"Мир-Цирк" - читать интересную книгу автора (Лонгиер Барри)ЖРЕЦ «БАРАБУ»– НА ПИРОЭЛЕ — – Ба! – Бансом скомкал провокационный плакат, распространяемый проворными агентами конкурирующего цирка, бросил на пыльную почву планеты Пироэль и пинком выбросил на дорогу, где его скоро раздавят тяжелые, груженные парусиной сани, запряженные ящерами. Большие рептилии Момуса, красивые чешуйки которых скрывались под слоями серой пыли, пыхтя, натягивали сделанную вручную сбрую, а дрессировщики и униформисты толкали сани или тянули вместе с ящерами. Один из дрессировщиков указал своему ящеру направление, огромный зверь остановился и пробормотал ругательство, а дрессировщик ответил тем же, только громче и выразительнее. Происходящее в точности соответствовало его настроению. Бансом отвернулся, подобрал вышитую черными и белыми ромбами мантию жреца и сел, скрестив ноги, на деревянный ящик. Несколько приземистых юных аборигенов без особого интереса наблюдали за спором ящера и человека, потом вперевалку ушли туда, где другие люди и ящеры толкали и тянули огромные деревянные мачты для установки шатра шапито. Бансом покачал головой, потом уронил ее на руки, поставив локти на колени. Ему, младшему жрецу на «Городе Барабу II», поручили собирать информацию о соперничающем цирке, и он сделал это. «Большое шоу Алленби» использовало для перемещения парусины, мачт и тяжелого оборудования ящеров и человеческие мускулы. А «Арнхайм и Бун» были полностью механизированы и боролись против местной гравитации с помощью тихих и мощных тягачей и подъемных кранов. Вместо гектаров с трудом сотканной вручную парусины «Арнхайм и Бун» щеголяли огромным, легким тканевым куполом; его накачивали прозрачным, как стекло, сжатым воздухом, и потому по ночам дополнительного освещения почти не требовалось, а днем не требовалось вовсе. Пока ящеры и люди Алленби срывали друг на друге раздражение, труппа «Арнхайма и Буна» закончила устраиваться и теперь готовилась к большому параду-алле через Кукью, главное поселение Пироэля. И не только это, подумал Бансом, ой, не только. Хотя все три недели от Момуса «Барабу» вращался, чтобы артисты могли подготовиться к работе в условиях повышенной силы тяжести и приспособить номера, немногие из них выглядели уверенными в успехе работы при увеличенном весе. А филиал «Арнхайма и Буна» на Пироэле, всего лишь одна из двадцати четырех подобных трупп, наоборот, обыгрывал большую силу тяжести и даже привлек к участию в представлении аборигенов. Пироэль избрали как ближайшую к Момусу планету, куда можно было получить приглашение, поскольку «Большое шоу Алленби» не могло позволить себе запастись топливом для более долгого путешествия. Кто мог знать, что там окажутся «Арнхайм и Бун»? – Эй, ты! – Бансом повернулся на голос: в задней двери обветшалого грузовика с «Барабу» кто-то стоял. – Чего сидишь? Хочешь вернуться на корабль? Бансом кивнул: – Да. Фигура махнула рукой: – Тогда давай сюда. Здесь пусто, как в кошельке Алленби. Жрец слез с ящика и поплелся к грузовику, припоминая пять ярко раскрашенных челноков, доставивших «Цирк Арнхайма и Буна» на планету. У «Барабу» челноков в рабочем состоянии не было, и им пришлось сажать сам корабль за пределами Кукью, израсходовав для посадки остатки топлива. Разрисованный верхний слой обшивки корабля сгорел в атмосфере, и «Барабу» стал теперь черным и облезлым. Залезая в кузов, Бансом столкнулся с Егерем в черно-коричневой мантии униформиста. – Смотри, куда прешь! Бансом залез в кошелек и бросил пять медных бусин в руку униформиста: – Извини. Униформист сунул медяки в карман, ткнул большим пальцем в сиденья вдоль боковой переборки, потом снова занялся закреплением грузовых ремней. Закончив, он ушел в кабину к арванианскому водителю. Бансом пристегнулся к жесткому сиденью и всей душой пожелал оказаться снова на Момусе. Если бы двести лет назад настоящий «Город Барабу» не забросил свою труппу на Момус, подумал Бансом, лишиться мне всех медяков, если бы мы не показали «Арнхайму и Буну», что такое цирк. Но необходимость выжить на необитаемой планете и двести лет без зрителей не прошли бесследно. Грузовик накренился, так что Бансом стукнулся головой о переборку, и кузов наполнила густая, удушливая пыль. Жрец уставился на безухого арванианина, готовый требовать медяки за плохую езду, но заметил, что Егерь безразлично смотрит в бортовой иллюминатор; по-видимому, пыль, шум и тряска ему не мешали. Жрец пожал плечами и обратил раздражение на собственную профессию. – Жрецы, – пробормотал он. – На что мы годимся, кроме как собирать фактики и записывать историйки? – Бансом вспомнил довинитского миссионера, встреченного на Пироэле. – Да, вот это был жрец! – Он вспомнил изысканные очертания алтаря и светящиеся пурпуром и золотом витражи. Но самое главное, довиниты поклоняются богам, которые делают для них всякие штуки – если их должным образом попросить. Но напрокат в цирк богов не дадут: Бансом спрашивал миссионера. Похоже, довиниты заключили эксклюзивный контракт и перекупить его невозможно. Бансом не был уверен, что это – проявление деловой хватки довинитов или же ее отсутствие. Он задремал, сожалея, что много лет назад не последовал первому побуждению и не пошел учеником к каменщику или плотнику. Жрецы вели простую, спокойную жизнь, и он любил книги, но тут не наживешь ни денег, ни чего другого значительного. Грузовик резко затормозил. Внезапно разбуженный жрец обернулся и поглядел в запыленный бортовой иллюминатор за спиной. Перед ним возвышалась громада «Барабу» в уродливых заплатах; надпалубные сооружения, лопасти и стабилизаторы прогнулись от гравитации. Бансом фыркнул. Остатки сна – о работе довинитского священника – еще крутились в голове: прихожане, вдохновленные повествованием и обещаниями довинитов. Бансом вздохнул, отвернулся от иллюминатора и расстегнул ремни. Жрец вылез из кузова и обошел грузовик. Следующая партия притащенного ящерами оборудования ожидала погрузки. У открытой двери в грузовой отсек «Барабу» стоял Нуссет, ученик старшего корабельного жреца Шелема. Ковыряя пальцем в зубах, он наблюдал за приближением Бансома из-под полузакрытых век. – Сходи-ка умойся. – Ученик жреца погрозил Бансому пальцем. – Тебя хочет видеть Шелем. Бансом полез в кошелек: – В чем там дело, Нуссет? – Ученик пожал плечами и нырнул в дверь отсека, не поглядев на медяки Бансома. Потом оглянулся через плечо. – Ты перескажешь мне свои заметки, чтобы я мог тотчас же переписать? – Нет. Сначала узнаю, что от меня нужно Шелему. – Тогда я буду на шестом уровне, посмотрю, как тренируются воздушные гимнасты – если позволят. Бансом кивнул: – Я буду в скрипториуме. Нуссет засмеялся. – Где ж еще? – Ученик свернул из главного коридора, предоставив Бансома самому себе. Бансом шел быстро, морща нос из-за вони ящеров. Если мы, вопреки «Арнхайму и Буну», ухитримся заманить в шапито хоть немного зрителей, запах, возможно, снова выгонит их! Он пожал плечами, вспомнив, что дело главным образом в духоте корабля. На поверхности Пироэля ящеры смогут помыться. Корабль утешения, фыркнул про себя Бансом, плывущий по морю бед. Чем дальше он углублялся во внутренности «Барабу», тем чаще встречались люди: клоуны, уродцы, фокусники, униформисты ходили по коридору или стояли небольшими группами, либо громко споря, либо грустно разговаривая вполголоса. Даже обычно бесстрастные в компании арваниане кричали и потрясали кулаками. Бансом покачал головой, вздохнул и свернул направо, в узкий коридор. В тихом, тускло освещенном коридоре, ведущем к скрип-ториуму Бансом запнулся: перед дверью расхаживал Алленби, наряженный в золотую пелерину и черную широкополую шляпу. Услышав шаги Бансома, Алленби поднял голову. – А! Я надеялся, что ты скоро вернешься. Бансом остановился перед Алленби и кивнул: – Чем могу быть полезен Великому Алленби? – Он протянул руку, и Алленби опустил в нее несколько медных мо-виллов. – «Арнхайм и Бун» готовы к параду? – Да. – Бансом не мог встретиться с Алленби взглядом. – Они выступят перед закатом. – Как у них с крупными животными, Бансом? Жрец потянул себя за губу, потом опустил руку: – Девять номеров, Великий Алленби, с