"Слон Килиманджаро" - читать интересную книгу автора (Резник Майк)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я побывал в разных местах и много чего повидал. Я стоял у водопадов Виктории, которые люди называли Мози-о-Туниа, Гремящий дым, и я пасся на склонах горы Кения, где живет Бог. Я спускался в кратер Нгоронгоро и преодолевал Лунные горы. Всегда я держался подальше от поселений людей и редко страдал от голода и жажды.

Я пережил шесть засух и предугадывал то, до чего не могли додуматься другие животные. Когда затяжные дожди не приходили, я, десять дней вдыхая воздух и не ощущая в нем влаги, понимал, что солнце выжжет траву, а река пересохнет до того, как с неба упадет хоть капля, и потому поворачивал голову к югу и начинал свой долгий путь, опережая на шаг жаркое африканское солнце.

Голографический экран ожил.

— Сэр, вы уверены, что хотите посмотреть эту передачу? — спросил Флетчер.

— Более чем уверен, — ответил Борис Яблонски. — Я должен знать, что он замышляет.

— В его ближайшее окружение внедрены три наших агента, — сказал Флетчер. — Нам известно все, что он делает и что собирается делать.

— Но я не знаю, что он собирается сказать обо мне двумстам миллионам зрителей.

— Какая разница?

— Черт тебя побери! — взревел Яблонски. — Не можешь сидеть тихо и не мешать мне слушать, выйди из комнаты!

Флетчер вздохнул и повернулся к экрану. Небольшого роста, седоволосый, щегольски одетый мужчина с аккуратной бородкой удобно расположился в сверкающем кресле, лицом к лицу с симпатичной женщиной, которая завороженно смотрела на него.

— А теперь, — объявил невидимый комментатор, — переходим к научному разделу нашей трансляции. Наша корреспондентка Элизабет Кин побывала на Беллини VI, чтобы взять эксклюзивное интервью у знаменитого Кабинетного археолога Эфратеса Пима.

— Для меня это особая честь, доктор Ним, — засюсюкала Элизабет Кин. — Мне известно, сколь редко вы соглашаетесь встретиться с прессой.

— Не чаще раза в неделю, — фыркнул Яблонски, сверля взглядом образ доктора Пима.

— Дело в том, что я очень занят. — Пим широко улыбнулся. — Однако тружусь я на благо человечества и понимаю, что общественность должна знать как о моих успехах, так и о трудностях, с которыми мы сталкиваемся.

— Вы все еще исследуете Империю райзов, не так ли? Он кивнул:

— Совершенно верно. Это удивительная цивилизация. Мы только начали осознавать ее величие, и я уверен, что нас ждут потрясающие открытия.

— Вы побывали на их родной планете?

— На Гордости райзов? Разумеется. К слову сказать, я только что вернулся оттуда.

— Я понимаю, что это известно практически всем, но не могли бы вы еще раз рассказать, как вы открыли Гордость райзов?

— Как он ее украл, — прорычал Яблонски.

— Мне повезло. Тем более что значительную часть подготовительной работы сделали до меня.

— Но именно вы собрали воедино разрозненные факты, а итогом стало самое впечатляющее археологическое открытие с начала Галактической эры, — млела Элизабет Кин, а Яблонски бормотал под нос проклятия.

— Насколько оно впечатляющее, еще предстоит выяснить, — запротестовал Эфратес Ним, но по выражению его лица чувствовалось, что он полностью согласен с Элизабет.

— Может, вы расскажете нашим зрителям, как вам удалось доказать существование и определить местонахождение Гордости райзов?

— С удовольствием. — Лицо Пима осветила улыбка. — Примерно десять лет тому назад я прочитал статью, которая разбудила мое любопытство. В ней говорилось, что профессор Борис Яблонски со Спектры III около четверти века изучал различные цивилизации в спиральном рукаве галактики, в котором расположена и Земля, результатом чего стали интересные находки, пусть фрагментарные, и открытия, на то время скорее гипотетические.

— Не было в них ничего гипотетического! — возразил Яблонски.

— Он обнаружил, что в языке восьми различных цивилизаций Спирали имеются пятнадцать общих слов, — продолжал Пим. — Не то чтобы все пятнадцать слов использовались каждой из цивилизаций, но в языке каждой имелось по меньшей мере четыре из этих пятнадцати, которые присутствовали как минимум у шести других.

— Вы хотите сказать, что все эти слова произносились одинаково?

— В пределах фонетических ограничений. Более того, во всех цивилизациях слова эти означали одно и то же.

Профессор Яблонски выполнил превосходное исследование, за что я ему очень признателен.

— Спасибо и на том! — вырвалось у Яблонски.

— Я не имел ни малейшего представления о работах профессора Яблонски, пока не прочел его статью. В ней он утверждал, что эти слова, эти сочетания звуков возникли одновременно и могли рассматриваться как инстинктивная реакция на некие объекты, описать которые представители различных цивилизаций могли только этими звуками.

— Это была лишь версия! — вскричал Яблонски. — Одна из многих указанных мною версий!

— Так вот об одной из упомянутых профессором Яблонски цивилизаций, Борони с Бета Камос IV, я знал достаточно много. Знал, к примеру, о том, что их голосовые связки столь значительно отличались от голосовых связок других гуманоидов, что произношение некоторых звуков вызвало бы у них болевые ощущения.

— Я это отмечал! — Яблонски подпрыгнул от негодования.

— Чем больше я думал об этом, тем сильнее склонялся к мысли, что звуки эти привнесены в цивилизацию Борони извне. Я стал подбирать материалы по другим цивилизациям и выяснил, что несколько экзобиологов подметили следующее: губы обитателей Феникса II устроены так, что один из звуков просто не мог быть произнесен, следовательно, он привнесен извне. Я встретился с Борисом Яблонски на его родной планете, и мы вместе написали статью, в которой указали на существование некой, еще не известной нам цивилизации, когда-то создавшей в Спирали звездную империю. Отсюда и одинаковые слова, оказавшиеся в языке обитателей нескольких планет.

— Ваши коллеги встретили этот вывод в штыки, — напомнила Элизабет Кин.

— Если кто-то скажет, что ученые легко воспринимают новые идеи, — усмехнулся Пим, — не верьте этому человеку.

— Что произошло потом?

— Профессор Яблонски продолжил свои исследования, а я вернулся домой и еще раз задумался над полученными результатами.

— И нашли правильный ответ! — воскликнула Элизабет Кин.

— Давайте не преуменьшать заслуги профессора Яблонски. — Пим вновь улыбнулся. — Его находки во многом подготовили мое открытие.

— Снисходительность! — бушевал Яблонски. — Как же я ненавижу его снисходительность.

— Я решил не присоединяться к профессору Яблонски, продолжавшему поиски следов этой загадочной цивилизации, которой покорились межзвездные расстояния. Я чувствовал, что ее существование нами уже доказано и…

— Ваши коллеги придерживались иного мнения.

— Я полагался на свое мнение.

— Проклятый эгоцентрик! — пробормотал Яблонски.

— Как бы то ни было, я прибыл домой, приказал компьютеру воссоздать объемное изображение Спирали, отметил планеты, на которых употреблялись одинаковые слова, и попытался разобраться что к чему. — Последовала театральная пауза. — И чем больше я углублялся в изучение имеющихся у меня материалов, тем крепче становилось мое убеждение, что в наши прежние рассуждения вкралась серьезная ошибка. Видите ли, на этих восьми планетах обитатели дышали кислородом, углерод являлся основой их организмов. Вот все и решили, что покорила их цивилизация с кислородной планеты. — Вновь пауза. — Видите ли, кислородная планета, на которой возможна органическая жизнь, может образоваться лишь у звезды определенного типа. Но такой звезды в том месте, где ей следовало быть, я не находил. Ближайшая кислородная планета имела столь высокий уровень радиации, что там не могло возникнуть никакой жизни, а планета, пригодная для жизни, находилась на расстоянии восьмисот световых лет.

— Речь идет о Принсипии, не так ли? — спросила Элизабет Кин.

— Да.

— И те немногочисленные ученые, что поддерживали вашу точку зрения, полагали, что именно Принсипия — родина цивилизации, которую вы ищете.

