"Невероятные случаи зарубежной криминалистики. Часть 1" - читать интересную книгу автора (Боровичка Вацлав Павел)ДЕЛО ВЛЮБЛЕННОГО АДВОКАТАЖандарм поднял телефонную трубку и посмотрел на часы. Было 22.58. Он прислушался и потянулся за ручкой. Сначала записал в журнале дату: 1 апреля 1958 года. Затем переспросил: – Еще раз ваше имя, пожалуйста. – Бушар. Я соседка четы Цумбах. – Откуда вы звоните? – План-ле-Оутс. – Улица? – Шемен-де-Вуаре, 27. Это в самом конце. – Как зовут убитого? – Шарль Цумбах, торговец сельскохозяйственными машинами. Только что его обнаружила жена. Ее зовут Мари. – Когда это случилось? – Я же говорю, только что! Поэтому я и звоню. Приезжайте немедленно, прошу вас. Никто здесь не знает, что делать. План-ле-Оутс – это район вилл в Женеве, не шикарный и не слишком отдаленный. Из центра города до него примерно восемь километров. Мари Цумбах стояла в кабинете сына Андре над трупом мужа и держалась за кровоточащее плечо. Ее трясло. Сначала она совсем не могла говорить, но потом успокоилась. – Я была на вечере в евангелическом приходе. Что значит на вечере? Каждый четверг мы встречаемся и помогаем друг другу. Я шью, другие женщины тоже. Знакомая привезла меня домой на машине. – Который был час? – спросил следователь. – Примерно без четверти, может, без десяти одиннадцать. Я вышла из машины, вошла в дом и едва успела закрыть дверь, как услышала выстрелы и крики о помощи. Да, чтобы не забыть, перед этим я заметила, что у ограды стоит чужой велосипед. Мне это показалось странным – ведь было уже поздно. – Откуда слышался крик о помощи? – спросил начальник женевской полиции Шарль Кнехт, прибывший на место происшествия с семидесятилетним генеральным прокурором Шарлем Корню и следователем Морио. Столь представительная группа полицейских прибыла потому, что уже несколько лет в Женеве не было совершено ни одного убийства. – Сверху, из комнаты моего сына. – Как его зовут? – Андре. – Он был дома? – Нет, еще нет. Он был на службе. Он работает музыкальным редактором на радио. – Сколько было выстрелов? – спросил следователь Морио. – Кажется, три. Я бросилась наверх, открыла дверь… Напротив меня стоял парень с пистолетом. – Как он выглядел? – Ужасно. – Как именно? – Жутко. – Его внешний вид? Рост, цвет волос, во что он был одет? – Этого я не запомнила. Я' бросилась прочь от него. Он гнался за мной и стрелял. Когда бежала по коридору из дома, он попал мне в плечо. Затем я спряталась на улице, притаилась за стеной. Он не видел меня, или у него уже не было времени. Он побежал к своему велосипеду, вскочил на него и уехал. – Госпожа Цумбах, постарайтесь припомнить как выглядел убийца. Это действительно очень важно, – настаивал следователь. – Она задумалась, затем неуверенно, колеблясь, сказала: – Высокий. Лет, наверное, эдак тридцати. А велосипед у него был темный. Высокий мужчина лет тридцати на темном велосипеде – это описание подходило для нескольких тысяч жителей Женевы мужского пола. Для полиции этой информации было недостаточно. Мертвый лежал на спине на сдвинутом с места ковре возле концертного рояля своего сына между перевернутым стулом и плетеным креслом. Он был в брюках и пиджаке, рубашка была обагрена кровью. Рядом валялась одна домашняя туфля. – Госпожа Цумбах, неизвестный выстрелил в вас, вы упали, и он убежал. Подумал, что вы мертвы? Или вы как-то иначе объясните, почему он вас оставил в покое? – спросил следователь Морио. – Не знаю. Он словно забыл обо мне. Сел на велосипед и уехал. Я еще заметила, что у него мигал свет фары. Вероятно, у него было неисправно динамо. – Это важное сообщение, госпожа Цумбах, спасибо вам. Криминалисты женевской полиции сфотографировали мертвого, осмотрели место происшествия и нашли четыре гильзы калибра 6,35. Они валялись на ковре. Ни окна, ни двери не были повреждены, очевидно, преступник попал в дом через дверь, которую ему открыли. Следовательно, хозяин знал его. Госпожа Цумбах заявила, что всегда, когда она поздно возвращалась, наружная дверь была закрыта. Таким образом, убийцу впустил в дом сам Шарль Цумбах, а затем закрыл за ним. Наличие на столе бумажника, в котором было сто семьдесят один франк, позволяло сделать вывод, что убийство совершено не с целью грабежа. Однако открытые дверцы шкафа и перевернутое вверх дном его содержимое свидетельствовали, что преступник что-то искал. Еще несколько гильз было найдено в саду, вероятно, они остались там после выстрелов в госпожу Цумбах. На тротуаре перед домом лежала темно-синяя пуговица с остатками черной нитки. По-видимому, пуговица пролежала здесь недолго, поскольку не успела запылиться. Мари Цумбах отвезли в больницу и послали за Андре Цумбахом на женевское радио. Сначала он не мог сказать ни слова, но затем пришел в себя и на вопросы следователя отвечал спокойно и толково. – Ваше имя Андре Цумбах, вы сын убитого Шарля Цумбаха и работаете музыкальным редактором. – Музыкальным режиссером, – поправил его молодой, хорошо выглядевший мужчина. – Сколько вам лет? – Двадцать. – Вы кого-нибудь подозреваете? – Нет. – Были у вашего отца враги? Не угрожал ли ему кто-нибудь в последнее время? – Нет, – сказал он, затем задумался и нерешительно продолжал. – Возможно, если бы… – Преступник не тронул деньги, но обыскал шкаф. Не знаете ли вы, что он мог искать? – Понятия не имею. Отец был спокойный, уравновешенный человек. Со всеми у него были хорошие отношения. Вот только… Понимаете, он сдал в аренду одному господину гараж… – Его имя? – Клот. Он живет недалеко. Отец побывал недавно в гараже, знаете, это гараж в конце сада, и нашел там какие-то предметы. Это оказались инструменты для взлома. Отец хотел разобраться в этом. Спросил о них у господина Клота. Вам наверняка известно, что в последнее время в Женеве произошло несколько ограблений. Они повздорили по этому поводу, но чтобы эта ссора стала причиной убийства? Нет, думаю, что нет. – С этим Клотом мы еще встретимся. Не припомните, у когоеще могли быть причины для убийства? – Нет. – Послушайте, господин Цумбах, – издалека начал следователь, – преступник обыскал именно ваш шкаф, что-то искал в ваших вещах. Возможно, у вас был враг, и у него была причина рыться в вашем белье? – Да, – без колебаний ответил Андре. – У меня есть враг… Это мужчина, ревнующий меня, потому что я встречаюсь с его любовницей. Сейчас уже можно сказать – с его бывшей любовницей. – У него была причина для грабежа? – Он мог искать у меня компрометирующие материалы. – Компрометирующие материалы? – Фотографии одной обнаженной женщины. – Какой женщины? – Его бывшей любовницы и моей знакомой. – Как фотографии могли оказаться у вас? – Он послал их мне. – Кто? – Он. – Он сам вам их послал? – Я так предполагаю. Они были в анонимном письме. Думаю, что он сделал эти фотографии сам. – Зачем ему понадобилось посылать ее фотографии вам? – Чтобы доказать, что я хочу увести у него женщину легкого поведения, не заслуживающую моего внимания. – Вы можете назвать имя этой женщины? – Могу. Это моя коллега с радио, секретарь директора Линда Бо. – И кто этот ревнивец? – Пьер Жакку. – Что?! Надеюсь, это не адвокат Пьер Жакку? – Он самый. – В это трудно поверить. Пьер Жакку! Пьер Жакку был уважаемым человеком, одним из самых солидных женевских юристов. Его прочили в министры юстиции. Он специализировался в торговом праве и представлял интересы таких маститых клиентов, как миллиардер Ага Хан и греческий судовладелец Арйстотелес Онассис. Служащие его конторы на Рю-Корватери управляли собственностью многих известных людей, сам Жакку заседал во многих правлениях компаний, был известным политиком, играл заметную роль в культурной жизни Женевы. Кроме того, он регулярно