"Самолет по имени Серёжка" - читать интересную книгу автора (Крапивин Владислав Петрович)Самостоятельная жизньМама перед отъездом оставила мне тысячу наставлений, велела неукоснительно выполнять режим дня и беспрекословно («Слышишь? Бес-пре-ко-словно!») слушаться Надежду Михайловну. И обещала звонить каждый вечер. Евгений Львович на такси увез маму на вокзал. А мы с тетей Надей остались вдвоем. Она была полная, добродушная. Стеснялась спорить со мной, когда я хотел сделать что-нибудь по-своему. Только качала закутанной в клетчатую косынку головой: – Ох, Ромушка, гляди, узнает мама, попадет нам обоим… Серёжка появлялся каждый день, а иногда и оставался ночевать. До сих пор это время у меня в памяти как солнечная и лунная карусель. Днем – путешествия по окраинам, ночью – полеты… Иногда мы забегали к Сойке. В дом к ней было нельзя, карантин. Мы передавали ей в форточку книжки и пакетики с карамелью, она улыбалась, нерешительно махала ладошкой. Бабка ее, стоя на крыльце, величественно говорила: – Какие преданные кавалеры. Шарман… По-моему, она была немного сумасшедшая. Гуляли мы с Серёжкой до пяти часов (в этот час обязательно звонила мама: тут уж будь дома как штык). Маму я уверял, что живу дисциплинированно и по распорядку. Да, гуляю с Серёжкой, но в меру. Что ты, мама, никаких приключений! А Серёжка между тем за два приема научил меня плавать. За городом, на Платовском озере был малолюдный пляж, и там Серёжка затаскивал меня в прогретую жарким солнцем воду: – Не бойся, работай руками. Ноги при плавании не обязательны, главное – не выдыхай до конца воздух… Я тихонько вопил от восторга. И… плыл. Несколько раз я был у Серёжки дома. Видел отца и тетку. Тетка – деловитая, молчаливая, но, по-моему, не сердитая. А отец – тоже неразговорчивый, тихий и как будто виноватый – все время возился с какой-нибудь домашней работой. Со мной ни о чем не говорил, только неловко улыбался… По ночам улетали мы на Туманные луга или на поле, где стояли каменные идолы и чудовища. Это была древняя степь какого-то исчезнувшего народа. Самое настоящее Безлюдное пространство. Я любил подолгу ходить среди травы и камней. Просто А через неделю наша с Серёжкой счастливая жизнь нарушилась. Ночью у тети Нади схватило живот, она промаялась до утра, а когда я поднялся, не выдержала: – Ох, Ромушка, беда-то какая… «Скорую» надо, а то помру. Наверно, аппендицит. Делать нечего, я набрал на телефоне «03». Там, конечно, сперва: «Мальчик, не хулигань, знаем мы эти шуточки». Потом все-таки спросили наш номер, перезвонили и через час приехали. Тетя Надя еле шевелила губами: – Ромушка, скажи маме, чтобы приезжала, а то как ты тут один-то… Но я к тому времени был не один, уже появился Серёжка. Часа через два он умело дозвонился до больницы, узнал, что у Надежды Михайловны Соминой не аппендицит, а воспаление кишечника и что сейчас ей лучше, опасности нет, но полежать придется недели две. – Полетел мамин отпуск, – вздохнул я. – Ромка, а почему полетел? Разве мы одни не проживем? Я могу совсем перебраться к тебе. Это была мысль! Но… – Ох, а мама потом все равно узнает… – Но это же «В самом деле, – подумал я. – Даже обрадуется, что я такой самостоятельный!» Но самостоятельный был, конечно, не я, а Серёжка. Я только и делал, что слушался его. Мы ездили на рынок и в магазин, готовили завтраки и обеды, мыли посуду, каждый день вытирали пыль в комнатах. И успевали побывать в больнице – отвезти для тети Нади передачу с фруктовым соком (остальное было запрещено). Заглядывали и к Сойке. Серёжка оказался гораздо строже тети Нади, все время находил какое-нибудь домашнее дело, и времени для приключений у нас почти не оставалось. Это днем. А к вечеру мы так выматывались, что летать уже не хотелось. Ляжем в моей комнате (я – на тахте, Серёжка – на раскладушке), поболтаем немного – и в сон… Маме я голосом примерного мальчика сообщал каждый раз, что все у нас «в самом замечательном порядке, отдыхай спокойно». – А где Надежда Михайловна? – Ушла сдавать молочную посуду. – Почему она обязательно