Владимир Сергеевич Уткин Горизонты без конца

Его охватило упоительное чувство полета, стремительного движения, скольжения над высокотравьем, цветами… Пардус ощущал всем телом бархатистую кожу Рыжика, игру упругих мышц под нею, чувствовал, как буйная радость скачки, переполнявшая четвероногого друга, переливается в его тело. Ветер обвевал разгоряченное лицо мальчика, ерошил пепельно-серую гриву волос. Остро и пряно, как после дождя, пахли травы и цветы, колебались холмы с кустами. Испуганный заяц кубарем выкатился из-под копыт коня и, закинув уши на спину, серым комочком исчез в разнотравье. Брызнула вода степного ручья, и ликующий клич Пардуса слился с радостным ржанием Рыжик. Пардус напряг руку, которой обнимал шею коня.

– Тише. Спокойно…

Рыжик перешел с галопа на тихую рысь, потом на медленный шаг и остановился около небольшого озера, густо заросшего камышом, лилиями, кувшинками.

Пардус соскочил с коня и растянулся на берегу возле воды. Конь, не спеша, забрел в озеро и долго пил зеленовато-прозрачную воду, густо настоянную на степных растениях, а потом принялся щипать траву.

– Хорошо мы с тобой пробежались, – сказал Пардус коню, забрасывая руки за голову. – Совсем как люди степи. – Он поднялся и протянул Рыжику кусок густо посоленной лепешки: – Вот тебе. А теперь беги к своим. Да и мне пора в стойбище. Эх, посадить бы на твоих братьев моих братьев и махнуть туда, где небо опускается на степь, – продолжал Пардус, задумчиво, ласково поглаживая жесткую черную гриву коня. – Любые просторы наши, даже длинный соляной путь станет коротким. Но… – Серые глаза Пардуса потемнели. – Матери не разрешат. Нехорошо будет, если они узнают, что я сажусь тебе на спину, что ты меня носишь… Иди к своим!

Рыжик переступал передними ногами в черных чулках и, казалось, прислушивался к словам мальчика. Пардус медленно побрел к стойбищу, а конь, срывая на ходу лакомые верхушки трав, ушел в степь.

Стойбище располагалось на узком мысу, на лесистом берегу реки. Мыс круто обрывался к воде с двух сторон, а с третьей, там, где он переходил в равнину, стойбище ограждал частокол из бревен с высоким земляным валом. В частоколе был проход, который на ночь закладывали бревнами.

Длинные приземистые хижины с глинобитными стенами и двускатными крышами из жердей, камыша и веток стояли по вытянутому кругу, образовав двор с несколькими каменными очагами, на которых в теплое время года готовили пищу. Здесь же стояли небольшие глинобитные сарайчики с плоскими крышами, в которых хранились зерно, мясо, конопля, шерсть, шкуры. На конопляной бечеве, натянутой между шестами, вялилась на солнце рыба, добытая этой ночью. Под стеной одной из хижин, в тени, молоденькая девушка терла зерно в зернотерке. Это была ровесница Пардуса – Козочка.

– Старшая мать спрашивала тебя, – сказал она Пардусу, не поднимая головы. – Мать собрала племя поливать поле.

– И охотников? – переспросил Пардус.

– И охотников, и мастеров – всех, – кивнула Козочка. – Ручей совсем пересох. А дождя все нет и нет…

– Надо было сеять в другом месте, – недовольно проворчал Пардус. – Поближе к лесу, где источники. Говорили же ей…

– И клыкастые истоптали бы посев, съели зерно, – возразила девушка. – Около леса посев трудно уберечь.

– А охотники на что? С хорошим оружием они прогнали бы клыкастых. А в лесу можно собирать ягоды, орехи, грибы, – сказал Пардус. – Если больше охотиться, бортничать, тогда и зерна меньше нужно.

– Что ты говоришь! – испуганно всплеснула руками Козочка. – Зерно – это жизнь племени, его сила! Так говорит старшая мать.

– Старшая мать, старшая мать! – досадливо поморщился Пардус. – Только и слышишь: «старшая мать». А что она понимает в охоте?

Он вошел в сумрак хижины. Внутри она была разделена глиняными перегородками, не доходящими до потолка. Входы из одного помещения в другое были завешены камышовыми циновками, которые при необходимости можно было забросить на поперечные балки, вмазанные в глиняные стенки. Такие же циновки из камыша, веток и травы покрывали глиняный пол. Сейчас, когда в хижине никого не было, они лежали кучей у стен, где ночью на шкурах спали взрослые и дети.

У входа в хижину возвышались две глиняные печи, напоминающие широкие кувшины. В большое отверстие внизу печи клали дрова, а в круглые дыры на верхушке выходил дым. Такие же отверстия для дыма были и в стене хижины, но повыше, под самым потолком.

– Ты бы пошел на поле, помог матерям и сестрам, – заглянула в хижину Козочка. – Матери будут сердиться, если ты не придешь.

– Пусть сердятся, – пожал плечами Пардус, – они всегда чем-то недовольны. Лучше Пардус пойдет, поищет кабана. Их много в ближнем лесу. Они могут потравить посевы. А поливать – это занятие не для охотника.

– Старшая мать сказала: все должны помогать посеву.

– Так Пардус же и собрался помогать! – ухмыльнулся мальчик. – Если кабаны потравят посев, поливать будет нечего. Так что я пошел.

Он заткнул за пояс три коротких дротика, взял в правую руку толстое боевое копье, а на шею повесил длинный бронзовый нож в кожаных ножнах. Рукоятку ножа из древесины дуба Пардус только вчера закончил покрывать тонкой резьбой. На ее конце красовалась голова гепарда – тезки Пардуса.

– Дай посмотреть! – подошла к нему поближе Козочка. Пардус снял нож с шеи и протянул девушке. Козочка вытащила из ножен длинное обоюдоострое лезвие и осторожно провела по нему пальчиком.

– Сколько хороших браслетов можно сделать, – мечтательно прошептала она.

Пардус раздраженно выхватил нож из ее рук. Он ожидал, что Козочка похвалит его за искусную резьбу на рукоятке, а она… Эти девчонки все одинаковы. Браслеты им нужны вместо боевого оружия. Нечасто попадали изделия из бронзы к людям племени. Откуда-то издалека приносили их странники, и много нужно было отдать шкур, зерна, меду, воска за каждый браслет, серьгу или подвеску. А оружие из бронзы попадало к племени и вовсе редко. Может, племена, которые их делают, не хотят, чтобы соседи стали сильнее? Этот нож попал к Пардусу случайно, получил он его за услугу. Они с Сайгаком однажды охотились в степи на дроф. Одну подбили, но слабо: она убегала все дальше в степь. Было очень жарко, и Сайгак не выдержал.

– Да ну ее! – махнул он рукой, немного пробежав за птицей, и пошел в стойбище.

А Пардус продолжал преследовать дрофу: очень уж не хотелось ему возвращаться в стойбище без добычи. Птица повернула ближе к оврагу, заросшему кустарником, наверное, надеясь запрятаться там. Вот здесь-то, в лесном овраге, Пардус и нашел Странника. Он лежал на склоне оврага и жалобно стонал:

– Пить, пить…

Его длинная льняная рубаха была в крови, короткие кожаные штаны разодраны, а сапожки, сплетенные из лыка, совершенно истоптаны. Ни шапки, ни нагрудника у него не было. Из оружия при нем был только длинный нож, тогда еще с рукояткой из потрескавшегося рога.

– Пить, пить, – стонал незнакомец.

Пардус сорвал несколько лопухов, соорудил из них ковшик, набрал воды из ручья, пробегавшего по дну оврага, и напоил раненого. Потом он обмыл ему лицо, покрытое запекшейся кровью, осмотрел раны на боку и груди. Когда он его поворачивал, раненый открыл глаза. Сначала в них мелькнул испуг, потом выражение глаз смягчилось, и, с трудом подбирая слова, он проговорил:

– Надо закрыть дырки: здесь, здесь и здесь. – Он осторожно прикоснулся к ранам. – Разорви рубашку и… да, завяжи…

Выговаривал он слова не так, как люди племени, где вырос Пардус, но мальчик все понял.

– Перевяжи, – поправил его Пардус. Он вытащил из ножен нож раненого, разрезал рубаху и, приложив к ранам листья подорожника, перевязал их.

– Полежи, – сказал он, окончив перевязку, – я схожу за мужчинами, и мы перенесем тебя в стойбище.

– Нет, нет, – забеспокоился незнакомец, – никто не должен знать, что я здесь.

– А кто тебя ранил? – спросил Пардус.

– Дикие из степи… Ночью… Из темноты. Я сидел у костра… Хорошо видно… Забрали все. И коней…

– Коней? – удивился Пардус. – Как их можно забрать? Ведь они в степи.

– Дикие в степи. Мои были ручные. – Ему было трудно говорить, но он продолжал: – Вот выздоровею – и опять придется ловить и приручать коней.

Пардус сделал шалаш над раненым, принес медвежью шкуру из стойбища и собрал хворост для костра. Он навещал незнакомца через день, приносил ему мясо, мед, лепешки, а тот рассказывал о дальних землях и народах, где успел побывать. Его так и звали – Странник.

– А где твое племя? – как-то спросил Пардус.

– У меня нет племени, – нахмурился Странник. – У странников не бывает племени.

– Почему?

– У нас, как и везде, – вздохнул Странник. – Чтобы быть в племени, нужно жить вместе со всеми. А Странник поссорился с племенем и теперь всю жизнь в пути.

– А разве он не может возвратиться в племя?

– Женщины не разрешат. Они не любят рассказов о дальних странах. Боятся, что молодые охотники уйдут надолго. Кто тогда будет кормить племя, защищать его?

– Наши женщины тоже такие, – вздохнул Пардус. – Очень они не любят переселяться. Говорят, детям и старикам тяжело в дальнем пути. Да и жилища бросать им жалко. Вот даже зерно сеют все на одном и том же месте. А собирают с каждым годом все меньше. Уже какое лето дожди идут редко и слабо. Надо поливать посевы, ухаживать за ними. Охотники недовольны, им некогда охотиться, искать мед. Может, и в племени Странника так же?

Странник молчал.

Он быстро выздоравливал, и однажды Пардус напомнил ему о его обещании приручить диких лошадей.

– Ладно, – сказал, наконец, Странник. – Мне не уйти далеко без коня. Будем ловить. Проследи, куда ходят на водопой кобылы с жеребятами. Принесешь соли и побольше кожаных ремней.

– Ремни найдутся, а вот соль…

– Разве в племени нет соли?

– Есть, но женщины прячут. Соль приносят издалека, от большого озера. А она тяжелая. Поэтому ее мало…

– Ну, принеси хоть немного. Да, и лепешек.

Пардус не мог уходить из стойбища надолго, потому что матери племени требовали, чтобы каждый, уходя, сообщал, куда идет и на сколько.

– Мало ли что может случиться, – говорили они, – племя должно знать, где его дети.

Но Пардус давно понял, что главное для матерей – это послушание. Послушания они требовали даже от взрослых мужчин.

– Как вы можете выручить меня, если на меня нападет зубастый? – однажды в сердцах спросил старшую мать могучий Беф, которого она отчитывала за самодовольную отлучку на охоту. Он упрямо наклонил огромную голову на толстой шее, став еще больше похожим на дикого быка, чье имя носил.