устраивал в своем просторном доме на Рю-Моннетье, где жили выдающиеся личности, концерты. Его жена Мирей и его трое детей принадлежали к цвету женевского общества. Генеральный прокурор Корню, с самого начала принимавший участие в расследовании дела, также был его частым гостем и входил в круг друзей уважаемого адвоката. – С трудом верится, господин Цумбах, – повторил генеральный прокурор Корню, – что такой уважаемый человек, такой пуритацин, всегда и везде не только утверждающий, но и защищающий нравственность нашего города, чтобы такой честный моралист… – Он жил двойной жизнью, – перебил его Андре Цумбах. – Около десяти лет он жил двойной жизнью. Вы мне не верите? Он подошел к шкафу, пошарил где-то под кучей рубашек и достал несколько пакетов. Затем протянул следователю три фотографии. – Вот, пожалуйста. Письма были подписаны Симоном Б. Но написаны они им. Фотографии переходили из рук в руки. На красивой молодой женщине с темными волосами, снятой в неприличных позах, были одни только сапожки на высоком каблуке-шпильке. Взгляд у нее был несколько странный, но присутствовавшие господа знали, что у женщин, фотографирующихся для мужских журналов, как правило, не бывает одухотворенного выражения лица. – Вы говорите, что ее зовут Линда Бо? – спросил следователь. – Да. На радио ее называют Куколкой. – Почему вы считаете, что автор снимков – адвокат Жакку? – Потому что Линду Бо в таких позах не мог сфотографировать никто другой. Она поддерживала с ним связь почти десять лет. – Вы говорите поддерживала, а что, больше не поддерживает? – спросил генеральный прокурор. – Уже нет. По крайней мере, не встречается с ним. Не захотела иметь с ним больше ничего общего. – Это всего лишь предположение или у вас есть доказательства? – Доказательств у меня нет, и они не нужны. Спросите ее, она вам сама скажет, что снимки сделал Жакку и что он автор этих анонимных писем. – Почему он писал вам и зачем ему вообще понадобилось их писать? – Потому что он ревновал. – Ревновал и при этом посылал эти фотографии? Чего он хотел добиться? – Хотел пробудить у меня отвращение. Хотел доказать, что Линда не стоит того, чтобы я ею интересовался, хотел, чтобы она вернулась к нему. – У вас с ней интимная связь? – Нет. Мы были друзьями. Иногда вместе ходили обедать или ужинать, но это она делала и с другими служащими на радио. Он страшно боялся потерять ее. Она мне рассказывала, что он ведет себя как ненормальный. Умолял ее, заклинал и угрожал ей. Отношения у них становились все хуже, и она все больше теряла к нему интерес. – Возможно, он угрожал и вам? – Я бы этого не сказал. Скорее, он пытался убедить меня. – В каком смысле? – Например, звонил мне. Вчера вечером тоже. Даже несколько раз. Он был очень взволнован. – Вы были знакомы? – Однажды у нас состоялась беседа в его машине. Он позвонил мне и попросил о встрече. Я согласился. Он написал вопросы на листке и хотел, чтобы я на них ответил. Он очень ревнив, болезненно ревнив. Расспрашивал обо всем, но прежде всего хотел знать, собираюсь ли я жениться на Линде. – Что вы ответили? – Что это исключено. Я помолвлен и женюсь, но не на ней. Кроме того, она старше меня, и у меня с ней никогда не было интимной связи. – Но Пьер Жакку все же считал, что у вас есть с ней связь? – Был в этом убежден. – Как проходила ваша встреча в машине? – Это было неприятно. Он вел себя заносчиво, так, словно Линда принадлежала ему, вы понимаете, что я имею в виду, была его собственностью и не имела права сама решать свою судьбу. – Вы встречались с ним еще? – Нет. Но теперь мне кажется, что частые телефонные звонки… Это мог быть он. Вел себя как юноша в переходном возрасте. Почтенного адвоката никто не заподозрил в убийстве. Особенно те, кто был хорошо знаком с ним – генеральный прокурор Шарль Корню, начальник полиции Шарль Кнехт и следователь Морио. Это были его коллеги, множество раз встречавшиеся с ним не только в дружеском кругу, но и в зале суда, когда представляли на процессах противоположные стороны. Все знали, кто такой досточтимый адвокат Жакку. Его отец приехал в Женеву из Савойи. Начал помощником маститого адвоката, позднее сам стал хозяином адвокатской конторы. Сын Пьер окончил учебу с отличием, стал работать у отца, и со временем контора перешла к нему. Пожилой господин страдал болезнью Паркинсона и в 1941 году скончался. Сын продолжил дело отца. Он был умен, горд, старателен, безгранично внимателен, и его адвокатская контора на Рю-Корватери принадлежала к лучшим. Пьер Жакку был уважаемым гражданином Женевы, членом Большого совета республики и женевского кантона. Его супруга Мирей достойно представляла своего мужа, воспитывала сына Алена и дочерей Мартен и Сильвию в строгости. Однако адвокат Жакку вел себя как неразумный подросток. – Это случилось где-то в сентябре 1957 года, – рассказывал Андре Цумбах, – когда он стал подозревать Линду в неверности. – Откуда вам это известно? – спросил следователь. – От нее. Она смеялась над этим, хотя все это было ей неприятно. Она его боялась. Однажды ночью он заставил ее превысить скорость на дороге. Они подъехали к нашему дому, и он стал после полуночи давить на клаксон, словно ненормальный. – Почему, скажите пожалуйста? – Хотел вытянуть меня на улицу и надавать оплеух. У Линды из-за этого на следующий день был нервный срыв. Я не вышел, тогда он поехал к реке Арв, где остановился, достал пистолет и приставил Линде к виску. Он действительно вел себя как помешанный. Линда Бо жила у родителей на бульваре Дю-Пон-д'Арв, 14. 3 мая начальник женевской полиции Кнехт без особого желания послал за ней. Он все еще не верил Цумбаху, все еще надеялся, что имя почтенного Жакку названо по ошибке. – Не воспринимайте, пожалуйста, мои вопросы как допрос, барышня Бо, – дипломатично сказал полицейский и принялся расспрашивать красивую темноволосую девушку. – Не знаю, слышали ли вы что-нибудь об убийстве Цумбаха-старшего. Речь идет об отце вашего хорошего знакомого, коллеги по работе. Стали известны некоторые подозрительные обстоятельства, может быть, конечно, это всего лишь недоразумение… Короче, вы знаете адвоката Пьера Жакку? – Да, – тихо сказала она. – Сколько времени? – Довольно долго. – Когда вы познакомились? – В октябре тысяча девятьсот сорок восьмого. – Какие …какие вас связывали отношения? – Как понимать ваш вопрос? – она пыталась отдалить признание. – Вы стали его любовницей? – Да. . – И поддерживали любовную связь? – Да. До недавнего времени. – Вы подружились с Андре Цумбахом? – Да. – Ваш любовник Жакку стал ревновать вас? – Да. Умолял меня, угрожал, даже раздобыл письмо Андре и исследовал его почерк у графолога. Пришел ко мне с заключением и стал объяснять, что Андре мне не пара. Вел себя нелепо. Тем временем полицейские допросили съемщика гаража Цумбахов, Клота, и установили, что он действительно связан с бандой, на счету которой несколько грабежей. Однако Клот был мелкой рыбешкой, а шефом бандитов, включая бывших военнослужащих Иностранного легиона, являлся некий Раймон. Они. получили ордера на обыск в домах подозреваемых, нашли пистолеты и кинжалы, но к убийству Цумбаха это оружие не имело никакого отношения. Пули, найденные в теле Цумбаха, были выпущены из револьвера иного калибра, а колотые раны были нанесены ножом со значительно более узким лезвием. Кроме того, Клот и его компания имели очевидное алиби. Таким образом, единственным подозреваемым остался почтенный адвокат Жакку. Тем временем произошла случайная встреча госпожи Мирей Жакку с начальником полиции Кнехтом. 