"Лорд поневоле" - читать интересную книгу автора (Уоллес Эдгар)

Глава 3. ЧИК В ПАЛАТЕ ЛОРДОВ

На следующее утро он получил письмо, пересланное ему из Брокли — большой белый конверт внушительного вида. Оно было адресовано «Высокоблагородному маркизу Пальборо и проч.». Что означало это «и проч.», обнаружилось в тексте послания.

— Что все это значит? — воскликнул Чик в полном недоумении.

Они завтракали втроем, и Сэмюэль восседал на детском стуле, обсасывая ложку.

— Я не знаю никого из этих людей!

— Каких людей? — спросила Гвенда.

— Этого графа Стеффилда, виконта Морланда и барона «как его звать»…

Гвенда хохотала от всей души.

— Чик, вы глупенький мальчик! Все эти люди — вы сами! Это, конечно же, ваши второстепенные титулы!

— Тетя! — воскликнул Чик. — В самом деле, это я?

— Конечно, это вы. Когда вы обзаведетесь детьми, то дадите второй титул вашему сыну. Он будет графом Стеффилдом.

— Но значит ли это, что я должен пойти в палату лордов?

— Да, Чик, я знала, что вас призовут рано или поздно. Теперь вы являетесь одним из наших наследственных законодателей.

— Гм, — призадумался Чик. — Я загляну туда сегодня и покончу с этим…

Она все еще смеялась.

— Нет, Чик, вы не можете заглянуть в палату лордов и покончить со всеми делами так просто! — Она положила руку ему на плечо. — Все не так просто… Для этого нужна целая церемония. Лучше вы напишите, что займете свое место в следующий понедельник, а тем временем я узнаю, что вам нужно проделать…

— Но разве я не могу просто зайти туда, сказать: «Как вы поживаете?» и уйти? — всполошился Чик. — Я вовсе не хочу тратить время попусту! Я и так был довольно недобросовестным по отношению к мистеру Лейзеру. А как раз в понедельник должен прийти один человек, который, весьма вероятно, возьмет большой полис, и Лейзер хочет, чтобы я рассказал ему о наших условиях.

Она объяснила ему, что по британским законам вступление нового лорда в Парламент сопровождается особой церемонией, а вечером, когда он встретил ее у дверей театра, чтобы проводить домой, она сообщила ему такие подробности, которые привели его в ужас.

— Я беседовала с мистером Сольбергом, он оказался гораздо лучше, чем я думала. Он ничего не рассказал газетчикам, Чик, о вашем появлении в третьем акте «Жизни в тумане». Он сказал, что пьеса идет так хорошо, что ему не нужно никакой особой рекламы. Вам надо отпроситься на один лишний час и завтра позавтракать с Сольбергом!

Завтрак состоялся в клубе на Мейфейр, членом которого был Сольберг. Изысканность завтракавших леди и джентльменов и общий дух роскоши, царящий здесь, подействовали на Чика ошеломляюще.

— Я не советовал бы вам становиться членом этого клуба, милорд. В этом зале найдется немало людей, которые ловко сумеют использовать ваш титул.

Он назвал несколько громких фамилий. «Весьма почтенные личности», — подумал Чик и был поражен, узнав, что все они жили за счет явного мошенничества.

— К примеру, вон тот молодой человек… Сын лорда и «благородный», но он не более чем чучело, служащее для приманки других птиц под ружье охотника!

— Но почему же вы состоите членом этого ужасного клуба? — изумился Чик.

— Они меня не беспокоят, — ответил Сольберг.

— Они бы меня очень беспокоили и я бы избегал этого места, если бы имел деньги. К счастью, у меня их нет…

— Я думаю, что вы умница, — заключил Сольберг.

После завтрака он отвез его в своем лимузине к мистеру Стейнеру, знаменитому театральному модельеру.

— Мы сможем подготовить это одеяние, — заверил Стейнер. Настоящий горностай, дорогой Сольберг! Эту мантию надевал… — Он упомянул имя одного известного актера, — но корону нам придется взять напрокат от Тиллингса на Берри-стрит, и для этого потребуется залог.

— Под мою ответственность, — ответил Сольберг, — но постарайтесь достать подходящую его светлости.

С подобающей торжественностью мистер Стейнер снял мерку с головы Чика.

В тот же вечер платье и корона были доставлены на Даути-стрит, и Чик мог примерить их перед восторженными зрителями.

