"Проклятие сумерек" - читать интересную книгу автора (Ленский Владимир)

Глава одиннадцатая УПАВШАЯ ЧЕРЕПИЦА

«Меня хотят убить».

Воспоминание уже поджидало Эскиву. Оно находилось в спальне всю ночь, чтобы быть первым, что встретит девочка, едва откроет глаза.

Некто пытается уничтожить ее. Погасить для нее свет солнца и обеих лун, отобрать у нее ветер и сияние рек, зелень лесов, фантазии ее гобеленов…

Эта мысль больше не пугала ее. Напротив, придавала жизни новизну. Эскива смотрела на свою комнату так, словно видела ее в первый раз. Все кругом было новым: кровать с высокой спинкой и низенькими бортиками, узорчатое растение, тихо покачивающееся на окне, драпировки возле входной двери…

Девочка представила себе, каким новым предстанет ей мир, когда она выйдет из комнаты в сад, в город, когда она оседлает коня и окажется на дороге, петляющей между лугов и деревень. У нее дух захватило от одной только мысли об этом.

«Должно быть, все это потому, что эльфы живут очень долго, – подумала девочка. – Они ведь не задумываются о смерти. В отличие от людей. Выходит, мне повезло, раз на меня готовится покушение…»

Однако Эскива ошибалась: дети так же бессмертны, как и эльфы. Если ребенок здоров, он не думает о возможности умереть. Только не для себя. Так что в этом отношении Гайфье был таким же бессмертным, как и его сестра.

Но Гайфье никто не пытался убить, и потому мир для Гайфье оставался прежним: обжитым, интересным и по большей части безопасным.

Эскива отбросила одеяло, вскочила. Засмеялась. Начинался новый день, и, если она переживет его, значит, у врагов – какими бы хитрыми они ни были – вырвана еще одна победа.

Интересная игра. Дух захватывает. Приходится делать вид, будто Эскива просто живет, как всегда: завтракает, читает, посещает занятия… И одновременно с тем каждое мгновение ожидает столкновения с серьезной опасностью. А еще – пытается разгадать, кто именно хочет отобрать у нее великое богатство эльфийской жизни.

Она почти не сомневалась в том, что главным действующим лицом всей интриги является Гайфье. Эскива, разумеется, знала о существовании партии, желавшей видеть на троне Королевства человека. Чистокровного человека, не связанного с Эльсион Лакар.

Называли герцога Вейенто. Но герцог уже немолод. Если Эскива «случайно» погибнет, лучшей кандидатурой на роль короля станет Гайфье. Уида будет устранена без труда – она всего лишь жена регента. К тому же ее брак с Талиессином никогда не получал эльфийского благословения и, следовательно, мог быть расторгнут. Совершенно как брак какой-нибудь простой горожанки, лавочницы или, там, ткачихи.

– О-о, – протянула Эскива, – это большая политика…

Она схватила платье – белое, отрезное под грудью, без рукавов. Снежный шелк удивительно оттенял нежную смуглую кожу девочки.

Эскива стремительно повернулась к зеркалу. Глаза ее сияли. Тот, у кого поднимется рука на такое изумительное воплощение жизни, юности, красоты, – тот совершит святотатство.

Эскива тряхнула волосами, засмеялась. Невозможно! То, что она видела в зеркале, без всяких слов говорило ей о том, что убить ее невозможно. Можно попытаться и проиграть, не более того. Юность и красота бессмертны.


* * *

Весь день королеву не оставляло лихорадочное возбуждение. Она то и дело бросала взгляды через плечо, так что один из придворных кавалеров, поймав такой взгляд, вдруг жутко смутился, покраснел и потом крался за Эскивой по саду с намерением спросить у ее величества: что она имела в виду. Вместо ответа Эскива поцеловала его в лоб и тем самым окончательно уничтожила. Пока она с хохотом убегала, кавалер потирал лоб на месте поцелуя и ощущал неземное блаженство.

Утро после завтрака она провела за книгами. Королеве полагалось хорошо знать произведения поэтического и романтического искусства. Талиессин лично следил за ее образованием. Некогда, будучи наследным принцем, Талиессин перечитал почти все книги в королевской библиотеке и теперь хорошо разбирался в том, какие из романов следует давать девочке, а какие лучше бы попридержать до более позднего времени.