9 мая супруга адвоката пришла в женевское полицейское управление заплатить штраф за нарушение правил дорожного движения и столкнулась с ним в коридоре. – Простите мое любопытство, мадам, – сказал Кнехт, предварительно поздоровавшись. – Когда вы нарушили правила дорожного движения? – Вечером первого мая, – ответила Мирей Жакку. – То есть в тот вечер, когда был убит господин Цумбах, – отметил про себя начальник полиции и между прочим спросил: – А когда в тот вечер вернулся домой ваш супруг? – Позже обычного. Даже к ужину не пришел. У него было какое-то важное совещание. Домой вернулся уже около полуночи. Эти сведения проверили и установили, что Пьер Жакку лгал своей жене. У него не было никакого совещания. Согласно показаниям одного из служащих адвокатской конторы, в тот вечер Жакку задержался в своем офисе на Рю-Корватери. Мог он незаметно уйти, убить Цумбаха-старшего и также незаметно вернуться назад в контору? Мог. Но зачем ему понадобилось убивать совершенно незнакомого ему человека, да еще таким столь сложным способом – выстрелами из пистолета и ударами ножа или кинжала? Он ревновал к сыну Цумбаха. Мог ли он в темноте перепутать сына с отцом. Не мог. Ведь Шарль Цумбах открыл убийце дверь и впустил его в дом. Даже привел его в комнату сына, где поздний посетитель, вероятно, должен был дождаться прихода Андре? Тем временем Андре Цумбах позвонил Линде Бо, рассказал ей о фотографиях и высказал свое подозрение: – Думаю, что отца убил Пьер Жакку. С мадемуазель Бо случился нервный припадок, и она еще продолжала трястись всем телом, когда к ней пришли полицейские в штатском и показали неприличные фотографии. Она едва взглянула на них и тут же отвела взгляд. – Вы можете сказать, кто автор этих фотографий? – спросил комиссар полиции. – Пьер Жакку, – безразличным голосом ответила она. Незадолго до этого она узнала от Андре Цумбаха, что была нужна ему только для времяпровождения. Цумбах просил ее никому не рассказывать об их связи, ведь он помолвлен, собирается жениться, и его будущая жена будет не довольна, если узнает о его амурных приключениях. В тот момент, когда за ней приехали из полицейского управления, чтобы отвезти на допрос, ей было уже все равно. Просто она поняла, что все равно ей скандала не избежать. Не могли его избежать также ни Пьер Жакку, ни Андре Цумбах. – Это началось первого октября, – диктовала она для протокола. – Мне было двадцать семь лет, я работала секретарем директора на радио. Шеф давал ужин для членов контрольного совета. По чистой случайности мое место оказалось рядом с Пьером Жакку. Я знала, что это очень уважаемый и преуспевающий юрист и во время ужина много беседовала с ним. Это был интересный человек. – Сколько лет ему тогда было? – Сорок три. – О чем же вы беседовали? Ведь ваши интересы должны быть совершенно разными! – Ни о чем серьезном. Я хотела, чтобы он не подумал, будто я глупая гусыня. Й старалась. Когда вечер закончился, он предложил отвезти меня домой. Он мне нравился. Был уверен в себе, умел хорошо рассказывать. Был остроумным и интересным, и я поехала с ним. Перед этим мы пили шампанское. Я с детства мечтала попасть в общество известных людей, и сейчас один из них сидел возле меня. Мы остановились перед нашим домом и немного поговорили. Затем он спросил, не поехать ли нам еще куда-нибудь. Бары были уже закрыты, поэтому мы выехали за город и сидели в машине – любовались озером и огоньками на набережной. Мне было хорошо, как никогда в жизни. Мы долго молчали, затем он сказал, что предлагает мне дружбу, но без гарантий. – Как это без гарантий? – Сказал, что это может длиться недели две, чтобы я не сердилась на него, если это пройдет. Я ответила, что мне с ним хорошо и я буду рада даже этим двум неделям. Пьер Жакку стал вести двойную жизнь. Он влюбился в Линду Бо, ему льстило, что Линда отвечала ему взаимностью. Красивая девушка, которая была почти на двадцать лет моложе его, притягивала Жакку не только физически, но также и из-за «пигмалионского» комплекса людей в возрасте, стремящихся изменить духовный облик своей любовницы в соответствии со своими представлениями. Линда считалась с его положением в обществе и, понимая, что не может появляться с ним на людях, не гнушалась встречаться с Жакку в номерах второразрядных отелей, а позднее в потрепанной и плохо обставленной однокомнатной квартире в Плэнпале на женевском Рон-Пуан. К тому же выяснилось, какой жалкой была эта любовная связь. Прославленный адвокат боялся, чтобы кто-нибудь его не увидел в обществе Линды Бо, понимая, что в пуританском обществе протестантской Женевы ему этого не простят. Газетчики позднее окрестили их связь «романом в обеденный перерыв». Они занимались любовью в дневное время. Преуспевающий адвокат и политик около двух часов дня возвращался к своим обязанностям. Вечера он как ни в чем не бывало проводил в обществе жены и трех детей – строгий, мудрый, почтенный отец порядочного семейства. Его карьера не была легкой прогулкой по весеннему саду. Чтобы попасть в цвет женевского общества, он вынужден был работать больше других. Недосыпание, постоянное нервное напряжение и крутой нрав – все это сделало из Жакку психически неустойчивого, физически слабого, полного противоречий мужчину, возмещающего недостаток сил лекарствами. Сильнодействующие медицинские препараты еще больше ослабляли его волю. Наркотики подорвали его здоровье, он страдал частыми приступами депрессии, галлюцинациями. У него часто случались нервные припадки. Он стал истеричным, сильно драматизировал свою связь с Линдой, а позднее и свою ревность. – Он жил в постоянном страхе, – рассказывала позднее Линда Бо. – Мы постоянно должны были прятаться. За все восемь лет, которые длилась наша связь, мы не провели вместе ни одной ночи. Встречались только в обеденный перерыв. Несколько раз пару дней мы провели в отпуске. Но и тогда Пьер боялся, чтобы кто-нибудь из знакомых не увидел его. Когда мы вместе ходили на концерт или в театр, то заходили в зал, когда гас свет. В ресторане Жакку всегда садился спиной к входу и, когда заходил новый посетитель, спрашивал, как он выглядит. Он страдал глубокими депрессиями. Однажды сообщил по телефону, что расстается со мной. Я спросила, куда он уезжает. «Туда, где не существует болезней, – ответил он. – Я не могу жить такой жизнью, Линда. Покончу с собой». «Ты что, с ума сошел?» – сказала я. «Может быть. Но я так больше не могу, – ответил он. – Мне становится все хуже. В руке у меня пистолет… Напоследок я хотел услышать твой голос. …Линда!.. Мне плохо!» Затем я услышала, как упала его телефонная трубка. Я бросилась к машине и поехала в его контору. Он лежал на полу. В руке у него был револьвер. Он не был мертв. Хватило одного стакана воды, которую я выплеснула ему в лицо, чтобы он пришел в себя. Он снова и снова повторял, что не хочет жить». Линда Бо сохранила письма своего любовника. Их было более пятисот. Психиатры позднее установили, что слово «смерть» произносилось им чаще, чем слово «любовь». Но ни тогда, ни сегодня нельзя с уверенностью утверждать, что все это не было театральным представлением, сценами, которые, принимая во внимание его любовь и ревность, era нервное расстройство, призваны были обеспечить расположение Линды. Он боялся, и не без оснований, что любовница уйдет от него. Восемь лет красивая молодая девушка выдерживала такую жизнь, но силы ее оказались на пределе. Она устала от вечных скрываний, подозрений, лицемерия и страха, что их связь станет известной семье Пьера. Весной 1957 года она сказала своему любовнику, что дальше так продолжаться не может, что она уходит от него. Это был неожиданный удар. Душевно неустойчивый Жакку не мог смириться с мыслью о том, что он потеряет Линду. Он просил и угрожал, отправлял ей письма и букеты цветов, сгорал от