разных планет... – Есть у них слоны? Бансом кивнул: – Двадцать. Внушительные животные. Раньше я видел только картинки... – Да-да. – Алленби отмахнулся, его голубые глаза вглядывались в океан скудных возможностей, высматривая нечто неизвестное, что чудесным образом спасло бы «Барабу». – Великий Алленби, у нас есть по крайней мере ящеры. У «Арнхайма и Буна» нет ничего подобного, – попытался ободрить Бансом. – Хм! – Алленби покачал головой. – Горбунок, главный ящер, только сегодня потребовал увеличения платы рептилиям. – Алленби махнул рукой. – Из-за гравитации. Я думал, мы можем справиться с гравитацией. Я, наверное, круглый дурак! По крайней мере нам не нужно платить слонам. – Алленби посмотрел в глаза Бансому. – А что их клоуны, фокусники? – Я не видел их работы, но, конечно, наши лучше, Великий Алленби. Алленби покачал головой: – Возможно. Мне было бы легче, если бы наши лучшие не остались на Момусе. – Они слишком стары, Великий Алленби, слишком стары для такого путешествия. – Шелем полетел. Бансом пожал плечами и вытянул руки: – Жрецу не надо выступать, и, кроме того, Шелем все время неважно себя чувствовал. Алленби нахмурился: – Что-то серьезное? Бансом опустил руки: – Я не медик, но, возможно, это просто старость. – Старость, – повторил Алленби, потом посмотрел на палубу коридора. – Как я понимаю, эта болезнь неизлечима. – Бансом пожал плечами и кивнул. – Я желаю ему поправиться, Бансом. Мне скоро могут понадобиться его услуги. Алленби кивнул, потом обошел Бансома и неторопливо направился к главному коридору. Бансом повернулся к двери скрипториума и открыл ее, заглянув в заваленное рукописями нутро. За прикрепленным к полу металлическим столом, обычным рабочим местом Шелема, никого не было. Бансом вошел и закрыл дверь, радуясь, что запахи чернил, кожи и старой бумаги заглушают вонь от немытых ящеров, расползшуюся по всему кораблю. Ожидая Шелема, Бансом расхаживал по пустому отсеку. На большом столе в центре комнаты, рабочем месте Нуссета, он заметил незаконченную копию рукописи Шелема. Многие жрецы на Момусе захотят получить копии... Бансом рассмеялся про себя: «Если мы вообще вернемся на Момус. Последнее наше топливо было израсходовано на посадку на Пироэль, и оставшегося не хватит даже для перебазирования куда-нибудь в другое место, подальше от «Арнхайма и Буна». Они потратили на обустройство уже два дня, а шатер так до сих пор и не установлен. Видя столь слабого конкурента, «Арнхайм и Бун» привезли свой аттракцион в тот же город восемь часов назад – и уже готовы к параду. Бансом окинул взглядом забитые томами полки и пробежался кончиками пальцев по блестящим кожаным переплетам, пока не добрался до надписи «Книга «Барабу», том I». Часть книги была заполнена преданиями и воспоминаниями о древней Земле – до того, как цирк вышел в космос, – а часть рассказывала о путешествиях «Города Барабу» и «Большого шоу О'Хары», лучших артистов и номеров во всем Девятом Квадранте. «Старая труппа, – подумал Бансом, – да уж, было на что посмотреть». Старый «Барабу» начинал парад-алле через четыре часа после выхода на орбиту, используя отделяющиеся корабельные отсеки в качестве челноков. Бансом покачал головой. На трофейном арванианском линейном крейсере, служащем теперь «Барабу II», остались только два из исходных двадцати боевых посадочных челноков, да и те на Пироэле сломались, и починить их без денег на запчасти надежды не было. Пальцы скользнули по переплетам вниз. – Скрипториум! – А-а-а-ах-х-х! – Бансом прижал руку к колотящемуся сердцу, быстро оглядел отсек и расслабился, только увидев интерком, встроенный в переборку над столом Шелема. «Я никогда не привыкну к этому». – СКРИПТОРИУМ, ЭТО СУДОВОЙ ЛАЗАРЕТ. Бансом подошел к столу и коснулся кнопки вызова. – Да? – Бансом? – Да. – Это доктор Ворр. Можешь спуститься в лазарет? Бансом недолюбливал арванианского врача. Он недолюбливал арваниан вообще, но Ворра в особенности. – В чем дело, Ворр? Я очень занят. – Шелем умер. Я уже уведомил Алленби. Шелем оставил тебе письмо. Бансом опустился в кресло Шелема. – Я спущусь... спущусь, как только смогу. – Пожалуйста, прими мои соболезнования. Бансом кивнул отключившемуся интеркому. Вернувшись из лазарета, Бансом зашел в офицерскую кают-компанию, как его просил посланный Алленби зазывала. Алленби сидел с бокалом заболонного вина и тер глаза. Он поднял голову и бросил на стол несколько медяков. – Сюда, Бансом. У нас мало времени. – Алленби указал на койку у стола слева от себя. Бансом убрал медяки и сел. – Ты здоров, Бансом? Ужасно выглядишь. Бансом кивнул: – Только этого нам и не хватало... – Он слабо махнул рукой, потом опустил ее на колено. Алленби вздохнул, оба помолчали. – Бансом, мне нужна твоя помощь. – Конечно; все, что смогу сделать, Великий Алленби. Алленби кивнул; он крепко сжал челюсти, глядя на жреца немигающим взглядом. – Полагаю, ни для кого не секрет, что у нас неприятности. – Может, кто-то где-то во вселенной и не в курсе, хотя я сомневаюсь в этом, Великий Алленби. Алленби приложился к бокалу, поставил его на стол и вопросительно посмотрел на Бансома: – Хочешь? – Пожалуйста. Алленби потянулся к полке за койкой и достал бокал и новый кувшин. Наливая, он продолжил: – Остался лишь один секрет, Бансом: насколько серьезны эти неприятности на самом деле. – Он заткнул кувшин и подтолкнул бокал Бансому. Жрец положил на стол несколько медяков и взял бокал. – Предсказатели увидели это еще до того, как мы покинули Момус, даже до того, как сформировали труппу. Если ничего не предпринять, сомневаюсь, что мы вообще сможем открыться, а если и откроемся, не окажется ли это просто фарсом? – То есть? Алленби наклонился вперед: – Артисты... боятся выходить на манеж... Бансом невольно расхохотался. – Прошу прощения, Великий Алленби. – Он бросил на стол два мовилла. – Прости, пожалуйста, но я просто не могу себе такого представить. Все наши артисты мастера своего дела, и у них за плечами много лет работы и на манеже, и у придорожных огней. – И тем не менее это так. Сколько ты видел репетиций? Бансом сделал глоток, потом пожал плечами: – Всего несколько после того, как мы покинули Момус, да и те уже больше недели назад. Даже клоуны перестали пускать зрителей, даже если им предлагают плату. – Понимаешь? Можешь себе представить, что это означает? Чтобы клоуны отказывались выступать за медяки? Бансом кивнул: – Теперь понимаю, о чем ты. Все происходило так постепенно, что я даже не задумывался... Но почему? Они же не перестали быть артистами и не стали хуже, чем на Момусе. Алленби потер подбородок, потом откинулся на койку с бокалом в руке. – И этот корабль, и Пироэль – странные площадки. И пироэлианцы – странные зрители, а теперь еще и соперники в виде «Арнхайма и Буна»... Доктор Ворр сегодня лечил жонглеру Рулиуму сломанный палец на ноге. Рулиум уронил булавы во время репетиции. – Рулиум? – Бансом открыл рот. – Только не Рулиум! – Теперь ты начинаешь понимать? – Да. – Бансом покачал головой. – И да, и нет. Что такое на нас нашло? Нельзя ли это как-то наладить? – Мы знали, что сильно рискуем, отправляясь на гастроли так скоро, но нужно было трогаться сразу, как только мы получили медяки. Если бы мы еще промедлили, спонсоры начали бы забирать средства. – Алленби пожал плечами. – Тут уж либо отправляться немедленно, либо не отправляться вовсе. Бансом вспомнил чувства, нахлынувшие на него после наблюдений за приготовлениями «Арнхайма и Буна». – Возможно, так было бы лучше – не отправляться вовсе. – Это беспредметный разговор; мы уже здесь и останемся здесь, если не сможем собраться и отработать программу так, чтобы хотя бы покрыть расходы. – Алленби поставил локти на стол и сжал руки. – Я убежден, что эта труппа вполне может заставить толпу раскошелиться. Недостаток массовости и пышности мы более чем компенсируем мастерством и изощренностью. Я распорядился назначить парад-алле сегодня на шестой час пополудни – за целый час до выступления «Арнхайма и Буна». – Так ведь даже шатер еще не установлен! – И тем не менее. Уже сейчас каждая свободная пара рук и все рептилии, включая Горбунка, отправляются работать. Думаю, оборудование