— Да, особенно после того, как на Принсипии нашли остатки цивилизации, уничтожившей себя в ходе разрушительных войн почти шестьдесят тысяч лет тому назад. — Он пожал плечами. — Я сразу же отверг эту версию.

— Почему?

— Во-первых, потому, что в радиусе двухсот световых лет от Принсипии находятся шесть необитаемых кислородных планет. Если Принсипия намеревалась создавать звездную империю, то с чего ей выбирать наиболее сложный вариант? Если уж они хотели взять под контроль всю Спираль, элементарная логика требует прежде всего освоения ближайших планет, а не прыжка на восемьсот или тысячу четыреста световых лет. И вторая, не менее серьезная причина: ни на одной из планет, обследованных профессором Яблонски, не обнаружилось следов принсипианской цивилизации.

— Но на мирах профессора Яблонски вообще не обнаружено следов инопланетных цивилизаций, — заметила Элизабет Кин.

— Большинство противников нашей идеи на этот довод и напирали. Однако именно он и стал ключом к разгадке.

— Каким образом?

— Я продолжал изучать карту. Предложил компьютеру просчитать несколько вариантов и наконец решил, что Принсипия лишь в одном случае может быть колыбелью искомой цивилизации: вращаясь вокруг Адхары. Но это уже из области фантастики. Адхара — очень молодая, очень большая голубая звезда, которая со временем превратится в черную дыру. Атмосфера ее единственной планеты на восемьдесят пять процентов состоит из гелия. Органическая жизнь на ней невозможна, нет там места и тем, кто дышит метаном или хлором. Да и вообще звездная система слишком молода, чтобы на ней возникли привычные нам формы жизни. — Он задумчиво уставился в камеру, словно вновь перебирая аргументы «за» и «против».

— Тут он всегда делает паузу, — пожаловался Яблонски, — чтобы зрители осознали величие его открытия.

— Целый месяц я бился над этой проблемой, вновь и вновь возвращаясь к Адхаре. Именно там должна была возникнуть цивилизация, покорившая окрестные миры. Внезапно я понял, почему на них не найдены следы этой цивилизации. Ее представители дышали не кислородом и планеты Яблонски использовали лишь в качестве перевалочных баз, хранилищ топлива, а их целью являлись другие гелиевые планеты. Возможно, на кислородных мирах они держали небольшую колонию специалистов, а когда их империя по каким-то причинам рухнула, эти специалисты отбыли восвояси.

Пим улыбнулся:

— Вы должны понимать, что ранее мы не сталкивались ни с цивилизацией, возникшей на гелиевой планете, ни с живыми организмами, которые могли развиваться в системе голубого гиганта. Вероятность и первого, и второго считалась равной нулю. Меня уволили из университета, когда я ознакомил научную общественность со своей гипотезой.

— И что произошло потом?

— Выход у меня оставался только один. Я собрал все свои сбережения, влез в долги, но отправил экспедицию к Адхаре. Денег хватило лишь на то, чтобы команда из шести человек провела у единственной планеты Адхары двадцать три дня. Сам я перед этим сломал ногу, так что остался дома. Я проинструктировал их, где и что надо искать, поддерживал с ними постоянную связь через подпространство… а остальное уже стало достоянием истории. Через девятнадцать дней они обнаружили первые следы цивилизации райзов, и планета официально получила название Гордость райзов. — Он скромно улыбнулся. — Они хотели назвать планету моим именем, но я не допустил этого. — Пауза. — Как я и предполагал, их империя состояла из гелиевых планет. А планеты Яблонски они использовали только как перевалочные базы.

— Вот так вы и стали Кабинетным археологом! — восхищенно воскликнула Элизабет Кин.

— Вот так он использовал мои работы и забрал всю славу себе, — прокомментировал Яблонски.

— Этим титулом наградила меня пресса, — ответил Пим. — На самом деле я выезжаю в экспедиции при первой же возможности.

— Поскольку вы признанный эксперт по Гордости райзов и Империи райзов, может быть, вы расскажете нам, что узнали об этом народе?

— Пока совсем немного, — признал Пим. — Это необычная форма жизни, так что нам не составило труда определиться с направлением их экспансии. Мы уверены, что существовали по меньшей мере еще три гелиевые цивилизации. Я предполагаю, что со временем мы найдем в Спирали еще не меньше дюжины других… К сожалению, эти три цивилизации погибли, ибо райзы вели войну на уничтожение, а не на покорение. Так что об их жертвах нам практически ничего не известно. Я считаю, что райзы, осознав, что Адхара в скором, времени станет сверхновой и погубит их планету, не создавали империю в классическом смысле этого слова, а просто уничтожали обитателей планет, чтобы обеспечить себе жизненное пространство. А вот население кислородных миров они уничтожать не стали. Зачем? Все равно жить там райзы не могли.

— Естественно, — хмыкнул Яблонски. — Я указывал на это пять лет тому назад.

— Что же случилось с райзами? — спросила Элизабет Кин.

— Мы не знаем, — ответил Пим. — Они покинули захваченные гелиевые планеты, и можно предположить, что в конце концов нашли для себя другую обитель. Полагаю, в будущем нам еще предстоит встреча с ними.

— Вы допускаете такую возможность?

— Почему нет? Человечество будет и дальше продвигаться к ядру галактики. Да и в Спирали мы обследовали не так уж много звезд.

— И это все, что вы узнали о цивилизации райзов?

— Не забывайте, что я предсказал ее существование лишь пять лет тому назад. — Очередная скромная улыбка осветила лицо Пима. — Но нам очень повезло: два года тому назад мы нашли Документ райзов.

— Документ райзов? — повторила Элизабет Кин.

— Можно сказать, райзовский аналог Розеттского камня*.3 Но, — печально добавил он, — успехи наших лингвистов пока невелики. Письменность райзов дается им с трудом.

— Ходят слухи, что вскоре вы объявите об открытии, более важном, чем находка райзовского Документа. Не можете вы сообщить нашим зрителям какие-нибудь подробности?

— По моим представлениям, у нас есть немалые шансы доказать, что райзы посещали Землю до того, как человечество вышло в космос.

— Вы нашли на Земле следы Империи райзов? — воскликнула Элизабет Кин. — Райзы были теми астронавтами, о которых упоминают легенды древности?

Он улыбнулся и покачал головой:

— На оба вопроса я могу ответить отрицательно. Пока мы не нашли доказательств того, что райзы или представители иных цивилизаций посещали Землю.

— Тогда на чем основана ваша уверенность в том, что они-таки побывали на Земле?

— Некоторые события в далеком прошлом Земли и археологические находки могут истолковываться как свидетельства пребывания на Земле инопланетян. И вектор экспансии райзов проходил через Землю.

— Именно об этом вы и намеревались объявить? — воскликнула Элизабет Кин. — Похоже, это уже произошло, доктор Пим.

— Одно дело — высказать предположение, другое — представить неопровержимые доказательства. Как я уже говорил, с переводом Документа райзов дело движется медленно, но кое-что мы узнали. У меня есть основания предполагать, что большое сооружение, обнаруженное нами на Гордости райзов, в свое время было музеем. Если это так, если мы найдем предметы материальной культуры землян, на что я очень надеюсь, не останется никаких сомнений в том, что райзы посещали Землю.

— И Кабинетный археолог добавит к длинному перечню своих успехов еще один триумф, — восторженно добавила Элизабет Кин.

— Если такое и случится, этот триумф я разделю с участниками археологической экспедиции, работающей сейчас на Гордости райзов. И давайте не забывать профессора Яблонски, чьи работы послужили начальным толчком для всего проекта.

— Господи! — вырвалось у Яблонски. — Как же я его ненавижу, когда он благодарит меня!

— Какой совет вы могли бы дать тем молодым людям, составляющим немалую часть нашей зрительской аудитории, которые захотят связать свою жизнь…

— Хватит! — проревел Яблонски, и Флетчер выключил компьютер.

Яблонски вскочил, нервно заходил по кабинету.

— Каков мерзавец! — бушевал он. — Подгрести под себя кафедру археологии на Селике II, кафедру, которая по праву принадлежит мне. Убедить фонды, которые всегда финансировали меня, передать эти средства ему! И почему? Все решила одна удачная догадка!

— Вы очень разволновались, сэр, — мягко заметил Флетчер. — Может, вам присесть и постараться расслабиться?

