её, грозно оскалившись:

- Правитель отправил через Перевал большой отряд для усиления своих закатных дружин. Хуры никогда не пройдут по Малому Ходу до Дома Корча! А через полторы луны все войско аров ударит по ним с южной стороны, посмотрим тогда, каково им придется! Прощай, вой Луня, в дела ваши я не суюсь, но предупреди волхва - как бы вам не оказаться меж рогатиной и кабаном, тогда думать поздно будет - и кабан порвет, и рогатина проткнет... Прощай, даст Бо, увидимся еще! Хэй!

Ар ударил своего коня короткой плоской палкой по крупу и бросился догонять своих. Луня посмотрел ему в след и двинул вперед арпака - ему тоже предстояло нагнать уехавший далеко вперед отряд.

* * *

Тревожные вести, поведанные Луне Турдалом, казалось, ни сколько не задели Шыка. Волхв только спокойно кивнул, словно ожидал услышать нечто подобное, и все. День клонился к вечеру, путники проехали уже прилично, не смотря на отсутсвие прямой дороги. Ровная почва по окраинам пригорных лесов не замедляла бега коней, а направление было понятно всем - Серединный хребет возвышался по правую руку, и цепь его заснеженных вершин, покрытых облачными шапками, уводила отряд на юг, на встречу судьбе...

На ночь остановились в небольшом лесистом распадке, выбрав место таким образом, чтобы стан не был заметен из дальних поселков - лишние глаза ни к чему. Шатров разбивать не стали, быстро поели, забрались в ночевники и уснули. В дозорных пока тоже не было нужды - арские земли славятся покоем, ни лихих людей, ни поганой нелюди здесь давным давно не водилось. Шык, правда, очертил стан обережной чертой, но это так, на всякий случай...

Ночью, не смотря на теплый день, подморозило, и Луня, который не внял совету более опытного Зугура, и не одел теплую вязаную безрукавку-душегрею, порядком продрог к утру. Яр взошел над дальними восточными лесами, осветив просыпающихся путников, и Луня, уже вылезший из ночевника и разжигающий костерок, невольно залюбовался алым в утренней дымке ликом светила.

Повсюду блистала на квелой осенней траве россыпь ледяных кристаллов, светясь так, словно кто-то щедрой рукой разбросал пригорошни самоцветов, белые туманы в низинах казались клочьями меха, оставленого линяющей шкурой неведомого зверя, а в бездонной небесной выси таяли нити облачных перьев, ещё хранящие на себе розовые отблески зари. Роды верили, что это перья небесной птицы Гары, на которой летает бог молний и громов Пер, и считали их за добрый знак.

Радостно вдыхая чистый, морозный воздух, Луня высек искру, раздул трут, сунул охапку бересты под приготовленные ветки, и через мгновение веселое пламя уже с треском и шипением пожирало дрова, вкусно пахнуло гарью, дымком, немудрящим походным уютом...

Весь день отряд ехал спокойно - ни кто не тревожил путников, местность была ровной, кони сытыми и бодрыми. Луня даже заскучал - луну назад, когда они с Шыком мчались по ночному Ходу вдоль Черного леса, каждая жилка тела была в напряжении, руки сжимали оружие, а глаза зорко гладели по сторонам. Здесь же, в самом сердце Ар-Зума, поход больше напоминал прогулку - едешь себе, едешь - с пути не собьешься, вокруг все спокойно, да и не вдвоем они теперь...

В отличии от Луни, Шык, напротив, с утра был мрачен. Он то и дело осматривал вершины Серединного, вертел головой, ловя ветер, внимательно разгладывал ближние рощицы, заросли рябины по распадкам, смотрел на траву под копытами коня, и после полудня, когда путники остановились перекусить, неожиданно объявил:

- Зима не сегодня-завтра грянет! Спешить надо - на рысях пойдем! Еда днем на ходу, спать будем по малу, иначе накроет нас снегом, коням тяжело с травой станет. Нам бы две семидицы отмахать, а там уже не страшно - южные земли начнуться...

- Там что, и снега не бывает? - полюбопытствовал глазастый Марвин, обгладывая копченую гусиную ножку.

- Бывает, конечно, только зима там позже встает, у нас запас времени будет! - ответил волхв и хлопнул в ладони: - Все, пора, на конь, други!

Помчались рысью, и мчались так до полной темноты. Под звездами уже поели и легли спать. А утром Шык неожиданно поднялся раньше всех, разбудил спутников и вскоре отряд уже мчался дальше - на юг.

Луне было интересно поговорить с каждым из своих побратимов - узнать, какая жизнь в тех местах, откуда они родом, по какому уложению живут там, как женятся и как погребают соплеменников, как ратятся, каким оружием, какие звери и птицы живут в тех землях. Но когда арпаки идут своей знаменитой размашистой рысью, не до разговоров, тут только успевай следить за конем, а не то из седла вылетишь, да и на привалах теперь стало не до разговоров - после предупреждения Шыка о надвигающийся зиме путники старались все время проводить в седле, а то, что было необходимо коням для отдыха, тратить на сон. Так минул один день, второй, третий, пролетела семидица, пошла следующая...

За это время лишь дважды арские разъезды останавливали путников, но только для того, чтобы убедиться, что это именно они - видимо, до правителя аров дошло известье о том, что родский волхв Шык с учеником и сопровождающими его слугами Веда едет к полуденной границе Ар-Зума, и он велел не чинить путникам препятствий, едут - и пусть себе, не до них, война на носу!

Один раз, издали, Луня увидал и большое арское поселение - обнесенные не слишком высокой, но достаточно прочной каменной стеной дома, пару любимых арами башен, и длинную вереницу людей, входящих в ворота. Издали это было похоже на змею, заползающую в плоскую серую флягу, лежащую на земле. Вечером, перед сном, Луня спросил у волхва, почему так много людей входили в поселок.

- Это рабов перегоняли! - объяснил Шык: - Видать, взаправду ары грады свои ставить собираются по всем землям. Ох, и не по нутру мне такие задумки, Лунька! Ну да ладно, вот успокоим Карающий Огонь, глядишь, и жизнь устроится.

- А мы его успокоим? - с сомнением спросил Луня.

- Должны! - блеснул в темноте глазами волхв: - А иначе кто? И сгинуть нам не можно, ну никак не можно - только после того, как дело сделаем... Успокоим, Луня, успокоим, и людей спасем, а может и Гору эту Небесную отведем, но то ещё не скоро. Все, иди, спи!

* * *

И снова скакали, снова мчались вдоль гор на юг крепконогие арские кони, свистел ветер в ушах, а проносящиеся мимо леса теряли последний лист, оголялись, и лишь величавые сосны да мрачные ели хранили в цвете своем воспоминание о ушедшем лете, зеленея среди серых ветвей других деревьев. Заморозки по ночам стали сильнее, теперь даже лапник, настеленный под ночевники, промерзал, и утром приходилось отдирать покрытые льдом и пушистым инием ветки от кожаных низов меховых ночевальных мешков.

К концу второй семидицы Луня почувствовал, как меняется природа вокруг. Прежними остались только горы - каменные исполины, гордо вздымающие в самые небеса свои заснеженные вершины. А вот деревья у их подножий росли уже другие, Луне незнакомые. Да и бурьян под копытами коней стал гуще и выше, чем прежде - ощущалось приближение Великих Степей.

Как-то ночью, где-то в середине третьей семидицы пути, Луня проснулся от забытого уже чувства тревоги - гулко билось сердце, и бой его отдавался в висках, словно удары чухмаря, каким роды глушат по перволедку рыбу на лесных озерах. Луня высунул голову из обшитого мехом устья ночевника и огляделся - нет, все тихо. В ночном небе стоит полная луна, её голубовато-серебристый свет озаряет окрестности, высвечивая каждую кочку, каждую былинку. Вон бродят стреноженные кони, вон тонкой, почти невидимой струйкой дыма дотлевает костерок, вокруг спокойно спят остальные... Но что-то все же не так - не зря же Луня проснулся!

Он осторожно выполз из ночевника, и пригибаясь, прячась в тени деревьев, пошел вкруг стана, вдоль обережного круга, что Шык каждый вечер упрямо чертил острием своей бронзовой булавы по мерзлой земле. Луня уже почти закончил свой обход, почти замкнул круг, когда в стороне, за стволом стоящей шагах в сорока лесины заметил какое-то движение. Есть, попался! Ну теперь главное - не спугнуть...

Луня распластался на покрытой инеем траве, пристально вглядываясь в шевелящуюся у дерева тень. Эх, сад с луком возле ночевника остался! Ну да ничего, чуть что, и сползать можно, главное сейчас - вызнать, что за ночной гость пришел к их стану...

А гость был престранным. Черный, бесформенный, он словно бы колыхался на знобком ночном ветерке, шевелился, как оконная задергашка, того и гляди, улетит. Никакого интереса к путникам черная тень не проявляла, Луне уже начало казаться, что это кто-то из его спутников просто повесил дорожный плащ на ветку, да и оставил на ночь, но тут тень заколыхалась сильнее и выплыла на освещенное призрачным лунным светом открытое пространство. Вот оно что! Старый знакомый!..

Луня замер, вжимаясь в землю, по спине пробежали мурашки, а ладони, не смотря на ночной холод, вспотели. Стало страшно, так страшно, как не было ещё никогда в жизни, ни во время встречи с навом, ни возле Черного леса. Луня узнал ночного гостя, казалось, что голос его ещё звучал в ушах: "Я вернусь! За тобой!". Вернулся, значит...

Про эту черную тень, что пыталась помешать Веду вернуть Шыка к жизни, маг и волхв говорили много, но так и не пришли к единому мнению, решив только, что тварь эта обязательно служит их главному врагу, и по его приказу следит за родами. Выходит, и верно - следит, ждет, готовится. Как же с ней, или с ним, разделаться?

Луня, сам того не заметив, перестал боятся, увлекшись мыслями о предстоящей схватке с врагом. Почему-то у него и мысли не возникло разбудить волхва или побратимов, наоборот, все хотелось сделать одному, по тихому, а потом, утром, похвалиться...

Вот сейчас он отползет к тюкам, возмет связку дротов, выберет, какой полегче, и резко всочив, пригвоздит черную тень к дереву! Сейчас... Недоброе Луня заподозрил слишком поздно - чужая воля, найдя лазейку, просочилась в его мысли, и теперь начала овладевать всем телом. Луня задергался, попытался встать, выпрямится, крикнуть или ещё как шумнуть, но руки и ноги свело судорогой, дыхание перехватило, перед глазами пошли красные и черные круги...

Луня, уже помимо своей воли, встал, деревянно подергивая ногами и руками, и заковылял к тюку с дротами. Еле-еле согнувшись, он поднял всю связку, обхватил её и все той же корявой походкой пошел к мирно спящему Шыку...

"Сейчас, дяденька, сейчас...", - билась в голове у Луни только одна мысль: "Сейчас я подойду и воткну все дроты разом в твой ночевник... Сейчас...". Мысль эта звучала назойливо и тупо, словно муха летала внутри пустой Луниной головы, а сам смысл её казался Луне невинным, словно бы он нес волхву ковш травяного взвара.

Луня, косолапя и сгибаясь из стороны в сторону, доковылял до спящего волхва, и повинуясь чужой воле, начал поднимать пук дротов, заносить его над головой. В лунном свете блеснули широкие, отточенные наконечники... "Брось, ударь, убей его!", - резко прозвучало в Луниной голове, словно острый кол вбили в нее, и сразу заломило в затылке от боли - враг не хотел медлить.

На какой-то краткий миг Луня вернулся в сознание, понял, что он стоит с занесенным для смертельного удара оружием над земляком, учителем своим, осознал и ужаснулся, но тут же черная воля вновь скрутила его, и в голове прозвучал самый последний, короткий и жестокий приказ: "Убей!".

Луня с диким криком воткнул дроты в ночевник волхва, воткнул с такой силой, что они пробили и медвежью шкуру самого ночевника, и человеческое тело внутри него, и глубоко ушли в землю, оставив торчать снаружи лишь пучок ивовых древок. И тут же, разом, пелена спала с Луниных глаз, тело обмякло, отпущенное черной тень, и пришел ужас, ужас от содеянного. Луня, подогнув колени, рухнул рядом с меховым мешком на землю, завыл, заплакал жалобно, как ребенок:

- Дяденька! Не я это! Дяденька, не уходи, дя-яденька...

На шум и крик повылезали из ночевников побратимы, зажгли факелы, похватали оружие, окружили рыдающего Луню, обнимающего пук дротов, торчащий из мешка с копченым мясом. Ночевник волхва, почему-то пустой, лежал поодаль, а самого Шыка нигде не было видно.

И вдруг где-то рядом громыхнуло так, что у всех уши заложило, многие пригнулись или попадали на земь - что за диво, словно молния в дерево где-то совсем неподалеку ударила! Да только не бывает молний в середине осени, и небо звездное, ни одной тучки!

- Эй, братья, давайте-ка костер поярче, да побольше! - крикнул Зугур, и рывком поставил по-прежнему рыдающего Луню на ноги: - Что случилось, э, парень?! Да приди же в себя!

Неожиданно Зугур коротко и хлестко ударил Луню по щеке открытой ладонью, раз, другой, третий... Луня захлебнулся, закашлялся и перестал биться в руках вагаса, а сквозь всхлипы донеслось:

- Я убил его... Убил...

- Кого убил-то? - спросил подошедший Чу, озираясь: - А где волхв?

- Морок на него нашел! - кивнул на Луню мрачный Сур: - Воды ему дайте с сон-травой, пусть выспится, или меду хмельного, на худой конец, а волхва надо искать - не дело это!

- И зачем Лунька мешок с мясом попортил? - удивленно спросил у брата Марвин, но не разговорчивый Барвин молча пожал плечами, и вдруг резко обернулся, вскидывая лук - из зарослей кустов послышался треск, и миг спустя на поляну выбрался Шык, ободранный, с поцарапанной щекой, с ветками и колючками в бороде, но радостный и улыбающийся...

* * *

- ...Ты прости меня, старого дурня, Луня, и вы все, робята, простите, что не упредил вас, но боялся я - вдруг он мысли ваши вызнает и поймет, что выследил я его. - Шык поднялся с коряги, на которой сидел, прошелся между расположившихся тут и там на тюках с поклажей и скрученных в валики ночевниках людей и продолжил говорить:

- Заметил я его третьего дня - увязался за нами хвост малый, тень черная, то мышкой, то птичкой, по кустам, по веткам. Кинул я на наш след бусину жемчуговую, заговоренную - кто мимо не пройдет, всяк подберет. И этот подобрал, а бусина мне и помогла - открыла, кто он, да что... От великой беды спаслись мы, братия, ведь сам Змиул, владыка черного ветра и повелитель ночных теней, крался за нами. Могуч он, а на жадобе своей попался! - волхв усмехнулся: - Вот так и вышло, что я сегодня в сторонку отполз, ждал, когда он по мою душу явится, да тут ты, Луня, проснулся не ко времени, пошел дозорить, кто да что... Ну, Змиул, понятно, тебя учуял, и решил со мной твоими руками разделаться. Я глаза тебе отвел, все честь по чести, а как все свершилось, понесся Змиул, радостный, за горы, тут я его громовой силой и ударил...

- Убил ты тварь эту, дяденька? - тихо спросил ещё не оправившийся от потрясения Луня. Волхв покачал головой:

- Не так все просто, други... Как понял Змиул, что дело худо, обернулся он стаей летучих мышей, и разлетелись те мыши в разные стороны. Пяток-то я сбил, а остальные ушли - поди сыщи в ночи ночного зверя! Так и ушел Змиул, сучий сын... Однако, теперь долго он на свет белый не явится будет раны зализывать, обиду холить. Труслив Змиул, хотя и дерзок бывает во злобе своей. Ну, мыслю, теперь без задержек пойдем, укротили ворога. Все. Спать давайте, до утра ещё время есть, успеем соничков наглядется...

Отрядники разбрелись, укладываясь, но Зугур настоял, чтобы выставили дозор - так спокойнее. Первыми встали на стражу братья-пелаги, а ближе к утру их должны были сменить Чу и Фарн. Луня после пережитого долго не мог уснуть, ворочался в ночевнике, и лишь под утро забылся тяжелым, мутным сном...

* * *

Прошло ещё несколько дней. Путь вдоль Серединного подходил к концу. Горы стали ниже, зато их отроги широко расползлись в стороны, и отряду пришлось идти зверовыми тропами, иногда даже вести коней в поводу - иначе по каменистым кручам было не пройти.

Зима так и не догнала путников. Правда, "бабье лето" закончилось, и начались дожди, так что на ночевках приходилось разбивать шатры, а дозорные, которые теперь каждую ночь попарно караулили стан, надевали тяжелые кожаные плащи с капюшонами. От сырости дрова в кашеварном костре дымили сизым, густым дымом, и волхв с Зугуром волновались - не привлечет ли он каких недобрых гостей? Но после появления Змиула никто больше не тревожил отряд.

Луня после того, как поганый повелитель теней завладел, пусть и на краткий миг, его сознанием, стал как-то по иному относиться к окружающему его миру - словно бы потускнели краски, затянула все кругом мерзкая серая пелена. Шык давал ученику отвар чеснока, отгоняющий Хворстову немощь, и на краткий миг пелена спадала, но потом вновь мир тускнел, и Луня ехал, тупо глядя под копыта коню, ко всему вокруг безразличный.

Ар-Нэ-Буэр, Полуденный Столп Аров, путники увидели на исходе четвертой семидицы пути от Звездной Башни. На краю высокого и долго холма, который подобно стене перегораживал путь на юг, высилась четырехугольная башня, пустая внутри, обращенная единственным окном на юг. В стороне от неё находилось укрепленное каменной невысокой стеной воинское поселение полтора десятка домов, полторы сотни воинов - так объяснил Луне Зугур, что вместе с Суром выползал на скалистый гребень, отделявший лощинку, где притаился отряд, от широкой долины меж двумя самыми южными отрогами Серединого.

- Отсюда, други, путь наш на полудень и закат, по степным равнинам, до большого озера Кровавой воды. - объявил отрядникам Шык: - Пойдем ночью, чтобы не засекли дружинники, здесь-то, на южных рубежах Ар-Зума, мы уже не сможем объяснить, почему слуги Веда покидают пределы его страны...

Так и сделали - дождались ночи, увязали оружие, чтобы не бряцало, обмотали копыта коней тряпками, и тишком-тишком проскользнули вдоль холма на равнину. Луня долго смотрел на пылавший на вершине Столпа огонь, неугасимый, если верить рассказам его спутников. Днем его бездымного синеватого пламени почти не видно, зато ночью полыхает он, освещая окрестности на пять сотен шагов.

К утру огонь Столпа скрылся во мраке. Ар-Зум был пройден, перед отрядом лежали северо-восточные приделы Великой Степи.

Глава Четырнадцатая.

Желя и Карна.

Несколько дней Шык вел отряд по холмистой равнине, поросшей высокой, сухой в это время года, травой. Холмы, небольшие и плосковерхие, казались Луне бородавками на спине исполинской жабы, а бесконечное вверх-вниз утомляло, навевая сон - это уже была не лихая скачка, а какое-то бессмысленное мотание в седле.

Наконец холмы закончились. Впереди лежала коренная степь, ровная, словно столешница. Тут Луне, выросшему и проведшему всю свою жизнь среди густых родских лесов, стало ещё тоскливее - он ощущал себя совсем беззащитным, брошенным на произвол судьбы на этой беспредельной плосковине, где не росло даже самого мало-мальски высокого кустика, за которым можно было бы в случае чего укрыться...

Зугур же, наооборот, казалось, помолодел лет на десять - степь была его домом, его жизнью, его родиной, и никакие годы неволи, проведенной у подножья лесистых отрогов Серединного, не вытравили из сердца вагаса великого очарования степи.

Зугур теперь скакал далеко впереди отряда, обычно в паре с кем-нибудь из побратимов, нес дозор, и ещё - наслаждался свободой, вдыхал запахи увядшего разнотравья, хранящие в себе ароматы весеннего цветобуйства, когда вся степь одевалась сплошным ковром из цветов.

Да и по ночам вагас спал теперь меньше других - он бродил в стороне от стана, ложился на землю, касаясь щекой ломких стеблей бурьяна, вслушивался в ночные звуки, смотрел в темно-синее ночное небо. Остальные отрядники просто и спокойно переносили все тяготы походной жизни, и только Луня, находясь во власти странного своего оцепенения, ехал, будьто во сне. Он не видел, не замечал вокруг себя ничего такого, чему можно было бы радоваться или ужасаться, тупо поглощал свою порцию пищи на привалах, так же тупо засыпал и просыпался. Отравные чары Змиула глубоко въелись в душу молодого рода, и словно уводили сознание Луни в какой-то иной мир, мир без радости и красок...

Шык, который винил в произошедшем с учеником в первую очередь себя, старался не отходить от Луни ни на шаг. Волх поил его отварами из разных трав, совершал обряды очищения, шептал наговоры, но ничего не помогало Луня чах, землистая бледность поселилась на его лице, под глазами залегли глубокие тени, дрожали руки, потускнели и свалялись некогда сиявшие пшеничным золотом волосы.

Остальные отрядники, каждый в меру своих сил, старались облегчить страдания своего побратима, подсовывали ему куски повкуснее, старались, чтобы он больше спал, не утруждал себя работой, но Луня даже и не замечал этого. В одиночестве, похожий на тень самого себя прежднего, бродил он обыкновенно вечерами вокруг разбитого стана, а если и возвращался к жаркому бурьянному костру, то лишь по просьбам отрядников, и сидел у огня молчком, с тоской глядя на пляшущие языки Зничева Цвета...

Сперва Зугур, а потом и остальные стали наседать на волхва, требуя, чтобы тот спас явно собравшегося в мир иной юношу, но мрачный Шык лишь качал головой - с таким он ещё не сталкивался, и пока ему было не под силу вернуть Луне радость бытия.

Так прошло дней десять. Вскоре отряд должен был достичь берегов озера Кровавой воды. Озеро это, а по меркам родов, так и целое море, простиралось на много дней пути с севера на юг, и питалось водою двух больших рек, впадавших в него - реки Влаги, что текла чуть не от родских земель, беря исток на Северных Буграх, и впадала в озеро с севера, и бурного Рагула, текущего с южных отрогов Серединного.

Вода в озере с весны и до глубокой зимы, почти круглый год, отливало кровью, за то оно и получило свою название. Вагасы верили, что в озеро волшебным образом попадает кровь всех убитых в степи людей, почитали его священным, и никогда не заходили в солоноватые волны.

Топкие берега озера Кровавой воды, заросшие камышом и высоким ломким тростником, служили прибежищем для огромных птичьих стай, и отрядники расчитывали на добрую охоту - пора было пополнить запасы пищи, а то туго набитые ещё в кладовых Звездной Башни мешки сильно исхудали и уже начали показывать дно.

Озера путники достигли под конец второй семидицы пути от Ар-Зума, и в это же время к отряду присоединились два спутника, вернее, спутницы...

На ночлег в тот вечер остановились в десяти сотнях шагов от прибрежных зарослей тростника. Быстро поели, потом пелаги сбегали к воде, закинули донки - озеро славилось обилием рыбы, вдруг пара налимов или косорылая белуга польстится на наживку?

Зугур, с неудовольствием глядя на такое, с его точки зрения, святотатство, наконец плюнул, поклялся, что ЭТУ рыбу он есть не будет, и вместе с Фарном отправился на разведку, намереваясь проехать восходной стороной берега и выяснить, как скоро начнуться Голубые Пески, чье горячие дыхание уже три дня ощущали путники, а потом, вернувшись к полуночи, проверить дозоры. Последнее время, если не считать колдовской болезни Луни, дела у отряда шли слишком гладко, и обманчивый покой начал плохо действовать на отрядников - Марвин и Барвин два дня назад даже заснули на карауле.

Неожиданно, уже ближе к утру, всех разбудили громкий грохот и крики дозорных. Сур и Чу стучали ножнами мечей о котлы, будя товарищей, и указывали на восток. Заря ещё только засветила там верхний край неба, стояли сумерки, но и в полумраке отрядники ясно разглядели две темные фигуры в четырех сотнях шагов от стана.

- Э, бабы никак? - удивленно пробормотал невыспавшийся Зугур, вглядываясь в утренний сумрак.

- Точно, бабы! - поддержал его Марвин: - Плачут, вроде?

- Мы их недавно заприметили! - в возбуждении, перебивая друг друга, говорил дозорные: - Видим - стоят, решили проверить, кто да что, подъехали тишком, а они раз - и отдалились! Нет, не отошли, а словно... ну, отплыли, по воздуху. И плачут, будьто по нам поминальную поют. Аж мороз по коже. Мы назад отъехали, а эти - приблизились! Чудеса!

Все немедленно обернулись к Шыку - волхв все же, должен знать, что к чему, но прежде чем Шык успел открыть рот, раздался спокойный, негромкий голос Луни, от которого вот уже четыре дня не было слышно не единого слова:

- Желя это. И Карна. Нас отпевают.

Отрядники выпучили глаза, но Луня только махнул рукой и вновь впал в свою обычную апатию, не отвечая на вопросы побратимов. Кто такие Желя и Карна, растолковал всем Шык:

- Девы это, из свиты Мары, богини смерти. Плачут они по воям, что должны костьми в будущих битвах пасть. Но допреж не видал я их, только знаю, что появляются они перед ратищем и тот, кто голос их слышит, должен будет голову на бранном поле сложить...

Отрядники осеклись, многие побледнели, и было от чего - хоть и знали с самого начала, что не на прогулку с девками едут, однако выяснилось, что тихий, берущий за душу плач слышится всем, а это значило лишь одно - всем им суждено погибнуть, и погибнуть скоро. Тут уж не до веселья.

Так и повелось с той поры - мчался вдоль берега необъятного озера-моря отряд, а в стороне, в зыбком мареве нагретой солнцем земли плыли две темные фигурки в черных, траурных покрывалах и звучал в ушах тихий, далекий плач. Прошел день, другой, третий, берег озера отдалился на закат, воздух дышал влагой и зноем одновременно - в двух днях пути на восход начинались страшные Голубые Пески Махадум. Они раскинули свои барханы севернее Омскими горами, доходя почти до гор Росы, что глядятся в Бесцветные моря, а на полночи пески простирались до Талаула, гористой страны, подпирающей с полудня заарзумские Дикие леса...

- Выдадут нас эти плакальщицы, точно - выдадут! - скрипел зубами Зугур, глядя на согбенные тени в стороне: - Любой же враг, углядев их, сразу поймет - чего-то тут не так!

Вагас уже несколько раз делал безуспешные попытки приблизиться к божественным плакальщицам, но у него ничего не получалось - Желя и Карна отдалялись, а потом, когда человек уходил, возвращались вновь. Шык однажды долго глядел на плывущие в маревой дымке силуэты, потом сел, запустил руку в свою котомку, вытянул оттуда связку потемневших от времени деревянных пластинок, покрытых писменами, долго вчитывался в корявые, словно птичьей лапой нацарапанные, знаки, и наконец объявил:

- Открылось мне, что видятся Желя и Карна лишь тем, по ком плачут они, для остальных же остаются Марины спутницы невидимками. Так что не тревожься, вой Зугур, с этого боку беды ждать не следует...

Но не тревожиться было трудно - что-то происходило в мире, и хотя отряд и шел в полном одиночестве, если не считать печальных и призрачных спутниц, и люди от самых границ Ар-Зума не видели и следов человеческих, отголоски великих, происходящих где-то далеко, событий ощущались и в здешних пустынных местах.

Первым это понял Зугур. Вагас совсем по другому, не так, как остальные, чувствовал степь, он словно бы жил вместе с нею и мог знать, что происходит на необъятных равнинах далеко за горизонтом. Как-то тихим и теплым вечером, когда больше половины пути вдоль озера Кровавой воды была уже пройдена, Зугур, по обыкновению побродив вокруг стана, вернулся встревоженным:

- Пожары в степи! Пожары - и кровь великая! Там, за водой, неладно!

Но не один родившийся в степях вагас почуял беду - остальные тоже встревожились, каждый по своему. Кому-то мерещились бестелесные духи в утреннем тумане, кому-то видились во сне груды оживших костей, Чу видел на небе огненные знаки, предрекающие скорый конец всему живому, и лишь роды хранили молчание, ни чего не говоря своим спутникам. Луня - потому что он вообще почти не говорил, а Шык - по другой причине...

Волхв чуял, каждой клеточкой своего тела ощущал, как злое дыхание приближающейся из межзвездной бездны Небесной Горы отравляет жизнь на Земле. Этой зимой, если верить Веду, Гора должна была подлететь близко к солнцу, описать вокруг него круг, а затем начать кружиться вокруг Земли, словно примериваясь и приноравливаясь, как сподручнее рухнуть на нее. И много, очень много горького и страшного ожидало земных жителей за грядущие два года. Два года мрака - а затем смерть!..

На десятый день пути вдоль озера вдруг пропали черные плакальщицы.

- Ну держитесь, други, скоро позвеним мечами! - предупредил отрядников Шык и тревожно оглянулся на Луню - как он, выдюжит ли? Одно дело - ехать под присмотром побратимов, а совсем другое - когда биться придется, ворог разбирать не будет, кто перед ним - сильный вой или зачарованный отрок, снесет голову, и все!

Отряд подошел к крайней юго-восточной оконечности озера после полудня, в самое жаркое время дня. Местность, что лежала впереди, навевала уныние слева, с востока, почти к самой воде подходили заросли кривоватых, низких деревьев, а за ними в маревой дымке лежали голубеющие, а пожалуй, и серые, словно пепел, барханы - пустыня совсем близко подобралась к воде.

Впереди, чуть правее, за узким, топким заливом, высились появившиеся ещё три дня назад на горизонте Проснувшиеся горы - острые черные пики, угрюмые и мрачные. Над вершинами их висели темные тучи, но те тучи не были пригнаны ветром, их породили сами горы, и от этого выглядили они ещё зловещее.

Отряду предстояло проехать между берегом залива и зарослями песчаных деревьев и дальше несколько дней ехать вдоль восходной оконечности гор, по узкой полосе заросшей высокой и ломкой сухой травой земли, отделявшей наступающие Голубые Пески Махадум от черных склонов Проснувшихся.

- Поганое место. - неожиданно громко сказал всегда молчащий Луня: Быть беде.

Отрядники встревожились. Шык велел спешиться и ждать ушедших вперед, в дозор, Зугура и Фарна - безоглядно соваться в заросли песчаных деревьев было опасно.

Дозорные вернулись довольно быстро.

- Люди там! - ещё издали прокричал Зугур: - Семеро, пешие, идут вдоль гор, в ту же сторону, что и мы, ходко идут, почти бегом. Я таких прежде не видывал - высокие все, в меховых шапках, с оружием. Чего делать станем, волхв?

Шык задумался, потом сказал:

- Пойдем за ними, хорониться будем, чтобы не заметили. Если они впереди побегут, то дорогу нам отворять будут. Заодно приглядимся - кто они и что! Пусть дозорные на хвосте висят, а мы отстанем маленько. Ну, наконь, други!

Обогнув залив, отрядники приблизилсь к горам и поехали неторопливой рысью, чтобы ненароком не догнать чужаков. В дозор ушли неутомимый Зугур и Чу - ом лучше других умел скрываться в ломком бурьяне, да и околопустынные степи были ему знакомы - Голубые Пески на востоке достигали его страны.

Так прошел день. Было очень жарко - зноем дышали пески, нещадно палило солнце, и ещё всем казалось, что жаром пышут черные скалы Проснувшихся гор. Изредка оттуда долетало какое-то глухое ворчание, и тогда земля под ногами начинала дрожать и трескаться. Кони пугались, пугались и люди, касясь в сторону Проснувшихся - слухи слухами, а когда едешь мимо черных исполинских пиков, которые дрожат и ворчат, окутывая свои вершины темными клубами дыма, поневоле начнешь думать, что горы могут и сдвинуться со своих вековечных мест и пойти по всему свету, давя и корежа на пути все живое...

Ночь провели в сухой ложбине, на берегах высохшего ручья. Выставили усиленные дозоры, и забылись тяжлым сном. Утром, на скорую руку перекусив, напоили коней солоноватой водой из озерца, обнаруженного неподалеку, и двинулись дальше. Неведомые люди впереди за ночь ушли далеко, пришлось нагонять.

- Они и не спали совсем! - удивленно рассказывал Чу: - Сели вкруг, выпили из рога чего-то, и снова зашагали, словно каменный демон зе ними гонится! Сроду я такого не видывал!

Уныние, навеваемое подступающей с востока пустыней Махадум и мрачным видом как-будьто обоженных гор на закате, охватило всех отрядников, смолкли разговоры, перестали слышаться шутки и подначки. Поход, переставший казаться легким с момента появления Жели и Карны, теперь и вовсе превратился для всех в тяжкую работу - скачка, дозоры, полубессонные ночи, и выматывющие ожидание чего-то страшного, гибели побратимов, своей смерти, или ещё чего похуже.

В эти безрадостные дни неожиданно для всех ожил Луня. То ли чары Змиула прекратили наконец свое действие, то ли разрушило их колдовство, что без сомнения, жило в здешних землях, но только как-то ранним утром, когда ночная прохлада ещё не уступила место иссушающему зною дня, Луня проснулся, запалил бездымный костерок из веток песчаного дерева, приготовил еду для всего отряда, разбудил всех, и с восторгом глядели люди на преобразившегося юношу - он словно заново родился.

Больше других обрадовались Шык и Зугур. Они тормошили Луню, пытались выспросить у него, как все произошло, но Луня только пожимал плечами:

- Да я вот ровно проснулся сегодня, здоровый, а то того и не помню почти ничего... Ну, ехали мы, долго, ну, болел я, спал на ходу все время, а может и не спал... Не знаю. Помню только, что Желю с Карной во сне видал, плакали они по нам, да ещё знаю, что мы до Проснувшихся гор добрались. Вот и все!

Выздоровление Луни решили отпраздновать скромным пиром - отдохнуть душой за почти две луны трудного пути. Отрядники выпили круговую, братья-пелаги наладились даже спеть песню, но Шык оборвал их:

- Не забывайте, в чужих землях мы, сторожиться надо, беду накличем!

На следующий день Луня сам попросился в дозор - ему хотелось поглядеть на чужих людей, по пятам за которыми шел отряд. В дозор вместе с ним пошел Сур, позже, после полудня, его должен был сменить Зугур.

Луня и Сур, нахлестывая коней, быстро умчались вперед от собирающихся в путь отрядников, и лишь на подходе к чужинцам спешились, оставили коней в балочке, а сами пешим ходом добрались до зарослей колючих угорных кустов, и лишь отсюда разглядел и понял Луня, за кем вот уже почти целую семидицу шел их отряд.

Гремы! Высоченные, крепыш Чу любому из них, пожалуй, чуть выше пояса. Все гремы были в рыжих олених шапках, не смотря на жару, за спиной у каждого в специальной увязке - каменная секира, у пояса - моржовый нож с длинной и тонкой рукоятью - чтобы в бою не надо было далеко тянуться. И идут по-гремски - цепью, след в след, а передний, пониже остальных ростом и постарше годами, ударяет костяной палкой в землю, отбивая такт шага всего отряда.

"Вот и свиделись!", - подумал про себя Луня, и усмехнулся - будь что будет, а за мать он теперь точно поквитается, отмстит за родную кровь.

- Северяне они! - шепотом сказал Сур: - Волхв сказал, ваши племена сталкивались, и ещё сказал - в бою с этими тягаться трудно - сильны и умелы. Куда ж их демоны гонят? Чего они там потеряли?

"Чего потеряли - про то не ведаю, а вот что найдут, знаю точно смерть свою!", - хотел ответить Луня, но тут вдруг из зарослей, что колючей стеной высились по левую руку от дозорных, стали выныривать низкорослые, странного вида, люди, с диковенным оружием в руках. Луню и Сура они не видели, зато видели гремов, и явно собирались напасть на них.

- Эт-то что... за такое? - пробормотал Сур, с изумлением вглядываясь в выбирающихся из зарослей чужаков. Луня только отрицательно помотал головой - он и сам видел подобных людей впервые. Были незнакомцы кряжисты, отдеты в грубые накидки из плетеных волокон травы, лица из закрывали травяные же маски, с узкими прорезями для глаз. В руках у каждого - длинное, чуть не в три человеческих роста, связанное из нескольких корявых стволиков песчаного дерева, копье, с наконечником из расколотой бедренной кости какого-то длинноного животного. Вскоре чужаков собралось около трех десятков. Их предводитель, чью травяную маску укарашали птичьи перья, визгливо заорал, указывая своей кривой пиковиной на гремов, и низкорослые бросились в атаку.

- Скачи к нашим, упреди! - бросил Луня Суру, вытягивая из сада лук: Видать, побьют гремов, не выстоят они!

Луня и сам не знал, почему, но он вдруг пожалел заклятых своих врагов - ему казалось, что погибнуть от рук коротышек с кривулинами вместо оружия недостойно могучих северных воителей, каковыми, не смотря ни на что, являлись гремы.

Сур неслышно скользнул меж стеблей травы назад, в ложбину, где были спрятаны кони, а Луня стал наблюдать за начавшейся на пригорной луговине битве.

Глава Пятнадцатая.

Гроум.

Гремы, услыхав воинственные крики нападавших, выстроились клином, в острие которого встал настоящий великан - даже Луня, который был не малого роста, еда ли достал бы ему головой до подмышки. Взметнулись в воздух огромные секиры, и окрест грянул протяжный рев гремских боевых рогов. Эхо запрыгало по горным склонам и затерялось меж черных скал.

* * *

Нападавшие совсем ничего не знали о боевом искусстве гремов, иначе они не бросились бы так безоглядно под удары каменных секир, но их было много, слишком много против семерых, а вернее, шестерых гремов, потому-что предводитель северян, тот, что бил в землю костяным посохом, когда гремы шли вдоль гор, не принял участие в битве - он спрятался за спинами соплеменников и принялся быстро собирать ветки, сухие бодыли и охапки выженной солнцем травы, намереваясь развести огонь. Вот уже кучка топлива готова, вот грем простер над ним ладони, и миг спустя заплясали под ними веселые язычки огня.

"Эге, да это волхв ихний!", - сообразил Луня: "Колдовать сейчас начнет, своим помогать!".

Первый натиск низкорослых врагов гремы отбили в считанные мгновения. Казалось, только что катилась на них готовая все сокрушить на своем пути, вопящая и орущая людская лавина, потрясавшая копьями, но вот она достигла стоявших неподвижно великанов, дружно взметнулись секиры, прогремел гремский боевой клич, столь ненавистный Луне, и нападающие были отброшены, в беспорядке отшли, зывывая и визжа. На желтой сухой траве остались лежать тела семерых людей в травяных накидках, порубленные секирами, но и один из гремов, вдруг зашатавшись, рухнул под ноги соплеменников.

"Копьями достали!", - догадался Луня, вспомнив все, что он знал о гремах: "Эх, что ж они броней-то не носят!". Неожиданно ученик волхва поймал себя на мысли, что он искренне желает победы своим недругам. Уж больно мерзкими казались Луне визгливые коротыши, уж больно поганой была смерть от их костяных копий. Но может быть, нападавшие испугаются несокрушимости гремов? Потерять семерых за раз, взяв только одну вражью жизнь - слишком неравный мен!