будет готово вовремя, но от этого мало толку, если на улицы Кукью выйдет унылая, неорганизованная толпа, а не цирк. – Великий Алленби, ты просил меня о помощи. – Бансом поднял брови и пожал плечами. – Но что я могу сделать? Я всего лишь жрец – простой историк. – До отправления с Момуса Шелем работал с предсказателями. У него был ответ. – И какой? Алленби пожал плечами: – Я надеялся, что он рассказал тебе. – Нет. – Вы ничего не обсуждали? Бансом пожал плечами: – Мы практически не разговаривали с самого старта. Он был полностью погружен в работу над рукописью... – Жрец полез за пазуху и вытащил листок бумаги, который дал ему доктор Ворр. – Что это? – Доктор передал. Он сказал, что это письмо Шелема ко мне. – Бансом развернул листок, потом испустил вздох разочарования. – Ничего. – Что там написано? – Сорок семь: тридцать четыре. Читай сам. – И это все? Что означают эти числа? – Ты должен понять, Великий Алленби, Шелем был очень стар, и его разум... ну, вот очень хороший пример. Это явно порядковые номера книги и главы, но история, которую Шелем написал для жрецов Тарзака, начинается с книги сорок первой и заканчивается сорок шестой. Сорок седьмой книги не существует. – Бансом, возможно, именно ее он и писал. – Несомненно, но ни один жрец не может выступить с рассказом, не утвержденным остальными жрецами Тарзака. Возможно, в Иконе такое бывает, но... – Какой период охватывает эта глава? – Не знаю. Молодой Нуссет – ученик Шелема – должен бы знать. Он копировал рукопись. Алленби нажал на кнопку пульта, вмонтированного в стол, и вызвал скрипториум. Нуссет отозвался. – Нуссет, это Алленби. – Да, великий Алленби? – Какой период охватывает тридцать четвертая глава в новой книге Шелема? – M-м, не уверен. Минутку. Алленби, подняв брови, посмотрел на Бансома; тот только пожал плечами. – Ученики уже не те, что прежде. – Великий Алленби? – Да, Нуссет? – Вот она. Так, тридцать четвертая... хм-м-м. Эта глава рассказывает о войне. Похоже, закончена. – Нуссет, принеси ее в кают-компанию. – Алленби увидел, что Бансом хмурится. – В чем дело? Жрец покачал головой: – Чтобы Шелем собирался читать это труппе корабля? Самый страшный период в истории Момуса? Если труппа в таком настроении, если люди настолько неуверены в себе, как ты описываешь, Великий Алленби, эта глава может оказаться последним ударом. – Возможно. – Возможно? Я кое-что понимаю в жреческом деле. Алленби кивнул: – Не обижайся, пожалуйста, Бансом, но то, что Шелем был старшим жрецом «Барабу», приводит меня к мысли, что и он тоже кое-что понимал в своем деле. Бансом покраснел. – Конечно. – Они несколько минут ждали в тишине, не сводя глаз с двери кают-компании. Когда вошел Нуссет с пачкой бумаг, Алленби взял их, подал ученику несколько медяков, и, не успел тот выйти из комнаты, как Алленби уже погрузился в чтение. Он был неподвижен, жили только голубые глаза. Дочитав страницу, он подкладывал ее в конец пачки. Наблюдая, как Алленби то посмеивается, то хмурится, то смаргивает слезы, как кивает, берясь за следующую страницу, Бансом снова вспомнил о довинитском миссионере. «Я еще не слишком стар, – думал он. – Я еще мог бы пойти в ученики к каменщику. А еще работа жреца очень похожа на работу интермедиста... да и рассказчика. Если я когда-нибудь вернусь на Момус». Он вздохнул, поднял голову и увидел, что Алленби протягивает ему бумаги; жрец не смог истолковать выражение его лица. Когда Бансом взял рукопись, Алленби встал и пошел к двери, затем остановился. – Бансом, в четвертом часу ты выступишь перед труппой с этой главой. Будь готов. – Он повернулся и вышел. Жрец сел, несколько минут таращился на закрытую дверь, потом посмотрел на бумаги в руке. Знакомые каракули Шелема покрывали нелинованные листы. Покачав головой, Бансом начал читать. В четвертом часу Бансом стоял на упаковочном ящике в грузовом трюме «Барабу» в окружении собравшейся труппы. Люди, арваниане и ящеры – все в парадных одеяниях – стояли молча, ожидая слов жреца. Бансом откашлялся и начал: – Бансом читал слова Шелема, и месяцы борьбы, боли и страданий постепенно стирались из памяти, пока и жрец, и артисты не вернулись к тому мрачному часу. – * * * Лорд Алленби, сидевший, скрестив ноги, за столом, смотрел на мрачные лица собравшихся. – Есть предложения? – Его взгляд остановился на лице молодого человека в черно-коричневой мантии униформиста, ярко выделяющейся на фоне стены. – Пейнтер? Ты – старший из оставшихся на планете Горных Егерей. Стоявший поодаль бывший лейтенант пехоты пожал плечами: – Если разведывательные прогнозы, которыми снабдил тебя генерал Казн, верны, то Десятый Квадрант использует для вторжения наемников, – возможно, арваниан – под предлогом, который даст Объединенным Квадрантам формальный повод отказаться от вмешательства. Вопрос только во времени, но можно не сомневаться, что это будет скоро. Алленби потер подбородок: – Размер арванианского отряда? – Не больше батальона. На что-то большее ОК пришлось бы обратить внимание. Но... – Пейнтер опустил глаза. – Этого должно хватить. Они будут вооружены шквальными лучеметами в качестве легкого оружия и, возможно, импульсными излучателями и дезинтеграторами для тяжеловооруженной роты. К тому же арваниане – крутые ребята. – Ну а наши Егеря? Ведь их на Момусе около двухсот? Пейнтер кивнул: – Примерно половина из них – технический персонал: техники, медики, электрики и компьютерщики не более годятся для боя, чем клоуны... – Пейнтер заметил, что Великий Камера, мастер тарзакских клоунов, глянул на него, подняв бровь. – Не обижайся, Великий Камера. – Лейтенант снова повернулся к Алленби. – За вычетом их и тех, кто негоден по возрасту, мы имеем, возможно, дюжину строевых солдат, экипированных разве что голыми руками. – И?.. – И будь это задачей в офицерской школе, я бы вспомнил, осторожность – мать доблести, – и не получил бы неуд. – Невозможно. – Знаю. – Ну и какова же альтернатива, Пейнтер? – Герилья. Партизанская война. Избегать прямых столкновений, использовать тактику булавочных уколов, утомлять их... превратить для арваниан жизнь на Момусе в ад... – Пей-нтер опустил глаза и покачал головой. – Что такое? Что ты собирался сказать? Пейнтер скривил губы, потом поднял глаза: – Чтобы превратить планету в ад для арваниан, нам необходимо будет превратить ее в ад и для нас самих. Такая война – это противоборство духа... мужества. Чтобы увеличить для арваниан цену завоевания, народу Момуса придется и самому заплатить дорогую цену. Возможно, на это уйдут годы. Они могут измотать нас первыми... – Ха! – Все повернулись к Доруму, силачу и мастеру тарзакских уродцев. – Пейнтер. Ты полагаешь, момусиане лишены силы духа? – Остальные одобрительно кивнули. Пейнтер потер глаза, потом опустил руку. – Я видел такую войну раньше, Дорум. Шесть лет назад, во время восстания на Хессифе. У меня на глазах командира роты разорвало на куски... маленькая девочка попросила воды... она обмоталась проволокой, превратившись в ходячую бомбу. – Он отошел от стены. – Хватит у тебя духу превратить себя в бомбу, Дорум? Или превратить в бомбу жену или дочь? У хессифиан на это хватило духу, и этого оказалось недостаточно. Мы разбили их. Егеря подавили восстание. Воцарилась мертвая тишина. Алленби видел, как углубляются морщины на лицах. – Есть другие предложения? – Никто не шелохнулся. – Прекрасно. Пейнтер, с чего начнем? Наавон Дор, командир арванианских наемников, забыл о линейном крейсере «Меч», несущемся к планете Момус: его стило порхало по экрану, закрывавшему одну из переборок каюты, движения художника были быстрыми и уверенными. На экране появились изображения суровых гор Арвана и резких ветров, сгибающих тонкие растения. Экран Наавона мог бы оживить рисунок: серые облака скользят за горами, деревья диа раскачиваются под ветром, – но он предпочитал достигать этого эффекта рисованием. На переднем плане появился утес, а на обрыве – вихрь линий и теней, который скоро превратился в подобие его самого: высокая фигура, приплющенная голова гордо вскинута, черные, как ночь, глаза пристально смотрят из-под выступающих надбровий на далекие горы. Наавон мгновение помедлил, всматриваясь