"В стране мехов" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

17. ПРИБЛИЖЕНИЕ ЗИМЫ

Наступило 21 сентября. Солнце находилось в точке осеннего равноденствия

— день и ночь были равны во всем мире. Последовательная смена тьмы и света была с радостью встречена обитателями форта. Им куда лучше спалось в темноте. В самом деле, глаз отдыхает и набирается новых сил во мраке, особенно когда солнечный свет непрерывно утомлял его в течение нескольких месяцев.

Известно, что во время равноденствия обычно бывают особенно сильные приливы, ибо, когда солнце и луна сходятся на одном меридиане, их двойное влияние заметно увеличивает силу прилива. Итак, время было самое подходящее для внимательного наблюдения за приливом у побережья возле мыса Батерст. Джаспер Гобсон уже несколько дней назад расставил в разных местах вехи — своеобразные мареографы, — чтобы точно определить разницу между уровнем моря в часы отлива и прилива. И вот ему лишний раз довелось убедиться, что в чем бы ни заключалась причина столь странного явления, но в этой части Ледовитого океана — вопреки всем утверждениям наблюдателей — даже двойное влияние луны и солнца почти не оказывало на море никакого действия. Прилив был едва ощутим, хоть это и противоречило соображениям мореплавателей.

«В этом таится нечто противоестественное!» — подумал лейтенант Гобсон.

И действительно, какое мог он найти объяснение? Но другие заботы захватили его, и он бросил ломать себе голову над разрешением этой таинственной загадки.

Двадцать девятого сентября состояние атмосферы ощутимо изменилось. Термометр упал до сорока одного градуса по Фаренгейту (+5oC). Небо заволокло тучами, которые не замедлили разразиться дождем. Наступало ненастье.

Миссис Джолиф занималась своими посевами до тех пор, пока не выпал снег. Можно было надеяться, что устойчивые семена щавеля и ложечника, укрытые толстым слоем снега, выдержат самый лютый мороз и дадут весною обильные всходы. Позади возвышенной части мыса под огород заранее было вскопано и засеяно в последние дни сентября несколько акров земли.

Джаспер Гобсон не стал дожидаться, пока грянут морозы, и теперь же выдал своим спутникам зимнюю одежду. Так что все с удовольствием надели шерстяное белье и облачились в куртки из оленьего меха, штаны из тюленьей кожи, меховые шапки и непромокаемые сапоги. Комнаты тоже, если можно так выразиться, оделись в зимний наряд. Чтобы резкое понижение температуры не вызывало оледенения стен, их сверху донизу обили шкурами. К этому времени мастер Рэй уже установил вбирающие рассеянную в воздуха влагу конденсаторы, опорожнять которые следовало два раза в неделю. Что касается топки, то огонь в печи поддерживали сообразно изменениям погоды, с таким расчетом, чтобы в комнатах всегда была температура не ниже пятидесяти градусов по Фаренгейту (+10oC). Впрочем, очень скоро толстая снеговая шапка должна была укрыть дом и воспрепятствовать убыли внутреннего тепла. Все это вместе взятое вселяло в зимовщиков надежду, что они успешно отразят обоих своих грозных врагов — холод и сырость.

Второго октября, температура вновь упала, и первый снег запорошил окрестности мыса Батерст. Но ветер был слабый и не поднял обычной в северных областях метели, называемой англичанами «drifts». И мыс, и форт с его оградой, и длинная прибрежная полоса — все вскоре покрылось громадным ровным белым ковром. Незамерзшие воды озера и моря резко выделялись рядом со снегом своим тускло-серым, грязноватым цветом. Между тем на северном горизонте, отчетливо вырисовываясь на фоне облачного неба, показались первые айсберги. Сплошного ледяного поля пока еще не было, но природа уже накапливала материал, из которого мороз в недалеком будущем скует непроходимый ледовой барьер.

