"Клонк-клонк" - читать интересную книгу автора (Голдинг Уильям)

V

Небесная Женщина уже наполовину спустилась со своего дерева, но была до того яркая, что все небо принадлежало ей, кроме одной точки, одной искры света высоко над горами, там, где вечером село солнце. Шимп бежал трусцой, медленно, продолжая время от времени скулить. Шимп перешел на трусцу, когда на ум стали приходить воспоминания, — сначала он вспомнил, как детей отправляли в хижины до утра, если Небесная Женщина выходила с большим животом, а матери и девочки постарше занимались тогда всю ночь какими-то непостижимыми делами. Потом вспомнил, что у него самого матери не было, она умерла — случайно, конечно, — такое часто случалось с этими странными и загадочными существами. Всю жизнь смерть матери значила для него немного, и только сейчас впервые он остро ощутил ее отсутствие, хотя не понимал, что же такого могла бы она сделать, чтобы унять его боль. Не было у него и своей женщины, что тоже случалось, правда нечасто. Но если когда-нибудь кто-то из охотников, кто жил один, и задумывался об этом, то думал только как о редкой удаче. Да, сорвавшись с места от горя, Шимп побежал именно к женщинам, но потом — когда притерпелся к боли, как притерпливаются к ране, — почувствовал то же, что чувствует человек, подбирающийся к берлоге. За Шимпом бежала тень, правая нога перестала подламываться на бегу. Это было странно, но объяснимо. Шимп бежал вдоль скальной гряды. Крутые, терявшиеся вдали склоны поднимались справа налево. И больная нога обрела здесь неожиданную опору. Это тоже гнало вперед, самым непостижимым образом заставляя стремиться туда, куда попадать ему уже и не очень хотелось.

Наконец он увидел повисшее над Горячими Ключами облако пара. Он замедлил бег, отчего хромота стала заметней. Он держал копье так, словно готов был защищаться от женщин. Он направился в сторону реки, к полоске, на которой днем играли дети. Все было тихо, все было спокойно. Он подошел совсем близко, так что услышал журчанье воды.

В шалаше захныкал ребенок, где-то закашлялся старик: кх, кх, кх. Шимп остановился, скорчился на белесой от света земле, кожа вновь покрылась мурашками. Он облизал губы, медленно огляделся, увидел деревья, окружавшие Место Женщин, отвернулся и встал. Сделал шаг-другой, будто собираясь вернуться в безопасную тьму равнины, потом остановился. Вдруг, неизвестно почему, вспомнил Назывательницу Женщин, и волосы у него стали дыбом.

В облаке пара над Горячими Ключами что-то происходило. Раньше Шимп не увидел ничего странного, но что-то было не так уже тогда, когда он бежал, — что-то было, а Шимп не заметил. Небесная Женщина роняла свой свет на ключи, на облако и сквозь облако, она роняла свой свет на все. Но облако освещалось снизу, как будто там самым непостижимым образом прямо на воде горел костер. Словно другой закат, он окрашивал его в тускло-розовый цвет — такой тусклый, что глаз улавливал новый оттенок, только когда костер вспыхивал. Потом — словно слух его вместе со зрением устремился к котлам — Шимп уловил слабый звук, высокий и многоголосый. Шимп не поверил своим ушам, ибо звук был так же немыслим, как и костер. Шимп отступил на шаг и поднял копье. Шимп двинулся вперед, ступая осторожно, как на охоте. Шимп сделал судорожный вдох и побежал в лес, к той самой тропе, вдоль которой тянулись котлы, и в первом покачивалась белая Небесная Женщина. Шимп беззвучно поднимался вверх, от котла к котлу, и в каждом танцевала белая Небесная Женщина. Он быстро шел вверх от котла к котлу, пока не добрался до открытой площадки перед Жилищем Леопардов; на лицо упал розовый отблеск, и Шимп вздрогнул.

Леопардовые шкуры, охранявшие Жилище Леопардов, лежали на земле. Тот самый звук, который Шимп посчитал немыслимым, все-таки оказался смехом. Шимп шагнул через порог, и волосы встали дыбом, будто он увидел там разъяренного носорога.