в портрет. На герое была старомодная одежда: стоячий воротник и скрещенные ремни, как у старых арванианских наемников. Наавон нахмурился, потом узнал воина. – Наавон выключил экран, стирая изображение, и бросил стило на прикроватный столик. – В чем дело, Госс? – Многопалый прилетел с командного корабля и желает видеть тебя. – Этим некорректным в расовом отношении словечком ты, полагаю, обозначаешь адмирала Садисса. – Его самого. – Возможно, Госс, тебе интересно будет узнать, что Са-дисс как ворлианец не более виноват в том, что у него четырнадцать пальцев, чем мы, арваниане, в том, что у нас десять. – Да, Наавон. – Госс, старый солдат и верный друг старшего офицера, потупился, изображая конфуз, в уголках рта обозначились озорные морщинки. – Хотя не знаю. Виноват он или нет, а, бьюсь об заклад, бучу поднять может. Наавон покачал головой: – Чего хочет представитель нашего патрона? Госс ухмыльнулся: – Он желает предъявить кому-то обвинение. Старший офицер вскинул брови и кивнул: – Ладно, Госс. Пожалуйста, пригласи адмирала. Госс повернул голову и крикнул: – Эй, ты! Давай сюда! – А потом вошел в каюту, сел напротив Наавона и стал ждать появления ворлианского адмирала. Садисс вошел. Арванианский командир с интересом наблюдал, как приземистый гуманоид, одетый в черный костюм и плащ, осматривает каюту, высматривая, куда сесть. Наавон указал на табурет: – Это лучшее, что я могу предложить, адмирал. Садисс бросил злобный взгляд на сидящего Госса, потом повернулся к Наавону: – Я лучше постою. – Как хотите. – Госс поднял ногу в ботинке, положил ее на табурет, сверху закинул другую ногу. У Наавона мелькнула мысль, не следует ли ему объяснить ворлианцу, что Госс так же ведет себя и с арванианскими офицерами. Он покачал головой и снова повернулся к Садиссу. – Ну и что вам нужно, адмирал? – Солдата из вашей третьей роты, Т'Дулна. Я официально обвиняю его в измене. Наавон кивнул: – Ясно. Что он натворил? – Пораженчество. Он пренебрежительно высказывался о нашей славной миссии. – Хм-м-м. Это серьезно. И что он сказал? – Он назвал нашу освободительную миссию вторжением и намекнул, что выставлять современную армию против того, что он назвал «невинным обществом клоунов и жонглеров», трусость. Наавон кивнул: – И вы слышали, как Т'Дулна говорил это? Садисс повернулся к открытой двери и махнул рукой: – Эмис, Юст, сюда! – Два арванианских солдата вошли в каюту и вытянулись рядом с адмиралом по стойке «смирно». – Эти двое слышали его и доложили мне об измене. Наавон откинулся на койку и сцепил пальцы на животе: – Ясно. – Старший офицер внимательно оглядел солдата Эмиса, потом солдата Юста. Кивнув, он повернулся к Госсу. – Этих двоих уволить из части и вышвырнуть с моего корабля. Если адмирал не возьмет их на свой корабль, выбрось за борт, и пусть идут пешком. Госс встал и потер руки: – Да, Наавон, с удовольствием. – Госс подошел к солдатам, схватил обоих за руки и потащил из каюты. Тот, кого звали Эмисом, перед тем, как вывалиться в коридор, умоляюще посмотрел на Садисса. Садисс уставился на Наавона: – Что это все означает, старший офицер? – Вторжение на Момус – действительно трусость, Садисс, и на моем корабле говорить правду – не измена. – Это проявление недостатка лояльности к Десятому Квадранту! – Верно, – кивнул Наавон. – Совершенно верно. Но и это на моем корабле не преступление. Люди в этом батальоне обязаны быть лояльны мне и друг другу. Никакой другой лояльности не требуется, вот почему вы можете забрать своих шпионов. Я не желаю, чтобы из-за них нижние чины перестали доверять друг другу. – И что мне с ними делать? – Добавьте их к тому сборищу преступников, которое вы называете Освободительной Армией Момуса. – Преступников? Старший офицер Дор, это представители угнетенного народа Момуса, которые обратились к Десятому Квадранту за помощью, чтобы свергнуть... – Заткнитесь, Садисс! Скармливайте ваши байки Объединенным Квадрантам, а не мне. Ваша освободительная армия – не что иное, как убийцы, воры и мошенники, изгнанные из момусианского общества, и предлог высадить войска на Момус без вмешательства ОК. Ведь так? В каюту вошел Госс и уселся свое место. – Наавон, я запихнул их в челнок Садисса. Старший офицер кивнул и снова повернулся к адмиралу: – Полагаю, это закрывает наше дело, Садисс. – Не совсем, Дор. Ваши солдаты присягали... – Мои солдаты присягали исполнять мои приказы. Ваши начальники наняли меня завладеть Момусом для Десятого Квадранта, с оплатой по факту, – что мы и сделаем... – Наавон ухмыльнулся. – Если не получим лучшего предложения. Между тем мы не обязаны быть в восторге от того, что делаем; довольствуйтесь тем, что мы это делаем. И это все. Садисс перевел взгляд с Наавона на Госса, потом снова посмотрел на Наавона. – Это не конец, Дор. Я назначен командующим этой миссией... – И это все, Садисс. Желаете, чтобы Госс проводил вас на челнок? Садисс резко повернулся и вышел из каюты. Госс покачал головой: – Наавон, нас ждут неприятности. Военачальники Десятого могут прислушаться к его болтовне. Наавон рассмеялся: – Госс, дружище, ты действительно не понимаешь, а? – Что не понимаю? – Адмирал Садисс – неизлечимый романтик. Я уверен, он искренне считает себя освободителем, а нашу миссию – освободительной. Военачальники Десятого, однако, вовсе не мечтатели, какими их хотел бы видеть Садисс. Госс почесал нос: – Если я не понимал раньше, Наавон, то теперь я понимаю еще меньше. Наавон взял стило и включил рисовальный экран. Продолжая говорить, он нарисовал гротескное изображение Са-дисса. – Госс, ты должен понять философию Десятого Квадранта. Она интересна, если не оказываться у них на пути. Они убеждены, что ворлианцы предназначены править вселенной. Госс пожал плечами: – Садисс убежден в том же. Никакой разницы. – Ах, Госс, но разница есть. Нынешние Военачальники, как и все их предшественники, служат идее. Садисс служит самому себе. Военачальники видят ворлианцев будущими правителями всего сущего. Садисс видит правителем себя. Военачальники жмут, пока не встретят сопротивление, потом отступают и ждут, предоставляя следующему поколению военачальников продолжать охоту. Это безжалостно медленный, тяжелый план завоевания, он не принесет быструю победу над окружающими народами, но в конце концов приведет к успеху. Например, наша маленькая миссия. Вот мы, незначительная армийка, посланы завладеть для Десятого Квадранта незначительной планеткой: в масштабе вселенной – пылинка, слишком маленькая, чтобы беспокоиться о ней. «Это мелочь, – говорят Квадранты, – пусть Десятый получит ее». И Десятый возьмет эту пылинку, друг мой, и добавит ее ко всем прочим уже собранным пылинкам, потому что из таких-то пылинок... – И состоит вселенная, – Госс нахмурился, потом поднял брови. – А Садисс? Наавон пожал плечами: – Такой план рассчитан на работу тысячи поколений; у Садисса времени мало. Он служит самому себе, тогда как военачальники служат предназначению. Госс вытащил из-за пазухи маленькую деревянную флейту, поднес к губам и сыграл несколько трелей. – А где же наше место, Наавон? Если то, что ты говоришь, верно, военачальники в один прекрасный день обратят взоры на Арван. Наавон откинулся к стене и вызвал на экран анимационную программу. – К тому времени нас давным-давно не будет. – Изображение Садисса на экране дернулось и споткнулось. Офицер пожал плечами. – Хотя Арван и будет поглощен, подумай о грандиозности замысла, Госс. Призраки армии военачальников смогут оглядываться на то, что они совершили. Госс просвистел короткую комическую фразу – как раз когда фигура на экране споткнулась, потом опустил флейту и хлопнул ею о ладонь. – Не хотел бы я жить под Десятым. – Не в этом дело, Госс. – Наавон вытянул руки. – Что нам с тобой, Госс, до грядущих столетий? Как солдаты, мы, возможно, приведем в действие какие-то события, но их легко можно парировать другими событиями. Я рисую картины и стираю их, ты играешь чудесные мелодии, которые тают в воздухе. Но военачальники Десятого изменяют вселенную, какими бы эти изменения ни были. Госс поднес было флейту к губам, потом опустил ее. – Ты одобряешь? Наавон пожал плечами: – Что значит одобрение простого солдата по сравнению с результатом? – Наверное, ничего. И это относится и к Садиссу, вот почему он не может причинить нам неприятностей. – Именно. Военачальники наняли нас для работы. Пока мы делаем эту работу, они будут довольны. Госс сыграл еще короткую фразу, потом нахмурился: – Наавон, что, если бы Садисс смог сам, за отмеренное ему время, довести план Военачальников до конца? Наавон отвернулся от Госса и посмотрел на экран: – Если бы я считал, что он сможет довести план до конца – или разрушить его, – думаю, я служил бы ему, чтобы поучаствовать в этом. Мне хотелось бы, чтобы мое имя было связано с чем-то прочным, пусть даже и негативным, но... – Старший офицер пожал плечами. – Но тебе, Наавон, приходится довольствоваться двумя кормежками в день и отрядом из жалких восьмисот солдат. Наавон засмеялся. – Тех, кто доживет. – Он взял стило, выключил анимацию и несколькими штрихами состарил фигуру Садисса на восемьдесят лет. Пока он рисовал, Госс заиграл запинающуюся, рваную мелодию «Умрут последние из нас». Присев на корточки на опушке леса на севере Аркадии, Освальд Пейнтер, бывший лейтенант Егерей, внимательно осмотрел пустыню и небо. Все было чисто. «Так будет не всегда», – подумал он. Алленби очень надеется, что фокусники и предсказатели собьют арваниан с толку и предвосхитят их планы. Пейнтер фыркнул и встал. Этого будет мало. Он вернулся в лес и пробирался через густой кустарник, пока не дошел до небольшой поляны. Там Пейнтер остановился и посмотрел на свою оборванную команду: униформистов, уродцев, клоунов, акробатов... И по крайней мере один метатель ножей. Возможно, хоть от него будет толк. Пейнтер поднял руки: – Хорошо, ребята, слушайте. – Он указал на центр поляны. Когда они подтянулись и встали полукругом, Пейнтер посмотрел на их лица. На одном была скука, на другом возбуждение, а на третьем – Пейнтер. – Тип в оборванной черно-алой мантии поднял руку, и Пейнтер кивнул. – Пейнтер, я Рууз из фокусников Аноки. – Да? – Тут еще надо уладить вопрос оплаты. – Оплаты? — – Пейнтер покачал головой: – Это другое дело. – Другое? Почему другое? – Мы здесь, чтобы научиться защищать ваши дома... вашу планету! Рууз опустил ресницы и поднял голову: – То, что мы здесь, ценно для тебя? – Конечно! Рууз пожал плечами: – Значит, это ценно и для нас. Качая головой, Пейнтер полез за пазуху и извлек оттуда пустой кошелек. – Кажется, у меня плоховато с деньгами. Женщина в коротком белом одеянии подняла руку: – Я Фейда из кассиров Сины. Если позволите, я выделю инструктору мелкую ссуду. Пейнтер посмотрел на своих подопечных, потом хлопнул правым кулаком о левую ладонь. – Глупцы, вам грозит кровавая баня, а вы стоите тут и пытаетесь заработать на этом медяки! — Рекруты бесконечно долго торговались друг с другом, потом вперед выступил клоун в оранжевом. – По два мовилла каждому. Кассир из Сины сосчитала людей, потом залезла за пазуху и вынула сорок четыре медные бусины. Подавая их Пойнтеру, она ухмылялась. – Есть, конечно, и такая мелочь, как проценты. Пейнтер взял медяки и пристально посмотрел на Фейду. – Конечно! И сколько? – Десять процентов. – Десять... да это грабеж! Фейда пожала плечами и махнула рукой на товарищей: – Ты должен признать, что я изрядно рискую. Пейнтер кивнул, потом раздал медяки. – Прежде чем мы начнем, есть еще такая мелочь, как оплата моих услуг. Рууз посмотрел на товарищей, потом снова на Пейнтера. – И сколько стоит инструктор? Пейнтер сложил руки на груди: – Три медяка с носа. – Вор! – крикнул уродец в заднем ряду. – Мы-то запросили по два! Пейнтер пожал плечами: – Война напрямую ударит по вашим кошелькам, а вы понятия не имеете, как с этим быть. А я знаю. Эти знания ценны для вас? Под ворчание рекрутов Пейнтер услышал шаги за спиной. Он обернулся. Алленби улыбался и качал головой: – Лорд Алленби! – Вижу, все идет хорошо, Пейнтер. Пейнтер фыркнул: – Можно узнать, что привело тебя сюда? Алленби кивнул: – Я пришел поздравить тебя, Пейнтер. Я официально назначил тебя командующим Вооруженными Силами Момуса. – Пейнтер таращился на Великого Государственника; у него не было слов. Алленби отвернулся и, уходя, бросил через плечо: – Война – это ад, Пейнтер. Война – это ад. Пейнтер снова повернулся к своим подопечным. Мрачный Рууз протянул ему медяки и ссыпал в протянутую руку. – Хочешь пересчитать? Пейнтер кивнул: – Конечно. Отсчитав сорок четыре медяка плюс проценты, он передал их кассиру и убрал остаток. Фейда поклонилась. – В будущем инструктор может рассчитывать на более низкую процентную ставку от Фейды. Я вижу, он – состоятельный человек. Пейнтер кивнул, а в уме промелькнула картина: он ведет Вооруженные Силы Момуса против арванианских наемников Куулис, инспектор Большой Арены Тарзака, стоял в центре темного амфитеатра, лаская взглядом освещенные светом звезд трибуны. Цирк, погруженный в запряженные ящерами и лошадьми фургоны, уехал несколько часов назад. Они звали его с собой, но Куулис остался. Его место здесь, с Ареной. Его долг перед цирком исполнен; цирк в безопасности. – Отец? Куулис повернулся к зрительскому входу и прищурился: – Лисса? – Да, отец. – Стройная молодая женщина пересекла манеж и опустила на землю рюкзак. – Ты должен уйти. Захватчики скоро будут здесь. Куулис отвернулся и скрестил руки на груди: – Нам нечего обсуждать. – Ты все еще сердишься на меня? Куулис фыркнул: – Моя дочь – солдат! – Я хотела бы быть послушной дочерью, отец. – И тем не менее не слушаешься. – Мы должны бороться... – Ба! Мы – хранители Арены, Лисса, а не убийцы. И если на Момусе создана армия, где же она? Почему она оставляет Тарзак врагам? Почему она не сражается? – Отец, если мы столкнемся с арванианами в открытую, для нас все будет кончено. Мы должны использовать другую тактику. – Затаиться в лесу, всаживать нож в спину, когда никто не видит. – Куулис плюнул на землю. – Почему же ты здесь, в Тарзаке, а не прячешься в холмах с остальными нашими храбрецами? Лисса наклонилась и подняла рюкзак, закинув лямку на плечо. – Меня послали за огненными шариками. – Она залезла в рюкзак и вытащила предмет размером с небольшую сливу. – Фокусники так вызывают сильный огонь. Из сырого кобитового теста делается оболочка, внутри которой образуются две камеры, в каждой из которых содержатся некие вещества, и, когда шарик сминают, эти вещества смешиваются. Ты много раз видел этот фокус и знаешь, какой жаркий получается огонь. А эти особенные: втрое больше тех, что используют фокусники. Куулис покачал головой: – Ну и денек: фокусники расстаются со своими секретами – ну и денек! Лисса убрала огненный шарик в рюкзак и посмотрела отцу в лицо. – Все мы с чем-то расстаемся, отец... Куулис зажал Лиссе рот рукой: – Тсс! – прошептал он. – Ну-ка, быстро к северному входу! Они тихо перебежали манеж и остановились у прохода в трибуне. В зрительском входе замерцал свет факелов. Куулис осторожно выглянул из-за угла. На арену выходили люди... и он узнавал их! Кардик, убийца, осужденный и изгнанный городом Тарзаком, смеясь, хлопнул по спине спутника. Тот, поджигатель Хароман, поднял факел и помахал им над головой. Мисор – вор, убийца и главарь банды – шел рядом с приземистым, одетым в черное ворлианцем; вот он засмеялся и хлопнул незнакомца по плечу. Незнакомец улыбнулся. За отрядом безухих арванианских наемников, вооруженных винтовками, шла пьяная банда изгнанников; на их лбах красовались голубые метки приговоров. Вор Даззул. Джокосин, вор и убийца. Убийца Васерат и еще множество незнакомых, но все отмеченные голубыми знаками приговоров. – Ура, Мисор! Ура, Мисор! Мисор встал в центре Арены и поднял руки, требуя тишины. Банда головорезов притихла. – Кого Большая Арена признает своим королем? – Мисора! – Заорала шайка отщепенцев. – Да здравствует Великий Мисор, король Момуса! Куулис обернулся к дочери. В глазах Лиссы стоял ужас. – Лисса, ты должна рассказать Алленби. – Пойдем со мной, отец. Куулис посмотрел Лиссе в глаза и поцеловал в лоб: – Я должен остаться. Видишь, что они делают с моей Ареной? – Лисса закрыла глаза и кивнула. – Иди, только оставь мне немножко этих пирожков. – Куулис залез Лиссе в