Впрочем, первый ледок не замедлил скрепить жидкую поверхность моря и озера. Озеро замерзло первым. Здесь и там появились огромные серовато-белые пятна, предвещая скорое рождение прочного льда, чему способствовала тихая безветренная погода. И действительно, после того как однажды ночью было пятнадцать градусов по Фаренгейту (-9oC), озеро наутро представляло собой настолько гладкую поверхность, что она удовлетворила бы самых взыскательных конькобежцев Серпентины. Затем небо на горизонте приобрело особый блеск, называемый китоловами «мерцанием», происходящий вследствие отражения лучей ледяными полями. Вскоре море замерзло на огромном пространстве. Из отдельных скопившихся льдин понемногу образовалось плотно спаявшееся с берегом гигантское поле льда. Но это океанское ледяное поле вовсе не было похоже на гладкое зеркало озера. Бурные волны, скованные морозом, взбудоражили его ровную поверхность. Здесь и там вздымались гряды льда, кое-где соединенные по краям, — то были остановившиеся плавучие льдины, известные под названием «drift-ices», — и все поле вспучилось ледяными глыбами и обломками льда, вытесненными страшным давлением на поверхность. Китоловы называют эти глыбы «торосами».

В несколько дней вид мыса Батерст и его окрестностей неузнаваемо изменился. Миссис Полина Барнет, как завороженная, следила за этим волшебным превращением. Зрелище было для нее совершенно новое — путешественница охотно заплатила бы за него любыми лишениями и муками. Нельзя вообразить себе ничего прекраснее этого торжественного шествия зимы, этого грозного вступления мороза в его северные владения! Миссис Барнет не узнавала ни привычных видов, ни знакомых мест. Все вокруг преобразилось. На глазах путешественницы возникала новая страна, исполненная величественной печали. Мелкие подробности ландшафта исчезли, их скрыл под собою снег, сохранив только крупные, затушеванные морозной дымкой штрихи. Одна декорация сменялась другой, словно в феерии. Там, где недавно был могучий океан, теперь не осталось и признаков моря. Там, где была пестро расцвеченная земля, теперь лежал ослепительно белый ковер. Там, где был смешанный, разных оттенков зелени лес, теперь остался лишь хаос обнаженных, заиндевевших стволов. Исчезло лучистое солнце — вместо него какой-то бледный диск, едва пробиваясь сквозь туман, лениво влачился по небу, описывая в течение нескольких часов укороченную дугу. И, наконец, там, где прежде была четкая граница неба и моря, теперь замкнулась бесконечная цепь причудливо зазубренных айсбергов, из которых природа воздвигла непроходимую стену между полюсом и отважными путешественниками.

Сколько разговоров, какой оживленный обмен впечатлениями вызвали все эти перемены! Пожалуй, один лишь Томас Блэк остался равнодушным к изумительным красотам арктического пейзажа. Да и чего было ждать от погруженного в свои мысли астронома, которого, по правде, никто из членов маленькой колонии до сих пор не считал своим! Этот замкнувшийся в своей науке ученый жил только созерцанием небесных явлений, прогуливался только по лазурным дорогам небосвода, покидая какую-нибудь звезду для того лишь, чтобы тотчас перенестись на другую! И вот его небо стало затмеваться, созвездия исчезали из виду, непроницаемая завеса тумана протягивалась между ним и зенитом. Томас Блэк был вне себя! Но Джаспер Гобсон его утешил, пообещав ему в будущем благоприятные для астрономических наблюдений великолепные морозные ночи, и северные сияния, и светящиеся кольца вокруг планет, и ложные луны, и другие, достойные вызвать его восхищение чудеса полярных стран.

Тем временем температура держалась сносная. Ветра не было, а ведь именно ветер делает щипки мороза особенно чувствительными. Охота все еще продолжалась. На склады фактории поступали новые меха, в кладовые — новая провизия. Устремляясь в теплые края, во множестве пролетали тетерева и куропатки, доставлявшие фактории свежее и питательное мясо. В изобилии появились полярные зайцы уже в зимних шубках. Добрая сотня этих грызунов, следы которых легко было распознать на снегу, вскоре пополнила запасы форта.

