"В стране мехов" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

18. ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ

Эта долгая ночь началась страшной бурей. Мороз, быть может, и не был особенно лютый, зато воздух был насыщен сыростью. Несмотря на все принятые меры, эта сырость проникала в дом, и каждое утро из конденсаторов выбрасывали по нескольку фунтов льда.

На дворе метель крутилась, как смерч. Снег падал не вертикально, а почти горизонтально. Джаспер Гобсон запретил отворять дверь, ибо сени в одну минуту завалило бы снегом. Зимовщики оказались бы в плену.

Ставни закрыли наглухо. В течение томительных часов этой бесконечной ночи, которую, однако, не посвящали сну, непрерывно горели лампы.

Снаружи царил полярный мрак, обычное безмолвие здешних мест сменилось теперь ревом бури. Врываясь в пространство между домом и выступом мыса, протяжно выл ветер. Дом, по которому он бил наискось, дрожал до самого основания. Если бы не прочность постройки, он, наверное, не выдержал бы натиска бури. К счастью, груды лежавшего у стен снега несколько смягчали ее удары. Мак-Нап боялся только за наружные части труб, сложенных из известковых кирпичей, — они могли развалиться под напором ветра. Но трубы устояли, только отверстия их часто приходилось прочищать от забивавшегося внутрь снега.

Посреди свиста и воя временами раздавался страшный грохот, причины которого миссис Барнет разгадать не могла. То рушились вдали айсберги. Эхо многократно повторяло этот грохот, подобный раскатам грома. Слышался непрерывный треск ледяных полей, смещавшихся и разбивавшихся от падения ледяных гор. Чтобы не испытывать гнетущего чувства страха, надо было иметь особо закаленную суровой северной природой душу. Для Джаспера Гобсона и его товарищей эти грозные явления были делом обычным, но и миссис Полина Барнет и Мэдж понемногу научились относиться к ним равнодушно. К тому же в прошлых путешествиях им обеим не раз случалось испытывать на себе страшную силу ураганов, проносящихся со скоростью сорока лье в час и опрокидывающих тяжелые артиллерийские орудия. Но здесь, на мысе Батерст, к урагану присоединился еще мрак и снег. Можно было опасаться, что если ветер не ослабеет, то к утру и дом, и псарня, и сарай, и ограда будут погребены, засыпаны, исчезнут под громадными сугробами.

Пока длилось это невольное заточение, жизнь в форте шла своим чередом. Отважных обитателей фактории соединяла между собой прочная дружба, и совместное существование в тесном помещении не повлекло за собой ни недоразумений, ни ссор. Кроме того, разве они не привыкли к подобным условиям еще в форте Энтерпрайз и в форте Релайанс? И миссис Полина Барнет ничуть не удивилась, что у ее товарищей оказался такой легкий характер.

С одной стороны работа, с другой — чтение и игры заполняли весь день. Работа — это было шитье и починка одежды, чистка оружия, изготовление обуви, внесение записей в ежедневный журнал, который вел лейтенант Гобсон, отмечая малейшие события зимовки: погоду, температуру, направление ветра, появление метеоров, столь частых в полярных широтах; работа — это было также наведение порядка в доме, подметание комнат, каждодневный осмотр мехов, которые могли испортиться от сырости; наконец, работа — это было поддержание огня в печах, наблюдение за тягой и непрерывная борьба с мельчайшими частицами накапливавшейся в углах влаги. Каждый вносил свою лепту в общий труд — согласно вывешенному в большой зале расписанию. Никто не был перегружен сверх меры, но и без дела жители форта не оставались. Томас Блэк свинчивал и развинчивал свои приборы или проверял астрономические вычисления; он почти не выходил из своей комнатки, негодуя на бурю, мешавшую ему наблюдать за ночным небом. Что касается трех замужних женщин, то миссис Мак-Нап возилась со своим малышом, а миссис Джолиф, за которой по пятам ходил ее дотошный супруг, с помощью миссис Рэй ведала кулинарной частью.

Совместному отдыху посвящали ежедневно несколько часов, а воскресенье — целиком. Заключался он главным образом в чтении вслух. Библия и несколько книг о путешествиях составляли всю библиотеку форта, но эти славные люди умели довольствоваться малым. Большею частью читала миссис Полина Барнет, и слушать ее было одно наслаждение. Рассказы о путешествиях и главы священной истории, переданные ее проникновенным, прочувствованным голосом, приобретали особое очарование. Вымышленные лица и легендарные герои вдруг оживали, и их удивительная жизнь приобретала в ее чтении полную убедительность. И когда в назначенный час эта милая женщина бралась за книгу, радость была всеобщей. Полина Барнет была душой маленького мирка: она училась сама и учила людей, давала советы и выслушивала мнения других; она всегда и во всем готова была услужить. Она соединяла в себе прелесть и доброту женщины с духовной энергией мужчины, что было двойной ценностью, двойной заслугой в глазах этих суровых солдат, которые преклонялись перед нею и, не задумываясь, отдали бы за нее свою жизнь. Добавим, что миссис Полина Барнет жила так же, как жили остальные, — она не запиралась в своей комнатке, трудилась наравне со всеми, а своей любознательностью и расспросами умела каждого вовлечь в разговор. Итак, ничто не оставалось праздным в форте Надежды — ни руки, ни языки. Работали, беседовали и, надо сказать, чувствовали себя прекрасно. Хорошее настроение поддерживало хорошее самочувствие и побеждало скуку долгого затворничества.