Корона была сделана для более крупной головы, чем голова Чика, но Гвенда устроила все как нельзя лучше. Чик с мрачным видом рассматривал себя в зеркало. Его пурпурная мантия волочилась по полу, большой горностаевый воротник душил. Но корона на его голове, с ее жемчужинами и земляничными листьями, завораживала.

— Я будто король, Гвенда. Меня не спутают с кем-нибудь в этом роде, я надеюсь? — сказал он с опаской.

— Не глупите, Чик! Конечно, нет!

— Но неужели мне придется идти по всем улицам в таком виде? — ужаснулся Чик. — Конечно, я бы мог поехать на омнибусе или в такси, но ведь надо мной же будут смеяться! Разве мне нельзя просто нести эту корону в пакете, а платье перекинуть через руку, только чтобы показать им, что я достал все, что следует?

— Вы переоденетесь в здании палаты лордов, — улыбнулась Гвенда. — Крепитесь, Чик!

Гвенда взяла все заботы на себя. Она поспешила в палату лордов и, пройдя множество официальных лиц, получила, наконец, исчерпывающую информацию, после чего вернулась домой, сияющая и возбужденная.

— Чик, вы будете введены в парламент двумя лордами, — сообщила она. — Переодевшись в специальной комнате, вы пойдете в палату, примете присягу и обменяетесь рукопожатием с лордом-канцлером.

— Вы убиваете меня, Гвенда, — простонал Чик.

— И в понедельник будет напряженный день, — продолжала она с воодушевлением. — Предстоят большие дебаты по поводу билля о детском труде и все будут там, и все увидят вас…

Чик схватился за голову.

— А вот имена людей, которые введут вас в Парламент… Такие приятные имена, Чик: лорд Фельсингтон и граф Мансар! Они уже читали о вас в газетах и говорят, что будут счастливы сделать что-нибудь для своего собрата!

— Черт побери, — буркнул Чик, чувствуя себя совсем беззащитным.

— Пустяки! — провозгласила миссис Фиббс. — Можно подумать, что вы идете на казнь, Чик! — По его требованию, она стала его называть именно так.

— Нельзя ли отложить это на одну неделю? — взмолился Чик. — У нас страшно много работы по понедельникам.

— Вы пойдете туда в понедельник, — настаивала Гвенда. — И не будем больше спорить об этом!

Неделя прошла быстро, но чем ближе подходил роковой день, тем покорнее становился Чик.

В субботу вечером он пил чай вместе с Гвендой и миссис Фиббс. Сэмюэль уже спал, и было тихо и уютно. Он подумал о том, что Гвенда была самой прекрасной женщиной на свете. Ее большие грустные глаза были полны какой-то тайны, неразрешимой для Чика.

— Гвенда, — сказал он. — Я о многом раздумывал в последнее время…

Она подняла голову от чашки.

— Я думал о том месте в жизни, которое имеют все, кроме меня, — продолжал он.

Она откинула волосы со лба:

— Чик, вы еще обретете себя.

Он покачал головой.

— Возможно, но только мне кажется смешным, что такой простой парень, как я, должен идти в Парламент.

Она рассмеялась и взяла его за руку.

— И все-таки, вы будете великим человеком, мой дорогой! Вы будете создавать и ломать правительства вот так! — Она щелкнула пальцами.

— Бог мой! — воскликнул в ужасе Чик. — Надеюсь, что нет!

Чик встретил свой судный день без особой радости. Он даже решительно отказался от завтрака, заявив, что у него нет аппетита.

Корона и мантия были надежно упакованы. Чик настоял на том, чтобы отправиться к палате лордов на омнибусе. Он сказал, что так будет меньше бросаться в глаза. Гвенда раздобыла входной билет в галерею, и они отправились.

Ему припомнился какой-то большой собор, который он однажды посетил. Он не мог вспомнить, когда это было и где, но то место, куда привела его Гвенда, вызвало в нем такое же впеча1ленис. Он чувствовал, что здесь было бы неприличным разговаривать иначе как шепотом. Высокие сводчатые коридоры были обширны и бесконечны. Каменные стены были украшены картинами исторических событий, и на каждом шагу попадались мраморные пьедесталы с бюстами парламентских деятелей, отошедших в лучший мир. Здесь и там стояли во весь рост статуи государственных мужей, строивших или ломавших историю человечества. Казалось, они шли по какой-то громадной и великолепной гробнице.