Громадными стаями пролетали в вышине лебеди-шипуны — красивейшие представители пернатого царства Северной Америки. Охотники убили несколько пар лебедей. Это были роскошные птицы от четырех до пяти футов длиной, с белоснежным оперением и медно-красными головкой и горлом. Они переселялись в более гостеприимные края, где есть необходимые для их пропитания водяные растения и насекомые; летели они с необыкновенной быстротой, ибо воздух и вода — их истинные стихии. Замечены были и другие лебеди, так называемые «лебеди-трубачи», крик которых напоминает рожок горниста. Эти птицы величиной почти не уступают шипунам, спина и грудь у них белые, ноги и клюв черные. Их стаи также тянулись на юг. Ни Марбру, ни Сэбину не посчастливилось убить ни одного из этих трубачей, но вслед им они весьма многозначительно крикнули: «До свиданья!» Дело в том, что эти птицы неизменно возвращаются с первым дуновением весны, и именно в это время их легче всего подстрелить. Охотники факторий и индейцы особенно ценят в них кожу, перья и пух, и в иные счастливые годы десятки тысяч лебедей сбываются на рывках Старого Света, где они идут по полгинеи за штуку.

Теперь экспедиции никогда не длились больше нескольких часов и нередко прерывались из-за дурной погоды. Охотники не раз видели большие стаи волков; чтобы встретить их, уже не было надобности уходить далеко — подстрекаемые голодом, волки осмелели и подходили к самой фактории, раздражавшей их острый нюх вкусными кухонными запахами. По ночам часто доносился их зловещий вой. Не страшные в одиночку, в большом количестве эти хищники становятся опасны, и охотники выходили теперь за ограду фактории только хорошо вооруженными.

Гораздо более дерзкими стали и медведи. Не проходило дня, чтобы они не показывались вблизи форта, а ночью подбирались к самой ограде. Нескольких удалось ранить выстрелами, и они ушли, пятная снег кровью. Но приближалась уже середина октября, а ни один медведь не оставил еще в руках охотников своей теплой прекрасной шубы. Впрочем, Джаспер Гобсон запрещал своим людям нападать первыми на этих грозных зверей. С ними лучше было держаться оборонительной тактики, тем более что рано или поздно должно было наступить время, когда голод заставят их предпринять атаку на форт, и тогда, защищаясь, можно будет одновременно захватить добычу.

Несколько дней стояла сухая, холодная погода. На земле лежал крепкий снежный наст, сильно облегчавший передвижение. Охотники совершили несколько экскурсии по побережью и к югу от форта. Лейтенант желал удостовериться, покинули ли территорию агенты Сен-Луисской пушной компании: если — да, то где-нибудь в окрестностях должны были обнаружиться их следы; однако все поиски оказались тщетными. Оставалось предположить, что раньше чем выпал снег они вернулись в более умеренные широты, чтобы перезимовать в каком-нибудь южном форте.

Но хорошие дни держались недолго: в первую же неделю ноября подул южный ветер; хотя мороз стал мягче, зато повалил густой-снег и вскоре на несколько футов покрыл землю. Приходилось ежедневно отгребать его от дома и расчищать дорожки к воротам, сараю, оленьим стойлам и псарне. Охотничьи экскурсии совершались реже, и, отправляясь в поход, приходилось надевать лыжи.

Во время сильных морозов снег так твердеет, что не оседает под тяжестью человека. Ступать по нему можно смело, не боясь в любой момент провалиться. Когда же снег рыхлый, нога сразу же погружается в него по колено, и в это время индейцы всегда пользуются лыжами.

Лейтенант Гобсон и его спутники давно привыкли к этим «snow-shoes» note 5 и с легкостью конькобежцев носились на них по мягкому снегу; Полина Барнет тоже приспособилась к лыжам и скоро в быстроте бега могла соперничать со своими товарищами. Лыжные прогулки совершались и по замерзшему озеру и по побережью. Спускались даже и на прочную поверхность океана: толщина его льда измерялась уже многими футами. Но эти прогулки были чрезвычайно утомительны: лед был неровный, повсюду друг на друга громоздились льдины, то и дело приходилось огибать торосы, а дальше неодолимым препятствием вставала цепь айсбергов — их гребни возвышались на пятьсот футов! Эти причудливо нагроможденные ледяные глыбы представляли собой изумительное зрелище. Тут, казалось, лежит в руинах какой-то белый город — обвалившиеся крепостные стены, монументы, колонны; там — простирается словно потрясенная геологической катастрофой страна: груды гигантских ледяных обломков образовывали горную цепь с четко выступавшими на фоне неба вершинами, с отрогами и долинами — словом, целая ледяная Швейцария! Запоздавшие птицы — глупыши; чистики, топорки — еще оживляли окрестное безмолвие, наполняя его пронзительными криками. Среди торосов, сливаясь с ними своей белизной, бродили большие полярные медведи. Действительно, путешественнице было на что посмотреть и чем восхищаться. Верная Мэдж, сопровождавшая ее всюду, разделяла ее восторги. Как далеко очутились они обе от тропических областей Индии или Австралии!

