"Брат мой, враг мой" - читать интересную книгу автора (Уилсон Митчел)

Глава седьмая

Весь следующий день Дэви работал в каком-то отупении. Он машинально отдавал распоряжения, совершал разумные действия, что-то решал, но мысли его витали далеко – они были поглощены воспоминаниями. Временами он застывал на месте, пока голос Кена на другом конце мастерской или даже промелькнувшая мимо тень Кена не обрывали его грез.

В такие моменты Дэви мгновенно приходил в себя и снова брался за работу, упорно не подымая глаз.

Впрочем, ненавидел он только незримого Кена, который находился где-то на другом конце мастерской, а когда Кен, его брат, работал с ним вместе, советовался с ним, помогал, смеялся над его сухими репликами, то их опять связывала всегдашняя товарищеская близость, всегдашнее чувство взаимного уважения и зависимости друг от друга.

В конце дня позвонила Вики, и при звуке её голоса у Дэви замерло сердце.

– Дэви, сегодня мы не сможем встретиться. Мы с Карлом вечерним поездом отправляемся в эту поездку на восток.

– В какую поездку?

– Я же вам говорила. Карл хочет посетить все аэродромы, где будут приземляться самолеты по пути к месту состязания.

– Но состязание начнется ещё недели через три.

– Я вернусь через десять дней, – сказала Вики.

– А я не смогу вас повидать до отъезда?

– Если только придете на вокзал. Хотите прийти?

– А вы хотите, чтоб я пришел?

– Я же вам сказала вчера вечером, – мягко произнесла Вики. – Могу повторить ещё раз. Даже если не услышу этого от вас.

– Вики…

– О, я ничего не прошу. Я хочу сказать – не прошу этих слов. Но если вы придете проводить меня на вокзал, я буду очень рада. Очень, Дэви.

– Я приду.

– И всё-таки это неправда? – спросила она.

Он ни капли не сомневался, что Вики во всем абсолютно честна и верит в то, что говорит правду, но он знал: стоит только Кену сказать хоть слово или сделать жест – и всё будет кончено. Она радостно перепорхнет от одной любви к другой, а он, лишившись иллюзий, канет в пустоту. Нет, упрямился про себя Дэви, он знает её лучше, чем она сама.

– Да, Вики, – грустно сказал он. – Всё-таки неправда. Но я приду вас проводить.

Им почти не удалось попрощаться, потому что Дэви приехал на вокзал слишком поздно. Ничто не мешало ему уйти из лаборатории пораньше, но он приучал себя к тому, чтобы не поддаваться порывам, которые так злили его в Кене. Дэви твердо решил, что уж он-то, во всяком случае, не даст повода думать, будто встреча с девушкой для него важнее работы – особенно если в глазах этой девушки он является лишь временной заменой возлюбленного.

Он приехал на вокзал за две минуты до отхода поезда и был рад этому, ибо взгляд её мгновенно просиявших глаз обдал его интимной теплотой, не менее волнующей, чем всё, что было между ними. Не успели они обменяться и словом, как на них налетел Карл, схвативший Вики за руку с видом разгневанного папаши.

– Ступай в вагон, – приказал он таким суровым тоном, что Вики засмеялась, пробегая мимо него к вагону. Маленький толстяк задержался у ступенек, с яростью глядя на Дэви. – Вы с вашим паршивым братцем – два сапога пара! – закричал он. – Вы что, подрядились морочить голову этому ребенку? Она теперь работает у меня, – заявил он, тыча пальцем себя в грудь. – Она теперь на моем попечении, и пусть только кто-нибудь посмеет сунуться…

– Погодите, Карл…

– Вы мне очки не втирайте, молодой человек. Там, где дело касается женщин, ничего не выйдет. С этой девушкой надо обращаться по совести, а то я ни на кого не посмотрю!..

Поезд тронулся; Карл обернулся и торопливо вскочил на подножку. Из окна в середине вагона Вики, смеясь, махала Дэви рукой, но через секунду рядом с ней возник Карл и рванул вниз оконную шторку.

На следующее утро должно было состояться первое испытание прибора с новыми схемами. Дэви явился в мастерскую задолго до прихода остальных. Мысли его были заняты только работой, и, как ни странно, он чувствовал облегчение от того, что Вики уехала. Он собрал всю свою энергию в кулак, готовый преодолеть любые могущие возникнуть препятствия; он обошел лабораторию, проверяя оборудование с безжалостной придирчивостью – теперь он уже не чувствовал себя посторонним, как несколько дней назад. Тогда Кен был здесь неоспоримым владыкой. Сейчас все атрибуты власти перешли в руки Дэви, ибо это Дэви создал новую схему и это его разыскивала вчера вечером Вики.