Однако люди в травяных повязках так не думали. Они вновь сгрудились, выставив свои длинные копья, и бросились на гремов, вопя ещё оглушительнее и пронзительнее. Противники сшиблись, и на этот раз гремам пришлось туго. Низкорослые больше не лезли под удары страшных секир. Окружив шестерых северян, они издали старались свалить их ударами копий. Гремы отважно бросались на врага, ломая хрупкие кривые древки, но силы были слишком не равны.

Наконец-то вступил в битву и гремский колдун. На миг ратовище накрыла темная дымная завеса, а потом вдруг нападавшие начали по одному застывать на месте, опуская свое оружие. "Заклятие костей!", - догадался Луня, слышивший о таком чародействе от Шыка: "Ну, теперь гремы им покажут!". Однако колдун опоздал со своими чарами - к моменту, когда заклятие костей начало действовать, в живых осталось лишь трое из семерых гремов - сам колдун и двое окровавленных северян, по прежнему храбро отбивающихся от наседавших врагов.

И тут Луня услышал за спиной слитный топот конских копыт. "Наши подоспели!" - подумал он, ужом скользнул меж стеблей бурьяна, и уже в лощинке, где стоял его конь, встал на ноги и встретил отряд.

- Гремов там побили! - крикнул он подъезжавшим отрядникам: - Мелкие какие-то навалились, почти всех уже поубивали! Колдун гремский чары пустил, да поздно. Не выстоят они, помочь бы надо!

Шык кивнул, поднял свою булаву:

- Вперед! Бей!

- Бей! - по-родски зазвучал над полем заканчивающегося уже ратовища новый боевой клич. Гремов к тому моменту осталось всего двое - тот самый богатырь, стать которого удивила Луню в самом начале, и колдун, что встал в смертный час рядом с соплеменником, подхватив из залитой кровью травы каменную секиру.

Нападавшие, которых осталось вдвое меньше, чем было, удивленно обернулись на приближающихся к ним конников, попытались было выставить копья, но Луня, Марвин с Барвином и Чу несколько раз на скаку выстрелили из луков, свалив пятерых, и остальные, поняв, что против почти стольких же конных, одетых в сверкающие брони, воинов им не устоять, с воплями бросились в заросли.

- Догнать! - заревел Зугур, потрясая копьем, и отрядники бросили коней в погоню. Луня мчался, чуть отставая от вагаса, вторым, и на ходу из лука поразил в спину ещё нескольких. Убил он их или только ранил - разбираться было некогда, сзади скачут побратимы, добьют, в случае чего. Главное, чтобы ни один враг не ушел, не вернулся к своим, не привел воинов - мстить за смерть соплеменников...

Ни ушел никто. Когда спустя время, отряд вернулся из погони, волоча за конями трупы низкорослых, и их сосчитали, выяснилось - все здесь, все приняли смерть, и некому оповестить вождей находчиков о гибели соплеменников.

- Это пескуны-сассы, жители Голубых Песков Махадум! - разглядывая тело убитого вожака с перьями на голове, уверенно сказал Шык: - Они всегда нападают на проезжих и прохожих. По-моему, они даже едят человечину...

Луня содрогнулся, представив, что бы случилось с мертвыми гремами, не окажись поблизости их отряда. Потом ученик волхва обратил свой взор на выживших северян. Гремы по прежнему стояли возле тел своих падших братьев, сжимая в руках окровавленные секиры. Казалось, они готовы были биться и против пришедших им на выручку, биться до конца, погибнуть, но постараться унести с собой хотя бы одну чужую жизнь.

- Тьфу, мы им жизнь спасли, а они топоры на нас подняли! Что за люди, э? - в недоумении покрутил головой Зугур.

- Гремы это! - негромко ответил ему молчун-Барвин: - Как их сюда занесло, не пойму...

Шык, вытянув шею, прокричал двоим северянам что-то на их языке - в ответ те промолчали.

- Чего ты спросил у них, дяденька? - поинтересовался Луня.

- Известно чего - спросил, что они тут делают! - ответил волхв: - То, что впереди нас гремы идут, я давно уже понял, но вот до сих пор не могу в толк взять - ну чего им тут понадобилось?! А колдун у них сильный, мне чета... Да, вразуми меня Влес, они что, никак и с нами биться затевают?

Луня, уже остывший от горячки погони, тронул своего коня и подъехал к гремам на полтора десятка шагов. Вот они значит, какие... Черты лица ровно топором вырубали. Волосы рыжие, длинные, в косы заплетены, кожаными полосками перетянуты. У колдуна на шее амулет из костей, зубов и желтый камень посредине. Лумня знал - такой камень алатырем кличут, найти его можно в земле чудов, и обладает камень чародейственными свойствами.

Одеты гремы были в меховые безрукавки, за плечами у всех - кожаные мешки с поклажей, на ногах - перевязанные ремнями меховые сапоги-чуни. "А колдун гремский стар, чуть не старее Веда будет!", - подметил Луня и принялся разглядывать второго северянина. Исполин выглядел зрелым мужем, лицо его, красноватое от загара, пересекал кривой шрам, рыжая бородища торчала во все стороны, забрызганная кровью, а секира в руках больше напоминала молот - огромное каменное било, накрепко привязанное звериными жилами к рукояти из целого стволика молодой сосны.

Великан был весь в крови, и левой рукой зажимал на боку рваную рану. Луня увидел толчками идущую из пореза и сочащуюся между пальцев темную нутряную кровь. "Эге, а дело у него худо, скоро обезножит, ослабеет совсем! С таким и биться-то позорно - того гляди, сам упадет!".

Молчание затягивалось - гремы не двигались с места, а отрядники крутились на конях в стороне, и лишь Шык время от времени пытался заговорить с рыжеволосыми на их родном языке. Так продолжалось долго. Первым не выдержал Зугур:

- Долго мы ещё тут вертеться будем, волхв? Этих орясин уговаривать что коней камнями кормить. Пусть стоят себе, нам ехать надо! Лунька! Оставь ты их, не ровен час, кинуться еще, убивать придется, а вроде не гоже - мы их только, почитай, спасли...

Зугур говорил по-родски, и его слова неожиданно подействовали на гремов. Колдун опустил секиру, и с плохо скрываемым изумлением уставился на вагаса, а потом спросил, коверкая слова, по-родски же:

- Как ты, вагас... этот язык знать?

- Ах ты пропасть! - взбеленился Шык: - Я ему по ихнему ору, уже всю глотку сорвал, а он по нашему разумеет! Слышь, ты, грем, вой твой сейчас жизнь за просто так отдаст вашим смертным богам, если раны его не знахарить, сам гляди, нам дела нет, последний раз спрашиваю: чего вы тут делаете?

- То... сами знаем! - сварливо ответил колдун, и на этом разговор и можно было бы считать законченным - ну не хотят гремы не то чтобы благодарить за спасение, а и знаться вообще, и Ный с ними, но тут, повинуясь внезапному порыву, вмешался Луня. Он соскочил с седла, бросив поводья, подошел к гремам вплотную, и спросил самым безразличным тоном, на какой был способен:

- А может, мы по одни грибы идем, грем?

* * *

Слава Роду и всем светлым богам, гремы решили присоединиться к отряду Шыка - иначе они попросту погибли бы. Рано или поздно либо те же сассы, либо какие-нибудь заблудившиеся хуры или вагасы напоролись бы на них, и тогда плен стал бы самым лучшим, что ожидало гремов, а северяне, как известно, живыми не сдавались.

Была и другая причина. Едва гремский колдун сообщил отрядникам, что не против ехать вместе, его соплеменник, великан-грем, которого звали Тёрл, без единого стона повалился на земь - рана его была слишком серьезной, и молодой воин все это время терпел из последних сил.

Шык и колдун занялись живым, а остальные члены отряда - мертвыми.

Гремы, как и ары с родами, погребали своих покойников в огне - телу человеческому гнить в сырой земляной яме, на радость трупоедам и червям, нельзя. На сассов отрядники решили попросту не тратить времени - если соплеменники найдут их, они сами сделают все, как надо, а не найдут птицы, звери и прочие твари разберуться с телами по-свойскими... Это было жестоко, но времени у побратимов не было.

Быстро изрубив окрестные заросли песчаных деревьев, отрядники свалили корявые ветки в огромную гору и положили на неё тела гремов. Шык и гремских колдун одновременно, в четыре факела, запалили погребальный костер, и запели, каждый по своему, отходные слова, провожая души погибших в иной мир. Сухое дерево горело жарко, и вскоре лишь огромное пепелище напоминало о свершенном.

Гремский колдун взял горсть пепла с кострища, и вскарабкался в седло одного из заводных арпаков, давая понять, что можно ехать. Был он по прежнему неразговорчив, отказавшись даже сообщить до поры свое имя. Раненый Тёрл, крепко привязанный к спине другого арпака, забылся в чарном сне, наведенном Шыком, и это было к лучшему - рана его, умело затянутая колдовством грема, и завязанная чистой льняной тряпицей, все же продолжала кровоточить, пропитывая пук нашедшегося в мешке колдуна белого тундрового мха, положенного под ткань, красным. Шык сказал, что такая рана очень болезнена, и усыпил грема, дабы облегчить его страдания. Колдун-северянин лишь пожал плечами - боль, по его мнению, не стоила того, чтобы мужчина обращал на неё внимание...

Увеличившийся отряд двинулся прочь от места неравной битвы, и тут оказалось, что гремский колдун совершенно не умеет не только ездить верхом, но и просто держаться в седле. Слетев несколько раз под копыта и изрядно намяв себе бока, старик все же с гордым и независимым видом всякий раз отвергал помощь и упрямо лез в седло, чтобы через десяток шагов вновь полететь на землю.

Колдун злился, время шло, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Фарн. Он подъехал к влезающему в очередной раз на спину арпака грему и молча, жестом, указал ему место позади себя. Северянин мгновение колебался, потом махнул рукой и сел позади этроса, уцепившись руками за широкий пояс Фарна. Так и поехали дальше...

Прошел день, за ним другой. Местность вокруг становилась все более мрачной.

- Как будьто к Пеклу подъезжаем... - обронил однажды Шык, с тревогой разглядывая черной стеной высяшиеся справа скалы. Слева, едва не от скального подножья, уходили на восток бесконечные горбы барханов. Жара, ни воды, ни пищи, в воздухе дрожит вечное марево, причудливо и глумливо искажая все предметы и лица людей, в выцветшем, словно от зноя, небе, не видно ни одной птицы, а земля под ногами то и дело начинает ходить ходуном - Проснушиеся горы и впрямь были сильно беспокойными.

На третий день пути от места битвы с сассами наступил мрак. Всю ночь, пока путники пытались заснуть в удушливой жаре, мучимые жаждой и зноем, горы сострясали сами себя, за дальними вершинами виднелись сполохи огня, низкие тучи отражали их, и казалось, что там, между небом и землей, трудятся в чаду и дыме исполинские кузнецы-ковали, выковывая нечто огромное и страшное.

А утром, когда измученные люди по привычке смотрели на восток, ожидая увидеть встающий над песками лик светила, вместо солнца сквозь темно-серую мглу они разглядели лишь какое-то пятно, похожее на пепельный круг от потухшего костра. С неба всю ночь и весь день шел странный и страшный, дурной дождь - вместо воды из непроглядной хмари над головы путников падали пепел и сажа. К полудню отряд выехал на неширокую равнину - пески и горы тут отступали, а посредине лежало небольшое озерцо, с поросшими жесткой красноватой травой берегами, круглое, как блюдо, и мелкое, как лохань. Но все равно это была вода, и отрядники, спешившись, устремились к ней, хваля богов за неожиданную удачу.

Луня в числе первых подбежал к озеру и в ужасе отпрянул, криком предостерегая остальных - все озерцо было покрыто пауками! Жирный пепел, что падал с неба, плавал по поверхности воды почти-что сплошным ковром, словно ряска на лесных родских прудах, а поверх этой черной ряски ползали, перебирая мерзкими мохнатыми лапками, пауки, сотни, десятки сотен, сотни сотен пауков. Луня ещё никогда не видывал таких - с кисть руки взрослого мужчины величиной, серовато-черные, они казались порождением самих гор, словно бы падающий с небес пепел превращался тут, на поверхности озера, в этих отвратительных созданий...

Шык, разглядев, в чем дело, велел всем отойти от воды и отвести коней - укусы пауков могли быть ядовитыми. Путники объехали паучье озеро далеко стороной, и устремились дальше - должны же были когда-нибудь закончится и эти дрожащие огненные горы, и эти удушливые, жаркие пески?! О том, что там, в конце пути, их ждет, может быть, ещё более страшные испытания, встреча с зулами, а то и с чем-нибудь похуже, никто не думал. Главное - быстрее проехать ЭТО место...

Всему на свете приходит конец, рано или поздно. Ничто не вечно на земле, смертны люди и звери, нелюдь и даже бессмертные духи и боги имеют свой предел, часто оставаясь лишь в памяти людской призрачными сгустками добра или зла...

Луня вспомнил, что так говорил Шык, объясняя ученику, что такое Время. И волхв был прав. На второй день пути от паучьего озера развеялась черная марь в небе, отступили на восток Голубые Пески, отдалились вершины Проснувшихся, и отряд выехал на бескрайнюю равнину, поросшую настоящей, живой травой. На горизонте виднелись купы каких-то незнакомых Луне деревьев, у их подножий зоркие глаза Зугура разглядели даже пасущееся стадо то ли диких коней, то ли антилоп. Страшный путь вдоль меж гор и песков закончился - путники вышли к полночной границе Зул-кадаша. Пришло время большого привала - и коням, и людям надо было отдохнуть.

Проехав ещё полдня, разбили стан в небольшой рощице стройных голоствольных деревьев с косматыми кронами. Чу, Зугур и Сур отправились на разведку и заодно - на охоту, припасы у отрядников вышли подчистую. Фарн и близнецы-пелаги, собрав всю имевшуюся в отряде посуду, поехали по воду - на востоке виднелись серебристые купы ив, которые растут лишь у рек и озер. Луня развьючивал лошадей, треножил их и отпускал пастись - жесткая трава годилась неприхотливым арпакам в пищу, особенно после многих дней бескормицы.

Шык помог гремскому колдуну отвязать раненного Тёрла и уложить тело великана на шерстяной плащ. Рана в боку уже почти затянулась, но к грему прицепились Тряса и Жара, он бредил, обливаясь потом, и обоим чародеям приходилось стараться изо всех сил, чтобы сохранить жизнь силачу.

Шык сменил повязку, присыпав рану толченными листьями подорожника, заговорил Лихих Раден, что мучали тело и душу грема, а колдун к тому времени вскипятил травный отвар и влил обжигающее питье в рот больному, разжав стиснутые зубы костяным ножом. Закончив знахарить, род и грем уселись поодаль от уснувшего Тёрла, и Шык задал давно мучавший его вопрос:

- Скажи, грем, почему ты здесь?

Колдун сузил свои красноватые от бессоницы глаза, но не промолчал, по своему обыкновению, а неожиданно ответил:

- Ты знаешь это не хуже меня, волхв Шык, прозванный Костяной Иглой! Твой ученик при нашей встрече сказал правильно - по одни грибы идем.

Шык внимательно посмотрел на колдуна и снова спросил:

- Что надеешься найти ты здесь, в Зул-кадаше, грем?

- Я хочу убить Новый Мир! - просто и в то же время непонятно ответил тот, и не дав волхву задать новый вопрос, заговорил вновь:

- Я Гроум, сын Йира, старший над всеми колдунами и ведунами гремских племен. В начале минувшего лета мое искусство открыло мне, что далеко на полудне, за горами хуров, о которых мы знаем лишь понаслышке, в корчах и судорогах земных начал рождаться Новый Мир, Мир, в котором не будет места ни одному народу из Мира Нынешнего. Две зимы и два лета будет мучаться Земля, и лишь после третьей зимы, в день Большого Солнца, Новый Мир родится! Не желаю я, чтобы было так, потому и пришел сюда, пришел и принес с собой Смерть Нового Мира, Ортайг, отравную воду из Реки Забвения, что течет глубоко под нашими Ледяными горами. В поход со мной вышло тридцать три смельчака, тридцать три лучших наших воина. Сейчас остался лишь один, да и его жизнь висит на шерстяной нитки над огненной пропастью... Небо прислало вас мне на помощь, и я выжил, и теперь исполню предначертанное Лоно Земли, что пытается разрешиться от бремени, уже близко, я чую его! Скоро все закончится, и Прежний Мир будет спасен!

Шык, с изумлением проглядев на колдуна, покачал головой:

- Воистину сказано - каждый мудр своей мудростью, а умеющий понять мудр вдвойне! Почему ж ты, Груом-колдун, не откликнулся на зов арского мага Веда? По той же причине призывал он тебя, его знания глубже твоих, и на многое бы ты смог взглянуть по другому, если бы приехал в Звездную Башню!

- Ары... Мудрые и могучие, что гнушаются знаться с другими народами, видя в них лишь рабов... - Груом усмехнулся: - В былые времена ары первыми поняли, что жить у подножия Меру нельзя, и ушли на юг. А мы, да и вы, роды, долго ещё жили во мраке вечной ночи... Я не верю арам, как и вам, но сейчас, наверное, принял бы любую помощь - слишком быстро и разительно изменился мир, слишком легко и ненужно погибли мои спутники. Не прошу я тебя, Костяная Игла, но все же - ЧТО нас всех ожидает, и почему ТЫ здесь?

Шык ещё раз внимательно посмотрел в глаза грема, кивнул подошедшему Луне - садись, послушай, и начал говорить... Говорил он долго, подробно рассказывая обо всем, связаном с Великой Бедой, что ожидала Землю. По мере того, как Гроум узнавал все больше и больше, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Наконец, когда волхв умолк, грем в печали закрыл глаза.

- Значит, все зря... - услышал Луня шепот колдуна: - Они погибли напрасно. Беды следует ждать совсем с другой стороны, она придет с неба... Новый Мир все равно родится, и я не смогу ему помешать.

- Сможешь! - Шык сказал это и крепко сжал руку Гроума: - Вернее, сможем, если мы будем действовать общно, связно и дружно! Сперва мы остановим зулов, что ярят Карающий Огонь, чарами они это делают или ещё как, не знаю, но мы их остановим! А потом мы разыщем того поганца, который и надумал этот... как ты говоришь, Новый Мир! Найдем - и убьем! Я предлагаю тебе небывалое, грем, но ведь и ты хотел свершить такое? Так почему же ты молчишь?

Гроум подтянул к себе лежавший поодаль в траве посох - костяной, витой, чем-то похожий на Костяную Иглу Шыка.

- Этот посох... - негромко начал говорить грем: - Дали мне боги. Они вручили его мне, когда я, трех зим от роду, провалился под лед у морского берега и тонул, захлебываясь и крича от страха. Я уже совсем было перестал бороться, перестал дышать, перестал махать своими крохотными руками, погружаясь в ледяную пучину, но тут откуда-то снизу, из темной глубины всплыло что-то большое, гладкое, и неожиданно теплое, похожее на небольшого кита, и этот морской зверь держал во рту мой посох. Я ухватился за посох двумя рученками, а морской зверь подхватил меня и выбросил на лед, где моя мать уже попрощалась со мной, ибо в наших обычаях не спасть тех, кого Великое Море зовет к себе... Но я был спасен, и Одноглазый Гра, что считался самым могучим колдуном за все время, пока гремы жили на земле, предрек: "Один он выбран морем, и жить он должен один, ходить один, есть и спать один...". Мне выстроили хижину на берегу моря, и с трех лет, слышишь, род, с трех - я всегда один. Много чего ужасного, странного, и славного свершил я за свою долгую жизнь, но все это я делал один...

- Времена нынче уж больно страшные, грем. Да и до моря твоего далеко. Ты говоришь - один... Но ведь не один ты сюда шел, не один собирался пробиться к... к тому месту! Что ты молчишь? - Шык, казалось, начал яриться, по крайней мере, Луня различил в голосе волхва грозные нотки. Гроум, однако и бровью не повел. Он держал в руках свой чудной посох, разглядывал его с таким видом, словно видел впервый. Время шло, и Луне показалось, что где-то далеко-далеко звенит невидимая нить, звенит, готовая лопнуть...

Р-раз! Гроум резким движением сломал посох об колено и швырнул его обломки в костер. Шык и Луня одновременно вскрикнули - костяные обломки вспыхнули зеленоватым, ярким пламенем, и всем послышался печальный и жалобный голос неведомого зверя, что прощался сейчас с гремом.

- Я выбрал... - просто сказал Гроум: - Ведь и ты заменил кость бронзой, Шык! Дальше мы будем все делать вместе, и боги помогут нам. Я выбрал!

* * *

Целую семидицу отряд отдыхал на краю Зул-кадаша. Огромные стада круторогих животных, похожих на обычных туров, только голокожих, давали путникам мясо, неподалеку протекала речушка, словом, после ужасов пути вдоль Проснувшихся гор несколько дней спокойной жизни радовали людей, и многим казалось, что все главные беды их похода уже позади.

Излечился и встал на ноги Тёрл. Рана его ещё давала о себе знать, но приступы горячечной трясучки прошли, и когда грем впервые поднялся, он тут же разыскал в куче походного скарба свой громадный каменный молот, выбрал из кучи заготовленных для костра дров полено потолще, углубил его одним концом в землю, а потом молниеносным ударом, с молодецким хаканием, вбил по самую верхушку, словно заточенный колышек. Фарн, самый здоровый и крепкий из отрядников, сколько потом не пытался, так и не смог выдрать полено из каменистой земли...

Зугур, которого, казалось, утомляла спокойная жизнь, предпринял, вдвоем с Чу, два дальних похода в земли зулов, надеясь обнаружить врага, но тщетно. На восход в полудне езды начинались пески, а на три дня пути на закат и на полдень равнина была пустынной, если не считать обширных звериных стад. Помимо копытных, встретили люди и хищников - пятнистых, похожих на высоких, прогонистых короткошерстных барсов животных. Зугур сказал, что вагасы их называют гирка, а ахеи - гепардами.

На восьмой дней отдыха Шык собрал отряд на совет - пора было решать, что делать дальше. Отрядники сели вкруг костра, волхв откупорил кувшин с арским медом, наполнил чашу и пустил вкруговую. Первым заговорил Гроум:

- Когда я и воины мои покидали наши горы, Мать Мудрых, А-кка, дала мне Моуна, Нюхающую Рыбу...

Колдун вынул из-за пазухи небольшой амулет, каменную рыбку, висевшую на черном шнурке:

- Моун всегда указывает носом на то место, где находится Лоно Земное. Я же предлагаю поскорее дойти до него и оборвать земные муки. А потом мы все пойдем к своим народам, и понесем им Слово о Великом Лихе, дабы вожди наши могли решить, что делать дальше - спасаться в горах, или принять волю богов. Я сказал!

Шык кивнул, обвел пристальным взглядом всех сидящих, и заговорил:

- То, что ты назвал Лоном Земным, я мыслю несколько по иному - скорее это какое-то место, где Карающий Огонь вырывается на поверхность. Но как ни назови горшок, а лишь бы воду в него можно было налить. Я согласен - сперва мы должны успокоить Карающий, и твой Моун, грем, нам в этом сильно поможет, как и твоя вода из Реки Забвения. А затем все же надо искать лиходея, того, что заварил всю эту кашу. Отряду придется разделиться - мы с Луней двинемся назад, в Ар-Зум, чтобы вместе с Ведом изучать собранные в Звездной Башне писмена разных народов - возможно, они помогут нам. Остальных же я не в праве неволить - каждый вернется домой и упердит своих. Я сказал.

После чародеев говорили отрядники, но слова их не многим отличались от слов Гроума и Шыка, один только дотошный Сур поинтересовался:

- А как же зулы? Слышал я, биться с ними трудно? Вряд ли пропустят нас нелюди и дадут свершить задуманное!

Шык достал жезл Бжвага, воздел его в поднятой руке, чтобы всем было видно:

- Вот эта вещь обережет нас и поможет нам! Она отведет зулам глаза, затмит слух и затуманит разум - они не увидят нас!

На том и закончилось толковище. Отрядники точили оружие, подгоняли ремни упряжи, увязывали тюки - Нюхающая Рыба указала на закат и полдень, в самую сердцевину Зул-кадаша, и вот ранним утром, едва на востоке забрезжил рассвет, отряд уже сидел в седлах - предстоял путь в неизвестность, и Луня, исподволь оглядывая отрядников, заметил у всех на лицах мрачную решимость решимость пройти выпавший путь до конца.

Глава Шестнадцатая.

Карающий Огонь.

Четыре дня мчались кони по холмистой равнине, поросшей чудными, неизвестными на севере деревьями, окруженные табунами диких коней, стадами антилоп, диких коров, и мохнатых зубров. По ночам в темноте, тревожа дозоры, ухали и выли хищники, частенько встречались и следы их ночных пришеств - тучи отвратительных голошеих стервятников кружились над кучами обглоданных костей, и сухой ветер свистел в пустых глазницах белых черепов.

На пятый день дозорные, что всегда шли в полудне пути впереди отряда, принесли весть о зулах. В закатной стороне, среди красных скал и голых каменистых холмов, высилось что-то вроде крепости зулов - огромные утесы окаймляли там вершину горы, и над той горой поднимался дым, а вокруг во множесте лежали на теплых камнях сами зулы.

Моун, Нюхающая Рыба, последнее время прямо таки рвалась со шнура, указывая на приближение рокового места, и Шык приказал готовится к последнему броску, выслал вперед самых опытных дозорных, окурил дымом священного костра жезл Бжавга, а Гроум тем временм колдовал над каменной бутылью с Орайг, водой из Реки Забвения, что должна была, по его мысле, положить конец рождению Нового Мира, а по мысли Шыка - усмирить, усыпить Карающий Огонь...

Ночь в предверии деяния прошла на удивление спокойно - ни что живое не подходило близко к твердыне зулов, сами же они, уверенные в своей безопастности и могуществе, не несли никакой дальней стражи, и отрядников никто не тревожил. Утром Шык разбудил всех сам, и объявил, что пойдут они пешими - зулам ненавистны все теплокровные, и если дойдет до битвы, отряд лишь зазря потеряет коней, а так жезл Бжвага укроет людей от опасности.

Как не просился Луня, как не рвался, все же его оставили охаранять арпаков.

- На твою долю ещё хватит! - похлопал его на прощание Зугур, а Чу, улыбнувшись, пообещал, если суждено вернуться живым, взять Луню с собой охотится на гепардов. Так и ушли, помахав на прощание руками, за холмы, и Луня остался один. На всякий случай он не стал треножить коней, а сделал длинный повод и закрепил один его конец за ствол старого, увешаного гнездами птиц, дерева. Вдруг погоня, так одним движением всех арпаков освободить можно, вскакивай в седло - и ходу!

Нельзя сказать, что Луню сильно обидело то, что его не взяли - все же он был самым молодым и неопытным в отряде, а таких на войне всегда берегли, и удел юношей в дружине на первых порах - кашеварить, ходить за лошадьми, обустраивать станы да собирать дрова - так исстари заведено.

Только одно сильно огорчало Луню - Шык даже не попрощался с ним, даже не взглянул в сторону ученика, все возился перед отходом со своим жезлом. Оно и понятно - в этом жезле вся надежда, и умом Луня и сам понимал это. Умом - понимал, а сердцем - обижался. И тревожился - и за побратимов, и за наставника-волхва, и даже за ещё недавно так ненавистных гремов...

Медленно тянулось время. Было тепло, но не жарко - зима все же, в родных лесх сугробы уже лежат, небось, а тут, в треклятом Зул-кадаше, теплынь, ровно на дворе середина лета. Луня покидал в ствол дерева берский топорик, пострелял из лука, перекусил, помахал мечом - теперь прадедов клинок уже не казался ему таким тяжелым, как вначале похода - руки окрепли, и загрубели, мозоли на ладонях сделались, ровно каменные.

Луня все время представлял, что происходит сейчас там, на ближних подступах к зулской крепости. Наверняка отрядники долго подкрадывлись, стараясь подобраться как можно ближе незамеченными. Потом в дело пошел жезл, если только он, во славу всех светлых богов, и впрямь сможет отвести глаза зулам. Вот отрядники уже внутри каменных стен, вот они видят...

- Д-о-о-о-н-н-г!! - протяжно и низко разлился окрест низкий и тягучий звук. И сразу за ним еще:

- До-о-онг!

Вздрогнула земля под ногами, глубинный гул прокатился в недрах её.

"Началось!", - понял Луня, и сердце у него бешеного забилось. Он не выдержал, проворно вскарабкался на вершину дерева, к которому привязал конец повода, и начал напряженно всматриваться в красноватые холмы, за которыми скрылись отрядники. Ну, ну когда же?..

Прошло ещё довольно много времени, солнце на полторы ладони сместилось на небосколоне, заваливаясь к закату, когда зоркие Лунины глаза заметили меж холмов какое-то шевеление. Идут! Или нет? Или... Точно, идут, вернее, бегут, торопятся, двое тащат одного, высокий - это Тёрл, тоже сгибается под чьим-то телом. Не уж-то побили наших?! Луня кубарем скатился с ветки, на которой сидел, отвязал коней и повел их на встречу отряду - вдруг погоня, тут каждое мгновение на счету.

И ведь как чувствовал!

- Беда, Лунька! - задыхаясь от бега, проорал издали Шык: - Коней давай, уходить надо!

Луня быстро отвязал продетый сквозь узды арпаков ремень, освободил лошадей, и подбежавшие отрядники начали запрыгивать в седла. Зугур и Фарн закинули на коня хрипящего, покрытого кровью Чу, вагас споро примотал тело ремнями. Тёрл бросил попрек своего седла безжизненное тело Сура. Луне хватило одного взгляда, чтобы понять - Сур мертв, достали его проклятые!

А сзади уже накатывалось противное, многоголосое завывание:

- Зу-у-ул! Зу-ул!

Спрашивать, что да как, было некогда - копыта арпаков ударили в пыль, и отряд начал уходить от погони, устремляясь на восход. Через некоторое время Луня оглянулся - посмотреть, что там, позади, оглянулся - и испугался! Из ложбин между холмами выносились зулы, и было их никак не меньше полутора, а то и двух сотен!

Ящеры мчались, высоко поднимая задние лапы, а передние, с длинными, загнутыми когтями, тянули вперед, словно уже были готовы вцепиться в живую плоть ненавистных им теплокровных. От отряда их отделяла сотня шагов, но нелюди и не думали сдаваться - вопя: "З-у-у-л! Зу-у-ул!", они неслись, едва ли уступая арпакам в скорости.

- Мать-Заступница Мокошь, Род Великий, Влес-Предок, обороните и защите, не дайте сгинуть на поганой чужбине! - взмолился Луня, стуча зубами и нахлестывая коня, но тут слева, наперерез отряду из-за холма выкатились новые массы зулов - ещё с сотню, и стало уже не до поминания богов - зулы отрезали, отсекали отряд от пути назад, гоня на полдень, в неизвестные, пустынные земли.

Мчались, летели весь день. В горячке бешеной скачки умер Чу - попросту истек кровью, и теперь тело его болталось на спине коня, словно тряпичный куколь, что вяжут роды из соломы и мешковины на праздник Лады. Темнело, но зулы и не думали отставать. Три сотни ящеров, самое меньшее, бежало за отчаянно пытавшимися оторваться от них людьми, гоня отряд все дальше и дальше в глубины неведомых земель.

Ночью попробывали свернуть на восход и едва не поплатились жизнями всех отрядников - зулы широко раскинули охват загонного полукруга, и лишь стремительность арпаков унесла людей от кривых когтей нелюди. Луня на скаку успел выпустить пару стрел, даже умудрился попасть в одного зула, но тот даже не обратил на торчащую из груди стрелу никакого внимания - так и мчался с ней, сверкая в темноте желтыми глазами.

Глаза эти, светящиеся, напоминающие совиные, были ещё более ужасными, чем не прекращающийся вопль зулов, и оглянувшись пару раз, Луня едва не свалился под копыта арпака от страха - все пространство позади отряда было заполнено призрачно мерцающими парными огоньками!

Местность менялась - кончились холмы, под копыта коней ложилась теперь привольная степь, поросшая жесткой, короткой травой.

- Жаль, бурьяна нет... Пал бы пустить! - проорал на скаку Зугур, и указал рукой на запад: - Там... река вроде! Может, попытаем счастья?!

Шык только кивнул - он был стар, и бешеная скачка выматывала его сильнее, чем остальных, хотя туже всех, пожалуй, приходилось Гроуму непривычны к коню грем держался в седле лишь благодаря ремню, которым он догадался обвязать себя, пропустив петлю под брюхом арпака.

Отрядники начали заворачивать коней на закат. Зулы, широким полумесяцем охватывая отряд, слишком растянули восточную его сторону, пресекая все попытки людей уйти туда, откуда они приехали несколько дней назад. Западное крыло погони, напротив, сбилось в кучу, и шло почти-что позади отряда. Путь на закат был свободен, главное - надо было проскочить под носом бегущих зулов, чтобы они не успели повернуть раньше. Днем людская задумка была бы замечена зулами сразу же, но ночью они лишь видели впереди себя темную массу всадников да слышали топот копыт. На это и надеялся Зугур, неожиданно скомандовав поворот. Арпаки, приседая на задние ноги, вздымая тучи пыли вперемешку с мелкими камнями, повернули и теперь отряд мчался уже не на полдень, а на закат, проскользнув под самым носом замешкавшихся зулов.

На рассвете измученные до самой крайности отрядники увидели впереди бурую стену камышей - чутье не подвела степняка Зугура - отряд приближался к плавням какой-то реки.

Всадники с налету вломились в ломкую, шуршащую стену, под копытами коней вспенилась мутная вода. Арпаки потянулись к влаге, но все в отряде знали - несколько глотков, и кони, запалившись, падут. Отчаянно лупя лошадей палками, древками копий, ножнами мечей, люди гнали их все дальше и дальше, а Зугур, чуть приотстав, высекал искру - сухой камыш должен был вспыхнуть дружно и стена огня преградила бы путь зулам.

Камыш действительно занялся быстро и пошел полыхать, с треском поглощаемый огнем. В гуле пожарища стихли вопли неутомимых в погоне зулов, дым застил глаза, взошедшее солнце плыло в нем, словно кошмарный зулский глаз, жестокое и страшное.

Кони по грудь перешли неглубокую протоку и вновь вынесли всадников на твердую землю.

- Отрываемся! - прокричал Зугур: - А не то настигнут!

И вновь скакали, загоняя и без того усталых коней, пересекли ещё две протоки, запалили ещё две камышовые стены, и лишь к полудню остановились.

- Ну, кажись, оторвались! - Зугур спрыгнул с коня, и повел его шагом по кругу, чтобы арпака постепенно остыл, чтобы не дало сбой и не разорвалось бешено колотившееся от долгой неистовой скачки лошадиное сердце. Остальные сделали то же, потом долго обтирали пот и грязь с конских спин, и лишь когда лошади были обихожены, люди позволили себе упасть на землю и закрыть глаза.

Отдых был кратким - погоня висела на плечах, тут не до сна. Быстро поели. Луня пытался вызнать, что же произошло в крепости зулов, но люди были слишком измучены, чтобы отвечать. Лишь Гроум, оторвавшись от куска вяленого мяса, коротко сказал:

- Мы выполнили то, зачем шли! Новый Мир не родится, Карающий Огонь уснул! А потом кто-то, кто стоял у дыры в земле, сломал колдовской жезл, что был у твоего волхва, зулы увидели нас и бросились...

- Этот кто-то... не был зулом, размотай его кишки небесный вихрь по семи пустыням! - буркнул Зугур, лежа на спине: - Шык кинул в него свою бронзовую булаву, но тот увернулся - и повелел ящерам убить нас. Сур погиб сразу - прыгнувший зул порвал ему горло. Чу прижали между камней, он отстреливался, но и его достали. Если бы не Тёрл, вообще бы не ушли... Как пошел махать своим молотом, от этих зулов только лапы да хвосты полетели!

Шык, который, едва только отряд остановился, упал на землю и пролежал так почти все время, наконец приподнялся, отпил воды из баклаги, сел, оттер ладонью пыль и грязь с лица и жестом поманил к себе Луню:

- Лунька, видел я его... Злыдня этого... Это вообще не живь... Дух, а скорее - авата, воплощение бога, по-арски. Только вот что за бог это, разорви его молоньи? А зулы... они на посылках у него, служат. И кормили они Карающий... людьми живыми, смекаешь? Там, между скал, в земле дыра была, в ней и жил Карающий. Когда мы подошли, Гроум вылил в дыру воду свою, зачарованную, и Карающий... уснул. И тут хозяин зулский... жезл Бжвага расколол! Вот и все...

Шык умолк, снова глотнул водицы и принялся переобуваться, перематывать онучи - в такой круговерти сотрешь ноги, и все, считай, что к Маре добровольно отправился, да ещё и отрядников за собой утянешь. Сам не ходок - остальным обуза.

Чуть отдохнувшие люди поднимались, отлично понимая - разлеживаться им никто не даст. Погибших Чу и Сура погребли быстро и без лишних обрядов. Отрядники мечами нарезали охапки камыша, обложили ими тела, Гроум и Шык сотворили огонь, и вскоре вместе с дымом унеслись в иные миры души Сура и Чу. Прах погребенных развеяли над рекой - пусть унесет в далекие морские дали...

Побратимы лишились двоих из своего братства.

И ещё не остыли пепелища погребальных костров, как сквозь дым горящих вдали камышей до слуха отрядников донеслось ненавистное:

- Зу-у-ул! Зу-у-ул!

- На конь, други! - закричал Шык: - Поклажу бросайте, ночевники, шатры, посуду. Берем только еду, воду и оружие! Ворог близко!

Едва успели раскидать тюки и хлестнуть коней, как на дальней стороне узкой полоски земли, что разделяла две протоки, показались первые зулы. Путь на полдень и закат был отрезан.

* * *

Шел третий день погони. Третий день горстка людей пыталась оторваться от орды кровожадных нелюдей, жаждавших их смерти. Лишь две передышки подарили боги отрядникам за это время - зулы постоянно висели на хвосте, их вопли стали уже чем-то привычным и перестали пугать так, как в первый день. Кони держались на последнем приделе своих сил, два арпака пало - не выдержали выносливые сердца, а одного пришлось убить - конь сломал ногу, угодив копытом в змеиную нору, и Зугур, прикрыв ладонью грустный лошадиный глаз, коротким ударом меча в сердце прекратил мучение животного.

Однажды далеко впереди показались горы, невысокие и скалистые. За ними, если верить лежащему в котомке волхва Чертежу Земли, должно было быть море, но зулы теперь постоянно отжимали отряд от его побережья, не давая людям пробиться туда. Повернув во время метаний по плавням, вот уже второй день отряд скакал на полнуночь, уклоняясь к закату, и Шык почему-то был уверен, что впереди их ждет засада.

Все чаще и чаще среди отрядников заходили разговоры о том, чтобы остановиться и грудью сшибиться с врагом - бегство без надежды на спасение выматывало. Казалось, уж лучше встретить смерть лицом к лицу, и в жаркой рубке постараться взять как можно больше вражеских жизней.

На седьмой день погони пали ещё три арпака. Теперь коней осталось десять - на восемь людей. Когда число коней и людей сравняется, смерть придет и к отрядникам, ибо без отдыха даже неутомимые арпаки не смогут бежать больше одного дня.

Так и случилось на девятый день - арпак Марвина на всем скаку кубарем покатился по траве, ломая кости себе и всаднику. Барвин, скакавший последним, заметив это, поспешил к брату, а за ним повернул своего коня и верный воинской чести великан Тёрл. Пока Барвин поднимал тело брата с земли, а грем, прикрывая пелагов, вертел над ними свой молот, лавина зулов, несущаяся в сотне шагов позади, словно бы прыгнув вперед, накрыла людей. Крики, хряськ ударов, миг - и все кончилось - желтоглазые ящеры уже мчались дальше.