Шаги куда-то спешащих людей глухо отдавались под сводами, когда они пересекли мраморные полы обширных кулуаров Парламента. Певучий голос служителя выкликал какие-то непонятные имена. Слышался сдержанный гул многих голосов: это члены палаты общин беседовали со своими избирателями.

Путь к палате лордов вел от этих кулуаров к широкому вестибюлю, стены которого были также сплошь увешаны портретами бессмертных.

Сердце Чика упало, когда он приблизился к первому из стоявших полицейских. Всего, по подсчетам Чика, там их было не менее двухсот.

— Лорд Пальборо? Да, милорд, я покажу вашей светлости дорогу.

Чик крепче ухватился за свои пакеты и вместе с Гвендой последовал за полисменом, который привел их к другому полисмену рангом выше, который, в свою очередь, взял их под свое покровительство и доставил туда, где поджидали Чика.

Чик посмотрел на них с ужасом и благоговением. Один был высок ростом и слегка сутуловат, лет сорока пяти, с тонким и умным лицом. Он был одет чрезвычайно изысканно (Чик горько раскаивался, что не последовал совету мистера Лейзера и не облачился во что-нибудь подобающее этому событию). Второй был моложе, полноват, розовощек и имел маленькие холеные усы.

— Вот маркиз Пальборо, — сообщила Гвенда.

Старший из них протянул ему руку.

— Рад познакомиться с вами, лорд Пальборо, — произнес он с чуть заметной улыбкой. — Я много читал о вас.

— Да, сэр… то есть, я хотел сказать, милорд, — растерялся Чик.

— А вот это граф Мансар, — представил он розовощекого крепыша, дружески улыбавшегося Чику.

— Не правда ли, это ужасно глупо — выступать здесь разодетым как какая-нибудь кукла? — осведомился граф Мансар. — Но, уверяю вас, эти старые черти так слепы, что они ничего не заметят, даже если вы придете сюда в ночном белье!

— Проводите лорда Пальборо в комнату для переодевания, Мансар. Лорд-канцлер займет свое место ровно в три. У вас всего около десяти минут.

Под благотворным влиянием Мансара, который без умолку болтал о погоде, о дурном состоянии дорог и о превратностях парламентской карьеры, Чик осмелел и стал проявлять некоторый интерес к окружающему.

Все, что последовало за этим, было похоже на сон. Он смутно сознавал, как на него надели его долгополую пурпурную мантию и как лорд Мансар укреплял на его голове корону.

— Держите ее прямо, старина! — посоветовал этот добрый лорд. — Она что-то уж очень съезжает на ваш правый глаз. Вот так!

Чика повели в кулуары. Гвенда исчезла.

Лорд Фельсингтон осмотрел нового пэра с одобрением.

— По правилам, лорд Пальборо, вы должны быть представлены двумя маркизами. Но в настоящее время в палате нет ни одного маркиза, и вам придется довольствоваться эскортом низших по рангу.

Какое-то новое должностное лицо появилось в дверях. Это был пожилой джентльмен с массивной цепью на шее, в коротких бархатных штанах и камзоле. Он подошел к лорду Фельсингтону и что-то шепнул ему. Фельсингтон кивнул.

— Идемте, Пальборо! Очнитесь же! Вы захватили текст присяги?

Дрожащей рукой Чик вытащил текст из кармана брюк.

— С Богом! — весело провозгласил Мансар.

Это шествие по бесконечному красному ковру было худшей частью его сна. Он стоял перед столом, трясущейся рукой выводил свое имя и повторял, что обязуется «соблюдать верность присяге… как и все наследники и преемники…» Потом его подвели к фигуре в парике, восседавшей на широком диване, и эта фигура торжественно поднялась и обменялась с ним рукопожатием.

Чик не помнил, как опять очутился в комнате для переодевания вместе с лордом Мансаром, лицо которого неудержимо расплывалось в улыбке.

— Старина, вы были великолепны! Вы были феноменально забавны!

— Да, — ответил Чик. — Я забавлялся и сам до такой степени, что теперь не знаю, жив ли я или умер.

— Вы живы и в добром здравии, дружище! Снимайте ваш шутовской наряд и спрячьте земляничные листья! Идем слушать прения.

— Нет, я больше не хочу туда возвращаться! — возразил Чик с беспокойством.

— Вы пойдете, — настаивал Мансар. — Ваша юная леди пошла на галерею, и я пообещал, что притащу вас обратно послушать наших болтунов.