К восьми часам собрались техники, а через час Дэви и Кен опять забрались в темную будку. Дэви сидел на табуретке перед приемным экраном, трепеща от радостного, опьяняющего предвкушения торжества. Он нажал кнопку, и мертвый белый диск засветился лунным светом. На мгновение, пока шла настройка, луна заколебалась, потом распалась на множество хаотически переплетенных линий и стала похожа на медленно крутящийся клубок блестящих нитей, но тут же снова округлилась и застыла.

На этот раз, однако, на экране не бушевала лунная метель. Вместо неё пробегали легкие волны морского тумана. Кен нажал кнопку зуммера, вызывая видеосигнал, и на экране распластался грубый крест, чуть волнистый, словно на него глядели сквозь пронизанную солнцем, воду, но с четкими, ясными, не вызывающими сомнений очертаниями.

– Ну вот, – сказал Дэви спокойно-торжествующим тоном. – Позвоним Броку?

Кен быстро встал и настежь распахнул дверцу будки.

– Идите сюда! – звенящим от радости голосом крикнул он своим помощникам. – Смотрите, вот о чём мы всё время толковали! – Техники гурьбой столпились у будки, а Кен обернулся к Дэви. – Это, конечно, уже в тысячу раз лучше. Но Брок платит деньги за то, чтобы увидеть изображение движущегося предмета. А это – только для нашего с тобой утешения.

– Но мы наконец убедились, что прибор действует, – сказал Дэви. Ему хотелось, чтобы Кен признал значительность этой минуты.

– Да, уж в этом мы, черт возьми, убедились, – согласился Кен, отступая в сторону, чтобы остальные могли взглянуть на плоды своих упорных трудов. Если атрибуты верховной власти и выскользнули из рук Кена, то, как видно, он не очень ощущал эту потерю. Он был убежден, что все присутствующие имеют полное право разделять торжество, и стремился, чтобы каждый получил свою долю. В такие минуты Дэви всегда забывал, что Кен дает с такой же легкостью, с какой берет.

– Дэви! – окликнул его Кен через головы протискивавшихся к будке людей. В голосе Кена ещё слышались смешливые интонации – он только что отпустил какую-то шутку. – Дэви, тебе ближе к телефону. Позвони Марго, пусть мчится сюда.

– Вряд ли она сможет сейчас освободиться.

– От чего там ей освобождаться? Она пять лет ждала этого дня. Она обидится, если мы не позвоним. Постой, я сам позвоню.

Кен отошел от будки и взял телефонную трубку. Он улыбался, предвкушая удовольствие сообщить радостную весть и услышать в ответ поздравления. Шипение вольтовых дуг возле передающей трубки заглушало все звуки, и разговор по телефону выглядел, как пантомима. Вдруг Дэви увидел, что плечи Кена медленно поникли. Уже дав отбой, он долго стоял, не снимая руки с аппарата, и, наблюдая за ним через комнату, Дэви понял – незачем спрашивать его, что сказала Марго в ответ на это долгожданное сообщение. Дэви подошел к Кену и отодвинул от него аппарат.

– Мы всё покажем ей потом, – спокойно сказал он. – Не всё ли равно, придет она сейчас или после работы? Будет даже интереснее смотреть, когда все уйдут. Ведь мы с тобой справимся и вдвоем.

Кен уставился на него непонимающим взглядом.

– Она сказала – придет только после шести. Волрат сегодня уезжает…

– Ну и что?

– Как что? – с горечью выкрикнул Кен. – Я думал, это и в самом деле для неё важно.

– Почему ты думаешь, что нет?

– Разве она только что не сказала сама мне это? Да, конечно, достаточно двух человек, чтоб продемонстрировать изображение. Так попроси кого-нибудь остаться и помочь тебе, когда она придет.

– А ты где будешь?

– А черт его знает, где я буду. – Он направился к будке. – Представление окончено. Давайте-ка все за работу!

Однако, когда пришла Марго, показывать было нечего – все схемы были снова разобраны, так как сразу же после утренней пробы братьями овладела жажда дальнейших усовершенствований. Марго застала в мастерской одного Дэви. Она приготовилась было к обороне, но, узнав, что Кен ушел, сразу сникла, и не столько от облегчения, сколько от разочарования.

– И почему это он из всего делает драму! – вздохнула она. – Не всё ли равно, пришла бы я тогда или сейчас.