— Присесть? — не унимался Яблонски. — Это он Кабинетный археолог, не я!

— Пожалуйста, профессор.

— Самодовольный, напыщенный сукин сын! — продолжал Яблонски. — Он даже не может написать приличную научную статью.

— Я знаю, сэр.

— А каков итог? Какой-то издатель платит ему пять миллионов кредиток за абсолютно неточное, лишенное научной достоверности описание цивилизации райзов, а куда более достойные работы остаются непрочитанными в компьютерных библиотеках.

— Произошло это давно, сэр, — увещевал его Флетчер. — А вы с тех пор сделали так много замечательных открытий.

— И все пошло прахом благодаря одной удачной догадке! — рявкнул Яблонски. — А он все еще стрижет купоны! Сам видишь, кого они приглашают в свои программы. Не Ванамейкера с его удивительными находками на Внешних мирах, ни Хайакаву, который обнаружил на Земле практически нетронутый храм инков. Может, приглашают меня? Нет! Они обращаются к этому гадателю.

Он подошел к креслу, плюхнулся в него, уставился в ту точку, где совсем недавно была голограмма Пима.

— Пожалуйста, сэр, не мучайте себя. Вы же помните, что сказал вам доктор.

— Моему доктору не приходится каждую неделю лицезреть человека, который погубил его карьеру.

— Вы не правы, сэр. Вы сделали прекрасную карьеру. Вы — один из самых уважаемых археологов Олигархии. Во всех академических институтах ваши работы признаются классическими.

Яблонски покачал головой.

— Ерунда. Этот человек растоптал меня. Я восемнадцать лет провел в Спирали, по крохам собирая информацию, пытаясь нащупать связи, проверяя первоначальные выводы. Еще пять лет — и я бы доказал, что райзы — уроженцы гелиевой планеты, доказал, основываясь на точных фактах, а не гадая на кофейной гуще или на чем-то еще, потому что слишком ленив, чтобы оторвать задницу от стула, и не хочу пачкать руки, копаясь в земле. И тут появляется он! Он заставил меня опубликовать ту статью до того, как я собрал необходимые доказательства, и мы оба стали посмешищем для наших коллег. Когда же он высказал свою догадку, впоследствии подтвердившуюся, ему удалось восстановить свою репутацию, но не мою. — Яблонски перевел дух. — Если бы мне не удалось открыть цивилизацию корббов на Висме III, я бы до сих пор искал колледж, который согласился бы доверить мне кафедру археологии.

— Но вы ее открыли, — успокаивающе напомнил Флетчер. — И почему вы так расстраиваетесь из-за этого Эфратеса Пима?

— Они-то все еще думают, будто он знает, что делает! — бросил Яблонски. — Они по-прежнему уверены, что интуиция может заменить тяжелый каждодневный труд!

— Не все придерживаются такого мнения, сэр. Яблонски поднялся, подошел к хрустальной полке, висящей над его столом.

— Посмотри на эти книги! — Он указал на восемь толстых томов в кожаных переплетах. — В них сорок три года кропотливых, методичных исследований. Экспедиции, поиски, находки, а не сидение в кабинете и ковыряние в носу. Они — итог моей жизни. Пим за неделю продает больше книг и дисков, чем я продал за полвека!

— Популярность не всегда показатель заслуг, — резонно указал Флетчер. — Доктор Пим знает, как манипулировать прессой, и это отражается на тираже его работ. Но вовсе не означает, что его вклад в археологию останется в веках.

— Идиот! — пробормотал Яблонски. Подошел к окну, долго смотрел на кампус, студентов, спешащих по своим делам. — Ты ничего не понимаешь.

— Простите, сэр?

— Он уже внес этот вклад! — в отчаянии выкрикнул Яблонски. — Открытие Гордости райзов и Документа рай-зов — самые важные археологические события столетия. Вот почему этот человек так опасен!

— Кажется, я вас не понимаю, сэр.

— Он дискредитировал научный метод, — объяснил Яблонски, повернувшись к своему ассистенту. — Нас может захлестнуть волна новоявленных интуитивных археологов. Куда проще догадываться, а не копаться в грязи планеты с хлорной атмосферой. Пим, доказал, что можно достичь фантастических успехов, не выходя из кабинета. Он же открыл Гордость райзов, следовательно, предложил более эффективный метод. — Лицо Яблонски перекосило от ярости. — Мы должны тотчас же опорочить этого человека, иначе будет поздно.

— Я думаю, вы преувеличиваете его значимость, сэр, — покачал головой Флетчер.

— Не преувеличиваю! — вскричал Яблонски. Лицо его покраснело, дыхание участилось, Флетчер помог ему сесть в кресло.

— С вами все в порядке, сэр?

— Да. Видишь, Флетчер? — выдохнул Яблонски. — Он не только загубил мою репутацию. Он даже подорвал мое здоровье.

— Позвонить вашему доктору? Яблонски покачал головой.

— Мне надо успокоиться, ничего больше. — Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул. — Я понимаю, тебе кажется, будто я вышел на тропу личной войны, но дело обстоит гораздо серьезнее. Если мы не опорочим Эфратеса Пима, он опорочит все то, чем мы занимаемся.

— Он будет опорочен, когда в музее райзов не найдут предметов материальной культуры землян, — предрек Флетчер.

— Нет. Он облек свое заявление в очень обтекаемую форму. Он надеется, что сможет доказать посещение Земли райзами. Он не говорил, что располагает доказательствами.

— Однако его догадка окажется неверной. Тем самым возникнут сомнения в том, что он всегда прав.

— Если он ошибется.

— Этим утром я прогнал все данные через компьютер, как вы и просили. Компьютер полагает, что вероятность его правоты равна двум и трем десятым процента.

— Компьютер дал ему еще меньше шансов, когда он объявил о местонахождении Гордости райзов.

— Надеюсь, ваше мнение осталось неизменным, сэр?

— Насчет того, что райзы не посещали Землю? Естественно.

— Значит, все узнают о его ошибке, — уверенно заявил Флетчер.

— Он выкрутится, — с не меньшей убежденностью возразил Яблонски. — Поулыбается, укажет, что далеко не все гипотезы подтверждаются, и тут же выдвинет новую, объясняющую, почему райзы не сподобились посетить Землю. И его вновь будут осыпать почестями, он получит грант Менеско, обещанный мне, и использует этот грант, чтобы переманить руководителя моей экспедиции. — Яблонски пренебрежительно фыркнул. — И тебе предложит перейти к нему.

— У вас нет причин сомневаться в моей верности, сэр, — вырвалось у Флетчера.

— Поэтому я назвал тебя своим преемником. Каждый должен готовить себе замену, а лучшего ассистента у меня не было. Ты достоин занять мое место.

— Благодарю вас, сэр. Если вы так думаете, я польщен.

— Я все-таки надеюсь, что от этой чертовой кафедры не останутся одни ошметки, когда она перейдет к тебе. Средства, выделяемые на археологию, не увеличиваются, и чем больше заграбастает Пим, тем меньше достанется всем остальным. — Он помолчал. — Черт! Если бы я мог знать это наверняка!

— Знать что?

— Что он ошибается насчет Земли.

— Но вы только что сказали, что это и не важно. Он же не утверждал, что райзы посещали Землю, Он лишь предположил это.

— Но если бы я знал, знал наверняка… — Яблонски замолк, и Флетчеру осталось только смотреть на него, гадая, о чем думает босс.

Внезапно Яблонски выпрямился в кресле, словно ненависть к врагу добавила ему сил.

— Передай Моделлу, что я хочу поговорить с ним.

— Возможно, я не смогу с ним связаться.

— Я плачу ему не для того, чтобы не иметь возможности поговорить с ним, когда у меня возникает такое желание, — отрезал Яблонски.

— Сообщение послать через скрамблер?

— Мне все равно, каким образом. Соедини меня с ним, и точка.

Флетчер включил один из компьютеров.

— Код «Синяя четверка». Моделл должен связаться с Базой.

— Шпионские игры! — хмыкнул Яблонски. — Просто скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

— Шпионские игры необходимы именно потому, что он шпион, — терпеливо объяснил Флетчер. — Если наше послание перехватят, зачем экспедиции Пима знать, кто его отправил.

— Не узнают.