Чик вытер свой вспотевший лоб.

— У меня сегодня страшно много дел…

— Идем, идем! — Мансар схватил его за руку, увлекая за собой.

Мансар подвел его к кожаной скамейке по правую руку от лорда-канцлера, и Чик (совершенно не подозревая этого) оказался в числе поддерживающих правительство.

Теперь, немного успокоившись, он имел возможность рассмотреть палату. Они находились в прекрасном зале с малинового цвета стенами и обильной позолотой. Люди, нанимавшие скамьи по обе стороны, в большинстве были пожилые и даже старцы. Внимание всех было сосредоточено на одном очень полном и высоком джентльмене, который стоял у стола, излагая точку зрения правительства на билль, бывший сегодня предметом обсуждения палаты.

Наконец он сел на место, и тогда встал другой. Чик обратил внимание на то, что, как бы сильно ни спорили эти люди между собой, они неизменно обращались друг к другу со словами «благородный лорд». Один или два раза фигура в парике, восседавшая на диване, — этот диван называется по традиции «мешком шерсти», — вмешивалась в прения, и тогда происходил особенно горячий обмен любезностями. Обращаясь к человеку, сидевшему на диване, все называли его «лорд-канцлер».

Чик взглянул наверх, на галерею, и поймал на себе взгляд Гвенды. Она улыбнулась ему .

Затем постепенно, сквозь словесный туман и вспышки изысканного красноречия, Чик начал понимать сам предмет обсуждения. Вопрос касался поправки к биллю о труде малолетних, повышавшему предел возраста, начиная с которого дети допускались к работе на фабриках. Вскоре Чик забыл свои собственные тревоги и неприятности и с напряженным вниманием прислушивался к дебатам, кивая головой в знак одобрения того или иного оратора или, наоборот, гневно тряся ею, когда какой-то весьма величественный джентльмен настаивал на том, что дети рабочих с гораздо большей пользой для себя и для государства могут работать на фабриках, чем тратить попусту свое время в школе, тщетно пытаясь приобрести бесполезные знания.

Затем наступила пауза. Последний оратор сел на место, и лорд-канцлер окинул взглядом правую и левую стороны палаты. Как раз в этот момент Чик решил выйти и поискать Гвенду. Он встал и тотчас почувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих.

— Лорд Пальборо… — произнес лорд-канцлер монотонно.

Чик быстро повернулся в его сторону.

— Да, сэр… то есть, милорд, — отозвался он.

— …имеет слово.

Чик в полном недоумении оглядел лордов и фигуру на диване.

— Вам нужно говорить! — прошептал Мансар.

Итак, каждый новый член палаты обязан произнести речь! Чик не знал, что, встав с места и дружески кивая головой лорду-канцлеру, он сам искал этой возможности.

— Собственно говоря, — начал Чик, — я собирался выйти…

— «К порядку!» — послышались голоса при этом вопиющем нарушении парламентских правил.

— Но, — продолжал Чик, нервно потирая свой подбородок, — я, в общем, вполне согласен с толстым джентльменом, сидящим там. — Он указал на представителя правительства, который докладывал по поводу билля.

— Благородный лорд имеет в виду помощника государственного секретаря, — поправил его лорд-канцлер.

— Очень вам благодарен, сэр… то есть, лорд-канцлер, — сказал Чик. — Я не знаю его имени, но я совершенно согласен с большей частью из того, что он говорил. Я уверен, что он джентльмен, имеющий собственных детей.

— Благородному лорду будет небезынтересно узнать, что я холост, — заявил улыбающийся статс-секретарь, поднимаясь с места.

— Вы меня удивляете, — ответил Чик серьезно, — но я уверяю вас, что все вами сказанное, — совершеннейшая правда!

Члены палаты лордов не смеялись, они уставились на него в молчании, а Чик, в блаженном неведении относительно множества нарушенных им условностей, заложив руки в карманы и повернувшись в сторону безмолвного лорда-канцлера, продолжал свою речь.

