"Исчезнувшая пожарная машина" - читать интересную книгу автора (Валё Пер, Шёвалль Май)

XI

Гюнвальда Ларссона действительно выписали пятнадцатого марта после утреннего обхода. Доктор велел ему не волноваться и освободил на десять дней от работы, то есть до понедельника, двадцать пятого.

Спустя полчаса он вышел на продуваемое ветром крыльцо Южной больницы, остановил такси и поехал прямо в управление полиции на Кунгсхольмен. Ему не хотелось встречаться с коллегами, и он прошел в свой кабинет никем не замеченный, за исключением дежурного внизу. Он заперся в кабинете и позвонил по телефону в несколько мест. Если бы хоть один из этих разговоров услышало его начальство, он бы схлопотал строгий выговор.

Разговаривая но телефону, он делал записи на листе бумаги, на котором постепенно образовался список из нескольких имен и фамилий.

Из всех полицейских, которые так или иначе занимались пожаром на Шёльдгатан, Гюнвальд Ларссон являлся единственным выходцем из высшего общества. Его отца можно было отнести к богатым людям, хотя после продажи недвижимости от этого богатства мало что осталось. Гюнвальд Ларссон вырос в фешенебельном районе Стокгольма Эстермальм и посещал лучшую школу. Однако вскоре оказалось, что он стал белой вороной в семье. У него были совершенно противоположные взгляды, к тому же он объявлял об этом в самые неподходящие моменты. В конце концов отец счел, что нет другого выхода, как позволить сыну стать моряком.

Гюнвальду Ларссону не понравилась служба в военно-морском флоте и через несколько лет он перешел в торговый флот. Здесь он очень быстро понял, что все его знания, полученные в училище и на борту допотопных военных кораблей, совершенно ничего не стоят.

Все его братья и сестры получили высшее образование и к тому времени, когда умерли родители, уже успели сделать карьеру. Он не поддерживал с ними контактов и, честно говоря, почти забыл об их существовании.

У него не было стремления до конца своих дней оставаться моряком, поэтому ему пришлось подыскать себе другую профессию, которая, желательно, не обрекала бы его на сидячий образ жизни и позволила бы извлечь преимущество из его отличной физической подготовки. К огромному изумлению и невообразимому ужасу его родственников в Лидингё и Эстермальме он стал полицейским.

Мнения о нем, как о полицейском, были самыми различными. Однако почти все недолюбливали его.

В большинстве случаев он поступал не так, как все, а его методы, как правило, были, мягко говоря, не совсем обычными.

Таким же необычным являлся список, лежащий сейчас перед ним на письменном столе.

Гёран Мальм, 42, вор, мертв (самоубийство?);

Кеннет Рот, 27, вор, мертв, похоронен;

Кристина Модиг, 14, несовершеннолетняя проститутка, мертва, похоронена;

Мадлен Ольсен, 24, рыжеволосая проститутка, мертва;

Кент Модиг, 5, ребенок (детский дом);

Клари Модиг, 7 месяцев, грудной ребенок (детский дом);

Агнес Сёдерберг, 68, старуха, дом престарелых в Розенлунде;

Герман Сёдерберг, 67, старый алкоголик, Хёгалидская лечебница;

Макс Карлсон, 23, бандит, Тиммермансгатан, 12;

Анна-Кайса Модиг, 30, проститутка, Южная больница (психиатрическое отделение);

Карла Бергрен, ?, проститутка, Гётгатан, 25.

Гюнвальд Ларссон просмотрел список и решил, что имеет смысл допросить лишь трех последних. Из оставшихся четверо мертвы, двое — маленькие дети, которые еще ничего не понимают, и двое — беспомощные старики.

Он сложил вчетверо лист бумаги, сунул его в карман и вышел из кабинета. Внизу он не сделал даже попытки кивнуть дежурному. Нашел на стоянке свою машину и поехал домой.

Субботу и воскресенье он просидел дома, запоем читая роман Сакса Ромера.[6] О пожаре он совершенно не думал.

В понедельник утром, восемнадцатого марта, он проснулся рано, снял последние повязки, принял душ, побрился и долго выбирал, что надеть. Потом сел в машину и поехал на Гётгатан, где жила Карла Бергрен.