– И что вы можете сделать против зверей-воинов? – поддержал его жилистый коренастый Фагу, которого недавно тоже ругали за то, что он пропадал в лесу три дня вместо обещанных двух. – Да пока вы придете на помощь охотнику, зверь успеет съесть его.

– Не обязательно зверь нападет! – ответила старшая мать. – А вдруг охотник попадет в яму?

– С чего бы это я падал в яму? – искренне удивился Беф. – Разве у меня нет глаз? – Но женщины были непоколебимы.

К счастью для Пардуса, ближайший водопой, куда ходили кобылы с жеребятами, был совсем недалеко от стойбища, у степного озера, заросшего камышом. Там-то, на берегу, истоптанном конскими копытами, он и рассыпал соль и куски лепешки. Лошади, испуганные, наверное, запахом человека, на следующий день не пришли к водопою. Но через день соль и лепешки исчезли.

– Так, – сказал Странник, когда Пардус рассказал ему об этом. – Посыпь еще соли, а я подготовлю остальное.

Из кожаных полос он сплел несколько длинных и толстых ремней и на конце каждого из них сделал петлю. Затем послал Пардуса в лес нарубить жердей, обстругал их и заострил. Готовые колья он камнями вбил в землю, перегородив овраг, а Пардуса заставил выровнять его стенки между двумя загородками.

– Это будет ловушка для коней, – догадался Пардус. – Но как Странник загонит туда табун? И почему такая маленькая ловушка?

– Чтобы кони не могли разогнаться и перепрыгнуть загородку, жерди нужны бы повыше, но нам с тобою не соорудить такой загон.

И все-таки одно большое дерево им пришлось срубить. Они его и рубили, и пилили ножами, и даже пережигали. Пламя жгло дерево только в одном месте, потому что с обеих сторон от него Странник обмазывал ствол глиной и поливал водой. Разделив ствол на толстые короткие колоды, Странник объявил Пардусу:

– Все готово. Придешь ночью.

Стойбище охранялось, но сторож обычно сидел у входа и очень редко обходил стойбище. Пардус подождал, пока все заснули, вышел из хижины, разделся, связал оружие и одежду в один узел, привязал его к голове и соскользнул в теплую воду озера. Он умел плавать бесшумно, но сейчас не очень-то и старался, резонно рассудив, что сторож, если и услышит плеск, примет это за прыжок охотящейся щуки. Звезды отражались в темной спокойной воде, и сейчас она казалась Пардусу такой же бездонной, как чистое ночное небо. Выбравшись на берег, Пардус быстро оделся, подхватил копье, заткнул за пояс нож и дротики и побежал к оврагу. Свет костра он увидел издали и еще раз порадовался, что люди стойбища редко ходили в степь, а уж ночью никогда.

Странник ждал его. Он вручил Пардусу свернутые ремни и пошел, прихрамывая, к водопою.

– Теперь нарви травы, – приказал он. – Побольше. Пардус начал рвать траву, а Странник привязывал ремни к колодам, которые он принес заранее и спрятал в камышах. Петли на конце ремней они засыпали травой, а сверху траву посыпали солью и кусочками лепешки.

– Плохо, – сказал Странник, – мало соли. Ну, может, получится.

Десять петель лежали у водопоя, привязанные к колодам. Пять ремней лежали около Странника, а пять около Пардуса.

– Теперь слушай, – сказал Странник. – Утром кони придут пить. Когда дети начнут щипать соленую траву и попадут в петли, тяни. Но только по моему знаку. Нужно, чтобы в петли попало хотя бы четверо. Больше они не придут сюда пить.

На востоке серело. Прохладный ветерок потянул из степи, отгоняя надоедливых комаров.

– Это хорошо, что ветер от степи, кони не учуют нас, – прошептал Пардус.

– Так каждое утро, – спокойно ответил Странник. – Я проверил. А теперь тише. Скоро придут кони.

В утренних сумерках мелькнули силуэты низких головастых лошадей. Пепельно-серые, с жесткой стоячей гривой, с толстыми ногами в черных «чулках», с длинными черными хвостами, они казались неуклюжими. Но, присматриваясь к быстрым, резким движениям, легкому, грациозному бегу, Пардус убедился, что неуклюжесть эта кажущаяся. Лошади бросились к воде. Сначала пили бурые жеребята с полосатыми ногами. Потом кобылы, а жеребец все стоял, зорко осматриваясь, нюхая воздух широко раздутыми ноздрями. Наконец табун напился, и лошади начали смачно хрупать влажную от росы траву. Первыми, конечно, соленую пищу обнаружили жеребята, которые резвились около озера, гонялись друг за другом, ржали, кусали за ноги взрослых лошадей, толкали их. А один даже вцепился в хвост жеребцу, и тот поволок его по скользкой траве. Но когда какой-то жеребенок заржал, все остальные стабунились на соленой траве и, отталкивая друг друга, начали поедать ее, фыркая и отдуваясь.

– Пора! – крикнул Странник, вскочив с земли. Табун исчез в степи, но трое жеребят бежали очень медленно, привязанные ремнями к тяжелым бревнам, и, наконец, остановились, жалобно повизгивая в сторону ускакавшего табуна. Пардус кинулся было к ним, но Странник остановил его.

– Пусть попривыкнут, – сказал он. – Скоро они захотят пить и пойдут к озеру, а бревна тяжелые…

Но только к вечеру сначала один жеребенок, а за ним и двое других, понурясь, побрели к воде. К этому времени они уже основательно намучились с бревнами и потому почти не обращали внимания на Странника и Пардуса, которые ходили возле них.

– Пускай привыкают, не подходи близко, – время от времени повторял Странник.

Ночью Пардус ушел в стойбище, а утром снова пришел к озеру.

– Теперь пора, – сказал Странник, завязав петлю на ремне. Он метнул ее на одного из жеребят и начал натягивать ремень. Сначала жеребенок рванулся в степь, но, почувствовав, что петля перехватывает ему дыхание, остановился и начал трясти головой, чтобы сбросить петлю. Странник, потихоньку подтягивая ремень к себе, повел его к оврагу, где устроил перегородку. А когда все трое жеребят оказались в загородке, заложил жердями вход в нее и отвязал жеребят от бревен. Жеребята сначала пытались перепрыгнуть загородку, но, убедившись, что это им не по силам, напились из ручья, который протекал по дну оврага, и начали пастись по его берегам.

Через несколько дней они выщипали и вытоптали всю траву, которая росла в загородке, и тогда Странник с Пардусом начали рвать траву и бросать им в загородку. А Пардус, кроме того, время от времени приносил из стойбища соль и лепешки. Скоро жеребята уже не шарахались от людей, а, заслышав их шаги, бежали к загородке и тыкались черными холодными носами в ладони, посыпанные солью. К Пардусу особенно привязался один из них, с рыжим пятнышком на лбу, но и двое других тоже встречали его радостным ржанием.

Как-то Странник перелез в загон со шкурой в руках и начал набрасывать ее поочередно на жеребят, которые испуганно взбрыкивали, сразу же освобождаясь от нее. Но он терпеливо поднимал шкуру и снова набрасывал, ласково разговаривая с ними, поглаживал, а главное, угощал лепешками с солью. К вечеру жеребята перестали дичиться и спокойно стояли, когда он покрывал их шкурой и даже завязывал се веревками вокруг туловища. Пардусу он велел делать то же самое, и тот возился со своим любимцем, которого за рыжее пятнышко прозвал Рыжиком, хотя тот был таким же серым, как и остальные. Труднее пришлось приучать жеребят к широкому ремню, обхватывающему их морды, но с помощью соли, которой намазывали эти ремни, удалось преодолеть и это.

– Теперь главное, – сказал Странник. Из войлока и кожи, принесенных Пардусом, он соорудил две подушки, которые привязал к спине, обхватив туловище жеребенка под брюхом, надел намордный ремень с узкими полосками. Затем неуловимо быстрым движением вскочил на подушки и, намотав ремни намордника на руку, скомандовал Пардусу:

– Выпускай!

Пардус быстро открыл загородку и так же быстро закрыл ее, чтобы не убежали двое других жеребят. А Странник уже скакал в степи, то поколачивая пятками бока жеребенка, то натягивая поводья, то похлопывая жеребенка по шее.

Вернулся он, когда солнце клонилось к закату. Жеребенок был весь в мыле и дрожал. Странник насухо обтер его, поводил по загородке, а потом расседлал и отпустил пастись, привязав к колу на длинный ремень.

– Теперь ты, – сказал он Пардусу. – Держись за бока ногами. Крепче держись. Нельзя, чтобы он сбросил тебя. Когда набегается, начинай натягивать поводья. Сначала сильно, чтобы у него заломилась голова и он остановился. Потом то левое, то правое. У него будет поворачиваться голова, и он будет идти туда, куда тебе надо. Сначала сильно тяни, но скоро он привыкнет слушаться простого движение поводьев. Хочешь, чтобы бежал быстрее, слегка поколоти пятками по бокам. А если плохо слушается, можешь хлестнуть по боку поводьями…

Несколько дней Пардус объезжал Рыжика и сам учился ездить. Он никогда не бил своего любимца, а если тот начинал упрямиться, только похлопывал его по шее и начинал уговаривать. Казалось, Рыжик понимает все, что говорит ему человек, а может, просто он хорошо улавливал тон хозяина. Во всяком случаи, когда Пардус говорил с ним ласково, он подбегал к нему, терся головой о плечо. А стоило хозяину накричать на него, он отбегал в сторону и обиженно отворачивался от Пардуса, когда тот подходил к нему, делал вид, что его интересует только трава. Соли и лепешек Рыжику перепадало, конечно же, намного больше, чем другим жеребятам, и дружба человека с конем быстро крепла. Но особенно она возросла после случая со львами.

Пардус тогда скакал по краю глубокого оврага, который в этом месте образовывал дугу. Вот львы и подстерегли всадника именно в этом месте. Две львицы подбегали со стороны левого края дуги, одна с годовалым львенком справа. А в середине бежал здоровенный самец с роскошно черной гривой. Они не спешили, уверенные, что добыча не уйдет от них. Понял это и Пардус, зная длину львиного прыжка. В какую бы сторону он ни поскакал, пробиться в степь возможности почти не было. Пардус заглянул в овраг и быстро сообразил, что пока они с Рыжиком будут осторожно спускаться по очень крутому склону, львы очутятся у них на плечах.

– Бросай коня и прыгай в овраг, – услышал Пардус крик Странника, скакавшего далеко в степи.

Тогда Пардус спрыгнул с седла, сдернул со спины длинный лук и начал стрелять во львов, надеясь остановить их. Отчасти это ему удалось. Львенок, высоко подняв хвост, помчался в степь, а львица, которая шла с ним, захромала. Приостановились и две другие львицы, шедшие слева. Зато лев, оцарапанный стрелой, разъярился и огромными прыжками кинулся на Рыжика, который жалобно ржал на краю оврага. Стрелять было уже некогда, и Пардус метнул дротик. Дротик попал в плечо льву как раз в тот момент, когда он распластался в последнем прыжке на Рыжика. Дротик, конечно же, не остановил огромную тушу, но помешал смертоносной точности прыжка. Лев промахнулся, и Пардус с радостью увидел, что Рыжик уже как ветер несется в степь, а за ним гонятся две львицы, явно отставая. Дальше он уже ничего не видел, так как кубарем скатился на дно оврага, цепляясь за кусты и неровности, чтобы не расшибиться о дно. А лев стоял на краю оврага и свирепо рычал на человека, так как, во-первых, тот лишил его законной добычи, а во-вторых, сильно болело плечо, в которое глубоко вонзился тонкий острый костяной наконечник дротика. Но спуститься в овраг лев так и не решился, а может, ему помешала рана.