– Не прикидывайся дурочкой. Марго. Ты же знала, что так будет.

– Конечно, знала. С той минуты, как он мне утром позвонил, я всё время думала, что будет, когда я приду, – я даже устала от этих мыслей. В конце концов, ведь и там у меня тоже был важный день. Ты-то понимаешь это, правда, Дэви?

– Разумеется, понимаю, только иногда мне совершенно наплевать на всё.

– Ну а мне что прикажешь делать? – воскликнула Марго. – Если я не откликаюсь тотчас же на каждый его зов, он начинает думать, что я его не люблю.

– А ты его любишь?

– Неужели ты думаешь, что я была бы с ним, если б не любила?

Дэви посмотрел на неё наигранно мрачным, скептическим взглядом.

– Хотел бы я это понять, – сказал он.

– Когда-нибудь я тебе объясню, – ответила Марго и прошлась по мастерской с бесцельной торопливостью, явно желая поскорее уйти. – Ну, раз нечего смотреть, пошли отсюда. Но ты говоришь – прибор работает?

– Работает, – заверил её Дэви. – По крайней мере в пределах наших требований. Основной принцип верен. Мы доказали это нынче утром. Теперь наша задача – добиться передачи изображения какого-нибудь движущегося предмета.

– А в чём же затруднение?

– В свете, – сказал Дэви. – Идем, я тебе покажу.

Передающая трубка по-прежнему находилась в первоначальном положении. Прямо перед небольшим диском на конце трубки находилась похожая на паутину конструкция подвижных держателей. Дэви показал Марго стеклянный квадратик размером в три дюйма, на котором был нарисован крест.

– Мы передавали изображение вот этого креста, – сказал он. – Но нам пришлось освещать его двумя вольтовыми дугами. Вот так.

Он поставил дуговую установку на расстоянии шести дюймов от держателей; дуги напоминали две руки, протянувшие цепкие пальцы к слепой орбите объектива.

– Если нам удастся сделать схемы ещё более чувствительными, тогда не понадобится такого яркого света. Над этим-то мы сейчас и бьемся, но пока что дальше не двинулись.

– А потом что?

Дэви пожал плечами.

– А потом будем работать в каком-нибудь другом направлении. У тебя есть идеи на этот счет?

– Ну, куда мне, – засмеялась Марго. – Я уже давным-давно отстала от вас. Ты не знаешь, куда пошел Кен? Мы могли бы позвонить ему и где-нибудь встретиться…

Грустная улыбка Дэви стала мягко-укоризненной.

– Слушай, Марго, ты ведь знала, что делаешь, когда отказалась прийти утром.

– Да, но…

– Ну, так и не сдавайся, детка, не сдавайся.

– Тебе легко говорить, – жалобно сказала Марго, идя к двери.

Дэви последовал за ней, и улыбка слегка искривила его губы.

– Ты так думаешь? Значит, ты уже не так чутка, как бывала прежде. Либо ты просто ничего не хочешь замечать.

Марго невольно взглянула на брата, но тот уже отвернулся; так они и шли – рядом, но не вместе.

«И так мы живем уже давно, – подумал Дэви, – рядом, но не вместе».

После успешной передачи неподвижного изображения весь штат мастерской был окрылен вдохновением. Казалось, самый воздух был насыщен стихийной изобретательностью, и атмосфера в мастерской стала веселой, как на вечеринке. Её не мог омрачить даже короткий холодный визит Брока. Банкиру, разумеется, показалось, что в мастерской царит полный ералаш, но все были так уверены в успехе, что его недовольство только смешило их. Дайте им неделю, одну только неделю!

Дэви никогда ещё не видел, чтобы Кен работал с такой одержимостью, и не знал, чему это приписать, пока однажды вечером, решив прибрать в конторе, не увидел пачки газет за четыре дня, согнутых пополам на страницах, где печаталась хроника.

Дэви презрительно сунул газеты в корзинку для бумаг; в это время вошел Кен. Дэви крепко сжал губы.

– Ты хоть раз в жизни, – с горечью сказал он, – можешь сделать что-нибудь ради самого дела?

Улыбка застыла на растерянном лице Кена.

– Ты о чём? – спросил он.

– О тебе! Ведь тебя не работа интересует. Ты нас всех впутал в эти проклятые авиационные гонки. Ты о них только и читаешь. Волрат спит и видит, как бы победить, а ты спишь и видишь, как бы обскакать Волрата!