Ему пришлось подняться по двум лестничным маршам, пересечь наискосок заасфальтированный двор, преодолеть еще три грязных лестничных пролета с облупившейся коричневой краской и разболтанными перилами, и наконец он оказался перед щелястой дверью, на которой висел металлический почтовый ящик и был прикреплен клочок картона с написанными от руки словами «Карла Бергрен, манекенщица».

Звонка, по-видимому, здесь не было, поэтому он негромко постучал в дверь, открыл ее и вошел внутрь, не дожидаясь ответа.

Квартира оказалась однокомнатной. Оконная штора была наполовину опущена, и внутри царил полумрак. Воздух был теплым и спертым. Тепло излучали два старомодных электрокамина с открытыми спиралями. Одежда и другие предметы были в беспорядке разбросаны по полу. Единственным предметом в комнате, который нельзя было сразу же отправить в мусорное ведро, оказалась кровать. Она была достаточно большой, а постельное белье выглядело сравнительно чистым.

Карла Бергрен была в квартире одна. Она уже проснулась, но все еще не встала и лежала в кровати, читая женский журнал. Так же, как и в прошлый раз, когда он ее видел, она была голая и выглядела почти как тогда, за исключением того, что теперь она не дрожала от холода и не заходилась в истерике. Напротив, она казалась очень спокойной.

Она была хорошо сложена, очень стройная, с крашеными светлыми волосами и маленькими, чуть обвисшими грудями, которые наверняка смотрелись наиболее выгодно, когда она лежала на спине, как сейчас; волосы у нее между ног были мышиного цвета. Она лениво потянулась, зевнула и сказала:

— По-моему, еще немного рановато, но, впрочем, ладно.

Гюнвальд Ларссон ничего не сказал, и она, очевидно, ошибочно истолковала его молчание.

— Деньги, естественно, вперед. Положи их на столик вон там. Надеюсь, тебе известна такса? А может быть, тебе хочется чего-нибудь исключительного? Как насчет небольшого шведского массажа? Ручная работа, не пожалеешь.

Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь, а комната была такой крошечной, что он едва в ней поместился. Здесь воняло потом, застоявшимся табачным дымом и дешевой косметикой. Он шагнул к окну и попытался поднять шторы, однако пружину заело, и в результате штора почти полностью опустилась.

Девушка на кровати наблюдала, как он это делает. Внезапно она узнала его.

— Ой, — сказала она. — Я тебя узнала. Ведь это ты спас мне жизнь, да?

— Да.

— Я так тебе благодарна.

— Не стоит благодарностей.

Она чуть задумалась, слегка раздвинула ноги и провела правой рукой по гениталиям.

— Это совсем другое дело, — произнесла она. — Для тебя, конечно, это будет бесплатно.

— Набрось на себя что-нибудь, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— Почти каждый говорит, что я привлекательно выгляжу, — застенчиво сказала она.

— Только не я.

— И в постели я тоже хороша. Так все говорят.

— К тому же не в моих правилах допрашивать голых… людей.

Он чуть замялся, подыскивая слово, словно не был уверен, к какой категории следует ее отнести.

— Допрашивать? Ах да, конечно, ведь ты легавый.

И после секундного колебания:

— Я ничего не сделала.

— Ты проститутка.

— Ой, не будь таким грубым. Разве в этом есть что-то плохое?

— Оденься.

Она вздохнула, покопалась в простынях, нашла махровый халат и набросила его на себя.

— А в чем дело? — спросила она. — Чего тебе надо?

— Я хочу спросить тебя кое о чем.

— Меня? О чем же?

— Например, о том, что ты делала в том доме.

— Ничего противозаконного, — сказала она. — Это правда.

Гюнвальд Ларссон вынул шариковую ручку и вырвал из блокнота несколько листов.

— Как тебя зовут?

— Карла Бергрен, но в действительности…

— В действительности? Не вздумай лгать.

— Нет, — сказала она, надувшись, как ребенок. — Я не собираюсь тебе лгать. В действительности меня зовут Карин София Петерсон. Бергрен — это фамилия мамы. А Карла звучит лучше.