Несколько экскурсий было сделано по этому замерзшему океану, ледяная кора которого, не треснув, выдержала бы тяжесть артиллерийских парков и даже зданий. Но скоро эти прогулки сделались настолько утомительны, что их по необходимости пришлось прекратить. Температура резко понизилась, и самая легкая работа, самое ничтожное усилие вызывали парализовавшую всякое движение одышку. Глаза болели от яркой белизны снега, и долго выдерживать это сверканье было невозможно — даже привычные эскимосы часто от него слепнут. Наконец, благодаря удивительному явлению, происходившему в результате преломления световых лучей, расстояния, глубины, объемы представлялись взору не такими, какими они были в действительности. Так, между двумя льдинами на деле было пять или шесть футов, а человеку казалось, что это расстояние не больше двух футов; из-за такого оптического обмана люди часто падали и нередко сильно ушибались.

Четырнадцатого ноября термометр показал три градуса ниже нуля по Фаренгейту (-19oC) и к холоду прибавился еще резкий ветер. Воздух весь как бы наполнился иголками. Всякий, кто выходил во двор, рисковал мгновенно обморозить себе лицо, если не удавалось при помощи энергичного растирания снегом восстановить кровообращение в пораженной части. Некоторые из обитателей форта подверглись такому мгновенному обморожению, и между ними Гарри, Бельчер и Хоуп, но своевременное растирание спасло их от беды.

Понятно, что в таких условиях физический труд на воздухе стал немыслим. Кроме того, день сильно укоротился. Солнце только на несколько часов показывалось над горизонтом. На смену ему приходили бесконечные сумерки. Близилась настоящая зимовка, иными словами — непрерывное сиденье взаперти. Уже последние северные птицы покинули окутанное мраком побережье. Осталось лишь несколько пар пятнистых соколов, которых индейцы называют «зимовщиками», ибо они вплоть до наступления полярной ночи задерживаются в этом царстве льда, но и эти птицы должны были вскоре скрыться.

Лейтенант Гобсон торопился покончить с работами, то есть с устройством капканов и ловушек, которые на зиму надо было расставить в окрестностях мыса Батерст.

Капканы эти состояли из тяжелых досок, укрепленных на трех сколоченных в виде цифры «4» неустойчивых брусьях, от малейшего прикосновения к которым доски падали и придавливали зверя. Это были точь-в-точь такие же ловушки, какие в полях расставляют птицеловы, только гораздо больших размеров. На конец горизонтального бруса клали какие-нибудь мясные отбросы, и всякое небольшое животное вроде лисицы или куницы, едва протянув к ним лапу, неизбежно оказывалось пойманным. Такие именно ловушки

— иногда на пространстве в несколько миль — ставили зимой знаменитые охотники, жизнь которых, полную приключений, столь поэтически описал Купер. Штук тридцать таких капканов было расставлено вокруг форта Надежды, и наведываться к ним приходилось довольно часто.

Двенадцатого ноября в маленькой колонии прибавился новый зимовщик. Миссис Мак-Нап родила толстого здорового мальчишку, которым мастер-плотник чрезвычайно гордился. Миссис Барнет была крестной матерью младенца, которого назвали Майкл — Надежда. Обряд крещения совершился с большой торжественностью — этот день в фактории объявили праздником в честь маленького существа, только что появившегося на свет за пределами семидесятого градуса северной широты.

Через несколько дней, 20 ноября, солнце окончательно скрылось за горизонтом, с тем чтобы уже не появляться целых два месяца. Полярная ночь вступила в свои права!