Кен уже почти не улыбался, а в глазах его мелькнули обида и вызов.

– Не всё ли тебе равно, раз мы делаем успехи?

– Знаешь что, мне нужно, чтобы мой компаньон относился к работе так же, как и я, а не использовал общее дело для дуэли с человеком, который находится за тысячу миль отсюда. А если Волрат завтра разобьется? Что тогда тебя будет подстегивать? Или, может, ты просто бросишь работу?

Кен засмеялся и снова стал добродушным.

– Работу я брошу ровно на столько времени, сколько понадобится, чтоб отпраздновать смерть Волрата. Не беспокойся о своем компаньоне, Дэви. Я работаю из других побуждений, чем ты, вот и всё.

– И поэтому когда-нибудь мы с тобой пойдем разными путями, – резко сказал Дэви.

Время шло, и вдохновение Кена начинало обгонять практические возможности. Сделанные усовершенствования, как вольные шутки, которые кажутся смешными до колик только в определенной обстановке, вопреки ожиданиям не дали потрясающего эффекта. Тем не менее Кен карабкался по крутизне выше и выше, но всё больше камней летело из-под его цепляющихся пальцев, и еле поспевавшим за ним помощникам то и дело приходилось увертываться от этого града сыпавшихся на них камней и комьев земли, пока, наконец, они не устремились по более спокойному и менее крутому пути, который прокладывал Дэви.

Дэви работал не менее усердно, чем Кен, и с такой же настойчивостью добивался успеха, но в то время, как Кен старался угнаться за трапецией, летавшей под пестрым куполом цирка где-то за тысячу миль отсюда, Дэви приноравливал ход своего рабочего хронометра к сухому и беспощадному шелесту перевертываемых страниц бухгалтерской книги Брока.

Дэви был так поглощен работой, что телеграмма от Вики, извещавшая о её приезде в субботу днем, вызвала у него глухую досаду. Он с удивлением обнаружил, что с тех пор, как Вики уехала, он думал о ней всего лишь несколько раз. Воспоминание о её лице, поднятом для поцелуя, сейчас почему-то не будило в нем волнения; его словно никогда и не влекло к ней. Дэви недоумевал, что заставляло его воображать, будто он любит её так сильно, что, казалось, даже воздух, окружавший его, был не воздухом, а желанием всегда быть с ней и видеть её глаза, глядящие на него с любовью, которая принадлежала Кену.

Вместе с чувством освобождения пришло сознание собственной неуязвимости, и лишь потом возникла легкая печаль и сомнение. Дэви старался припомнить хоть какую-нибудь черту Вики, которая отличала бы её от прочих девушек и делала бы единственной, но ничего не находил, кроме воспоминания о том, как отважно она предлагала ему свою любовь; однако даже это казалось на расстоянии скорее недостатком, чем достоинством. И тут он пожал плечами, ибо, чем бы там ни объяснять, почему так неожиданно угас его пыл, сейчас им овладела только досада на непрошенное вторжение в его жизнь и посягательство на его время, потому что Вики явно рассчитывала, что он её встретит. И хотя до приезда Вики оставалось ещё полтора дня, Дэви уже сейчас начал ощущать нехватку времени, которое ему предстояло потерять.

В тот день, когда Вики впервые приехала в Уикершем и стояла на перроне, лицом и всей своею статью похожая на мальчика, одинокая и грустная среди гораздо лучше одетых и более искушенных в жизни девушек, которые приехали на танцы, Дэви было не так-то легко найти её в толпе. Но и сегодня, хотя вокруг не было толпы, в которой она могла бы затеряться, Дэви узнал её не сразу.

В тот раз Вики была смущена и подавлена превосходством других девушек; очевидно, точно такое же чувство она внушила сейчас стайке пронзительно щебечущих фокстротных девиц, которые при виде её почтительно отступили в сторону. Лицом Вики по-прежнему походила на мальчика, но мальчика тех пышных времен, когда дети-пажи улыбались взрослой, знающей улыбкой. Маленькая, сильно сдвинутая на бок шляпка, окаймленная короткими завитками волос, Придавала взгляду Вики наивно-лукавое выражение. Одета она была так, что даже походка её стала царственно надменной.

У Вики был вид самостоятельной, деловой женщины, и Дэви смутился, когда она пошла к нему навстречу. Ему не верилось, что эту девушку он не так давно обнимал. В течение нескольких секунд он понял, как обманулся в себе, а когда их разделяло всего несколько шагов, он был снова так сильно влюблен и так смиренно сознавал это, что не удивился бы, если б она прошла мимо него, не останавливаясь.