рюкзак и набил себе карман огненными шариками. Подняв глаза, он увидел, что Лисса плачет. – Держись, солдатик. Такое случится не раз, прежде чем Момус освободится от захватчиков. Ну, иди же! Девушка повернулась и быстро пробежала по туннелю. На пыльной, темной улице она остановилась и оглянулась. Отца в проходе уже не было. Командир арванианского взвода поднялся на невысокий холм, оглядел дорогу на Тьерас, прошептал пароль и спустился в окоп, занятый тремя другими наемниками; двое из них были еще живы. – Все спокойно, Иас? Арванианин, сидящий на корточках перед портативным радаром, поднял голову и кивнул: – Уже больше двух часов, командир. Думаешь, они нападут снова? – Все было тихо. – Нет. Но не теряй бдительности. Как Т'Дулну угораздило? – Он указал на мертвого наемника. Солдат, выглядывающий из окопа, вытащил что-то из-за пояса и сунул сидящему за спиной командиру. Это был тонкий нож без рукояти. Когда взводный взял клинок, солдат кивнул на дерево у дороги. – Этот тип был вон там, рядом с деревом. Он бросил эту штуку. – Бросил? Да здесь шагов пятьдесят и бросок вверх. – По-моему, здесь ближе к шестидесяти шагам. Взводный тихо присвистнул. – Вы слышали, что произошло в Тарзаке? – А что? – Помните того момусианина, Мисора? Наблюдатель повернулся и сплюнул. – И что с ним? – Многопалый и его «Освободительная Армия» устроили церемонийку коронации Мисора королем Момуса, когда местный патриот воспользовался случаем разбросать вокруг что-то вроде зажигательных бомб. Солдат засмеялся. – Это правда? – Клянусь. – А Многопалый и Мисор? Взводный пожал плечами: – Подгорели немного, но еще живы. Солдат снова уставился на окрестности: – Жаль. А что бомбометатель? – Ни кусочка не осталось. – Взводный выбрался из окопа. – Будь настороже, если не хочешь, чтобы такая бомбочка постучалась в двери твоего дворца. – Он встал. – Пришлю сменщика до рассвета. Оператор датчика указал на мертвого наемника: – А как с ним? – Он тебе мешает? – Нет. – Мы выступаем утром. Захвати его бумаги, прежде чем закопаешь окоп, и сдай писарю. Взводный исчез в ночи, а двое часовых избегали смотреть в глаза друг другу. Наблюдатель повел стволом в сторону мертвого метателя ножей. Во время нападения этот человек просто вышел из-за дерева и бросил клинок в окоп, попав Т'Дулне в грудь. А потом он просто потрясенно стоял, даже не пытаясь убежать. Солдат покачал головой, отвел взгляд от мертвеца и снова начал вглядываться в тени. * * * Предсказательница покачала головой: – Бесполезно, Алленби. Арваниане не люди; их будущее неясно. Я не вижу их. Фокусник согласно кивнул: – Все верно. Они не люди; их разумы закрыты от моей силы. Алленби посмотрел на две тени, потом повернулся к третьей. – Ну, Пейнтер? Тот пожал плечами: – Если так пойдет и дальше, с нами будет покончено за месяц. К нам присоединяется все больше народу – особенно после того, что произошло в Тарзаке, – но у нас нет времени на обучение и нет снаряжения. – Пейнтер вздохнул. – Могу предложить только последовать на Запад за цирком и начать обучение заново. – А пленник, Пейнтер? – заговорила предсказательница. – Возможно, имея пленника, мы можем многое узнать об арвани-анах... – Нет! – Пейнтер отвернулся от предсказательницы и посмотрел в глаза Алленби. – Арваниане уже сражались в таких войнах, и две попытки захватить пленных стоили нам больше двадцати мужчин и женщин... У нас больше нет времени, если мы хотим еще хоть что-то спасти. Высоко над клиновидным строем катеров на воздушной подушке, несущихся над спокойными синими водами Западного моря, командирская машина Наавона Дора – один из челноков с «Меча» – заложила вираж, чтобы проверить датчиками островок, появившийся на горизонте, когда войска приблизились к почти необитаемому континенту, который мо-мусиане называли Западным. Наавон посмотрел на девственные джунгли, потом вышел из кабины и вернулся грузовой отсек. В большом отсеке помещались командный пункт, медицинская часть и узел связи. Работники командного пункта хмуро сидели за своими пультами, равнодушно корректируя уже отрегулированные настройки. Из задней части отсека доносились рыдания флейты Госса. Наавон подошел к экрану, отделявшему их с Госсом каюту от грузового отсека, и заглянул в дверь. Растянувшись на койке, Госс играл на флейте, пристроив под рукой большой коричневый кувшин. – Госс! Великан опустил инструмент и обратил на дверь затуманенный взор. – Привет, завоеватель! – Госс поднял голову и присосался к кувшину. Закончив, он вытер губы рукавом мундира, потом рыгнул. – Нашли ли мы уже неуловимого неприятеля, о могучий вождь? – Госс, ты что, ума лишился? Да за такое и казнить можно. Что это за пойло? Госс встряхнул кувшин: – Это? Местное средство от укоров совести. Называется «заболонное вино». – Он сделал еще глоток, потом протянул кувшин. – Хочешь глотнуть? Наавон взял кувшин и принюхался: – Госс, это убьет тебя раньше, чем мне выпадет шанс подставить твою тушу расстрельной команде. Госс сел, отобрал у командира кувшин и хлебнул еще. – Хорошая штука. Помогает забыть, чем мы тут занимались последние десять дней. Жаль только, что весь батальон не может упиться вдрызг: было бы кстати. Наавон сел на койку напротив Госса: – Говори. Что за демон терзает тебя на этот раз? – Садисс. Этот тип мог бы и бриллианты превратить в грязь. – Наавон опустил глаза. – Да, Наавон, ты знаешь, о чем я говорю. Все твои солдаты говорят то же самое. Ты видел, что славная «Освободительная Армия» Садисса сделала с тем городом? По-моему, Порc, да? – Не знаю. Наверное. Госс снова выпил: – Не имеет значения, верно? Все эти грабежи и убийства – просто часть величественного плана Военачальников, так? В масштабе мироздания просто несколько песчинок уничтожают немного других песчинок? – Командир? – Наавон поднял голову. В дверях стоял адъютант. – Что? – Мы приземлились. Приборы что-то засекли у подножия маленького плато в нескольких минутах отсюда. Госс засмеялся: – Клянусь любящими богами, Наавон, теперь мы их поймали! Торопись отдавать приказы. Это так же забавно, как стрелять ребятишек на школьном дворе... – Довольно, Госс! – Наавон повернулся к адъютанту. – Я буду через минуту. – Ординарец кивнул и вышел. Под взглядом Наавона Госс снова растянулся на койке, высосал остатки из кувшина, опустил его на пол, закрыл глаза и захрапел. – Госс, ты дурак, – прошептал Наавон. – На войне наемник не бывает на правой или неправой стороне. Наемник просто на стороне платежных ведомостей. – Наавон опустил голову и посмотрел на палубу. Момусиане сражались храбро, если не искусно. То немногое современное оружие, которым они обладали, было снято с тел убитых наемников. Остальные сражались, чем могли: зажигательными бомбами, ножами... Наавон улыбнулся, вспоминая ночь в городе... как бишь его... Рис. На арванианские позиции полетели стрелы. Стрелы! Первым порывом было засмеяться, и все засмеялись – кроме пятерых, пронзенных деревянными стрелами. Наавон покачал головой. Приказ Садисса был четок: вырезать защитников всех до единого. Не щадить. На планете не должно остаться противников его «Освободительной Армии». Возможно, для этого хватило бы одного залпа тяжелого орудия – самое большее двух, – будь местность равнинной. Но на Западе, с его труднопроходимыми горами и густыми джунглями, момусиан придется разыскивать по одному, а такие поиски требуют много времени. От батальона потребуется гораздо большее, а солдаты уже давно не воспринимали данную работу как войну, в которой есть хоть клочок достоинства. Наавон посмотрел на Госса. – Найди мне Садисса. Связист закодировал сигнал и повернулся к Наавону: – Адмирал Садисс, старший офицер. Хотите с картинкой? Наавон покачал головой. – Адмирал? – обратился он к черному экрану. – Офицер Дор? Вы нашли их? – Да, адмирал. Я планирую вскоре высадить отряд и попытаться установить контакт с момусианами... – Я снова напоминаю: это не момусиане; это – мятежники и предатели. Я также напоминаю, что командую этой миссией я и что вам приказано вырезать всех... – Из арваниан получаются плохие мясники, Садисс. Если я смогу склонить их к капитуляции, я приму... – Наавон Дор, вы ничего не