Эскива вполне доверяла отцовскому выбору и охотно глотала роман за романом, поэму за поэмой. Она отлично разбиралась в запутанных генеалогических и любовных связях многочисленных персонажей, знала о монстрах, кажется, все, что только можно выудить со страниц, и могла к месту процитировать поэтическую строку. Со временем, полагал Талиессин, это поможет ей завоевать популярность среди образованной части подданных.

Эскиве было жаль, что она не может поделиться своими чувствами ни с кем из близких. Сказать отцу? Талиессин всполошится, устроит облаву на негодяя, что осмелился посягнуть на драгоценную жизнь дочери. По саду начнут бродить стражники. К Эскиве намертво приклеится какой-нибудь бдительный субъект, и она будет поминутно натыкаться на него, а он – глупо улыбаться и шептать: «Не обращайте на меня внимания, ваше величество».

Может быть, открыть все Уиде? Но Уида непременно превратит все в балаган. Сколько Эскива помнила мать, та всегда была захвачена одним: своей любовью к Талиессину. Что бы ни происходило, оно служило декорацией для нового любовного розыгрыша.

Преданных фрейлин у Эскивы не имелось. Эти милые красотки иногда бывали забавны, но ни с одной королева не была настолько близка, чтобы доверить свою тайну.

Кто остается? Брат? Но его-то она и подозревала в первую очередь. Да он попросту не поймет, какие волшебные чувства вызвал у нее своей попыткой убрать ее с пути.

Поэтому девочка продолжала молчать и загадочно улыбаться, а в груди у нее стал щекотать крохотный червячок.

Приближалось время урока в мастерской. Эскива уже рисовала в воображении тот фрагмент гобелена, который предстоит выткать сегодня. Ей нравилось создавать работу сначала в уме, а потом смотреть, как образы ее фантазии обретают материальность.

Девочка бежала по дорожке сада. Затем, по мере приближения к строениям дворцового комплекса, шаг ее замедлился. Ей хотелось не просто проживать эти единственные в своем роде дни – дни, когда смерть вдруг предстала перед ней так явно, – ей хотелось впитывать каждое мгновение, каждое впечатление, которое может оказаться последним.

Флигель, где жили дворцовые чины средней и низшей значимости, представлял собой трехэтажное нарядное здание. Верхний этаж занимал виночерпий. Эскиву всегда удивляло: как это вышло, что такое веселое, пестренькое жилище не оказало на чопорного виночерпия никакого влияния. Девочке казалось, что людей и их дома объединяет некая тайная связь: со временем они становятся похожи. Но виночерпий служил ярким опровержением этой теории.

Эскива задрала голову, рассматривая окна верхнего этажа. Выше карниза имелся лепной фриз: корзины с цветами и фруктами, заменяющие головы босоногим поселянкам. Отчасти именно это украшение повлияло на собственные рисунки девочки: она вдруг поняла, что для творчества нет границ – если художник видит человека с корзиной вместо головы, он имеет полное право так его и изобразить; а если кому-то снятся летучие лошади с масками в виде женских лиц – стало быть, и такие лошади вправе обрести полноценное бытие, хотя бы на гобелене.

Эскива весело смотрела на фриз и даже не удержалась: подмигнула одной из поселянок.

И тут прямо перед Эскивой с крыши упал большой кусок черепицы. Если бы Эскива не рассматривала фриз, она не заметила бы летящего предмета и не успела отскочить назад – черепица ударила бы ее прямо по голове. А так кусок тяжелой обожженной глины с заостренными краями рухнул под ноги девочки, рассыпался на десятки обломков, и два из них царапнули ее по колену.

Эскива быстро глянула выше фриза и успела заметить человека, стремительно скользнувшего за скат крыши.

Девочка закусила губу, перешагнула через кучу битой черепицы и продолжила путь в мастерскую.

Она не успела испугаться в первый момент, но спустя несколько минут страх все-таки настиг ее. Щекочущий червячок исчез: ощущения сделались слишком сильными и перестали приносить удовольствие. «А вдруг я на самом деле умру?» – подумала она. И еще подумала о черной пустоте, в которую уходят Эльсион Лакар.