Луня, Шык, Гроум, Зугур и Фарн, видившие смерть друзей, побратимов и соплеменников, ничем не смогли им помочь - и много раз корили потом себя за то, что не решились погибнуть вместе с ними. Но богам было угодно иное, и вот уже всего лишь пятеро оставшихся отрядников уходили от погони, без надежды и веры в спасение. Не даром выли и плакали Желя и Карна, не даром...

* * *

На десятый день пал последний вьючный арпак.

- Вот и наш смертный день приходит! - прохрипел на коротком привале Шык. Ночью путникам удалось оторваться от преследователей, и теперь они наслаждались мигом покоя, расположившись на вершине высокого холма. Зулы уже появились на горизонте, и казавшееся отсюда множеством движущихся букашек их воинство неуклонно приближалось. Пора было в седла.

- Если к полудню достигнем вон тех гор... - Гроум указал на цепь синеющих вдали вершин: - То спасемся...

Никто не стал спрашивать грема, почему он так сказал - люди верили в любую возможность отсрочить гибель, пусть и самую призрачную.

- А если... ударить по всем зулам... ну, громовым заклятием, или огневым? - с трудом разлепляя запекшиеся губы, спросил Луня у волхва. Шык, исхудавший за время погони сверх всякой меры, отрицательно покачал головой:

- Ну, прибьем мы десяток, ну два, если силы с Гроумом объединим. А остальные нас в клочья разорвут. Да и время для заклятий время нужно, не поспеем, думал я уже... Все, пора, други!

И снова скачка, и снова хрипят арпаки, ёкают селезенками, и снова доносится сзади мерный топот сотен когтистых лап и многоголосый вопль "Зу-у-ул!" вязнет в ушах. А синие вершины так далеки, так недоступны...

К вечеру впервые за все время погони, на небе появились облака, быстро сгустившиеся в серые тучи. Упали в степную пыль первые капли дождя. Слегка похолодало. Луня вспомнил слова Веда о том, что ящеры не выносят холода, и не могут быстро двигаться, когда у людей при дыхании изо рта начинает вылетать пар. Вот почему гремский колдун сказал о горах! Там чем выше - тем холоднее, там И В САМОМ ДЕЛЕ МОЖНО СПАСТИСЬ!

Зулы не настигли отряд и в этот день, а ночью с близкого уже моря подул сырой и холодный ветер, и ночью же умер арпак Луни. Конь просто подогнул под себя ноги, лег и закрыл глаза. Луня поцеловал тяжелую конскую голову в беловатую звездочку между глаз, закинул на спину притороченный к седлу сад с луком, и вопросительно посмотрел на волхва - кажется, час последней битвы пришел!

Волхв же был занят, казалось, совсем бесполезным делом - прикрывая ладонью от сильных порывов ветра огонек лучины, он внимательно разглядывал извлеченный из котомки Чертеж Земли, словно хотел разглядеть на нем начертанный богами ответ на вопрос - что дальше? Изредка Шык о чем-то советовался с Зугуром, а рядом топтался не понимающий по-родски Фарн, сжимая в руках свою обоюдоострую бронзовую секиру. Конь Фарна тоже мог умереть в любой миг, и этроса интресовало, что решат остальные. Один лишь грем сидел в стороне, безучасный ко всему на свете, и негромко напевал что-то на своем языке - после смерти Тёрла Гроум совсем перестал вникать в общие дела и впал в такое же примерно состояние, в каком был Луня после чар Змиула.

- Это закатные оконечности Спящих гор! - наконец уверенно и громко сказал Шык, и всем послышалась радость в голосе волхва.

- Мы ж от них на юг уходили, как они тут-то очутились? - вяло спросил Луня, главным образом для того, чтобы хоть что-нибудь спросить.

- Зулы гнали нас сперва на полдень, потом мы ушли к закату, а потом, в плавнях, повернули на полночь! - Шык потряс Чертежом, стряхивая с него капли дождя: - Мы сделали круг, обойдя почти весь Зул-кадаш, и вот теперь вышли на его закатную границу! Прямо к закату от этого места в дне пути берег Южного моря, а на полночь - Спящие горы. Между ними и морем можно прорваться в Великую Степь, Зугур говорит, там есть тропа!

- Есть! - хрипло подтвердил вагас: - На конях не пройти, да только коней мы потеряли, считай - им поллуны отъедаться надо, а так ещё день, и все падут!

- До гор мы не дойдем... - вдруг подал голос молчавший весь разговор Гроум: - Не поспеем... Слышите, опять завопили, жабы! Смерть идет, люди, смерть по наши головы! А-а!

Колдун вскочил, крича что-то, размахивая руками, полы его плаща разлетелись в разные стороны, и тут низко-низко над головами путников ударил гром и блеснула ослепительная молния!

Гроза, зимой!

"Не иначе, усердием богов сотворено сие!", - пронеслось в голове Луни, и он с изумлением принялся разглядывать низкие, черные тучи, словно хотел увидеть в разрывах клубящегося мрака летящих по небу отца дождей Похвиста, а то и метателя молоний-огниц Пера.

Но не пролетали над растерянными, усталями и измученными людьми могучие боги, зато дождь после молниевых сполохов сразу усилился, стало холодно. Вода ледяными струйками потекла под рубаху Луне, отяжелела одежда. За шумом дождя перестал быть слышен клич приближавшихся зулов.

- Холод! - Зугур первым сообразил, в чем дело: - Идет холод с гор! Вперед, быстрее, и мы спасемся!

Он почти что волоком потащил упирающегося Гроума к коню, Луне махнул рукой - садись позади меня, подтолкнул Фарна, дернул за рукав Шыка, и вот уже четыре изможденных арпака поскакали к невидимым в темноте горам, неся на своих натруженных спинах пятерых таких же измученных людей.

Скакали всю ночь. В темноте, за пеленой косо бившего в землю дождя было плохо видно, но горы сильно приблизились, судя по камням, попадавшимся повсюду, и по то и дело возникавшим из темноты на пути всадников скалам. Потом умер конь Фарна, просто упал и даже не бил ногами в агонии - смерть мгновенно прибрала конскую душу, облегчив страдания несчастного животного. Почти сразу же за конем Фарна пал и скакун Гроума. Животные не выдержали первыми, хотя Луне и подумалось, что всю основную тяж их бешеного бегства приняли на себя именно арпаки...

Зулы, не смотря на похолодание, не очень-то отстали от людей. Нет-нет, да и прорывался сквозь шорох дождевых струй их надсадный клич "Зу-ул! Зу-ул!". Надо было спешить, спешить из последних сил - никому не хотелось умирать на пороге спасения, и люди заставили себя подняться и двигаться вперед.

Зугур усадил полубезумного Гроума в седло вместо себя, Фарну велел держаться за ногу Шыка, сам схватился за латаный Лунин поршень, и так то ли ехали, то ли бежали, до самого рассвета...

А на рассвете пошел снег. Случилось это настолько внезапно и неожиданно, что Луня едва не свалился с коня - из серого, туманного утра выплыли прямо на путников огромные, черные тучи, похожие на напитанные водой овчины, ударил ветер, и понеслись, закружились, замелькали повсюду белые хлопья. Поднялась метель, настоящая зимняя метель, и под ногами стали буквально на глазах расти сугробы. "Точно, без богов не обошлось!", - решил Луня, прикрывая глаза от секущего по ним мокрого снега.

Страдая от холода, насковзь промокшие путники вместе с двумя оставшимися конями забились в какую-то щель между скалами, натянули на себя все, что осталось у них в котомках, и молили всех богов, и своих, и чужих, лишь об одном - чтобы нежданный снегопад заморозил поганых зулов, отмстил за погибших товарищей...

Снег кончил идти к полудню. Шык разбудил пригревшегося и уснувшего Луню, и вслед за Фарном и Горумом роды начали выбираться из снежного плена - их расщелину завалило почти на человеческий рост. Зугур остался сидеть на камнях, в самой глубине. Он плакал и не стеснялся слез - ночью умерли последние кони, и вагас прощался с ними.

Откопались. Метель утихла, и взглядам выбравшихся из-под снежной пелены людей предстала белая до самого горизонта, холмистая предгорная равнина, та самая, по которой они вчера бежали, ехали, скакали, без надежды на спасение, с кошмарным врагом на плечах. Теперь все было иначе. Снег словно забелил, растворил все страхи, всю боль потерь, весь ужас и всю усталость. Захотелось жить, захотелось вернуться домой, выспаться на теплой печке, отведать теплого жита, попить парного молока из глиняной крынки, и снова - спать, в тепле, под мохнатой медвежьей шкурой...

Лунино внимание привлекли ряды одинаковых, невысоких снежных холмиков, которыми был усеян весь склон ближайшего скалистого холма.

- Это что... зулы?! - испугано спросил он у остальных. Все переглянулись - две сотни шагов отделяли сейчас людей от тех, кто поллуны почти без устали, сна и отдыха гнал их по своей земле, повинуясь воле неведомого хозяина. Гнал, гнал - и загнал, вот только не уж-то снег действительно остановил грозных ящеров, когда добыча уже была у них в руках? Луня на глаз прикинул - зулов было около четырех сотен.

- Надо убираться отсюда, други! - Пробурчал сумрачный Зугур, выбравшись следом за остальными из расщелины: - Не ровен час, оживут эти твари, тогда все, нам всем тут конец придет!

- Не оживут! - вдруг ощерился Гроум, выхватил из рук Фарна секиру, и прежде чем его смогли задержать, шагнул через снежный гребень вниз, и пошел, высоко и смешно поднимая ноги, по глубокому снегу прямо на занесенных зулов. Он что-то кричал, размахивая и потрясая руками, он драл свою бороду, далеко в сторону отшвырнул шапку, дав ветру трепать свои седые волосы...

- Тронулся колдун! - прошептал Зугур, но тут Гроум достиг, наконец, засыпанных снегом зулов, и началось что-то невообразимое!

По воле колдуна по всему склону пронесся вдруг рукотворный вихрь небывалой силы, сметая снег с камней, скал и с лежащих на них зулов. Гроум подошел к крайнему и ткнул его острием на конце секиры. Ящер был жив, он слабо пошевелился, попытался отползти, но его тут же настиг удар блеснувшего оружия, развалив напополам. Однако Гроум скоро понял, что с секирой ему пришлось бы ходить меж оцепеневших врагов очень долго, и он оставил её торчать меж камней, а сам, подняв руки, занялся чародейством.

Никогда ещё Луня не видел такой ворожбы! Огромные ледяные скалы по воле Гроума вырастали вдруг из снега, вырастали, чтобы в тот же миг, в крошеве ледяных брызг, обрушиться и раздавить скорчившихся ящеров. Удары невидимых молотов вбивали тела зулов в камень, оставляя лишь огромные пятна слабосветящейся зеленоватой крови, огонь и каменные вихри кидали ящеров из сторону в сторону, испепеляя их, раздирая на части, размазывая по камням внутренности... Вскоре весь склон был покрыт кусками тел мертвых зулов, скалы вокруг светились от их холодной зеленой крови, а посреди всего этого стоял, опершись на секиру Фарна, гремский колдун, и на губах его играла зловещая улыбка - он все же отомстил за смерть соплеменников, пусть и не тому, кто был виновен в их гибели, ну так хотя бы его прислужникам!

- Вот и все! - просто и буднично подытожил Шык: - Ну что, Лунька, теперь - в погоню за зулским хозяином?

ИНТЕРЛЮДИЯ I

Землю трясло. Дрожала твердь, колебались скалы. Воды морей порождали исполинские волны, которые смывали целые селения, даже если они отстояли от берега в полудне пути.

Всюду горели леса, и дым пожаров застилал небо. Обезумевшие животные метались меж пылающих дубрав, сбивались в стада, и в тщетной надежде спастись бросались в воды рек и озер, где и тонули.

По степям двигались огромные стаи зеленой саранчи, пожирая на своем пути все - и траву, и кусты, и даже черноземный слой самой земли, превращая его в серую мелкую пыль.

В горах, не смотря на позднюю осень, шли проливные дожди, и многие реки вышли из берегов, затопив обширные земли, никогда не ведавшие о наводнениях.

Карающий Огонь терзал весь сущий мир, пугая, калеча и истребляя его обитателей. Но пуще всех страдали люди, самые разумные и умелые из жителей земных, ибо Карающий зажигал в их умах безумие, уподобляя род человеческий всем остальным живым тварям.

По всей Земле, там, где раньше мирный охотник, табунщик или оратарь вершил свои неспешные труды, ныне грохотали боевые барабаны, ревели рога, полыхали костры, и отряды воинов рыскали окрест в поисках врагов, подлинных или мнимых.

Дружины кёльт-пелагов, подняв на шестах восьмиконечные знаки бога войны, двинулись в поход на ивров, полудиких жителей крайней закатной оконечности обитаемых земель, и песни кёльских жрецов заглушали стоны и вопли убиваемых на порогах собственных хижин несчастных.

В землях этросов возникла смута, род пошел на род, и там, где вчера ещё в теплых речных заводях нежились этросские красавицы, ныне их мужья, отцы и братья насмерть резались друг с другом, обагряя прозрачные воды кровью.

Земли ахеев постиг неурод, и ахеи целыми коленами уходили в горы, уплывали на утлых челнах и плотах на мелкие острова, в изобилии имевшиеся в Южных морях, и во множестве гибли от осенних штормов, от голода, холода, диких зверей и болезней.

Белые цоги, ночные убийцы, засели в своих горах, и совершали набеги на ослабленные и истерзанные битвами с хурами коши вагасов. Пленных цоги вели в деревянные капища, что стоят одиноко среди гигантских деревьев заповедных дубрав, и там вскрывали им жилы, пили кровь и щедро кропили ею лики своих жутких божеств, а когда пленников не хватало, в жертву приносили детей и жен своего же племени, и плач стоял по потаенным горным цогским селениям.

Вагасы, разметанные по всей Великой Степи, преследуемые хурами, растерявшие и коней, и людей, и весь кочевой скарб, иногда в отчаянии и боевом безумии вдесятером бросались на конные сотни находников, и в кровавой, неистовой рубке гибли, беря за одну свою жизнь две-три вражьих, но мести не получалось - оставшие без защитников и кормильцев вагасские семьи легко попадались в руки аров, нагрянувших вдруг в Великую Степь, и те в вволю тешились с захваченным "людским скотом", как называл плененных вагасов Ар-шер Любо Троерукий.

Основные силы аров неожидано соединились с хурами и разбив остатки вагасов, тянулись к северу, к темным родским лесам, и вряд ли в гости к родам вел свою армию Любо...

А сами роды, что ни день, сталкивались на лесных полянах то с корьевскими войскими отрядами, то с неведомыми находниками, рыскавшими в поисках добычи, а то и с дикой нелюдью, повылезавшей отовсюду, не смотря на холода. И вроде осень, время мирное, торговое, но ни одного обоза или каравана не шло по Великому Ходу, и родские вожы ломали головы, рассылали бродников-лазутчиков, пытаясь понять - что творится в мире?

А творилась в мире Великая Смута, и старый арский маг в синем плаще, что стоял на вершине Звездной Башни, притулившейся над обрывом у одной из полночных вершин Серединного хребта, знал это. Знал - но не мог ничего сделать, и слезы текли из некогда ясных и мудрых, а ныне - слабых и покрасневших очей его...

Маг не мог видеть глазами, что происходит сейчас вдалеке от него, или происходило недавно, но другое, колдовское зрение помогало ему, и он знал, что Дом Корча по ту сторону гор стоит пустым и разграбленным, что в Зул-кадаше четыре сотни зулов гонят горстку храбрецов по сухим и безводным степям к верной смерти, что Карающий Огонь, усыпленный в одном месте, жарко полыхает во многих иных, и никакой Реки Забвения не хватит, чтобы залить его.

Маг готовился к собственной смерти, ибо долг его был исполнен, а иного смысла жизни он не видел. Он отпустил оставшихся слуг, уничтожил многое из своего магического имущества - чтобы не попало после его смерти в чужие руки. Он поселил на дне пропасти, прямо под Звездной Башней, жуткое существо, сотворив его из духа горного барса и пламени костра. В назначенный час это существо должно будет испепелить своим дыханием сухое, старческое тело, закутанное в синий плащ. Тело бросится с башни вниз, а душа взметнется в высь, в иные миры, в иные дали.

Все это случится скоро, очень скоро - но не сейчас. Маг ждал важных вестей с восхода, из страны Лури, ждал гонца или посланца, но никто не спешил к одинокой башне по каменистой дороге, что вилась над обрывом, и темнело лицо Великого Веда, и самые мрачные думы одолевали его разум.

Иные вести с восхода достигали иногда Звездной Башни. Народ шу наседал на джавов, но смуглолицые жители полуденных стран у Бесцветных морей стойко сражались, отбивая наскоки находчиков. Жители Ор-х-гвана точили кривые клинки, но пока не ясно, на кого указует им Великий Жрец, что доносит до людей волю богов. Лури уходили в потаенные горные долины, а омы собирали войска, и ветер трепал их тростниковые знамена с красными знаками войны по всем перевалам полуденных отрогов Омских гор.

И в восходных землях, и в полуденных жарких странах, и на холодной полуночи, и в стороне загадочного заката - везде и всюду люди убивали людей, убивали себе подобных, тогда как никогда олень не убивает оленя, тигр не ест тигра, медведь не задирает медведя...

Вед устал ждать едва ли не больше, чем устал жить, но он не мог уйти, не получив послания, и он продолжал ждать - без надежды, без веры, но - с уверенностью, что ДОЛЖЕН ДОЖДАТЬСЯ!

Тяжелая, жуткая и кровавая осень опустилась в тот год на обитаемый мир, а за ней шла ещё более тяжкая зима, и едва ли люди помнили худшее время, но никто не задумался над этим - безумие Карающего Огня жило в каждом, одних толкая на кровь, других - на бесчестие, третьих - на смерть, а кое-кого и на предательство.

Пятеро усталых и оборванных путников пробирались той порой по закатной стороне некогда Спящих, затем Проснувшихся, а ныне, стараниями этих людей Вновь Уснувших, гор. Никому из смертных не было до них дела, ибо никто и не числил их среди живущих, но кое-кто из бессмертных, богов и духов, внимательно следил за маленьким отрядом ничего не подозревающих людей, следил, но до поры, до времени - в тайне...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Владыка.

Глава Первая

Море.

Маленький костерок, пляшущий меж сложенных в виде очага плоских камней еле-еле освещал лица сидевших в пещере людей. Фарн точил лезвия секиры, Зугур, тихо напевая себе под нос что-то на своем языке, чинил конскую сбрую, Шык раскладывал на куске черной кожи амулеты, брал их поочередно в руки, нашептывал деревянным, костяным и каменным фигуркам какие-то слова, гладил и складывал в котомку. Луня дремал, привалившись спиной к камням, а Гроум просто смотрел в огонь, и тонкогубый рот его кривила время от времени недобрая усмешка, но какие воспоминания посещали колдуна, что тревожило или веселило его - для всех оставалось загадкой. Гроум все больше и больше замыкался в себе, душа его, изможденная тяжелым походом и старостью, мучалась, кричала по ночам, и Луня слышал этот крик сквозь сон - словно бы где-то совсем рядом кричал попавшийся в силок заяц, а пара хорей уже кружила вокруг обреченного зверька...

Прошло восемь дней с того страшного утра, когда посланный неведомыми богами снегопад усыпил, обездвижел воинство зулов, а Гроум в порыве слепой ярости вбил кости и плоть четырех сотен ящеров в камни и скалы. Все это время путники пробирались через мертвые горы, уснувшие теперь уже надолго.

В диком бешенстве своем, когда трескалась земля, а из вершин черных, скалистых пиков текли реки расплавленного камня, распугали горы все живое на много дней пути вокруг, и ушли из зеленых, а ныне почерневших и обугленных долин и люди, и звери, улетели птицы, уползли гады. Нескоро ещё вернется сюда жизнь...

Путникам приходилось туго. Во время бешеной скачки через Зул-кадаш потеряли они всех своих коней, а с ними - и все припасы, теплую одежду, еду и множество мелких, зачастую и ненужных вещей, без которых, однако, когда придет час, не обойтись.

Но эти потери не жгли сердце, не ложились тенью печали на душу - горше мук телесных были муки скорби по погибшем на страшном пути - Чу, Сур, Тёрл, братья-пелаги Марвин и Барвин... Их уже не вернешь, не воскресишь никаким чародейством. Зулы сполна заплатили за жизни отрядников, но разве можно равнять в цене людскую жизнь и жизнь нелюдей? И оттого становилось ещё тоскливее - уже ничего не исправишь, не вернешь...

Как всегда бывает, когда, напрягая все силы, рвешься к какой-нибудь цели, и достигаешь её наконец, после наступает расплата. Опустошенная душа плачет, демоны царапают сердце своими острыми когтями, и мир видится серым и тусклым. Так, по крайней мере, думал Луня, сквозь опущенные ресницы глядя на костер, наблюдая расплывающиеся в сощуренных глазах лучи, разноцветные и яркие, такие веселые, словно и не было ничего, словно он дома, и смотрит в очаг, отдыхая после удачной охоты...

Словно подслушав Лунины мысли, Зугур отложил кожаную сбрую - вагас сберег её, не смотря на то, что все лошади пали, и таскал с собой, - и сказал:

- Третий день не едим ничего. Скоро ветер нас валить начнет. Шык, скоро мы выйдем в степь? Там я хоть суслика, да добуду...

Волхв устало поднял на Зугура взгляд своих выцветших от времени глаз:

- По Чертежу - через два дня, но рисунок гор там не точный, может, и позже, может и раньше... Ты же тропу обещал, где она?

- Тут так все искорежило. - Зугур пожал плечами.

- Камни кончаться раньше. - подал голос сидящий неподвижно грем: - Но в степи нас ждет встреча с людьми - хуры, что жили здесь прежде, а теперь ушли, убоявшись гнева гор, снова стекаются к их подножиям. Мы усыпили горы, и хуры думают, возвращаться им назад или нет. Нам лучше не встречаться с ними...

Луня вспомнил попавшееся несколько дней назад им на пути хурское поселение - два десятка каменных хижин, высокую башню между ними. Гнев гор пощадил постройки, лишь потрескались сложенные из плитняка стены да кое-где вывалились двери, и путники забрели внутрь, надеясь найти пищу. Луня теперь никогда не забудет деревянные столбы, стоявшие в каждой хижине. Вершины столбов увенчивали резные личины хурских богов, а к гладким бокам костяными иглами были приколоты уши, множество сморщенных, истлевших, и свежих, ещё не свернувшихся ракушками человеческих ушей... Да, с таким народом лучше не встречаться.

- Завтра мы пойдем на запад, выйдем к морю. Я слышал, хуры не любят моря, и не подходят к нему близко. - Шык развернул наколотый на тонко выделанной коже арскими умельцами Чертеж Земли, повел узловатым пальцем по линии берега Южного моря: - Если нам повезет, день-другой пути по побережью, и мы встретим ахеев. С ними проще договориться, и потом - от многих их поселений берут начала рукава Великого Хода, что ведут на полночь. Для нас с Луней это путь сперва домой, потом в Ар-Зум, к Веду, к его знаниям. Для Гроума - к Ледяному хребту, если он, конечно, захочет вернуться, а Зугур с Фарном вольны выбирать...

- Я пойду с вами, да и Фарн тоже! - спокойно сказал Зугур, блеснув глазами: - Видать, не судьба мне на родину вернуться. Все время вокруг ходим, а никак не завернем - так и быть по сему! С Фарном мы уж говорили про это - его дома никто не ждет, он хочет мир поглядеть, да опять же и злобится люто на зулского хозяина, а мы ведь за его головой собираемся?

- Но в Ар-Зум вам нельзя, а мы с Луней сперва должны с Ведом толковать - вдруг сможет он зацепку какую дать, про Зул-кадаш вон вспомнил же! - Шык свернул кожу, на которой раскладывал амулеты, и повернулся к Зугуру. Вагас усмехнулся:

- За это не переживай, волхв, в Ар-Зум мы не полезем, в неволю опять не больно-то охота - у Корча пересидим, пока вы в Звездной Башне будете измысливать, что да как.

На том и порешили, и лишь один Гроум, как обычно, отмолчался, и для остальных так и осталось загадкой, что решил старый грем. Однако его странные пророчества, мощь его чар и вода из Реки Забвения, колдовской Ортайг, что принес он с собой с Ледяного хребта, помогли отряду усмирить Карающий Огонь, выжить и уйти из Зул-кадаша, и поэтому ни волхв, ни остальные не наседали на Гроума. Идет колдун с ними - хорошо, не идет - его воля...

До моря пришлось пробираться глухими, засыпанными пеплом и залитыми застывшим камнем ущельями. Ни Шык, ни Луня, моря никогда не видевшие, даже не поняли сначала, что за полоска воды блеснула впереди, между скал. А потом, уже стоя на мелкой, обкатанной гальке, прислушиваясь к шороху прибоя, глядя на бескрайнюю даль, где играли на воде солнечные блики, постепенной сливаясь в золотую нить, за которой уже начиналось небо, вдыхая соленый ветер, дивились роды - сколько же воды на земле, и как чудно и дивно устроили этот мир боги, сделав воду соленой и поместив её в одном месте!

Фарн на берегу совершил странный обряд - он, не смотря на холодный ветер, разделся донага, вошел в воду по самую шею, и вскинув руки, долго и протяжно пел на своем языке. Зугур пояснил Луне, что этросы всегда связывали свою жизнь с морем, и без соленой пучины их племя не сможет существовать. Сам вагас тоже омыл в волнах прибоя руки и ноги, коснулся ими висков и стряхнул капли обратно в пенистые буруны - поклонился духу соленой воды.

И только угрюмый Гроум, как сидел в сторонке на камне, похожий на нахохлившуюся ворону, так и остался сидеть. Море его, по сути заново рожденного в холодных волнах, не трогало и не занимало - воды и вода...

К вечеру того же дня Фарн умудрился, расплетя подол своей вязаной рубахи, соорудить рыболовную снасть, согнул из нагретой бронзовой иглы крючок, наковырял под корнями жестких кустарников каких-то личинок, и поймал трех довольно больших рыбин. Луня, полазив по окрестным скалам, подстрелил небольшую, серую птицу с длинным клювом, похожую на удода, и хотя мясо птицы сильно отдавало рыбой, путники устроили пир - после пяти дней поста это была первая живность, которую удалось добыть!

Ночевали прямо на берегу, на шуршащей гальке, набросав на неё кучи веток и завернувшись в плащи. Ночь прошла спокойно, а утром ушедший на разведку Зугур принес дурные вести - их выследил лих, его следы и помет вагас нашел неподалеку от стана путников.

- Ночью лих не видит ничего, вот и сидел, ждал, пока рассветет, а утром его спугнул кто-то. Но он придет, обязательно придет. Судя по помету, он давно ничего не ел, и голод заставит его забыть об осторожности. Если он застанет нас врасплох, то убьет кого-нибудь прежде, чем мы успеем взяться за оружие! Надо стеречься, и не подходить близко к скалам.

Луня вспомнил огромный череп лиха на колу возле вожевой хоромины в родном городище. Вот оно значит как, и с лихом придется стакнуться! Ну что ж, лих так лих, нехай на себя пеняет! Луня давно уже перестал пугаться, узнавая о какой-нибудь напасти, ожидающей путников, и даже испытывал теперь нетерпение - скорей бы все началось, чтобы скорее закончиться.

Лих пришел на рассвете следующего дня, и разбуженные дозорным Фарном люди с ужасом глядели на мелькающую за камнями горбатую спину и безволосую голову с одним-единственным глазом посредине морщинистого лба. Лих был огромен, в три человеческих роста высотой, а руки его по толщине не уступили бы телу здоровяка Фарна. Губастый рот чудища был приоткрыт, с желтых, длинных клыков капала вязкая слюна. Чудище чуяло добычу и было очень голодно.

Череп лиха, виденный Луней дома, казался куда как меньше башки вот этого, живого страшилища!

- Ну все, теперь стерегитесь! - проговорил негромко Зугур, поднимая с камней копье: - Если он броситься - разбегайтесь вроссыпь! Луня, из лука без толку не пуляй, не свалишь его стрелами, разозлишь только.

- А если в глаз! - загорелся Луня, прикидывая, что с десяти шагов он бы попал.

- Нет! - Зугур покачал головой: - И в глаз лиха не убить, а ослепший, он так взъярится - не дай видеть никому. Нас на звук ловить станет! Ого, кажись, двинулся, бурдюк дырявый!

Лих и в самом деле, шумно сопя, начал перелезать через увитую плющом гряду невысоких валунов, заросших кустами, подбираясь поближе к людям. Путников он не боялся, да и голод подстегивал чудовищного великана, торопил, заставляя забыть об осторожности.

Шык, сложив из пальцев фиговину, ткнул ей в сторону чудища - на! Лих ровно споткнулся, икнул, зашарил вокруг себя ручищами, ловя кого-то в кустах вокруг себя. Луня догадался - волхв наслал морок, отвлекая лиха. Теперь самое время уходить...

- Если что - бить в шею! - услышали все шепот Зугура. Луня глянул на лиха - и предостерегающе закричал - враг бросился в атаку, стряхнув с себя морок, насланный Шыком!

- Россыпью! Россыпью! Грем, не стой, порвет он тебя раньше, чем ты чары свои бросишь! - Зугур, отчаянно крича, отбегал к морю, Фарн отступал вдоль берега в другую сторону, выставив перед собой секиру, Шык и Луня прижались к камням слева, и лишь один Гроум остался сидеть там, где сидел. Лих одним гигантским прыжком перемахнул через громадный валун и очутился возле гремского колдуна. Радостный рев огласил окрестности - лих уже предвкушал, что добыча у него в пасти, что он уже перемалывает её кости во рту, глотает теплую кровь...

- Нельзя его бросать! - закричал Луня, и напрочь забыв все наставления Зугура, бросился назад, на выручку Гроуму, на ходу пуска в морщинистую спину лиха стрелу за стрелой. Лих взревел от боли, повернулся, вскидывая ручища - схватить мелкую и колючую двуногую тварь, оторвать ей голову! Шаг, другой - и вот уже живая громада высится над Луней, уже видно маленький, налитый кровью - и совершенно лишенный искры мысли глаз, глаз алчного зверя, видящего перед собой мясо!

Луня всадил в это глаз стрелу и тут же упал, задетый рукой чудовища. Лих завыл, пытаясь вытащить древко из окровавленной глазницы.

- Отползай! - прокричал Луне подбежавший Зугур, изо всех сил всаживая копье с трехгранным бронзовым наконечником под мышку лиху. Сзади с грозным боевым кличем навалился на исполина Фарн, пытаясь ударами секиры перебить чудищу хребет. Луня, откатившись по мокрой гальке к самой воде, вскочил, выхватывая меч - ну, вроде наша берет!

Не тут-то было! Лихом одним взмахом рук отшвырнул от себя и Зугура, и Фарна, и сделал это так проворно, что и копье, и секира остались торчать в его окровавленном теле. С яростным ревом, от которого, казалось, потрескались скалы, лих упал на колени, и начал быстро шарить вокруг себя руками, прислушиваясь к окружающим его звукам. Словно раздразненный кабан-секач, рыскал он вдоль берега, бросая то влево, то вправо, и лишь чудом не задел бегущего со всех ног к скалам Фарна.

Тут, наконец, Шык, что плел все это время заклятие, бросил свои чары, и лих замер, обездвиженный, попытался встать, словно бы разрывая невидимую сеть, ревя и рыча, поднялся уже на одно колено, но Луня, перестав без толку тратить стрелы, сорвал с пояса берский топорик, и подбежав к лиху почти вплотную, бросил оружие, целясь в шею пониже уха.

Целый фонтан темной крови ударил в небо, обильно оросив прибрежные скалы. Лих задергался, его пальцы, каждый с Лунину руку толщиной, заскребли по гальке, он рванулся, но опутывающие чары держали крепко, и громадное тело рухнуло наконец на камни, но ещё долго билось в агонии, истекая кровью, рыча и содрогаясь...

- Совладали... - тяжело сказал Шык, усаживаясь на камень. Подбежал Зугур, весь в крови лиха - фонтан из яремной вены, отворенный берским топориком, окатил вагаса с ног до головы. Подошел угрюмый Фарн, подволакивая ногу - лих все же задел его, когда отшвыривал от себя. Встал и грем. Он, как и вагас, был весь в крови умирающего рядом чудовища, но если Зугуру кровь лиха была омерзительна, и он уже смывал её с себя, зайдя по колено в воду, то Гроум выглядел торжествующим. Он облизывал пальцы, глаза его горели жутким огнем, так что остальные невольно отшатнулись, а Шык сказал:

- Ты это... Гроум, слышь, не яри себя без нужды! Своих ты не вернешь, а кровью умываться все ж последнее дело, мы ж не цоги какие-нибудь!

Гроум только глянул на Шыка выпученным глазом, и пошел прочь, и долго видели отрядники, как сидел он на дальних камнях, облизывал пальцы и что-то пел, вторя морскому прибою.

- Тронулся колдун, как есть, тронулся! - качал головой Зугур, и даже Шык не стал возражать ему...

* * *

Когда туша лиха перестала дергаться и корчиться в предсмертных судорогах, Зугур, все же с опаской, подошел к ней, выдрал из раны копье, швырнул Луне его топорик, а Фарну - секиру, потом подхватил с земли здоровенный камень и начал вышибать им из пасти чудища длинные, желтые клыки. Луня подошел поближе, разглядывая могучего нелюдя, которого им удалось завалить, а Шык, осмотрев ногу Фарна - ничего страшного, заживет, как на собаке, пошел к по прежнему одиноко сидевшему на камнях грему.

Кровь лиха уже запеклась на нем, покрыв старика черно-бурой корой, и теперь колдун походил на лесного пенюка, ожившего под лучами весеннего солнца. О чем говорили Шык и Гроум, ни Луня, ни Зугур, ни приковылявший к ним Фарн не слышали, но вскоре волхв вернулся, и лицо его было сумрачным и озабоченным.

Зугур тем временем выбил все четыре клыка из пасти лиха, один взял себе, вручил по одному Луне с Фарном, и последний протянул Шыку - всякий знает, клык лиха добыть не просто, во всех землях уважать будут, коли носишь на шее этакую украсу!

Волхв клык взял, но даже не рассмотрел его, а сунул в котомку, а потом поманил всех в сторонку, в затишок за камнями.

- Уходит от нас грем. - начал говорить Шык, тревожно озираясь: - Беда с ним большая, он, хвала Роду, и сам это осмыслил, вот и уходит, чтобы нам не навредить.

- А какая беда-то, дяденька? - удивленно спросил Луня.

- Зулы поганые... Словом, не прошло даром для колдуна их истребление. Поселились духи их в его душе, смутно там сейчас, темно и страшно! Пока-то держится он еще, но кое-как уже, чуть что - восстают духи, кидают Гроума на дела мерзкие, толкают на кровь живую. Он словно бы заживо навом становится, и тяжко ему, и боязно, и выхода он не видит. Просил Гроум меня убить его и тело сжечь, да вот что страшно - не смог я...

- Рука не поднялась? - понимающе и чуть-чуть презрительно спросил вагас, блеснув глазами. Шык уловил насмешку, резко повернулся:

- Поднялась, человече! Да только не сумел я... Духи зулов уже власть над гремом имеют, оборонились они, его же чародейством оборонились! Не знаю я, не ведаю, что с ним дальше будет, но мыслю - худо он кончит! А посему расходимся. Он назад пойдет, вдоль моря - мертвые зулы его в Зул-кадаш манят. А наш путь - на закат, к ахеям, к рукавам Великого Хода. Все, боле медлить не след, пора, други!

Выбравшись из-за камней, люди быстро собрали вещи, оружие, и почти бегом, оскальзываясь на мокрой гальке, двинулись вдоль моря на запад, а когда пришлось обходить по прежнему сидевшего на камнях Гроума, каждый в пояс поклонился колдуну, но тот, по мнению Луни, даже и не заметил их старый грем сидел, погруженный в какие-то думы, и черная кровь лиха, высохшая и свернувшаяся, облетала с его волос и плеч, словно пепел со сгоревшего дерева...

Глава Вторая.

Личина Войны.

До вечера ушли далеко, обойдя по берегу несколько полукруглых заливов, окаймленных скалистыми, невысокими горами. Шык тревожился - ни следа человека не видел он вокруг, а ведь присутствие ахеев уже должно было чувствоваться! Однако камни были мертвы, и уныло свистел меж ними морской ветер, навевая тоску.

Ночь, день, снова ночь - время шло быстро. Остался где-то далеко на востоке гремский колдун, канул во тьму, оставленный один на один со своею страшной участью. Там же осталось тело мертвого лиха, а клыки его, висевшие на шее у каждого из членов совсем уже небольшого отряда, напоминали теперь не об ужасе, пережитом в схватке с их хозяином, а просто об одном из случаев, приключившихся во время долгого пути. Сколько их было, сколько будет? Про то лишь богам и ведомо...

Путники кое-как переправились через впадающую в море с полуночи реку, широкую и полноводную. Судя по арскому Чертежу, это была та самая Аась-га, которую осенью пересекали Шык и Луня. Там, на севере, возле Ледяного хребта, Аась-га показалась Луне широкой и могучей, но тут, в конце своего пути, вобрав в себя воду многих притоков, река разлилась на семь-восемь сотен шагов в ширину, и если бы не связанный из найденных на морском берегу бревен плотик, путники вряд ли смогли пересечь её.

Вскоре Зугур обнаружил следы ещё одного лиха, а потом - ещё двух. Но эти не охотились за отрядниками - они прошли по побережью пару дней назад, и цель их была где-то там, впереди, на западе.

- Не иначе, учуяли что-то, твари страховидные! - задумчиво сказал Шык, узнав о следах: - Как бы впереди нас не поджидала ещё одна беда...

И как в воду смотрел волхв! На утро за дальними скалами на западе поднялись дымные столбы - горело дерево, горело жарко и мощно! Фарн, указывая на дымы секирой, сказал что-то по-арски, и волхв с Зугуром согласно кивнули, помрачнев.

- Чего там, дяденька? - спросил Луня, про себя уже сообразив, ЧТО.

- Селение там горит. - глухо ответил волхв: - Ахейское селение... Вот и к ним горе пришло. Надо схоронится, дозор выслать, разведать, что к чему. Зугур, пойдешь?

- И я, дяденька! - Луня дернул волхва за рукав, посмотрел на вагаса: Возьмешь, Зугур?

- Возьму. - кивнул тот, развязывая тесемки, что держали рукоять меча в ножнах, и проверяя - легко ли вынимается клинок.

Разведчики взяли луки, вывернули мехом наружу плащи - грязный, свалявшийся мех мог спрятать человека в лесу, горах или в степи лучше чародейного заклятия. Шык с Фарном затаились в трех сотнях шагов от берега, среди камней и деревьев, в неприметной берложке под изогнутым, замшелым стволом южного дерева, волхв провел три дальних обережных круга - на всякий случай. Уговорились, что к вечеру Луня с Зугуром должны вернуться.

До скал, из-за которых поднимались дымы, разведчики добрались ещё до полудня, но долго ползали меж каменных глыб, стараясь незамеченными подобраться поближе. Наконец Луне посчастливилось найти ложбинку, заросшую колючими кустами, по которой они с Зугуром и выползли на гребень скалы, увидев, наконец, горящие селение ахеев.