– Теперь он тебе друг до конца жизни, – сказал Странник, когда они с Пардусом сидели у вечернего костра. – Кони – они все понимают. Он не забудет, что ты спас его от львов. Спас, рискуя собственной шкурой.

А Рыжик стоял за спиной Пардуса, положив голову ему на плечо, и блаженно жмурил глаза на огонь.

Была уже глубокая осень, когда Странник стал собираться в дорогу.

– Здесь зимой холодно, – сказал он Пардусу. – Надо идти ближе к теплому морю. Я оставлю тебе нож и вот это. – Он снял с пояса костяную фигурку лошади, выкрашенную в голубой цвет. – Покажешь ее любому страннику, и он поможет тебе. А я уйду. Через два дня, – добавил Странник, что-то прикинув. – У меня дела в степи. Племя моего приятеля Тигра скоро будет неподалеку отсюда. Весной вернусь.

Он увел с собой Черногривку, кобылицу с черной щеткой гривы, и Серого, которые к осени очень подросли.

Всю зиму Пардус носил Рыжику кусочки лепешек, недоедая сам. А весной, как только зазеленели склоны оврагов, он через день, через два отправлялся на Рыжике далеко к солнцу, выглядывая Странника.

Странник приехал, когда солнце стало уже по-летнему припекать и трава выбросила колосья. Мчась как-то на Рыжике вдоль оврага, где Пардус прошлым летом обнаружил Странника, он увидел, как из зарослей вьется дымок. Соскочив с коня, Пардус прямо по крутому склону стал спускаться в овраг. Наверху, у края оврага, заржал Рыжик, из глубины зарослей донеслось ответное ржание. Так ржала только Черногривка, Пардус узнал ее. И сердце его возликовало.

– Жду тебя уже второй день, – сказал Странник, подкладывая хворост в костер. – Думал, не случилось ли чего.

В тот день они просидели у костра и проговорили дотемна. Пардус заметил, что у Странника на шее висит новый бронзовый нож.

– Где ты берешь такие замечательные ножи? – спросил он.

– Их делают далеко в горах кузнецы. Много шкур надо отдать за такой нож.

– А как их делают?

– Кузнецы хранят свои секреты. Если другие племена тоже научатся делать ножи, кузнецам перестанут приносить шкуры и мясо. Они умрут с голоду, потому что их земля очень скудна.

– А разве нельзя выменять не ножи, а секрет, как их делают?

– Чтобы сделать нож, нужны бронзовые камни, а их хранит другое племя и обменивает только на оружие или на шкуры. Без камней ничего не сделаешь.

Пардус почти каждый день прибегал к Страннику и слушал его рассказы о далеких землях. И чем больше он слушал, тем сильнее ему хотелось самому побывать там. Пардус все чаще отлучался из стойбища. Потрескивали в пламени сухие ветки, Странник, готовя ужин, поворачивал над огнем на вертеле тушку дрофы, убитой днем в степи, а Пардус смотрел на огонь и старался представить себе те края, о которых узнал от своего старшего друга.

– Совет матерей вызывает тебя, – вдруг вынырнул из темноты Хорек.

– Откуда ты узнал, что я здесь? – удивился Пардус.

– Хорек давно следит за тобой! – На длинноносом лице мальчишки зазмеилась улыбка. Маленькие глазки его заблестели.

– И рассказал матерям? – сжав кулаки, набычился Пардус. Хорек молча юркнул обратно в темноту.

– Придется идти, – вздохнул Странник.

– Подождут, – беспечно отмахнулся Пардус.

– Да нет. Это я о себе. Матери не захотят, чтобы я долго оставался тут. Им нужны товары, только ради них они терпят мое соседство. Да и пора уже.

– Но ты бы мог научить племя ловить и укрощать коней!

– Твоему племени кони не нужны, – угрюмо ответил Странник.

– Почему?

– Подумай – сам поймешь. Да и степняки ловят коней не так, как мы с тобой. В степи строят большую загородку, вот так, – он нарисовал на пепле клин, – и загоняют в нее на прирученных конях целые табуны диких. Старых выпускают, а молодых объезжают. А потом кочуют по степи в хижинах из шкур и жердей. Лошадям ведь надо пастись. Да и вода не везде есть. Едят степняки мясо, доят кобыл, охотятся, а ваше племя привыкло к своему полю, ему нужно зерно. Уходить от обработанного поля люди не захотят. Зимой в степных хижинах холодно, а в ваших землянках тепло. Овец, коз, особенно гусей с собой тоже не возьмешь в кочевье. Женщины не захотят их бросать, ведь это запас пищи на зиму. У кочевников нет ничего, кроме лошадей и собак, вот они и переселяются с легким сердцем. Правда, я слышал, – добавил он задумчиво, – там, далеко, где всходит солнце, тоже разводят овец. Но эти степняки кочуют медленно и долго. Стада овец у них большие, и пасутся они на воле.

– И не убегают?

– На коне догонишь любую овцу.

Пардус задумался, глядя в огонь. Его племя выкармливало овец в загородках. И мужчины постоянно должны были передвигать эти загородки, когда овцы выедали траву. Да и подкармливать их проходилось зимой, и заготавливать сено на зиму. Коз – тех просто привязывали к колышкам в степи. Держали их не для мяса, а преимущественно для шерсти. Правда, коз еще не доили. Но, конечно, племя не могло держать много животных.

– Ты сходи все-таки на совет. Всегда лучше знать, что затевается против тебя. Тогда предупредишь. – сказал Странник, задумчиво глядя на огонь.

Пардус кивнул и отправился в стойбище. Пролом охранял Беф со здоровенной дубиной в руках.

– Иди, – угрюмо кивнул он Пардусу. – Они в ткацкой хижине. Скот уже загнали. Пора закрывать пролом.

Ткацкая хижина была самая большая в стойбище, с четырьмя печками по углам и несколькими ткацкими станками, на которых две младшие матери делали ткань из шерсти. А одна наматывала на веретено льняную нить из прочесанной деревянным гребнем льняной кудели. Остальные молча сидели за длинным столом из ошкуренных стволов березы на грубо отесанных колодах-пнях, покрытых камышовыми циновками. Только колода старшей матери была покрыта шерстяной тканью. И только перед нею стояла глиняная плошка, в которой в жиру плавал горящий фитилек. Около станков потрескивали лучины. Углы хижины прятались в сумерках, так как по летнему времени печи не топили.

– Иди сюда, – приказала старшая мать – высокая костлявая старуха с длинными седыми волосами, заколотыми костяным гребнем, и се большие черные глаза недобро сверкнули в свете коптилки. – Ты знаешь, в чем сила племени? – негромко, глухо спросила она и сама же ответила: – В единении. Каждый работает на племя, и племя кормит его и одевает. А ты…

– Ты подобрал Странника и спас его, – подхватила Овна. – Это хорошо, что ты пришел человеку на помощь. Но Странник уже давно здоров, уходил в дальние страны, а ты опять все время проводишь с ним.

– И опять, как оглашенный, скачешь по степи на лошади, – выкатила и без того выпуклые глаза Сова.

– Но лошади – это же помощь для племени! – вскочил Пардус. – На них можно ездить и даже рыхлить поле.

– Хм, – хмуро улыбнулась старшая мать. – Ездить? А куда? И зачем? Поле рыхлят волы.

– И разве кони потянут рыхтелку? – поддержала се Овна.

Пардус задумался. Рыхтелка – деревянное корыто, в дно которого вбивали клыки зверей и осколки кремня, – имела одно дышло – ствол дерева. Дышло привязывали к кожаному ошейнику волов, а рыхтелку заполняли тяжелыми камнями. Вол тащил ее, взрыхляя почву. Да, пожалуй, кони не потянут такую тяжесть.

– Но на лошадях можно ездить за солью, – попробовал было он защищать лошадей.

– И их можно впрячь в волокушу? – снова вмешалась Овна. – И они потянут столько же груза, сколько волы?

– Н-не знаю…

– Ну вот, видишь. А сколько зерна нужно, чтобы их прокормить! У нас его и так едва хватает на всех едоков. Нет, нам не нужны кони.

– Который год летом выпадает мало дождей. Кормилица разгневалась, – устало вздохнула старшая мать. – А ведь мы щедро смазываем ее жиром, поливаем козьим молоком.

Кормилица – огромная глиняная женщина, которую слепил и обжег лучший гончар племени Барсук, – стояла около ограды стойбища и улыбалась в сторону домов. Как говорили женщины, жила она на облаках и на них облетала земли, напаивая их водой. А кто не знает, что без воды ничего не вырастет? Даже мирным зверям нечего будет есть, и они вымрут. Тогда нечего будет есть и зверям-воинам, и людям. Вот почему так почитают Кормилицу женщины, да и большинство мужчин тоже. Правда, охотники почитают еще бога охоты. Пардус однажды ходил с Фагу к его дереву. Это был огромный дуб, раздвоенный на высоте в два человеческих роста. В стволе его вбиты девять кабаньих челюстей. Кабаны – это слуги бога охоты. Они самые смелые и плодовитые звери леса. Да и едят все: и мясо, и траву, а особенно желуди. Ну а дуб – самое могучее дерево леса – это дом бога охоты. Он кормит своими желудями и листьями многих обитателей леса. Возвращаясь с охоты с добычей, охотники обязательно сжигали часть добычи у корней этого дуба, а челюсти мазали кровью – приносили жертву. Но об этом лучше не говорить матерям: они не любят бога охоты.

– Пардус просто не хочет работать, – выкрикнула маленькая сухонькая Оса, которая то и дело вскакивала со своего места, бегала по хижине, а потом снова садилась. – Он то бродит по лесу, то ловит рыбу, а теперь и рыбу перестал ловить. Племя должно кормить бездельника. А дождей мало, и зерна поле дает все меньше. Охотники вынуждены поливать поле, а не охотиться, и мяса всем не хватает.

– Надо отсюда переселяться, – угрюмо буркнул Пардус. – Странник говорил: есть земли, где много больше воды.

Женщины взволнованно загудели, но поднялась старшая мать – и все умолкли.

– А найдем ли мы на новом месте такую удобную поляну для хижин, как здесь? – сурово спросила она. – И глину, чтобы построить стены?

– Глина везде есть, – упрямо твердил свое Пардус. – Можно выстроить дома из дерева.

Но старшая мать остановила его властным жестом.

– Дети и старики все равно не вынесут переселения, не выживут в шалашах. Многое придется бросить, потому что все с собой не унесешь: и шкуры, и посуду, и рыхтелки.

– Можно сделать хижины на полозьях, как у людей степи. Они все добро возят с собой. Хижины эти тащат лошади.

– А где ты найдешь такую большую поляну, – подскочила Оса, – чтобы и хижины построить, и поле засеять, и сделать загородки для скота?

– Звери-воины съедят весь наш скот, – округлила от ужаса глаза Сова. – И многих людей.

И снова поднялась старшая мать.