Она схватилась руками за голову и поскорее побежала к мастерице. По крайней мере, за работой можно будет забыться. А там и ужас небытия отступит, и Эскива вновь обретет самоуверенность, с какой ходит по жизни бессмертное существо.


* * *

– Обратите внимание на два желтых стежка, ваше величество, – сурово произнесла мастерица. – Они у вас вопиют. Вы выбрали неправильный цвет. Немедленно переделайте. Слишком яркие стежки нарушают гармонию всей работы.

«Подумаешь, всего два стежка, – думала Эскива, послушно выполняя приказание. – Их не будет заметно на большом гобелене».

– И напрасно вы считаете, будто на большом гобелене никто не заметит двух неудачных стежков, – назидательно произнесла мастерица, как будто прочитала мысли ученицы. – Всегда найдется наблюдательный человек. И что тогда станет с вашей репутацией? А если этот наблюдательный человек – какой-нибудь мастер?

Эскива подняла глаза на свою наставницу в ткаческом искусстве и кротко произнесла:

– В таком случае ни одна уважающая себя мастерская не даст мне заказа.

И вернулась к работе, низко наклонив голову к гобелену.

Она пыталась вызвать в памяти лицо человека, которого видела на крыше. Несомненно, она встречала его раньше. Более того, он попадался ей совсем недавно.

Он выглядел обескураженным. Совершенно определенно, в тот миг, когда их взгляды соприкоснулись, – в очень краткий, но все же ощутимый миг, – этот человек испугался. И поскорей нырнул за скат крыши. Он увидел, что покушение не удалось и что несостоявшаяся жертва заметила его.

Что будет дальше? Эскива предпочитала пока не задумываться над этим. Для начала ей нужно сообразить, кто же ее убийца.

– Можно мне взять картон, мастерица? – вдруг спросила Эскива, откладывая работу.

Та удивленно подняла брови:

– Картон? Вы хотите что-то переделать в узоре, ваше величество?

– Нет, – Эскива чуть смутилась, – я неправильно выразила свою мысль. Мне нужен небольшой кусочек чистого картона. Я хочу нарисовать… одну вещь, которая только что пришла мне в голову.

– Когда вы работаете над каким-то проектом, никакие посторонние мысли не должны приходить вам в голову, – сказала мастерица. – Это отвлекает и может испортить все.

– Знаю, – произнесла Эскива, – но это важно.

– Ничто не важно, кроме вашего гобелена, – возразила мастерица. – Когда урок будет закончен, рисуйте что хотите.

И Эскиве пришлось подчиниться. В своей мастерской наставница была непререкаемым авторитетом и требовала беспрекословного послушания. Поэтому Эскива отправила на задворки памяти образ человека, чье лицо ей непременно требовалось нарисовать. Девочке пришлось напрягаться изо всех сил, чтобы черты, с таким трудом извлеченные из мимолетного впечатления, не испарились.

Такое послушание принесло плоды. Когда урок был закончен, мастерица решила вознаградить свою царственную ученицу за старание.

– Завтра вам предстоит сложный фрагмент, – сказала она, указывая на картон. – Постарайтесь заранее представить в уме, как будете над ним работать.

Эскива кивнула:

– Я буду размышлять об этом перед сном.

– Надеюсь, это не приведет к ночным кошмарам. – И мастерица протянула ей небольшой листок. – А теперь рисуйте. Что там пришло вам в голову?

Эскива взяла свинцовую палочку и обвела окружность лица. И, как это часто случается, едва она прикоснулась палочкой к листку, хрупкий образ, хранившийся в ее памяти, рассыпался. Ей пришлось закрыть глаза и восстанавливать картинку: округлый подбородок, карие глаза, окруженные тоненькими морщинками, чувственный рот, сложенный сердечком. Наконец свинцовая палочка снова забегала по листку, и скоро набросок мужского лица был готов.

Мастерица с интересом взглянула на рисунок. Брови женщины поползли вверх.

– Что это такое, ваше величество?

– Так, один человек, – стараясь говорить небрежно, ответила Эскива. – Он меня… заинтриговал.

– Надеюсь, вы не хотите использовать это лицо для следующей работы?

– Разумеется, нет! – Эскива засмеялась. – Кому захочется повесить у себя в спальне эдакую физиономию? Разве что какой-нибудь влюбленной дурочке… Если таковая существует.