Селение было небольшим - три-четыре десятка плетеных из сучьев и виноградных лозы хижин, загоны для коз, хранилища для зерна. Горели почти все постройки, там и сям виднелись мечущиеся между пожарищ остророгие козы. На большой площадке посреди селения лежали вповалку трупы ахеев, все больше женщины и дети, около сотни. Вокруг крутились на конях низкорослые люди с пиками и топорами. Часть из них, спешившись, рыскала с факелами меж ещё целых хижин, поджигая сухие кровли. Кто-то тащил мешки и тюки с немудреным ахейским скарбом - грузить на стоящие у окраины селения телеги. Рядом топталась колонна связанных попарно мужчин, нагих, с мешками на головах. Потом их погнали прочь из селения.

- Рабы. - коротко бросил Зугур. И тут внимание разведчиков привлекли крики и хохот, доносящиеся от одной из хижин. Там трое находчиков возились с истошно вопившей ахейкой.

- Не смотри туда! - сурово приказал Зугур Луне: - Счету обучен? Попробуй сосчитать этих... что напали.

Луня начал считать, но глаза его против воли всякий раз возвращались к насильникам - Луня уже понял, что трое мужчин насилуют побежденную, грубо теша свою похоть. Вот, наконец, последний поднялся с распятой на земле женщины, что глухо рыдала, закрываясь руками, что-то сказал своим, все трое захохотали, а потом разом взметнулись три копья, и изнасилованная женщина умерла, разделив судьбу своих сородичей. Луня отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Вот она, мерзкая личина войны, кровавая и поганая...

- Это хуры! - уверенно сказал Зугур: - Уши начали резать, выблядки зуловские! Вот только...

- Что? - прошептал потрясенный всем увиденным Луня.

- Никогда хуры верхом не ездили... Не было такого. Э, поглянь-ка, Луня! А это кто? А?!

На окраине пылающего селения, где нагруженные награбленным возы уже начали вытягиваться в линию, и влекомые волами, втягиваться в узкую лощину, ведущую из селения, среди конных и пеших хуров появился высокий всадник в островерхом бронзовом шлеме, черном кожаном плаще, с длинным мечом на боку. Властным жестом высокий подозвал к себе возящихся с мертвыми ахеями воинов - ко мне, мол, отдал несколько коротких приказов, и хуры, бросив истязать трупы побежденных, последовали вслед за ушедшей колонной рабов и возами. Вскоре в разграбленном селении ахеев никого не осталось...

- Это был ар. - деревянным голосом сказал Зугур, садясь на камни. Вид у вагаса был обескураженный. Но Луня уже и сам понял - аров трудно спутать с другими - рост, одежда, оружие, стать и та особая властная манера говорить выдала бы ара, даже если бы он ночью в бане, натертый сажей, лежал под лавкой - по любимому присловию Луниной бабки.

- Никогда допреж такого не бывало! - Зугур вскочил и в сильном возбуждении заходил по каменному пяточку перед сидящим Луней: - Ну, воевали раньше, ну, селения разоряли, ну в полон уводили... Но чтоб так! Чтобы всех баб и детей убить, снасильничав сперва, а мужиков увести! И чтобы ары этакое делали... Худо, брат Луня! Ой, худо!

- Зугур! Падай! - диким шепотом прошипел вдруг Луня, дергая вагаса за край мехового плаща. Зугур сообразил быстро - оборвал себя на полуслове, рухнул, как подкошенный, перевернулся на живот, и посмотрел туда, куда указывал побледневший Луня. Воистину, было от чего побледнеть!

С крутых скал, что прикрывали селения ахеей от морских ветров, рыча и вертя отвратительными головами с ощеренными пастями, спускались к пылающим домам трое лихов.

- Вот куда они шли! Учуяли, твари, поживу! Пошли, Луня, уходим отсюда. Не след нам глядеть, что тут будет твориться...

Разведчики ползком покинули свое укрывище, продрались через кусты, и дальше понеслись во весь рост, спеша до заката успеть к своим. А за их спинами, в селении ахеев, лихи добрались до мертвых, и началось отвратное всякому людскому глазу пировище.

- Они, змеиный помет, поллуны там жировать будут. - мрачно буркнул Зугур, когда они с Луней уже выбрались за скалы и побежали вдоль полосы прибоя по мокрой гальке.

- Их убить надо! - так же мрачно, в тон Зугуру, сказал Луня. Вагас сплюнул:

- Против трех лихов целой дружиной надо, иначе - как вы, роды, говорите? - кости можно складывать?

- Просто - костьми лечь. - пробормотал Луня, и добавил, уже громче: Тогда побежали быстрее, вон, солнце уже к закату клонится...

* * *

Известие о разграблении селения ахеев, о убийствах и о зверствах находчиков потрясло Шыка и Фарна, а когда волхв услышал о том, что теперь в селении лихи пожирают мертвечину, то только горестно всплеснул руками:

- Что ж это... Род-заступник, вразуми меня, безголового, как мир людской к основам вернуть?

Зугур жестко прервал слова волхва:

- Это ещё не все, Шык! Хурам, что убили ахеев, приказывал ар!

- Ар?! - волхв отшатнулся, с гневом и удивлением глядя на Зугура, потом повернулся к Луне, словно в надежде услышать иное, но ученик только утвердительно нагнул голову - да, ар это.

Шык сел на камень, обхватил голову руками и сидел так довольно долго Фарн успел развести костер, зажарить нанизанные на прутья куски убитой накануне морской птицы, путники вяло поели, наточили и почистили оружие, а волхв все сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то бормоча про себя. Луня не выдержал, подошел:

- Дяденька, ты б поел, а? На пустой желудок и мысли тягостней! Давай, дяденька, я вон кусок припас...

- Я понял! - неожиданно сказал волхв, выпрямился и обвел всех горящими глазами: - Я все понял! Ары захватывают рабов для строительства своих градов, берут только мужчин - чтобы не возится с остальными! Наверняка они заключили союз с хурами - чужими руками жар загребать сподручнее, это точно! О, Влес-предок, почему ж так-то все обернулось? Не иначе, Любо это Троерукий все содеял! Он - и те, кто Сва-астику поклоняются! Вот так-то. Корень зла, корень надо искать, но где?! Что же это, мы в Зул-кадаше зазря пластались, зазря людей положили... Хозяин зулский, выходит, не одним зулам хозяин - и ары ему теперь подвластны?

Волхв замолчал, а потом сказал уже другим голосом:

- Ладно, давайте ночевать, утром думать будем, на свежую голову, как дальше идти - прямо-то дорога закрыта, да и на север не свернуть - вся степь, небось, друг за другом охотится! Ох, лышко-лышенько...

Ночь прошла тревожно. Из-за скалистой гряды, у подножья которой ночевали путники, то и дело доносились далекие отзвуки барабанов - кто-то оповещал кого-то о чем-то, но кто, кого, и о чем? После полуночи на востоке, где-то там, где остался несчастный Гроум, неожиданно встало мертвенно-бледное зарево, потухло, а затем долго блистали в небе какие-то вспышки, словно кто-то кидал гигантские раскаленные угли об древесные стволы...

Утром все встали не выспавшимися, но Шык тем не менее усадил своих спутников в кружок и начал обстоятельное толковище - как им прорваться на Ход?

Соображали и так, и эдак, рассматривали Чертеж, мерили расстояние, прикидывали - и ничего не получалось! Как не крути, а все одно надо было выходить в степи, и брести по ним пешими, а это значит, что любой конный разъезд хуров или аров в миг захомутает путников, а там поди, докажи, что ты не выхухоль!

- Эх, коней бы нам! - вздохнул Зугур, пнув мешок с упряжью, что таскал с собой от самого Зул-кадаша: - Мы бы степи проскочили в три дня, и мимо гор цогских - на север, по Ходу! Да только где сейчас коней взять... Война, каждое копыто на счету!

То, что в степи полыхала война, не для кого уже не было секретом. Ары, видимо, решили под корень извести вагасов и ахеев, а может, и другие народы, и тогда война нынешняя явно становилась самой ужасной из всех людских войн, ибо вела к уничтожению целых народов.

- Дяденька, а как же у нас-то? - жалобно спросил Луня, встревоженный и испуганный. Шык покачал головой, по своему обыкновению - не знаю, мол.

Волхв расстелил на камнях Чертеж, ткнул пальцем в наколотую на коже синюю линию:

- Вот река Ва, что мимо цогских гор из наших земель течет и в море впадает где-то неподалеку. Сколько до устья - не знаю, а только вот тут, возле цогских предгорий, рядом с рекой одно из колен Хода проходит... Вот туда бы нам попасть.

Фарн, для которого то Зугур, то Шык время от времени переводили то, о чем шел разговор, вдруг радостно хлопнул в ладоши и быстро заговорил по-арски, руками подкрепляя свои слова. Шык удивленно поднял брови, Зугур махнул рукой, но Фарн не отступал - он объяснял, доказывал, и его сильные, волосатые руки летали в воздухе, рисуя какие-то диковенные линии, плавные, округлые, летящие...

- Чего он? - спросил Луня у Зугура, но вагас только махнул рукой:

- Блажит. Говорит, что на челне по морю можно плыть, что он может. А потом по этой вашей большой реке на челне можно подняться вверх, до пересечения реки с Ходом. Говорит, так быстрее и безопаснее. Да только где мы челн-то этот возьмем, этроская его дубья голова?

Луня задумался. Челн - это интересно, и в общем-то просто. Нашел дерево потолще, взялся за топор поухватистей, раз-два, и через пять дней вот тебе и челн! Сушить его, конечно, по умному, надо ещё луну с лишком, смолить, заговоры накладывать, дымами окуривать, но в случае чего можно и сразу плыть, ничего, не потонет. Вот только что ж это за дерево должно быть, чтобы из него получился такой челн, что четырех здоровых мужиков на морской волне выдержит и не опрокинется?

- А может, плот построить? - робко предложил Луня, и оживленно тараторящие меж собой по-арски Шык, Зугур и Фарн разом смолкли и уставились на него.

- Построить, говоришь? - с сомнением спросил Шык, повернулся к Фарну, спросил у этроса что-то, потом улыбнулся: - А нехай, будем строить! Только не плот, а лодью, челн, да не простой, а такой, на котором корья плавают, корья-бла, по-ихнему.

- А долбить-то чем? - удивился Луня: - У нас и долбаков-то нету!

- Обойдемся! Я кое-что умею, а уж Фарн много больше меня про мореходные дела знает! - заверил Луню вдруг загоревшийся идеей постройки челна Шык, и только один Зугур хмуро пробормотал, что лучше бы все же коней попробовать захватить, на конях - оно надежнее...

Глава Третья.

Родомысль.

Почти три семидицы четверо усталых путников строили челн-лодью на берегу укромной, закрытой от ветров и стороннего взгляда бухточки. Фарн и Зугур первым делом свалили четыре могучих кедра, что росли среди своих сородичей на вершине округлой горы. Валили крайних, чтобы вытягивать к морю было удобнее. Луня с Шыком быстро пообрубали ветки, макушки, и вскоре, впрягшись в переделанные из конской сбруи лямки, люди по одному вытягали бревна на край обрыва, нависавшего над синевой бухты.

Стволы с шумом и плеском попадали в прозрачную воду, следом за ними сиганул с обрыва Фарн - этрос не боялся ни высоты, ни воды, да к тому же надо было кому-то связать стволы вместе и приготовить их к вытягиванию на берег.

Когда кедровые бревна уже подсохли на шуршучей гальке, началось самое трудное - надо было щепить и обтесывать доски. Три дня, не разгибаясь, трудились люди, вбивая каменные клинья, осторожно отслаивая от бревнин ровные, длинные пласты древесной плоти в три-четыре пальца толщиной.

Потом Фарн и Шык долго тесали и гнули меж валунов нагретый над дымным костром остов-брус, а Зугур и Луня ножами ошкуривали доски, убирая все заусенцы и ровняя края. Когда все было готово, к гнутому брусу насадили по одной доске, деревянными гвоздями из твердого, как камень, самшита прибили концы, вставили распорки. Поверх первых досок легли вторые, затем следующие, и так - до последнего, восьмого ряда. Все, основное дело было сделано - щелястый челн был готов.

- Теперь дело за малым... - устало проговорил как-то вечером волхв, вытирая пот со лба: - Смолы-живицы добыть достаточно, просмолить его и снутра, и снаружи. И весла выстругать - рулевку-правило и пару гребковых.

Но тут Фарн, который помогал Шыку во всем, неожиданно заявил, что знает другой способ плыть по морю - без весел. Следующим днем этрос долго бродил по верховому лесу, пока не срубил молодой кипарис с прямым и длинным стволом. Укрепив оголенный от веток ствол кипариса посреди челна, Фарн привязал его для остойчивости веревками, а потом приладил наверху, поперек ствола, сосновый дрын в два человеческих роста длиной.

- Это зачем все? - поинтересовался через Шыка Луня, но этрос только улыбнулся, потрепал рода по светлым волосам и ушел в лес.

- Правильно он делает, ветрило мастерит! - пояснил Зугуру и Луне Шык: - А нам, други, надо за живицей и мхом идти, челн конопатить да смолить.

Два дня, без малого, собирали кедровую живицу. Все облепленные смолой, собирали её, прозрачную и духовитую, на козьи шкуры, тащили вниз, грели на плоских камнях, разводя снизу огонь, и обмазывали проконопаченные мховыми жгутами борта. Фарн все это время плел из полос коры что-то вроде большой циновки. Луне было очень любопытно - что ж за ветрило такое ладит этрос, но пока он ничего не понимал.

Тяжек труд тех, кто корабь (так переиначил на свой лад корьское слово Луня) строит! Семь потов сошло с отрядников, они пропахли смолой и дымом, на руках у всех кровавили мозоли - ещё бы, инструмента никакого, боевая секира Фарна, ножи да мечи, а надо бы долбаков штуки четыре, тесал столько же, да топоров добрых, древорубных - вот тогда бы дело быстрее сладили. Ну, да с Родовой помощью, и так осилили...

Все время, пока строился корабь, Луня ещё и охотничал - не по его рукам было многое из того, что делали Фарн и Зугур, мощи не хватало. Да и при такой могутной работе жрать людям надо от пуза. Благо, верховые приморские леса изобиловали непуганой дичью, которая даже от звуков Фарновой секиры не разбегалась. А однажды Луне подвезло выследит стадо диких длиннорогих коз, загнать его в каменный мешок меж скал, и теперь, соорудив загородь, люди каждый день были со свежатиной. Да и шкуры коз пригодились - на них таскали живицу и кучи мха, из них шили одежу - на севере, в родских лесах сейчас лютовала зима, снега по уши под каждой елкой, и если тут, на берегу теплого моря, путники ещё выдерживали ночные холодные ветра в своих вытертых плащах и дырявых портах, то севернее им придется туго - это все понимали.

Два дня безделили из-за сильных дождей. Закатный ветер нагнал тяжелых, темно-серых туч, и лило из них, как из банных ушат. Отрядники устроили в лесу какой-никакой стан, сложили шалаш, и отсиживались - уж больно студеным и сильным был двухдневный ливень.

На третий день, когда наконец распогодилось, Луня, Зугур и Фарн отправились на охоту - козы, что сидели в загоне, пригодятся еще, а сейчас, когда вокруг всё мокро и на раскисшей земле хорошо видны все звериные следы, можно быстро и без особых усилий добыть оленя или косулю, или кабанчика.

Охотники минули верховой лес, и начали спускаться со скалистых приморских горушек на поросшую лесом плосковину. Правда, плосковиной её можно было считать лишь в здешних скалистых и гористых краях, а в польевых северных землях эти бесконечные холмы, заросшие лесом, точно окрестили бы какими-нибудь увалами, буграми или даже нагорьем...

Луня, как самый лесной и следопытный из их охотничьей троицы, шел впереди Зугура и Фарна, внимательно приглядываясь к мокрой земле, травинкам, веткам кустов и стволам деревьев. Вскоре после того, как охотники спустились с горы и вошли в лес, Луня нашел следы кабаньего семейства - секача, нескольких свиней и с десяток "этоголетошних" подсвинков.

Подождав своих спутников, Луня показал им следы, и охотники бросились в погоню. Настигли кабанов на небольшой полянке, где те собирали опавшие ещё осенью с громадного кашатана плоды.

- Зугур! Заходи по кустам справа! - шепотом приказал Луня, Фарну показал жестом - тут сиди, и тихо! Луню на охоте слушались - Зева явно благоволила к молодому роду. Сам Луня, после того, как разогнал охотников по местам, двинулся в обход полянки слева, готовя лук и прикидывая, кого из подсвинков валить первым.

Но вдруг беззаботно похрюкивающие кабаны вскинули пятакастые морды, секач тревожно зашевелил ушами, утробно грюкнул, и вот уже косматые звери начали набирать скорость, убегая с поляны. "Не иначе Зугур, лабибуда степная, шумнул в кустах и спугнул!", - с отчаянием подумал Луня, выскочил из своего укрывища за стволом дерева и выпустил две стрелы вслед удирающим кабанам, надеясь хотя бы подранить кого-нибудь, а потом разыскать по кровавому следу и добить. Не попал, конечно...

Луня, громко треща кустами, - а от кого теперь таиться?, вышел на поляну, и уже собрался кликнуть Фарна и Зугура, и идти подбирать улетевшие в высокую, не смотря на зимнее время, траву стрелы, как вдруг за его спиной послышались голоса, звуки шагов, и миг спустя на поляну шагнули те, кто в действительности спугнул кабанов.

Луня обернулся да так и замер возле толстенного ствола векового каштана - хуры! Пятеро, все при оружии, в шеломах и со щитами! Влип Луня, попал, как куря в ощип!

А хуры, нечистое семя, заприметив молодого парня с луком, прикрылись на всякий случай своими плетеными из лозы и обтянутыми толстой черной кожей щитами, выставили копья и двинулись на Луню. "Вот и смертушка пришла!", - с какой-то тоскливой обреченностью подумал ученик волхва, но тут из кустов, с рычанием вертя секиру над головой, выскочил Фарн, а из-за ствола каштана появился Зугур с мечом наголо.

Хуры остановились, загорготали что-то по своему.

- Утекем, может? - предложил побратимам Луня - уж слишком неравными были силы. Два меча, два лука и секира против пяти копий, мечей и щитов. Не выстоять, не одолеть.

- Нет! - Зугур, жутко ощеревшись, воткнул свой меч в землю и потянул из-за плеча лук: - Это же АРСКИЕ хуры! Мы убежим, а они подмогу приведут. Рано или поздно найдут нас, там, на берегу, а челн-то наш не готов еще! Биться будем, на смерть биться - из них ни один уйти не должен!

То, что хуры арские, Луня и сам видел. Бронзовые пластины броней, шеломы, копья - все арской работы. Наверняка эти пятеро воинов принимали участие в нападении на то ахейское селение, может быть, кто-то из них насильничал ахейку. "С такими разговор короткий - привязать за ноги к двум коням и пустить лошадей вскач по луговине, чтоб знали, твари, каково девок бесчестить!", - подумал Луня.

- Сперва стрелами их бить будем! - прошипел Зугур: - Луня, цель в рожи или по ногам бей! Как до мечей дойдет, от дерева далеко не отходи, спину стволом прикрывай! Ну, бей!!!

Луня и Зугур вскинули луки, дружно запели тетивы, и заточенные до игольной остроты стрелы полетели в хуров. Луня выпустил уже с десяток, когда понял, что все это - без толку. Хуры, пригнувшись и ловко прикрываясь щитами, ловили на них всё, что выстреливали из луков вагас и молодой род. К тому же за это время вороги умудрились подойти совсем близко, на десять шагов, и неожиданно с дикими криками бросились вперед, выставив копья.

- За меч! - рявкнул Зугур, отбрасывая лук. Луня выхватил из ножен свой клинок и цогский кинжал, Фарн со свистом крутанул секиру, прыгнул навстречу копейным жалам, отбил нацеленную в грудь бронзу, отскочил назад. Хуры, по прежнему прикрываясь щитами, ударили с трех сторон, и побратимам пришлось туго.

Зугур вертелся волчком, отбивая удары копий, попытался срубить наконечник, но хур вовремя отдернул копье, а потом сам ударил, едва не проткнув вагаса насквозь, и только звериная ловкость уберегла Зугура от гибели.

Луню двое нападавших прижали к дереву, и ученик волхва еле-еле успевал отводить копейные навершия в сторону. Зато Фарн, против которого по счастливому случаю оказался всего один противник, лихо уклонился от копья, а потом со всей своей немалой силы ударил тяжелой секирой прямо в центр черного щита, которым прикрылся хур.

Лопнула кожа, затрещали разрубленные лозовые прутья. Хур закричал лезвие секиры рассекло не только щит, но и держащую его руку. Фарн не стал медлить, резко, двумя руками, надавил на рукоять, чуть повел вверх и торчащее меж лезвий секиры четырехгранное острие на пять пальцев вошло хуру под подбородок. Воин обмяк, на губах его запузырилась кровь, и он рухнул навзничь, под ноги ратящихся.

- Фарн - Луня!! - проорал этросу Зугур, отступая под ударами двух своих противников. Лунины дела и впрямь были плохи. Один из хуров почти прижал его щитом к дереву, а другой, зайдя сбоку, уже вскинул руку с копьем вверх, целя в грудь. Луня бестолково рубил мечом и кинжалом трещащий щит, но дотянуться до щитоносца не мог. Еще миг - и все, конец, но тут Фарн, подоспевший сбоку, одним ударом отсек хуру руку, Луня успел увернуться от летевшего в него копья, прыгнул на бросившего его второго хура, тот выхватил меч, но тут преимущество было уже не на его стороне - в "голой" мечевой рубке Луня, не смотря на возраст, мог бы поспорить со многими взрослыми мужами.

Фарн одним ударом добил раненого им воина, и вертя секирой, бросился на помощь Зугуру - вагас уже был ранен в ногу, и сдерживал натиск двоих своих противников с великим трудом. Как там все обернулось - Луня не видел. Все его внимание было приковано к оказавшемуся против него хуру с мечом. Луня бился двумя клинками, но у хура был щит, что примерно уравнивало шансы.

Хур атаковал первым, но эта атака сразу показала Луне, что его противник мало что смыслит в искусстве мечевого боя. Меч - не булава, им бестолково махать, целя снести голову, не след - весь правый бок открывается. Луня подловил кинжалом клинок хура, со скрежетом отвел его в сторону, ткнул Красным мечом возле самой кромки щита, и с омерзением почувствовал трепет раздираемой лезвием меча плоти. Хур вскрикнул, заваливаясь на бок.

И разом наступила тишина. Луня, весь ещё в горячке битвы, затравленно озирался, выставив окровавленный меч, словно ожидал нападения, но нападать было некому - все пятеро хуров, в лужах собственной крови, валялись на мокрой траве, а чуть в стороне возвышались Фарн и Зугур. Осилили!

Рана Зугура оказалась неопасной. Бронзовый наконечник хурского, а вернее, арского копья лишь пропорол кожу, не задев ни сухожилий, ни крупных кровоносящих жил. Фарн и Луня вообще вышли из тяжкой сечи невредимыми. Перевязав вагасу ногу, побратимы уселись на черные щиты поверженых врагов трава вокруг так и не просохла, и немного передохнули.

- Ну, братья, а теперь за дело! - скомандовал наконец Зугур. А дело предстояло нелегкое, не по тяжести, а по хитроумности - надо было замести следы побоища, чтобы соплеменники погибших, начни они искать своих, ничего бы не заподозрили. Но вот как это сделать? Вся поляна истоптана, кругом кровь, трава примята, а местами и взрыта ногами бившихся тут...

Долго думали отрядники, и наконец Луне пришла в голову простая и замечательная мысль: изобразить все так, будто хуры поубивали друг друга! И пусть потом те, кто найдет их, гадают - что случилось на роковой полянке, да как все было, что за чары помутили разум убиенных...

Справились с делом быстро - вложили в раны хуров их же копья, окровавили мечи, потом осторожно замели свои следы, и покинули кровавую полянку. Лишь древний каштан остался на ней немым свидетелем боя, но он вряд ли мог кому-то что-то поведать.

Шык, узнав о ратовище с хурами, встревожился не на шутку. Выговорив всем за неосторожность и неумную лихость, волхв, не дав побратимам толком передохнуть, велел браться за работу - надо было спешить. Если хуры повадились шляться по окрестным лесам, то нападения можно было ждать в любой момент...

* * *

Наконец корабь был готов. Блестящие от смолы бока его походили на бока диковенной ляги, грязно-серые, с разводами и торчащими из швов меж досок космами мха. Фарн взгромоздил на попереченку свое ветрило, увязал его так, чтобы можно было, потянув за веревку, двигать сплетенную из коры циновку так и сяк. Шык собственноручно вытесал правило-рулевку, и два широколапых весла, а потом, отыскав меж скал невесть как оказавшийся здесь дубок, кривой и корявый, вырезал из толстого сука личину Великого Рода и торжественно, под слова наговора, приладил бога на нос суденышка.

- Нарекаю лодью сию Родомыслью, чтобы летала она по волнам, как мысль Великого Рода по всей земле летает! - торжественно проговорил, нет, даже не проговорил, а пропел волхв, подняв к небу руки.

Фарн освятил корабь по своему. Растерев красную глину, звериный жир и смолу, он изготовил бурую краску и намалевал ею на бортах возле носа два гневливых зрака - отпугивать от лодьи морскую нечисть.

Накоптив козьего мяса, собрав все, что могло пригодится в долгой дороге по морю, запасясь водой, живицей и деревянными обрубками - чинить борта, если вдруг прохудятся, ранним погожим утром путники поднавалились и столкнули неказистый корабь на воду.

Волна ударила в борт, лодья накренилась, пошла боком, но не перевернулась, как втайне, не очень то веривший во всю эту затею с плаванием, думал Зугур, а довольно уверенно закачалась на прибрежной ряби.

- Ну, Чуры-пращуры, благословите на вход и на выход! - сказал Шык, и первым полез через борт.

Отплыли. Легкий ветерок ударил в кривоватое ветрило, и потащил Родомысль вперед. Шык взялся править, Фарн сидел под ветрилом, дергая за привязанные к нему веревки - чтобы ветер толкал корабь, как надо. Для Луни и Зугура дело тоже нашлось - они должны были сидеть, привалившись к правому борту, чтобы корабь шел ровно, иначе его все время заворачивало от берега, в открытое море. Видать, неопытные челноделы чего-то не так устроили, не так сложили. Но это ладно, с опытом придет. А пока плывет лодья, не течет почти, и хвала богам!

* * *

Вскоре мимо просмоленных бортов проплыли те самые скалы, за которыми было сожженное селение ахеев. Никому не захотелось приставать здесь к берегу. Лихи, скорее всего, уже покинули ужасное место, но груды обглоданных ими человеческих костей и обгорелые остовы хижин ещё долго буду отпугивать случайных путников от этих мест.

Луня про себя удивился - тогда, с Зугуром, они полдня бежали, чтобы пройти расстояние, которое Родомысль одолела за время, покуда солнце на небе на три пальца сдвинулось! Эдак быстрее, чем на арпаке, получается! Луня перегнулся через дремлющего Зугура и спросил у Шыка:

- Дяденька, а сколь нам плыть до реки-то нашей?

- Не знаю. - ответил волхв, помолчал, и добавил: - Много думал я про то, как расстояния на арском Чертеже мерить, и всякий раз у меня по разному выходит. Конный путь - он ведь разный всегда, можно шагом ехать, а можно нестись так, как мы по Зул-кадашу, не к лиху будь он помянут. Вот и гадаю то ли пять дён нам плыть, а то ли все десять.

Шык вел корабь, стараясь всегда видеть справа побережье - в открытое море заплывать было не то чтобы боязно - вроде и волна не высока, и небо чистое, но волхв больше всего боялся потерять направление.

К вечеру хотели сделать остановку, пристав к берегу, но среди скал остроглазый Зугур в сумерках различил дымы костров, и путники решили не рисковать. Так и плыли всю ночь, вдоль темного берега, а наутро, когда Зугур сменил утомившегося за ночь Шыка и взялся за правило, Луня увидал на берегу диковенные каменные столбы. Словно бы взял великан три плоских камешка, каждый со скалу величиной, два стоймя поставил, а третий сверху положил!

- Что это, Зугур? - полюбопытствовал Луня, указывая на розовые в рассветных лучах камни.

- Не знаю... - пожал плечами вагас: - Тут, вдоль моря, много таких бывает. Пелаги говорят - в их землях ещё больше. Будто бы были какие-то повелители морей в древние времена, они и ставили эти знаки, вроде порубежных отметин. Пелаги эти камни называют дольменами, каменными столами...

Луня ещё раз посмотрел на медленно проплывающий мимо один из дольменов, и вдруг почувствовал недобрую, мутную силу, что исходила от камней. Давно, очень давно не чуял Луня чародейства, став после Змиуловых чар словно бы слепым, весь долгий бег через Зул-кадаш, все время, пока шли они через горы, а потом по берегу, Луня воспринимал мир так, как и любой человек, и лишь теперь, вновь, зашевелились в нем прежние способности, способности, за которые Шык и выбрал его среди многих и многих родских отроков себе в ученики. Наконец-то, хвала богам, чарное чуево вернулось к Луне, и он почувствовал себя так, как, наверное, чувствовал бы себя глухой, вдруг вновь услыхавший все звуки мира...

Морская дорога утомляла хуже пешей. Монотонное качание судна вызывало тошноту. Зугур сидел совсем белый и крепился, что есть мочи, чтобы не опоганить море. Шыку и Луне тоже было не сладко, и лишь один Фарн чувствовал себя в своих санях - он все время улыбался, сверкая глазами, изредка принимался петь что-то на своем протяжном, словно крики чаек, языке, часто вставал, грозя перевернуть корабь, осматривал море, и ветер развевал его рыжеватую бороду.

А когда в недалеких волнах вдруг появились спины диковенных острорылых рыбин, каждая - с подсвинка величиной, этрос и вовсе завопил от радости и мало что не бросился к острорылым целоваться. Он долго говорил с рыбами по своему, а те, словно понимая, крутились вокруг лодьи, стрекотали, высовывая из воды веселые, зубастые морды.

Луня спросил у Шыка - что за диво, человек с рыбами разговаривает, а волхв серьезно ответил:

- То не рыбы, Лунька. Слышал я от ахеев, и от Веда до этого, что это звери морские, обликом на рыб похожие. Ахеи говорят, что в них вселяются души потонувших в море, а этросы верят, что каждый из них был вот таким зверем, и после смерти снова им станет...

- Чудно! - покрутил головой Зугур, прислушивавшийся к разговору родов: - Выходит, Фарн сейчас и с предками своими, и с потомками сразу говорит! Чудно!

Море, такое спокойное и ласковое, уже начинало нравиться Луне простором, неторопливой простотой и в то же время неизмеримой глубиной, глубиной и вод, и чувств, которые оно вызывало у человека. Изредка, перегнувшись через борт, Луня различал в пронизанных солнечными лучами глубинах под лодьей смутные, бестелесные тени морской нежити, но за все время плавания никто из них не посягнул на освященную по обряду двух народов Родомысль.

А вот само море показало свой нрав, и это едва не стоил новоявленным мореходам жизни.

* * *

Буря налетела неожиданно - никто из путников и не заметил, как маленькое, вытянутое облачка на востоке вдруг во мгновение ока выросло в огромную, черно-синюю тучу, похожую на крылья огромного орла, и туча эта затмила все небо, зловеще клубясь по краям, а в самой глубине её мерцали молнии, предвещая грозу.

Резко ударил ветер, так, что Фарн чуть не выпустил из рук веревку, ветрило хлопнуло о мачту, надулось, треща и сыпя шелухой коры, корабь накренился, едва не черпнув бортом воды.

- К берегу! К берегу давай! - закричал Шык сидевшему на правиле Зугуру, а сам начал помогать Фарну снимать ветрило и складывать его на дне суденышка. Луня бестолково заметался, старясь помочь то одному, то второму, но Шык, сверкнув глазами, наградил ученика увесистой затрещиной и проорал, перекрикивая шум воды и ветра:

- Весло хватай! Греби к берегу! Скорее!

Луня вытянул из кучи барахла на дне лодьи весло, встал на одно колено у борта и принялся изо всех сил грести, оглядываясь поминутно на стремительно приближающийся шквал, несущий с собой дождь и огромные волны, украшенные поверху шапками белой, пузырчатой пены.

Шквал накрыл Родомысль, когда до берега оставался один полет стрелы. Волны подхватили утлое суденышко, и борта стразу же застонали, как живые. Всех мгновенно промочило - огромные, пенистые валы захлестывали лодью, и было похоже, что на этом плаванию приходит конец, но тут Шык, который, едва шквал настиг путников, бросил возиться с неудобным ветрилом и скрючился на носу, творя чары, а потом вдруг выпрямился, уперся ногами в дно Родомысли, вытянул руки к берегу и словно потащил его на себя, а вернее - себя на него.

Вокруг носа лодьи вспенились буруны, все ощутили сильный толчок, потом другой, и вот уже корабь днищем заскреб по прибрежным камням.

Глава Четвертая.

Призраки дольменов.

- Ай да волхв! - радостно воскликнул изумленный и испуганный Зугур, вслед за Луней и Фарном спрыгивая в взбаламученную прибрежную воду. Шык, обессиленный после могучего чародейства, сидел на носу и тяжело дышал сейчас волхв был слабее ребенка.

Путники втроем, поднатужившись, выволокли свое судно на берег, оттащили его, насколько смогли, от бешено бросающейся на камни воды, быстро разгрузили, и тут хлестанул ливень такой силы, что Луне погрезилось, будто это море перевернулось и рухнуло всеми своими водами обратно, в каменную чашу ложа, а заодно - и им на головы.

Спасаться от потоков воды было бессмысленно, но сидеть под холодными струями тоже малорадостно, и все начали искать укрывище. Берег здесь был таким же скалистым, как и везде, а в трех сотнях шагов возвышался меж скал ещё один громадный дольмен, угрюмый и отчего-то пугающий своим видом. Угрюмый-то угрюмый, а все же под каменной плитой было более-менее сухо, и путники перебрались туда и перетащили свои пожитки.

Луня сидел, привалившись спиной к холодному, мокрому камню, а в душе его крепла уверенность, что место это поганое, и чем скорее они уйдут из-под дольмена, тем лучше. Луня не мог объяснить, почему ему так думается, просто блазнилась всякая нечисть, да сердце давило все сильнее и сильнее. Однако более опытный и ученый в ТАКИХ делах Шык сидел спокойной, полузакрыв глаза, отдыхая после своего последнего чародейства, и Луня постепенно начал успокаиваться.

Путники просидели под дольменом почти весь день, пожевали вяленой козлятины, кое-как обсушились, Зугур даже попытался развести костер, но не нашел ни одной мало-мальски сухой щепочки, хотя заглядывал под камни и корни кустов, росших вокруг. Нет, вода успела вымочить все, и вымочить основательно...

Дождь и не думал прекращаться, а между тем вечерело, а вместе с темнотой пришел и пронизывающий холод. Луня бормотал заговоры против Лихи Раден - он был весь мокрый, особенно ноги и спина, и если сейчас прицепятся Радены - все, считай, не жилец. Неожиданно сквозь шелест дождя послышался голос. Он шел отовсюду, со всех сторон, и произносил странные, непонятные и жуткие слова, словно бы читая заклятие.

- Э, что это?! - вскочил было Зугур, вытягивая из ножен меч, но Шык, тоже вставший на ноги, молча усадил вагаса обратно и показал пальцем на губы - тихо, молчи! Волхв внимательно вслушивался в слова, которые, казалось, просизносил сам дождь, вслушивался и кивал, понимая и запоминая.

Ударила молния, гром загрохотал с такой мощью, что у Луни заложило уши, а когда все стихло, он вдруг понял, что призрачный голос исчез, умолк, сгинул. И тут заговорил волхв:

- Худо дело. Нежить этих камней, духи похороненных здесь людей, древних воителей и жрецов, запертые в дольменах, требуют жертву за то, что мы дерзнули нарушить их покой!

- К-какую ещё жертву? - дрожа от холода и страха, спросил Луня.

- Они хотят душу одного из нас... - угрюмо ответил Шык: - Но самое ужасное не это - я бы смог усмирить, усыпить, развеять на четыре ветра десяток древних духов, к тому же уже заклятых этими вот камнями. Все гораздо хуже... Эти поганцы грозят поведать о нас тому, кто недавно взывал ко всей нежити земной, разыскивая четверых путников. Двух родов, вагаса и этроса!

- Нас, то есть? - удивился Зугур: - И кто ж это такой, разорви орлы его печень?

- А ты не догадываешься? - Шык покачал головой: - Это тот, за кем мы и собрались охотится! Мы - за ним, а он - за нами! Вот так, други! Он ищет нас, а когда найдет... Боюсь, мощь его за прошедшее время возросла, или он действительно бог - возвать ко всем духам земли даже Веду не под силу, а арский маг могучее, чем я, в чарных делах...

- Надо уходить. - твердо сказал Зугур: - Брать ноги в руки - и вперед. Тут больше нельзя оставаться - того и гляди, этот камень рухнет на голову. Или ты решил откупиться, волхв?

Шык резко шагнул к вагасу, схватил его за плечо, повернул и рявкнул в самое ухо:

- Ты верно ополоумел, Зугур из Зеленого коша? Я не плачу душами друзей за право жить самому! Запомни это!

И добавил уже более спокойно:

- А уходить действительно пора, и чем скорее...

Договорить он не успел - ледяное шипение раздалось со всех сторон, в лица людей пахнуло склепным холодом, и серые, прозрачные тени поплыли вокруг дольмена, прошиваемые насквозь струями дождя.

- Сгиньте, отродья! - закричал, неожиданно для самого себя, Луня, вскинул руки и напрягся, стараясь отогнать пугающих призраков. Неожиданно он почувствовал, как с кончиков его пальцев начинает течь, струится, бить что-то теплое, горячее, обжигающее, невыносимо жаркое...

- Тряхни! - услышал сквозь звон в ушах Луня голос Шыка: - Руками тряхни, чучело! Сожжешь сам себя!

Луня, уже крича от боли, тряхнул кистями рук - и тут же с пальцев его сорвались и ударили в пляшущие серые тени, в мокрые камни и просто в дождь странные огненные шарики, похожие на шаровые молоньи, что Пер пускает в неугодных ему людей.

- Слава Влесу, у тебя получилось! - обрадовано вскричал Шык, вытаскивая Луню из-под дольмена под дождь, к остальным: - Но где ты научился, Лунька? Я что, во сне говорил тебе это заклятие?

- К-какое з-заклятие?! - дрожа теперь уже от пережитого, промямлил Луня: - Я п-просто х-хотел... чтобы эт-ти, с-серые... сгинули...

Шык недоуменно посмотрел на ученика, потом недоумение сменилось удивлением - и даже страхом, как показалось Луне.

- Пошли отсюда! - сказал наконец волхв и повел спутников сквозь лабиринт скал прочь от моря и мокрых, зловещих дольменов, окруженных призрачными хороводами навеки прикованных к камням серых теней...

* * *

Дождь шел всю ночь, и весь следующий день. Лишь к вечеру небо прояснилось, зато с севера подул по зимнему холодный ветер, и на камнях образовалась ледяная корочка.