— Нет, если мы примем необходимые меры предосторожности.

Яблонски что-то пробурчал себе под нос, но больше спорить не стал. А через двадцать минут на дисплее возникла суровая, небритая физиономия.

— Моделл на связи.

— Это… — Яблонски замолчал, увидев, как замахал руками Флетчер. — Вы знаете, кто это.

— Пожалуйста, увеличьте мощность передатчика. Я в модуле на глубине пятидесяти футов от поверхности. Очень сильные помехи.

— Как ваши дела? — спросил Яблонски после того, как по его команде компьютер усилил сигнал.

— Мы войдем в здание через неделю, максимум через десять дней.

— Сколько дверей?

— Шесть, и все заблокированы. Таких блокираторов видеть мне не доводилось. Наверное, потребуется еще неделя, чтобы проникнуть внутрь.

Яблонски нахмурился.

— А стены целы? Моделл покачал головой.

— Стен в обычном понимании этого слова нет, сэр.

— А что же есть? Моделл замялся:

— Не уверен, что смогу объяснить, сэр.

— А вы попытайтесь. За это я вам и плачу.

— Похоже, это тессеракт, сэр, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Тессеракт? — переспросил Яблонски.

— Гипотетическая четырехмерная фигура*.4

— Я знаю, о чем ты говоришь, — рявкнул Яблонски. — Просто хочу представить его себе.

— Необычное сооружение.

— Здание не повреждено?

— Нет.

— И это определенно музей?

— Полагаю, что да, — Я уверен, что Пим появится в окружении репортеров, как только вы вскроете дверь.

— Мне сказали, что так оно и будет.

— И он войдет в музей первым?

— Это его экспедиция. — Моделл пожал плечами.

— В здание можно попасть только через одну из дверей?

— Ни окон, ни грузовых люков нет. — Он помолчал. — Некоторые считают, что можно проникнуть в тессеракт, минуя двери, воспользовавшись его четырехмерностью, но они еще не знают, как.

— Почему они не спросят у компьютера?

— Они спрашивали. То ли не получили ответа, то ли ответ им не понравился… Да это и не важно. Пим хочет войти через дверь и запечатлеть это волнующее событие на голокамеры.

— Немедленно передайте сюда голограмму музея. Это возможно?

— Да.

— Хорошо. — Он отключил связь, повернулся к Флетчеру. — Можешь улететь завтра?

— Куда?

— На Гордость райзов, разумеется.

— Полагаю, что да. — В голосе Флетчера слышалось недоумение.

— Хорошо.

— А зачем, позвольте узнать?

— Чтобы опорочить этого напыщенного говнюка! — рявкнул Яблонски. — Разве ты не прислушивался к моим словам? Компьютер!

— Да? — ответил компьютер.

— Этим утром, исходя из данных, полученных от Флетчера, ты рассчитал вероятность того, что райзы посещали Землю. Получилось, что она равна двум и трем десятым процента, так?

— Двум и тремстам двум тысячным.

— Как изменится эта величина, если в музее на Гордости райзов не будут найдены упоминания о Земле или предметы материальной культуры землян?

— Уменьшится до ноля целых семисот тридцати восьми тысячных процента.

— Хорошо. В последние шестьдесят секунд ты получил голограмму с Гордости райзов?

— Как раз получаю ее.

— Мне нужен доступ в библиотеку кафедры математики.

— Исполнено.

— Из голограммы следует, что здание имеет форму тессеракта?

— Совершенно верно.

— Я хочу, чтобы ты выяснил, какой университет проводил наиболее углубленные теоретические исследования тессерактов. Затем свяжись с математической и физической библиотеками этого университета, просмотри все имеющиеся материалы и определи, есть ли возможность проникнуть в здание, изображенное на голограмме, не нарушая блокировки дверей.

— Выполняю… — Компьютер молчал почти девяносто секунд. — Теоретическая возможность проникновения есть.

— Объясни, что ты подразумеваешь под термином «теоретическая» в данном контексте.

— Сие означает, что теоретически проникновение возможно. Однако на практике я не могу гарантировать, что такое проникновение не станет смертельным для живой материи, поскольку связано с межпространственным переходом.

— А робот может проникнуть в тессеракт, сохранив работоспособность?

— Просчитываю… Вероятно, да.

— И какова вероятность того, что робот будет функционировать и в тессеракте?

— Восемьдесят шесть и двести сорок одна тысячная процента.

— А какова вероятность его благополучного возвращения?

— Восемьдесят шесть и двести сорок одна тысячная процента, — повторил компьютер. — Если он сможет войти в здание, сохранив работоспособность, выход тем же путем нисколько ему не повредит.

— Выключайся, — бросил Яблонски, посмотрев на Флетчера, глаза его яростно сверкнули. — Клянусь Богом, он у меня в руках! Наконец-то я смогу с ним посчитаться!

Яблонски и Флетчер вошли в запасники музея. Вокруг кипела обычная работа. Яблонски и его ассистент проследовали мимо комнат, отведенных находкам с Внешних и Внутренних миров, обошли зал, посвященный цивилизациям более населенных районов галактики, и наконец попали в большое помещение, где хранились предметы материальной культуры, только-только доставленные в музей из Спирали.

Яблонски короткими кивками отвечал на приветствия сотрудников, готовивших новые поступления для регистрации в музейном каталоге.

Они прошли мимо Мистической вазы с Валериума VII, послужившей причиной трех мировых войн, которые разразились в глубокой древности на далекой планете, обогнули пять могильных камней, доставленных с Нью-Парагвая. Яблонски остановился, взял со стола черепок, поднес к носу, понюхал. Ему нравился запах древности, нравилось держать в руках такую вот песчинку, из которых постепенно, невероятным трудом, складывался облик еще одной цивилизации. Разумеется, он гордился выставочными залами музея, но именно здесь, в запасниках, шла настоящая работа, в которой он принимал самое непосредственное участие.

— А что мы ищем? — спросил Флетчер, когда Яблонски вновь остановился, чтобы получше разглядеть цилиндрическую статуэтку с Альдебарана XIII.

— Что-нибудь с Земли, — ответил Яблонски.

— У нас есть газовая маска времен Первой мировой войны. Она выставлена в Восточном крыле. А также два головных убора американских индейцев…

Яблонски покачал головой.

— Я знаю, что у нас есть!

— Тогда я вас не понимаю, сэр.

— Мне нужно что-то из еще не внесенного в каталог.

— Что-то конкретное? — Флетчер оглядел хранилище.

— Нет, все что угодно, но доставленное с Земли и еще не зарегистрированное компьютером. Глаза Флетчера широко раскрылись.

— Теперь я все понял!

— Долго же до тебя доходило, — раздраженно бросил Яблонски. — А теперь, пожалуйста, говори тише.

— Вы собираетесь подбросить что-то земное на Гордость райзов, — прошептал Флетчер.

— Не на планету, — уточнил Яблонски. — В музей.

— Вам этого не простят.

— Мне — нет, а вот тебе — да.

— Мне? — изумился Флетчер.

— Совершенно верно. А теперь давай займемся делом. Ты улетаешь завтра.

Не дожидаясь ответа, Яблонски вновь закружил по хранилищу. Получасовые поиски не принесли результата.

— Черт! — вырвалось у Яблонски. — Я же знаю, что две недели назад сюда привезли ацтекскую статуэтку.

— Уже три дня, как она включена в экспозицию. Яблонски нервно рассмеялся.

— Если бы я не попросил, чтобы статуэтка побыстрее попала в экспозицию, она до сих пор пылилась бы на полке. Ладно, пошли в подвал.

Он подошел к шахте, включил воздушную подушку, подождал, пока к нему присоединится Флетчер, приказал доставить их в подвал. Пару мгновений спустя они оказались в огромном подвале-хранилище, сооруженном под музеем.

Освещался подвал рассеянным светом, в тенях, отбрасываемых артефактами, свезенными с разных миров, словно прятались инопланетные злые духи, готовые наброситься на тех, кто посмел осквернить могилы их предков. И пусть соответствующие службы поддерживали в подвале идеальные чистоту и порядок, вошедшего сюда не покидало ощущение, что все вокруг покрыто тысячелетней пылью.