уходит, когда я звоню? То в магазин, то к себе домой, то еще куда-то… – Ну… у нее такой распорядок. Тоже режим дня. На четвертый день мама не выдержала: – Вот что, голубчик! Ты, наверно, что-то натворил, и Надежда Михайловна уходит нарочно, чтобы не выдавать тебя. Я ее знаю: и врать не хочет, и тебя жалеет. – Да ничего я не натворил! Честное слово! – Попроси ее завтра в пять часов быть дома обязательно. Вот и все! Куда денешься? Можно протянуть еще сутки, но это будет сплошная маята, ожидание маминого негодования. – Что ты там сопишь в трубку? А?.. Ро-ман… – Мам… я уж лучше сразу признаюсь… И признался. Ох что было! И какой я бессовестный обманщик, и от интерната мне теперь не отвертеться никакими способами, и не будет мне прощения до конца жизни, и… – Ну, мама! Ну, я же хотел, чтобы ты отдыхала спокойно! – Я совершенно спокойна! Потому что сию минуту иду на станцию и утром буду дома! – Господи, да зачем? Мы с Серёжкой тут управляемся совершенно отлично! И еду готовим, и деньги экономим, и… – Передай своему Серёжке, что вздрючка вам будет одинаковая! По первому разряду! Я передал тут же: Серёжка стоял рядом. – Подумаешь, – вздохнул он. – Мамина вздрючка не страшная… Он словно забыл, что мама-то – не его. Или не забыл, но все равно… Вспомнил, как был когда-то Лопушком? – Мама, не надо приезжать!.. Ну, позвони тете Эле, пусть она с Ванюшкой у нас поживет! – Тетя Эля на даче! У нее-то есть полная возможность отдыхать по-человечески! Мама велела нам запереться, никому не открывать, не высовываться из квартиры и ждать ее возвращения. «И уж тогда я поговорю с тобой как полагается!» Запищали короткие гудки. – Вот так… – Я поник, будто приговоренный преступник. – Обойдется, – отозвался Серёжка. Не очень, правда, уверенно. – Я вызову огонь на себя… – У мамы хватит огня на двоих. – Лишь бы не сказала, чтобы я больше здесь не появлялся… – За что?! – взвился я. – За то, что ты со мной нянчился?! Он ответил еле слышно: – Не нянчился, а дружил. – Если она что-нибудь… я тогда… куда-нибудь… Вместе с тобой! В самое дальнее пространство, навсегда! – От мамы-то? – грустно усмехнулся Серёжка. Мы с полчаса сидели молчаливые и подавленные. И вдруг опять затрезвонил телефон. – Здравствуйте, Рома! Это вас беспокоит Евгений Львович. Мне только что звонила ваша мама и обрисовала, так сказать, ситуацию… Она в большом расстройстве… – Ну и зря, – буркнул я. – Совершенно с вами согласен! Понимаю, что вы вполне могли бы вести самостоятельный образ жизни. Но мы должны учитывать свойства женского характера. Поэтому возник такой вариант: что если мне поквартировать у вас, пока Ирина Григорьевна отдыхает? Разумеется, если вы не возражаете… Конечно, я не возражал! Вариант был не самый приятный, но все же лучше, чем завтрашнее возвращение мамы. И Серёжа вроде бы обрадовался: – Вот и ладно. А то тетя Настя уже ворчит, что я от дома отбился. – Но приходить-то будешь? – всполошился я. – Каждый день! Евгений Львович перебрался к нам в тот же вечер. С «командировочным» чемоданчиком. Вел себя очень скромно. Опять сказал, что верит в мою самостоятельность, но мужчины должны уступать женщинам в их слабостях. Заявил, что ни в коем случае не ляжет на мамину кровать, будет спать на раскладушке. – Я ведь, Рома, человек неприхотливый… Серёжа торопливо попрощался и убежал. А я в тот же вечер убедился, какой замечательный человек Евгений Львович. Раньше я относился к нему прохладно. Поведение его казалось мне наигранным. А теперь я понял: просто у него такое воспитание, такие манеры. И что ни говорите, а он спас меня сегодня. Перед ужином он сходил на вечерний рынок, принес помидоры и научил меня делать с ними вкуснейшую яичницу. «По-испански!» Потом заварил очень душистый чай. «Учитесь, Рома, чай – это совершенно мужское дело». А после ужина сели мы за шахматы. Серёжка в шахматах был слабоват, и я соскучился по настоящей игре. А сейчас отвел душу. Правда, не выиграл ни разу, но зато Евгений Львович показал мне два интересных дебюта… Перед сном он зашел ко мне, присел в