– Много поколений племя строило это стойбище. – Она повела рукой вокруг себя. – Здесь растут лен, конопля, чеснок. Здесь много хорошей глины и не так далеко до соляных людей. Пардус молодой и глупый. Теперь слушай: каждый день вместе со всеми ты будешь поливать поле. Потом жать рожь, обмолачивать. Каждый вечер мне скажут, как ты работал. И никакой охоты, никакой рыбалки. А своего коня завтра приведешь на мясо. Охотники поливают поле, им некогда ходить в лес за мясом. Вот. Так решил совет матерей. Иди.

Пардус вышел из хижины, опустив голову. Он знал, что после слов «так решил совет матерей» возражать бесполезно. Страшная кара ждала ослушника. Совсем недавно юноша и девушка умерли, как говорили в племени, прогневив Кормилицу. Юноша хотел жениться на девушке, а ведь каждый знает, что и мужей девушкам выбирают матери. Они не послушались, и утром нашли их за оградой стойбища мертвыми. А Леопард за непослушание расплатился еще хуже. Он постоянно спорил с советом, и Кормилица отобрала у него ум. Теперь он беспрекословно слушается матерей, как домашние усмиренные быки, на охоту больше не ходит. Вообще ума у него хватает только на самую простую тяжелую работу. Вуло тоже не слушался женщин, а каким был ловким, смышленым охотником! Как умел распутывать следы! Совсем как его серый тезка, лучший лесной охотник. Теперь он с утра до вечера таскает на поле кувшинами воду.

Женщины теперь долго будут следить за Пардусом, очень долго, а завтра потребуют Рыжика. Значит, прощай охота в зеленом, прохладном, вольном лесу, прощай, широкая степь. Прощай, Рыжик!

Да, если Пардус ослушается совета, не приведет Рыжика на мясо, придется уходить из племени. Но как Пардус может предать четвероногого друга? Работать, поливать поле – это еще куда ни шло, это он делал все свои тринадцать лет, это все делают. Но он никогда никого не предавал, спасая себя. Значит, прощай, племя! Нужно уходить со Странником, он возьмет Пардуса с собой. Но тогда – прощайте, веселый горбоносый Сайгак, Кот, с которым они охотились в лесу, мудрый Фагу, который знает столько интересного о лесе. Как же быть? Стать домашним быком, только есть, спать и работать? Ну нет, Пардус так жить не сможет. Но тогда как же его родная мать? Пардус вздохнул и пошел за перегородку к матери. Она болела. Лежала на теплых шкурах и пила целебный отвар, который приготовила ей Сова: она лучше всех в племени разбиралась в травах.

– Ты сам виноват, – сурово сказала мать Пардусу. – Никого не слушаешься. Целыми днями пропадаешь у Странника. Вот и получил, чего хотел.

– Я уйду, мама, – перебил ее Пардус. – Со Странником. Хочу посмотреть, как живут другие племена. Может быть, Странник поведет меня туда, где плавят бронзу. Если я принесу серпы и ножи из бронзы, все забудется и меня простят.

Мать долго молчала, а потом встала, стеная, и начала собирать в узелок одежду Пардуса, которую сама же и сшила: две кожаные безрукавки, кожаные штаны, три пары мокасин. А Пардус отбирал оружие: любимые дротики с костяными наконечниками, каменный нож и наконечники для копий из кремня, рога, кости. Подавая ему узелок, мать вздохнула:

– Я знала, что ты уйдешь. Может, так лучше. Я боялась, да и сейчас боюсь, что они дадут тебе дурманящий напиток.

Пардус поцеловал мать в лоб, осторожно выскользнул из хижины и направился к оврагу.

– Я пойду с тобой! – сказал Пардус Страннику, едва добрался до его костра.

– Тогда надо уходить немедленно, – спокойно ответил Странник, вороша угли в костре. Искры весело заплясали в густой темени.

Еще до рассвета Странник уложил в суму шкуры, соль, вяленое мясо и лепешки, оседлал Черногривку, взял в повод Серого, а Пардус сел на своего Рыжика. Скрытые утренним туманом, они до восхода солнца были уже далеко в степи и ехали, пока солнечные лучи не начали падать почти отвесно. У степной речушки расседлали коней и, спутав им ноги, отпустили пастись. В кустах разожгли костер, подогрели мясо и перекусили мясом с лепешками, запивая их теплой водой, пахнущей болотом.

– А теперь спать, – сказал Странник. – Привыкай спать днем. Ночью будем ехать. Конечно, клыкастые охотятся по ночам, но… лучше клыкастые, чем степные люди. Дней через пять встретим людей Тигра. Тогда можно не бояться ни клыкастых, ни людей.

Все меньше и меньше деревьев попадалось им в пути. Зато травы здесь были такими густыми и высокими, что иногда головы всадников поднимались над ароматным разнотравьем. Время от времени Странник выезжал на вершину какого-нибудь пологого холма и внимательно осматривался, сверяя дорогу с одному ему известными приметами.

Травяное море кишело жизнью. На разные голоса пищали, щебетали, кричали птицы. Шмыгали в траве суслики, зайцы, мыши. Стада сайгаков и джейранов убегали от всадников и, описав большую дугу, возвращались на прежнее место, когда путники проезжали мимо. На сайгаков и джейранов охотились волки, гепарды, собаки, львы. Стаи дроф паслись в степи, время от времени поднимая над травою пестрые головы с влажными черными глазами, настороженно глядя на всадников, и не спеша уходили от них подальше в травяные заросли.

Время от времени путникам попадались дикие лошади, и Пардус боялся, что их лошади попытаются сбросить всадников и присоединиться к сородичам. Но вскоре он успокоился, увидев, что, хотя Рыжик и Черногривка живо интересовались пасущимися дикарями, призывно ржали, завидев очередной табун, но освободиться от всадников не пытались.

– Да их и не приняли бы в табун, – объяснил Пардусу Странник. – Они здесь чужаки. А может, – добавил он, подумав, – не принял бы и свой. От них теперь пахнет человеком…

Степь становилась все ровнее, а травы все ниже. Чаще стали встречаться пролысины с выгоревшей травой или покрытые растрескавшейся глиной. Здесь травы не было совсем. Редко попадались и ручьи, и воды в них было совсем мало. А в немногочисленных озерах вода была или солоноватой, или совсем соленой. Здесь дичи водилось заметно меньше, и путники питались копченым мясом.

Иногда налетал ветер и поднимал в воздух тучи серой пыли. Она противно скрипела на зубах, забивала ноздри, от нее болели и слезились глаза.

– Плохие места, – ворчал Пардус, – ни воды, ни еды. И жарко…

– Потерпи, – говорил Странник. – Скоро кончатся.

И действительно, скоро степь снова зазеленела. Ручьи и небольшие речушки стали попадаться на каждом шагу; вода в них была жестковатой, но зато в изобилии. Люди и лошади приободрились. А еще через несколько дней Странник остановил коня и указал Пардусу на точку, видневшуюся на отдаленном холме.

– Сторожевой Тигра, – сказал он. – Скоро они будут здесь. Пардус увидел, как в лучах заходящего солнца засверкали бронзовые наконечники копий.

– Сиди и не двигайся, – сказал Странник Пардусу, слезая с Чсрногривки и удобно располагаясь у ее ног. – Они уже окружили нас, и луки их натянуты.

Он быстро развел костер, сел лицом к костру, ссутулившись, и, казалось, задремал, вглядываясь в огонь. Потом, не распрямляясь и не поднимая головы, вдруг прокричал несколько гортанных слов, и Пардус увидел, как темные фигуры отдалились от границы света и тени и исчезли в темноте. А потом далеко-далеко в степи появилось светлое пятнышко. Оно росло, распадаясь на световые точки, приближаясь к костру. Точки превратились в факелы, роняющие искры, которые освещали всадников, морды коней. Наконец к костру подъехали и остановились по другую сторону от сидящих шестеро всадников на разномастных конях и седьмой на снежно-белом, с розовыми ноздрями жеребце. Шестеро остались сидеть на конях, а седьмой, широкоплечий, приземистый, соскочил с коня, перевернувшись в воздухе прямо над костром, и уселся рядом со Странником. Как и другие всадники, он был одет в короткие кожаные штаны, остроносые кожаные туфли и кожаную куртку-безрукавку. Но в отличие от других всадников куртка его была расшита цветной шерстью, а смуглые обнаженные руки унизаны бронзовыми браслетами. Он обменялся несколькими фразами со Странником и замолчал, слушая, подперев ладонью массивный подбородок, время от времени прерывая собеседника несколькими словами.

– Я рассказал ему зимой, – объяснил Странник Пардусу, – как на меня напали недалеко от вашего стойбища. Он говорит, что это были шакалы, которые ушли из племени и живут разбоем. Он говорит, что теперь они воруют скот у степных племен, но на людей еще не нападали. Он говорит, что нападать на торгового человека – это хуже, чем на простого человека, что торговые люди связывают племена и приносят новости. Тигр – мудрый человек, он много пожил, – добавил Странник задумчиво, и Пардус удивился: смуглое, скуластое, неподвижное лицо Тигра казалось совсем молодым. – Он приглашает нас завтра поохотиться вместе на шакалов, – продолжал Странник. – Он говорит, что шакал, хлебнувший человеческой крови, – это опасный шакал.

Выехали на охоту под утро. Белый туман стелился над степью, и казалось, всадники и лошади плывут над ней, тем более что отсыревшая трава гасила звуки. Странник и Тигр ехали впереди, а пять десятков воинов, рассыпавшись в большую дугу, следовали сзади. А позади всех ехал Пардус, которому Тигр приказал наблюдать за боем издали.

– Ты не знаком с нашими степными приемами, – объяснил он, – да и ездишь плохо.

Впрочем, оружие ему дали такое же, как и всем воинам: длинное копье, несколько коротких дротиков, дубинку с осколками кремня и веревку, сплетенную из конского волоса, со скользящей петлей на конце. Один конец веревки воины привязывали к предплечью левой руки, сворачивали ее кольцами и укладывали на шею лошади. Ну а метали, как и положено, правой.

– Такой вот веревкой ловят и диких лошадей, – заметил Странник.

Из тумана вынырнул всадник. Он подскакал к Тигру и что-то сказал ему. Тигр поднял правую руку, и сразу же всадники разделились. Половина, растягиваясь в цепь, поскакала вправо, половина влево, а Странник подъехал к Пардусу.

– Они там, в ложбине, – сказал он. – Воины Тигра окружают их, а часовых они сняли стрелами. Их там немного, человек пятнадцать.

– Я думал, это целое племя, – удивился Пардус.

– Нет, это дикие. Тигр говорит, что они не хотели выполнять законов племени. Пятерых из них отхлестали плетью за то, что они спугнули стадо джейранов, на которых готовилась облава. Люди Тигра следят за табунами по очереди. Правда, только молодежь. Так вот – эти не захотели. Сказали: пусть все следят, не только молодежь. Ну и ушли. Охотиться в степи тоже нужно уметь. Без большой облавы много дичи не убьешь. А они не хотели со всеми. Хотели сами и спугнули джейранов. Их и отхлестали. Потом они ушли и теперь вот начали воровать скот, да и на меня напали…

Из тумана послышались крики и сразу же стихли. Пардус и Странник подъехали к ложбине. У угасающего костра лежали поверженными двенадцать юношей в изодранных кожаных одеждах, а воины Тигра связывали им ноги. Плечи же и руки у них были туго схвачены петлями арканов. Поодаль лежали тела троих часовых, сраженных стрелами. Все молчали. Тигр начал говорить, глухо, как бы сквозь зубы, ни разу не повысив голос, а Странник переводил его слова Пардусу:

– Вы пренебрегли законами племени! Вы ушли из племени! Вы нарушили законы степи. Племя больше не защищает вас. Вы напали на торгового гостя, друга Тигра. Вы убили двух пастухов, когда угоняли скот.