Он никогда раньше не выступал публично. Вначале речь его была сдержанной, выражения неуклюжи, но постепенно он забывал, что находится в высшей законодательной палате страны, — забыл все, кроме того, что какие-то самого заурядного вида джентльмены желают знать его мнение. Чик близко знал мрачных, полуголодных мальчиков, рано освоивших язык и манеры взрослых мужчин. Он играл и дрался с ними в детские годы. Он знал, что значит образование, и почему школьники говорят другим языком, чем эти дети, преждевременно брошенные в водоворот жизни, чтобы самим отстаивать себя и пополнять свои знания на улице. У него были свои твердые убеждения на этот счет…

«Разница между безграмотным чернорабочим и каким-нибудь искусным квалифицированным мастером заключается именно в тех двух годах, которые вы вычеркиваете из его школьного возраста». Эта сказанная им фраза стала впоследствии лозунгом сторонников обязательного образования.

— Вот и все, — закончил он смущенно и сел на место.

В то время как в зале все еще продолжался сдержанный рокот, частью одобрительный, частью враждебный, послышался звонок. Члены палаты встали и двинулись из зала. Толпа отделила Чика от Мансара, и он направился, как и все, в кулуары.

— Да или нет, мой лорд? — спросил сто служитель у барьера.

— Нет, благодарю вас, — поспешно ответил Чик. — Я вообще не пью.

Затем он прошел в комнату, указанную ему служителем. В этой комнате все громко разговаривали. Двое или трое из них, как будто удивленные его присутствием, подошли и заговорили с ним. Разговор касался, главным образом, того, потерпит ли правительство поражение или нет. Большинство считало этот вопрос спорным. Вдруг все направились обратно в палату. Чик вынужден был следовать за ними.

Там он опять встретился с Мансаром, который взял его под руку.

— Дело идет на лад, старина, — потирая руки, заметил он, — и ваша речь очень помогла этому!

— Какое дело?

— Внимание! — предупредил Мансар.

Двое людей подошли к столу, последовал обмен короткими фразами, и затем внезапно раздались аплодисменты.

Мансар опустился на место, раздосадованный.

— Правительство потерпело поражение из-за одного голоса, — объяснил он.

И вдруг неясное подозрение мелькнуло в его сознании.

— Вы не голосовали за то, чтобы предельный возраст был понижен?

— Нет, — возразил удивленный Чик. — Я вовсе не голосовал.

Лорд Мансар начал догадываться.

— Куда вы прошли? В комнату «Да» или в комнату «Нет»?

— Я не знаю, в какую. Какой-то человек спросил меня: «да или нет?» — и я сказал «нет». Я думал, что он предлагал мне выпить…

— И вы прошли в комнату «Нет»! — вскричал лорд Мансар. — Вы болтали в пользу правительственного предложения, и сами же голосовали за эту проклятую поправку! Поздравляю, Пальборо! Ваш голос принес поражение правительству!

«Лорд Пальборо заявляет о своем несогласии с благородным лордом Кинсоллом, когда последний говорил, что детям полезнее работать на фабрике, чем учиться в школе.

— Это нелепость! (К порядку! К порядку!)

Лорд-канцлер: Благородный лорд употребил непарламентское выражение.

Лорд Пальборо извиняется перед высокой палатой. Он бы не хотел видеть своего сына работающим на фабрике. Если высокая палата согласится на эту поправку, это будет постыдно. (К порядку! К порядку!)»

Утром Чик просматривал колонки «Таймс» о дебатах в Парламенте.

— Неужели я все это говорил? — спросил он глухо.

Гвенда кивнула.

— Все это и еще больше! — Она стала цитировать его слова. — Чик, вы были бесподобны! Я пришла в такое волнение, там, на галерее, что чуть не упала в обморок!

— Я сам тоже едва не упал в обморок, — признался Чик. — Вообразите, если бы они стали мне отвечать! И это… это все правда!

Газеты на все лады пересказывали романтическую историю молодого клерка страхового агентства, наследовавшего громкий титул и оставшегося в действительности простым человеком.

Чик, придя вовремя на службу, был встречен старшим клерком-социалистом с явным энтузиазмом.

— Великолепно, милорд, великолепно! — восхищенно прошептал он, делая многозначительную гримасу в сторону кабинета мистера Лейзера и как бы желая этим намекнуть, что следующий удар должен быть направлен на весь эксплуататорский класс.

Мистер Лейзер, видимо, не подозревавший этой угрозы, пребывал в самом бодром настроении.

— Это была превосходная речь, Пальборо! Я и не подозревал, что мой будущий компаньон такой оратор! Вы их расшевелили, мой мальчик, вы их славно расшевелили!

— Я не видел, чтобы кто-нибудь из них шевелился, сэр, — возразил Чик.