Увидев его, Вики заулыбалась, потом стала смеяться, словно ей не терпелось рассказать ему что-то смешное, что она приберегла специально для него.

– Смотрите на эту руку, – сказала Вики, вытягивая пальцы и поворачивая кисть с таким видом, будто не верила, что рука принадлежит ей. – Эта рука ощущала мужественное пожатие Джека Дэмпси. До этой руки изящно дотронулась Глория Свенсон. Обе руки вместе пожимал генерал Билли Митчелл. На этих плечах, – Вики повернулась, как бы предлагая себя, такую невинную и чистую, объятиям Дэви, – лежали дружеские руки Гертруды Эдерли и мэра города Филадельфии. Все они были там, и я со всеми перезнакомилась, Дэви, – восторженно сказала она. – Всё было так, словно Карл повел меня в цирк и познакомил со всеми клоунами, наездниками и укротителями львов. До того интересно! Никогда ещё мне не было так весело. Он даже купил мне вот этот костюм. Вернее, заставил компанию заплатить за него.

– Я уже всё заметил, – медленно произнес Дэви. Отныне каждая, даже самая простенькая вещь, какую наденет Вики, будет озарена этим недоступным сиянием, которое навсегда останется в его памяти. И даже услышав такой знакомый голос и смех, Дэви не мог себе представить, что эту девушку он держал в объятиях, что она, задыхаясь, шептала его имя. Нет, никто ещё не смел касаться её, даже Кен.

– Карл сказал, что мой вид не делает ему чести: ведь ему приходится встречаться с множеством людей; поэтому он отвез меня на день в Нью-Йорк, и там одна его приятельница выбрала мне этот костюм. Я и не подозревала, что я такая красивая. – Вики засмеялась, но глаза её молили, чтобы он как-то подтвердил её слова. Дэви чувствовал, что Вики очень хочется заговорить с ним всерьез, но гордость не позволяла ей бросить шутливый тон, пока он не сделает первого шага. А он был до того смущен происшедшей в нем молниеносной переменой, что ничем не мог ей помочь. – Я чуть не застряла там надолго, – добавила она.

– Почему же вы вернулись? – Дэви был не в силах даже улыбнуться.

– Потому что я потеряла всякий стыд, – сказала Вики, стараясь, чтобы это пугающе откровенное признание прозвучало, как легкомысленная шутка. – Я уехала раньше, чтобы поскорее увидеть вас. Хотя, сказать по правде, я не так уж сильно по вас тосковала – разве только временами.

– Вы лжете, – вдруг сказал Дэви. – Вы тосковали по мне всё время.

– Ничего подобного. И вы тоже не тосковали по мне.

– Видите ли, пока вас не было, мы добились первого крупного успеха. Нам удалось наконец воспроизвести изображение через передающую трубку так, что оно отчетливо видно на экране. Пока что это просто две линии, нарисованные на стекле. Но с каждым днем этот крест получается у нас яснее и яснее.

Глаза её расширились.

– Значит, вы почти закончили!

– Нет, только начинаем. Мы хотим добиться передачи движущегося изображения, но до этого ещё очень далеко… Я страшно скучал по вас, – порывисто сказал он; и, если слова эти были неправдой, тон его был искренен, ибо Дэви поддался неудержимому желанию поделиться с ней чем-то самым для него драгоценным, хотя тут же ему стало стыдно за свою скупость.

– Скучал всё время.

– Вы намеревались провести сегодняшний вечер со мной?

– Да. – У него не было такого намерения, но сейчас он испугался, как бы что-нибудь не разоблачило эту вторую ложь. – Конечно, да.

– Тогда я только загляну к дедушке, а потом пойду к вам, и мы поужинаем с Марго и Кеном, можно?

Дэви не поверил своим ушам, но она действительно сказала «и Кеном», будто Кен не представлял для неё никакого интереса.

– Сегодня не совсем подходящий день, – сказал он. – Марго сейчас просто сама не своя. Вы же знаете: скоро начнутся соревнования и её не оттащишь от радио.

– Вот поэтому-то я и хочу прийти к вам. Я была в Филадельфии во время подготовки, и теперь мне любопытно посмотреть, что из этого выйдет.

– Но у нас на ужин будет всё только холодное.

– Боже мой, ну не всё ли равно! Марго мне сказала, что нам обязательно надо собраться вместе, и, кроме того, она, конечно, захочет поговорить со мной. Ведь я была там, Дэви!