ревности, узнав, что она встречается со своим сослуживцем Цумбахом, Жакку принудил ее раздеться, сфотографировал и послал снимки молодому Цумбаху, затем устроил перед его домом ночной концерт и в конце концов написал Линде, что решил жениться на ней. Жакку перестал бояться сплетен? Ему стало все равно, что о нем подумают жена, дети и общество? Действительно ли он хотел принести в жертву свою карьеру? Расстался с желанием попасть в центр общественного внимания и больше не стремился стать министром? Неизвестно, действительно ли он был готов развестись и жениться на Линде, или же это было очередным театральным жестом. Зато очевидно, что Линда Бо не дала ему возможности реализовать этот замысел. Он сообщил о своем намерении жене, даже составил договор о разводе и разделе имущества. Жакку принес показать его Линде Бо. Но от нее услышал невероятное: – В этом нет необходимости, Пьер. Я не выйду за тебя замуж. Между нами все кончено. – Когда это произошло, мадемуазель? – спросил следователь. – Где-то в начале апреля. – То есть за месяц до убийства Шарля Цумбаха. Полицейские долго не решались допросить адвоката. В конце концов сам начальник полиции Кнехт поехал к Жакку в его контору. Адвокат восседал за большим письменным столом – холодный, самоуверенный, как всегда, деловой и учтивый. – Я признаю связь с Линдой Бо. И фотографии тоже сделаны мной. Это было глупостью, это я должен признать. Но ничего больше. У меня не было причины ревновать к молодому Цумбаху. Полтора года тому назад я расстался с мадемуазель Бо. Он изобличил себя. Он лгал. Начальник полиции знал о предложении развестись, которое было сделано им жене около трех недель тому назад. После этого Пьер Жакку выехал на конгресс в Стокгольм. Оттуда он вернулся с перекрашенными в светлый цвет волосами. Когда его спрашивали, зачем он это сделал, адвокат отвечал, словно мальчик: – Парикмахер в отеле перепутал бутылочки и вместо шампуня помыл меня осветлителем. Следователь Марио направил запрос стокгольмской, полиции, которая расследовала случай у парикмахера. Было установлено, что швейцарский адвокат перекрасил волосы именно в тот день, когда в газетах появилось сообщение госпожи Цумбах о том, что убийца был среднего роста, и у него были темные волосы. Что это, случайность? А может быть, Жакку испугался? Или это всего лишь каприз раздвоенной личности? Как бы там ни было, подозрение углубилось, и его бывшим приятелям – начальнику полиции, следователю и генеральному прокурору, не оставалось ничего другого, как вызвать его на допрос. Первый допрос состоялся 19 мая 1958 года. Пьер Жакку держал себя в руках. Вел себя высокомерно, казался уверенным в своей невиновности, одним словом, был таким, каким его знали партнеры и оппоненты по судебным процессам. Однако с самого начала он стал путаться в своих показаниях. Для известного юриста с богатой практикой это было, по меньшей мере, странным. Иногда казалось, что ему безразлично все то, о чем шла речь. Он долго не мог сосредоточиться, но затем, словно надев свой старый костюм, стал отвечать точно и с едва заметной профессиональной дерзостью. – Анонимные письма написаны мной, – заявил он следователю Марио. – Точнее, их писала некая Йолан Нури. Она явилась ко мне в августе пятьдесят седьмого и попросила о помощи. Приехала из Парижа, рассказала о дружбе ее отца с моим. Я попросил ее об ответной услуге. Она села и стала писать под мою диктовку. – Вы полагаете, что это было порядочно с вашей стороны, господин Жакку? – вежливо спросил следователь. – Разумеется, нет. Это мы оба понимали. Но я был в таком душевном состоянии, что не был способен преодолеть себя. Мне это было противно, но я не мог ничего с собой поделать. Что было – то было. Однако я хочу подчеркнуть, что в то время я уже не встречался с мадемуазель Бо. – Вы не хотели бы уточнить, господин Жакку? – Что именно? – В том смысле, что это мадемуазель Бо больше не встречалась с вами. – Возможно, вы правы. – Я бы хотел узнать, чем вы занимались в ту роковую ночь. Вы понимаете, о чем я говорю. – Алиби… Хорошо, господин следователь, – высокомерно ответил Жакку. – Вечером я работал в своей конторе, домой вернулся около полуночи. Жена может подтвердить. – Мы ее уже об этом спрашивали, господин Жакку. Я был бы очень благодарен, если бы вы позволили осмотреть ваш дом. Это возможно? – Разумеется. Хоть сейчас. Но я еще кое о чем вспомнил. В конторе был еще один из моих служащих. Жюно. Спросите его, когда я ушел домой. Месье Жюно подтвердил показания шефа и подчеркнул, что адвокат действительно до двадцати трех не покидал контору. – У вас есть какое-нибудь оружие, господин Жакку? – Револьвер «маузер-парабеллум» калибра 7,65, а также маузер калибра 6,35 с коричневым прикладом, он находится в конторе в ящике письменного стола. Раньше у меня был еще один револьвер, но жена заставила выбросить его в Ро. – Почему? – Боялась, что я покончу жизнь самоубийством. – Вероятно, вы угрожали самоубийством? – Тогда у меня было очень скверное настроение. Когда силымои были на исходе, я подумал об этом. Расследование продолжалось. Полицейские установили, что 28 апреля, то есть за несколько дней до убийства, адвокат Жакку починил свой старый велосипед, долгие годы без дела стоявший в гараже, и прошел технический контроль. В Швейцарии велосипед считается транспортным средством, поэтому подлежит техническому контролю и должен получать отметку об исправности. Зачем адвокату вдруг понадобилось отдавать в ремонт велосипед? Хотел незаметно и быстро добраться из конторы до виллы Цумбаха и вернуться назад? Госпожа Цумбах говорила, что убийца уехал на велосипеде, стоявшем у забора. Служащий Жакку, Жюно, н Вскрытие трупа Цумбаха проводил доктор Навиль. Ни револьвер «маузер-парабеллум», ни маузер калибра 6,35 не являлись орудиями убийства. Их показали Линде Бо. – Нет, – сказала она. – Я никогда их не видела. – Однако вы говорили, что он угрожал самоубийством, что вы нашли его без сознания с револьвером в руке, что, направив на вас дуло пистолета, он вынудил вас раздеться для фотографирования. Это было другое оружие? – Да. Оно было меньше. Допросили также уборщицу конторы Жакку. Она подтвердила, что господин хозяин держал в столе небольшой пистолет. Ода видела его несколько раз во время уборки. Генеральный прокурор Корню и следователь Морио оказались перед необходимостью принятия важного решения: обвинить или не обвинить подозреваемого адвоката, выдать ордер на его арест, чтобы он не расстроил ход следствия, или не выдать, подвергнуть или не подвергнуть его перекрестному допросу? Ведь все, что они узнали о деле, казалось крайне неправдоподобным. – Допустим, – сказал прокурор Корню, – что девушка вскружила ему голову. Допустим, что Пьер Жакку слишком чувствителен, склонен драматизировать события и в состоянии аффекта способен вести себя как ненормальный ревнивец. Однако не мог же он потерять всякое благоразумие! А как же годами выработанные моральные и этические привычки? Не могу себе представить, чтобы интеллигентный человек, достигший высокого материального положения и культурного уровня развития, вдруг повел себя как безграмотный примитив. – Это одна сторона дела, уважаемый коллега, – размышлял следователь Морио. – Вторая подтверждена признанием. Он писал письма-угрозы, насильно вынудил любовницу фотографироваться в обнаженном виде и снимки послал Андре Цумбаху. Перед этим он ночью приезжал к нему, пытался вызвать из дома, и, хотя это так не похоже на уважаемого адвоката, по-видимому, хотел подраться из-за Линды Бо. Такой человек в определенной заострившейся психической ситуации хотел решить свои проблемы насилием и поехал к своему