- Видать, и тут зима бывает! - прошипел Зугур, кутаясь в мокрые, остро воняющие козлятиной шкуры, когда путники решили выбраться из сооруженного вчера на скорую руку кривоватого шалаша у подножия одной из скал и вернуться к лодье.

Не одному Зугуру приходилось туго - все сильно промокли и замерзли. Фарн шмыгал носом и кашлял, Шык еле волочил ноги, а Луня чувствовал, что Тряса все таки прицепилась к нему.

Оскальзываясь на обледеневших камнях, спотыкаясь, кашляя и сморкаясь на ходу, путники выбрались на морской берег. В темнеющем небе на востоке уже зажглись первые звездочки, серые волны с шумом накатывались на камни, уныло свистел в прибрежной заледеневшей траве северный студеный ветер. "Вот тебе и Южной море!", - с тоской подумал Луня, вместе с остальными подходя к стоящей меж камней Родомысли.

Лодья была совершенно невредима, но когда люди подошли вплотную, то каждый невольно и изумленно вскрикнул! Просмоленные борта не пропускали воду, и Родомысль стояла, до самого краешка залитая дождевой водой, словно громадная деревянная чаша, чаша, из которой лишь лихам пить впору.

Луня заглянул в прозрачную, отстоявшуюся воду, увидел свое отражение. Вот он, значит, теперь какой - чумазый, с пробивающимся над верхней губой пушком, лохматый, волосья мало что не до плеч, на щеке царапина, а глаза... Глаза на птичьи похожи, живет в них усталость - это в его-то невеликие лета!

Луня отошел от лодьи, сел на камень, стал смотреть на звезды. После вдруг получившегося у него вчера огневого чародейства Луня неожиданно понял - все, веселуха в его жизни кончилась, видать, и учеба его у Шыка к концу близиться. Начинается самостоятельная жизнь, и жизнь эта обещает быть горькой!

Зугур с Фарном тем временем, поудивлявшись дождевому чуду, решили пополнить запасы пресной воды, благо, ходить за ней никуда не надо. Шык бродил окрест, смотрел на море, на дальние западные скалы, что быстро темнели в надвигающемся мраке, что-то бормотал, но к Луне не подходил понимал, что ученику сейчас надо в самом себе разобраться, душу взбаламученную успокоить.

Уже совсем стемнело, когда осушенный корабь был готов к дальнейшему плаванию. Правда, разбухшее от воды дерево сильно отяжелело, и четверым путникам пришлось вырубить слеги, чтобы сдвинуть Родомысль с места, но это так - мелкая заминка, и вот уже качается лодья на волнах, заброшены в неё дорожные мешки и оружие, Фарн натягивает мокрое ветрило и ...

- Стойте! - Луня, вскочив на ноги, указал на темнеющий берег: Глядите!

Все обернулись.

- Мать-Кобылица, это что ж за... - начал было Зугур, но осекся на полуслове, словно поняв - что, а вернее - КОГО он видит.

На мокрых камнях в сотне шагов от лодьи стояло огромное чудовище, и вид его был ужасен. Гнилая плоть ломтями отваливалась от толстенных костей, огромный череп почти обнажился, безгубая пасть щерилась гребенкой острых зубов, когтистые лапы тянулись к путникам.

- Это тот лих, что мы завалили в самом начале пути вдоль моря! уверенно сказал Шык: - Навом стал! Надо же! Лих - и навом!

- Выходит, он за нами все это время шел? - удивленно спросил Зугур, но волхв покачал головой:

- Не все. Гнил он себе спокойненько, а дух его летал поодаль. Летал себе, летал, пока не услышал призыв нашего главного супротивника. Вот тогда-то, дён десять назад, я мыслю, и встал этот костяк, и поперся по берегу - за нами. День и ночь шагал, падаль. Хорошо хоть, он сегодня пришел - прошлой ночью он передушил бы нас всех тепленькими...

- Скорее уж - мокренькими! - подал голос Луня, все засмеялись, но Зугур сразу закашлялся, и блеснув глазами, рявкнул:

- Чего, ждать будем, пока на нас кинется? Поплыли, Фарн!

Этрос повернул ветрило, ловя ветер, и Родомысль стремительно заскользила по черной воде, удаляясь от берега. Оживший лих поднял лапы, шагнул вперед, и переступая через камни, вошел в морские волны.

- Он что, так за нами и будет... идти? И по дну морскому? - спросил Зугур у волхва. Шык, разглядывавший пучки лечебных трав, извлеченных из котомки, не ответил - он думал, как лечить отрядников, а то мокрые, холодные, на ветру, через пару дней все они слягут. Зугур хмыкнул и полез со своими вопросами к Луне, но тому тоже было не до лиха - ну ожил, ну пришел, ну в воду вошел - эко дело. Морские рыбешки, раки всякие и прочья мелочь живо плоть гнилую по волоконцам растеребят, а остальное само развалиться.

О другом думал Луня - как вызнать про супротивника, его же чары используя. Вот кабы можно было сотворить духа, и его глазами глядеть, как там, в "том", в духовом мире, все устроено, и какие там пути-дороги, куда ведут они, и кто там хозяйничает... Там и до супостата добраться недолго!

Луня полез со своими мыслями к Шыку, но волхв сунул ему сушеные листья бережника и ромашковый цвет - жуй, а не то сляжешь! Луня послушно начал жевать горькое месиво, сглатывая терпкую слюну, потом его укачало, и он уснул, а во сне видел себя духом - летал, где хотел, сквозь деревья и камни проходил, и под землю заглядывал, и за облака, а того, кого искал, так и не нашел...

А утром, проснувшись, Луня понял, что сильно занедужил. Вместе с ним слег Фарн - этроса свалила грудная немощь, а Луню трясло и колотило, словно он голым на мороз вышел. А тут еще, как на грех, устье реки Ва впереди появилось - все одно к одному...

- Пристать надо. - решил Шык: - Костер сложить, отваров разных приготовить, обогреться и просушиться. А уж потом вверх по реке пойдем, там все время грести надо будет, болесным невмочь! Зугур, давай, к берегу!

* * *

На берегу Зугур первым делом запалил огромный кострище - греться и калить камни. От просыхающих шкур и одежды валил пар, Шык кипятил в котелке целебные отвары, поил Луню с Фарном, пил сам, и лишь вагасу, крепкому зоровьем, знахарская помощь не понадобилась.

Тряса покинула Лунино тело, но прежде с молодого рода сошло семь потов, и Луня чувствовал себя совсем ослабшим. А вот с Фарном случилась беда - Груда крепко присосалась к этросу, он кашлял, сплевывая на камни пузырящуюся мокроту, дышал хрипло, со свистом, словно в груди у него был прохудившийся кузнечный мех. Волхв хмурился, творил чары, отгоняя болезнь, но к вечеру Фарну стало ещё хуже, и он впал в забытье.

- Однако, худо дело! - озабоченно сказал Шык, внимательно глядя на лежащего этроса: - Так он и к праотцам может отправится! В баню бы его... Ну да ладно, последнее средство испытаем!

Волхв извлек из своей котомки деревянную бутыль, откупорил вырезанную из сучка пробку - и вокруг распространился резкий, злой дух сивухи-дуроголовки. Шык налил в глиняную кружку мутного зелья, велел Зугур разжать зубы болезного, и резким движением влил содержимое кружки в рот этроса, тут же зажав его ладонью.

- Черное пойло глотай на здоровье, болесть чтоб уняло, в груди чтоб чисто стало! - нараспев сказал Волхв, с трудом удерживая выгнувшееся дугой тело Фарна. Этрос судорожно глотнул, закашлялся, заперхал, пытаясь руками разодрать себе горло, но Зугур с Луней были уже тут как тут - навалились, вцепившись в запястья, удержали Фарна от самовредительства.

Чудодейтвенное пойло подействовало быстро - Фарн открыл глаза, хотел что-то сказать, но смог только сипеть сожженной глоткой.

- Вот и ладно! Вот и хвала богам, особливо Влесу - знахарьскому потворителю! - радостно сказал Шык, глядя на ожившего этроса: - Давайте-ка, други, грузить его в корабь, да отплывать пора - вечереет, не ровен час, выбредет из моря лих тот поганый, пусть его рыбы на куски разорвут!

Отплыли, свернули ветрило - чтобы не мешало плыть по реке. Северный ветер дул теперь прямо в нос Родомысли, и ветрило только тянуло бы корабь назад, к морю.

Зугур с Луней сели грести - и всю ночь скрипели в деревяных рогульках уключин загребистые весла, с каждым взмахом приближая Родомысль к дому.

Местность, что плыла за бортами лодьи, стала быстро меняться - исчезли далеко позади приморские скалистые горы, потянулись степи, унылые, покрытые пожухлой травой. Зугур, раздувая ноздри, нет-нет да и привставал, держась за борт лодьи, вглядывался в сумеречную даль, словно хотел разглядеть там шатры своего племени. Но степь была пустынна, мертва, и ни зверя, ни птицы, ни человека не видели путники на протяжении двух первых дней плавания вверх по Великой реке Ва...

На третий день впервые поднялся Фарн. Этрос был похож на тень себя прежнего - щеки ввалились, тело исхудало, свалялись и потеряли рыжий блеск волосы, но глаза по-прежнему глядели ясно и весело, и этрос, объяснив остальным, что сильно оголодал, вытянул из мешка копченную козью ногу и принялся обгладывать её, кидая кости за борт.

Луня и Зугур, бессменно двигая веслами, уставали за день так, что к ночи валились с мешков, на которых сидели, едва ли не замертво. Тогда Шык кидал в воду большой камень с привязанными к нему разлапистыми корягами, а прочный кожаный ремень, что тремя петлями охватывал все это коряжное цепляло, крепил на носу лодьи, и Родомысль всю ночь стояла посреди реки, обезопасенная от внезапного нападения. Все понимали - хоть степь и пустынна, но мало ли что...

Глава Пятая.

Засада белых цогов.

На пятый день пути на берегах появились первые перелески, а слева, на закатной стороне, зоркий Зугур разглядел вершины цогских гор. Вскоре леса полностью заняли оба берега, подходя к самой воде. Луня никогда прежде не видел таких странных деревьев - огромные стволы, в три, четыре, а то и в пять людских обхватов, с разлапистыми голыми ветвями, с вершинами, взметнувшимися к небу на высоту в три-четыре сотни локтей!

Леса казались пустыми - почему-то в них совсем не было подлеска, а землю меж могучих, выпирающих коренй устилал толстый ковер из лапчатых бурых листьев, что летом, должно быть, шелестели на ветвях древесных исполинов.

Ночью на восточном берегу, где-то в глубине леса Фарн заметил огонь, и это были первые признаки живого человека в здешних местах.

- Мне все время кажется, что за нами вдоль берега крадется кто-то! как-то признался Луня Шыку, и волхв лишь мрачно кивнул:

- Так и есть! Выследили нас, но кто такие - никак не пойму. Может, вагасы, может, цоги - их земли тут граничат. А может - и слуги ворога нашего. Ох, быстрей бы до своих добраться, а там уж и отдохнем, и отоспимся, и порешим, как дальше быть - едва ли нам с тобой в Ар-Зум теперь добраться получиться. А время идет, и не остановишь...

Волхв задумался, и неожиданно теплым голосом закончил:

- Как там Вед-то? Жив ли?

Луня вспомнил старого мага, стоявшего на крыше Звездной Башни в своем синем плаще, одинокого и немощного, и ему стало тоскливо. А потом из самого укромного уголочка памяти выплыло лицо Руны, и её внимательные и чуть насмешливые глаза посмотрели прямо в Лунину душу. Что с ней, жива ли она? Сумел ли Старый Корч защитить свой Дом от врагов, которые, Луня был уверен, обязательно до него добрались - такая смута кругом! А тут ещё то и дело встает перед глазами мертвая изнасилованная ахейка - и сжимаются кулаки от гнева и лютой злобы - эх, и врезал бы от всей душеньки промеж глаз тому, кто затеял все это паскудство!

Цогские горы приблизились, река запетляла, леса по её берегам стали ещё гуще, а за сплошной стеной из переплетеных ветвей высились серые холмы, дальние - в дымке, ближние - поросшие лесом - отчетливо.

Шык, сверяясь с Чертежом, теперь все чаще подводил лодью к восточному берегу и вглядывался в прогалы меж тесно стоящими стволами - искал тропу, что могла бы вывести их к Ходу, но пока ничего похожего волхв не видел.

На седьмой день пути вверх по реке Родомысль уткнулась в наплаву. Связанные меж собой за концы бревна перегораживали здесь реку - ряд, другой, третий, пятый.

- Западня, волхв! - глухо сказал мрачный Зугур, берясь за лук: - Не прорвемся, назад надо сплавляться!

Неожиданно на левом, восточном берегу меж бурых древесных стволов выросли, словно из-под земли, человеческие фигуры - низкорослые, белолицые, с огромными луками, они, казалось, вышли из раскрывшихся дерев.

- Ах вы, падальевы дети! - заскрежетал зубами Зугур, оттолкнулся веслом от перекрывающих путь бревен, бросил деревянную лопастину на дно лодьи и вскинул лук:

- Н-на!

Стрела не долетела до берега полсотни шагов, и этого для засадчиков было достаточно, чтобы понять, что они в безопастности. Тут же едва ли не весь берег покрылся молчаливыми людьми, и было их, как прикинул Луня, полторы сотни, не меньше. Вот они все в той же гробовой тишине подняли свои громадные луки и...

- К тому берегу! Волхв! К тому берегу правь! - заорал Зугур, пытаясь месте с Фарном поднять ветрило, но тут воздух запел, застонал, и колючий, смертоносный дождь обрушился на Родомысль.

Путники попадали за борта, прикрываясь мешками с едой и одеждой, сверху упало так и не поднятое на мачту ветрило. Луня лежал, упираясь головой в ногу Фарна, а возле его уха в деревянный борт со злым звоном втыкались стрелы засадчиков - их луки оказались куда дальнобойнее, чем у Зугура!

Шык, лежа на корме, одной рукой пытался управлять Родомыслью так, чтобы течение снесло лодью к безопасному западному берегу. Безопасному - но не тому, который был нужен путникам, ведь Ход проложен к востоку от Великой реки...

Постепенно стрелы перестали доставать до лодьи. Луня осторожно высунулся из-под мешка со свернутыми шкурами, утыканного пестрооперенными стрелами, словно мишень-чучелка на войском поле, поднял голову над бортом так и есть, не достают стрелы, с плеском ложаться в воду в трех уже десятках шагов от лодьи. Вон, и стрелки смикитили, что к чему, перестали пулять попусту. Не вышло у засадчиков!

Луня, а следом за ним и остальные выбрались из-под мешков и изрешеченного ветрила, и принялись радостно хохотать, показывая молчаливым белолицым людям на том берегу дули, а разошедшийся Зугур не утерпел помахал своим удом - хрен, мол вам!

- Сядьте, хорош тешиться! - сурово прикрикнул на спутников Шык, правя лодьей так, чтобы она шла вдоль безопасного берега реки, но не приближалась к нему: - Может, им того и надо было - чтобы мы вниз пошли!

- Ясное дело, надо! - повернулся к волхву Зугур: - Там они тоже такую же хреновину из бревен сотворилия, верняк, в западне мы, волхв! А только я что предлагаю - сейчас на весла сесть, вдоль этого берега до наплавы догрести, а там лодью берегом вкруг бревен перетащить - и вперед, только нас и видали!

Шык кивнул, но лицо его оставалось мрачным:

- Одно мне в этом не нравится...

- Чего?

- Стрелы цогские...

- Ну и что? - Зугур уже начал веслом разворачивать Родомысль, кивая Луне - бери второе.

- Ну и то... - Шык хмуро глянул на плывущие мимо деревья западного берега: - Берег этот - цогский, порви их Влес на части, как бы западня не была хитрее, чем мы думаем!

Но выхода у путников все равно не было, и Зугур с Луней, поднавалившись на весла, в миг домчали корабь до бревенчатой преграды, пристали к закатному берегу, попробовали разметать заплот - но не так просты были цоги, навбивали они меж бревен в прибрежное дно свай. Тут и за пять дней было не разобраться - какое бревно за какое держится.

- Ну, раз так, тогда давай волоком! - скомандовал Зугур, и Родомысль вновь, как было уже не раз за время плаваний, оказалась на суше. Скользя по мокрым листьям, лодья ходко пошла, завалившись на левый борт, и толкаемая людьми, уже почти объехала посуху преграду, как вдруг полсотни цогов на том берегу, все так же молча, бросились вперед, и побежали через реку по притопленным бревнам, как по болотной гати, стремительно приближаясь и на бегу вскидывая свои огромные луки.

- В лес! - заорал Шык, отшвыривая Луню от лодьи: - Зугур, бросай все, уходим!

Едва успев похватать оружие и несколько мешков с чем попало из лодьи, отрядники бросились прочь от реки, а им вслед уже летели несущие смерть стрелы, и лишь по счастливой случайности никого не задело...

Бежали долго. Диковенный лес не мешал путникам, не цеплял ветвями, не совал под ноги кусты и вьючие травы, да и не было тут никаких кустов, веток и трав - только огромные стволы, возносящиеся в самое поднебесье, и толстый, почти по колено, ковер из крупных, шуршучих листьев под ногами.

Цоги явно не спешили - отрядникам удалось довольно далеко оторваться от преследователей, и они присели у упавшего ствола древесного исполина отдышаться.

- Куда теперь-то, Шык? - Зугур, тяжело дыша, озирался по сторонам: Опять, как в Зул-кадаше, дни на пролет бежать будем?

- Я думаю, цоги нарочно нас ждали. - мрачно ответил волхв: - Ждали, а теперь будут гнать, как охотники на облавной охоте. И где-то там, впереди, сидят в засаде другие... Или другой, еловую колоду ему в дыхло! Вот так-то, други!

Фарн пердостерегающе вскрикнул - вдалеке послышался шум. Множество ног ступали там по сухим листьям, погоня приближалась!

- Ну, думать нечего - бежать надо, если хотим живыми быть! решительно рубанул рукою воздух Зугур.

И они вновь побежали, как и прежде, в Зул-кадаше - безо всякой надежды на спасение. К концу дня стало ясно - цоги гонят путников на северо-запад, прямо к горам, невидимым пока за сплошной стеной из толстенных, коричневокорых стволов.

Странный это был лес. Странный - и страшный своей непонятностью. Ни зверя, ни птицы, ни растеница не водилось в нем, и стояла оглушающая, мертвая тишина, нарушаемая только шуршанием бурой листвы под ногами. Даже ветер не решался залетать к подножию деревьев, шумел где-то в вершинах, и изредко оттуда падали вниз отломившиеся ветки.

Несколько раз на пути отрядникам попадались низкие строения - что-то вроде деревянных сараев, с решетчатыми крышами, дощатыми полами, и без стен с закатной стороны. Внутри этих балаганов стояли жуткомордые идолы, обмазанные запекшейся кровью - судя по всему, человеческой. Толстый слой листьев, нападавших сковозь голые стропила, придавал капищам нежилой и тоскливый вид - словно ты в полуразрушенной избе, откуда ушли и жители, и вся добрая нежить и нелюдь, что соседствует с человеком, облегчая людям жизнь.

- Не иначе, цогские святилища, где они кормят своих богов кровью! кивая на очередной дощатый сарай, на бегу бросил Шык.

Цоги не пытались ускорять свое движение. Они шли ровной цепью, неутомимые и страшные в своем молчании, шли с натянутыми луками, и едва путники, замешкавшись, появлялись на виду у белолицых низкорослых стрелков, как тут же начинали петь огромные луки, и смертоносные стрелы со звоном вонзались в деревесные стволы.

А потом наступила ночь, но она не укрыла спасительным мраком четверку усталых людей - ровным, млечным светом засветились в темноте опавшие листья, а стволы деревьев казались выкрашенными белесой краской.

- Это лес сажали цогские боги. - после долгих раздумий сказал своим спутникам Шык на одном из коротких привалов-передыхов: - Это их земли и здесь действуют их законы. Нас гонят к горам, и я думаю, там нас ждет не просто засада, там нас ждет тот, кто послал цогов на эту охоту. Мы нужны ему живыми - иначе нас давно бы уже подстрелили.

- Дяденька, думаешь, это супротивник наш? - подавляя неожиданную дрожь, спросил Луня, и Шык кивнул.

- Вот и ладно! - неожиданно с облегчением выдохнул Зугур: - Хоть повидаемся с этим тварнюком! Надоело впустую шарахаться. А так, глядишь, и мечом позвенеть удасться перед смертью - все потеха!

Фарн не принимал участия в общим разговорах - Груда все ещё не отпускала тело этроса, а кроме того, он грустил по оставшейся на берегу реки Родомысли, грустил, как по живому человеку, ибо для каждого этроса его челн - как близкий родич...

На рассвете преследуемые цогами путники добрались до предгорий. Деревья тут росли реже, и изредка сквозь прогалы в переплетении веток можно было рассмотреть покатые вершины гор. Эти горы сильно отличались и от величественных пиков Ледяного хребта, и от могучих вершин Серединного, и от скалистых круч Спящих - цогские горы были много ниже, камень тут повсюду соседствовал с деревом, толстый мох и лишайники скрывали гранитные глыбы, делая их похожими на обросших шерстью диковенных зверей.

Цоги, неутомимо шагая следом, выгнали путников на вершину крутого холма, примыкавшего к более высокой горе. Отсюда был только один путь вниз, по поросшему деревьями склону, в глубокую и мрачную долину, где наверняка и поджидала засада. Однако Фарн неожиданно заупрямился, схватил Шыка за рукав и начал настойчиво объяснять что-то по-арски, указывая рукой вверх.

- Что он говорит? - спросил Луня у Зугура, и вагас скривился в ответ:

- Предлагает лезть на самую крутоверть, в горы! Но мы ж не кошки!

Оказалось - кошки. Шык, выслушав Фарна, тряхнул гривой волос и вдруг весело оскалился:

- А что, натянем этим цогам нос на дупу! Зугур, вынай веревки, обвязываться будем!

Обвязались и полезли по замшелым уступам вверх. Луню, как самого легкого, пустили первым, за ним шел Шык, потом Зугур, и последним - пыхтел и кашлял Фарн.

Сперва лезть было легко - и руками есть за что зацепиться, и куда ногу поставить. Но потом дела пошли хуже - склон горы стал совсем отвесным, скользили под руками обомшелые камни, срывались с казавшихся надежными уступов ноги. Однако отрядникоам повезло - примерно на средине подъема Луня, а следом за ним и остальные выбрались на узкий карниз, что нависал над бездной и вел вдоль отвесного склона вправо, в круг горы.

А внизу уже маячили меж деревьев вымазанные белой краской лики цогов, поднимавшихся на холм. Надо было спешить - здесь, на скалах, путники были хорошей мишенью, и вот Луня, вжимаясь в камни, осторожными шажками первым двинулся по карнизу, стараясь не смотреть вниз и не оскальзываться на пружинящем под ногами сочном мху.

Цоги так и не поняли, куда девались четверо преследуемых ими людей, а отрядники тем временем почти обогнули гору и оказались на нависающей над долиной скале, такой же обомшелой и такой же неприметной, как и все остальные в округе. Такой же. Если бы не одно маленькое отличие - в укромном закутке меж камнями путники увидели схороненное от случайного взгляда гнездовище, сложенное из белых, вымытых дождями и ветрами костей...

* * *

Гнездовище поражало своими размерами - шагов десять в попереченке. Путники острожно приблизились к нему, разглядывая диковенное сооружение. Зугур присел на корточки, внимательно осмотрел кости, и уверенно сказал:

- Человечьих нет! Только звериные и нелюдские.

Мох вокруг гнездовища рос несмятым, нигде не было видно ни помета, ни остатков пищи, однако на многих костях виднелись глубокие царапины, некоторые - совсем свежие.

- Хотел бы я знать, что за птичка-невеличка сюда прилетает! пробормотал пораженный вагас, встал и начал озираться окрест.

Шык только качал, по своему обыкновению, головой - ему подобное видеть не приходилось.

- Уходить отсюда надо, дяденька! - угрюмо сказал Луня: - Прилетит хозяин - не обрадуется незванным гостям!

Однако уходить было некуда - осмотрев скалу, путники не нашли ни одного подходящего места, чтобы спуститься вниз. Лишь карниз, что привел их сюда, мог бы послужить дорогой, но там, с другой стороны горы, были цоги, а это означало верную смерть, смерть - или плен.

- Ладно, давайте хоть покемарим в очередь. - решил наконец волхв: Все одно - чему быть, того не миновать!

Кинули жребий - кому дозорить первому. Выпало Луне. Остальные завернулись в шкуры и мгновенно уснули на мягком мху - сказалась бессонная ночь, проведенная путниками на ногах.

Луня вытянул из сада лук, приготовил стрелы и сел так, чтобы видеть и карниз, по которому они пришли сюда, и долину внизу. Медленно, тянуче текло время. Пригревало неяркое зимние солнце, по краю небосвода ходили редкие облачка, не предвещавшие ничего дурного вроде внезапного снегопада или ливня - кто его разберет, что в здешних краях с неба зимой идет.

Луня, убаюканный теплом и покоем, сам несколько раз начинал клевать носом, и чтобы не уснуть окончательно, встал и начал бродит по моховой площадке, озираясь и приглядываясь.

Черную точку в небе он заметил задолго до того, как она поравнялась с соседней горой. Сперва Луня решил, что это птица, но потом понял - нет, больно велика, а через некоторое время, когда уже можно было различить взмахи огромных крыльев и длинную шею, бросился будить остальных пожаловал хозяин гнездовища.

Глава Шестая.

Драгон.

Хмурые со сна отрядники повскакивали на ноги, и принялись вглядываться в приближающийся силуэт - спрятаться на вершине скалы все равно было некуда, оставалось лишь попытаться подороже продать свою жизнь... если дойдет до битвы!

- Этого зверя у нас Ногай-птицей кличат! - наконец изумленно сказал всем волхв: - Вот диво-то дивное! О них только в сказах повествуется, никто и не видел Ногая живьем, и я думал - болтовня это, а гляди-ка - живая птица к нам летит!

- А чего ваши сказы про них говорят? - невесело спросил Зугур, готовя на всякий случай лук.

- Мудры Ногай-птицы, мудры разумом нелюдским, но часто непонятна их мудрость, и советы они дают странные. Если убить такую птицу или гнездо разорить, остальные Ногаи будут мстить страшно, и ещё умеют они выдувать из пасти огонь. Вот и все, что я знаю...

- Драгон! - вдруг убежденно сказал Фарн, указывая на приближающееся чудо-юдо: - Кёльт клик сан "драгон"!

- Он говорит, что кёльт-пелаги называют такое существо "драгон"! перевел для Луни с арского Зугур, и от себя добавил, вглядываясь во взмахи огромных крыльев: - Не птица это вовсе, это ж... ну, вроде ящера, как думаешь, Лунька?

Луня и сам видел, что хозяйка или хозяин гнездовища из костей ничего общего с птичей породой не имеет - ни перьев, ни клюва. Желто-коричневые перепончатые крылья с острыми, загнутыми когтями поверху, длинная чешуйчатая шея зеленовато-бурого цвета, брюхо, покрытое костяными пластинами, две могучие лапы, тоже вооруженные страшными когтями, кольчатый хвост с шипами на конце, и вытянутая, чем-то напоминающая щучью морда, украшенная свисающими, как у сома, усами.

Особенно поразили Луню глаза драгона - выпуклые, как у стеркозы, большие, с полкавуна величиной, переливающиеся всеми цветами радуги, и совсем без зраков, так, что было непонятно, куда смотрит сейчас их хозяин. И ещё одно отличие было у крылатого чудовища от всех других существ - когда драгон выдыхал, вокруг его ноздрей на конце морды возникали облачка синеватого дыма. "Вот так диковенка!", - подумал Луня: "Выходит, он и взаправду может огонь выдувать!".

Драгон подлетел к скале и сделал над ней круг. Может быть, он просто разглядывал замерших в напряженных позах людей, а может - выбирал, на кого напасть первым? Луня так не думал - он чуял, что тут беды не будет - в драгоне жила чародейская сила, но сила эта была не враждебна людям.

Обдав отрядников ветром, драгон сложил свои громадные крылья и приземлился прямо в центр своего костяного гнездовища. Раздался сип, похожий на свист - чудовище открыло пасть, выпустив целый клуб дыма, и вдруг заговорило, очень странным, неживым голосом. И вот чудо - вроде драгон говорил со всеми сразу, но каждый слышал, что крылатый змей произносит слова на его родном языке. С Зугуром драгон говорил по-вагасски, с Шыком и Луней - по-родски, а с Фарном - по-этросски.

- Что вам нужно, люди? - спросил драгон и замер, а его радужные глаза, казалось, засветились ярче.

- Судьба занесла нас в твою обитель, не гневайся, хозяин! - с поклоном ответил Шык, выступая вперед: - Если пожелаешь, мы покинем это место...

- Отсюда нет дороги для людей, как её нет и сюда. Зачем вы здесь? вновь спросил драгон, и повернув голову на гибкой шее, уставился на людей одним глазом. При этом облачко дыма вокург его ноздрей стало гуще, и Луне почудилось, что там замелькали искры пламени.

- Никак серчает он, дяденька! - прошептал Луня в ухо Шыку: - Кабы лиха не вышло...

Но тут драгон заговорил вновь, и голос его, казалось, загремел над скалой и притихшими людьми:

- Вы проникли сюда тайно, а тот, кто таиться - имеет недобрый умысел! - драгон вскинул голову, и вдруг начал менять цвет, становясь багрово-красным, словно закатный пламень.

- Не гневись, хозяин! - взмолился Шык: - Без злодейства в сердце пришли мы, а токмо спасая жизни свои - гонят нас обитатели здешние, цоги, что мажут лица белым и пьют кровь людскую! Если пожелаешь - уйдем мы тот час же, уйдем на смерть неминучую...

- Люди... - со странным оттенком в голосе произнес драгон: - Непонятны мне дела ваши, и не касаются они меня. Много сотен лет не говорил я с людьми, но за это время вы совсем не изменились. Однако вижу я в том, что вы нарушили мой покой, перст судьбы. Я приговорю так: если вы согласны сослужить мне службу, я не буду убивать вас, мало того! Я вознагражу вас, ответив на ЛЮБОЙ один ваш вопрос, и исполню одно ЛЮБОЕ ваше желание! Что скажете?

Отрядники сгрудились вокруг Шыка - надо было посоветоваться. Первым сказал Зугур:

- Не верю я этому ящеру - он зулам сродни, обманет!

Фарн по-арски высказался так же - этросу предложение драгона тоже не нравилось - мало ли что за службу попросит сослужить змей!

Шык долго молчал, потом решительно тряхнул головой и обратился к драгону:

- Скажи, хозяин, что ты стребуешь с нас? Силы наши малы, вряд ли мы сможем больше, чем ты сам!

Драгон прикрыл радужные глаза кожистыми веками, покрытыми причудливым узором вен и пророкотал:

- Там, где не сдюжит сильный и могучий, пройдет малый и незаметный. Вот он!

И когтистая лапа указала на враз покрывшегося холодным потом Луню. А драгон продолжал:

- Много-много лет назад, когда ещё малочисленен был людской род, таких, как я, было много. Шло время, и мы умирали - не от старости, ибо неподвалстны мы ей, но от тоски и муки. Знайте же, люди, что проклятие наше - знать все, но не иметь возможности использовать наши знания - не во вред, ни в пользу...

Драгон запрокинул голову, и с ревом выпустил в небо струю огня, но потом успокоился и продолжил:

- Я - Последний Драгон! Нет больше на земле братьев моих и сестер моих, они ушли в иной, лучший, надеюсь я, мир, и лишь я остался, чтобы крылатым ужасом жить среди расплодившихся людей и прочих безмозглых тварей, и жизнь мне - в тягость! Но смерть никак не приходит, а воли умертвить себя самому я лишен по сути своей. Однако знания, что живут во мне, подсказывают, что я все же могу упокоить свое тело и душой перенестись к своим родичам - если мне помогут.

Давным-давно в глубоких подземных пещерах цверы, те самые, коих вы, роды, кличите невеличниками, нашли озеро Кипящего Камня. Не вода в нем кипит, а подогреваемый подземным огнем жидкий камень, и если я выпью из этого озера - то умру! И вот прошу я самого молодого из вас, люди, спуститься вниз и принести мне глоток моего освобождения, глоток смерти и свободы моей! Если выполните вы мою просьбу, то перед смертью я вознагражу вас, ибо могу я многое, а знаю ещё больше, чем могу!

Драгон умолк, выжидательно глядя на людей, и цвет его чешуйчатой кожи вновь сменился - на этот раз он стал густо синим.

- Но почему я?! - в отчаянии и страхе крикнул Луня, уже понимая, что просьбу драгона выполнять придеться.

- Ты худ и узок. Никому другому из вас не пройти через каменные челюсти подземелий. - просто ответил ящер, и Луня обреченно повесил голову - видать, придется ему лезть в подземные теснины...

- Ну что, Лунька? - с тревогой спросил Шык у ученика, затем повернулся к драгону:

- Опасно там?

Ящер нагнул голову:

- Да.

- Вернется он? Ты же сказал, что все знаешь, хозяин! Вернется?

Драгон положил голову на край своего гнездовища и ответил странно:

- Будущее делает тот, кто будит время, не давая ему спать.

- Понятно... - кивнул Зугур, подходя к Луне: - Стало быть, как на роду написано, так и будет. Эх, мне бы пойти! А что за невеличники такие?

Шык махнул рукой:

- Нелюдь мелкая, тебе-мне по пояс. Живут в горах, под землей, камень разный копают, самоцветы гранят, злато-светиньё добывают. Жадные они, но не злодеи, мы, роды, торг с ними ведем, меняемся - они хоть и богатеи по нашим меркам, а жрать тоже хотят - полбу или мед под землей не найдешь, да и об житных жилах в горах я что-то не слыхал. Не, тут беды для Луни не будет! Другой разной дряни в подземельных пещерах много - почитай, вся нечисть, что света Ярова не выносит, там обитает! Я, конечно, помогу, чем смогу, но только...

Шык оборвал сам себя на полуслове и обратился к драгону:

- Хозяин! Долог ли путь до этого озера?

Драгон прикрыл глаза, словно вспоминая, потом покачал головой:

- Не долог. Вашими мерками - один-два рассвета. Нору, через которую можно войти в пещеры, я покажу, она рядом. Дальше нужно будет идти вниз, всегда вниз, и следовать за проводником...

Драгон когтем выкатил из-под себя разлапистую косточку - то ли хребтовый членик, то ли крестец какого-то невеликого зверька. Выкатил, подул на неё - и косточка ожила, заплясала на месте на обернувшихся вдруг ножками отростках - прямо костяной человечек получился!

- Иди за ним, он укажет тебе путь! - обратился к Луне ящер: - И вот тебе ещё чаша...

Из-под костей гнездовища появилась двуручная каменная ендова с крышкой:

- Зачерпнешь ею из озера, замажешь глиной, чтобы не остыло, и принесешь мне! Иди, время не ждет - ваши недруги ищут вас, и скоро найдут!

- Как же это... - растерялся Луня: - Вот прямо щас идти?

- Лунька, зато прознаем мы про супротивника нашего всю подноготную! Змей-то обещал на вопрос ответить, а он все знает... - хлопнул Луню по плечу Зугур: - Ты поосторожней только там, на-ка вот, кресало мое возьми, оно арской работы, в темноте пригодится - огонь высекать!

К ученику шагнул волхв, сунул в кошель на опояске небольшой каменный кружок с вделанным в центре Яровым глазом из алатыря-камня:

- Оберег этот тебя от тварей подземных защитит! Как спустишься вниз надень на шею, и не снимай! Ну, помоги тебе Влес, Род и все светлые боги!

Драгон, решив, что прощание затянулось, ударил лапой по изумрудному мху возле гнездовища - и тот час же заскрежетали камни, расползаясь в стороны, открывая черный провал норы. Костяной человечек, приплясывающий на месте, бойко устремился туда, а следом за ним шагнул к краю и испуганный Луня - уж больно мрачной и сырой казалась ему открывшаяся по воле драгона нора, напоминая путь на тот свет, где солнце черное, а небо цвета пепла...

- Прощайте, дяденька, Зугур, Фарн! Не поминайте лихом! - запинаясь, выговорил Луня, махнул рукой и направился к норе. Фарн, виновато улыбаясь, догнал его у самого лаза, запихнул в котомку несколько чудом сохранившихся в мешке этроса деревяшек - вместо факелов пригодятся. Луня кивнул побратиму и полез в темное подземелье...

* * *

Узкий, темный лаз вел вниз, осклизлые черные камни под ногами мешали идти, пару раз Луня едва не упал, еле поспевая за слабо светившимся зеленоватым светом костяным человечком, который бойко скакал впереди, изредка останавливася, чтобы подождать подскальзывающегося Луню.

Сперва ход казался молодому роду довольно просторным, но вот он начал сужаться, сделался более крутым и низким. Луне казалось, что он пробирается по внутренностям исполинского каменного животного - ход постоянно изгибался, иногда становился совсем отвесным, и приходилось сползать на пузе, вперед ногами, вниз, туда, где его поджидал костяной проводник.

Дневной свет, что попадал в ход с поверхности, давно померк, и Луня пробирался на ощупь - костяной человечек почти ничего не освещал вокруг, и кромешная тьма со всех сторон обступала ученика волхва. Потом, когда глаза мало-помалу привыкли к мраку, Луня начал различать округлые бока камней, острые пиковины свисавших сверху каменных сосулек, и такие же острые вершинки тянущихся им на встречу сосулек, что росли снизу.

Ход сузился до размеров барсучей норы, и Луне приходилось ползти, обдирая локти и коленки, извиваться ужом, отчаянно дергая всем телом, чтобы не застрять. Теперь он понял, что имел в виду драгон, когда говорил, что никто другой не сможет пройти подземными путями. В подземелье было холодно, сыро и вскоре стало трудно дышать. "Чего ж глубже-то будет?", - с ужасом подумал Луня: - "Задохнусь, как суслик в норе, и поминай, как звали!".

Но вот узкий лаз начал расширяться, раздался вширь, и вскоре Луня уже мог выпрямится во весь рост - теснины кончились. Стало легче дышать. Вокруг стоял непроницаемый мрак, и Луня решил запалить факелок - чтобы не поломать ноги, поспевая за костяным поводырем.

С треском заполыхало смоленое дерево, тьма враз отступило, и Луня увидел, что он в большой, просторной, вытянутой пещере. Дальних переделов её не было видно, но костяной бегунок уверенно скакал впереди, ведя человека за собой через всю подземную каменную горницу. Неожиданно где-то сбоку зашипело. Луня, задрожав, потянул из ножен меч - сад с луком он оставил наверху, ровно как и берский топорик - чем меньше тащишь, тем сподручнее.

Шипение повторилось - уже ближе. "Мать честная, что ж там за тварь злобствует?", - в отчаянии подумал Луня, левой рукой вздымая почти погасший факел, а правой выставив в сторону приближающейся опасности меч.

И тут из тьмы выплыло, колыхаясь, такое чудовище, что у Луни даже дыхание перехватило от страха! Огромное, похожее на кожистый мешок тело, покрытое слизью, широкая пасть, шеи нет вовсе, маленькие, подслеповатые глазки злобно глядят на человека прямо с пуза, а здоровенные плоские лапищи опираются на мокрые камни, готовые в миг распрямиться и бросить пасть-живот на замершую жертву.