Между тем буря не унималась. Зимовщики уже три дня не выходили на воздух, а метель бушевала все с той же силой. Джаспер Гобсон терял терпение. В комнатах необходимо было освежить перенасыщенный углекислотой воздух; он уже настолько был испорчен, что даже лампы стали тускло гореть. Сначала хотели было пустить в ход воздушные насосы, но трубки, естественно, оказались забитыми льдом и не действовали, — насосами невозможно было пользоваться, когда дом был погребен под такой толщей снега. Надо было что-то предпринять. Лейтенант посоветовался с сержантом Лонгом, и 23 ноября было решено открыть одно из окон заднего фасада в конце сеней: с этой стороны ветер дул слабее.

Дело оказалось нелегким. Рамы отворились свободно, но ставень, притиснутый оледенелым снегом, не поддавался никаким усилиям. Пришлось снять его с петель. Затем ломами и лопатами принялись пробивать снег, которого навалило футов на десять. Прорыли нечто вроде туннеля, и свежий воздух тотчас же ворвался в помещение.

Джаспер Гобсон, сержант, несколько солдат и даже миссис Барнет рискнули выбраться по туннелю наружу, что потребовало от них немалых усилий, ибо ветер неистово дул навстречу.

Какое грустное зрелище представляли собою мыс Батерст и окружающая равнина! Был полдень, но только на юге узкая полоска сумеречного света чуть оттеняла линию горизонта. Холод был не такой резкий, как можно было ожидать, — всего пятнадцать градусов выше нуля по Фаренгейту (-9oC). Однако вьюга по-прежнему свирепствовала с неистовой силой, и лейтенанта, его товарищей и путешественницу неминуемо свалило бы с ног, если бы они не стояли по пояс в снегу, который их поддерживал и давал возможность сопротивляться порывам ветра. Они не могли говорить и ничего не видели сквозь ослеплявшие их хлопья густого снега. За каких-нибудь полчаса их замело бы с головой. Все было бело вокруг; ограду завалило доверху, крыша и стены дома представляли собою ровный холм, и если бы не две струи голубоватого дыма, метавшиеся по ветру, никто и не догадался бы о существовании здесь человеческого жилья.

Понятно, что при таких обстоятельствах «прогулка» была весьма краткой. Но путешественница успела окинуть быстрым взглядом этот унылый пейзаж. Перед ней промелькнул исхлестанный метелью горизонт и полная предельного ужаса картина полярной бури. И она вернулась в дом, унося с собой незабываемое впечатление.

Атмосфера в доме освежилась в несколько секунд, и вредные испарения рассеялись от притока свежего и живительного воздуха. Лейтенант Гобсон и его спутники в свою очередь поспешили под надежный кров. Окно закрыли, но проход, необходимый уже хотя бы для одной вентиляции, ежедневно старательно расчищали.

Так прошла целая неделя. К счастью, у оленей и собак корма было вдоволь, и наведываться к ним не было нужды. Восемь дней зимовщики жили, как настоящие затворники. Для людей, привыкших к вольному воздуху, — солдат и охотников, — это был долгий срок. И, надо сознаться, даже чтение утратило для них половину своей прелести, а игра в «криббэдж» в конце концов показалась просто скучной. Ложились спать, надеясь при пробуждении услышать последние, слабеющие завывания бури, но надежда всякий раз оказывалась тщетной. Снег по-прежнему заносил окна, по-прежнему крутилась метель, ледяные горы рушились с громовыми раскатами, дым гнало в комнаты, и от этого люди, не переставая, кашляли, а буря все не унималась, и казалось, она вообще никогда не утихнет.

Наконец, 28 ноября барометр-анероид, висевший в большой зале, показал близкую перемену погоды. Он сильно поднялся. В то же время ртуть в наружном термометре упала до четырех градусов ниже нуля по Фаренгейту (-20oC). В значении этих признаков трудно было ошибиться. И действительно, 29 ноября по внезапно наступившей тишине жители форта Надежды поняли, что буря прекратилась.