сопернику. – Вернее, «на» своего соперника. Мне это кажется похожим на то, как отправляются на охоту. Вооружился револьвером и для верности еще кинжалом. Не слишком ли? И в конце концов убивает вместо своего соперника его, ни в чем неповинного, отца. Мне не верится, что Жакку, которого мы знаем уже много лет, вдруг стал бы действовать как профессиональный убийца… – К этому его могли вынудить обстоятельства, – возразил следователь. – Представьте ситуацию, в которой он мог оказаться. Он в состоянии высшего возбуждения. Ночью отправляется к своему сопернику. Едет на велосипеде. Уже одно это для человека его положения ненормально. Андре Цумбах еще не пришел домой, дверь открывает его отец и впускает посетителя. Просит, чтобы он подождал сына у него в комнате. Предположим, что Жакку пришел не убивать, а только получить компрометирующие его письма и фотографии, так как испугался, что Андре Цумбах может использовать их против него, опубликовать в прессе, а это для адвоката означало бы конец карьеры. Речь шла именно о его карьере, это ясно. У него был шанс стать министром, а это для столь честолюбивого человека немало значит. – Я понимаю, куда, вы клоните. Он остался в комнате, стал рыться в шкафах – искал письма и фотографии. Цумбах-старший услышал странные звуки и пошел посмотреть, что посетитель делает, застиг его врасплох, и Пьер Жакку схватился за оружие, которым хотел, вероятно, устрашить, а возможно, вынудить Цумбаха отдать ему компрометирующие документы. – Хорошо. Это схема. Но как доказать, что все было именно так? Ведь у вас нет доказательств! – Значит, мы должны найти их. – Где и как? – Обыскав дом. – Жакку? Будет скандал! Об этом узнают газетчики. Мы можем опозориться. – Можем. Но мы расследуем убийство, а за последние годы это единственное убийство в Женеве. Семье Жакку принадлежала вилла в Коллонже. Неизвестно, почему полиция начала обыск именно здесь. Осмотрели каждый угол, перевернули виллу вверх дном, но не нашли ничего подозрительного. Генеральный прокурор был разочарован, он чувствовал, что они пошли по ложному следу и вот-вот опозорятся. Однако по дороге назад, в Женеву, следователь неожиданно решил: – Едем на Рю-Моннетье. Обыщем также и дом Жакку, что бы покончить с этим. Они нашли все, что искали. В пакете, приготовленном для отправки и адресованном швейцарскому Красному Кресту, лежало аккуратно сложенное темно-синее габардиновое пальто английского производства. Нижняя пуговица отсутствовала. – Зачем вы хотели отправить пальто Красному Кресту, госпожа Жакку? – Муж сказал, чтобы я кому-нибудь его отдала, что он не будет его больше носить. Оторванная пуговица находилась в полицейском управлении. Серый костюм недавно был получен из химчистки. Как позднее установили следователи, заказчик сдал его в химчистку 12 мая. На одной из книжных полок в конторе Жакку полицейские нашли марокканский кинжал. Его изогнутое лезвие было в ножнах на декоративном ремешке. По-видимому, кинжал прикреплялся к поясу. Пьер Егг был начальником Женевской научной полицейской лаборатории (Лаборатуар сьянтифик де полис). Уже 17 июня 1958 года он ознакомил следователя с предварительными результатами экспертизы. Оторванная пуговица действительно была от темно-синего пальто Жакку, на котором к тому же были обнаружены следы крови. Позже их удалось обнаружить и на сером костюме, хотя он и был из химчистки, а также на марокканском кинжале. В тот же день был выдан ордер на арест Жакку по подозрению в убийстве, и уважаемого адвоката увезли в тюрьму. Затем следователь Морио ознакомил прокурора с правдоподобной версией трагических событий 1 мая 1958 года. В тот роковой вечер на адвокате Жакку был серый костюм и синее габардиновое пальто. Он положил в карман револьвер марки «маузер» калибра 6,35 и марокканский кинжал, и никем не замеченный сел на велосипед и отправился к дому Цумбаха в План-ле-Оутс на Шемен-де-Вуаре, 27. На преступление Жакку могли толкнуть как минимум два мотива. Во-первых, это могло быть мщением Андре Цумбаху, которого Жакку даже по прошествии значительного срока считал причиной своего несчастья, тяжесть которого не пережил. Во-вторых, адвокат мог попытаться получить назад компрометирующие его фотографии и письма. Он вооружился, потому что решил заполучить их любой ценой. Ему открыл Шарль Цумбах, отвел в комнату сына и попросил подождать, так как Андре должен был прийти с минуты на минуту. Затем Шарль Цумбах услышал подозрительные звуки, застал Жакку врасплох, и тот, мгновенно сообразив, что любой ценой ему необходимо избежать скандала, выстрелил в старика. В этот момент вернулась госпожа Цумбах, услышала выстрелы и побежала наверх. Увидев ее, Жакку опять стал стрелять. Сразу же после этого он услышал крик умирающего о помощи, понял, что неудобный свидетель еще жив, и, поскольку в револьвере уже кончились патроны, ударил умирающего марокканским кинжалом. Затем Жакку положил окровавленный кинжал вверх острием в левый внешний карман габардинового пальто и на велосипеде скрылся с места происшествия. Велосипед он испачкал в крови, остатки которой были обнаружены на руле, сиденье и переключателе скоростей. Во время побега у него оторвалась пуговица от темно-синего пальто. Во время обратного пути ему мешал кинжал, поэтому он переложил его в левый внутренний карман пиджака серого костюма. Но, возможно, Жакку сделал это потому, что боялся его потерять. Острие прорезало подкладку и оставило следы крови. Вернувшись в контору, Жакку прежде всего подошел к умывальнику и помыл кинжал. При этом кровь, разбавленная водой, попала между клинком и рукояткой, где позднее эксперты обнаружили ржавчину. Убийца также осмотрел пальто и костюм – не осталось ли на них следов крови, но не заметил их. А они там были. К материи пристали маленькие капельки, незаметные для глаза. Эксперты обнаружили их под микроскопом. Костюм он отнес в химчистку, пальто собирался послать Красному Кресту, револьвер выбросил, кинжал положил на обычное место. Статья 148 процессуального кодекса, действующего в кантоне Женева, указывает, что стороны предстоящего судебного разбирательства должны встретиться до его начала и ознакомиться с предъявляемым обвинением. В деле Жакку такая встреча состоялась 22 ноября 1958 года во Дворце правосудия в кабинете генерального прокурора. На встрече присутствовали: обвиняемый и его адвокат, государственный прокурор и его ассистенты. Пьер Жакку был ознакомлен с результатами экспертизы, и представители защиты поняли, что им предстоит трудный процесс. – Я невиновен, – снова заявил Жакку. – Вы обвиняете меня в преступлении, которого я не совершал. Я невиновен и не имею ничего общего с убийством. Ваши подозрения меня не интересуют. Мне нечего к этому добавить. Он держался уверенно, и это убеждало. Так мог вести себя несправедливо обвиненный человек. Однако это могла быть и тактика опытного, юриста, прожившего жизнь в суде и знавшего, что делать. И еще одно обстоятельство заставляло задуматься: в ходе предварительного следствия он постоянно твердил о своей невиновности, угрожал следователю, что покончит жизнь самоубийством, и действительно совершил попытку самоубийства. Жакку принял опасную дозу снотворного; а в больнице, где ему сделали промывание желудка, хотел повеситься. Поступил бы так преступник, на совести которого было убийство? Вполне вероятно. Например, от раскаяния или от страха перед позором и наказанием. Поступил бы так несправедливо обвиненный? Также, вполне вероятно, в отчаянии, разочаровании от слепоты правосудия, испытывая беспомощность перед несправедливым обвинением. Женевский суд присяжных по делу Жакку вошел в историю криминалистики и историю Швейцарии. Процесс