– Ну ладно, – с сомнением ответил Дэви. – Но… но разве вы не переоденетесь с дороги?

– Ни за что, – сказала Вики, беря его под руку. – Забегу на минутку домой, и всё. Я хочу, чтоб Марго увидела меня в этом костюме.

«А Кен? – про себя спросил Дэви. – Почему она не сказала „и Кен“?»

Дэви и Вики приехали в самый разгар перепалки между Кеном, Марго и радио. Голос диктора, глуховатый от благоговейной почтительности, рокотал в игрушечной гостиной, нараспев перечисляя имена дежурных знаменитостей, присутствующих среди многочисленных зрителей: пловца, переплывшего Ла-Манш, боксера – кандидата в чемпионы мира по тяжелому весу, члена кабинета министров и танцовщицы – звезды музыкальной комедии; а за его льстивыми выпеваниями слышалось гудение моторов и гул толпы, сквозь который вдруг отчетливо послышался скучающий мужской голос: «Дай прикурить. Боб…»

Кен, нахмурясь, шагал по гостиной взад и вперёд. При виде Вики лицо его просветлело, и, быстро выключив радио, он пошел к ней навстречу с протянутыми руками.

– Смотрите-ка, вот здорово! – радостно воскликнул он.

Наступившая тишина заставила Марго выглянуть из кухни, откуда за секунду перед тем слышался её голос. Она была в переднике, а в руках держала кастрюльку. Лицо её было искажено от негодования.

– Кен, если ты ещё раз посмеешь выключить радио… О! – прервала она себя, увидев Дэви и Вики. И не сказав больше ни слова, подошла к приемнику и включила его.

– Ради бога. Марго, ты же и так знаешь, что он выиграет! – с деланной кротостью заметил Кен и взглянул на Вики и Дэви, не сомневаясь, что они разделяют его презрение.

– Всё равно, я хочу послушать, – ответила Марго. – Старт будет через три минуты. Что было в Филадельфии, Вики? – озабоченно спросила она.

– Страшно интересно, и все были в отличном настроении.

– Она ужинает у нас, – сказал Дэви, но никто не обратил внимания на его слова, так как голос диктора перешел в благоговейное завывание, а сопровождавший его гул толпы казался тяжким, как удары кувалды.

– Самолеты-участники выстроились на старте, готовясь оторваться от земли. Они дважды опишут круг по установленному маршруту, а на третьем круге, прямо над нашими головами, соревнования… будут… официально… СТАРТ!.. – Тут радиоголос перешел в монотонную пулеметную стрекотню; диктор тоже был знаменитостью, и не потому, что он отличался оригинальностью мысли или способностью объективно освещать события, а потому, что, по общему признанию, во все исторические времена не было человека, который умел бы говорить быстрее. – Вот поднялся в воздух Джон Роджерс Хойт из Ивансвилла, которого миллионы людей знают как Джоджо, – знаменитый Джоджо Хойт, человек со стальными нервами, на своем черном «Ястребе» марки Кэртис… Слушайте этот мощный рокот, люди, он означает скорость, скорость, скорость! Следом за ним взлетает Волней С.Пиккет из Мирамара, штат Калифорния…

– Я с ним знакома, с этим Джоджо, – сказала Вики. – Мальчишка лет восемнадцати, вечно пьяный…

– Это тоже входило в обязанности Карла? – спросил Кен. – Напаивать летчика, пока вы потихоньку подрезали тросы самолета?

– Тс-с! – яростно зашикала на них Марго. Ещё четыре самолета поднялись в воздух, и наконец было произнесено имя Волрата:

– …прославленный летчик-спортсмен и учёный в неказистом зеленом самолете… Это и есть Таинственный воздушный корабль! Слышите рокот? Сплошная мощь…

– Нет ли у кого-нибудь сигарет? – спросил Кен громко, будто в комнате было человек десять.

– Заткнись, – спокойно сказал Дэви, прежде чем Марго успела отпустить какую-нибудь колкость по адресу Кена, и минут пять все в полном молчании слушали бешеный лай диктора, которому, впрочем, несмотря на все старания, не удавалось скрыть, насколько скучно было всё происходящее – день стоял пасмурный, видимость была плохая, а Дуг, сразу обогнавший своих соперников, пришел к финишу, опередив их на целых три круга.

– Сенсация, сенсация! – пробормотал Кен. – Подумать только, что может сделать предприимчивый малый с помощью одной только воли к победе, нескольких кусков троса и кучки железного хлама.

Марго, пропустив мимо ушей эти слова, выключила приемник; она, казалось, была совсем без сил.

