"В час дня, ваше превосходительство" - читать интересную книгу автора (Васильев Аркадий Николаевич)

Выходить по одному!

Съезд анархистов не состоялся. Не успели и собраться. Накануне, вечером одиннадцатого апреля, появились оцепления, особенно в районе Малой Дмитровки, Поварской. На углах – пулеметы. Любопытствующим, задававшим наивные вопросы – что это означает? – красноармейцы и рабочие с винтовками вежливо говорили: «Проходите, граждане, проходите. Не задерживайтесь!»

Позднее на Большую Лубянку начали привозить на грузовиках странных личностей. Один проследовал в подъезд молча, только энергично размахивал руками, словно торопливый сеятель. Охрана долго потом подбирала разные, золотые предметы – монеты, кольца, часы.

Другой, в цилиндре и распахнутой синей поддевке, из-под которой виднелась красная расшитая косоворотка, кричал:

– Не имеете никаких правов! Это насилие! Буду жаловаться самому Кропоткину!

Несколькими часами раньше состоялось экстренное заседание ВЧК. На него пригласили руководителей многих заводов, фабрик, учреждений из всех районов Москвы.

Петерс объяснил:

– Московская федерация анархистов, объединяющая несколько групп и отрядов: «Смерч», «Ураган», «Немедленные социалисты», «Независимые» и другие, – не столько политическая организация, сколько уголовная. На несколько так называемых идейных анархистов сотни мошенников, воров и даже убийц. Терпеть эту банду больше невозможно. Короче говоря, начнем сегодня ночью, ровно в двенадцать.

Затем по списку начали выкликать людей, назначенных командирами отрядов. Андрей с удивлением услышал, что он командир отряда рабочих Прохоровской мануфактуры.

Когда расходились, Мартынов спросил Петерса:

– А вы думаете, я сумею?

Петерс строго глянул на него:

– Сколько ты у нас?

– Ровно месяц.

– Вот видишь, целый месяц! Это по нашим временам большой срок. Всей нашей ВЧК меньше полгода.

Отряду Андрея досталось вышибить анархистов из особняка Пастуховой в Гудовском переулке. Анархисты заняли его два дня назад; по сведениям ВЧК, из оружия имели револьверы и гранаты. На предложение сдаться без боя из окна второго этажа выстрелили и выбросили что-то круглое, плоское – в темноте разобрать было трудно, – похожее на большую низкую кастрюлю с крышкой. «Кастрюля» грохнулась, зашипела, но взрыва не получилось.

Подождав, не сбросят ли еще какой-нибудь кухонный инвентарь, Андрей и его помощник, молодой слесарь Прохоровской мануфактуры, коммунист, подбежали к парадной двери, встали сбоку, и Андрей, постучав рукояткой нагана в дверь, крикнул:

– Даю на размышление пять минут! Сопротивление бесполезно! Дом окружен. У нас пулеметы и орудия! Через пять минут откроем огонь без предупреждения.

Из-за двери ответили:

– Примите нашего парламентера. Надо обговорить!

– Никаких парламентеров и никаких переговоров! Выходить по одному с поднятыми руками!

Помощник Андрея не выдержал, громко рассмеялся: никаких пулеметов, тем паче орудия, отряд не имел. Одни винтовки да револьверы.

Видно, этот смех и оказался самым убедительным доказательством силы отряда, потому что дверь тотчас распахнулась, и анархисты по одному, а всего двадцать семь, с поднятыми руками стали спускаться в освещенный вестибюль. Их тщательно обыскивали, поодиночке уводили в дворницкую, где у дверей и у окон стояли рабочие с винтовками.

Только один анархист, здоровенный, кривой, с промятым носом, рук не поднял. В правой руке цепко держал небольшой чемодан, перетянутый для прочности ремнем.

Андрей скомандовал:

– Поставь чемодан!

Кривой двинул Андрея в лицо, левой рукой – очевидно, он был левша – с такой силой, что Мартынов с трудом удержался на ногах. Андрей выстрелил кривому в ногу, тот заорал, бросил чемодан.

Когда все комнаты были осмотрены, оружие собрано, из чулана вылезла перепуганная, вся в пыли и известке, согнутая в три погибели старуха в бархатной безрукавке, с длинной рыжей бородой. На голове вроде короны, склеенной из голубой лаковой бумаги. Поняв с трудом, что ей ничего больше не грозит, она вдруг распрямилась и заговорила властно, требовательно, что будет жаловаться господину градоначальнику. Вспомнила какого-то князя Ростислава Михайловича, генерала Степана Петровича…

Осмелевший дворник объяснил, что старая госпожа – это сестра мадам Пастуховой.

– Анна Петровна, – пояснил он, – вместе с супругом, как услышали про заваруху в Петрограде, сразу денежки из банка – и на юг, у них под Ялтой вроде пансиона. А эта, Лизавета Петровна, она безвредная, с ума тронулась года два назад, как получила письмо, что муженек ее Степан Петрович убит. Бороду ей и корону эти хулиганы приклеили. Хотели на царство венчать: мать анархия – царица порядка!

Помощник, сдерживая из вежливости улыбку, сказал Андрею:

– Командир, в зеркало посмотрись! Ловко тебе кривой саданул. Очень ты на правую сторону вроде поправился…

В чемодане оказалось двести семнадцать тысяч рублей.

Дом Грачева на Поварской брали с боем, пришлось даже взорвать ворота – черный едкий дым заволок улицу.

На Малой Дмитровке, б, в здании бывшего Купеческого собрания, превращенном анархистами в главный Дом анархии, об операции, видимо, узнали заранее и подготовились хорошо: в окнах и на крышах соседних домов выставили пулеметы, подходы к дому охраняли вооруженные гранатами часовые. На тротуаре, около подъезда, стояло горное орудие.

Отряду Чрезвычайной комиссии пришлось открыть орудийный огонь. Анархистов взяли только утром.

Четырнадцатого апреля в «Известиях» на видном месте появилось объявление за подписью председателя ВЧК Дзержинского. Жители Москвы, в разное время подвергавшиеся бандитским налетам, приглашались для опознания своих обидчиков и вещей в уголовно-розыскную милицию, в Третий Знаменский переулок.