начался во Дворце правосудия 18 января 1960 года. Защиту обвиняемого, бывшего адвоката Жакку, по его просьбе представляли его самые способные коллеги: прежде всего «звезда» европейских адвокатов мэтр Рене Флорио из Парижа. Знаменитому адвокату ассистировали двое не менее известных швейцарских адвокатов – А. Дюпон-Виймен и Р. Николе из Женевы. Это был в высшей степени авторитетный состав защиты. Газетчики и зрители с напряжением ожидали соперничества юристов. Ведь и сам обвиняемый был юристом и адвокатом. Изможденного до неузнаваемости, сопровождаемого врачом, его ввели в зал судебного заседания. Вместо обычной скамьи для подсудимых ему приготовили кресло, обитое светлой кожей. У обвиняемого Жакку недавно был нервный припадок, он еще не полностью выздоровел. Судебный врач находился рядом, время от времени проверял пульс и заботился о том, чтобы его пациент излишне не волновался. Обвинение представлял Шарль Корню, тот самый Корню, который некогда, будучи директором женевской радиокорпорации, усадил во время праздничного ужина своего друга Жакку рядом с обаятельной Линдой Бо. Юрист Корню раньше заведовал одной из редакций радиокорпорации, а директором ему помог стать все тот же адвокат и влиятельный политик Жакку. Теперь они стояли друг против друга в зале суда и приготовились к схватке не на жизнь, а на смерть. Среди присяжных было пять женщин. Сцена действия была приготовлена. Обвинитель мог начинать. – Вечером 1 мая 1958 года в половине одиннадцатого обвиняемый Жакку покинул свою контору на Рю-Корватери. В кармане его синего габардинового пальто лежал маузер калибра 6,35… – Обвинитель повторял известные обстоятельства, знакомил с ними присяжных, а также обвиняемого со своей версией преступления. – Застигнутый врасплох стариком Цумбахом Жакку несколько раз выстрелил, затем ранил госпожу Цумбах и скрылся на велосипеде… Ничего нового. Ни одной новой улики. Во время допроса свидетелей было больше неожиданного, чем нового. Свидетельские показания дает вдова Мария Цумбах, одетая в черное платье. – Мадам, можете вы с точностью утверждать, что перед вами убийца, которого вы видели? – спросил мэтр Флорио. – Нет, – едва слышно ответила измученная женщина. – На предварительном следствии вы сказали, – напомнил председательствующий, – что у убийцы было больше волос, чем у обвиняемого, однако у него была такая же или похожая фигура. – Да, это правда. – Мадам Цумбах, вы единственная, кто собственными глазами видел убийцу, – констатировал мэтр Флорио. – Мне достаточно и того, что вы в обвиняемом не узнали убийцу. Спасибо. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали еще о велосипеде. Велосипед стоял в зале суда, у стола, на котором были разложены другие вещественные доказательства – револьверы, кинжал, оторванная пуговица. К каждому предмету для удобства присяжных и газетчиков были прикреплены листки бумаги с надписями, словно в музее. Мэтр Флорио остановился возле велосипеда, театральным жестом указал на него и спросил: – Мадам Цумбах, на допросе вы сказали, что велосипед убийцы был темного цвета. Вы можете сказать – это тот велосипед? – Нет. С точностью я этого сказать не могу. – Спасибо. Затем свидетельские показания давала подруга госпожи Цумбах, которая в ту роковую ночь привезла ее домой. Она также видела велосипед у ограды. – Не могли бы вы сказать, мадам, – снова спросил мэтр Флорио, – это тот самый велосипед? – Нет, тот велосипед был серого цвета. – Если тот велосипед был серым, то он не мог принадлежать Пьеру Жакку. Его велосипед, как мы видим, черного цвета. – Я точно не знаю, – неуверенно сказала свидетельница. – Не знаю, какого цвета был велосипед. Было темно, я видела его лишь в тот момент, когда его осветили фары моей машины. В ту ночь, когда был убит Шарль Цумбах, на радио его сыну несколько раз звонил неизвестный мужчина. Это были анонимные звонки. Он угрожал, а во время последнего звонка спросил о времени работы Андре Цумбаха, очевидно, желая узнать, когда у Андре заканчивается смена и когда он придет домой. По-видимому, неизвестному не ответили на этот вопрос, иначе бы он не отправился к нему домой. – Вы, господин свидетель Гуез, работаете телефонистом на радио, – начал расспрашивать мэтр Флорио. – Вы подключали запрашиваемые номера. Вы можете передать нам содержание разговоров неизвестного, звонившего на радио? – Нет, не могу. Я не подслушиваю, о чем говорят люди, – ответил свидетель Гуез. – Однако последний раз неизвестный расспрашивал вас. Спросил, когда заканчивается смена у месье Цумбаха. В котором часу это было? – В двадцать два сорок пять. – Спасибо. Это совпадает с показаниями Андре Цумбаха. Если согласиться с утверждениями обвинения, что звонил Жакку, то как он мог убить, находясь в восьми километрах от дома Цумбаха? Он вообще не может быть убийцей, потому что в момент убийства находился в городе, в своей конторе. Мэтру Флорио сопутствовал успех, он отметал один аргумент за другим. Показания не были достаточно убедительными, и мэтр Флорио знал об этом. Телефонист мог ошибиться, подруга Мари Цумбах видела велосипед лишь мельком, сама госпожа Цумбах была, в шоке, когда видела убийцу, ее информация не была ни точной, ни убедительной. Известный адвокат из Парижа ждал показаний Андре Цумбаха. Но и они не были убедительными. – Как вы, господин свидетель, пришли к убеждению, что убийцей является Пьер Жакку, – спросил Андре Цумбаха председатель суда. – Прежде всего анонимные письма. Он же признался, что писал их. Кроме того, он угрожал мадемуазель Бо револьвером. В этом он тоже признался. Она его боялась. Он был страшно ревнив. – Вы его тоже боялись, господин Цумбах? – спросил председательствующий. – Нет. Но когда нашел отца мертвым, то сразу понял: убийца – Жакку! Я думаю, он хотел убить меня, но перепутал меня с отцом. – Вы однажды беседовали с Жакку. Он обратился к вам с просьбой о встрече. Это правда? – Да. Мы встретились в моей машине. – О чем вы говорили? – О Линде. Он рассказывал мне о своем к ней отношении. И сообщил, что положение в обществе не позволяет ему жениться на ней. Спросил, хочу ли я на ней жениться. Я ответил, что нет. Я был помолвлен с другой девушкой. – Однако вы и после этого не перестали встречаться с Линдой? – После разговора с Пьером Жакку наши отношения были исключительно дружескими. Мэтр Флорио встал и попросил слова. – Господин свидетель, встреча, о которой вы только что упомянули, состоялась в октябре 1957 года. Вы утверждаете, что ваши отношения после этой встречи не были интимными? – Не были. – Это означает, что у обвиняемого Жакку не было повода для ревности? – Не было. – Но убийство произошло год спустя. Разве способен кто-нибудь ревновать к прошлому? – Господин свидетель, вы знали, с кем встречалась мадемуазель Бо, когда ушла от вас? – спросил адвокат Николе. – Отклоняю этот вопрос, – вмешался председатель суда. – Спросите об этом мадемуазель Бо. – Согласен, но я хотел, чтобы на этой стадии процесса вы уяснили, что с осени пятьдесят седьмого года мадемуазель Бо встречалась с другим мужчиной. – Это нам известно, господин адвокат, это отмечено в документах дела. Это был один из ответственных сотрудников местного представительства ООН. – Именно, господин председатель. Если бы Жакку убил из ревности, если бы он вообще убивал, то должен был убить господина из ООН, а не Цумбаха. – Было бы уместно, господин защитник, если бы вы приберегли подобные заявления для заключительной речи. После первых двух дней процесса ситуация казалась многообещающей для обвиняемого. Было очевидно, что ни один из присяжных не верит, что знаменитый женевский адвокат был способен решиться на убийство