– Ну, вот и всё, – вяло произнесла она. – Никто не хочет купить авиационный завод? Цена – пятьдесят центов. Примерно через месяц завод поступит в продажу.

Но если Марго выглядела усталой, то Кен казался совсем подавленным; он словно только что понял серьезность какого-то взятого им на себя обязательства. Девушки вышли в кухню готовить ужин, а Кен налил себе стакан виски.

– Значит, он всё-таки выиграл! Ручаюсь, они там, на радио, до сих пор бесятся, на все лады превознося нового Непревзойденного Чемпиона Века Воздухоплавания. А мы шлепнулись в лужу и сидим тут, мистер Неудачник и его брат. Ну, брат мой, за наше с тобой здоровье!

Зазвонил телефон – междугородная станция вызывала мисс Марго Мэллори. Во время разговора глаза её блестели, щеки разгорелись. Она повесила трубку, но с лица её не сходило сияющее выражение.

– Он позвонил, чтобы сообщить мне о своей победе. Он не знал, слушали мы радио или нет, – объяснила Марго, но в её веселом голосе чувствовалась дрожь. – Кто бы мог подумать, что он способен быть таким внимательным! А, да что дурака валять, я действительно горжусь им!

– Ты сказала ему, что я тоже горжусь им? – осведомился Кен.

– Кен!.. – умоляюще проговорила Марго.

– У нас гости, – напомнил Кен беззаботным тоном, рассчитанным на то, чтобы взбесить Марго. Он обернулся к Вики и окинул её долгим, внимательным взглядом. – Раньше вы не были такой красивой.

Вики засмеялась, но ей было не по себе. Дэви вдруг ощутил глухую злобу на всех присутствующих. У него не хватало духу выйти из комнаты, и в то же время он знал, что, если не поможет ускорить приготовление ужина, вечер затянется надолго, а ему хотелось увезти Вики как можно раньше. Кроме того, он начал понимать, что Кен, несмотря на бушевавшее в нем отчаяние, только и ждет случая остаться с Вики наедине.

«А ну их всех к черту, – вдруг подумал Дэви. – Если этому суждено случиться, то чем скорее, тем лучше».

Как только Дэви вышел в кухню, Кен повернулся к Вики и быстро сказал:

– Это не комплимент, а сущая правда, Вики.

– Вы совершенно правы, – холодно ответила она. – Раньше я выглядела гораздо хуже. Кен, почему вы всё время изводите Марго?

– О, знаете – братья и сестры… – небрежно бросил Кен. Он быстро наклонился к ней, стремясь хоть что-то спасти от преследовавших его неудач. – Когда я увидел вас в конторе после этого сумасшедшего полета, во мне вдруг произошел переворот, Вики. А что вы тогда почувствовали?

– Совсем не то, что ожидала, – ответила Вики с прямотой, стоившей ей, однако, усилий. – Я тогда ещё не знала, почувствую ли я, что вы мне безразличны, или же всё начнется сначала. Мне было страшно.

– Ну? – торопил её Кен, решив вытащить признание из-под спуда её сдержанности, чтобы ещё раз согреться теплом чужого чувства. – И что же?

– Вышло ни так, ни этак, – сказала Вики. – Но, в общем, ничего особенного не произошло.

– Значит, всё-таки, что-то осталось, – не отставал Кен.

– Я же вам всё объяснила.

– Нет, я говорю о том удовлетворении, которое вы получили тогда, отчитав меня. Потому что, если вам было приятно отомстить мне, значит, я вам ещё не безразличен.

– Кен, – нетвердым голосом сказала она, – если бы вы сейчас могли заняться чем-нибудь другим – читать книгу, смотреть кинокартину или играть в какую-нибудь игру, вы бы не стали со мной так разговаривать. Марго нет, поэтому вы занялись мной.

Кен сел рядом с нею.

– Нет, вы ошибаетесь, глубоко ошибаетесь. У меня вся душа изныла. Вики. Пока вы не уехали, я не знал, что вы из меня сделали другого человека…

– Ещё бы! – сказала она, вставая. Вошел Дэви, застенчиво стараясь не смотреть в их сторону. – Дэви, не прокатимся ли мы с вами после ужина?

– Если вы хотите, – без всякого выражения ответил Дэви.

– Очень хочу, – сказала Вики и пошла в кухню.