Тут один из связанных закричал:

– Это не мы! – перевел Странник.

– Больше некому! – спокойно возразил Тигр. – Степь не терпит шакалов. Степь накажет вас.

– Их отхлещут плетьми? – спросил Пардус.

– Хуже, много хуже, – покачал головой Странник.

Воины Тигра приволокли откуда-то двенадцать бревен. Их заострили и вбили в землю. Под ударами дубинок упали двенадцать лошадей, пригнанных из степи. Затем каждую из них водрузили на кол, а на спину посадили связанного пленника, привязав так, чтобы он не мог ни слезть, ни упасть. Оставив возле пленников троих часовых, воины Тигра уехали в стойбище.

– Так хоронят в этом племени, – объяснил Странник Пардусу. – Они верят, что в другом мире люди будут жить так же, как в этом. Вот почему умершему дают коня и оружие.

– Но ведь они не умерли?

– Скоро умрут. На солнце без воды долго не продержатся.

Показались кибитки стойбища. Сделанные из жердей, обтянутых шкурами, они стояли на деревянных полозьях. Впереди каждой кибитки торчала длинная жердь с перекладиной на конце. Кибитки стояли кругом жердями наружу, а входом в середину круга. Шкуры, которые прикрывали входы, сейчас, когда солнце начинало припекать, были заброшены на жерди. Пардус заглянул внутрь одной. Пол кибитки был покрыт шкурами, за сплетенной из лозы перегородкой стояли кувшины, лежали ножи, скребки, оружие.

– Когда надо перетащить кибитку на новое место, к жердям привязывают лошадей, – объяснил Странник Пардусу.

Тигр ожидал гостей у большого костра, где на вертелах жарились тушки сайгаков, птица, зайцы. Вождь и его воины сидели на шкурах и передавали друг другу кожаный мешок, из которого каждый отпивал несколько глотков. Попробовал из мешка и Пардус. Горьковато-кислый белый напиток понравился ему. Он освежал и утолял жажду.

Поспело мясо. Каждый отрезал от туши понравившийся ему кусок и жевал, запивая белой жидкостью. Лепешек не было, но возле каждого едока лежали сушеные ягоды, грибы, орехи. Ели их, правда, мало, только Пардус, который не привык есть мясо без лепешек.

Солнце припекало все сильнее, тени не было, и Пардус все чаще отхлебывал из мешка кислый напиток. И вдруг вспомнил о пленниках – на солнцепеке, без воды, с ремнями, впившимися в тело. Он передал мешок соседу и отодвинулся в тень кибитки. Тигр внимательно посмотрел на него и о чем-то спросил.

– Нашему молодому гостю грустно? – перевел Странник.

– Мне жалко пленников, – вызывающе ответил Пардус.

– Мне тоже, – неожиданно улыбнулся Тигр.

– Тогда зачем же?

– А чтобы другие не поступали так же.

– Но можно было наказать вожака, а остальных, ну, побить или еще что-нибудь.

– Нельзя, – покачал головой Тигр. – Тогда каждый будет надеяться, что именно его и простят. Все! – неожиданно поднялся он. – Пир закончен.

Ночевали Пардус со Странником в кибитке Тигра, а утром стали собираться в дорогу.

Тигр с тремя воинами поехали проводить гостей. Теперь за каждым из них в поводу шагали по две лошади, навьюченные мясом и шкурами. Тигр подарил Страннику и новую упряжь, намного удобнее той, что сделал сам Странник. Это были уздечки, сплетенные из сухожилий и сыромятных ремней. Да и ремни, которыми крепились подушки на спине лошади, были прикреплены к широкому ремню, охватывающему ее грудь, и теперь не сползали к хвосту. Они ехали по высокой траве, которая уже начинала увядать, вспугивали сайгаков, зайцев, дроф, и Пардус не переставал удивляться, как метко, на полном скаку, били стрелами дичь воины Тигра. Потом где-нибудь у озера разжигали костер, жарили добычу. Воины доили кобылиц, которых вели за собою на арканах, и пировали, разговаривая, напевая протяжные тоскливые песни.

Вечером они остановились у цепи озер, густо заросших камышами. Дичь еще не успела зажариться, когда в камышах раздались пронзительный визг, треск и чье-то протяжное громкое рычание.

– Ага, – сказал Тигр, – это мой полосатый тезка. Я давно уже хотел покрыть моего коня его шкурой. Завтра мы ее получим.

– Разве можно охотиться на своих братьев? – шепотом спросил Пардус у Странника. – Ведь душа человека переселяется в зверя, чье имя он носит. Да и раньше он был этим зверем.

– Они не верят в это, – шепотом же ответил Странник. – Они верят только в Солнце. Это белый конь, который пасется на голубом лугу. Такой белый, что его сияние согревает землю. Вот почему Тигр ездит на белом коне. Их мало – белых коней. Только вожди могут ездить на них. Можно и на рыжих, – добавил он, подумав, – если нет белого. Но лучше белый. Перед походом они кладут на землю копье и проводят над ним белого коня. Если конь не зацепит копытом копья, поход будет удачным. А зацепит – лучше не ходить. Чтобы вырос крепкий воин, новорожденного купают в деревянном корыте, из которого пил белый конь. Ну и правильно, – улыбнулся Странник. – Конь ведь не станет пить грязную воду. На коней можно выменять все, да и самих коней, конечно. Очень они любят коней.

– Тигр задрал кабана, вон там, – указал вождь утром на перешеек между двумя озерами, заросший кустами. – Вы двое станете у камышей, – приказал он двум своим воинам, – а вы, – кивнул он Страннику и третьему воину, – со стороны степи. Ну а мы, – обернулся он к Пардусу, – поедем в гости к полосатому.

Они закинули луки за спину и углубились в кустарник. Пардус заткнул за пояс еще три коротких дротика, которые предпочитал любому оружию, а Тигр держал под мышкой тяжелую дубину, в которую было вставлено бронзовое лезвие, намного короче, чем лезвие ножа, но намного шире его. В левой руке он нес большой овальный щит, сплетенный из лозы, обтянутый кожей. Кусты были им по грудь, но зато переплелись так густо, что под ногами ничего нельзя было рассмотреть. И все же Тигр уверенно шел вперед, как будто бы видел добычу. Время от времени он останавливался и с шумом втягивал в себя воздух, широко раздувая ноздри. Они находились неподалеку от озера, когда Тигр, положив дубину и щит, натянул лук.

– Так, – сказал он, – в тех кустах. – И выстрелил. Раз, другой, третий…

Взревел, казалось, сам кустарник. Длинное полосатое тело мелькнуло в воздухе, и Пардус увидел, что вождь уже лежит на земле, прикрывшись щитом, а здоровенный рыжий кот сидит на нем, подняв правую лапу, примеряясь, куда ударить. От его яростного рева у Пардуса задрожали ноги, неудержимо захотелось бежать, но он пересилил себя и, бросившись вперед, метнул дротик. Зверь мгновенно развернулся и взвился в воздух. Пардус понял, что вытащить второй дротик уже не успеет, набрал побольше воздуха в легкие и нырнул в озеро. Уже находясь под водою, он услышал плеск точно на том месте, где он ушел в воду. Вынырнув далеко от берега, Пардус увидел тигра, который, стоя по грудь в воде, гневно рычал в его сторону. Из правого его плеча торчал дротик Пардуса, и когда зверь начал карабкаться на берег, он уже прихрамывал. Но сразу же рванулся с прежней быстротой, увидев вождя, спокойно шедшего ему навстречу.

Вождь уже бросил лук. Прикрываясь щитом, он поднял над головою дубинку с блестящим лезвием и ждал. Но ударить не успел, сшибленный зверем, грохнувшим в щит. Было очень трудно вытаскивать дротик в воде. Ноги не доставали до дна и настоящего замаха не получилось. Но все-таки дротик впился в заднюю ногу зверя, и он снова, как ужаленный, развернулся и приостановился. Вождь успел вскочить и на этот раз ударил точно. Лезвие вошло глубоко в шею зверя, как раз у основания черепа, и тот свалился как подкошенный.

– Пардус помог Тигру, очень помог, – сказал вождь, когда Пардус выбрался из воды. Он говорил на смешанном языке, на котором обычно объяснялись чужие племена, помогая себе жестами, и Пардус понял почти все сказанное. – Вот возьми. – Тигр протянул Пардусу бронзовую головку тигра. – По этому знаку тебе поможет любой человек в степи. И еще. Пусть никто не узнает, как мы убили полосатого.

– Хорошо, – кивнул Пардус и спрятал подарок в сумку на поясе, в которой лежали кремни, трут и запасные наконечники.

– Эге-го-й! – закричал Тигр и камыши затрещали под копытами лошадей. Испуганно храпя, они все-таки разрешили привязать к себе тушу и поволокли ее в степь. Воины гнали их в обход колючего кустарника, чтобы не порвать шкуры. Здесь воины быстро сняли шкуру, разожгли костер и до вечера натирали ее золой и втирали в нее отвар из ивовых побегов.

– Ее еще долго нужно будет мять и натирать солью с золой, – объяснил один из воинов Страннику, – но этим уже займутся женщины.

– А почему женщин не было на пиру? – вспомнил Пардус.

– Такой у них обычай, – ответил Странник. – Они выменивают себе жен в чужих племенах. За коней, шкуры, оружие… Женщины у них едят отдельно и занимаются домашними делами, а мужчины охотятся и пасут скот. И дети принадлежат отцу.

– А кто такой отец? – удивился Пардус.

– Это тот человек, у которого родился ребенок.

– Разве мужчины рожают? – рассмеялся Пардус.

– Нет! Рожают их жены. Те женщины, которые принадлежат мужчине.

– А-а-а! Которую он выменял.

– И которая ведет его хозяйство.

«Главные в этом племени – мужчины, – подумал Пардус. – А наши матери говорят, что везде главные – женщины».

На следующее утро Странник с Пардусом расстались со степными людьми племени Тигра и поехали дальше, ведя в поводу лошадей, подаренных Тигром, навьюченных шкурами и мягкой выделанной кожей, которую на прощание Пардусу подарил Тигр.

– Теперь мы поедем к большим горам, – сказал Странник, – а племя Тигра будет кочевать к соляным людям, пока не придет пора собирать созревшую соль.

– Разве соль – это рожь? – удивился Пардус. – Разве она созревает?

– Сначала, – чтобы скоротать время, стал рассказывать Странник, – в летнюю жару, когда солнце выпивает воду, родится горькая соль. Соляные люди отгораживают часть соленой воды земляными заборами и ждут. Потом вода становится, как густой жир, и начинает родиться та соль, которая идет в пищу. А бывает это, когда буреет трава, когда листья чуть-чуть желтеют.

– Но тогда, значит, каждое племя может добывать себе соль, не надо ее выменивать, – сказал Пардус.