человека, который, собственно говоря, уже давно не был его соперником. Да и способ убийства скорее напоминал почерк матерого убийцы. Присяжные, судьи и газетчики с нетерпением ожидали показаний Линды Бо. Она явилась элегантная и уверенная в себе, сняла новую черную каракулевую шубку, но не захотела снять черный бархатный берет. Грациозно взошла на помост для свидетелей, присягнула на библии, что будет говорить правду и ничего, кроме правды, и только потом посмотрела на изможденного Жакку, полулежавшего в кожаном кресле. У нее загорелись глаза. После исполнения обычных формальностей она стала тихим голосом рассказывать историю своей любви с известным адвокатом. Каждая фраза действовала на чувства присяжных. Те, кто думал, что услышат рассказ распутницы, сошедшейся с уже далеко немолодым адвокатом ради карьеры, денег и обеспеченного будущего, поняли, что сильно ошибались. Линда Бо действительно безгранично любила Пьера Жакку и была готова сделать для него все, что угодно. Об этом она публично заявила перед присяжными. Весь зал в эту минуту был на ее стороне. – Я была безмерно счастлива с ним, – сказала она в заключение. – Вы были вместе в Риме. Вы сказали, что уже тогда хотели разойтись, – начал председатель суда Бард. – Вы расстались или нет? – Нет. Не могли. – Выходит, вы продолжали встречаться? – Да. – В квартире, снятой обвиняемым Жакку? . – Да. – И в этой же квартире произошла сцена с фотографиями? – Да. – Как это произошло? – Он сказал, чтобы я разделась. Когда я заколебалась, он достал из кармана револьвер. – Вы действовали по принуждению? – Да. – Однако на фотографиях у вас не слишком испуганное выражение лица. – Возможно. Я плакала потом, когда все закончилось. – Позвольте задать вам еще один вопрос. Как вы думаете, ьер Жакку способен совершить убийство из ревности? – Ни в коем случае, – не раздумывая, ответила она. – Вы видели у него раньше маузер с черной рукояткой? – Да. – Однако это не совпадает с утверждением, что обвиняемый од давлением жены около года назад выбросил оружие в реку. Об этом спросили госпожу Мирей Жакку, которая была вызвана на следующий день. Она плохо выглядела, так как тяжело переживала известие, что ее муж долгие годы жил двойной жизнью. – Мадам, мог ли ваш муж убить Цумбаха? – спросил ее двокат Флорио. – Нет, – ответила она. – Мой муж не убийца и не способен забраться в чужой дом и в кого-нибудь выстрелить. Он слаб. Он не сумел бы этого сделать. Когда он волнуется, у него трясутся руки. Нет, он не убийца. По психическим и физическим причинам этого не может быть. И еще: он поклялся мне, что не убивал торговца Цумбаха, а я ему верю! – Когда ваш муж вернулся ночью первого мая домой? – спросил председатель суда. Без четверти двенадцать. Сказал, что задержался на совещании, а потом еще немного поработал в конторе. – Как он вел себя? – Как всегда. – Вам не показалось, что в его поведении есть что-то странное? – Нет. – Oн не нервничал? – Нет. Не может быть, чтобы я по нему не заметила, если бы незадолго перед этим произошло нечто столь ужасное. Во многих уголовных делах важнейшую роль играет алиби обвиняемых. Криминалисты исходят из простого соображения: если подозреваемый был в другом месте, то он не мог быть на месте преступления, а значит не мог совершить данное преступление. Поэтому судебные эксперты всегда стремятся как можно точнее определить время наступления смерти. И председатель суда еще раз попробовал проверить алиби Жакку. В двадцать два пятьдесят Мари Цумбах вернулась домой и услышала выстрелы. Спустя восемь минут ее соседка, госпожа Бушар, позвонила в полицию. Согласно показаниям сослуживца обвиняемого Жюно, Жакку в половине одиннадцатого еще находился в конторе. Это обстоятельство, в свою очередь, подтвердила госпожа Жакку, засвидетельствовавшая, что звонила мужу в половине одиннадцатого вечера и спрашивала, не заехать ли за ним на машине. Он отказался, сказал, чтобы она отправлялась домой и ложилась спать, потому что у него есть еще работа. Если бы Жакку был убийцей, то должен был выйти из своей конторы, сесть на велосипед, добраться до дома Цумбаха, убить пожилого господина и ранить его жену, снова на велосипеде проехать восемь километров назад к конторе – и все это в течение двадцати минут: от половины одиннадцатого вечера до одиннадцати пятидесяти. Можно ли это было сделать? Такую поездку попросили совершить шестидесятилетнего пенсионера, некогда служившего в полиции. И он успел. Председатель сената Бард на этой стадии процесса был убежден, что разбирательство не сдвинулось с начальной точки. Обвиняемый Жакку мог совершить убийство, но это мог сделать и кто-то другой. Суд не имел ни одного прямого доказательства его вины, а пуговица с его синего пальто не убедила присяжных. Четыре домохозяйки, работница, ювелир, служащий, ремесленник и рабочий в дальнейшем должны были решить – виновен или не виновен обвиняемый. Убедить их в принятии определенного решения должны были судебные эксперты, врачи, гематологи. Профессор Базельского университета доктор Эрик Ундриц был одним из ведущих европейских специалистов в области гематологии. Он исследовал следы крови, обнаруженные на марокканском кинжале, велосипеде, синем пальто и сером костюме. Он установил в зале заседания проекционный аппарат и в большом увеличении показал присяжным сфотографированные следы крови. Увиденное он комментировал сложными научными терминами. После доклада профессора защитник Флорио спросил: – Если я правильно понял вас, господин профессор, вы прибегли к микроскопическому методу анализа остатков крови. Растворили их и нанесли на предметное стекло. – Да. – К сожалению, должен сообщить вам, что речь идет о методе, который не применяется большинством судебных экспертов уже добрых пятьдесят лет. Я мог бы назвать несколько всемирно известных светил науки, осудивших его как ненадежный. Профессор Ундриц кивнул, но не согласился: – Этот метод действительно был ненадежным. Однако раньше в качестве растворителя применялась вода. А мы значительно усовершенствовали этот метод, остатки крови мы разводим сывороткой крови человека. Мы пришли к тем же выводам, что и один из известных английских гематологов. В последующие дни присяжные стали свидетелями острой дискуссии, развернувшейся между учеными из ряда европейских стран. Но это был научный спор, и дилетанты вряд ли что-либо могли понять в нем. Судебные эксперты в области психиатрии, выступившие в предпоследнем акте судебного процесса, не внесли ясности в ситуацию. Доктора Мутрукс, Шнайдер и Риггенбах должны были установить степень вменяемости обвиняемого, определить, может ли он отвечать за свои действия, объяснить отклонения его сложной психики. – Его характер состоит как, бы из двух частей, – заявил доктор Мутрукс. – С одной стороны, он может проявлять исключительное самообладание. Однако иногда верх берут подавленность, депрессия. Изменения-в его психике могут происходить в любой момент, но прежде всего это проявляется по ночам. Днем, когда у него много забот, жизненная активность заглушает отрицательную, болезненную часть его психики. – Господин доктор, – обратился председатель суда к доктору Мутруксу, – в своем заключении вы отметили, что обвиняемый Жакку хотел переделать любовницу согласно своим представлениям, но это ему не удалось, и поражение способствовало возникновению психического заболевания. Будьте так добры, поясните нам это заявление поподробнее. Дело в том, что это обстоятельство, на мой взгляд, могло сыграть в рассматриваемом деле важную роль, объяснение этого момента позволило бы лучше понять личность обвиняемого. – Жакку необходимо было иметь возле себя женщину, которую он мог бы