Чуть ли не четверть подвала занимала практически восстановленная часовня корббов, которую Яблонски привез с Висмы. У дальней стены высился Великий змей Дорильона, змееподобная скульптура длиной в девяносто футов, на которой в резных табличках изображалась вся история цивилизации Дорильона. Миниатюрные размеры многих табличек не позволяли что-либо на них разглядеть без многократного увеличения изображения.

Эти статуи и другие предметы материальной культуры заняли бы наверху слишком много места, потому их держали здесь, пока студенты и сотрудники готовили их к выставке.

Яблонски переходил от статуи к статуе, от стенда к стенду в поисках чего-нибудь земного. Резко остановился у длинного стола.

— Что это? — спросил он. — Я их не видел. Флетчер посмотрел на две колонны слоновой кости.

— Точно не знаю, сэр. Их нашел Бромхелд Шеррингфорд на Внешних мирах. Не прошло и недели, как они поступили к нам.

— Шеррингфорд? — переспросил Яблонски. — Что-то я не помню этой фамилии.

— Его экспедиция финансировалась двадцатью академическими институтами, в том числе и нашим, — пояснил Флетчер. — Он изучал цивилизацию гуаверов на Мелине IV и совершенно случайно натолкнулся на клад, оставленный каким-то преступником, жившим более тысячи лет тому назад. — Он помолчал. — Согласно легендам, преступником этим был огромный киборг, которого звали то ли Железный герцог, то ли Железный принц. Клад этот не представлял для Шеррингфорда особого интереса, поскольку не имел никакого отношения к цивилизации гуаверов, поэтому он разделил его на двадцать равноценных частей и разослал по институтам. — Он указал на бивни. — Это наша часть.

— Что это?

Флетчер пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Так пусть сюда принесут электронный микроскоп и выяснят, что это и откуда, — раздраженно бросил Яблонски.

Через несколько минут Флетчер вернулся с довольно сложным прибором.

— Я подумал, что посторонние нам не нужны, сэр, и решил все сделать сам.

— Дельная мысль, — кивнул Яблонски. — Приступай. Флетчер включил микроскоп, установил за большим из бивней, проанализировал высветившиеся на дисплее результаты.

— По-моему, нам повезло, сэр! — воскликнул он. — Происхождение земное!

— Органика? Флетчер кивнул:

— Углеродная основа, сомнений быть не может!

— Сделай соскоб и проведи более качественный анализ, — приказал Яблонски.

Пять минут спустя Флетчер доложил о выполнении задания.

— Происхождение земное. Гарантирую на все сто процентов.

— Прогони код ДНК через компьютер биолаборатории. Посмотрим, что мы нашли.

Флетчер включил ближайший терминал, ввел необходимые данные. Ответ не заставил себя ждать.

— Это бивни слона, сэр.

— Слона? — повторил Яблонски. — Вымершего земного животного?

— Да, сэр. — Флетчер задумчиво смотрел на бивни. — Интересно, как они попали на Внешние миры?

— Главное, что они здесь. — Яблонски огляделся, понизил голос до шепота:

— Сегодня же запрограммируй одного из наших роботов — АО-203, чтобы он мог проникнуть в тессеракт и выйти из него. Я хочу, чтобы вечером ты пришел сюда, забрал эти бивни и отнес на корабль.

— Но я же не смогу приземлиться на Гордости рай-зов незамеченным! — запротестовал Флетчер.

— Молчи и слушай! — рявкнул Яблонски. — Моделл найдет предлог, чтобы на пару дней покинуть планету. Ты встретишься с ним в системе Перитейн и передашь бивни и робота. Скажи ему, что робот должен обставить все так, будто бивни — один из экспонатов музея. Впрочем, Моделл знает, как это делается.

— А потом мне возвращаться сюда?

— Именно так.

— А как насчет робота? Мы же не можем оставить его на Гордости райзов.

— Пусть Моделл прикажет ему отойти на пятьсот миль и самоликвидироваться.

— Рано или поздно эта история выплывет на свет.

— Пусть выплывает! — отмахнулся Яблонски. — Моя задача — опорочить Пима. И я своего добьюсь!

Минуло четыре месяца. Церемония открытия дверей музея райзов освещалась всеми средствами массовой информации. Эфратеса Пима голографировали, фотографировали, снимали, записывали. Неделю спустя он вышел из музея и уединился, чтобы проанализировать свои находки и прийти к каким-то выводам.

Наконец он собрал пресс-конференцию, и Яблонски заплатил за прямую голотрансляцию, чтобы не дожидаться информационного выпуска.

Пим, как обычно, щегольски одетый и уверенный в себе, откашлялся, стоя перед многочисленными камерами, и заговорил:

— Дамы и господа, позвольте мне сделать короткое заявление, а потом я отвечу на все ваши вопросы. — Он уставился в самую большую из голокамер. — Те из вас, кто следит за нашими исследованиями цивилизации райзов, знают, что не так давно я предположил, что Земля в далеком прошлом служила для райзов перевалочной базой. Эта гипотеза произвела фурор среди моих коллег, причем многие встретили ее в штыки. — Он выдержал паузу. — Я должен доложить вам, что здесь мои коллеги оказались правы. На основе находок, сделанных мною в музее райзов, я могу категорически заявить, что на Земле базы райзов не было.

— Что?! — проревел Яблонски.

— Ученые всегда ищут истину, и я очень рад, что благодаря моим работам на досужих домыслах поставлен крест и их место заняли факты. — Пим подождал, пока стихнут аплодисменты. — Продолжать изучение цивилизации райзов я поручаю Гилберту Найсванду, моему первому заместителю. Сам я планирую уйти в отпуск на два-три месяца, после чего приму очень лестное для меня предложение Фонда Молтона и проведу несколько следующих лет на Сзандоре II, возглавляя команду экспертов Фонда. Передо мной ставится задача раскрыть тайну одной очень необычной цивилизации. И я с нетерпением жду начала новой работы. А теперь — ваши вопросы.

— Что произошло? — вырвалось у Яблонски. — Я же знаю, что ты нашел бивни, подонок! Внезапно образ Пима замигал.

— В чем дело? — спросил Яблонски.

— Сообщение от Эфратеса Пима, — ответил компьютер. — Начать трансляцию немедленно или вы подождете, пока закончится пресс-конференция?

— Она уже закончилась, — бросил Яблонски. — Давай поглядим, что ему от меня надо.

Вновь появился Ним в другом наряде и не в конференц-зале, а в роскошно обставленном кабинете.

— Привет, Борис. Ты смотришь запись, так что диалога у нас не получится. Просто сиди и слушай. Он не спеша раскурил антарренскую сигару.

— Я очень благодарен тебе, мой давний друг. Ты избавил меня от нескольких лет занудной и утомительной работы. — Пим торжествующе улыбнулся. — Ты, разумеется, добивался не этого, но, видно, забыл, кого ты хотел обдурить. Эфратеса Пима!

Яблонски выругался, на что Пим ответил еще одной самодовольной улыбкой.

— Я не знаю, где ты взял бивни, Борис, но методология у тебя всегда шла впереди интуиции. Тебе удалось переправить их в музей, невзирая на бдительную охрану. С этим я тебя поздравляю. Но у меня сложилось ощущение, что бивни ты исследовал не до конца. Тебе хватило того, что они с Земли. — Пим усмехнулся. — А вот мы не поленились провести радиологический анализ. И выяснилось, что они из девятнадцатого века нашей эры. А уж в девятнадцатом веке райзы никоим образом не могли посетить Землю незамеченными.

Пим глубоко затянулся, выдохнул облако дыма, которое повисло у него над головой.

— Я сразу понял, что ты приложил к этому руку, Борис. Блестящее планирование, безупречное исполнение и полное отсутствие дара предвидения и воображения. Я это понял, как только получил данные радиологического анализа. Однако, помня о твоем научном методе, решил получить неопровержимые доказательства, прежде чем обвинять тебя во всех грехах. Поэтому я настоял, чтобы все члены экспедиции прошли проверку на машине Неверли. — Он помолчал, очень довольный собой. — Очевидно, твой агент Моделл знал, что происходит с человеком, если он лжет машине. Он признал свое участие в твоих интригах до начала проверки. — Торжествующая ухмылка. — Между прочим, теперь он мой агент.

Еще одна затяжка, облако дыма.