примете! Надо ли мне напоминать вам также, что у меня есть и собственные войска? – Вы угрожаете мне бандой душегубов? – И моим линейным крейсером. Я отдал вам приказы, и если вы не подчинитесь им, я прикажу затравить вас, как зверя . – Не советую, Садисс. Такой бой мог бы вызвать у моих солдат некоторое воодушевление. – Наавон кивнул оператору. – Рви связь, потом прикажи экипажам катеров высаживаться. – Он нахмурился, затем кивнул. – Лучше привести «Меч» в полную боевую готовность. – Да, командир. – Ты чего ухмыляешься? – Ничего, командир. Просто так. Джеда из наездников Мийры, руководитель Тарзакского цирка на время гастролей, подошел за жонглером по имени Пуга к сырой пещере у подножия плато. Вход прятался за густым занавесом кустарника и нависающих деревьев. Он не видел охраны, но знал, что она есть. Жонглер поднял руку: – Подожди здесь, Джеда. Пуга исчез за поворотом, оставив Джеду наедине со своими мыслями. Он высматривал устье пещеры на фоне зелени джунглей. За шесть дней, прошедших с высадки арваниан на Западе, защитники Момуса начали удерживать свои позиции. Захватчики стреляли, но их мишени растворялись в джунглях раньше, чем арваниане успевали выстрелить. Ценой множества жизней в руки момусиан попало еще больше арванианского оружия, и опытные, закаленные бойцы теперь разменивали жизнь за жизнь. Из-за скалы высунулась голова Пуги: – Пошли, Джеда. Алленби примет тебя. Джеда следовал за жонглером по лабиринту проходов, пока они не вошли в низкую, освещенную факелами комнату. Алленби сидел, скрестив ноги, перед низким столом, заваленным нарисованными от руки картами. Алленби поднял голову: – Джеда? Что привело тебя? Все ли в порядке с цирком? Джеда скрестил руки на груди: – Конечно, в порядке. Чего ж другого ждать? – То есть? – То есть мы хотели бы участвовать в боях, Алленби. Вся труппа согласна; вот почему меня послали. Алленби кивнул: – Ясно. – Он покачал головой. – Нет. – Нет? У тебя столько бойцов, что ты можешь позволить себе пренебречь еще почти двумя сотнями? – Не будь дураком, Джеда. – Дураком? – Да, дураком. Эти сражающиеся мужчины и женщины... ты не знаешь, чем стал для них цирк? Это причина держаться, их символ, их знамя. Понимаешь? – Я понимаю, что мы сидим в безопасности, пока другие сражаются вместо нас. Момус жил без цирка и раньше – много лет. Алленби потер глаза, потом сложил руки на столе: – Джеда, сейчас цирк на Момусе есть. До войны было по-другому... все было по-другому. Но теперь каждый уродец, клоун и униформист, спрятавшийся в джунглях, нужен, чтобы все знали: цирк невредим, в безопасности. Если бы я позволил цирку развалиться и присоединиться к сражениям, я послужил бы целям Десятого Квадранта, а не нашим. Наш дух был бы сломлен. Джеда уставился в пол: – Великий Алленби... это трудно. Ты просишь нас о трудном деле. Алленби кивнул: – Знаю. Иди, объясни это труппе и заставь их понять. Я полагаюсь на тебя. В комнату вошел Пейнтер и остановился рядом с Джедой. – Лорд Алленби, арваниане снова выпускают катера. – Сеть готова? Пейнтер кивнул: – И ракеты. – А ракеты сработают? Пейнтер пожал плечами: – Мы не могли провести настоящие испытания, не выдав наших позиций. Трубки из бумаги и коры кажутся достаточно прочными, чтобы выдержать огненные шарики, но... Алленби кивнул и встал: – Тогда нам нужно идти. Пейнтер нахмурился: – Не думаю, что тебе следовало бы быть там, лорд Алленби. Если все сорвется, а это весьма вероятно, тебе лучше не быть поблизости. Алленби сжал губы, потом посмотрел на Джеду. – Ты прав, Пейнтер. Держи меня в курсе. Пейнтер кивнул, повернулся и вышел. Джеда пожал плечами. – Мне лучше вернуться к труппе. Алленби поднялся из-за стола и проводил Джеду к выходу из тоннеля. В устье пещеры он положил руку на плечо наездника: – Удачи тебе, Джеда. – И тебе. Алленби смотрел, как Пуга ведет наездника в джунгли, пока оба не исчезли из виду. Он подождал еще, потом повернул направо и нырнул в кусты – догонять Пейнтера. В рубке катера Наавон слегка налег на штурвал и заложил правый вираж. – Видишь что-нибудь? Госс поднял глаза от приборной доски: – Ничего. – В хвосте четверо вооруженных наемников смотрели сквозь прозрачный колпак на расстилающиеся внизу джунгли. Госс покачал головой. – Было ошибкой разделяться и дробить силы, Наавон. Наавон кивнул и повел катер по пологой дуге налево. – Возможно, но так мы охватим такую же территорию в десять раз быстрее. Если бы Садисс позволил нам использовать челноки со своего корабля, это не было бы необходимо. Госс засмеялся. – Наавон, если бы этот кусок дерьма держал свою банду на Центральном континенте под контролем, мы бы обошлись своими челноками. Наавон поморщился. На Центральном континенте был наведен порядок, но громилы Мисора заварили кашу. Из-за диверсии в рабочем состоянии остались только два челнока с «Меча». – Госс, ты слышал что-нибудь новое о втором отряде? Госс покачал головой и снова уставился на экран радара. – Я почти не сомневаюсь, что сопротивление на Центральном континенте не организовано и не управляется отсюда. По-моему, это просто народный ответ на политическую хватку Мисора... погоди! – Госс подрегулировал радар, потом поднял голову и поглядел через колпак кабины. – Восемнадцать градусов направо, в долине. Я поймал какие-то передвижения, но сейчас все исчезло. Наавон заложил вираж. – Давай-ка, поглядим. Сначала пройдем на высоте. – Наавон пролетел над долиной, повернул и завис над противоположным концом. – Есть что-то? Госс покачал головой: – Никакого движения, никаких электромагнитных полей. Попробуй пониже и помедленнее, а я поищу тепловое излучение. Наавон толкнул штурвал вперед, в долину, и выровнял катер в нескольких метрах над верхушками деревьев. – Ну, как? Госс внимательно смотрел на экран: – Пока нет. – Красные вспышки и крапины, появившиеся на экране, показывали богатую животную жизнь внизу, но все эти следы были слишком малы для человека. – Погоди... нет, судя по тому, как оно ужвдит, это животное... – По бокам экрана появились двойные красные полосы. – Наавон... – Вижу! Госс поднял голову. Две ракеты поднимались в небо, таща за собой огромную сеть. Катер накренился, когда Наавон попытался увернуться, но поднятая ракетами сеть была закреплена на земле и просто накрыла катер. Наавон изо всех сил старался посадить катер прямо, но их завалило на бок и ударило о дерево, потом об увитую виноградом скальную стену. Когда Наавон открыл глаза, катер лежал на боку, колпак разбит, а на него смотрело дуло лучемета. На другом конце винтовки находился кто-то, знакомый по разведывательным совещаниям. Освальд Пейнтер. Молодой человек ухмыльнулся: – Ну-ну, Наавон Дор. Хорош же ты! При свете единственного факела Наавон расхаживал по маленькой пещере-тюрьме, осматривая стены, а Госс наигрывал на флейте мечтательную мелодию. Старший офицер прекратил поиски пути к отступлению и посмотрел на своего заместителя, сидящего со скрещенными ногами на полу пещеры. – Учитывая, что четверо наших товарищей мертвы, Госс, может быть, печальный мотив был бы уместнее? Госс опустил флейту и поднял глаза: – В масштабе вселенной, Наавон, что такое смерть четырех наемников? Рядом со скалой, которую представляет собой план Военачальников Десятого Квадранта, мы всего лишь капелька, облачко пара... – Ты искусно искажаешь мои слова, Госс. – Наавон скрестил руки на груди и прислонился к стене. – Ладно, дружище, выкладывай. – Что выкладывать? – Все, что ты хотел высказать с того дня, как «Меч» вышел на орбиту. Госс пожал плечами, сыграл короткую фразу и замолчал, не закончив вторую. – Мы так долго были вместе, Наавон. – Он улыбнулся. – Я знаю, что ты, если захочешь, можешь заговорить меня теориями и идеями. Я солдат и не мыслю в масштабах вселенной или тысячелетних замыслов, как умеешь ты. В том, что я говорю, есть смысл? – Продолжай. – Наавон, возможно, мы, как ты говоришь, всего лишь пылинки, слишком незначительные, чтобы беспокоиться о них. Но меня они беспокоят, потому что я – одна из этих пылинок. Если бы я мог увидеть и понять всю вселенную разом... Но я не могу. Я вижу эту пещеру, вижу тебя. В бою я вижу, как обливаются кровью враги и