– Мне кажется, я наталкивалась на этого человека во дворце, – прищурилась мастерица.

– Правда? – Эскива выглядела обрадованной. – Где?

– Не могу в точности припомнить. Наверняка один из этих бездельников, что морочат голову моим ученицам, служанкам и молоденьким стряпухам…

– Точно! – Эскива даже подскочила от радости. – Точно! Один из бездельников!

– Чем же он так вас заинтриговал, ваше величество? – осторожно осведомилась мастерица.

– Просто… я видела его на крыше.

– Полагаю, навещал таким способом какую-нибудь даму, – сказала мастерица. Внезапно она покраснела, как девочка, и присела в поклоне. – Простите, ваше величество. Я не должна оскорблять вашего слуха подобными высказываниями. Ваше величество держится так просто, что я иногда забываю о том, что вы – не обычная ученица, а моя повелительница. И дитя к тому же.

– Ну, не такое уж я дитя, – сказала Эскива, очень довольная. – Однако благодарю вас за все. За урок и за подсказки.

Они расстались. Эскива побежала по саду, сгорая от нетерпения. Ей было весело. Она даже несколько раз подпрыгнула на бегу.

Добравшись до дома с фризом, Эскива немного помедлила, а затем решительно взбежала вверх по лестнице и постучала.

При виде королевы на пороге своих апартаментов виночерпий едва не потерял сознание. В первое мгновение Эскива готова была расхохотаться, но затем взяла себя в руки и с важностью осведомилась:

– Ваша супруга дома?

– Ваше величество… Какая неожиданность… – пробормотал виночерпий. – Но это так поистине неожиданно… Что я от неожиданности… – Он закашлялся и побагровел.

Эскиве показалось, что он вот-вот потеряет сознание и рухнет к ее ногам.

– Успокойтесь, – произнесла маленькая королева, стараясь выглядеть величественно и вместе с тем милостиво. – Я не хотела сильно нарушать распорядок вашего дня. Мне известно, как сильно вы дорожите порядком, друг мой.

От этого обращения виночерпий побледнел, а затем румянец вернулся на его ланиты, однако лишь частично, так что лицо бедняги пошло пятнами.

Эскива наморщила нос.

– Послушайте, – строгим тоном произнесла она, – я не желаю, чтобы при виде меня мои подданные падали в обморок. В конце концов, я не такая уж страхолюдина.

– Ваше величество – не страхолюдина, – подтвердил виночерпий, дурея. Затем криво поклонился, зачем-то выставляя вперед левое плечо. – Моя добрая супруга, несомненно, дома, как и положено доброй супруге.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Эскива, – потому что я хотела бы поговорить с ней. Если позволите – наедине.

– Ваше величество вправе делать все, что угодно вашему величеству. Просто это так неожиданно…

– Для меня тоже, – утешила его Эскива.

– Моя супруга сейчас выйдет. Вы позволите ей переодеться?

– Не нужно ей переодеваться, пусть выходит как есть… – Эскива махнула рукой. – У меня к ней очень короткий разговор. Как ее зовут, кстати?

– Труделиза.

– Я подожду госпожу Труделизу в саду. Вон там, на живописном бревне между кустами. Видите?

– Разумеется. Сейчас она выйдет. Труделиза. Ей не нужно переодеваться? На ней очень простое домашнее платье. Но у нее есть и очень красивые платья. Я дарил ей.

– Хорошо, хорошо.

И Эскива поскорей убежала. Вид смущенного виночерпия действовал на нее удручающе.

Труделиза сошла вниз спустя несколько минут, действительно – в домашней одежде. Ее распущенные волосы едва были прихвачены лентой, а ноги оставались босыми.

Молодая женщина остановилась на дорожке сада, огляделась в поисках той, что ее вызвала.

Эскива встала, чтобы ее заметили.

– Я здесь! – окликнула она Труделизу.

Супруга виночерпия быстро зашагала к девочке, но вдруг наступила на сучок и вскрикнула от боли. Эскива терпеливо ждала, пока та прихромает к бревну.

– Садитесь, – пригласила королева. И, взяв Труделизу за руку, потянула ее к себе. – Да садитесь же! Ой, вы поранили ногу…

– Я случайно, – шепнула та с виноватым видом.

– Если вы не привыкли ходить босиком, то почему не обулись?