Все поспешили выйти на воздух — заключение длилось слишком долго. Дверь невозможно было отворить — пришлось вылезать в окно и отгребать сугробы. Но теперь это уже не был прежний рыхлый снег — мороз превратил его в твердую, оледенелую массу, и ее пришлось разбивать ломом.

На это ушло полчаса, и скоро все зимовщики за исключением миссис Мак-Нап, которая еще не поднималась с постели, разгуливали по двору.

Мороз был крепкий, но давал себя меньше чувствовать, ибо ветер совершенно утих. Однако разница между температурой нагретого помещения и наружной была около пятидесяти четырех градусов (30oC), и все оделись потеплее, чтобы без ущерба для здоровья выдержать этот резкий переход.

Было восемь часов утра. По небу, от зенита, где сверкала Полярная звезда, и до самого горизонта горели яркие созвездия. С первого взгляда казалось, будто их миллионы, хотя на самом деле звезд, видимых невооруженным глазом, на всем небесном своде насчитывается не больше пяти тысяч. У Томаса Блэка то и дело вырывались восторженные восклицания. Он готов был рукоплескать этому звездному небосклону, не подернутому нигде ни облачком, ни туманом. Еще ни перед одним астрономом не открывалось такого великолепного неба!

Пока Томас Блэк, равнодушный к делам земли, предавался своим восторгам, его товарищи уже добрались до укрепленной ограды. Тут снег был твердый, как камень, и притом очень скользкий, так что люди все время падали, однако без неприятных последствий.

Нечего и говорить, что весь двор был завален снегом. Только крыша дома едва заметным холмом возвышалась над абсолютно ровной, сглаженной могучим нивелиром ветра поверхностью. Виднелись только верхушки столбов частокола, и в таком виде он не был препятствием даже для самого ничтожного из грызунов! Но что было делать? О том, чтобы на таком громадном пространстве разгрести сугробы затвердевшего снега в десять футов толщиной, нечего было и думать. Самое большее, можно было попробовать убрать его с наружной стороны ограды, чтобы получился отвесный ров, который все-таки послужил бы некоторой защитой. Но зима была только в начале, и можно было опасаться, что новая буря в несколько часов доверху заметет этот ров.

В то время как лейтенант осматривал укрепления, которые не могли уже служить защитой фактории до тех пор, пока лучи солнца не растопят снеговую кору, миссис Джолиф вдруг воскликнула:

— А наши собаки! А олени!

И правда, надо было немедленно убедиться, живы ли они. Псарня и стойла, менее высокие, чем дом, были совершенно погребены под снегом, и весьма возможно, что животным не хватило воздуха. Зимовщики бросились кто к псарне, кто к оленьим стойлам, но все опасения тотчас же рассеялись. Ледяная стена, соединявшая северный угол дома с выступом мыса, отчасти прикрыла собой обе постройки, и снежные сугробы около них были не выше четырех футов. Даже «глазки», проделанные в стенах, не были занесены; животные оказались в полном здравии, и как только открыли дверь, собаки выскочили во двор, заливаясь долгим, радостным лаем.

Тем временем мороз начал чувствительно покалывать, и после часовой прогулки каждый уже с удовольствием подумывал о благотворном тепле печки, весело трещавшей в зале. Делать во дворе было больше нечего. Осмотреть капканы, погребенные под десятифутовой толщей снега, пока было нельзя. Все вернулись в дом, закрыли окно и уселись по своим местам за столом, ибо наступил час обеда.

Понятно, разговор вертелся вокруг внезапно нагрянувшей стужи, так быстро сковавшей льдом весь толстый снеговой покров. Это было досадное обстоятельство, до некоторой степени угрожавшее безопасности форта.

— Мистер Гобсон, — спросила миссис Барнет, — разве не может на несколько дней наступить оттепель? Тогда весь этот лед растаял бы.

— Нет, сударыня, — ответил лейтенант, — оттепель в это время года маловероятна. Скорей всего, мороз еще усилится, и очень жаль, что мы не имели возможности убрать снег, пока он был рыхлый.

— Как! Неужели вы думаете, что температура еще понизится?.

— Без всякого сомнения, сударыня. Четыре градуса ниже нуля (-20oC) — разве это мороз для такой высокой широты!

— Что ж было бы, если б мы находились на полюсе? — спросила миссис Полина Барнет.

— Весьма возможно, сударыня, что полюс не является самой холодной точкой на земном шаре: ведь многие мореплаватели утверждают, что море там свободно ото льдов. По-видимому, вследствие ряда географических и гидрографических причин средняя годовая температура всего ниже в пункте, расположенном на девяносто пятом меридиане и на семьдесят восьмом градусе северной широты, — иными словами, на северном побережье Джорджии. Там средняя годовая температура не превышает двух градусов ниже нуля (-19oC). Этот пункт так и называется «полюсом холода».

— Однако, мистер Гобсон, — возразила путешественница, — ведь наш форт отстоит на целых восемь градусов от этого страшного места!