бабушкино кресло, мы слово за слово разговорились о всяких делах. Евгений Львович вспомнил, как был мальчишкой, как они с ребятами из просмоленного картона смастерили индейскую пирогу и потерпели на ней кораблекрушение во время грозы и ливня. – Но все обошлось без драматических последствий, все умели плавать… Кстати, Рома, вы не пробовали учиться плаванию? Я понимаю, что… известные обстоятельства… они затрудняют дело, но тем не менее. – А я умею! Меня Серёжка научил недавно!.. Ой, вы только не проговоритесь маме… – Ни в коем случае… А что за Серёжка? – Но вы же его видели! Сегодня! – А! Выходит, вы хорошие приятели? А я, признаться, думал, это случайный мальчик, сосед со двора… – Почему вы так решили?! – Ну… по правде говоря, мне показалось… – Что?! – насторожился я. – Да ничего. Я, видимо, ошибся… Показалось, что у него с вами мало общего. Почудился, так сказать, недостаток интеллигентности в облике этого молодого человека… А какой у Серёжки облик? Самый для меня хороший – Серёжкин! Я сказал очень твердо: – Евгений Львович, внешний вид тут ни при чем. Серёжка – мой лучший друг. Вернее – он единственный. – Понимаю вас, Рома. Извините… Но вы неправы в одном: Серёжа, возможно, ваш лучший друг, но не единственный. Вам не следует сбрасывать со счетов меня… Спокойной ночи, Рома. – Спокойной ночи… Утром Серёжка появился Рано. Евгений Львович только еще приготовил завтрак (я бессовестно проспал). – Ромка, привет! – И Евгений Львовичу: – Здрасте… – Здравствуйте, молодой человек. Позавтракаете с нами? Серёжка не отказался. Охотно умял свою порцию салата и пшенную кашу с тушенкой. Но завтрак прошел в молчании. Потом я и Серёжа отправились на озеро. Я крутил колеса, Серёжа топал рядом. И вдруг сказал: – Как-то странно он ко мне приглядывался… – Кто? – Этот… Евгений Львович. – Он тебе не нравится, да? – Ну, почему не нравится? Не знаю… Мы же совсем не знакомы. – По моему, он хороший дядька. – Тебе виднее… – Это у Серёжки прозвучало примирительно. И все же я почуял: что-то здесь не то. Но потом было озеро, брызги, горячий песок. Счастье… А вечером, за ужином, Евгений Львович обронил: – Гуляли с вашим другом? – Естественно… – Кстати… кто его родители? – Не все ли равно? – Я малость ощетинился. – Да нет, я без всякого умысла. Просто из любопытства… – Мамы у него нет. А папа… он, по-моему, плотник. Ну и что? – Абсолютно ничего, почтенная и древняя профессия, сам Иисус Христос был плотником… Только посоветуйте Серёже – чисто по дружески – не втягивать воздух, когда он ест помидорные ломтики. Из-за этого летят брызги, и… ну, вы понимаете. Я сказал напрямик: – Евгений Львович! Почему вы его невзлюбили? Так сразу! – Я? Бог с вами, Рома! Я готов согласиться, что у вашего друга масса достоинств. Но меня тревожит вот что… – Что «вот что»? – Мне кажется, вы слишком подчинены его влиянию. Это при вашем-то развитии! Ваш интеллект не должен быть закрепощен. – Я нисколько не подчинен! Наоборот! Серёжка, что я скажу, то и делает! Даже не знаю почему!.. – Это внешне, Рома. А по сути дела… – И по сути! И по-всякому!.. Вы же его совсем не знаете! В самом деле! Знал бы он, – Ну, хорошо, хорошо. Простите ради Бога! Я не коснусь больше этой темы, раз она вам неприятна. Я промолчал: в самом деле, мол, неприятна, учтите это. Он, однако, не учел: – Впрочем, несмотря на внешнее отсутствие просвещенности, внутри у этого мальчика чувствуется – Что именно? – Трудно сказать… например, какие у него глаза! Он просвечивал меня как рентгеном. По-моему, нормальные были у Серёжки глаза. Зеленовато-серые, добрые. Меня он никогда ими не просвечивал. Я так и сказал. Евгений Львович добродушно засмеялся: – Ну и ладно. Ваша преданность дружбе делает вам честь. И ваше доверие… Вы, кажется, дали ему ключ от квартиры? – Вовсе нет! Почему вы решили? – Но утром Серёжа появился без звонка. Тогда засмеялся и я: А у него свой ключ! Волшебный! Походит ко всякому замку! – И это была правда. Больше мы о Серёже не говорили и вечер провели как добрые знакомые, за шахматами. И я выиграл одну