– Мне было приказано выйти к вам как есть, то есть не одеваясь, – пролепетала Труделиза.

Эскива накрыла ее ладонь своей. Улыбнулась.

– Ваш супруг понял мое распоряжение слишком буквально. Он – очень точный человек. Преданный распорядку и правилам. Меня это иногда угнетает, особенно во время обедов. А вас?

– Меня? – Труделиза чуть растерялась. Она никак не думала, что разговор примет подобный оборот. – Нет, – подумав, ответила Труделиза. – Мне, напротив, очень нравится, что мой муж никогда не изменяет себе.

– Скажите, он наблюдает сейчас за нами? – спросила Эскива.

Труделиза подняла глаза на дом, затем перевела взгляд на королеву и медленно покачала головой.

– Нет, из окна спальни нас не видно.

– Хорошо. Я хочу показать вам кое-что. Только не изменяйтесь в лице – так, на всякий случай, – прошептала Эскива.

Ее собеседница растерянно кивнула. И Эскива выложила на колени портрет незнакомца, замеченного ею на крыше.

– Узнаете? – спросила Эскива.

Труделиза прикусила губу и заклинающе уставилась на рисунок, как будто хотела призвать его к молчанию или уничтожить взором.

– Да, – выговорила она наконец. – Как вы узнали, ваше величество?

– Я никому не скажу, – заверила королева. – Просто расскажите мне об этом человеке. Кто он?

– Вам все известно… – Она судорожно вздохнула.

Эскива подняла бровь.

– Послушайте, госпожа Труделиза, я – эльфийка, а для нас любовь священна. Я действительно никому не открою вашей тайны. Сегодня я видела этого человека на крыше. – Эскива махнула рукой, показывая на поселянок с корзинами вместо голов. – Он ведь выбрался из вашего окна, так?

– Обычно он покидает меня позднее, но сегодня почему-то заторопился. Он так спешил, что не решился выходить через дверь. Он и раньше пользовался окном, когда немного задерживался и возникал риск встретиться с мужем.

– Кто он? – повторила вопрос Эскива.

– Его зовут Ренье, он – брат придворного композитора. Ах, ваше величество, у него такая трудная судьба! Его брат – страшный зануда. Не пьет вина, не ходит по женщинам, даже не играет в кости. Только читает нравоучения, и все такое… А Ренье – другой. Он веселый. Мне с ним так хорошо! У него совсем никого нет, только я. Ну и еще несколько служанок, но они не в счет. – Труделиза потупила глаза, но тотчас снова вскинула взгляд. – Он развлекает меня. Он меня любит, мне угождает. Если бы не он, я бы, наверное, наложила на себя руки.

– Хотите, я подберу для вас придворную должность? – предложила королева и тотчас пожалела о своей доброте: Труделиза ей не нравилась.

К облегчению Эскивы, жена виночерпия покачала головой:

– Мой супруг был бы недоволен. Он не хочет, чтобы я часто показывалась на людях. Он считает, что мое предназначение – ублажать его. Ну а у меня для той же цели есть Ренье…

– Я благодарна вам за то, что вы рассказали мне все без утайки, – с чувством произнесла королева. Отчасти, впрочем, эта благодарность была связана с отказом Труделизы от должности. – Ваш секрет останется при мне. Хотите, подарю вам портрет?

Труделиза испуганно качнула головой.

– Муж не должен знать.

– Понимаю. Что ж, сохраню у себя. В крайнем случае скажу, что попыталась изобразить придворного композитора. Если они с Ренье братья, то, должно быть, похожи внешне.

Королева встала, приветливо кивнула Труделизе и ушла. Молодая женщина побрела обратно к апартаментам, где в нетерпении дожидался ее муж.

– Что сказала ее величество?

– Предлагала мне придворную должность, – ответила Труделиза.

– И вы, моя дорогая?..

– Отказалась. Поблагодарила и отказалась…

Виночерпий нахмурился, как бы негодуя на дерзость жены, но потом не выдержал – привлек ее к себе и торжественно поцеловал в макушку.


* * *

Гайфье лежал на траве с книгой. Кинжал, которым кто-то пытался убить Эскиву, валялся рядом. Читать не получалось, мысли разбегались. То и дело Гайфье брал в руки кинжал, водил пальцами по щербине на рукоятке, а затем снова утыкался в книгу, по десятому разу пробегая глазами одну и ту же строку.