— Короче, раз ты пошел на то, чтобы расстаться с такими ценными экспонатами с одной лишь целью, убедить меня, что Земля посещалась райзами, вывод я сделал однозначный — нога райзов не ступала на Землю. С интуицией у тебя не очень, Борис, но ученый ты дотошный… поэтому я с радостью отказался от своего первоначального утверждения. — Внезапно он рассмеялся. — Вот о чем я подумал. Представь себе, что мы таки найдем в музее предмет материальной культуры с Земли, после того как я заявил широкой общественности, что наши цивилизации никогда не встречались. Наверное, мне пришлось бы сказать им следующее: новые находки дают основания заявить, что бедняга Борис Яблонски опять оказался не на высоте.

Он хохотнул, прежде чем продолжить.

— И наконец, друг мой, я должен поблагодарить тебя за такой подарок. Не каждый может похвастаться парой роскошных бивней. Я намерен взять их с собой на Сзандор II, где они займут достойное место в моей коллекции. Не волнуйся: я не сообщу в университет о твоих проделках. Я получу гораздо больше удовольствия, рассказывая о них моим друзьям после хорошего обеда.

Сообщение закончилось. Яблонски медленно поднялся, прошел в ванную и вскрыл себе вены на обеих руках.

Умер он за два часа до того, как его нашел Флетчер.

Ночь я провел в кабинете, а поутру первым делом проверил, не нашел ли компьютер чего-нибудь интересного. Выяснилось, что нет Поскольку днем он мог затрачивать на решение моей задачи лишь малую толику мощности, я решил не приставать к нему с вопросами о бивнях. Заказал две копии известных фотографий и несколько минут смотрел на них, пытаясь представить размеры существа, которое отрастило такие зубы. Потом отложил их в сторону и занялся повседневными делами, в данном случае сертификацией Рогатого демона с Анзарда IV. Размах рогов составлял сто восемь и три десятых сантиметра, сто девяносто третье место в списке, но в зависимости от использованного способа таксидермии величина эта могла увеличиваться на четыре-пять сантиметров. К сожалению, единственная представленная голограмма получилась несколько расплывчатой.

Я отправил голограмму на компьютерный анализ, но и его результаты не показались мне убедительными. Впрочем, другого я и не ожидал. Затем изучил заверенные нотариусом письменные показания охотника и таксидермиста, безуспешно попытался связаться с проводником экспедиции, решил привлечь нашего эксперта по таксидермии в звездной системе Анзарда — отослал ему служебную записку с просьбой дать ответ до конца недели.

Взглянув на часы, я понял, что до назначенной встречи в Музее естественной истории осталось меньше часа, а потому вновь потянулся к фотографиям, любуясь великолепными бивнями и гадая, кому же удалось убить обладателя таких зубов в те дни, когда у охотников не было ни лазеров, ни звуковых ружей, ни молекулярных дезинтеграторов.

Не знаю, как долго я не отрывал глаз от фотографий, но внезапно кристалл вспыхнул, и передо мной возникла голограмма лица Хильды Дориан.

— Похоже, мы очень заняты, — проворковала Хильда. — Перенесем ленч на час?

— Не понял?

— Ленч, Дункан, — терпеливо объяснила она. — Ты же знаешь, прием пищи между завтраком и обедом. Уже девять лет по средам мы ходим на ленч вместе.

— И что?

— Господи, неужели опять?

— Что — опять?

— Ты опять на крючке, — мрачно констатировала она.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Это один из симптомов. Теперь у меня впереди месяц пустых взглядов, фраз, оборванных на полуслове, ланчей в одиночестве. Последний раз такое случилось два года тому назад, когда ты два месяца доказывал, что небесные волки вымерли и этот охотник с Внешних миров — ловкий мошенник. — Она вздохнула. — Значит, кто-то подбросил тебе новую головоломку и говорить с тобой бесполезно, пока ты не разгадаешь ее.

— Ерунда. — Я попытался сосредоточиться на женской головке.

— Чем же заманил тебя этот загадочный мистер Мандака?

— Что ты знаешь о Мандаке? — удивился я.

— Я, между прочим, возглавляю департамент безопасности, Дункан. Мне известно, кто сюда приходит и к кому. Я также знаю, что ночь ты провел в своем кабинете, а компьютер до девяти утра работал только на тебя. — Она улыбнулась. — И еще у тебя играла эта ужасная музыка, которую ты включаешь, когда тебе приходится решать сложные задачи.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Что ты знаешь о Мандаке?

— Я знаю, что он приходил к тебе вчера, а когда ушел, нам сообщили, что ты получил разрешение пользоваться компьютером по ночам и в выходные.

Я пожал плечами.

— Не такой уж это секрет, раз Мандака обо всем договаривался с руководством. Он ищет самые большие в мире слоновьи бивни.

— То есть с Земли?

— Совершенно верно.

— Наверное, его ждет разочарование.

— Отнюдь, — твердо ответил я. — Бивни я ему разыщу.

— Поправь меня, если я ошибусь, но, насколько мне известно, последний слон умер, когда мы все еще жили на Земле?

— Он ищет бивни, которые на тот момент уже существовали.

— Понятно, — кивнула она. — Поскольку теперь ты будешь говорить только о них, почему бы нам не встретиться в кафетерии, где ты мне все и расскажешь?

— Не могу. У меня официальные замеры в Музее естественной истории.

— Правда? — Она просияла. — А Пруденс Эш там будет?

— Да.

— Я не видела ее с тех пор, как она ушла из «Брэкстона». Ты не будешь возражать, если я составлю тебе компанию?

— Твое право.

— Как приятно иметь дело с джентльменом, — съязвила она. — Встретимся в вестибюле через четверть часа.

Она, как обычно, пришла минута в минуту. И когда я спустился вниз, уже поджидала меня, подкрасившись, сменив серую униформу на яркий наряд.

— Надо бы нам прекратить наши встречи, — улыбнулась она. — У Гарольда возникли подозрения.

— Правда?

Она фыркнула:

— Разумеется, нет. Он знает, что твоя единственная любовь — нерешенное уравнение.

— Я не математик.

— Ладно, неразгаданная загадка. Двери раскрылись, пропуская нас на улицу. Мы встали на дорожку, уходящую на север.

— Почему бы тебе не рассказать о ней?

— О чем?

— О загадке, над которой ты бьешься, Дункан. Что это за бивни, которые так захватили тебя?

— Тут сошлось несколько факторов. Во-первых, никогда раньше меня не просили найти утерянный охотничий трофей. Для меня это внове.

— И тебя это вдохновляет.

— Во всяком случае, мне интересно. И потом эти бивни — один из старейших охотничьих трофеев во всей галактике. Может, самый старый.

— Понятно, — кивнула она.

— Это еще не все. Я попытался проследить путь бивней. Они исчезали на века, чтобы внезапно появиться в тысячах световых лет от того места, где их видели в последний раз.

— Разве это не обычное дело для ценных охотничьих трофеев?

— Нет. — Я покачал головой. — Чем выше их цена, тем быстрее они оказываются в музее.

— А эти, как я понимаю, не в музее.

— Насколько я знаю, нет. Их ставили на кон в карточной игре, они принадлежали киборгу-преступнику, нечистый на руку ученый воспользовался ими, чтобы опорочить коллегу, — они побывали везде, но только не в музее… Нет, не совсем так. Начался-то их путь в музее, но потом каким-то образом они попали в частные руки. Обычно происходит наоборот.

— Интересно. Но недостаточно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Должно быть что-то еще. Сказанного тобой недостаточно, чтобы заставить тебя сидеть, уставившись в никуда, и забыть о том, что пора идти домой. Чем же зачаровали тебя эти конкретные бивни?

— Хорошо. — Я повернулся к ней. — Почему у частного коллекционера возникает желание заплатить за них два миллиона кредиток?

— Сколько? — изумленно переспросила она.

— Два миллиона кредиток.

— Могут они столько стоить?

— Ни один музей такую сумму за них не выложит. И почему именно эти бивни? Он четко это оговорил. Никакие другие — только эти.

— Ты нашел причину? — В ней проснулось любопытство.

Я покачал головой:

— Вроде бы когда-то бивни принадлежали его клану.

— Семейное наследство? — предположила она.