— Откуда ты приехала?

— Из Шиллингарюда. Это в Смоланде.

— Ты давно живешь в Стокгольме?

— Больше года. Почти восемнадцать месяцев.

— У тебя было здесь какое-нибудь постоянное место работы?

— Ну… смотря, что ты имеешь в виду. Я немного работала манекенщицей. Это довольно тяжелая работа.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать… почти.

— Значит, шестнадцать, да?

Она кивнула.

— Итак, что вы делали в той квартире?

— У нас была всего лишь маленькая вечеринка.

— Ты имеешь в виду, что вы ужинали и все такое прочее?

— Нет. Это была секс-парти.

— Секс-парти?

— Ну да. Ты что, никогда о таком не слышал? Это классная вещь.

— Ага, — равнодушно сказал Гюнвальд Ларссон, переворачивая страницу. — Ты хорошо знала этих людей?

— Парня, который там жил, я раньше никогда не видела. По-моему, его звали Кент.

— Кеннет Рот.

— Ах, вот как? Ну, все равно, я никогда раньше о нем не слышала. С Мадлен я тоже была плохо знакома. Они умерли, да?

— Да. А что ты можешь сказать о Максе Карлсоне?

— Я его знала. Мы иногда с ним встречались, но только для того чтобы переспать и получить удовольствие. Это он меня туда привел.

— Он твой сутенер?

Она покачала головой и сказала с наивной торжественностью:

— Нет, я в них не нуждаюсь. С ними одна морока. Этим парням нужны только деньги; кроме своей доли, их больше ничего не интересует.

— Ты знала Гёрана Мальма?

— Это тот парень, который покончил с собой и устроил пожар? Тот, что жил внизу?

— Совершенно верно.

— Никогда о нем не слыхала. Но то, что он сделал, — это просто ужасно.

— А остальные знали его?

— По-моему, нет. Во всяком случае, Макс и Мадлен его не знали. Может быть, с ним был знаком Кент, то есть Кеннет, ведь он там жил, так ведь?

— Ну ладно, что вы там делали?

— Трахались.

Гюнвальд Ларссон пристально посмотрел на нее и медленно сказал:

— Нам придется поговорить об этой вечеринке более подробно. В котором часу ты туда пришла? И как вообще получилось, что ты туда попала?

— Меня пригласил Макс. Сказал, что мы неплохо развлечемся. По пути мы захватили с собой Мадлен.

— Вы добирались туда пешком?

— Пешком! В такую погоду! Мы взяли такси.

— Когда вы туда приехали?

— По-моему, около девяти.

— Что вы там делали?

— У парня, который там жил, оказалось две бутылки вина, и мы их выпили. Потом слушали музыку.

— Ты не заметила ничего необычного?

Она снова покачала головой.

— Что ты имеешь в виду?

— Продолжай, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— Ну, потом Мадлен разделась. Да на ней-то и смотреть не на что. Я сделала то же самое. Ребята тоже. А потом… потом мы танцевали.

— Голые?

— Да. Это классная вещь.

— Понятно, продолжай.

— Мы какое-то время танцевали. Потом сели и покурили.

— Покурили?

— Да. Гашиш. Чтобы получить кайф. Это классно.

— Кто давал тебе гашиш?

— Макс. Он…

— Да? Что же он делал?

— Ну, ладно! Ты ведь спас мне жизнь, и, кроме того, я пообещала тебе говорить правду. Но я ничего не сделала.

— Так чем же занимался Макс?

— Он торговал гашишем. В основном, продавал его подросткам.

Гюнвальд Ларссон сделал пометку.

— Что было потом?

— Ну, ребята бросили жребий, кому с кем оставаться. Это было очень забавно. Ты, наверное, сам участвовал в таких делах.

— Они подбросили монетку?

— Точно. Максу досталась Мадлен, и они ушли в другую комнату. А я и этот парень, Кеннет, остались в кухне. Мы собирались…

— Продолжай, я слушаю.

— Ой, ты наверняка сам участвовал в таких вечеринках. Сначала мы собирались заняться этим делом попарно, а потом собраться всей компанией, если, конечно, ребята еще будут на что-то способны. Это самая классная вещь, я тебе точно говорю.