– Соляные люди, – пожал плечами Странник, – могут и убить. Живут они у чистой соленой воды. Ловят рыбу, собирают ракушки. Я видел. Около их жилищ здоровенные кучи остатков от ракушек, которые они съели. Когда родится соль, они ее и выменивают. Люди Тигра привозят им за соль мясо и шкуры лошадей.

– Но у Тигра много воинов. Он мог бы и сам брать соль.

– Соляные люди плавают на плотах и стреляют с плотов. Из-за загородок. А кони в воду не очень-то идут. И плавают медленно.

Все меньше попадалось холмов и ручьев, все ниже становились травы, чаще встречались проплешины, покрытые беловато-серым соляным налетом. И, наконец, перед восхищенным Пардусом раскинулась синева, кое-где испятнанная белыми гребешками. Дальше они поехали вдоль берега, над белыми берегами, на которых кричали тучи чаек. Изредка выезжали на длинные косы далеко в море, и Пардус с удовольствием плавал в соленой воде, в которой тело становилось невесомым. Волны, казалось, выталкивали его на поверхность, и можно было лежать, сложа руки, вглядываясь в небо, покрытое редкими облаками. Время от времени им попадались на берегу кучи битых ракушек, а над ними стояли глинобитные хижины под камышовыми крышами. Привязанные к кольям, вбитым в песок, колыхались на волнах длинные плоты, связанные из стволов деревьев, покрытые сверху камышом. Как-то они заночевали в такой хижине, на шкурах, разложенных прямо на глиняном полу. Хозяева хижины покормили их ухой и печенными тут же на костре ракушками. Выковыривая мясо из раскрывшихся на огне створок, Пардус расспрашивал хозяина, как ракушки ловят, а Странник переводил.

– Неужели Странник умеет говорить, как все племена? – удивился Пардус.

– А их речь сходна, – махнул рукой тот. – Правда, язык кочевых племен сильно отличается от вашего, но все равно похож на ваш. Вслушайся и поймешь. Они говорят не так, как мы, но слова почти такие же, только звучат немного иначе.

Пардус вслушался и убедился, что Странник прав. Хозяева рыбацкой хижины произносили слова нараспев, растягивая гласные, вместо «к» у них звучало «ч», а «с» звучало как «ц». Но, привыкнув к этому, можно было понять, о чем они говорили.

Хозяин хижины пригласил гостей на ночную рыбалку. Уставший Странник отказался, а Пардус пошел. На носу плота была площадка, обмазанная толстым слоем спекшейся глины. На площадке были сложены хворост и деревянные чурбаки. Рыбак с длинным веслом в руках стоял на корме и неторопливо греб в открытое море. Когда плот удалился от берега, он положил весло, поджег хворост и взял в руки копье с зазубренным наконечником из раковины. Там, где пламя освещало воду, она становилась прозрачно-зеленой, будто пронизанная солнечными лучами. Время от времени мелькали темные спинки рыб, и тогда острога стремительно уходила в воду. За короткое время рыбак набил десятка два крупных рыбин, а потом повел плот к мысу, за которым в море впадала река. Он потушил костер на носу плота и взял в руки длинное копье с костяным наконечником, тоже зазубренным. Длинный ремень, привязанный к древку, был обернут вокруг деревянного чурбака на носовой части плота. Около наконечника к копью был привязан тяжелый камень. Рыбак снова зажег костер и, опустив копье наполовину в воду, низко наклонился над нею. Вдруг он, резко оттолкнувшись от плота, нырнул, а когда вынырнул, копья у него в руках уже не было. Ремень быстро разматывался, вращая плот, и Пардус понял, что какая-то большая рыбина тащит их.

Рыбак начал осторожно подтягивать рыбину, а потом с небольшой острогой в руках снова нырнул. Долго таскала рыбина плот, и за это время рыбак нырял несколько раз. Чаще всего он выныривал с острогой в руках, но иногда без нее, и Пардус понял, что тогда ему удавалось вонзить острогу в добычу. Наконец рыбина всплыла, и Пардус с удивлением рассматривал ее острорылую морду и костяной гребень, тянущийся по спине. Она еще рвалась с привязи, но когда рыбак ударил ее по голове здоровенной дубиной, затихла. На берегу их дожидался Странник.

– Вождь-рыба, – сказал он удовлетворенно. – Очень вкусная.

Пардус убедился в этом, когда ему поджарили куски рыбины на костре возле хижины.

– Рыбы эти, – рассказывал Странник Пардусу, когда они поехали дальше, – роются в иле. А когда глубоко зароются мордой, ничего не замечают вокруг. Тут-то их и подкалывают, а потом уже добивают. Ну, да ты сам все видел. А теперь нам надо на ту сторону, – он махнул рукой в сторону моря. – Там живут племена, которые делают бронзу. Они очень любят кожаные одежды. А никто так не умеет выделывать кожу, как племя Тигра. У нас во вьюках много такой.

Через три дня путники добрались до места переправы. Здесь море сузилось, и Пардус, вглядываясь, сумел рассмотреть противоположный берег. Коренастый чернобородый перевозчик дремал на широком длинном плоту у рулевого весла. Странник быстро переговорил с ним о чем-то и повел лошадей на плот. А затем перевозчик дал им два широких весла, и они погребли к противоположному берегу. Плот причалил к узкой песчаной отмели, и Странник, развязав один вьюк, дал перевозчику две лисьи шкурки. Они свели лошадей на землю, а перевозчик остался дремать на плоту.

– А если кто-нибудь захочет переправиться оттуда? – спросил Пардус.

– Там есть еще один плот, – ответил Странник. – Так всегда. Один здесь, другой там. Перевозчиков по трое на каждый плот: один перевозит, один отдыхает, один охотится. А через месяц их заменят другие трое. Все они из племени Рыбы-вождя. Это племя занимает весь здешний берег. А на этом берегу никто не живет. Люди живут там дальше, в горах. Сюда приходят редко. За рыбой…

Берег становился все обрывистее, а тропинка все круче поднималась в гору. Вдали показались горы, сначала поросшие лесом, а потом увенчанные шапками снега, сверкающего на солнце. Могучие стволы деревьев перевивали колючие лианы, а на полянах трава поднималась по пояс человека. Глыбы камней возвышались среди кустарника с желтовато-красными ягодами. Дикие кабаны выискивали желуди под дубами, подбирали в кустарнике орехи. Здоровенный медведь, обхватив лапами сучковатую яблоню, тряс ее, и кислицы градом сыпались в траву. Стадо коричневато-черных туров с туго закрученными рогами пересекло тропинку и неторопливо скрылось в зарослях. Воздух звенел от щебета сотен разноцветных птиц, жужжания множества насекомых, трава пестрела от ярких бабочек. Густой запах трав и цветов туманил голову, а солнечные лучи, падавшие почти отвесно, обжигали и людей, и животных.

Развьючив лошадей, путники устроились в тени на берегу ручья, стекавшего откуда-то с высокогорья. Несмотря на полдневный зной, вода в ручье была ледяная, и Пардус с удовольствием освежился в ней.

– Завтра будем в долине черноголовых, – сказал Странник. – У них водятся бронзовые камни.

– И они делают бронзу? – заинтересовался Пардус.

– Нет. Видишь ли, из бронзовых камней можно выплавить только медь. А медному оружию далеко до бронзы, оно слабое. Чтобы получить бронзу, надо к бронзовым камням добавлять еще какие-то. А какие и сколько, знают только кузнецы. В этих местах я вымениваю бронзу у каменных или земляных людей. И там дальше, – он махнул рукой в сторону солнца, – у кузнецов племени Орла мне делают оружие. Говорят, бронзу привозят и с севера. Значит, там тоже есть свои кузнецы и свои бронзовые камни. Но я там не был. Это очень далеко. Там густые леса, большие реки, незнакомые племена, звери. Может, когда-нибудь и схожу, – добавил он, подумав.

В стойбище черноголовых поднялся неимоверный шум, когда Странник и Пардус к нему приблизились. Приехавших окружила толпа мужчин, женщин, детей, и Странник о чем-то довольно долго и оживленно говорил с ними на непонятном Пардусу языке. Пардус с интересом рассматривал толпу и больших лохматых собак, настороженно следивших за ним. Внезапно его осенило, что Странник удивительно схож с людьми этого племени. А тот о чем-то непринужденно болтал с ними, весело смеялся, размахивая руками. Улыбались и люди племени, и видно было, что они рады приезду Странника. «Так вот в каком племени родился Странник», – подумал Пардус. Дождавшись, когда Странник начал развьючивать лошадей, он спросил его:

– Это твое родное племя?

– Не мое, – ответил Странник, – но это братья того племени, где я родился.

– Значит, мы скоро увидим и твоих родных?

– Нет, – нахмурился Странник, – они ушли далеко.

– Разве братья могут жить далеко?

– Раньше жили близко. Там, – Странник махнул рукой в сторону заходящего солнца. – Там было много озер тогда. Жили мы в хижинах, прямо на озерах. В дно вбивали стволы деревьев, на них делали помост, а на помосте строились хижины.

– Зачем? – удивился Пардус. – Разве мало сухой земли?

– Это удобно. И безопасно. Никакой враг не мог напасть на нас незаметно. Да и лодки мы привязывали прямо у хижин. Клыкастые тоже не очень-то любят воду. Зато между озерами зеленели луга, шумели небольшие рощицы. Много было дичи в них. И такой, как в ваших лесах, и такие звери, которых ты никогда и не видел. Мы охотились на них, ловили рыбу. А рыбы в озерах было очень много. И ловить ее можно было прямо с порога хижины. Били гарпунами, ставили сети. А потом… Лето становилось все жарче, дождей все меньше. Меньше стало выпадать и снега. Меньше стало ручьев. Год, другой, третий… Меньше стало дичи. Наверное, ушла туда, где было больше воды. Озера стали пересыхать. Ну и старейшины, наконец, решили: надо идти искать новые места. Сначала ушло это племя, – он кивнул в сторону черноголовых. – А потом и другие. Кто куда…

В это время к ним подошел важный черноголовый в плаще, расшитом ракушками, и с ним двое воинов. Они о чем-то долго говорили со Странником.

– Они поймали чужого, – объяснил Странник Пардусу. – Он пробрался в их земли за бронзовыми камнями. Они догадываются, из какого он племени, но не совсем уверены. Просят, может, я опознаю, ведь я бывал в разных племенах. А если он не признается, откуда пришел, они привяжут его к муравейнику. Тогда или он скажет все, или муравьи быстро оставят от него голый скелет.

– К муравейнику! – ужаснулся Пардус. – Человека!!

– Надо же им узнать, из какого племени вор, – пожал плечами Странник. – Зачем он пришел в чужую землю? Хотя, говорят, черноголовые живут здесь не так давно. А если он из того племени, которое жило здесь раньше?

– А для чего им обязательно знать, из какого племени этот человек? – спросил Пардус.

– Ну, во-первых, можно предложить племени выкупить его. А во-вторых, можно будет наказать все племя. Охотиться на их землях, или забрать в плен какую-нибудь девчонку, или заставить мужчин обрабатывать поле одно лето или даже два. Это уж как решат…

– А если они не захотят? Выкупать и все остальное.

– Ну, тогда начнется битва.

– А кто назначает наказание?

– Собирается межплеменной совет. Обиженные, обидчики и кто-нибудь из третьего племени. Главные на совете – это люди из третьего племени. Они и решают. Ну, ладно. Пойдем, посмотрим на пленника…

Черноголовые вывели пленника из хижины. Странник обошел его кругом, рассматривая со всех сторон, и, наконец, покачал головою:

– Нет, я никогда его не видел. Не могу сказать, из какого он племени.