— Едва ли. Никому не известны обстоятельства смерти слона, но бивни сразу же продали на аукционе. Их первыми владельцами были не масаи, и прошло больше трех тысяч лет с тех пор, как они принадлежали масаи.

— Кто такие масаи?

— Социальная группа Мандаки.

— Ты говоришь, два миллиона кредиток?

— Плюс те деньги, которые он готов потратить на розыски. Более того, я чувствую, что Мандака готов преступить любые законы, если нынешний владелец бивней не захочет с ними расстаться. Он не остановится ни перед чем, но завладеет ими.

— Включая убийство? — спросила Хильда.

Я вспомнил мрачный блеск глаз Мандаки, когда он говорил, что доберется до цели, какие бы преграды ни возникали у него на пути.

— Меня это не удивит.

— Интересно, — коротко прокомментировала она.

Мы перешли на экспресс-дорожку, встали за прозрачную стойку, закрепили ноги и понеслись, огибая деловой центр, через парк, к окраине. Вскоре экспресс-дорожка остановилась у Общественного центра. Мы перешли на обычную дорожку, проехали мимо обсерватории, Научного комплекса. Музея инопланетного искусства, Аквацентра, зоопарков, кислородного и хлорного, и, наконец, сошли у Музея естественной истории.

— Девять минут. — Хильда сверилась с часами. — Неплохо для такого времени дня. Но пора бы им проложить и новый маршрут. Всякий раз, проезжая через парк, я вспоминаю, что уже не так молода, как бывало.

— Угу.

Она уставилась на меня.

— Дункан, таким ты мне определенно не нравишься. Обычно ты не забываешь о вежливости.

— А что я такого сказал?

— Я про то, о чем ты не сказал. Мог бы сказать, что у меня отличная фигура и мне никак не дашь больше тридцати.

— У тебя отличная фигура, и тебе никак не дашь больше тридцати, — механически повторил я.

— Благодарю. — Голос ее сочился сарказмом. — И с чего у тебя такая толстая шкура!

Впереди я увидел группу детей, направляющихся к музею. Чтобы обогнать их, я предложил Хильде воспользовался гравитационным подъемником, а не огромным эскалатором, замаскированным под каменную лестницу, и мгновение спустя мы уже входили в высокие двери.

Прошли вестибюль с огромной вращающейся голограммой галактики, на которой ярко сияли миллионы звезд, входящих в Монархию. Те звезды, которые еще не покорились человеку, светили куда более тускло. Главную голограмму обрамляли великие сражения с указанием дат: Осада Беты Сантори, Битва у Спики, Война с Сеттами, Битва на Внешних мирах, а также три сражения с Канфором VI и Канфором VII, планетами-близнецами, вращающимися на одной орбите.

Пройдя по выставочным залам, мы завернули в Информационный сектор.

— Чем я могу вам помочь? — спросил компьютер.

— Меня зовут Дункан Роджас, — представился я. — Я возглавляю департамент поиска «Уилфорд Брэкстон».

За доли секунды компьютер зарегистрировал мою ретинограмму, отпечатки пальцев и костную структуру.

— Продолжайте.

— Пожалуйста, подтвердите мою встречу с Пруденс Эш у вновь поступившего чучела стрелорога.

Компьютер на мгновение потускнел, затем ярко вспыхнул.

— Подтверждаю. Чучело стрелорога установлено в крыле Центавра.

— Как я его найду?

— Я зажег красную направляющую полосу. Она приведет вас к чучелу. Крыло Центавра закрыто для экскурсий на время установки нового экспоната, поэтому по прибытии вам придется пройти проверку.

— Я знаю. Моя спутница — Хильда Дориан, которая также работает в «Брэкстоне». Пожалуйста, санкционируйте ее проход в крыло Центавра.

— Проход санкционирован.

— Благодарю.

На полу вспыхнула красная линия и повела нас через зал разумных существ, благо в галактике их хватало, затем повернула налево, мимо голограмм, изображающих плато Серенгети, животный и растительный мир различных Внутренних планет. Новые залы, новые голограммы, и, наконец, мы уперлись в закрытые двери крыла Центавра. Подождали, пока компьютер сверит наши ретинограммы. Дверь чуть приоткрылась, мы по одному протиснулись в щель.

Выставка производила впечатление: огромные диорамы, показывающие разнообразных представителей флоры и фауны на Центавре III. Весь северный торец занимала слепящая полярная голограмма. Снег и лед сверкали как настоящие, от них так и веяло холодом.

Еще две воспроизводили тропики: на одной — густые джунгли, на второй — водопой в полдень. Нашлось место для макетов горной вершины, необычных голубых деревьев с изогнутыми под странным углом стволами, саванны. Как раз в саванне трудились сотрудники музея, расставляя чучела животных, расстилая травяной ковер. Там же я нашел и Пруденс Эш, приглаживающую мех за ухом огромного хищника.

— Привет, Дункан. — Она спрыгнула с чучела и только тут заметила Хильду. — Ты привел Хильду! Какой приятный сюрприз! Как Гарольд?

— Отлично, — ответила Хильда. — А твои дети?

— Джеффри снова в институте, а девочки по-прежнему во флоте. Дейдр около системы Биндера, а где Кэролин, мне знать не положено, но вроде бы она недалеко от Лодина. — Пруденс улыбнулась. — Они прислала голограмму местного цветка, а я показала ее ботаникам.

— Я вижу, работы у тебя много. — Хильда огляделась.

— Грех жаловаться. — В голосе Пруденс слышалась удовлетворенность. — Я отвечаю за всю центаврскую экспозицию. — Она повернулась ко мне. — Еще раз хочу поблагодарить тебя за рекомендации.

— Благодарить еще рано. В экспозиции по-прежнему есть экологические несоответствия.

— Ты про синюю газель Андерссена?

— Она щиплет травку по ночам. А вы выставили ее на яркое солнышко.

— Я знаю, — кивнула Пруденс. — Но нам не хватает животных. В компьютере есть соответствующая пометка.

Это все?

— Нет. Надо бы заменить желто-лиловую птицу в лесной экспозиции на вон ту, с загнутым клювом. — Я указал на птицеподобное существо, подвешенное в воздухе над большим краснокожим травоядным.

— А что с ней не так?

— Она не с Центавра III.

— Откуда же?

— Понятия не имею.

— Если ты не знаешь, откуда она взялась, почему ты утверждаешь, что она не с Центавра III? — спросила Хильда.

— У нее четыре когтя. У всех птиц Центавра — три. Пруденс подошла к центаврскому лесу, постояла, грозно нахмурившись.

— Я выясню, кто принес ее сюда и по чьему распоряжению она попала в центаврскую экспозицию. — Она глубоко вздохнула, покачала головой. — Спасибо тебе, Дункан. Я распоряжусь, чтобы ее убрали. — Она улыбнулась. — Боюсь даже спрашивать: есть еще какие-нибудь огрехи?

— Пока ничего не вижу. Но во флоре я совершенно не разбираюсь. На твоем месте я бы пригласил кого-нибудь из экспертов музея.

— Обязательно приглашу, — пообещала она. — Ты бы хотел осмотреть стрелорога?

— Если тебя это не затруднит.

— Разумеется, не затруднит. За этим ты и пришел. — Она подвела нас к саванне, вызвала летающую платформу, которая и доставила стрелорога.

— Прекрасный экземпляр, не так ли?

Необычное существо, которому природа даровала уникальное средство защиты против хищников. При приближении последнего стрелорог наклонял голову, и его острые, отравленные рога отстреливались и с невероятной силой и точностью попадали в цель на расстояния до сорока футов. Я прочитал энциклопедическую справку о стрелорогах и теперь знал, что стрелы отрастали за шесть недель. Но на следующий день после «выстрела» появлялась пара псевдострел, которые выглядели как настоящие, тем самым отпугивая хищников, которые могли бы напасть на стрелорога, видя, что животное беззащитно.

Псевдострелы усыхали и отпадали, когда отрастали настоящие.

— Есть на что посмотреть. Кто его убил?

— Охотник по фамилии Демосфен. Я покачал головой.

— Никогда о нем не слышал.

— Он еще новичок.

— Он представил показания судьи?

— Нет. Он стрелял по контракту с музеем.

— Значит, музей направил с ним судью?

— Нет.