— Потому-то, — ответил Джаспер Гобсон, — я и рассчитывал, что у мыса Батерст мы не будем так страдать от холода, как страдали бы, если бы находились в северной Джорджии. Я нарочно рассказал вам о «полюсе холода», чтоб вы не связывали представление о самой низкой температуре с географическим полюсом. И вообще сильные холода бывают и в других пунктах земного шара. Только они там не так длительны.

— Где ж это, мистер Гобсон? — спросила миссис Барнет. — Должна сознаться, вопрос холода меня сейчас сильно занимает!

— Если мне не изменяет память, — ответил лейтенант Гобсон, — на острове Мелвилл полярные исследователи отметили температуру в шестьдесят один градус ниже нуля, а в порту Феликс — в шестьдесят пять.

— Но ведь остров Мелвилл и порт Феликс, кажется, расположены на более высокой широте, чем мыс Батерст!

— Безусловно, сударыня, но широта в иных случаях еще ничего не доказывает. Другой раз достаточно соединения нескольких атмосферных явлений, чтобы уже наступило сильное похолодание. Помните, сержант Лонг, кажется в тысяча восемьсот горок пятом году… Ведь вы были тогда в форте Релайанс?

— Как же, лейтенант, — ответил Лонг.

— Так вот, в этом году и, по-моему, в январе мы отметили чрезвычайное понижение температуры.

— Да, — ответил сержант, — я отлично помню, как термометр показал семьдесят градусов ниже нуля (-56,7oC).

— Что? — воскликнула миссис Полина Барнет. — Семьдесят градусов в форте Релайанс, на Невольничьем озере?

— Так точно, сударыня, — сказал лейтенант, — а он всего на шестьдесят пятом градусе северной широты, то есть на параллели Христианин или Санкт-Петербурга.

— Значит, мистер Гобсон, нужно быть готовым ко всему!

— Вы правы, сударыня, — действительно ко всему, когда зимуешь в Арктике!

Ни 29, ни 30 ноября мороз не смягчился, и в печах приходилось все время поддерживать сильный огонь, иначе скопившаяся по всем углам дома сырость неминуемо обратилась бы в лед. Но дров было вволю, и их можно было не экономить. В комнатах вопреки угрозам стужи постоянно сохранялась средняя температура в пятьдесят два градуса по Фаренгейту (+11oC).

Несмотря на жестокий холод, Томас Блэк при виде столь ясного неба не мог устоять перед соблазном понаблюдать за звездами. Там, где в зените горела одна великолепная звезда, он льстил себя надеждой открыть по крайней мере две! Но, увы, от наблюдений пришлось отказаться. Инструменты «жгли» ему руки. Ожог — единственное слово, которое может передать ощущение, испытываемое при прикосновении на морозе к металлическому предмету. Впрочем, физически это явления тождественные. Сообщается ли телу внезапный жар посредством горячего предмета, или также резко отнимается предметом сильно охлажденным — ощущение одно и то же. Достойный ученый вполне убедился в этом, когда кожа «а его пальцах оказалась приклеенной к подзорной трубе. Наблюдения пришлось отложить.

Однако за этот ущерб небеса вознаградили астронома двумя неописуемой красоты явлениями: сначала — гало, а затем — северным сиянием.

Гало представляет собою белое с бледно-красным краем кольцо вокруг луны. Этот светящийся диск является результатом преломления лунных лучей сквозь мельчайшие, носящиеся в воздухе призматические кристаллики льда; измеренный секстаном по диаметру, он давал угол около сорока пяти градусов. Ночное светило ярко блистало в центре этой короны, славно образованной из прозрачных, молочно-белых кругов лунной радуги.

Пятнадцать часов спустя над северным горизонтом, более чем на сто географических градусов, раскинулась в небе великолепная дуга северного сияния. Верхушка ее совпала с магнитным меридианом, и, как это иной раз бывает, сияние окрасилось во все цвета радуги, среди который наиболее отчетливо проступал красный. Кое-где созвездия казались залитыми кровью. Из скопившейся на горизонте туманности, составлявшей средоточие сияния, исходили яркие лучи; некоторые из них протягивались выше зенита и заставляли бледнеть свет луны, утонувшей в этих электрических волнах. Лучи вздрагивала, как будто воздушные потоки колебали частицы света. Никакое описание не может передать божественной красоты этого «венца», сверкавшего во всем своем величии над полюсом земного шара. Полчаса сияние горело ослепительным светом, а затем, не сокращаясь, и не сжимаясь, и даже нигде не потеряв своего блеска, оно вдруг погасло, словно невидимая рука внезапно оборвала приток электричества, которым оно питалось.

Для Томаса Блэка сияние исчезло как раз вовремя: еще пять минут, и почтенный астроном примерз бы к месту, на котором стоял!