– Ну что же, – решил вождь черноголовых, – значит, муравейник.

Он кивнул своим воинам, и Пардус увидел, как напряглись мышцы пленника, а его рука поднялась к вороту кожаной безрукавки. Но тут Странник о чем-то тихо заговорил с вождем, и тот остановил своих воинов. Они отвели пленника в хижину и загородили вход щитом.

– Я дал вождю совет, – объяснил Странник Пардусу. – Пусть пошлет во все ближние племена воинов и предложит выкупить пленника. Если не дадут хорошего выкупа, его можно и убить. Но хотя бы мучить не будут.

– А можно я поговорю с пленником? – вдруг решился Пардус. – Может, он скажет мне, откуда пришел. Я здесь чужой и не похож на черноголовых. Если вождь захочет, я отдам за него все шкуры, которые подарил мне Тигр. Может быть, вождь отпустит его. И все будет хорошо.

– Спросим у вождя, – пожал плечами Странник.

– Ну что же, попробуй, – сказал вождь, когда Странник перевел ему просьбу Пардуса.

Они со Странником пошли к хижине вождя, а Пардус, отодвинув щит, вошел к пленнику в хижину. Он приблизился к нему и сел рядом на охапку вялой травы. Пленник отвернулся к стенке.

– Я пришел издалека, – начал Пардус. – Я не враг тебе, и мне тебя жалко…

Пленник молчал, но по напрягшейся шее Пардус понял, что он слушает. Он продолжал медленно, подбирая слова, помогая себе жестами:

– Черноголовые все равно узнают, из какого ты племени. Они собираются послать воинов во все ближние племена и потребовать за тебя выкуп. Твои, возможно, захотят тебя выкупить, и черноголовые тогда узнают, откуда ты. Лучше бы ты сам признался. Придумай что-нибудь в свое оправдание.

И тут пленник заговорил. Пардус понимал многие слова, хотя и звучали они по-другому, чем на языке племени Пардуса. И все же понять их было можно, особенно когда пленник говорил медленно.

– Если тебе жалко меня, помоги. Скажи моим, чтобы они не выкупали меня, не признавались, что я из их племени. Я расскажу тебе, как добраться до них, с кем поговорить.

– Но тогда тебя привяжут к муравейнику! – передернул плечами Пардус.

– Не бойся. У меня есть вот что. – И он вытащил из-за пазухи короткий бронзовый нож. – Барс сам его выковал, – с гордостью выпрямился пленник.

– Так Барс – кузнец?

– Да.

– И Барс знает, как выплавляют бронзу?

– Это тайна, но… – Барс задумался. – Если ты выполнишь мою просьбу, Тур, может быть, откроет ее тебе… Скажешь, я попросил… И пусть наши отомстят черноголовым. Но потом…

– За что? Ты же сам пришел в их земли.

– Это не их земли! – Глаза Барса засверкали. – Это были наши земли. Черноголовые отняли их у нас.

– Да? Ну, ладно. Жди меня, – сказал Пардус и пошел искать Странника.

– Узнал? – спросил он.

– Нет.

– Я так и думал. Значит, доживает он последний свой день. Бронзовые камни – это богатство племени черноголовых. Если камни растащат, им нечем будет торговать.

– А шкуры?

– Шкуры можно добыть всюду. Каждый год рождаются новые животные. Убьешь старых, вырастут новые. А камни новые не родятся. Выберут все, что есть в земле, других не будет.

– Интересно бы посмотреть на них.

– Что ж, пойдем, – пожал плечами Странник. Он повел Пардуса к яме в большом бугре, размотал ремень, привязал к дереву и спустил в яму. – Лезь.

Пардус опустился на дно. Среди разноцветных камней кое-где сверкали буровато-желтые проблески.

– А которые из них бронзовые? – спросил Пардус.

– Вон те, что блестят, – ответил Странник, спускаясь к нему. Пардус взял несколько блестящих камней в сумку.

– Зачем тебе? – поинтересовался Странник. – Ты же не умеешь плавить бронзу.

– Может, научусь. Все равно я буду искать бронзовые камни по дороге. Надо же их запомнить.

– Запоминай, если хочешь.

Они выбрались из ямы и направились к хижине вождя. К вечеру торг закончился. За шкуры и выделанные кожи Странник выменял только бронзовые камни.

– Зачем тебе? – теперь удивился Пардус. – Ты ведь тоже не умеешь плавить бронзу.

– С этими камнями мы пойдем к каменным людям. Половину они возьмут себе, а из половины сделают нам украшения и оружие. Там, за горами, куда мы идем, за них можно будет выменять что угодно.

К вечеру их позвали на пир. Черноголовые разложили на вымытых плоских камнях жареное мясо, орехи, ягоды, а в кувшинах, которые они передавали друг другу, пенился беловатый напиток.

– Они делают его из проса и ягод, – объяснил Пардусу Странник, отпивая из кувшина. – Попробуй.

Пардус хлебнул кисловато-горькой жидкости и передал кувшин соседу. Ему напиток не понравился.

Между тем пир разгорался. В свете костра, который горел неподалеку, блестели щеки, измазанные жиром, разговоры становились все громче. Никто никого не слушал. Говорили все одновременно, перебивая друг друга.

– А пленник? – спросил Пардус у Странника. – Ему отнесли поесть?

– Зачем? – Странник утер жирные губы тыльной стороной ладони. – Ему все равно умирать. Зачем же тратить на него еду?

Пардус взял кусок мяса, горсть ягод, кувшин с водой и пошел к хижине с пленником. Собака, которая на привязи стерегла хижину, заворчала, но Пардус сунул ей под нос кусок жирного мяса, и она улеглась под деревом его грызть.

– Вот, поешь, – протянул Пардус Барсу еду и питье.

Барс с жадностью выпил воду, а от мяса отказался.

– Отдай собакам, – сказал он. – Легче умирать голодным. Меньше силы…

Пардус вышел из хижины и бросил собаке остальное мясо. «Теперь она на меня не залает», – подумал он. Пардус еще не решился, но план освобождения пленника уже начинал вырисовываться в его голове.

– А почему они не охраняют пленника? – спросил он у Странника, садясь рядом с ним.

– А зачем? Собака его не выпустит, а если случится что, залает, они и прибегут.

– А если он все-таки убежит?

– Они пустят по следу собак. Быстро догонят.

– А если он пойдет по воде?

– Тогда его догонят люди. По воде ведь быстро не пойдешь.

Пардус задумался. Потом он встал со шкуры и пошел к хижине, в которой остановились они со Странником. Развязал свой мешок, вытащил запасные мокасины, положил их за пазуху и направился к хижине пленника. На этот раз пес только поднял тяжелую голову, вильнул хвостом и тут же уронил голову на вытянутые лапы. Отодвинув тяжелый щит, Пардус негромко позвал:

– Барс! Барс!

В темной щели смутно забелело лицо пленника.

– Вот возьми, – протянул Пардус ему запасные мокасины. – А мне давай свои. Беги, пока все на пиру, – сказал он, разрезая ремни, связывающие пленника. – Собаки побегут по моим следам. Но я опять переоденусь в свои, а твои выброшу.

Барс протиснулся в щель и осторожно заскользил к кустам, а Пардус, надев его мокасины, поставил щит на место и направился к реке. Пес заворчал было, когда пленник проходил мимо него, но тот бросил ему кусок жареного мяса, которое принес Пардус, и собака успокоилась. Пардус дошел до реки, снял чужие мокасины и, вложив в каждый из них по камню, забросил в воду. А потом вымыл ноги, одел свои мокасины и вернулся к стойбищу. Он был уже на полпути к нему, когда у костра замелькали огни факелов, поползли в сторону хижины пленника. У хижины огни заметались, и Пардус услышал яростный лай собак.

Первым бежал пес, стороживший хижину. Он глухо подвывал, низко опустив голову, а за ним цепочкою неслись десятка полтора лохматых собак, след в след, друг за другом. Пробегая мимо Пардуса, вожак приостановился, обнюхал его и побежал дальше. Пардус отошел в тень скалы и залег в кустах, выжидая, что же будет дальше.

Огни факелов приближались. Человек двадцать черноголовых, размахивая дубинками и вопя, пробежали мимо. Тогда он вышел из укрытия и присоединился к погоне. Никто не обратил на него внимания. Все столпились на берегу реки, где лаяли собаки, размахивали руками, о чем-то спорили. Через некоторое время черноголовые разделились. Семеро, взяв несколько собак на поводки, пошли вверх по течению реки, шестеро вниз, а трое пересекли реку вброд, таща за собою на веревках упирающихся псов.

– Если беглец выйдет где-нибудь на берег, – объяснил Пардусу подошедший Странник, – собаки снова возьмут его след. Да-а-а. Кто-то определенно помог пленнику, – прищуренным глазом взглянул он на Пардуса. – Наверное, соплеменники. Странно только, что собаки подпустили их к хижине. Не облаяли.

Пардус плохо видел лицо Странника, но по голосу чувствовал, что тот улыбается. А Странник продолжал спокойно:

– Что ж, это поможет нам в землях каменных людей.

– Что поможет? – не понял Пардус.

– Да то, что ты кормил и поил пленника.

– Так ты думаешь, что он из каменных? – продолжал расспрашивать Пардус.

– Они самые близкие соседи черноголовых. Кузнецы есть только у них и у земляных людей. Других здесь нет. Только кузнецы земляных работают мало и плохо.

– Не надо говорить черноголовым, что я кормил пленника, – тихо попросил Пардус.

– А я и не собирался. Зачем? Мы же пойдем к каменным людям за оружием и всякими изделиями. Это хорошо, что они встретят нас, как друзей.

Черноголовые вернулись под утро, уставшие и разозленные. Некоторые воины предлагали завтра же напасть на племя каменных людей, но вождь успокоил крикунов одной фразой:

– А если соседние племена объединятся и нападут на нас? Странник тоже добавил:

– То племя, из которого был пленник, сейчас настороже. Вы не застанете его врасплох. А другие племена не виноваты.

Воины черноголовых разошлись, недовольно ворча. Вождь велел привязывать на ночь к каждой яме с бронзовыми камнями теперь уже по две собаки.

А утром лучший следопыт этого племени отправился к хижине пленника. Он долго ходил около нее, низко наклонившись, потом медленно прошел к реке, снова вернулся обратно, снова что-то рассматривая около хижины, обходя ее все расширяющимися кругами, наконец, направился к кустам, как раз туда, куда ушел Барс. Вернулся он нескоро, но вождь и несколько воинов ждали его в тени под деревом. Он начал говорить им, а Странник переводил Пардусу его рассказ.

– След кончился у ручья. Я прошел вверх и вниз, но следа больше не нашел. Там идут голые скалы, на них след не держится. Но пленник ушел туда, – он указал на кусты, – а второй, наверное, одел его мокасины и увел собак туда, – и он махнул рукою в сторону реки. Потом внимательно посмотрел на Пардуса, и тому показалось, что все воины тоже смотрят на него выжидающе.

– Так, – шепнул Странник Пардусу. – Сейчас они только думают, но могут и додуматься. Пора уезжать.

Он, улыбаясь, подошел к воинам, поговорил с ними и отправился навьючивать лошадей. Стойбище проводило их настороженным молчанием.