умирают друзья. Наавон присел на корточки перед Госсом: – Мы наемники, Госс. Госс потер подбородок, потом похлопал флейтой по колену. – То, что я вижу, Наавон, важно для меня. Мы разные. Ты видишь предназначение Военачальников, переделывающих вселенную; я вижу, как в один прекрасный день Арван сдается военной силе... я вижу, как эти отбросы, Мисор и Садисс, служат Военачальникам, уничтожая образ жизни... – Наемники не находятся ни на чьей стороне, Госс, кроме... – Кроме платежной ведомости. Знаю. Возможно, для этого нет оснований, Наавон, но я оказался в странном положении. Я участвую в войне, на которой хочу... нет, на которой я должен встать на одну из сторон, и, по-моему, сейчас я не на той стороне. Наавон встал: – Госс, со временем эта планета просто перестанет существовать. Как можно связывать себя с этим неустойчивым, мелким уголком настоящего, когда впереди – безграничное будущее? – Я никогда не увижу его. – А-ах! – Наавон отвернулся. – Что толку говорить с тобой? – Возможно, никакого. Командир посмотрел на Госса: – Тогда скажи мне, Госс. Если таковы твои чувства, почему же ты не дезертировал? Почему не присоединился к жалким войскам Момуса? Почему ты по-прежнему здесь, со мной? Госс поднял флейту и внимательно посмотрел на нее: – В масштабе мироздания, Наавон, мои соображения – пустяк: присяга одного солдата служить другому. Как я сказал, это пустяк, но для меня это важно. – Госс снова заиграл. Наавон поднял голову. В камеру вошел одетый в алое с пурпуром человек с факелом. – Идите со мной. Вы, двое, будете обедать с Алленби. Костер в центре большой подземной комнаты шипел и трещал, отбрасывая на стены большие тени сидящих вокруг него. Алленби посмотрел направо, где сидела предсказательница Гене, пытаясь поймать ее взгляд. Гене, однако, была поглощена изучением двух арванианских офицеров, сидящих напротив нее. Алленби посмотрел на обеспокоенное лицо Наавона Дора; трудно было поверить, что арванианин озабочен только фактом пленения. Тот, кого звали Госс, смотрел, как Дишну, второстепенный клоун из Дирака, исполняет комическую пантомиму о человеке, строящем дом резиновыми инструментами. Клоун закончил и поклонился. Алленби захлопал: – Великолепно, Дишну. – Он полез в кошелек и вытащил несколько медяков. – Вот. Предсказательница и униформист по имени Пейнтер также подали клоуну медяки. Потом Дишну посмотрел на арванианина по имени Госс. Госс залез во внутренний карман кителя и вытащил бумажник. – Превосходное представление, клоун. Кредиты Десятого Квадранта принимаются? Дишну нахмурился: – У тебя нет медяков? Госс пожал плечами: – Мне кажется, в сложившихся обстоятельствах эти деньги могли бы быть многообещающей валютой. Алленби засмеялся и бросил Госсу маленький кошелек: – Вот, я поменяю твои бумажки. Госс подал клоуну несколько медяков, потом передал кошелек Наавону. Другой арванианин, казалось, сильно удивился, потом взял несколько медяков и вложил в руку Дишну. Алленби потер руки: – А теперь, возможно, немножко магии? Дишну сел и кивнул: – Да, Великий Алленби, мне бы хотелось увидеть твою иллюзию с ночным цветком. Пейнтер засмеялся. – Возможно, нашим гостям хотелось бы выступить? Госс вытащил флейту: – С удовольствием. Пейнтер покачал головой: – Тебе удовольствие, а нам страдание. Госс ткнул флейтой в Пейнтера: – Если не ошибаюсь, Пейнтер, ты наряжен разнорабочим... – Униформистом. Госс кивнул: – Может, тогда нам посмотреть твое выступление? Возможно, ты продемонстрируешь нам поднятие, погрузку и перевозку? – Пейнтер вспыхнул. Госс поднес флейту к губам и сыграл сложное упражнение. Потом он заиграл печальный, запоминающийся мотив. Разговоры у других костров стихли; все, находящиеся в пещере, слушали. Алленби чувствовал, как в груди закипают слезы: флейта Госса вызывала в душе образы боли, одиночества и бессмысленности бытия. До войны это, возможно, был бы просто еще один мотив. Но, слушая, он понимал, что эта солдатская песня рассказывает о риске, о завоеванных и потерянных мирах, о стремлении к смерти, о жизни, переполненной событиями, но лишенной смысла. Неожиданно песня умолкла. Алленби поднял глаза. Пейнтер, кивнув, наклонился и опустил медяки в руку арванианина. Предсказательница Гене положила руку на плечо Алленби, но тут Наавон встал, наклонился и вытащил из костра головешку. Он повернулся, вышел из круга позади Дишну и начал рисовать углем на стене пещеры. Алленби не мог уловить смысла небрежных линий и кривых, но все время, пока Наавон рисовал, он чувствовал, как рука Гене сжимает его плечо. – Есть! – шепнула она. – Теперь я могу читать их! Пока арванианский офицер рисовал, Гене поманила зазывалу, тихонько передала ему несколько мовиллов и что-то шепнула на ухо. Зазывала кивнул и прокрался к своему костру. Предсказательница снова повернулась к Алленби: – Я уже послала весточку Джеде. Пусть готовит цирк к представлению. – Зачем? – Великий Алленби, ты должен предложить арванианам перемирие. Алленби нахмурился: – Ты уверена? Гене тоже нахмурилась: – Предсказательница я или нет? – Ты, конечно, предсказательница, – прошептал Алленби, – но Наавон Дор захочет знать основание для перемирия. – Скажи ему, что перемирие тебе нужно, чтобы устроить представление. – Представление... – Прошу прощения, – вмешался Госс. – У вас принято болтать во время представления? Алленби поднял брови и пожал плечами: – Извини, Госс. Никто не хотел обидеть твоего командира. Госс кивнул и обратил взгляд к рисунку, начавшему обретать форму под головешкой Наавона. – Помните об этом, когда придет время платить моему командиру гонорар. Два дня спустя Алленби стоял на опушке большой поляны, наблюдая, как две роты вооруженных арванианских наемников общаются с тремя сотнями вооруженных защитников Момуса. Оба отряда собрались на поляне, ожидая начала парада-алле. Арваниане и момусиане по большей части избегали друг друга. Но вот начали образовываться маленькие группки. Момусиане указывали на различных звезд арены, объясняли любопытным наемникам номера. К заходу солнца, где-то на середине представления, факелы, закрепленные по периметру, освещали момусиан и арваниан, передающих друг другу кувшины с заболонным вином, обсуждающих достоинства различных номеров и... смеющихся. Алленби почувствовал, что рядом кто-то есть, обернулся и встретил взгляд Наавона Дора. – Командир Дор. Наавон кивнул: – Лорд Алленби. Можно задать вопрос? – Конечно, хотя не обещаю ответить. – Это перемирие, цирк... почему вы предложили это? Алленби пожал плечами: – Вы знаете о наших предсказателях, старший офицер? Наавон нахмурился: – Та, которую зовут Гене, что-то такое поняла в моем рисунке, не так ли? – И в песне Госса. Наавон опустил глаза, потом покачал головой: – Гене увидела во мне что-то, что не допустит уничтожения этого цирка. Как она видит то, чего не вижу я? – Она обучена этому. Наавон кивнул. – А увидела ли она, что это перемирие может стать миром? – Глазам предсказателя не все ясно, Наавон Дор. Ясно только, что мы не служим ничьему предназначению, кроме собственного – цирка. – Как Гене увидела это во мне? Алленби пожал плечами: – Трудно объяснить, да я и сам не понимаю. Сомневаюсь, понимает ли это сама Гене. Она увидела в твоем рисунке много смыслов, однако и много противоречий. – Алленби пожал плечами. – Я не увидел ничего. Увидел только огромную руку с сотней крохотных галактик в ладони, печальное лицо и одинокий кулак. – Алленби потер подбородок. – Наступит ли мир? Наавон поднял голову, его глаза расширились от ужаса. – Садисс! Аллечби поднял голову и увидел пронесшиеся в небе челноки. – Что это? Какое предательство кроется здесь, Дор? Но Наавон уже бежал на поляну, громко приказывая погасить факелы и всем прятаться. Потом он пропал за стеной пламени, извергшегося из поляны. Бансом опустил последний лист книги Шелема и посмотрел на собравшуюся труппу. Лисса, инспектор манежа, дунула в свисток, а арванианин Госс нажал на клавиши каллиопы. Звуки наполнили обширный грузовой трюм, смешавшись с радостными криками труппы. Все двинулись в ночь, к улицам Кукью. Когда трюм опустел, Бансом кивнул. Он посмотрел на открытые двери трюма. |
|
|