формировать, можно сказать, лепить ее облик, как это делает скульптор со своей моделью. Речь идет о так называемом и довольно часто наблюдаемом «комплексе Пигмалиона». – Следует ли понимать, что он пытался продолжать проводить в жизнь свои намерения даже тогда, когда между ними все было кончено? – спросил председатель Бард. – Да. – Предположим, что он виновен. Как вы думаете, он действовал под влиянием своего психического состояния или под давлением внешних обстоятельств? – На это вам никто не даст ответа. Лично я считаю, что не существует прямой зависимости между его личностью и поступком, в котором его обвинили. У прокурора Корню были густые седые волосы. В мантии он выглядел импозантно. Это был уже пожилой человек, и процесс Жакку был его последним делом перед пенсией. Все знали, что он выступает обвинителем по делу своего друга, и он это ни перед присяжными, ни перед общественностью не скрывал: – Трудно обвинять бывшего друга, – начая он свою заключительную речь. – Должен признаться, что я очень любил Пьера Жакку. Он всегда был приветлив и остроумен. Однако вдруг в его жизни зазвенела ранее глубоко скрытая аморальная струна. Его путь по наклонной плоскости начался со связи с Линдой Бо. Открылась другая сторона его личности, на поверхность выплеснулась подлость, нечестность, и в завершение всего он стал убийцей. Я видел его гнездышко для любовных утех, где он восемь долгих лет встречался со своей любовницей. Это отвратительная, скверная, дешевая и плохо обставленная квартира… Свою заключительную речь, в которой Корню «затравил» бывшего друга, он окончил словами: – Мы изучили все варианты. Даже допросили банду грабителей, один из которых снимал гараж у Цумбаха-старшего. Но ни одного из них мы не смогли заподозрить в убийстве старика Цумбаха. Только Пьера Жакку. Он не собирался убивать «отца своего соперника, хотел поговорить с его сыном Андре Цумбахом, возможно, даже хотел убить его. Однако все вышло иначе. Отец отвел Жакку в комнату сына и позднее застал врасплох, когда тот рылся в шкафах, пытаясь найти письма и фотографии. Он оказался в безвыходном положении, решил не оставлять свидетеля своей бесчестности и выстрелил. А потом усугубил свое преступление жестокими ударами кинжала. Уважаемые присяжные заседатели, дамы и господа! На вопрос о виновности Жакку вы должны ответить утвердительно. Трус, убивший в тот весенний вечер пожилосо мужчину, должен быть наказан. Сначала сложилось впечатление, что у защиты были значительные шансы на успех. Мэтр Флорио был убежден в этом. Он не привык проигрывать процессы. Защитники говорили преимущественно о страсти Жакку, о его большой любви к Линде Бо, его плане развестись и жениться на ней, о разочаровании, постигшем его, когда он узнал, что его отвергли, потому что Линда уже встречалась со служащим Женевской штаб-квартиры ООН, но не с Андре Цумбахом. – Ревновал ли ее Жакку? – спрашивал адвокат Раймон Николе, и тут же отвечал. – Нет. Наоборот, помирился с женой, отказался от развода. В то время когда произошло убийство, и он, и Андре Цумбах немного значили для Линды Бо. В тот период уже и речи не могло быть о ревности к Цумбаху. Здесь не было представлено ни одного доказательства его вины, а только лишь догадки, которые не могут быть использованы против него. Поэтому, господа присяжные заседатели, прошу вас освободить его. – Если вы осудите Жакку, – заявил в своей речи защитник Рене Флорио, – то без доказательств осудите человека, у которого, и это прежде всего, не было мотива для совершения такого преступления. Как вы объясните, что интеллигентный, изысканно-культурный человек вдруг берет в руки револьвер и кинжал и ночью на велосипеде отправляется в дорогу, чтобы убить пожилого человека? Как утверждает господин прокурор, Жакку убил потому, что ревновал к его сыну. Предположим, что его любовница когда-то поддерживала связь с Андре Цумбахом, однако ко времени убийства между ними все давно было уже кончено. Кроме того, Линда Бо уже встречалась с сотрудником ООН. Ведь никто не станет убивать отца бывшего соперника. Допустим, он убил, как утверждает прокурор, из-за анонимных писем и фотографий обнаженной Линды Бо. Но взгляните на его альбом. Вы увидите немало снимков его любовницы, сделанных во время отпуска. На них девица также почти обнажена и весьма сексуальна. Если бы дело действительно было в компрометирующих анонимных письмах и фотографиях, то почему он не попытался получить их по-хорошему? Например, выкупить? Почему ему понадобилось именно убивать? Господин прокурор показал нам пуговицу, найденную на месте происшествия. Мол, она от пальто Жакку. Но это самая обычная пуговица, каких немало. Уважаемые присяжные, милые дамы, загляните дома в коробки с пуговицами. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что вы найдете такую же или очень похожую пуговицу. Жакку прочитал 6 ней на следующий день после убийства. Если бы он действительно был убийцей, то сразу же пришил бы оторванную пуговицу или как можно скорее избавился бы от пальто. Вернемся к неубедительному алиби обвиняемого. Дамы и господа, уважаемые присяжные, только профессиональные убийцы имеют убедительное алиби. Известно, что Жакку работал почти ежедневно допоздна в своей конторе. В половине одиннадцатого вечера ему позвонила жена. Захотела заехать за ним на машине. Но он сказал, что у него еще на час работы. Затем он повесил телефонную трубку, взглянул на часы и стукнул себя по лбу – боже мой, ведь сейчас самое время убивать! Он хватает оружие и на велосипеде мчится по городу, чтобы в двадцать два пятьдесят убить старика Шарля Цумбаха… Уважаемые присяжные, это же бессмыслица! Господин прокурор, ваша версия бессмысленна! Он помолчал, вытер пот со лба, походил перед кафедрой. Остановившись перед двенадцатью присяжными заседателями, призванными определить – виновен или нет обвиняемый, он продолжал серьезно, выделяя каждое слово: – Уважаемые дамы, уважаемые господа присяжные заседатели. Какое бы вы решение не приняли, пожалуйста, помните, что вы судите человека уже осужденного. Уже никогда, даже при самом благоприятном исходе процесса, он не сможет подняться до своего нынешнего положения в обществе, будет жить с печатью Каина на лбу. Позвольте ему спокойно прожить остаток жизни, предоставьте ему возможность вернуться к жене, которая, несмотря на трагические обстоятельства, не отвергла его, потому что любит его. В четверг 4 февраля 1960 года в 13.45 присяжные отправились на совещание. Через два часа они вернулись в зал заседания. По их мнению Пьер Жакку был виновен. В тот же день ровно в семнадцать часов председатель сената Бард зачитал приговор: «Семь лет лишения свободы, лишение гражданских прав на срок в десять лет». С приговоренным случился нервный припадок. Жакку доставили в психиатрическую клинику Бель Эр, где поместили в одиночную палату. Днем и ночью за ним следили, чтобы он не совершил самоубийства. Когда он выздоровел, его перевели в тюрьму Бошуз. Ему выдали полосатую тюремную одежду и номер сто семнадцать. При первой же возможности он попытался покончить с собой. В последний момент Жакку спасли. Это повторялось еще дважды. В 1963 году за хорошее поведение он был освобожден. Процесс над Жакку стал сомнительной главой истории криминалистики и судопроизводства Швейцарии и долгое время вызывал жаркие споры. Против Жакку не имелось убедительных улик, и все же его осудили. Журналисты объясняли это особенностями женевской атмосферы, считая, что такой приговор стал возможным только в городе, где когда-то церковный реформатор Кальвин отвергал даже повешение своих религиозных противников, приговаривая их к погребению заживо. |
||
|