— Свет вы выключили?

— Да. Тот парень и я легли на пол в кухне. Впрочем…

— Что, впрочем?

— Ну, произошла странная вещь — я уснула. Проснулась я оттого, что Мадлен меня тормошила; она растолкала меня и сказала, что Макс сердится оттого, что я не иду к нему. В этот момент я лежала на том парне сверху, раскинув ноги.

— Дверь между кухней и комнатой была закрыта?

— Да, и тот парень, Кеннет, тоже уснул. Мадлен принялась его тормошить. Я щелкнула зажигалкой, посмотрела, сколько времени, и увидела, что была с ним в кухне больше часа.

Гюнвальд Ларссон кивнул.

— Я ужасно себя чувствовала, но все же встала и пошла в комнату. Макс схватил меня, повалил на пол и сказал:

— Ну, так что же он сказал?

— Сейчас мы с тобой займемся делом, сказал он. Эта рыжая сучка ни на что не способна. А потом…

— Да, я слушаю.

—А потом я больше ничего не помню, кроме того, что раздался хлопок, похожий на выстрел, в комнате сразу стало полно дыма и огня. А потом появился ты… О Боже, это было ужасно.

— И тебе ничего не показалось странным?

— Только то, что я уснула. Обычно со мной такого не бывает. Я имела дело со многими настоящими ценителями, и они говорят, что я отлично знаю свое ремесло. И к тому же очень привлекательна.

Гюнвальд Ларссон кивнул и спрятал листочки бумаги. Он долго разглядывал девушку и, наконец, сказал:

— По-моему, ты довольно уродлива. У тебя обвисшие груди и мешки под глазами, ты выглядишь больной и жалкой. Через несколько лет ты опустишься, превратишься в жалкую развалину и станешь выглядеть так ужасно, что к тебе будет даже страшно прикоснуться. До свидания.

На лестнице он остановился и вернулся в квартиру. Девушка сняла халат и щупала у себя под мышками. Она хихикнула и сказала:

— В больнице у меня отросла щетина. Ты передумал?

— Я подумал, что тебе стоит купить билет в Смоланд, поехать домой и найти себе нормальную работу, — сказал он.

— Там вообще нет никакой работы, — ответила она.

Он захлопнул дверь за собой с такой силой, что она едва не соскочила с петель.

Гюнвальд Ларссон постоял несколько минут на Гётгатан. Что же он выяснил? То, что газ из квартиры Мальма просачивался в кухню верхней квартиры, вероятнее всего, вдоль водопроводных и канализационных труб. То, что концентрации газа хватило, чтобы люди наверху уснули, однако, она оказалась недостаточной, чтобы газ взорвался, когда Карин София Петерсен щелкнула своей зажигалкой.

Что это означало? В общем-то, ничего; во всяком случае, настроение у него не улучшилось.

Он чувствовал себя уставшим и нездоровым. Ему казалось, что после допроса девушки в ее мрачной комнате у него полный упадок сил. Он прямиком направился в турецкие бани и провел там три безмятежных часа.

В понедельник днем у Мартина Бека состоялся телефонный разговор, о котором никто в отделе не должен был знать. Он дождался, когда Колльберг и Скакке вышли, набрал номер Института судебной экспертизы и попросил к телефону человека по фамилии Хелм, которого считали одним из наиболее опытных криминалистов в мире.

— Ты осматривал труп Мальма как до вскрытия, так и после него?

— Естественно, — сердито ответил Хелм.

— Как по-твоему, в нем было что-нибудь необычное?

— В общем-то нет. Разве только то, что труп слишком сильно обгорел. Я имею в виду, со всех сторон. Даже сзади, хотя он лежал на спине.

Хелм сделал паузу и задумчиво добавил:

— Матрац, естественно, тоже сгорел.

— Да, понятно, — сказал Мартин Бек.

— Не понимаю я вас, парни, — в недоумении сказал Хелм. — Разве это дело не закрыто? Зачем же…

В этот момент Колльберг открыл дверь и Мартину Беку пришлось поспешно закончить разговор.