На полу, в центре котла, горел огонь, а вокруг лежали, сидели и полулежали женщины. Бросив взгляд — взгляд быстрый, как вспышка молнии, — Шимп заметил двух девушек — юных, почти девочек, — которые обеими руками держали у рта черепа Леопардов. Шум, крики, визг, смех, болтовня взметались в воздух веселее пламени. Прямо напротив входа, на месте черепов, опершись спиной на котел, сидела Та, Кто Дает Женщинам Имена, Назывательница Женщин, Та, Чье Сердце Хранит Имена. В правой руке она держала череп. Она держала его вверх ногами, через край выливалась какая-то жидкость. Она полулежала, облокотясь на руку. Она смеялась, и свет костра отражался в ее глазах, блестевших сквозь спутанные пряди волос. Она увидела Шимпа и рассмеялась громче. Она подняла череп и по-женски неловким движением бросила в Шимпа. Череп упал возле котла, не долетев до Шимпа расстояние больше роста мужчины. Шимп крикнул, в страхе и ярости:

— Нет!

Но к нему уже поворачивались лица — лица с отблесками костра, лица, залитые луной, лица со сверкающими глазами, утонувшие в спутанных прядях. Визг, смех, слова — все слилось в едином возгласе:

— Мужчина! Мужчина!

Они спотыкались друг о друга, падали, отвратительная жидкость лилась из опрокинувшихся черепов на землю, в огонь, и костер наконец зашипел и погас. Были лица и вопли, в Шимпа вцепились руки. Он замахнулся копьем, уронил, неловко шагнул назад и побежал. Он промчался мимо кипящего источника, обогнул, бросился дальше вниз. Но у следующего котла его снова встретили смех и белые лица — Шимп повернул назад. Врезался в тугую сплетенную плоть. Поднялся гвалт, со всех сторон его окружили тугие, будто ремни болы, руки. Женщины что-то визжали, обращаясь к нему и друг к другу. Ремень и кусок кожи, прикрывавший чресла, упали, словно сами собой. Его повалили на землю, где вновь была мягкая плоть. Нагие бедра вызвали страх и ненависть; но руки были умнее — руки были умные, ловкие и жестокие. Сквозь гвалт он услышал собственный голос, собственный крик боли, взлетавший все выше и выше:

— Оу-у-у-у-у!

Его голос поднимался все выше — над болью, оставшейся в низу живота, от которой сводило тело. Он лежал распростертый, под ним были мягкая плоть, влажность и страшные зубы. Часть его рвалась прочь, подальше от этого ужаса, этой тяжести вцепившихся рук; но другая — извивалась и дергалась, как животное с раненым позвоночником. Потом, с женской безымянностью вместе, они вошли в страшное место, где закричали вдвоем, и мелкие зубки тотчас вонзились в его ухо. Но как раз в таком месте и могли, должны были оказаться страшные мелкие зубки, и хотя тело, часть его, не желало вернуть волю, он все же заставил себя оторваться. На мгновение руки выпустили добычу, но тотчас поймали снова.

— А я! А я!

Вопли, смех, болтовня и безжалостная ловкость рук…

— Оу-у-у-у-у!

Ничего ему не оставалось, только ринуться вновь в средоточие тьмы и влаги. Он лежал — в ушах гудело — среди белых, распростертых на каменных скалах женщин, одолеваемых икотой и смехом. Он почувствован кровь на шее и на губах. Женский запах набился в ноздри, он был всюду — этим запахом пропахла кожа, пропахли усы и борода. Он попытался встать, но цепкие пальцы потянули вниз за руки и за ноги. К лицу медленно плыл, приближался белый леопардовый череп, и Шимп, почувствовав мерзкий запах, отвернулся. Череп прижался к его губам, и Шимп стиснул зубы, сжал рот. Сзади протянулась рука, зажала двумя пальцами обе ноздри, и, задохнувшись, он широко разинул рот, чтобы вздохнуть. В ушах зазвенело так, что он едва различал смех; в горло полилась отвратительная жидкость. Он захлебнулся, закашлялся, попытался вырваться — прочь от тугой плоти, но жидкость лилась и лилась, так что горло наконец сжалось и на грудь выплеснулась струя. Потом он откинулся назад, чувствуя цепкие прикосновения, поцелуи, укусы и ласки, слушая смех и бессмысленную болтовню. Ниоткуда протянулась рука и отерла ему лицо прядью волос.