- Уйди, погань! - на заячей ноте заверещал Луня, размахивая мечом и тыча в сторону чудища факелом. Но тому было мало горя от истошных воплей человека - еда, теплокровая, трепещущая от ужаса и вопящая еда была перед исполинской подземной жабой, и она прыгнула, разевая огромную пасть и готовясь разом заглотить добычу.

Луня шарахнулся в сторону, взмахнул мечом, но не попал, споткнулся и кубарем покатился по скользким камням, больно ушибая ноги-руки. Жаба, промахнувшись, уже готовилась ко второму прыжку, и был бы он для Луни последним, не попадись ему под руки оберег Яра, что дал ученику Шык.

- Яр, светлоокое светило, помоги! - взмолился Луня, поднимая каменный кружок и загораживаясь им от чудовища. И в тот же миг из Ярова зрака, что был вделан в центр камня, ударил тонкий, ослепительно яркий луч! Словно мечом, вспорол он надутый живот жабы, рассек пасть и утопленную в плечи голову. Рассек - и погас, сделав свое дело, и Луня остался сидеть в полной темноте, ослепленный и ещё не верящий в свое чудесное избавление, а рядом, на камнях, слабо подрегиваясь, лежали две половины рассеченного чудовища и груда отвратительно воняющих внутренностей...

Не скоро ученик волхва нашел в себе силы вновь продолжить путь. Костяной человечек, все это время послушно дожидавшийся Луню, вновь заскакал по камням, и вновь поплыли во мраке на встречу молодому роду спины мокрых и холодных камней, сосульки, диковенные натеки и каменные наросты.

За жабьей пещерой снова был извилистый ход, а за ним - вновь пещера, ещё больше первой, но теперь Луня шел, воздев руку с оберегом Яра, и гневный зрак светлоликого бога хранил путника от ужасов подземного мира.

Луня не знал, сколько он уже прошел по темным каменным норам и мрачным пещерам. Дорога, которой его вел костяной проводник, все время вела вниз, так, что каждая пещера была ниже предыдущей. Часто Луня видел, а вернее угадывал своим обострившимся чутьем, какие-то боковые ходы, другие пещеры, отнорки и лазы, и если бы не его светящийся поводырь, давно бы уже заблудился в этом покрытом мраком лабиринте, и попал бы в конце концов на обед одной из гигантских жаб, или какой другой твари, коих тут наверняка было немало...

Порядком устав, не столько от ходьбы и лазания, сколько от напряжения и давящего со всех сторон мрака, Луня решил передохнуть, и сел на камень у входа в очередной ведущий вниз ход, но костяной человечек не дал сидеть подбежав к Луне, он замахал отростками, словно говоря: "Пошли! Нельзя тут сидеть, разве не видишь? Пошли скорее!". Луне ничего не оставалось делать, как встать и идти...

Вскоре стало заметно теплее. С камней исчезла осклизлая плесень, перестало капать с верху, бежать по стенам, а потом вода и вовсе вся высохла - воздух, до того напитанный ею, теперь стал больше походить на пустынный - жаркий и каленый, словно у кузнечного горна.

Луня увидел впереди отблески огня и замер - ему почудились голоса, не человеческие, но и не звериные. "Невеличники!", - догадался он: "Шык говорил - тут беды не жди, но мало ли что у этих недоростков на уме! Надо бы поостеречься!".

Однако остеречься не вышло - Костяшка, как про себя прозвал проводника Луня, упрямо скакал прямо на свет и голоса, и ученику волхва пришлось идти за ним.

Каменный ход вильнул раз, другой, и вывел Луню в огромную пещеру, освещенную тысячами огней! Пожалуй, тут могло бы разместиться все городище Влеса, а по высоте - Ведовская Звездная Башня! "Вот это диво - под землей тоже земля есть!", - подумал Луня, и поправил сам себя: "В смысле - жить можно, как и мы наверху живем!".

Повсюду в пещере виднелись жилища невеличников - сложенные из камней хижины, вырубленные в камне ниши, литейни и кузни. Всюду горели в каменных чашах огни, отбрасывая багряные отблески на своды и стены пещеры, и стоял несмолкаемый гул, в котором Луня различал и звуки молота, и удары металла о камень, и голоса хозяев пещеры.

Сами невеличники, снующие меж своих жилищ и мастерских, поначалу не обратили на Луню никакого внимания - слишком уж небывалой небывальщиной для них было являение в их владениях человека сверху. Но вот один, второй, третий, заметив Луню, пораженно замирали, открыв рот, потом кто-то из недомерков догадался заорать, и вскоре вокруг Луни собралась большая толпа подземных жителей.

Невеличники мало походили на людей - по пояс Луни ростом, обросшие сивым волосом, с острыми волосатыми ушами и кошачьими глазами без белков, кривоногие, одетые в кожаные фартуки, они больше всего напоминали сильно закопченных домовых или дворовых - бадана, бадняка, овинника, а скорее всего им родней и приходились.

Из толпы невеличников вышел седой, как лунь, сгобленный старец с громадным камненным молотом вместо клюки. "Ох, и здоров же дедок, если такую штуку заместо клюшки таскает!", - пораженно подумал Луня, разглядывая старого невеличника. Страха род не испытывал - хотели бы убить, давно бы уже убили. А так - разговоры разговариваться будут, это понятно. Костяшку бы только не затоптали, да нет, вот он, у ноги жмется...

Луня нагнулся и подхватил костяного человечка, посадил на плечо и обратился к седому:

- Здраве будь, дедушко! С поклоном к тебе и сородичам твоим! Дозволь пройти через земли твои по делам зело спешным. Заплатить тебе мне нечем, пусти так, будь добр!

Старец внимательно поглядел на Луню своими немигающими желтыми глазами, чудно повел мохнатыми ушами и проскрипел, неожиданно по-родски:

- И ты здраве будь, человек! Иди себе, куда идешь, только ответь сперва на вопрос мой!

Луня кивнул - отвечу, мол, спрашивай. Невеличник приосанился, насколько это можно было сделать при его росте, шикнул на своих, и когда наступила тишина, спросил:

- За драгоновой смертью идешь?

- А ты откуда знаешь, дедушко? - поразился Луня.

- Хе-хе-хе! - дробно рассмеялся старик: - Ты, почитай, на моем веку из пятого десятка будешь! А и до меня ещё ходили вы, люди!

Луня, холодея от недоброго предчувствия, спросил вроде бы как равнодушно:

- А чего, другие, что до меня здесь прошли, назад вернулись?

- Ни один! - почти радостно ответил старик: - У озера Кипящего Камня страж есть - про него драгон не говорит, а то не согласился бы никто!

- Что за страж такой? - поинтересовался Луня, а у самого внутри все сжалось - обманул ящерюга поганый, на верную смерть отправил! А говорил - с людьми не знается, паскудник древний!

Невеличник меж тем, откашлявшись, махнул рукой:

- Пойдем, человек, в дом мой, поговорим толково и не быстро - может, я тебе чем и помогу!

Делать нечего - пошли. Луню уже мало занимали и чудные дома подземного народца, и кузни, и светильни, что освещали все вокруг - его участь, и участь его друзей-побратимов была предрешена - впереди таилась ловушка, в которой он, Луня, должен был погибнуть, а потом, когда он не вернется, драгон убьет остальных. И все...

Глава Седьмая.

Исполнение желаний.

Старец, который, как понял Луня, был у невеличников кем-то вроде старейшины и вождя одновременно, привел Луню к низкому каменному домику. Высокому роду пришлось согнуться в три погибели, чтобы протиснуться внутрь. В доме было тесно, но Луне удалось усесться на каменную скамеку у каменного же стола, напротив хозяина. В дверях столпились мохноухие соплеменники старца, на столе в миг появилось угощение - каменные плошки с каким-то квашенным мхом, что-то вроде жареного лишайника или плесени, кувшин с питьем, и вполне людская еда - сухари из жита, вяленая рыба, моченая брусника.

- У ваших меняем! - кивнул на еду невеличник: - Подкрепись, человек, и слушай внимательно...

Драгон не со зла посылает людей на смерть. Ищет он того, кто одолеет стража озера, давно ищет, сотни лет. Очень хочет змей умереть, а сам не может. И убить его нельзя - такой уж у драгонов удел. Обещает он за глоток из озера выполнить любое желание и ответить на любой вопрос - и сполнит это, как только чаша с кипящим камнем у него будет. Тут ты не сомневайся слово у драгонов крепкое. А что про стража сразу не говорит - его понять можно. Никто не отважится идти вниз, знай он о страже...

- Да что за страж-то такой? - не выдержал Луня, отодвигая от себя кружку с питьем: - Скажи уж, дедушко, прямо, не петляй!

- Я скажу - ты назад повернешь, а обратного пути отсюда нет! - сурово сдвинул брови старик: - Кто, не дойдя до озера, назад поворачивает, наверх выбраться не может! Проводник твой, что на плече сидит, заведет тебя в такие ходы, где и подземные твари не живут. Там и помрешь... Я что сказать тебе хочу, человек - оставайся у нас! Нам работники нужны, жить будешь хорошо, светь и злато у тебя будет, дом у нас для людей есть, большой, хороший! Оставайся! Земли верхней тебе все одно не видать, а так - все же жизнь!

- И что, были такие, которые остались? - с трудом сдерживая гнев, спросил Луня.

- А как же! - улыбаясь, если можно было назвать улыбкой кошачий оскал, кивнул старик: - Многие оставались! Жили, богатели, работали.

- Нет, дед, не останусь я! За хлеб-соль спасибо, пора мне! - Луня встал, ударился головой о низкий потолок и снова плюхнулся на скамью:

- Говори, старый, что за страж! А не то...

- Что, хе-хе, "а не то"? Убивать меня станешь, человек? - старик весь подобрался, узкие зраки в глазах вытянулись в щелки: - Хочешь знать, кто у озера живет? Змиул, Повелитель Теней! Что, страшно стало? Иди, иди теперь, вой, хе-хе, зело могучий, побеждай его!

"Змиул! Вот где логово этой погани!", - пронеслось у Луни в голове: "Так он же сейчас не в силе - Шык его в Ар-Зуме так отделал - будь здоров! Если и биться с ним - то только сейчас!".

- Ну и Змиул. Эко чудо! - Луня усмехнулся, чем обескуражил невеличника до крайности: - Спасибо за подсказку, дедушко! Пошел я, не поминайте лихом!

Сопровождаемый толпой пораженных невеличников, Луня выбрался из дома старика, стряхнул с плеча Костяшку - давай, показывай путь, вражина!

Костяной человечек бойко помчался по дорожке меж домиков подземных жителей, и вскоре залитая багровыми огнями огромная пещера осталась позади. Невеличники что-то вопили вслед Луне, но догонять его никто не решился.

И снова потянулись кривые коридоры, пещеры и пещерки. Стало совсем жарко и сухо, Луня то и дело прикладывался к баклажке с водой и обливался потом - жарко в подземелье, как в Пекле. А может, оно это и есть - Пекло, и впереди ждет его сам Ный, не к добру помянутый? Ну так сел на коня - ехать надо, тем более что дорога назад лежит через это самое озеро - по другому-то никак не выходит...

То, что путь его подходит к концу, Луня понял ещё задолго до того, как увидел Озеро Кипящих Камней. Удушливый жар, казалось, заменил собой воздух, камни повсюду были раскаленными и обжигали, если вдруг случайно Луня касался их рукой, а идущий откуда-то снизу свет давил на глаза, вышибая слезу - словно в горн с пылающим аспид-камнем смотришь.

И вот, наконец, взору Луни открылась пещера - не меньше той, где жили невеличники. Огромные глыбы угловатого камня загромождали её, а посредине, в обрамлении настоящих скал, кипело, плевалось паром и дымом раскаленное озеро - Озеро Кипящих Камней.

Воистину, это было обиталище Змиула! Тени, черные, серые, багрово-красные, любого цвета и размера, окружали Луню со всех сторон, колыхались в раскаленном воздухе, казались живыми, двигались, ползли, шевелились. Вдруг отуда-то сбоку возникла в мареве высокая, темная фигура. Змиул! Но теперь Повелитель Теней уже не казался таким темным, словно сотканым из мрака, как это было в Звездной Башне, и потом, когда его черные заклятия коснулись Луни. Теперь Змиул был прозрачным, полинявшим каким-то, и осмелевший Луня шагнул к Повелителю Теней, выхватывая меч:

- Что, гадина? Вот и свиделись? Узнаешь?

- Это... ты... - чуть слышно прошелестело в воздухе: - Пришел добить... меня-я... А где же... волхв?..

- Может, тебе ещё и светлоокого Яра сюда привести? - с издевкой спросил Луня, взмахивая мечом.

- Не упоминай... - простонал Змиул. И вдруг зашипел, словно подземельная жаба: - Ты умрешь!.. Умрешь...

- Нет, подлюка, это ты умрешь! - крикнул Луня, бросаясь вперед. Прадедов меч пронзил пустоту, а тень Змиула уже колыхалась в стороне раненый, ослабевший, он все ещё был достаточно силен.

"Мечом тут много не навоюешь!", - сообразил Луня: "А если вот так попробывать...".

Подняв амулет Яра, Луня шагнул к колышащемуся в стороне Змиулу, громко призывая ненавистного Повелителю Теней бога солнца на подмогу. Змиул зашипел, истончаясь, попытался обрывком серой тени шмыгнуть за раскаленные скалы, но яркий солнечный луч, вырвашийся из Ярова зрака, зацепил его, и истошный вопль потряс стены пещеры:

- Ты убил меня! А-а-а! Убил! Повелитель, услышь! Гибну я! Гибну... Ги-и-и...

Язычки пламени охватили лоскут тени, сжигая его, словно обрывок бересты. Вопль Змиула оборвался, перешел в сипение, в свист - и затих совсем.

- Ишь ты - "Повелитель, услышь меня!", - усмехнулся Луня: - Видать, не услышал!

Оглядевшись по сторонам - куда делся Костяшка, Луня отвязал от пояса каменную драгонову чашу, и начал по багровым от жара камням спускаться к озеру. Вскоре он понял, что едва ли выдержит - одежда уже начинала тлеть, трещали, куржавясь, волосы. Ну, ещё шаг, еще, еще... Вот оно, озеро, теперь зачерпнуть.

- А-а-а! - Луня закричал от боли - капельки расплавленного камня попали ему на руки, выжигая черные следы. Бегом, подпрыгивая и перехватывая почти раскаленную чашу из руки в руку, Луня бросил прочь от озера, и бежал долго-долго, пока даже багровые отблески огненного озера не погасли на подземельных сводах...

Потом Луня лежал на камнях, дул на обоженные руки, поливая их водой из баклажки, вычесывал из волос палево - не гоже роду сожженным ходить, просто отдыхал, прикрыв глаза. Чаша, укрытая крышкой, стояла неподалеку, и стенки её слабо светились багровым - в ней жил своей жизнью кипящий камень, драгонова смерть.

Откуда не возьмись, появился Костяшка, начал бегать вокруг, звать пора, мол, пошли! Луня с досады даже плюнул в костяного человечка провались ты, зараза, отдохнуть не даешь после такого дела! Однако вскоре все же пришлось встать - действительно, пора было в обратный путь. Луня обмотал одежой обоженные руки, подхватил горячую чашу и зашагал следом за проворным Костяшкой, озираясь по сторонам в поисках глины - когда шел вниз, её было вокруг, на стенах подземных нор, видимо-невидимо.

Глину Луня вскоре нашел, и размочив остатками воды коричневый комок в ладони, тщательно замазал края каменной крышки чаши - теперь кипящий камень не остынет, все, как надо, будет, получит змей крылатый свое питье и помрет, как миленький!

Вот только с дорогой творилось что-то странное. По времени выходило, что пещера невеличников уже давно должна была попасться Луне на пути, однако темные ходы и гроты, по которым вел его Костяшка, вовсе не походили на те, по которым они шли туда, вниз, к озеру. Луня вспомнил слова мохноухого старика про то, что обратной дороги нет, и сильно призадумался а вдруг и правда, не смотря на то, что он добыл глоток кипящего камня и одолел Змиула, Костяшка заведет его в такие подземные дебри, откуда и не выберешься никогда?

Под ногами вновь захлюпало - появилась вода, верный признак того, что он поднимался к поверхности. Скользкие камни мешали идти, кроме того, ход, по которому двигался Луня, начал круто забирать вверх, и приходилось карабкаться, как по горе, стараясь не упустить из виду Костяшку и не выронить каменную чашу.

Свет ударил по глазам неожиданно - наверху виднелось отверстие, лаз, и слышались голоса людей. И в тот же миг костяной человечек рассыпался в прах. Луня затаился - куда ж его завел Костяшка, к кому?

- Сгинул Луня! И змей этот улетел куда-то... Пропадем мы тут, на скале этой, все! - донесся до Луни до боли знакомый причитающий голос Зугура. В битве вагас всегда был впереди всех, но и любил постонать, поплакаться, пожаловаться на нелегкую судьбину... Свои! Но как же так - путь назад занял в пятеро меньше времени, чем путь туда, к озеру? Эту загадку Луня решил оставить на потом, а пока завопил самым истошным голосом, на какой был способен:

- Братцы-ы! Братцы-ы! Я это-о!

* * *

Вскоре довольный Луня, наетый и напитый, с перевязанными чистыми тряпицами руками, лежал на мягком мху и рассказывал отрядникам про свой подземный поход. Драгона не было - он улетел вскоре после того, как Луня спустился вниз, сказав, что сам знает, когда вернуться.

Едва отрядники узнали, что в конце пути, у озера, Луню подстерегал их недобрый знакомец Змиул, Шык, вскочив, погрозил кулаком в сторону дальних гор:

- У, тварюга крылатая! На смерть парня посылал!

Больше всего Луню удивило то, что всего он провел под землей два дня и две ночи - а ему-то показалось, что и дня не прошло!

Когда все было уже говорено-переговорено, Зугур спросил:

- Ну, а чего у змея спрашивать будем и о чем просить, решили?

- Ясное дело! - пожал плечами волхв: - Давно уж все решено...

- Дяденька! - окликнул Шыка со своего мхового ложа Луня: - А можно, я вопрос ему задам - ну, про супротивника и все такое... Заслужил же я, а?

- Заслужил, заслужил! - усмехнулся Шык: - Задавай ты, это без разницы. Лишь бы толк был... О, вон летит змей, готовься, Луня!

Драгон, выставив бронзовокогтевые лапы, приземлился на скалу, окинул четверых людей своими чудными, радужными глазами, заметил стоявшую в стороне чашу и с великим облегчением выдохнул:

- Принес!

- Он-то принес, а ты пошто обманул, всей правды не сказал?! - сварливо спросил Шык, подскочив прямо к плоской голове драгона. Тот прикрыл глаза, словно в печале, и тягуче ответил, поводя головой:

- Не мог я... Я уже говорил тебе, человек, что знания мои бесполезны, ибо не могу я применять их так, как захочу!

- Врешь, поди! - с сомнением и уже безо всякого почтения к силе и мудрости хозяина гнездовища на обомшелой скале сказал Шык, а потом махнул рукой: - Ладно, чего было, то прошло! Луня тебе службу сослужил, теперь твоя очередь!

- Спрашивайте! - выдохнул драгон, и положил голову на край гнездовища, так, чтобы людям не надо было все время смотреть вверх.

- Лунька, давай! - кивнул Шык ученику. Луня встал, поморщился от боли в обоженных руках, вышел вперед, набрал побольше воздуха в грудь, и глядя прямо в радужные глаза драгона, выпалил:

- Расскажи, откуда вся нынешняя смута на земле пошла, где корень её, и как нам её прекратить и Небесную Гору отвести?

- Я обещал ответить на один вопрос. - тихо сказал драгон, и после небольшой паузы добавил: - Хотя все твои вопросы связаны вместе, и мудрый да разбереться! Слушайте, люди, и слушайте внимательно:

Сперва не было ничего - ни земли, ни неба, ни того, что вы зовете межзвездной бездной. Не было и самих звезд. Не было света и не было мрака. И даже того, что называется "Ничто" тоже не было. Это трудно понять и представить, но именно так было...

Потом пришел Бог. Не Род, не Мать-Кобылица, не Бо, и не какой другой, а просто - Бог, Первый из Первых, не имеющий имени, поскольку ещё не было языка, и не имеющий облика, поскольку его не из чего было создать.

Первый Бог носился по пространству из края в край, и вскоре его стала одолевать скука и великие сомения - таким ли должен быть мир, в котором обитает Бог? И вот тогда он впервый попробывал сделать что-то, изменяя то, что его окружало. И зажглась в глубинах мира первая звезда...

Ее свет был так лучезарен, так ярок и светел, он так понравился Первому Богу, что он бросился вперед, зажигая на своем пути все новые и новые звезды, и они отмечали его дорогу, его путь в небе - вы и сейчас, по ночам, можете видеть звездный путь Первого Бога, по вашему - Млечный Путь...

Шли века, десятки, сотни сотен веков. Первый Бог зажег столько звезд, что заполнил ими все пространство вокруг себя, и теперь это было уже не просто пространство, а межзвездная бездна. Бог забавлялся со звездами, как хотел - он заставлял их светиться разным светом, звезды поменьше крутились вокруг звезд побольше, сталкивались, взрывались, умирали и возрождались вновь, и эти забавы Бога продолжались много-много лет.

И вот однажды ему вдруг наскучила его звездная жизнь. Первый Бог ощутил в себе потребность творить, создавать что-то новое, неизвестное ещё миру, необычное и занимательное. Он остановил свой полет у одной из небольших желтых звезд, и сотворил неподалеку от неё каменный раскаленный шар - будущую Землю. Бог спустился на поверхность и занялся новой и интересной для него работой.

Он творил твердь и водную пучину, создавал песок и камни, руды и самоцветы, и восторгался своими творениями, ибо были они прекрасны. Но со временм и это наскучило Первому Богу, и тогда он решился на небывалое создать жизнь. Первые живые существа вышли неказистыми, осклизлыми и бесформенными, и разневанный Бог хотел уничтожить их, но потом одумался и принялся совершенствовать свои творения, брежено растить их, холить и лелеять.

И вот уже приобрели существа форму, и стали походить на что-то такое, что могло развлечь Первого Бога. И он, обрадованный, принялся создавать все новые и новые формы, и заселять ими воду и твердь, устраивать их жизнь так, что одни становились пищей для других, а эти, в свою очередь - для третьих, и так далее.

Так на Земле появились рыбы, птицы, ящерицы, насекомые, черви и гады. Все они, дети Первого Бога, который все ещё не имел имени и не знал радости осмысленной речи, были безмозглыми, и отличались от своего создателя лишь тем, что умели создавать, воспроизводить только себе подобных - и никогда отличных от себя.

И вновь впал Первый Бог в тоску - вид созданного им уже не радовал творца. Задумался Первый Бог, и решил, что неплохо было бы назвать все, что он создал, дать имя каждой частице мироздания - и свету звезд, и пыли в межзвездной бездне, и тверди, и водам, и всему сущему в мире. Так появились слова первого, самого древнего во вселенной языка - Языка Первого Бога.

И первым словом назвал он сам себя - Владыка, ибо он владел всем миром, властвовал над ним и повелевал им так, как хотел. И думаю я, что это было его ошибкой, хотя боги и не должны ошибаться. Но не Владыкой, а Творцом должен был стать Первый Бог, и тогда судьбы мира сложились бы иначе...

С первым словом родилась и первая, самая древняя магия - Магия Слова, и Владыка, сам того не желая, начал под её действием меняться, и внутренне, и внешне. Ему захотелось не просто зрить на творения рук и разума своего, не просто создавать или уничтожать, но - повелевать, властвовать, отдавать приказы и наслаждаться их исполнением.

И Владыка начал создавать себе слуг, наделяя каждого из них способностями творить самостоятельно. И каждому давал он имя, и каждый жил в дальнейшем в соотвествии с этим именем. Так на Земле появились другие боги - и боги камня, и боги растений, и рыбьи боги, и боги ветров, и все остальные...

Молодые и послушные воли своего творителя, боги занялись созданием того, чего желал Владыка, и за многие сотни сотен веков сделали Землю такой, какой мы видим её сейчас. И был среди них один, который лучше других умел работать, лучше других умел угадывать желания Владыки, и лучше других воплощал их в реальности. И приблизил его Владыка, обласкал и всячески возвысил над остальными.

Время шло, и в положенный Владыкой час появились на Земле люди. Это были совсем другие люди, не такие, как вы. Они не имели разума, едва могли ходить, зато отлично бегали на четырех конечностях, и имели клыки, которыми рвали добычу. Никто из младших богов не обратил на людей внимания, и лишь тот, кого Владыка любил более всего, почему-то заинтересовался ими.

Долго наблюдал он за людьми, и в его голове созрел дерзкий план нарушить все указания Владыки и самому, тайно, сотворить нечто такое, что остальным богам было бы не под силу. Долго он думал, размышлял и прикидывал, и наконец решился. Пока Владыка отдыхал, а другие боги творили каждый свое - кто гору, кто - озеро, кто - чащобу, любимец Владыки явился к людям и вдохнул в них то, чем прежде обладали лишь боги - разум!

А сделав это, увел он людей подальше, в дикие, дремучие и непроходимые леса, где бы они могли развивать его дар, совершенствуясь в разумной жизни. И поэтому никто - ни сам Владыка, ни другие боги, не заметили перемен, произошедших с людьми.

И вновь шли века, десятки и сотни веков, и люди научились использовать орудия и огонь, делать одежду и говорить, а тот, что дал им разум, приходил к ним, и учил их, и возжегал в сердце каждого человека огонь познания, наделяя людей вечной тягой к совершенствованию, к неудовлетворению достигнутым, тягой к движению вперед во всем, чем бы человек не занимался.

Так случилось, что один из младших богов, завидовавший любимцу Владыки, выследил его, когда тот в очередной раз отправлялся к людям. Узрел он людей - и ужаснулся, ибо увидел, что они подобны богам не по возможностям, а по сути своей, хотя и бренны тела их, и неказисто созданное ими.

В великом страхе бросился завистливый бог к Владыке и поведал ему все, что видел, и страшно разгневался Владыка! Призвал он к себе любимца своего, и в гневе лишил его того, что тот подарил людям - лишил разума! И бросил Владыка безумного отныне бога в глубины земные, и запер там, а сам решил истребить всех людей, ибо противны они его воли, так как возникли не по велению Владыки.

Однако, узрев людские племена средь густых лесов, узрев дома и орудия, узрев отношения людей между собой, Владыка смилостивился - было в людях нечто такое, что тронуло душу Первого Бога, и подумав, он решил сохранить людей, но запретил им выходить из дремучих лесов и распространяться по всей земле.

А после этого усталый Владыка отправился за край Земли, оставив младших богов обустраивать мир. Сотворил Владыка себе в океане землю, а посреди той земли - огромную гору. Внутри горы, в исполинской пещере устроил Первый Бог свое ложе, и лег отдохнуть - на века...

Но не учел Владыка, что в душе каждого человека горит огонь, возженный там ныне Безумным богом, коего люди чтили, не как Владыку, а как Творца своего. Пока люди были дики, огонь этот лишь тлел, но вот человек окреп разумом своим, и тесно ему стало в лесах, отведенных ему для обитания. И люди пошли по Земле!

А Владыка спал, и младшие боги, побоявшись будить своего господина, собрались на совет - решать, что делать с людьми, ибо были они мудры и понимали, что со временем люди займут всю Землю.

Долго говорили, решали и прикидывали боги, пока, наконец, не решили уничтожить людей, напустить на их теплые леса лютый холод, заморозить и умертвить всех. И вот Земля по воле богов изменила свой лик, и мороз ударил там, где прежде было тепло, и люди стали гибнуть...

И вдруг из глубин земных восстал Безумный Бог, и в виде потоков жидкого огня выплеснулся на поверхность, и с его появлением жарко вспыхнул в груди каждого человека тот огонь, что был помещен туда давным-давно. И люди стали бороться, не убоявшись воли младших богов, и тогда сами младшие боги разделились.

Одни из них решили, выслуживаясь перед спящим Владыкой, вредить людям во всем, стараясь извести род людской, другие вообще ушли с людского пути, и имена их затерялись и забыты ныне даже самими богами, а третьи... Третьи пошли к людям и стали помогать им, управлять ими и учить их, как это делал когда-то ныне Безумный бог...

Так и появились ваши светлые боги - и родские, и вагасские, и этросские, и арские, и все остальные...

Время шло, владычество людей на Земле становилось все более прочным, а сами люди расселялись все дальше и дальше, строили дома и селения, воевали, мирились, растили хлеб и детей, и лишь изредка восставал из подземной бездны Безумный Бог, и вновь жгучий огонь неудовлетворения возгорался в людях, и шли они дальше - и разумом, и телесно, и духовно.

Но вот однажды безумец в хаотичном горении своем потревожил спящего Владыку, и в великом гневе, вышел разбуженный Первый Бог из своей усыпальницы, глянул на мир - и ужаснулся, ибо везде и повсюду увидел он людей, копошащихся, словно муравьи, изменяющих уже сейчас лик земной так, как и не могли помыслить боги.

В ярости, топнул Владыка ногой, погружая в пучину морскую свой остров, и полетел над миром, созывая младших богов на судилище - как посмели они допустить такое?! Однако не все боги явились к Владыке, многие не убоялись его гнева и остались со своими народами, готовые защищать их от ярости создателя.

И тогда Владыка призвал из глубин межзвездной бездны Небесную Гору, дабы разом покончить со всеми людьми на свете, а пока она летит, забавляясь, начал ярить Безумного Бога, чтобы тот разжигал в душах людских свой неистовый пламень сверх всякой меры, и люди тоже обезумели...

Драгон прикрыл глаза и замолчал на время, словно раздумывая - сказать ещё что-то или нет. Люди терпеливо ждали, не смея прервать размышления ящера. Наконец, не открывая глаз, он заговорил вновь:

- Владыка вместе с богами, что помогают ему, сейчас находится неподалеку. Вы на время усмирили Безумного Бога, или Карающий Огонь, как вы его зовете, запечатав его ярость там, на юго-востоке отсюда, в земле зулов. Владыка видел вас, его воплощение-авата стояла над трещиной земной и забавлялось, но тут Ортайг охладил пышущий подземный жар. Владыка гневается на вас, и по его указке за вами идет большая охота. Берегитесь - он почти всемогущ, и если бы действительно захотел, то стер бы вас с Лика Земного одним движением перста. Но он скучает, ему хочется развлечься, и посему он лишь отдает указания и наблюдает. А Небесная Гора летит, и движение ее... вряд ли можно остановить... хотя... Нет, тут я бессилен - это знание для меня закрыто!

Ваша судьба, о помогшие мне, в ваших руках. Торопите время, старайтесь опираться лишь на свои силы - и тогда, возможно... Нет, и тут чернота. Все, я умолкаю...

Драгон поднял шею, вознеся свою точеную голову на высоту двух человеческих ростов и внимательно огляделся окрест, словно что-то почуяв.

- Но где нам найти этого Владыку?! - взмолился Луня.

- И как навеки усмирить Безумного Бога, что мы зовем Карающим Огнем? поддержал ученика волхв.

- И как можно одолеть этого Владыку, чтоб ему во сне икалось? пробасил Зугур.

- А можно ли призвать тех богов, что стоять за людей, нам на помощь? по-этросски спросил Фарн.

Драгон лишь покачал головой, напряженно к чему-то прислушиваясь:

- Я мог ответить только на один вопрос, и я на него ответил, и так сказав больше дозволенного, и за это меня ждет кара. Быстрее говорите ваше желание - я чую опасность и для вас, и для меня! Ну!

- Сделай так, чтобы мы оказались дома, в городище Влеса! - громко сказал Луня, перекрикивая внезапно появившийся откуда-то шум. Небо на западе стремительно темнело, поднялся ветер. Драгон распахнул свои огромные кожистые крылья, похожие на два гигантских сухих листа, и проревел:

- Буря идет! Это гнев Владыки! Он хочет уничтожить вас, ибо понял, что вам все известно и теперь вы вооружены знанием! Быстро - ко мне на спину, мы полетим!

Луня вскочил, с ужасом глядя на закат - оттуда приближался чудовищных размеров вихрь, похожий на исполинскую трубу, упирающуюся одним концом в небо, а другим - в склон горы.

- Это Звизд! Владыка наслал на нас Звизда! От него не спасешься! - в отчаянии крикнул Шык, взбираясь на жесткую спину драгона вслед за Фарном и Зугуром. Вагас уже успел соорудить из сыромятных ремней что-то вроде сбруи и набросить её на шею ящера.

Луня хотел было взять с собой чашу с кипящим камнем, но драгон, ухватив рода зубами за ворот рубахи, мотанул шеей, и Луня полетел прямо в руки побратимов. Ящер подпрыгнул, раскидывая крылья в стороны, вцепился на лету лапами в каменные ручки чаши, и завалившись на левое крыло, начал падать с края скалы вниз, в долину.

Глава Восьмая.

Хорс.

У Луни, посаженном между Фарном и Зугуром, дух захватило от такого падения, но вот уже драгон выровнялся, и начал набирать высоту, мощно взмахивая крыльями. Шык, сидевший первым, ближе всех к драгоновой голове, обернулся, что-то крикнул, но порывы усиливающегося ветра швырнули ему в рот бороду, и слова волхва не долетели до отрядников.

Вцепившись в наброшенный на шею драгона ремень, Луня изловчился и выглянул из-за широкого Зугура, чтобы посмотреть, что делается позади них. Посмотрел - и чуть не поседел! Звиздов вихрь, огромная движущаяся воронка, проходя по земле, с корнем вырывала и утаскивала внутрь себя огромные цогские деревья, поднимала целые скалы, а уж мелких камней и всякого сора внутри вихря летало без счета.

Но самым страшным было то, что Звизд нагонял драгона, а бьющий со всех, казалось, сторон ветер мешал крылатому ящеру набрать скорость - Луня слышал, как с натугой били по воздуху огромные крылья, но драгон почти не двигался вперед.

Звизд уже почти настиг ящера, когда тот вдруг сложил крылья и камнем рухнул вниз, к самому подножию гор. Люди изо всех сил вцепились в ремень, стараясь не глядеть на стремительно приближающуюся землю, но тут драгон раскинул крылья и вновь попытался набрать скорость, прикрываясь от ветра склонами окрестных гор.

Луня в этом головокружительном полете уже не понимал, где небо, где земля, он только плотнее прижимался к могучему этросу, цепляясь одной рукой за ремень, а другой закрывая глаза от туч поднятого Звиздом песка, который летел со всех сторон.

И им почти удалось уйти! Отчаянное падение драгона принесло свои плоды - он разогнался, а когда набрал высоту, Звизд начал отставать, как бы заплутав меж сглаженных зеленых вершин цогских гор. И тут, неожиданно, в крыло драгону врезалось огромное бревно, выпущенное словно бы из гигантского лука.

Ящер завалился на бок, стараясь удержаться в воздухе, бил здоровым крылом, но четверо людей, висящих на нем, тянули вниз, и не осилив такую ношу, драгон начал падать - все ниже и ниже, а Звиздов вихрь уже ревел и бился в скалы совсем рядом, совсем близко.

Драгон, бессильно распластав переломленное крыло, упал на небольшую полянку у подножия невысокой горы. От удара люди кубарем полетели по устилавшим мох бурым листьям, а ящер, вытянув шею, с трудом передвинул лапой чашу со смертельным питьем к голове.

- Помогите мне! Я не сдержал своего слова, но тут не моя вина. Уходите под землю, ищите цверов-невеличников, у них есть тайные подземельные тропы в ваши края, они помогут...

С этими словами драгон еле-еле хлопнул лапой по земле, и один из замшелых камней отвалился в сторону, открывая черный зев подгорного хода.

- Быстрее! - крикнул Зугур: - Он приближается!

- Помогите! - ещё раз взмолился драгон: - Я сам не сумею...

Луня, поняв, чего хочет крылатый ящер, шагнул к нему, выхватив меч, подковырнул крышку чаши, и отшатнулся от полыхнувшего в лицо жара.

- Огонь незнания, пламя безумия! - прошептал драгон: - Сделай меня свободным...

Он наклонил голову и вцепившись зубами в край чаши, запрокинул её последним усилием вверх, делая глоток. И в тот же миг все тело драгона от кончиков крыльев до когтей на лапах вспыхнуло ослепительным пламенем, таким ярким, что люди невольно зажмурились, а когда открыли глаза, перед ними лежал лишь серый пепел...

- А теперь - быстрее! - вновь крикнул Зугур, почти силой таща путников ко входу в подземелье. Запинаясь, закрываясь руками от ветра, путники едва успели вползти по очереди в узкий лаз, как на горную полянку обрушился ветер, в миг развеявший то, что осталось от последнего на Земле драгона, в прах...

* * *

Под сводами низкой и сырой пещеры глубоко под землей раздавались людские голоса:

- И смотрите, други, как все паскудно выходит! - Зугур ударил кулаком по ладони: - Если кто нам и хочет помочь - так либо струсит, либо помешается, либо сгинет! А Владыка этот... Я так думаю - ни один человек на всей Земле не пойдет против него - побоится просто! Ну чего вы все молчите?! Долго мы ещё будем по этим подземным норам шарахаться?! Шык, ты же волхв, второй день не жрали уже - ну сотвори что-нибудь или подскажи, где тут еду найти можно?

- Уймись! - сурово бросил волхв, и глаза его, невидимые в темноте, вдруг вспыхнули на миг гневливым огнем. Шык встал, шагнул в сторону - ему надоело сидеть, но подвернувшийся под ноги валун заставил волхва выругаться и плюхнуться на место. Потирая ушибленную ногу, Шык проговорил, негромко и раздосадовано:

- Ничего у нас не выйдет, други! С Владыкой Земли тягаться - что пытаться реку выпить... Не хватает у меня ни знаний, ни мудрости, ни понимания, чтобы поведать вам, что же нам делать дальше. Драгон вон сказал, что есть боги, которые не пошли за Владыкой! Ну так где ж они? И Безумный этот, Карающий Огонь который. За то, что он нам разум дал - поклон ему, конечно, низкий, но то, что он сейчас, пусть и не по воле своей, творит это ж чистое паскудство! Скоро, того и гляди, род на род поднимется, брат на брата пойдет! Мы тут сидим, там наши с наши, поди, режутся, Владыка этот забавляется, а к Земле Небесная Гора летит!

- Дяденька, уймись уж и ты тоже, и так тошно! - неожиданно крикнул Луня, и крякнувший волхв замолчал, даже не сделав ученику замечания за дерзкий тон. Все уже знали, что будет дальше - сейчас, помолчав, начнет говорить Луня, потом и его оборвут побратимы - и так все всё понимают, но отчаяние давит, заставляет говорить вновь и вновь - и так по кругу. Даже молчаливый Фарн нет-нет да и вскакивал, взмахивая секирой, и начинал кричать по-арски, что он не подземная жаба, и не муравей, чтобы всякий там Владыка мог, как ему заблагорассудиться, давить его сапогом на дорожке...

Третий день блуждали путники по подземным лабиринтам. Третий день лишь изредка видели они свет - Шык засвечивал голубоватый колдовской огонек, пытаясь обнаружить какой-нибудь новый отнорок. Одно хорошо - подземные твари, словно предупредил их кто, путников не тревожили, а дурная подземельная жаба, в которой Шык признал родню чернолеским зыпям, выскочив было навстречу путникам, с шипением убралась прочь - поднятый Луней высоко вверх оберег Яра отпугнул тварь.