К вечеру они въехали в селение каменных людей.

Пардус удивился. Никто не вышел им навстречу, дети не крутились возле коней, девушки держались поодаль. Путники молча проехали все селение до самой кузницы, и только тут им, казалось, обрадовались. Кузнец долго встряхивал руки Странника, взяв их в свои широкие ладони. Неожиданно откуда-то вынырнул Барс. Прижав правую ладонь к груди, он поклонился Пардусу. Потом помог ему развьючить лошадей. Несколько ребятишек застыли неподалеку, явно готовые бежать выполнять любую просьбу гостей.

– Попить бы, – попросил Пардус, и малыши, толкаясь, метнулись в хижину, неся сразу три кувшина. Пардус отхлебнул из одного и сморщился:

– Теплая…

Ребятишки тут же вылили воду и побежали к ручью за свежей.

– Кувшины долго стояли в кузнице, а там тепло, – знаками объяснили они Пардусу.

– Разве у вас нет кувшинов для холодной воды? – спросил тот.

– А разве такие есть? – спросил Барс.

– Есть.

Тем временем Странник о чем-то договаривался с кузнецом, которого, как понял Пардус, и звали Туром.

– Мы возьмем с вас только треть бронзовых камней, – сказал Тур, – за помощь, – улыбнулся он, кивнув в сторону Барса.

– А можно мне посмотреть, как вы плавите бронзу и делаете оружие? – спросил Пардус.

– Это наша тайна, – нахмурился Тур, – каждый кузнец дает клятву не выдавать ее никому.

– Но Пардус из далеких земель, – попросил за гостя Барс. – У них в землях нет бронзовых камней. Он уедет и, может, никогда больше не приедет сюда. Он не разгласит тайны. Его племя нам не помеха, потому что бронзовых камней у них нет.

Тур задумался.

– Ладно, – сказал он, наконец. – Пойдем к Беркуту. Что скажет он?

Беркут сидел на плоской каменной глыбе, грея на нежарком солнце морщинистое, обветренное лицо. Длинный плащ из медвежьих шкур был застегнут у шеи костяной булавкой, седые пушистые волосы перехватывал кожаный ремешок. Он выслушал просьбу Тура, не раскрывая глаз, подумал немного и тихо сказал:

– Клятва есть клятва. Нельзя открывать чужим тайны племени. В тайнах сила племени.

Пардус приуныл. Потом быстро достал из-за пазухи бронзовую голову тигра, полученную за помощь на охоте. Беркут с интересом взглянул на нее, и лицо его смягчилось.

– Но, – продолжил он, подняв сухой длинный палец, – есть обычай. Его уже мало кто помнит. Нельзя выдавать чужим тайны племени, но можно обменять тайну на тайну чужого племени. Есть такие тайны у пришельцев.

– Я мог бы, – неуверенно начал Пардус, – научить вас приручать лошадей…

– Зачем они нам в горах? Да и не водятся здесь дикие лошади, – покачал головой Беркут.

– Ну, тогда я расскажу, как бьют большую рыбу ночью. Пардус знает.

– До моря далеко, и надо знать, когда и где можно подстеречь большую рыбу.

Пардус замолк, опустив голову. Беркут тем временем не сводил глаз с головы тигра, которую Пардус вертел в руках.

– Но ты же говорил, что знаешь, как делать кувшины для холодной воды! – тихонько подсказал ему Барс.

Беркут поднял голову.

– И вода в них действительно остается холодной? – заинтересованно спросил он.

– Даже в летнюю жару, – оживился Пардус. – Нужно в глину и песок добавить шелухи от проса. Тогда стенки все время потеют, а вода в таком кувшине всегда холодная.

– Что же, – сказал Беркут, беря из рук Пардуса голову тигра, – пусть Дру сделает такой кувшин, и если Пардус сказал правду, пусть кузнецы покажут ему, как они плавят бронзу и делают оружие.

Волосатый, кряжистый, с большими руками, Дру выслушал Барса и спросил Пардуса:

– А сколько шелухи нужно класть в глину с песком?

– Н-не знаю… Мы кладем также шелуху от овса. А сколько?.. Мы кладем горсть на пять горстей глины с песком. А вот…

– Да ладно, – оборвал его Дру. – Я попробую разные смеси. Посмотрим, какая лучше.

– А пока он будет пробовать смеси, – сказал Барс, – мы заготовим деревянный уголь.

На поляне, около неглубокой ямы, была большая куча дров. Барс и Пардус сложили их в яму, сверху покрыли дерном и немножко присыпали землей. Потом Барс проделал несколько отверстий в дерне и поджег дрова. Взял шкуру, нагреб в нее земли и велел Пардусу сделать то же самое.

– Следи внимательно! Как только увидишь пламя, засыпай землей. Нельзя, чтобы дрова загорелись.

Когда они устали, их сменили трое товарищей Барса. Пардус и Барс направились к кузнице. Тур велел им для начала очистить бронзовые камни от «лишней грязи», как выразился Барс, а потом посадил толочь их в каменных ступах и ссыпать в белые кувшины.

– Теперь запоминай! – шепнул Барс товарищу. – Если плавить просто бронзовые камни, получится медь, а медное оружие слабее бронзы. Чтобы получить бронзы, мы добавляем серый камень. Одну горсть серых камней на десять бронзовых. И еще светлый камень, чтобы плавилось быстрее.

Когда кувшины были заполнены, Барс стал вырезать в глине формы для литья по рисункам, которые начертил Тур.

– Можно и ковать, – объяснил Барс Пардусу, – но так быстрее. А потом мы трем изделие сизым камнем. Он тоже водится в наших горах.

Через два дня они разбросали дерн и перенесли деревянный уголь к кузнице, засыпали им кувшины с камнями в печи и разожгли огонь, а потом огненную жидкость из кувшинов залили в формы. Пардус, не отрывая глаз, следил за их работой, примечал, какие камни кладут Тур и Барс, считал горсти. Яростно, стиснув зубы, тер сизым камнем отлитые ножи и наконечники копий. И сердце его замирало от радости: не зря ушел он со Странником из родного племени, не зря пересек безводные степи, поднимался в горы по каменным тропам. Он, Пардус, принесет в родное племя секрет бронзового оружия, и племя станет сильным, охотники будут добывать много мяса и шкур. Можно будет даже сделать из бронзы мотыги, которыми легче станет обрабатывать поле.

Через неделю оружие, которое заказал Туру Странник, было готово, можно было отправляться в путь. Пардусу не очень хотелось уезжать из гостеприимного племени, но Странник объяснил ему, что перевалы в горах скоро покроются снегом и трудно будет перебраться через них в «страну, где всегда тепло», как сказал он.

– И, кроме того, – добавил Странник, – я не люблю долго сидеть на одном месте. Только и живешь, когда каждый день видишь новые дали, и так без конца. И умереть мне хотелось бы где-то в пути.

– А далеко до этой теплой страны? – спросил Пардус.

– Она – там, – махнул рукою в сторону полдневного солнца Странник. – А дальше – еще теплее, там большое лазурное море. Весною мы вернемся обратно. И снова уйдем в степь. А может, и в твои земли…

Пардус вдруг почувствовал, что ему хочется вернуться к родному племени, увидеть мать, сверстников, поохотиться в зеленом прохладном лесу. Ему не очень нравилась степь, да и горы казались чужими, неприветливыми, теснили душу. А, кроме того, хотелось скорее поделиться с соплеменниками добытой тайной. «Видно, не получится из меня странник», – с горечью думал Пардус.

Теперь ехали они медленно, поднимаясь все выше, и за каждым новым горизонтом открывался следующий, и ясно уже было Пардусу, что им не будет конца. На горных перевалах было уже холодно, кое-где лежал снег. А раз их застала густая снежная буря, к счастью, уже на спуске с перевала, и пришлось буквально проталкиваться сквозь снег, по снегу, через снег. Кроме того, задерживал Странника и Пардус, который время от времени останавливал маленький караван и бродил по окрестным горам, переворачивая камни.

– Я ищу бронзовые камни, – объяснил он Страннику.

– Зачем тебе? – поинтересовался тот.

– Да не мне – Барсу. Он обещал сделать для меня оружие, если я принесу камней. И в свое племя надо привезти, когда будем возвращаться.

Бронзовые камни Пардус нашел на девятый день пути, но и после этого продолжал рыскать по склонам в поисках серого и светлого камня.

– Как успехи? – спросил как-то Странник.

– Нашел три места бронзовых камней, два с серыми и два со светлыми, – ответил Пардус. – Вот смотри. – Он развернул кусок кожи, на которой красной краской были грубо нарисованы приметные вершины и стояли кружочки. – Вот здесь, здесь и здесь, – показывал он Страннику.

Но тот не смотрел.

– Откуда у Пардуса краска? – заинтересовался он.

– Барс дал. Они ее делают, обжигая на огне бурый камень. А потом порошок смешивают с жиром. Они расписывают всю посуду, еще сырую. А потом обжигают посуду, и краска держится долго, не то что краска из ягод и коры, которой расписывают уже готовую посуду. Но я все равно узнал, из какой коры и ягод получают и как. Правда, – вздохнул он, – у нас таких ягод нет.

– Так зачем тебе?

– А интересно.

Странник пожал плечами и подстегнул коня.

Узкие каменистые тропы были неудобны для лошадей, привыкших к степному простору. Вершины и скалы, казалось, нависали над головами, нестерпимо блестели снега, густые заросли на склонах, переплетенные колючим кустарником, преграждали путь, водопады с ревом низвергались в головокружительную глубину пропастей. Лошади храпели, пугаясь обрывов. Большей частью их приходилось вести за повод, а чтобы перевести через бешеные потоки, завязывать им глаза. Когда поднимались на гребни хребтов, не хватало воздуха, и Пардус дышал, как рыба, выброшенная на песок.

Однажды на каменистом склоне камни под ногами Рыжика вдруг поползли вниз, конь захрапел, выпучив глаза, судорожно цепляясь копытами за убегающую из-под ног почву. Пардус, который вел его в поводу, отчаянно закричал, пытаясь удержать коня, который все сползал и сползал вслед за камнями, с грохотом катящимися по склону. Странник, бросив своих коней на узком уступе, выдернул из-за пояса тонкий длинный ремень и, забросив его за вьюки на спине Рыжика, тоже стал тянуть коня. Мокрые от напряжения, они, наконец, вытащили дрожащего Рыжика на тропу. Он был весь в мыле, ноги изранены.

Идти дальше в тот день уже было поздно, и пришлось заночевать на узком уступе. Странник и Пардус всю ночь спасались от холода, прижимаясь к теплым бокам лошадей, которые вздыхали от голода, потому что на голых камнях не было ни травинки, чтобы их покормить.

Зато на следующий день они, наконец, достигли гребня самого высокого хребта, и перед путниками открылся необозримый простор. Слева на горизонте ослепительной голубизной сияла полоса моря, справа и впереди сверкали белизной освещенные солнцем заснеженные хребты.

Перед путниками лежали неведомые страны, которые Пардус должен был пройти, а потом вернуться к своему племени, чтобы принести ему секрет бронзы и еще много других тайн, которые сделают его родное племя сильным и богатым, избавят его от нужды и голода. И Пардус чувствовал, что может добыть эти тайны для своего племени, а раз может, то должен это сделать.

И поэтому он обязательно вернется домой.