— Но ты же понимаешь, что музею не удастся оспорить мое решение, если вас не будет представлять судья?

— Нам требовался стрелорог. Если мы получили рекордиста, а я думаю, так оно и есть, тем лучше.

Пока Пруденс показывала Хильде остальную часть экспозиции и отдавала распоряжения касательно желто-лиловой пташки, я занимался замерами, чтобы убедиться, что Пруденс ничего не напутала. Наконец я проверил все, что хотел, и на карманном компьютере сравнил полученные результаты с текущим изданием «Брэкстона».

— Высота до холки девять дюймов четыре фута. Сто восемнадцатое место.

— Отлично! — Пруденс просияла. — Мы попали в книгу рекордов! — Она помолчала. — Как насчет рогов?

— Сто пятьдесят пятое место по длине, сто восемьдесят третье — по размаху, — ответил я. — Вашему охотнику следовало подождать еще пару недель.

— Сто восемьдесят третье по размаху, — несколько удивленно повторила Пруденс. — Я думала, он поднимется повыше. И сколько ты намерил?

— Шестьдесят семь и две десятых дюйма.

— А я — шестьдесят восемь и одну десятую.

— Ты, наверное, измеряла размах по остриям, — пояснил я. — И не обратила внимания, что правый рог чуть отклоняется в сторону.

Она посмотрела на правый рог, кивнула. Я помолчал, потом продолжил:

— Длина от кончика носа до кончика хвоста тринадцать футов и три дюйма. Этого недостаточно. — Я повернулся к Пруденс. — Ваш стрелорог попадает в три категории из четырех.

— Что ж, не так уж и плохо, учитывая, что за последние сорок лет их активно отстреливают.

— Должен добавить, у вас отличные таксидермисты.

— Спасибо тебе. Я помялся:

— Позволь задать тебе один вопрос.

— Насчет стрелорогов?

— Нет.

Она улыбнулась.

— Тогда — насчет слонов?

— С чего ты так решила?

— Хильда рассказала мне о твоей последней навязчивой идее.

— О моем последнем задании, — поправил я ее. — Я уверен, что Мандака побывал у тебя.

— Да, — кивнула Пруденс. — Но я не смогла ему помочь.

— Какое он произвел на тебя впечатление? Она нахмурилась:

— Даже не знаю. Вроде бы очень вежливый, но что-то в нем мрачное, таинственное.

— Согласен с тобой.

Пруденс задумалась, вспоминая встречу с Мандакой. Наконец посмотрела на меня.

— Задавай свой вопрос.

— Он очень простой. Ты знаешь, за чем я охочусь. Они по-прежнему выглядят как бивни?

— Что-то я вас не поняла, — вмешалась Хильда. — Вроде бы мы решили, что ты ищешь пару слоновьих бивней.

— Бивни — это слоновая кость, а слоновая кость могла использоваться для разных целей, — пояснил я. — Мы знаем, что в четыре тысячи четырехсотом году Галактической эры они оставались целыми и невредимыми, но потом их могли разрезать на куски.

— Я в этом сомневаюсь, — покачала головой Пруденс. — Они наверняка прошли обработку, обеспечивающую их сохранение, возможно, не один раз. Слоновая кость со временем теряет влагу и становится хрупкой. — Она помолчала. — Владелец бивней… тот, кому они принадлежали в четыре тысячи четырехсотом году, имел представление об их стоимости?

— Сколько они тогда стоили? Мне это неизвестно. Но он знал, что стоят они немало, потому что застраховал их.

Она улыбнулась.

— Ты сам и ответил на свой вопрос. Ни одна страховая компания не выдала бы полис на необработанные слоновьи бивни. А молекулярная стабилизация слоновой кости используется с три тысячи сотого года Галактической эры.

— То есть они так и остались бивнями? — уточнила Хильда.

— Если слоновую кость стабилизировали, ни один режущий инструмент не оставит на ней следа, — ответила Пруденс.

— Ты очень облегчила мне жизнь, — улыбнулся я.

— Могу я еще чем-нибудь тебе помочь? — спросила Пруденс.

— Нет, если только не объяснишь, с какой стати современному, хорошо обеспеченному человеку сходить с ума из-за животного, которое умерло более семи тысяч лет тому назад.

— Хороший вопрос.

— У меня есть и другие. Почему именно Слон Килиманджаро? Откуда Мандака знает, что бивни все еще существуют? Мне об этом ничего не известно, а компьютер работал на меня всю ночь.

— Тут вроде бы только что сказали, что эти бивни не возьмет ни один режущий инструмент, — подала голос Хильда.

— Да, вырезать на них что-либо или разрезать их невозможно, но сие не означает, что бивни нельзя уничтожить. Отчего он абсолютно уверен, что они целы и невредимы? И тут уж поневоле приходится возвращаться к первому и главному вопросу что заставляет человека, живущего в шестьдесят четвертом веке Галактической эры, вспоминать о животном, которое умерло за тысячу лет до начала самой Галактической эры?

— Я-то думала, что главный вопрос — где бивни? — заметила Хильда.

— Это не проблема, — отмахнулся я. — Через несколько дней бивни я найду. Надо только понять, где искать, а уж дальше компьютер разберется.

— Он ищет объект, пропавший более трех тысяч лет назад, который могло занести в любой уголок галактики, и говорит, что это не проблема. — Пруденс в изумлении покачала головой.

— Ты общалась с ним. И твои впечатления ничуть не отличаются от моих: чтобы добраться до бивней, он ни перед чем не остановится По-моему, такой человек не может не разбудить любопытства.

— У меня возникло желание держаться от него подальше, — искренне ответила Пруденс.

— А у нашего любителя головоломок такого желания не возникло, — вставила Хильда. — Мандака — икс в его уравнении.

— Кстати о Мандаке. — Я повернулся к Хильде. — Хочу попросить тебя об одной услуге.

— У меня такое ощущение, что мне этого слышать не полагается. — Пруденс отступила на шаг. — Увидимся позже.

— Напрасно ты уходишь, — попыталась остановить ее Хильда. — Участвовать в его играх я не буду.

— У меня много дел. — И Пруденс направилась к саванне.

— Так что? — посмотрела на меня Хильда.

— Что-что? Ты знаешь, что мне нужно.

— Мы работаем на одном и том же компьютере. Сам все и выясняй.

Я покачал головой.

— Не могу. Я в департаменте поиска. Прежде чем компьютер выдаст нужную мне информацию, я должен получить разрешение в директорате, а на это уйдет не один день. Они могут даже запретить мне работать на него, если решат, что он слишком уж странный тип.

— И хорошо! — воскликнула Хильда. — По вашему разговору с Пруденс я поняла, что он действительно странный.

— Мы оба знаем, что рано или поздно я получу эту информацию, — терпеливо объяснил я. — Но ты работаешь в департаменте безопасности, Хильда, и можешь получить все интересующие меня сведения прямо сегодня.

— Сегодня я заниматься Мандакой не буду, Я же говорила тебе, мне есть чем заняться.

— Окажи мне личную услугу.

— Почему всякий раз, когда ты влезаешь в какую-то историю, я должна оказывать тебе личную услугу? Я когда-нибудь просила тебя оказать мне личную услугу?

— Как только я разберусь с бивнями, я приглашу тебя и Гарольда в любое увеселительное заведение.

— Я не вымогаю у тебя взятку, черт побери! — воскликнула она.

— Это не взятка, а изъявление благодарности, — отпарировал я.

— Поди отличи одно от другого.

— Мне действительно это нужно, Хильда. Задержись на пять минут и вытяни из компьютера его биографию. Больше пяти минут на это не уйдет.

— Сегодня мы с Гарольдом хотели пообедать в городе.

— Ты будешь изучать меню на пять минут меньше. Она задумчиво посмотрела на меня, потом покачала головой.

— Если я задержусь, кто-то может спросить, в чем причина. Я займусь этим завтра утром. Будет выглядеть как рутинная проверка.

— Что-то должно быть в его досье, и это что-то укажет мне, почему ему так нужны эти бивни.

— Может, он просто импульсивный человек.

— Одной импульсивностью его поведение не объяснишь.

Обратно мы ехали в молчании, я думал о бивнях и Мандаке. А вечером мой компьютер ожил и сообщил, что нашел еще одного владельца бивней.