партию из четырех. В общем, все было не так уж плохо. И мы с Серёжкой жалели только, что нельзя теперь летать по ночам. Евгений Львович – не тетя Надя, спал чутко, вставал ночью по несколько раз. И Серёжка говорил, что «сонное» заклинание вряд ли на него подействует. Но случилось так, что выпала нам свободная ночь! Как-то вечером Евгений Львович предложил: – Рома, не могли бы вы пригласить Серёжу переночевать у вас? Дело в том, что у меня нынче дежурство в институте, и оставлять вас одного… сами понимаете… Ишь ты! Когда приспичило, забыл и о Серёжкиной «неинтеллигентной» внешности и о «влиянии» на меня. – Хорошо, – отозвался я сухо. – Возможно, он согласится. А в душе возликовал! И вот, как раньше, помчались мы к школьному стадиону – нашей взлетной площадке. Все было чудесно! Случилось одна только маленькая неприятность: на полпути слетела с педальной шестерни цепь. Серёжка посадил меня в траву, перевернул велосипед и стал натягивать цепь на зубчики. Тихонько чертыхался. А мне было хорошо. Я сидел, привалившись к штакетнику, и слушал ночных кузнечиков. За спиной у меня, через дорогу, был сквер, там громко журчал фонтан – его забыли выключить на ночь. Я завозился, чтобы оглянуться: видно ли струю над кустами? Если она высокая, то должна искриться под фонарем. Серёжка вдруг быстро сказал: – Ромка, смотри! Двойная звезда, летучая! – Где? – Да вот же, правее антенны… Не видишь?.. Ну, все, улетела… Два таких огонька были. Может, НЛО? Он как-то чересчур громко и возбужденно говорил. А я пожал плечами. Подумаешь, НЛО! Мало мы разве видели всяких чудес? – Готова цепь-то? – Поехали, Ромка! Полеты в эту ночь были хорошие, но от прежних ничем особенно не отличались. Поэтому не очень запомнились. Зато запомнился разговор, когда мы уже вернулись и легли. – Серёжка! Безлюдные пространства – он сказочные? – Это как посмотреть… – Серёжка зевнул. – Я вот о чем! Наверно, их кто-то придумал! Вместе со сказками. На каждом – своя. Так здорово придумал, что они появились на самом деле… А потом сказка кончилась, и Пространства остались… Серёжка хмыкнул: – А заводская территория? Там тоже, что ли, сказка была? Танк делали, чтобы людей утюжить… Я сник. Лопнула моя теория. Серёжка сказал задумчиво: – Хотя, конечно, бывают и придуманные Пространства. – Вот видишь! – Да… Есть люди… выстраиватели таких Пространств. Он так и сказал – не «строители», а «выстраиватели». И мне почему-то неуютно сделалось. А Серёжка – дальше: – Ромка, они ведь всякие, эти люди. И придумывают всякое… – Какое «всякое»? – Вранье, например… Притворится человек хорошим, а сам все время врет. И вокруг него целое пространство… обманное. – Ты… это про Евгения Львовича, что ли? Серёжка сел на скрипучей раскладушке: – Ромка… это не мое дело, я понимаю. Но вот он женится на твоей маме… – Ну и что? – Если не хочешь слушать, скажи. – Нет, говори! – Я тоже сел. – Он женится, а потом разведется… И сразу: «Размениваем квартиру! На две части!» Ему ваша жилплощадь нужна, вот и все! Я даже задохнулся! Конечно, Евгений Львович и Серёжка не терпят друг друга, но додуматься до такого!.. – Ты… что, из провала свалился, да? Он любит маму! – А если любит… – Что? Говори! – Я не знаю, Ромка… Получается, будто я шпион и доносчик. А если не скажу – тогда будто тебя предал… – Что случилось-то?! Не тяни резину! – Наверно, не надо было мозги тебе пудрить с этой двойной звездой. Надо было, чтобы ты сам увидел. А я испугался… – Чего испугался? – Что ты заметишь… Ромка, если человек на ночном дежурстве, почему он тогда гуляет с какой-то теткой? Я сдержал всякие вскрики и расспросы. Помолчал. Подумал. – Ну и что?.. Серёжка, может, он просто сотрудницу с кафедры домой провожал. Потому что поздно и она боится… – Ага, провожал… – У Серёжки прорезались какие-то злые, «уличные» нотки. – А на фига тогда лапать и целовать?.. А как услышал меня – сразу за угол… Может, думаешь, что я его не узнал, перепутал? Или вру? Я понимал, что он не врет. И не знал, что сказать. – Серёжка, да ну его к черту. Давай спать. |
||
|