Наступила тишина, звон в ушах умолк. Он икнул, как белая девушка, и открыл глаза. Кто-то приближался к нему по камням, сбоку мягко лила свой свет Небесная Женщина. Дающая Имена подошла, раскачиваясь из стороны в сторону, травяная юбка трепетала, раковины на груди тихо позванивали. Один раз она оступилась, но тотчас вновь двинулась вперед. Прядь волос, зацепившаяся за ракушки, закрыла половину лица. Она смеялась беззвучно, а глаза словно тянули мозг из его костей. Она подошла ближе, и державшие его женщины захихикали так, будто ждали теперь новой шутки. Она медленно опустилась на колени между его ступней. Беззвучно смеясь, подалась вперед, оперлась на левую руку, и длинные волосы коснулись его бедра.

Он закричал:

— Нет!

Хихиканье перешло в смех, руки держали крепко. Правая рука ее вылетела вперед, как змея.

— Оу-у-у-у-у!

И когда с этим криком он откинулся вновь назад, на руки и камни, что-то произошло. Но не между ног. От мерзкой жидкости в животе стало вдруг тепло. Она грела, она почти жгла. Пламя вырвалось и поднялось к голове. Возник еще один леопардовый череп, прижался к губам, еще одна рука зажала нос. Он пил глоток за глотком, пока его снова не вырвало. Вспыхнул огонь, и в голове разгорелось пламя. Неожиданно он подумал, что никогда раньше не замечал, как прекрасна Дающая Имена, какой изысканный и волнующий запах исходит от нее, какое белое и молодое у нее тело, какие умные и зовущие у нее руки! Женщины отпустили его, смеясь, он услышал, как смеется сам, а пламя бьется внутри в голове, спускается вниз, согревая, и разрастается между ног. Она тоже отпустила его, и, смеясь, он схватил ее за руку, чтобы вернуть на место. Но она лишь мягко оттолкнула его и поманила пальцем. Появился еще один череп, Шимп мотнул головой, но она не приняла отказа. Нежное лицо с огромными глазами приблизилось к нему, в горле мягко заклокотал смех, и голосом глубже, чем у других, она сказала:

— Выпей, малыш Леопард!

Слова были так похожи на шутку, голос звучал так мягко, что ему ничего не оставалось, только выполнить просьбу. Он пил и пил, захлебываясь и кашляя. Потом они смеялись вместе, потом она взяла его за руку и повела за собой. Он шел рядом с ней, внутри жгло, и весь мир вокруг ходил ходуном. Даже сообразив, куда она привела, он не почувствовал страха. Словно между ним и страхом, который всегда вызывал один вид Места Женщин, пролег овраг. Пошатнувшись, она прислонилась к нему, и он обнял ее за талию, словно это было самым обычным делом. Они засмеялись вместе, и он решил, что она смеется оттого, что оступилась. Они подошли к кожаному пологу, который был вышит ужасными раковинами, и он закричал и ударил по ним кулаком. Она подняла полог, и он шагнул внутрь. Она встала у него за спиной, повернула к себе. Приблизилась, и смех ее стал похож на журчанье источника. Он не видел ничего, кроме мерцания воды и Той, Кто Дает Имена Женщинам, а она была так прекрасна и молода, и контур ее так красиво вырисовывался на сверкающем фоне. Она поцеловала его, и он почувствовал ее губы, язык. Она прикоснулась грудью к пятну крови, высохшему на груди. Губы его потянулись навстречу, но она ускользнула, и он ее не нашел. Он оглянулся, но вокруг не было никого и ничего, кроме странного сооружения на берегу у самой воды — оттуда шел тот самый отвратительный — правда, уже не такой сильный — запах. Потом он увидел, как рядом с треножником появилась ее темная фигура. Она запустила обе руки внутрь, что-то подняла, поднесла к лицу и выпила. Оторвалась, швырнула — опять по-женски — в реку. Она повернулась, и хотя лицо ее было в тени, он знал, что она смотрит прямо на него. Ее тело задвигалось, как у змеи, от ступней до головы, так что, даже не видя, он ощутил его нежность, влажность и теплоту. Он видел контур травяной юбки, которая легла вокруг ее ног. Она переступила через нее и растворилась в темноте. Он огляделся:

— Где ты?

Вновь зазвучал тихий смех, похожий на журчанье ручья. Вода бежит ровно, без бульканья, она льется, танцует сама с собой ночью и днем, несет поток чистоты и жизни всем цветам и травам.

— Я здесь.

Он опустился на колени. Услышал запах — запах женских волос и шеи. Теплые руки гладили спину, не было никаких зубов — только темная близость, в которой он затрепетал и утонул. Мысли ушли, ушла самая вероятность страха. Конец был похож на начало и медленно перелился в сон.