Внезапно тень упала на страницу. Гайфье поднял взгляд. Сестра стояла перед ним, такая победоносная и вместе с тем злая, что мальчику стало не по себе.

Он махнул ей рукой:

– Садись, поболтаем. Случилось сегодня что-нибудь интересное?

Эскива устроилась рядом и уставилась куда-то на верхушки деревьев.

– Кое-что случилось, – многозначительно объявила она. И кивнула на кинжал. – Все не можешь расстаться со своей игрушкой?

– Просто мой любимый кинжал.

– Боишься опять потерять?

– Можно сказать, и так, – не стал отпираться Гайфье.

– В жизни происходит полно неожиданностей, – сказала Эскива. – Можно потерять кинжал, а можно что-нибудь уронить. Например, кусище черепицы. Кому-нибудь на голову.

– О чем ты говоришь, Эскива?

– Да так. Вспомнила тут одного человека. Забавный такой человек. Встречала его пару раз.

Эскива положила на траву рисунок. Свинцовый карандаш уже немного размазался. Гайфье взял рисунок в руки и удивленно воскликнул:

– Это же Ренье!

– Да, мне, кажется, называли это имя. Ренье. Он ведь твой приятель?

– Ну… да. Наверное, – согласился Гайфье. – Время от времени мы разговариваем. Забавный тип. Много знает. Вообще мне с ним бывает интересно.

– Ну конечно интересно, – сказала Эскива. – Стало быть, твой приятель. А я тут болтала с его любовницей. Тоже забавная женщинка. Только глупая и трусливая. Она ему деньги дает, можешь себе представить?

– Я другого себе не представляю, – сказал Гайфье, – какое отношение все это имеет к нам? К тебе, ко мне?

– А, – протянула Эскива, – это очень просто. Сегодня твой дружок был так неловок, что, лазая по крышам, едва не прибил меня.

Гайфье похолодел.

– Я не вполне тебя понял, Эскива, – пробормотал он.

– Почему меня сегодня никто не понимает? – рассердилась девочка. – Это что, заговор? Говорят же тебе: он уходил от своей любовницы. По крыше, потому что боялся наткнуться на мужа. И – ба-бах! – уронил на меня кусок черепицы. Я как раз шла внизу. Вот как странно все совпало.

– Ренье? – повторил мальчик.

– Мне казалось, я называла его имя, – сказала Эскива ледяным тоном. – У него есть старший брат, придворный композитор. Тот, что пишет музыку ко всем нашим праздникам. По словам Труделизы, тиран и зануда. Житья не дает бедненькому Ренье, все пристает с нравоучениями.

– Кто такая Труделиза? – Гайфье чувствовал себя совершенно растерянным, и каждая фраза сестры сбивала его с толку еще больше.

– Любовница твоего Ренье, – пояснила девочка и встала. – Он – неудачник. Берегись, брат, неудачи заразны.

И убежала. Гайфье долго смотрел ей вслед, даже потом, когда она уже скрылась за деревьями.

Ренье.

Ренье находился на крыше дома, когда внизу проходила Эскива, и сбросил на нее кусок черепицы. Она видела это собственными глазами. Точнее, она видела Ренье на крыше, а потом на нее упала черепица. Она даже запомнила его и смогла нарисовать.

Кстати, Ренье вполне мог взять кинжал, чтобы подстроить ту, первую, ловушку – в галерее. Поболтал с мальчиком, якобы дружески, а сам стащил у него кинжал и…

Но для чего? Гайфье вдруг отчетливо понял, что ему хочется плакать. Он боялся разочарований. Сперва няня Горэм, теперь – Ренье.

Хуже всего то, что Ренье ухитрился поссорить его с Эскивой. Они с сестрой, конечно, и раньше ссорились, но прежде это были самые обычные и, в общем, ничтожные поводы. Теперь все изменилось.

Сестра недвусмысленно дала ему понять, что обвиняет его самого и Ренье в попытке убить ее.

Гайфье вскочил. Он разыщет этого стареющего любимчика женщин и выведет его на чистую воду. Пусть только посмеет отрицать! Можно будет пригрозить ему раскрытием его любовной тайны. В любом случае, негодяй не отвертится.