Невеличников нигде не было видно и следа, а припасы у путников вышли все, подчистую, а вернее, не вышли, их попросту не было - после бегства от зулов, скитаний по морскому берегу, цогской засады и внезапно возникшего Звиздова вихря у отрядников осталось лишь то, что на самих надето, оружие, да ещё - чародейная котомка Шыка, с которой волхв не расставался ни на миг.

- Дяденька, а может, ты с богами поговоришь? Ведь можешь ты, а? Попроси их, пусть помогут! - голос Луни в темноте казался дрожащим и умоляющим, хотя выражения лица молодого рода никто не видел.

- Я уж взывал к ним, Луня! - с тоской ответил волхв: - И к Влесу, волховскому покровителю, и к Роду, отцу нашему, и к Яру светлоокому, и ко всем другим тожь... Молчат! А...

Шык, видимо, горестно махнул рукой в темноте - и умолк.

- Ну тогда так - назад пошли! - решительно сказал Зугур, поднимаясь: Вылезем наружу - хоть погибнем по-людски, а не то боюсь я, сожрем мы тут друг друга с голодухи...

- Не сожрете! - прогромыхал из темноты могучий голос, не голос даже, а глас. Люди повскакивали, хватаясь за оружие, Шык засветил колдовской огонь - поглядеть, что ж за гость к их стану пожаловал.

В неярком, колеблющемся голубоватом свете из тьмы выступила вперед странная фигура: темно-серый плащ, окутывавший гостя с головы до пят, широкое безбородое и безбровое лицо, бледное и усталое, большие, круглые глаза, ярко-желтые и словно бы светящиеся, как у волка. Пришелец был велик ростом, могуч и статен, на лбу его горел синий камень, вправленный в светиний обруч, а в правой руке отрядники заметили скрытую складками плаща булаву с добрую тыкву величиной.

- Ну, здраве будтье, добрые люди! - с насмешкой пророкотал желтоглазый, усмиряя свой глас до обычного, человеческого: - Насилу нашел вас, бродников, полземли облазить пришлось! Сижу вот тут, в темноте, уже с полдня, стоны ваши слушаю...

- Эй, а ты кто, дядько? - не сдержавшись, полюбопытствовал Луня, выглядывая из-за спины Фарна.

- Я-то? - искрени засмеялся желтоглазый: - Ай, Луня, а ещё ученик волхва! Я - Хорс!

Шык с Луней переглянулись с изумлением - и склонились в почтенном поклоне, а глядя на них, и Зугур с Фарном поклонились - мало ли что!

- Кто такой Хорс? - шепотом спросил у Луни Зугур.

- Бог родский! Бог Ночного Солнца, Волчий Пастух, Победитель Змея, что солнышко проглотил! - так же шепотом ответил ученик волхва, досадуя на себя за то, что посмел прервать бога.

- Что ж это за бог такой? Если светлый, то почему тогда волков пасет? - не унимался Зугур. Луня дернул вагаса за рукав:

- Тише ты! По-твоему, лучше было бы, чтобы их темный бог пас? Заели б тогда совсем...

- Ну, присядем, други, покалякаем! - не обращая внимания на шепот, предложил Хорс, повел рукой - и камни под ногами вмиг обернулись удобными скамьями, а вместо тусклого синего огонька, что трепетал над головой волхва, пещеру залил мягкий, приятный глазу серебристый свет - таким светит полная Луна в летнюю ночь.

Уселись. Все молчали, и Хорс, по-прежнему ухмыляясь, тоже молчал, внимательно разглядывая четверых людей, словно пытался поподробнее вызнать - кто такие, что за душой имеют...

- Э-э... - смущаясь, протянул Шык: - Боже, позволь спросить тебя...

- Ты, волхв, не "божкай", зови по имени. - скривился Хорс: - А что до вопроса твоего, так я угадать попробую: хочешь спросить ты, за кого стою я, чью руку держу? Не простой это вопрос, но отвечу я тебе так: Не по нраву мне, что Владыка после своей сурочей спячки очнулся и задумал людей извести по прихоти своей дурной! Ибо кажется мне, да и не только мне, что выжил он из ума, тронулся маленько, а умалишенных пристало не владыками звать, а дураками! Вот такой у меня будет для тебя ответ, волхв.

- Крутенько загнул! А скажи-ка, Хорс... - без тени смущения, ему что, чужой же бог, спросил Зугур: - Ты нас искал для чего? Если просто так, разговоры разговаривать, то лучше уходи! Нам помощь нужна, и совет мудрый...

- Дерзок ты, Зугур из Зеленого коша! Дерзок и горяч, а посему помолчи-ка пока! - Хорс, брезгливо дернув оскалившимся ртом, повел рукой, и губы вагаса словно склеились, сжались так, что и не разомкнуть. Зугур попробывал было вскочить, чуть не за меч схватился, но под взглядом немигающих желтых зраков Хорса рухнул на скамью и замер, зло сверкая глазами...

Шык дернулся было помочь, вступиться, но потом овладел собой, успокоился и вымолвил:

- А все же, зачем ты искал нас, о Хорс?

Бог усмехнулся:

- Настырные вы, люди... Кабы не Главная Мировая Сила, не в жизнь я бы с вами не связался!

- Что за Сила такая? - тихонько спросил у волхва Луня. Тот лишь досадливо дернул плечом:

- Судьбина! Никшни!

Хорс меж тем продолжил:

- После того, как очнулся от своего сна Владыка, призвал он нас, богов, к себе на правилище - решать, как людей лучше извести, стереть вас с Лика Земного. А только не все боги на то правилище явились. Приползли к Владыке в основном низкие да коварные, трусливые да злобные. Ну, и ослабевшие, конечно... Другие ж решили - за род людской постоять, беду неминучую отвести.

Сильно разгневался Владыка, узнав про такое. Призвал он Небесную Гору на ваши головы, и собрался карать богов-ослушников. Да только не очень-то его боги испугались. Открою я вам, други, тайну, о которой и драгон не знает... вернее, не знал. Любой бог, темный ли, светлый - все едино, со временем силу теряет. Кто-то раньше, кто-то позже, но теряет, наступает предел его деяний. А уж после остается от некогда всесильного бога лишь дух безмолвный, немощный и безтелесный. Вот и у Владыки этот предел наступает, от того он яриться, от того беситься и злобствует. И оттого же и мы отважились на него подняться!

Собрали мы рать богов и двинулись на Владыку, но силен, очень силен ещё старик! Да и приспешников у него нашлось поболе наших. Словом, побили нас, аккурат в средине лета. И началось...

Владыка Карающий Огонь взъярил, тех из нас, кто в битве не погиб, разогнал по краям Земли-Матушки, а потом вместе с подручниками своими за забавы взялся. Арскому мужу Любо затмил он растревоженный Карающим Огнем разум, внушил мысли дурные, про власть над всеми народами и странами. Хуров из их земель выгнал, на вагасов натравил. Про это вы знаете. А вот вам новые вести, чернее прежних:

Правителем у аров боле не Бодан, нет старика, удавил его Любо, во сне удавил, подушкой. Ныне Троерукий сам правит, и под его колено согнули головы хуры, и многие восточные племена. Вагасы отказались, и за это пошли ары с хурами на них войной. Ныне вдесятеро меньше стало на земле вагасов...

Зугур дернулся, заскрежетал зубами, но сказать ничего не смог запечатанные волей Хорса губы не разжимались. А бог продолжал говорить, и слова его черными камнями падали на души людей:

- Соединенное воинство Любо выгнало вагасов из Великой Степи прямо под южные родские границы. Любо отправил гонцов, повелев родам ударить по вагасам с севера. Бор Крепкая Рука собрал совет всех родов, и на том совете решили - никто ещё родам не указывал, что делать, и не будет такого вовсе!

Любо только того и надо было - с вагасами он и после разобраться сумеет, ослаблены они, а вот роды вольнолюбивые давно у Троерукого попрек глотки стояли. Словом, напали ары, быстро и тайно. Не все роды оказались смелыми да прямыми - род Рыси и род Куницы почти целиком перешли на сторону Любо. Кровавая сеча была на родских рубежах, и не выстояли роды, отошли в леса.

Любо рати свои в дебри не повел - там снежно сейчас, да и не привычны ни ары, ни хуры в лесах биться, а изменников-родов все ж маловато будет, чтобы с соплеменниками совладать. Пока воевали, Любо и корья успел под себя подмять. Гремы же послов арских убили, но им за Ледяным хребтом воля, их гнев аров не коснулся, но мыслю я, не надолго это, поможет Владыка Любо и гремов одолеть. Чуды ушли в самые дремучие леса, схоронились, и сидят сейчас над промороженными болотинами, выжидают. Цоги, а в первую очередь боги их, руку Владыки приняли ещё раньше аров, и ныне рати их стерегут южные родские границы. Ахеи, узнав о большой войне, разбрелись, кто куда. Большей частью они остались в своих селениях, решив, что беда стороной пройдет, другие на закат подались, в земли этросов и кёльт-пелагов. Третьи уже головы сложили...

Любо же, по пути ещё раз сильно потрепав вагасов и ахеев, вернулся в степи, и ныне строит первый из градов, что замышлял ранее по наущению Владыки. Только ставит он его не там, где собирался, а полуденнее Черного леса, на севере Великой Степи, у реки Влага. Оттуда и степи держать сподручно, и до родов рукой подать. Град назвал Любо Ар-ка-аим, Мощь и Сила Аров, в переводе...

Владыка, совершив все это, упивается сейчас своими выдумками. А что супротивные ему боги разбиты, люди заняты грызней междусобойной, Небесная Гора летит, время идет. И тут являетесь вы! Сперва вы от Веда узнаете правду о Небесной Горе, потом усыпляете вкупе с гремами Карающий Огонь, убиваете тьму зулов, и все это - в разрез Владыкиной воли! Вот он и взбеленился. А самое главное - боится он вас, боится и ненавидит, ещё более всех остальных. Если бы случилось все это до его сна многовекового, стер бы он вас, а попутно и горный хребет какой-нибудь, не раздумывая, но не те ныне силы у Владыки, совсем не те...

И главное! Я не даром про Судьбину говорил. Это такая Сила, коей и сам Владыка, и мы все, боги, и вы, смертные, подвластны. Нема, глуха, слепа и безмозгла Судьбина, нельзя её не вразумить, не умилостивить, не разжалобить. Лишь изредка являет она свою волю, но воля эта всегда исполняется, потому что не зависит она ни от кого...

Лишь один Бог Света и Пророческой Правды, многомудрый Белун, может иногда поведать о грядущей воле Судьбины. И вот в самый черный час, когда побили нас рати богов Владыки, и бежали мы, спасаясь, вдруг крикнул Белун: "За реками, за морями, за далекими горами, в земле чужой, дикой и диковенной, в сердце горы высокой, в зале каменном, стоит на груде костей людских сосуд. Не из глины он, не из камня, не из меди или дерева - сплетен тот сосуд из слез людских, крови человеческой, из болей и страданий, из бед и несчастий. В сосуде том хранится Могуч-Камень, и если разбить его, то околеет Владыка окоянный, а Небесная Гора в прах рассыпется, и все беды наши кончатся!

Но ни кому не дастся Могуч-Камень, никого не послушается, окромя только троих путников из земель северных, что Кар-Огонь усмирить смогли, гнева Владыкиного не убоявшись. Лишь они, и по воле своей, дойдут до горы заповедной, возьмут Могуч-Камень, и среди леса Черного, в Чернобоговом обиталище на утесе высоченном, отыщут молот златой, им только, да в том месте заповедном, смогут они разбить погибель Владыкову. И сгибнет тогда Владыка, и прахом Небесная гора рассыпется, и все другие неблагие творения его, и мир перемениться, и новые боги родятся...".

Хорс замолчал, оглядел угрюмые лица сидевших людей, потом спросил:

- Разве не про вас говорил Белун?

Шык потемнел лицом, но промолчал, как бы уступая право говорить Луне. Тот поерзал-поерзал, и наконец выдавил из себя:

- Нас же четверо... Белун-то только про троих сказал. Да и если взаправду - главным усмиряльщиком Огня-то Карающего этого Гроум был, он воду отравную принес, с него и спрос за то деяние.

Шык, внимательно глядевший на бога, кивнул - так и есть, мол. Хорс вздохнул, и простой человеческий вздох словно принизил бога, приблизил его к людям. Затем он сказал:

- Следов грема Гроума нет ни на земле, среди живых, ни на небе, среди мертвых. Куда увели его душу духи убитых зулов, мне не ведомо. Но думаю я, что из сидящих предо мною в число тех трех, о коих Белун баял, трое и входят. Вы мне другое скажите, люди - пойдете, отважитесь?

Хорс одним взмахом руки снял с Зугура заклятие молчания, и замер, весь во внимании - решалась судьба мира!

Люди молчали, и молчали долго. Наконец Шык, вздохнув не менее тяжко, чем Хорс до этого, кивнул:

- Пойду! Луня?

Молодой род тоже кивнул, но не стал ничего говорить. Следом за ним сказал Зугур:

- Иду.

И Фарн нагнул голову, давая понять, что и он согласен. По своей воле, как и говорил Белун...

Снова посидели молча, потом стали задавать вопросы, первым из которых был - куда идти? Где гора эта заповедная, сколько лун пути до нее?

Хорс ответил - Белун в пророческом сне видел ту гору, и не мало сил стоило Волчьему Пастуху потом по одному образу найти гору аж на другом краю земли!

Выходило, что путь предстоял не то, чтобы не близкий, а самый дальний из земных - на Ту Сторону Земного Лика, в дикие землм за море-окиян, по Мосту Народов, а потом все на юг, на юг...

Если прикидывать с запасом, учитывая все трудности далекого пути, выходило, что путники, выступив ближе к весне, и двигаясь в обход Ар-Зума, к концу лета должны быть у Моста Народов, а к середине следующей зимы достичь заветной горы - если по дороги не встретится никаких неодолимых препятствий. Тогда ближе к осени следующего года они вернутся, а там ещё предстоит поход в Черный лес!

- Ох, лыхо-лышенко, и чего ж я не помер маленьким? - в тоске спросил сам у себя Луня, узнав, куда придется идти. Ему никто не ответил...

* * *

Хорс потаенными, скрытыми в самых недрах гор ходами вывел людей на северную окраину цогских владений. Здесь лежали снега, было холодно, выли ветра и волки по лесам вторили им, нагоняя тоску. Отсюда путникам предстоял путь на полуночь - перед дальней дорогой надо было навестить своих, запастись припасами, да и отдохнуть не мешало - полугодовое почти странствие сильно измотало людей, особенно Шыка с Луней, ведь они выехали из дому ещё летом...

Шык к тому же надеялся набрать дружину охочих до дальних странствий воев-родов - путь через весь мир, половина которого охвачена войной, вряд ли будет спокойным, наверняка кое-где придется прорываться с боем. Вот только не пойдут скорее всего вои - не потому, что страшно, а потому, что землю родную надо защищать - война, ныне каждый меч на счету.

В заваленной снегом почти по пояс пригорной долинке Хорс остановил идущих за ним людей и сказал, указывая своей громадной булавой на север:

- Поедете лесом, никуда не сворачивая. Через два дня минуете замерзшую реку Ва, а ещё через три будете у своих! Ну, да кони ваши сами знают, куда бежать, не заплутаете!

- Это какие ж такие кони? Из пеньков он их, что ли, сделает? сумрачно пробормотал кутающийся на ледяном ветру в облезлую куртку из козьей шерсти Зугур. Хорс, услыхав, о чем говорит вагас, усмехнулся, заложил в рот четыре пальца и свистнул так, что у людей заложило в ушах, а с ближайших деревьев осыпался снег.

- Во-он ваши кони! Они вас и довезут! Смотрите, не обижайте их дорогой, да на ночь пастись отпускайте, не то оголодают! - рассмеялся Хорс, а из леса к замершим в снегу людям уже мчались четыре здоровенных, с теленка каждый, матерых волчары, свирепо скаля зубы.

- Таких обидишь! Э-эй, дядько Хорс, а не загрызут нас... твои лошадки? - опасливо спросил Луня, косясь на застывших рядом волков.

- Не загрызут! Не бойтесь ничего, я буду следить за вами! Прощевайте пока, скоро свидимся! - Хорс вскинул в прощальном жесте свою булаву, удалясь в снежном вихре куда-то вверх, и вскоре за роем снежинок его перестало быть видно...

- Ну, чего стоять, поехали, что ли? - проворчал Шык, заправил бороду в вырез рубахи - чтобы шею грела, запахнул поплотнее такую же вытертую, как и у Зугура, куртку и первым отважно полез на крайнего волка. Волк оскалился, зарычал, капая слюной на снег, но противится воле Пастуха, что пригнал его сюда, не осмелился.

Глядя на Шыка, и остальные сели на волков, волхв свистнул, и вскоре следы четырех серых хищников меж заснеженных деревьев замела вьюга...

Луне ехать на волке неожиданно понравилось, даже больше, чем на лошади. Сквозь серый жесткий мех приятно чувствовалось тепло могучего хищника, что зимой было как нельзя кстати, а в скорости волки едва ли уступали арпакам, при этом легко проходили по таким сугробам, где кони потонули бы по самое брюхо.

На ночь люди отрывали себе в снегу глубокую, до спящей травы, яму, разводили костер, прогревая замерзшую землю, а потом спали, тесно прижавшись друг к другу. Пара куропаток, подстреленных Луней, да добытый Зугуром из норы спящий барсук - вот вся еда, которой удалось разжиться за время пятидневного пути. Волки, на ночь убегавшие куда-то, находили себе пропитание сами, и судя по их тяжелым поутру животам, пропитание это было куда обильнее людского.

Как и обещал Хорс, через два дня по льду пересекли Великую Реку Ва, а ещё через три волки домчали путников до приметной лесной поляны, посреди которой возвышался огромный, раскидистый дуб. Отсюда до городища Влеса было всего-ничего - меньше четверти светового дня пути пешком.

Глава Девятая.

Разоренный дом...

Терпеливо дождавшись, пока люди слезут с их спин, четверка волков дружно взвыла, словно прощаясь, и мигом исчезла среди заснеженных стволов. Путники остались одни.

- Ну, вот мы и дома! - Шык низко поклонился родной земле на все её четыре стороны, выпрямился, чутко прислушиваясь к звукам зимнего, замороженного Коледом, леса, потом спросил:

- Чего там Хорс говорил, в леса наши ушли? Лунька, как думаешь, к Сырым оврагам, или на Гиблые болота?

- Я, дяденька, думаю - к городищу надо идти! Если уходили не спешно, всяко зарубки да затесы оставить должны были. По ним и догадаемся.

- Ну, будь по твоему. - кивнул волхв: - Пошли к городищу.

Проваливаясь в рыхлый снег, путники к вечеру доковыляли до городища. Луня, хотя и понимал, что оно наверняка покинуто и разграблено, все же был ошеломлен тем, что предстало взорам отрядников.

От кругового частокола, могучего и казавшегося нерушимым, осталось лишь с пару десятков торчащих вкривь и вкось бревен, сожженные ворота торчали из-под снега обугленными балками, изб же не было вовсе - лишь кучки углей, пепел да зола, как выяснил раскопавший снег Луня.

И в уцелевших частоколинах, и в балках ворот во множестве сидели стрелы - в основном хурские и арские, но и родских хватало. Сейчас уже было не понять - то ли роды-изменники шли вместе с чужеземными находчиками на приступ городища, то ли свои отстреливаясь, насажали стрел в бревнины...

- Дяденька, что ж это?! Пожгли все, поганцы! Где ж жить-то теперь станем? - со слезами на глазах спрашивал Луня, плетясь за мрачным и насупленным Шыком, который, закрыв глаза и вытянув ладони, обходил все городище, ища под снегом погибших и непогребенных родичей.

Фарн и Зугур топтались в сторонке, угрюмо озирали разоренное и сожженное городище, изредка негромко переговариваясь о чем-то.

Мертвых Шык не нашел, и это несколько успокоило всех - значит, роды где-то наподалеку, значит, возвращались они на пожарище - собрать оружие, погрести павших. Луня, перестав причитать, выбрался за частокольный круг и обошел все городище кругом, внимательно осматривая древесные стволы в поисках заметных лишь своим знаков. И нашел, разглядел на морщинистой коре старого вяза чуть видные в накатывающихся сумерках насечки - три вертикальных и одна волнистая, поперек.

- Нашел! - крикнул он остальным: - В Сырых оврагах они!

До Сырых оврагов летом ходу - два дня, а зимой, по снегу и все три выйдет. Решили ночевать возле городища, а поутру, сплетя снегоступы, двигаться к своим.

Всю ночь Луня, ворочаясь в холодной и тесной снежной яме, не мог заснуть, не смотря на усталость. Вот и в его дом пришла, вот и его задело, да ещё как, жестокая придурь неведомого Владыки, и это только начало! А потом, когда прилетит Небесная Гора, будет ещё хуже - смерть ожидает всех людей на земле, только они, четверо, вернее, трое, смогут спасти землю, спасти людей и всех живущих под небесами зверей, птиц, тварей.

Потом мысли сами собой переползли на другое. Луне подумалось о Руне, о Доме Старого Корча, и сердце облилось кровью - если уж здесь такое твориться, то что же тогда там, под носом у нового правителя аров, чтоб его кишки на колеса всех телег намотало! Жива ли Руна, цела ли? Помнит ли ещё его, или давно уже живет в вонючей хижине какого-нибудь поганого хура, готовит ему еду и греет постель?

От этой мысли у Луни внутри просто перевернулось все, захотелось вскочить и босиком по снегу бежать на помощь Корчевой внучке, бежать, рубить, колоть, резать ненавистных ворогов, мстя за разорение родного дома, за Руну, за себя, за все...

Но вместо этого предстоял им далекий путь в такие неведомые дали, куда и ворон костей не заносил, и биться им придется и с людми, и со слугами Владыки, а по итогу-то - и с ним самим! Да, весело...

С такими "веселыми" мыслями под утро забылся Луня тревожным сном, а когда вскоре Шык растолкал ученика - рассвет, пора уже снегоступы ладить, встал Луня с тяжелой головой, молчаливый и злой.

Пока нарезали ивовых прутьев, пока вымочили их в кипятке, неяркое зимнее солнышко поднялось над вершинами деревьев. Снегоступы плели Шык и Луня - Фарн в лесу рубил дрова для костра, а Зугур, не владевший сим немудреным, по сути, умением, был на подхвате, костер поддерживал, топил снег в котелке, вымачивал ивовые хлыстины. За работой Шык вдруг спросил у вагаса:

- Скажи, Зугур, вот ты с нами бродничаешь, горе мыкаешь, а твой народ в беде и разоре. Не думал ты, что там, в степях, ныне твое место, на коне лихом, с острым мечом и длинным копьем?

Зугур, невесело усмехнувшись, ответил:

- У нас говорят так: разум человеческий - что баранья лопатка. Малый её конец - ум, большой, надвое деленный - опыт прожитых лет и глупость, что каждому дана от рождения. А посередке лопатки проходит малым хребтиком мудрость, ибо лишь с этого возвышения может человек разом обозреть и ум, и опыт, и глупость, и понять, что ему должно делать, а чего - нет.

Да, каждую ночь, засыпая, плачу я за мой народ, каждую ночь мне сниться Великая Степь, каждую ночь мечтаю я о мести коварным арам и их мерзким прихвостням хурам, что подобны шакалам! Но понимаю я, что ныне, даже если и удастся мне собрать под свой бунчук всех мужчин моего Коша, мало пользы будет от нас - ары берут и числом, и войским умением. Славно пасть, захватив с собой жизни десятка врагов - это не победа. Падут так в конце концов все вагасы, и останется от нашего племени лишь слава, степная пыль, конские черепа на курганах да недолгая память соседей.

Мой путь - иной. Идя с вами, с Фарном, с чужими мне по крови, но родными по духу людьми, я более всего помогаю своему народу, ибо то, что задумали мы, должно искоренить сам корень беды, саму её причину. А там уж и с арами, и с хурами, и с прочими поквитаться будет можно, и голову сложить почетно и славно после нашего деяния тоже не страшно - страшно погибнуть сейчас, не дойдя, не сполнив, не успев...

Зугур замолчал, встал и пошел за новой охапкой ивовых прутьев, а на встречу ему из лесу спешил Фарн с вязанкой дров для костра. Шык, посмотрев вслед вагасу, покивал головой и продолжил связывать, сплетать вместе вымоченные, парящие на морозе ивины...

Снегоступы здорово облегчили путникам дорогу к Сырым оврагам, и вместо ожидаемых трех к вечеру второго дня четверку усталых, голодных и измученных людей, одетых в облезлые шкуры, окликнул родский дозор, скрывающийся в ветвях большой липы.

Наряженные в черное и белое, чтобы не было видно на фоне заснеженных ветвей, вои-роды, числом пятеро, с удивлением и чуть ли не суеверным ужасом глядели на будьто восставших из мертвых Шыка, Луню и их спутников, худых до крайности, но веселых от встречи со своими.

- Мы уж и схоронили вас, решили - сгинули вы в землях неведомых! А вы живы, вот радость-то, вот хорошо! - улыбаясь, тараторил провожающий путников к оврагам вой-дозорный, в белой заячей шубе до пят - чтоб на снегу не заметно было. От него путники узнали, что когда два гонца привезли Шыков посох, Костяную Иглу, вож сильно горевал, решив, что Шык таким манером дал понять родовичам, что на смерть идет. И вот теперь вернулся волхв - хорошо!

Еще говорил разом помрачневший вой про бой, что был в городище. Ары напали внезапно, под утро, и было их без счета. Вож, правда, догадывался, что после ответа Совета Родов ары должны прийти, но не ждал, что это произойдет так скоро. Однако баба, ребятишек и стариков отправили, хвала Роду, в Сырые овраги загодя, так что оборонять городище осталась лишь дружина вожа и простые вои.

Два дня бились роды, отбивая атаки арского воинства. Ворог в четверо, самое малое, превосходил силы защитников, и в чистом поле давно бы уже одержал верх, но тут, у стен городища, знаменитой арской коннице негде было развернуться, и лишь на третий день, когда пришедшие с арами неведомые племена начали стрелять из луков горящими стрелами и подожгли городище с трех сторон, вож велел ломать часть стены насупротив ворот, как бы со спины городища, забирать идолов богов и предков и уходить в лес.

Ушли почти все - ни ары, ни другие чужеземцы не рискнули сунуться в непролазные чащобы. Зато на городищем потешились всласть - что не сожгли, то сломали, раскурочили, разорили до тла, жабьи дети...

Потом войско захватчиков напало на городище рода Лисы, а Влесы-медведи не успели на помощь. И Лис постигла та же участь. Другие рода решили не рисковать - ушли в леса загодя, бросив пустые дома, так что находчикам ничего не досталось. Сейчас Бор Крепкая Рука собирает общую рать, поднимает воев каждого рода, думает ближе к весне идти на аров походом - не можно родам побитыми жить!

- Походом! - усмехнулся Зугур: - Да к весне у аров такое воинство будет, какого на земле отродясь не бывало! Куда там вашим сотням...

- Может быть, ты и правду говоришь, вагас! - сурово сдвинул брови провожатый вой: - Да только повторю я, для твоих ушей: не можно родам побитыми жить!

* * *

Сырые овраги, три глубоких, заболоченных, лесистых ложбины, по дну которых текли к Великой реке Ва ручьи, летом, весной и осенью слыли погаными местами - и мокро, и уныло, и нечисти хватает. Но зимой, когда все вокруг промерзало волей Коледа на два локтя вглубь земли, Сырые овраги были самым безопасным и потаенным местом во всех родских землях.

Густые, непроходимые для чужаков буреломные чащобы, завалы снежных сугробов, бездорожье лучше всякой стражи хранили овраги от любых находчиков. Нечисть спала под снежным одеялом в своих берлогах, и некому было потревожить покой родов, скрывающихся здесь от врагов.

Вой-провожатый провел путников хитрыми, запутанными тропками меж древесных стволов, меж громадных сугробов, а иногда и под ними, мимо других дозоров, и вывел наконец на край самого большого из трех, Северного оврага.

Луня глянул на то, как расположились в своей лесной крепости роды, и поневоле подивился - все чин чинарем, вдоль склонов рядами торчат укрытые снегом крыши землянок, на дне оврага виднеются сараи для скотины, а вдали, у того края ложбины, дымят чуть заметно кузни, оружейни, и низкие балаганы, в которых бабки-стряпухи готовят для всех общую еду. Пахло дымом, свежеиспеченным житом, похлебкой из зверины, чуть-чуть навозом - словом, родными, знакомыми с детства запахами. Лаяли собаки, взмыкивали коровы, скрипел колодезный ворот у обложенного камнем устья свежевырытого колодца.

Луня даже услыхал озорную песню, доносившуюся из одной землянки, где, видать, пряли или ткали. Дружный хор девичьих голосов выводил:

Как за горкой, за горушкой, за горой,

Во зелёном, в зеленом сыром леске,

Подловили две шишиги мужика,

Заманили в саму глубь свово леска.

С мужика порты шишиги постянули,

И рубаху на волосья натянули.

И давай верхом кататься да чесать,

Мужика, как две молодки, ублажать.

Вот уж месяц из-за горки покатился,

Тут мужик не своим голосом взмолился:

"Ой, шишиги, отпустите вы меня,

Нету моченьки, ведь скачем с полудня!"

А шишиги знай наяривают,

Мужиковый уд нахваливают...

Песня неожиданно оборвалась. Луня усмехнулся - дальше начинались самые срамные слова, да видать, не успели девки - кто-то из старших жонок прикрикнул на охальниц - мол, неча этакую стыдобищу светлым днем голосить!

На противоположном склоне оврага, в небольшом ельничке, темнеющем хвоей среди белого убранства зимнего леса, разглядели зоркие глаза Луни и идолов рода - богов, предков, звериные и нелюдские черепа. Стало быть, в ельничке теперь новое святилище рода. Основательно и крепко сели роды в Сырых оврагах, и выкурить их отсюда не удасться никакому Любо!

Путников заметили - суетившиеся меж землянок бабы, старики да ребятишки, открыв рты, смотрели на восставших из мертвых, по их мнению, Шыка и Луню. Слышались радостные крики, приветствующие возвратившихся не иначе как с того света родичей. Вскоре добрая весть разнеслась по всему поселению родов.

Шык, Луня, Зугур и Фарн к тому времени уже спустились вниз, и их обступила толпа. Луня только успевал поворачиваться, отвечая на приветствия, обнимаясь с родичами и кое-как отказываясь от предложений сейчас же идти в гости и к этим, и к тем...

После долгих странствий по безлюдью путники едва не очумели от мешанины улыбающихся, говорящих, кричащих и визжащих родских лиц. Наконец сквозь толпу к ним протиснулся извещенный о приходе путников вож Бор вместе с воеводой Сколом.

- Ну, зраве будте, гости дорогие! Уж и не чаяли вас на этом свете повидать! - улыбаясь, пробасил вож и по родскому обычаю троекратно обнялся со всеми.

- А ну, роды, осадите! - рявкнул на соплеменников, сдерживая улыбку, воевода: - Им щас не до вас, вона, на ногах еле стоят. Шык, тащи своих в баньку, очищать тела да души, а потом уж и за стол!

Долго, о-очень до-о-олго мылись, парились и грелись в жаркой, полной духовитого пара парной путники, отмякая и нутром, и наружью. Скинув в предбанничке одежду, они нырнули в клубившийся теплый полумрак, размахивая выданными стариком-банщиком Сипом вениками. Сам же Сип, закинув в банный очаг несколько поленьев, хотя там и так полыхал целый пожар, деревянным своим посошком брезгливо подцепил вытертые, воняющие козлиные шкуры, что поскидали второпях путники, и зашвырнул их в огонь - не хватало еще, чтобы нашатавшиеся и набродившиеся вдоволь по чужим землям люди занесли в род заразу и мелких телесных тварей. А так Знич сожрет все, без остатка, ему, богу жаркого прирученного огня, только дай!

Святое дело для родов - баня! Ею и больных исцеляют, и усталость снимают, и ворожат в густом, жарком пару. Да чего там, почитай, каждый род на свет этот появился тоже - в бане! Конечно, есть в бане и свой хозяйчик баенник, видится он родам мелким, плюгавым дедулькой. Если с баенником не дружить, может и смертью отплатить за неподчтение банный дед. Поэтому и зарывают под порог каждой отстроенной бани черную курицу, причем не резанную, а задушенную - баенник принимает только такую жертву...

Напаривший, Шык с Луней, а глядя на них, и Зугур с Фарном с гиком вылетели из баньки и нырнули в пушистые, обжигающие сугробы. От их раскрасневшихся тел валил пар, снег вокруг плавился, растекаясь струйками воды - хорошо!

Банька, возле которой валялись в снегу путники, стояла на отшибе, подальше от сторонних глаз, в осиновой рощице, и место это было выбрано не случайно - осина хоть и ломка, не имеет крепости дуба или гибкости сосны, но зато живет в этом серебростволом дереве великая сила, сила лесов, откуда вышли все люди, недаром погань вроде упыря или оборотня надо обязательно осиновым колом проткнуть, чтобы он дух испустил.

- Ох, теперь-то я знаю, отчего вы, роды, такие крепкие - огнем да водой калитесь, как мечи! - проорал подпрыгивающий на снегу Зугур. Вагас, единственный из четверых, не нырнул в сугроб, а приплясывал рядом, и уже начал замерзать на зимнем ветру.

- Чеши назад, грейся! - крикнул ему Шык: - А мы ещё поваляемся - уж больно баса велика...

Фарну, в отличии от Зугура, банные дела пришлись очень даже по душе. Он радостно хохотал, закидывая свое мощное, словно из мореного дуба вытесанное тело, снегом, и Шык еле-еле выволок этроса из сугроба - долго все ж нельзя, студа в глубь нутра проникнет, и уже не польза, а вред получиться.

После бани, напившись кваса с давленной клюквой, облачившись в чистое, белое-белое льняное исподние, путники развалились на широких лавках, вяло переговариваясь. Тут прибежал вожев дружинник, позвал всех в дружинный балаган - трапезничать и говорить - вож собирал Совет рода.

Дружинный балаган, длинный, низкий, крытый щепой, напоминал тот сарайчик, в котором Луня и Шык ночевали летом, в самом начале своего пути на восток. Само собой, здешний балаган был много больше, шире и просторнее. Его поставили в Сырых оврагах три лета назад охотники из рода Дикой Кошки сушить звериные шкуры. Ушедшие в овраги роды проконопатили стены балагана, настелили на крышу лапник в несколько слоев, завалили все снегом, и получилось теплое, удобное и просторное жилище, в котором могла поместиться вся вожева дружина разом. Три очага, устроенные очаговым мастером Жигом так, что дым от них не ел глаза, а стелился под потолком и уходил в проруб над дверью, длинные и низкие полати вдоль стен, устланные шкурами - здесь спали дружинники.

Шык, Луня, Зугур и Фарн, краснорожие после бани, одетые в длинные, до пят, тулупы, вошли внутрь, поклонились уже сидящим за длиннющим и широченным столом посреди балаган родским мужам - дружинникам, отцам семей, охотникам, пахарям, мастерам и старейшинам, одним словом, всем тем, кому и положено было присутствовать на Совете рода Влеса. А вожу с воеводой, что восседали во главе стола, под увешанной оружием священной медвежей шкурой, само собой, поклонились первыми.

Первым делом вошедших накормили. Кабаний окорок, жареная птица, квашенные травы и моченые ягоды, караваи жита, мед и взвары в крынках - еда простая, немудрящая, но путникам после многих полуголодных дней скитаний она показалась самой изысканной, самой вкусной и самой обильной из всех трапез, что довелось вкусить на этой земле...

Сидящие в дружинном балагане роды терпеливо ждали, пока побанившиеся путники утолят свой голод - сперва угощение, а уж потом разговор, так гласит свято чтимый родами уклад гостеприимства. Сами пока попивали горьковатый, слегка хмельной медок, варимый из шишек хмеля и зовущийся просто - пивом, вели неспешные беседы, нет-нет да и поглядывая в сторону Шыка - чем обрадует после харчевания многомудрый волхв, о чем расскажет? И так все погано, может, хоть восставшие из мертвых утешат?

Наконец Шык утер вышитым рушником жирные губы, глотнул из кружки взвара и улыбнулся родичам:

- Ну спасибо, братья, ну уважили! Кажись, никогда ещё так вкусно и обильно не харчился! Благи дарю вам от всех нас, роды!

Вож отставил в сторону еновушку с пивом, утер усы и сказал:

- Да, видать, не сладко вам пришлось на чужбине, други, коли обычный харч за пировое угощение сошел! Ну, Шык, а теперь повествуй - что да как, нам вести с чужбины сейчас во как нужны!

Шык откашлялся и неспеша начал говорить. Луня, а потом и Зугур по ходу рассказа подсказывали волхву то, о чем он не упомнил, а когда дошла очередь, то пришлось говорить и вагасу - про разорение ахейской деревни, и Луне - про поход за драгоновой смертью.

Мрачнели роды, слыша тяжелые вести, сжимали кулаки, опускали взоры. А когда, уже под конец, поведал Шык о Хорсе и обо всей подноготной, обо всех корнях нынешнего лиха, все зашевелились, послышались гневные голоса, кто-то пристукнул кулаком по столу - родов взяла ярова сила. Эка погань этот Владыка, коли содеял все то страшное, что сейчас твориться в мире, только лишь со скуки и по прихоти своей, и впрямь неразумной!

Шык закончил говорить, хлебнул из кружки и внимательно посмотрел на вожа, словно спрашивая - ну, Бор, что скажешь? Помочь-то ты нам в подготовке похода дальнего поможешь, это ясно, а вот дашь ли людей?

Вож нахмурился, а потом, словно услыхав мысли волхва, негромко сказал:

- Людей я вам дать не могу. Двух-трех из молодняка или из стариков-поранков мог бы, да вы сами не возмете, лишние хлопоты это. Не обессудьте, братья и други, но у меня ныне каждый вой на счету. Вот таков мой сказ... А в остальном, само собой, отказа ни в чем не будет. На великое дело идете, на величайшее из величайших. Бояны воспоют вас, и петь будут до скончания веков! Но если вы землю спасете, а вернувшись сюда, найдете наши кости, то и сами себе не простите. А уж если случиться это из-за того, что нам тут десятка войев не хватило, что с вами ушли, то не простите и подавно!..

- Малым числом скрытно идти сподручнее! - прогудел воевода Скол, и следом за ним заговорили остальные, и речи всех сводились примерно к тому же - да, идти конечно надо, тем более - боги избрали волхва и спутников его для такого дела, и значит это, что боги знают - эти осилят! А простого человека ждет гибель, он-то богами не выбран, его-то они не отметили, с ним не говорили...

- Они просто не верят нам, дяденька! - горячо зашептал Шыку Луня, прикрывая рот ладонью. Волхв кивнул, зло сверкнул глазом, но промолчал. Да и чего говорить-то, если и так все уже сказал, что мог.

Совет продолжался аж до полуночи. Говорили о войне, о будущем, о том, как сподручнее вернуть захваченные земли, отомстить находчикам. Сидевшие по левую руку от Бора выборные от других родов передавали слова своих вожей в основном обещали, что поддержат, не бросят. Лишь Страт, брат вожа второго по численности после Влесов рода Волка Клыча, прямо сказал - воев не ждите, нам свои земли охранять надобно.

Бор досадовал, хмурился - они со Сколом загодя прикинули, что если бы согласились другие рода, то в свистунец-месяц, когда сугробы покроет ледяная корочка наста, уже можно было бы собирать рати. Все ж родов не мало, если всех поднять, большое войско выйдет. Коли с умом за дело взяться, можно и с арами ратиться, и с иными...

Шык, уняв гнев, много рассказывал о хурах - роды никогда не сталкивались с этим народом, они и имя его узнали вот только что, а до того звали находчиков пятами, мол, под пятой у аров сидят, первыми на убой, под стрелы да копья лезут.

Зугур, сидевший молчком, наконец не выдержал, спросил у вожа - где вагасы, что стало с племенем? Вож лишь покачал головой - мол, про то нам неведомо. Зугур, опечалившись, уткнул голову в сцепленные ладони и снова замолчал.

К разговору о походе на восток, за Могуч-Камнем, больше не возвращались, да и чего возвращаться, все и так ясно! Но когда, наговорившись и решив много важного, роды разошлись, и за столом остались лишь вож с воеводой да Шык со своими спутниками, Бор сказал, глядя в сторону, словно ему было стыдно перед волхвом:

- Все понимаю, Шык. Думал, яриться ты начнешь, слова обидные говорить... Эх, если бы Хорс вживую перед Советом явился, да все слова свои повторил, тогда, может, я бы тебе и всю дружину бы отдал!

- Вот только "бы" мешает. - усмехнулся Шык.

- Чудно! - подал вдруг голос воевода, крутя головой и скаля зубы.

- Что чудно узрел ты, Скол? - чуть холоднее, чем следовало бы, поинтересовался Шык.

- А то чудно... - возвысил голос Скол, Луне послышалась горечь в его словах: - Что вернулся ты, волхв, да ещё вон каких молодцев с собой привел! Я, как вас увидел, сразу подумал - ну, эти собой, почитай, десяток воев заменить смогут! А ты опять в поход надумал, сказки нам тут наплел - и Земля у тебя круглая, и на Ногай-птице, как ты её назвал? Драгон? Во-во, и на нем вы летали, и в невеличниковы пещеры Лунька лазил, и зулы какие-то поганые, отвороти их морды от еды! И лиха вы завалили, и лодью построили, и от цогов ушли, а потом к вам ещё и живой бог явился! А я думаю, вот как дело было: дошли вы до Загорья, у Веда-чародея пожили, в обратный путь засобирались, тут вас пяты, ну, хуры эти тварные, и прижали! Вед вам спутников дал, вот, только двое и уцелело. Добрались вы до нас, а тут война! И решил ты, многомудрый Шык, по тихому отсидеться где-нибудь в лесах, пока мы не отвоюемся. А нам наплел - Та Сторона, Могуч-Камень! А клыки лиха вам тот же Вед подарить мог, небось в башне его такого добра видимо-невидимо...

Зугур вскочил, с бешеным выражением на лице, скрипя зубами, потянул из ножен меч, Фарн и Луня буквально повисли на горячем вагасе - обнажать оружие на воеводу рода, и где - в войской горнице! Шык, напротив, был каменно спокоен. С каким-то странным удивлением смотрел он на Скола, словно впервые видел его, потом сказал в пустоту:

- Кто зрит не дале носа своего, тот счастлив, ибо даже шагнув с обрыва, поймет он это, лишь сломав кости свои о камне на дне... Где прикажешь лечь нам, вож?

Бор, молчавший все время, пока говорил воевода, встал, расгладил большими пальцами рубаху под узорным кушаком, кивнул куда-то в темноту и сказал, нарочно грубо, как показалось Луне:

- К устью оврага ступайте, третья землянка от колодца - гостевая. Там пока домуйте, вам с семидицу отъедаться надо, вон, одни глазюки торчат на рожах!

Глава Десятая.

Чудо Шыка.

Шык, Луня, Фарн и так до конца и не успокоившийся Зугур вышли из балагана, и скрипя катанками по снегу, пошли искать гостевую землянку. Они отошли уже на приличное расстояние, когда сзади послышался топот. Все обернулись - их догонял вож. Бор был в одной рубахе, но при мече, как положено. Запыхавшись, он остановился, взял Шыка за рукав, отвел в сторону и о чем-то горячо начал говорить волхву, размахивая руками. Шык пару раз что-то ответил, но что говорил вож, что отвечал волхв, ни Луня, ни Зугур с Фарном не слышали.

Наконец поговорили. Вож проворно, словно отрок, побежал назад, придерживая рукой меч, и вскоре исчез в темноте. Шык подошел к своим, посмотрел на выжидательные лица сопоходников, махнул рукой - пошли, чего стоять.

Пошли. Зугур не выдержал, спросил:

- Ну, волхв? Чего он тебе сказал, вождь ваш?

- Чего сказал... Ничего хорошего! Скол уговаривает его нас не пускать никуда! Меня в крепь посадить, чтобы не убёг, а вас в дружину взять. Не верят нам они, никто не верит! Один вож, пожалуй, чует, что не врем мы... Вот он и просил меня - явить какое-нибудь чудо, диво дивное, но такое, чтобы оно наши слова подтвердить могло! Иду я и думаю - что ж за чудо сотворить, вразуми меня Влес?!

- Н-да, вот и вернулись домой... - протянул Луня: - Поглупел у нас чегой-то воевода, а, дяденька? Не обошлось ли тут без Владыки?

- Тебе сейчас везде его козни мерещиться будут. Как вы там про пуганную сороку говорите? - пробурчал Зугур, кутаясь в овчину.

- Про ворону. Вот и гостевая землянка. Пошли, други, ночевать пора, завтра будет день, коли Яр даст, ну, будет и пища, коли Род не откажет... Шык отворил скрипучую дверцу и первым шагнул, пригибая голову, в землянку.

* * *

Потянулись сладкие дни отдыха, "ничёниделанья", как выразился Луня. Путники целыми днями валялись на шкурах, спали, ели, снова спали, выходили побродить по зимнему лесу, если было не холодно. Правда, гулять подолгу не получалось - морозы трещали ого-го, подходил к концу просинец, а за ним шел сечень с метелями и стужами...

Не смотря на то, что никакой работой или службой путников не утруждали, Луня не чувствовал себя дома. Ну никак! Настороженные взгляды, перешептывания за спиной - роды не верили им. Вначале обрадывались, а теперь не верили. Луне было очень обидно, но сделать он ничего не мог. Стена, невидимая, но очень прочная стена отделяла Луню и его друзей от всех родов, и преодолеть эту стену было никак невозможно. Ни разговоры, ни уговоры на родов не действовали. Путникам приносили пищу, с ними здоровались - и не более того.

Тайное поселение жило своей, непростой из-за лихих времен, жизнью. Все мужчины и даже подростки, годки Луни, ходили с оружием, несли дозорную службу, пропадали по несколько дней в дальних доглядах, упражнялись на большой поляне в стороне от оврагов в войском мастерстве, работали в кузнях, денно и нощно делали оружие, лили оголовки стрел, копий и дротов, ладили луки, ковали мечи и секиры, насаживали на черенки булавы и шестоперы.

Всем хозяйством - заготовкой дров, уходом за скотиной, готовкой, стиркой - занимались бабы да старики. Им помогали дети, без дела сидели лишь совсем дряхлые, убогие, раненые да четыре неожиданно оказавшихся никому ненужными путника. Волхв попробывал было наведаться в землянки к раненым, но там знахарили бабы-травницы, и справлялись они неплохо. Шыку дали понять, что помощи его не требуется.

Так шли дни. Луня с Зугуром, отъевшись и окрепнув, взялись за мечи оружие требует постоянных упражнений. С утра и до вечера звенели они клинками в осиновой рощице за баней. Зугур, постигший в Звездной Башне все ратные премудрости аров, учил Луню хитрым приемам боя одним мечом, мечом и кинжалом, двумя мечами, секирой, копьем, сам же, в свою очередь, учился метать топорик, приспособив для этого пару обычных плотницких тесал.

Неожиданно нашел себе дело Фарн. Этрос оказался не только знатоком мореходного дела, он был ещё и неплохим ковалем, ведал о разных премудростях - как укрепить бронзу, что добавить в нее, чтобы клинок или наконечник копья вышел прочным, не сминался при ударе о бронь. Ковали приняли чужака насторожено, но Фарн молча подошел к горну, надел фартук и взялся за дело, а вечером того же дня представил на суд мастеров изготовленный им этросский меч, прямой, с широким у основания и узким на конце лезвием.

Ковали оглядели оружие, попробывали его на прочность, проверили, как сидит в ладони, как рубит и колет, и единогласно приняли Фарна в свой круг. Теперь этрос вставал до зари и спешил в кузни, а возвращался оттуда лишь вечером, усталый, закопченный, но очень довольный. Как уж он там изъяснялся с родами, зная всего десяток слов по-родски, для Луни осталось загадкой...

Однако и Луня неожиданно сумел принести пользу своим родичам и соплеменникам. Не иначе как по тайному приказу воеводы за путниками все время приглядывали, да они и не таились, среди свои-то! И вот как-то раз Луня заметил у некоторых землянок деревянные щиты с намалеванными в центре личинами и подростков, до опупения кидающих по примеру Луни в эти мишени кто что - кто плотницкий топор, кто здоровенный колун, а кто и отцову малую секиру. А потом и взрослые вои взялись за топорики. По велению воеводы ковали лили и затачивали их во множестве, об этом Луня узнал от Фарна. Скол не был дураком и понимал, каким грозным оружием в умелых руках может быть легкий, заточенный до немыслимой остроты топор. Его и издали кидать хорошо, и в ближней сечи он незаменим.

Один лишь Шык день за днем сидел в землянке, часто безо всякого дела, и лишь изредка доставал он из своей прошедшей в буквальном смысле огни и воды чародейной котомки волхвоские вещи и что-то творил с ними, ворожил, пытаясь увидеть будущие или узнать нынешнее...

Прошло две семидицы с того мига, как путников окликнул родский дозор в чаще неподалеку от Сырых оврагов. Сечень, месяц злых метелей и обжигающих душу ночных холодов, катился к середине своей. Скоро у родов будет большой праздник, Свид, Свиданка, праздник зимнего перелома, когда Зюзя-зима с Лялей-весной встречаются. С этого дня начинается у них борьба, и ни разу ещё на памяти людской не было того, чтобы Лялька-озорница мрачного Зюзю не одолела.

Как-то вечером, когда все отрядники собрались в землянке, Шык объявил, что на следующий день после Свида они выходят. Пора.

- Так, а с конями как же? Дяденька, мы ж их по сугробам до Хода поллуны тащить будем, и опять же - где еду им брать? - спросил озадаченный Луня.

- Значит, без коней пойдем! - отрезал мрачный Шык, но тут встрял Зугур:

- А припас как же? На себе тащить? Одежу, оружие, харчи, ночевники, шатрянку - пуп развяжется!

- Значит, возмем лишь самое нужное! - коротко, как и Луне, ответил волхв, и добавил: - На легке пойдем, на лызунках.

- На чем? - переспросил вагас.

- На лызунках. Палки такие, тесанные, с загнутыми концами. Посреди ременная петля. Ноги в эти петли суешь - и бежишь, скользишь по снегу, словно на санях, понял? Все, теперь о другом. Фарн, все знаю, а потому неволит тебя не хочу, скажи лишь - что Нежа, пойдет за тебя?

Луня с Зугуром разинули рты, а этрос неожиданно покраснел, как красна-девица, кивнул, и выговорил, коверкая слова, по-родски:

- Она... соглашаться! Она видеть меня... в свой дом!

- Вот тебе раз! - развел руками Зугур: - Ты что ж, молчун этросский, бабу себе завел? И с нами - ни полсловечка?! Тьфу, пропасть, а ещё друг!

- Я... знать. Я вам... нужно... Но Нежа... Она одна. Я ей тоже... нужно. И она мне! - Фарн нагнул голову, чтобы скрыть от побратимов ставшими подозрительно влажными глаза.

- Изменник ты! - бешено крутнул белками глаз Зугур: - Бросаешь нас? Испугался? Нашел себе зазнобу и за бабий подол ховаешься?

Фарн ещё ниже опустил голову и ничего не ответил побратиму на обидные слова. Зугур уже шагнул было к нему, но Шык перехватил горячего вагаса и махнул рукой:

- Успокойся, Зугур, это не он нашел, это она его нашла. Нежа третий год вдовая, погиб мужик её, коваль Цип, лесиной придавило. Сильно горевала она, но горе, оно тоже не вечное. Я думаю, роды примут Фарна - такой мастер, да и мужик здоровый. На Ципа, кстати, похож чем-то, как же я раньше не углядел? Вот бабий глаз, а?

- Но наш поход!.. - Зугур снова вскочил и заходил вдоль небольшого стола: - Вчетвером мы ещё могли что-то содеять, а втроем-то точно не дойдем!

Шык хряпнул кулаком по столу:

- Зугур! Остынь, избу сожжешь! Это не беда, что Фарн остается, Ладин дар всегда неожиданно случается, чего уж тут. Помниться мне - Хорс про ТРЕХ людей говорил, а против воли богов идти негоже. Тут даже и не против богов - против Судьбины ты хочешь сладить. Это ж не Хорс, вещий Белун сказал трое! Значит трое. И все, закончим и об этом, давайте на боковую, мне завтра с ранья отлучиться надо будет. Луня, Зугур, займитесь припасами, одежой, лызунки подберите. Ну, покой-сон вам, други!

Луня, лежа под теплым одеялом из овчины, слушал завывание ветра за дверью, и все никак не мог взять в толк - как и когда статная Нежа успела окрутить молчуна Фарна? Где - это понятно, в кузне. Нежа, по старой памяти, всегда возле ковалей, она им заместо мамки - и харчи сгоношит, и постирает, и подмогнет, когда надо, а то и сама за молот-кувок возмется. Но времени-то прошло - всего ничего!

"А Руну ты и вовсе два раза всего зрил, однако ж до сих пор помнишь!", - укорил Луня сам себя. Да, прав волхв - Ладин дар всегда неждан и всегда сладок... С этими мыслями в голове и ликом Руны перед глазами Луня и уснул.

* * *

Наутро Шык быстро собрался, взял еды, оделся потеплее, сказал Луне и Зугуру, что вернется дня через три, и ушел куда-то на полночь, оставив побратимов в полном неведении. Фарн с самого утра пропадал в кузне, где уже стал своим, уважаемым и опытным мастером, к слову которого прислушивались, а к делу - приглядывались остальные ковали.

Оставшись вдвоем, Зугур и Луня отправились махать мечами и упражняться в других ратных делах. Так прошел день, а вечером Фарн не пришел ночевать осталься у Нежи. Луня днем слышал от ребятишек, что вож благословил нового члена рода, а Совет нарек Фарна родским именем Могун, что значит "Умеющий, Могущий, Умелый"...

Прошло три дня, но Шык так и не объявился. Наступил праздник Свида, и Луня с Зугуром, встав пораньше, одев самую нарядную одежу, начистив оружие, пошли на вечевую поляну посреди селения, у колодца - на людей посмотреть, может, и себя показать.

Рассвело. Посреди поляны полыхал огромный костер, почти что пожар, вкруг него молодые роды, парни и девушки, вели хоровод, пели веселые песни, призывая Лялю скорее прийти, одолеть студеного Зюзю. Вокруг бегали ребятишки, а старики и бабки, стоя в сторонке, прихлопывали в ладоши, улыбались, глядя на нарядную молодежь.

Всю ночь накануне хозяйки, не смыкая глаз, пекли блинцы, замесив жидкое тесто из муки, молока и яиц. Каждый блинец - Яров лик, съешь его сам станешь, как Яр, снега вокруг себя растапливать будешь, Ляле помогать.

Вот вышел на вечевую поляну вож, в шкуре медведя-Влеса, с Посохом рода в руках. Все затихли, обратили свои взоры к вожу, а он, трижды ударив Посохом о земь, громко крикнул:

- Радуйтесь, роды, ибо конец холодной зиме наступает! Идет, идет из-за полуденных лесов девица-красавица, Весна-Лялица! Скоро уже растают снега, уймуться злые ветры, сгинут трескуны-морозы! Скоро весна-красна придет! Веселитесь, роды, и радуйтесь!

Вокруг загомонили, ребятишки закричали, помчались к большим столам на краю поляны, где стояли блюда, на которых горами возвышались укрытые овчинами, чтоб не остыли раньше времени, румяные маслянистые блинцы.

Неожиданно серую пелену обычных для сеченя облаков разорвал ветер, проглянуло солнце, яркое, веселое и круглое, словно небесный блинец. Все прищурились, заискрился снег, голубые тени залегли между сугробами.

- Добрый знак! То добрый знак! - заговорили в толпе. Люди, прикрывась ладошками, смотрели на синий-синий разрыв в облачном одеяли, посреди которого сиял Яров лик, улыбались, хлопали друг-друга по плечам:

- Ну, коли Яр за нас, теперь-то сдюжим, теперь-то осилим ворогов и домой вернемся, на старых землях сядем!

Лишь два человека во всей веселой, праздничной толпе стояли особняком - Зугур и Луня. Никто не подходил к ним, никто не поздравлял, не желал благ и здравия. Стена, невидимая стена отделяла побратимов, и Луня от этого было очень горько.

Вон Фарн, тащит вместе с другими ковалями соломенное чучело-куколь Зюзи, словно он каждый год так делал! Вот куколь подожгли, все пляшут вокруг, жалейники щеки раздувают, трещат трещетки, парни за девками гоняются, снегом пятнают друг дружку. А он, Луня, стоит, по привычке увешанный оружием, один одинешенек, это среди своих-то, а что ж на чужбине будет? И неожиданно Луне подумалось - эх, скорей бы в дорогу! Там-то его никто не будет считать трусом, который хочет улизнуть, оставляя родную землю без защиты!

То, что и Луня, и Зугур явились на Свид оружные, их самих никак не заботило, привыкли, но люди вокруг косились - с чего это чужак да волхов ученыш на праздник с мечами да луками явились? Они б ещё брони одели, нечестивцы!

- Эй, Лунька! Журавель! Чего меч-то нацепил, али с Зюзей биться собрался? - под громкий хохот крикнул кто-то из толпы, и сразу полетели подначки со всех сторон:

- Да там у него не меч - хворостина! Ха-ха-ха! А чо, для Зюзи в самый раз, он же из соломы! Лунька, а может ты Зюзю, как того лиха, топором будешь убивать? Ха-ха-ха!

Луня сперва вскинулся было, сжались кулаки, а губы уже приоткрылись, готовые выпустить на морозный воздух обидные слова, но Луня вовремя вспомнил - слово не кукша, вылетит - не вернешь, и промолчал. И тут неожиданно с другого конца вечевой поляны крикнул воевода Скол, стоявший там в окружении дружинников:

- А давайте-ка проверим, роды, чего там у Журавеля в ножнах! А заодно и в саде, и за опояской! Давайте войские тяжи устроим!

- Давайте, давайте тяжи! - закричали все вокруг. Отроки, что должны были стать дружинниками в Руев день этой весной, а пока присматривались к войскому делу, мигом притащили шиты с мишениями, поставили их за полсотни шагов от костра, на краю поляны.

- Ну, Луня, дострелишь из лука до сих отметин? А друг твой? Он лук-то в руках держал? - с насмешкой спросил воевода, и вокруг вновь захохотали. Луня молчал, с каменным лицом стоя подле Зугура, который уже начал скрипеть зубами от гнева - над ними смеялись, их не считали за мужчин, требуя показать, прилюдно, что они хоть что-то могут.

- Сейчас я ему покажу! - прошипел вагас, делая шаг вперед, но тут заговорил вож:

- Негоже, Скол, лишь двоих на тяжи вызывать. Пускай и наши молодцы покажут, на что способны - и мечно, и копейно, и лучно, и ещё как кто умеет! Тому, кто всех одолеет, жалую светную гривну! Эй, отроки, а ну, тащи оружее!

Луня про себя усмехнулся - отроки, что только готовились стать воями, были старше его на год-два. Они ещё на побегушках, а его, Луню, уже вызывают на тяжи наравне со взрослыми!

Первыми должны были показывать свою силу и умение мечевники. На утоптанном снегу очертили два круга. Биться, само собой, предстояло не на смерть. Побеждал тот, кто сумеет заставить противника покинуть круг или выбьет из его рук меч. Слабый уходит, победитель остается, и так - пока его самого не одолеет более сильный. Все просто и честно.

Первыми в тяжев круг ступили, по приговору вожа, Луня и Зугур. Воевода выкрикнул им противников. Луне достался молодой вой Гжач, Зугуру - более опытный и хитрый Мстюк. Вож хлопнул в ладоши - начинайте. Толпа вокруг затаила дыхание...

Луня встретил атаку Гжача, отбил удар, второй, отскочил назад, насколько позволял круг, сам пару раз насел, вынуждая Гжача защищаться. Роды постепенно, увелкаясь поединками, начали кричать, ободряя своих, и этими своими оказались, конечно, не Зугур и не Луня.

Ученик волхва был спокоен, понимал - Гжач ему не соперник. Луня мог бы в два удара заставить противника покинуть круг, но ему хотелось продемонстрировать родичам свое умение, и он раз за разом отбивал атаки Гжача, выжидая, когда тот сделает нужное. Вот Гжач попробывал отшугнуть Луню, выкинув в его сторону руку с мечом, вот ударил сверху, а вот и то, что нужно - Гжач с маху рубанул, поведя клинок вскользь, словно намереваясь снести Луне голову.

Луня резко присел, услышал, как меч прошелестел у него над головой, не выпрямляясь, шагнул на согнутых ногах вперед и ударил своим мечом снизу, плашмя, по пальцам Гжача. Этому приему его научил Зугур, и ратное искусство вагаса не подвело.

- А-а-а! - Гжач вскрикнул, тряся ушибленными пальцами, а меч его упал на снег. Вокруг одобрительно загудели, а Зугур, давно уже разделавшийся со своим противником - он попросту отвел в сторону клинок Мстюка и ударом плеча вытолкнул того за круг, радостно закричал, подбадривая Луню.

Скол, нахмурившись, потянул было из ножен меч, намереваясь выйти против вагаса, но вож удержал его и сам назначил новых поединщиков. Луня только крякнул - против него должен был выйти сам Руич, здоровенный и опытный в мечевом деле вой, да к тому же ещё и родившийся в Руев день, а значит, отмеченный войским богом и носящий в душе искорку ратного умения с самого детства. Против Зугура и вовсе оказался самый искусный после вожа и воеводы мечеборец рода - Кос Свист, худой, жилистый, всегда, во всех сечах, бившийся двумя клинками, да так, что и врагов как косой косил, и стрелы отшибать успевал. Всем стало ясно - если Луня и Зугур одолеют этих своих противников, то многое из того, о чем рассказывали они про свои скитания, может оказаться правдой...

Сошлись. Руич сразу пошел давить, клинок его летал, словно воробьиное крыло, лишь поблескивая на солнце. Луня отбивался, как мог, хитрил, уходил в стороны, приседал и уворачивался, но остановиться хотя бы на миг, чтобы самому нанести атакующий удар, не мог - Руич бился на коротке, тесня своего противника к краю круга.

Зугуру пришлось ещё солонее. Кос, насвистывая по своему обыкновению, попросту рисовал своими двумя короткими клинками два круга перед собой, но настолько быстро, что казалось, что он держит в руках два сверкающих полупрозрачных диска, и подойти близко к искусному вою было просто невозможно.

Луня, изловчившись, все же умудрился пару раз атаковать Руича, и тот, не ожидавший этакой прыти от сопливого отрока, даже пропустил удар, да какой! Лунин клинок блеснул совсем близко и распорол рукав короткого полушубка, задев руку Руича. Вой взревел, не от боли, а от обиды, и рванулся вперед, маша мечом с силой и проворством, и тут Луня сразу понял сеча пошла серьезная, и если он не отступит из круга, его изрубят в лохмотья. Однако сдаваться вот так, просто, было обидно, и Луня решил попробывать ещё один прием из тех, которым его научил Зугур.

Отступая по кругу от Руича, Луня дождался, когда его противник будет стоять боком у самой черты круга, и кинулся вою в ноги, просунул меч между катанок и резко надавил на рукоять клинка от себя. Не ожидавший подобного Руич нелепо взмахнул рукой с мечом, едва не задев кого-то из плотно обступившей тяжев круг толпы, и упал, наполовину вывалившись за черту. Луня вскочил и отпрыгнул к центру, крутя в руке меч - а ну, подходи!

- Стой, Руич! Довольно! - вож шагнул в круг, останавливая уже совсем обезумевшего от ярости воя: - Он славно рубился, не пристало тебе на родича с такой ненавистью, как на чужинского ворога, кидаться! Пошли, Луня, вон на друга твоего поглядим!

Луня, гордый и страшно довольный, вбросил Красный меч в ножны, и шагнул было за вожем, но тут проходящий следом надутый и злой воевода Скол шибанул ученика волхва плечом, как бы и невзначай, несильно, но Луню шатнуло в сторону, а вокруг обидно засмеялись. На миг у Луни потеменело в глазах от гнева - воевода, сучий сын, никогда никому ничего не прощал, вот и его, Луни, законную победу не простил, но в следующий миг он понял, что сделает, чтобы отомстить. Протиснувшись вслед за вожем и Сколом, Луня зашел сбоку, вроде и случайно, шагнул вперед, вытягивая свою "журавелеву" шею, чтобы лучше видеть поединок Зугура с Косом, неловко так повернулся, наступил кому-то на ногу, его толкнули, рука, лежащая на рукояти, дернулось, ну, ясное дело, и ножны повело в бок. Ой, надо ж, точно промеж ног воеводе угодил тяжелый Красный меч в ножнах.

- Прощения просим, славный воевода, случай так вышел... - поклонился Луня побелевшему Сколу.

- У-м-м-м! - только и смог промычать воевода, складываясь пополам. Верно говорят - мужик лишь тогда непобедим, когда все хозяйство свое в котелок спрячет.

- Чего там? Чего случилось? - недоуменно спрашивали друг у друга роды, но разогнувшийся Скол только шипел ругательства, а Луня от греха подальше перебрался к вожу поближе и стоял молчком, про себя, впрочем, хохоча во все горло - так тебе и надо, воевода, учись видеть дальше носа!

Зугур и Кос рубились долго. Хотя род бился двумя клинками, а вагас от второго меча отказался, но одним он мог только сдерживать натиск Свиста, не более того.

- Славно бьется вагас! И ты славно бился. - негромко сказал Луне вож, не поворачивая головы: - Он тебя учил?

Луня кивнул, да мол, он.

И все же быть бы Зугуру побежденным, не появись на другом конце оврага дозорный на лызунках. Вой стримглав скатился со склона, и ещё издали начал кричать что-то. Вот он ближе, ближе, вот уже стали слышны над враз притихшей толпой слова:

- Беда, вож! Ары ахеев у Леповой рощи побили, два дня назад!

Роды расступились, давая вою дорогу. Вож шагнул ему навстречь:

- Говори, Вазич!

Тот, переводя дух, хлебнул квасу из поданой кем-то из баб крынки, утер губы и выпалил:

- Ахеи по Ходу шли, десятка четыре, с нами говорить хотели. Ары, с сотню почти, у Лепы их нагнали, ну, и изрубили всех. Нас-то в дозоре всего десяток, постреляли мы из луков, в лесу ховаясь, но не выдержали - отошли. А уж потом, в темноте, вернулись, и одного живого нашли. Он по нашенски через пень в колоду, но сумел сказать, что сын вождя ахейского, и дело у них было до тебя, вож, зело важное и спешное. Ребята, Удич и Стриг-Лапун, на санках его везут, а я вперед побежал - упредить. Только плох ахей, боюсь, не дотянет - ему копьем брюхо проткнули, помирает он...

Вож нахмурился, махнул окружавшим его воям:

- Идите навстречь, подмогните! Вазич, укажи дорогу!

Потом вож повернулся к остальным:

- Все, роды, без меня веселитесь! Скол, пошли ахея встречать, чую я важные вести он везет.

Вож, воевода и с полстони воев ушли, и праздник затих как-то сам собой. Люди словно бы почувствовали - не время сейчас веселиться, война. Зугур и Луня в числе прочих побрели к своей землянке, однако усидеть на месте не смогли, терпения хватило только перекусить да обмыться после тяжей.

- Зугур, пошли к дружинному балагану, может, узнаем чего! - предложил Луня, и вагас согласился. Но едва они шагнули к дверям, как навстречу им в землянку ввалился Шык, весь в снегу, борода в инеи.

- Здраве будь, дяденька, с возвращением! - Луня поклонился волхву: Легка ль была дорога твоя?

Шык дернул щекой:

- Не легка, не тяжела! На-ка лызунки, оботри от снега. Ахея раненого только к полуночи привезут, я вожа встретил - он нас звал.

- А ты сам-то где пропадал? - спросил Зугур, усаживаясь на лавку и пододвигая к Шыку горшок с неостывшей ещё кашей и кувшин с взваром. Волхв взялся за еду, и только утолив первый голод, ответил:

- К Волкам я бегал, волхва Хромого Чара повидать. Ну, а заодно и с вожем тамошним переговорить. Через семидицу придут сюда Волки, дружина придет, восемь сотен воев, во главе с вожем и Чар придет, будет в ратных делах волховством помогать. Признали волки главенство Бора над всеми родскими ратями, и готовы на аров и иных ворогов идти. Это и есть то мое чудо, о котором вож наш просил. Но только вы про это - ц-ц-ц! Молчок! Пусть апосля все узнают, когда уже уйдем мы...

Шык закончил говорить и более основательно занялся горшком с кашей. Луня только покачал головой - ай да волхв, один, через леса, зимой чуть не тот конец родских земель сбегал, да ещё и уговорил самый, почитай, сильный после медведей-Влесов род принять руку Бора! Остальные рода, на Волков глядя, тоже дружины дадут - быть арам битыми, ей-ей, быть!

К полуночи, как и предсказывал Шык, в дружинный балаган привезли раненого ахея. Луня только глянул на заострившееся, белое, словно бы даже прозрачное лицо совсем молодого ещё парня, что лежал на легких санках, укутанный в медвежьи шкуры, и сразу понял - не жилец.

Ахей бредил, его колотил озноб, временами он совсем терял сознание, и лишь по неровному дыханию, по легкому парку над запекшимися, черными губами можно было понять, что жизнь все же теплится в израненном теле.

Юношу сняли с санок и перенесли в балаган, где уложили на застеленные шкурами полати. Вож нагнулся к ахею, но тот в очередной раз впал в беспамятсво, и ничего не смог сказать.

- А ну-ка, выйдите все отсюда! - неожиданно властно прозвучал голос Шыка. Волхв в сопровождении Луни и Зугура шагал через толпу дружинников к ложу умирающего.

- А ты не нукай, не запряг! - огрызнулся кто-то из воев, но Шык лишь глянул на острослова, и тот, побелев, бросился вон из горницы, на ходу зажимая рот, а миг спустя все услышали могучий блев за дверями - волхв слыл мастером на такие прошибы, не терпя дерзость и неподчтение.

Второй раз повторять не пришлось - дружинники, топоча и гремя оружием, покинули балаган, остались только вож, две бабки-занхарки, воевода да волхв со своими спутниками. Ну, и ахей, само собой.

Шык, не обращая ни на кого внимания, присел возле умирающего, откинул шкуры, задрал рубаху, ножом разрезал льняную тряпицу, что охватывала весь живот парня. Бабки только ахнули - открылась зияющая рана, черная по краям, дурно пахнущая, с алыми кровяными подтеками и какими-то сукровичными пузырями в центре. Луню замутило, но он продолжал смотреть - мало ли, может и ему с таким столкнуться придется, избави, конечно, Род...

Так, все правильно, дозорные вои сделали все, что смогли - промыли глубокую рану, положили пук белого мха, чтобы зараза не заводилась, забинтовали. Одного не знали они - не лечат такие раны, не в силах никакое чародейство вернуть к жизни человека, у которого все кишки пробиты, перемешаны, порваны, порезаны четырехперым наконечником арского конного копья...

Шык встал, глянул на вожа:

- Он не будет жить. Он умрет, причем вряд ли дотянет до рассвета. Душа его уже на пути в иной мир...

И знахарки закивали - прав волхв, так и есть.

Вож свел брови, вспухли на мгновение желваки на щеках, потом он спросил:

- А он успеет что-нибудь сказать?

- По своей воли - нет! - покачал головой волхв: - Разве что я его заставлю, но тогда умрет он ещё быстрее...

Бор сперва колебался, но он не был бы вожем самого сильного рода, если бы не умел принимать решения, причем принимать их быстро, уверенно, и во благо рода.

- Хорошо. Пусть он говорит. - вож сел на лавку. Шык повернулся к ученику:

- Луня! Помнишь, что делал Вед, когда надо было разговорить Гендиода?

Луня кивнул:

- Два пера сороки и сава-трава!

- Тащи, мигом!

* * *

Шык, как некогда Вед, воткнул сорочьи перья себе в волосы, растер в ладонях принесенную Луней сухую траву, присыпал ею свалявшиеся кудри ахея, закрыл глаза и повел рукою над его головой. Какое-то время ничего не происходило. В горнице стояла тишина, лишь потрескивали лучины, а шипели дрова в очагах, но вот тело ахея выгнулось дугой, по нему пробежала судорога, а из раны потек пузырящийся зеленоватый гной пополам с кровью.

- Говори! - резко выкрикнул волхв, отдергивая руку. И полумертвый юноша заговорил, низким и тяжелым голосом. Зугур взялся переводить:

- От царя ахеев Арокла привет славным родам в лесах их... У нас неспокойно, ары, хуры, цоги и иные, объединившись, нападают на наши земли, сжигают селения, уводят в полон мужчин, остальных же убивают лютой смертью... Плодятся в горах лихи, море яриться, топит челны наши и заливает поля... Пелаги уходят от наших границ на север и на запад, в дикие земли... Было нам от старухи Пифы пророчество, в коем говорится, что в ваших землях... живут ныне трое мужей, которым по силам унять смуту, остановить войны и мир на землю вернуть... Просим мы найти тех мужей и помочь им, и готовы заплатить любую цену за деяния их, от нас скрытые, но великие, ибо если цель велика, то и деяние велико...

Ахей замолчал, хрипя и дергаясь, на черных губах пузырилась кровавая пена. Знахарки не выдержали, отвернулись, Шык скрипнул зубами и вновь приказал:

- Говори еще!

Но юноша так и не смог больше ничего сказать. Он резко дернулся, вскинул руки, но они тут же бессильно опали, тело затряслось в агонии, и вскоре дух ахея отправился туда, где ему надлежало быть. В тишине прозвучал негромкий голос вожа:

- Бабы! Ступайте к Даре, надо готовить все к погребению и тризне. И позовите четверых воев, пусть несут тело в горницу Мары...

Когда умершего унесли, вож спросил:

- Когда выходить думайте, Шык?

- Завтра. - коротко ответил волхв.

- На лызунках пойдете?

- На них.

- Ну, Род вам в помошь, и все тресветлые боги в защиту! - вож встал: Все, что пожелаете - оружие, припасы, одежа - все, что есть у нас, можете брать.

Щык, а за ним и Луня с Зугуром, поклонившись вожу и воеводе, молча вышли из горницы и отправились к себе - перед дальней дорогой надо было поспать...

ИНТЕРЛЮДИЯ II

В укромной долинке у подножия взметнувших свои пики к самому солнцу Омских гор, среди густых зарослей увитых диким виноградом кустов жасмина, надежно скрытый от чужих взоров, стоял невысокий, крытый шкурами шатер.

Рядом, подогнув под себя голенастые ноги, отдыхали две мохнатые верблюдицы, навьюченные потрепанными дорожными мешками.

В шатре, на войлочных циновках, разделенные едва теплившимся костерком в очаговой яме, сидели двое - шаман лури Бжваг, кутавшийся, не смотря на жару, в мохнатую шубу, и молодой джав по имени Вирушан, в забрызганной грязью и кровью богатой одежде. Джав слыл в странах восхода могучим чародеем, заклинателем демонов и творцом дождей.

Они говорили без слов, и лишь мудрейший мог постичь тайный смысл их разговора:

Ты явился на мой зов, о Вирушан, и я рад этому.

Да, о Бжваг, я пришел, хотя мне и пришлось прорываться с боем. В Ор-х-гване смута, я потерял всех своих слуг, коней и единственного друга...

Таковы времена, в которые мы живем. Но ты все же пришел, а это значит, что ты готов выполнить мою просьбу.

Да, о Бжваг, ибо я чту тебя и мудрость твою, и верю, во имя Великого Знания, коему я служу, что просьба твоя не окажется зряшной.

Твои слова, о Вирушан, лишь подтверждают, что я правильно сделал, позвав тебя. А теперь слушай:

Тебе надлежит, немедля ни мгновения, отправляться на закат, в страну Ар-Зум. Там сейчас неспокойно, но ты должен проникнуть в самое сердце страны аров и достичь Звездной Башни, обиталища Великого Веда, собирателя и хранителя Знания. Ты не смог явиться по его зову в начале осени, теперь же тебе придется прибыть без приглашения.

Вед ждет гонца от меня, он должен передать ему Скрижали Мудрости девять сотен, ещё девять десятков и девять костяных пластин. На них начертаны арскими знаками ВСЕ знания ВСЕХ народов обитаемого мира. Вед собирал их всю свою долгую жизнь. Ты понимаешь, о Вирушан, насколько важны эти Скрижали?

Да, о Бжваг!

Ты возмешь Скрижали Мудрости и двинешься обратно. Прибыв к подножию Омских гор, ты поднимешься на вершину Мантры, величайшей вершины мира, и там, среди сверкающих ледников, отыщешь пещеру, пол которой устлан разноцветным песком. Ты уложишь Скрижали в самый дальний угол пещеры, сам поселишься поодаль и будешь терпеливо ждать, терпя и холод, и голод.

Через два с небольшим года от сего дня, в день Большого Солнца, ты увидишь, как черное пятно закроет лик светила. Это будет тебе знаком. Ты войдешь в пещеру и замуруешь за собой вход. Если тебе удасться выжить, через десять и ещё три дня ты выйдешь из пещеры и станешь Хранителем Скрижалей. С того дня твой долг будет - нести выжившим Великую Мудрость. Если же ты погибнешь в замурованной пещере, то Скрижали все равно будут обретены людьми, рано или поздно.

Главное, о Вирушан - ты ДОЛЖЕН принести Скрижали на вершину Мантры, ДОЛЖЕН, потому что кроме тебя сделать это просто некому. Когда я последний раз виделся с Ведом, труд его ещё не был закончен, а ныне я уже не гожусь для такого путешествия... Ты услышал мои слова, о Вирушан?

Да, о Бжваг.

Ты возмешь на себя это бремя, во имя Великого Знания?

Да, о Бжваг.

Тогда прощай, ибо боле мы никогда не увидимся. Мой срок вышел, и Великая Змея уже кусает свой хвост, торопя меня. Иди, о Вирушан, и да помогут тебе силы природы...

Прощай, о Бжваг. Спокойного пути по Великому Колесу.

Вирушан встал, поклонился сидящему шаману, и быстро вышел из шатра. Подняв отдохнувших верблюдиц, джав забрался в мягкое седло меж двух мохнатых горбов, и уже выезжая из долинки, пробормотал себе под нос:

- Скрижали Мудрости! Скрижали Великого Веда! Разве ж в забытой всеми богами пещерке им место? Я смогу стать самым величайшим мудрецом на Земле, так неужели ж я упущу такой шанс, во имя Великого Знания?!

Вирушан поудобнее уселся в седле, весело оскалился и короткой бамбуковой палкой пару раз ударил верблюдицу по крупу:

- Давай, мохноногая! Хэп-хэп-хэп!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.

С. Волков, 1998г.