Выждав удобную минуту, они вышли, сели в машину и поехали; Дэви по-прежнему был молчалив и задумчив. Он решил нигде не останавливаться, пока они не поговорят начистоту о Кене. Дэви хорошо знал – она скажет то, во что ей самой хочется верить; но он стремился поймать её на слове – как если бы фраза «я люблю только вас» заключала в себе строгое обязательство, от которого уже нельзя будет отказаться.

Однако молчание, длившееся всю дорогу, связывало их теснее, чем могли бы связать любые слова так и не начавшегося разговора. Дэви остановил машину у скал; когда он поцеловал Вики, она вздрогнула всем телом, и в её раскрывшихся губах была ласковая покорность.

Лежа рядом с ней в душистой летней темноте и слыша её дыхание, такое же прерывистое, как и его собственное, Дэви вдруг понял, что перед ним раскрылся новый мир с необъятными горизонтами, и прежняя его жизнь показалась ему тесной и душной. До сих пор он был бесстрастным организатором событий, происходивших вне его, – хладнокровным исследователем сложных проблем, которые приобретали жгучий смысл в холодном царстве науки; и только сейчас, наконец, он стал активным участником всего происходящего вокруг – в его жизнь ворвался мощный свежий ветер. Он крепче прижал к себе Вики – ведь это она ввела его в новый мир; а когда она уйдет от него и будет вот так же лежать в объятиях Кена, Дэви снова рухнет в узкий серый колодец одиночества. Видение, представшее перед его глазами, было нестерпимо мучительным, и он постарался скорее отогнать его, прижавшись лицом к лицу Вики.

Дни шли, и, упиваясь близостью с Вики, Дэви не замечал, что они с ней, в сущности, никогда не успевали поговорить – так быстро они оказывались в объятиях друг друга и так сильно влекло их всё к одним и тем же ласкам. Ему не нужно было ничего, кроме её прикосновений. Её пальцы, лежавшие в его руке, её руки, обвившиеся вокруг его шеи, казалось, порождали взаимопонимание, которое не нуждалось в словах. О таких моментах они говорили между собой с полной откровенностью, ибо в начале любви только любовные ощущения одинаково интересуют влюбленных. Лишь в одном Дэви был не вполне откровенен с Вики – он не осмеливался задать ей вопрос, постоянно вертевшийся у него в мозгу: «Думаешь ли ты о Кене?» Он просто считал само собой разумеющимся, что она о нем думает.

Все эти дни только частица его мозга участвовала в работе над техническими проблемами. Почти всё время он был поглощен воображаемыми разговорами с Вики, в которых он с предельной честностью рассказывал ей всё о себе. Однако стоило им встретиться, как эти объяснения начинали представляться ему скучными и ненужными, потому что глаза её, казалось, говорили, что она уже всё и так знает.

Никогда в жизни Дэви не думал, что будет способен смотреть на свою работу как на томительный ежедневный антракт между вечерами, заполненными всепоглощающей любовью. Прежде такое отношение к работе он считал признаком слабости, позорной для человека, любящего свое дело, но сейчас, испытав это на себе, он только покачивал головой, удивляясь своей прежней наивности. Даже когда у него на глазах стала назревать катастрофа, грозившая погубить всю их работу, Дэви в каком-то оцепенении рассеянно наблюдал за тем, как увеличиваются признаки полного развала, словно не было никакой необходимости срочного вмешательства.

Он слышал свой голос, дающий разные советы, он точно со стороны видел, как предпринимает какие-то, по всей видимости осознанные, действия; но сквозь завесу, отделявшую его внутреннее «я», он видел, что больше всего ему хочется лежать на склоне холма и держать руку любимой, а человек, деловито суетящийся где-то внизу, – это какое-то постороннее существо, спотыкающееся о препятствие, оставшееся от далекого прошлого.

Дэви сидел в банке за столом напротив Брока, но банкир глядел только на Кена, слушая его взволнованные оправдания. Кен ведет себя неправильно, с глухим раздражением подумал Дэви. Совершенно не к чему расписывать трудности, связанные с передачей движущегося изображения. Вместо этого надо было сделать упор на успехи, достигнутые при передаче неподвижного изображения; но с тех пор, как Кен две недели назад потерпел неудачу, не выполнив своего тайного обета, он как будто потерял всякий контакт с окружающим миром.

«Хороша парочка, – усмехнулся Дэви, – один слепой, другой хромой».

Мысленно он приказывал себе вмешаться, пока ещё не поздно.

– Самое важное, – сказал он наконец вслух, – самое важное – это то, что мы всё-таки смогли хоть что-то передать и доказали правильность принципа электронного разложения изображения.

– Это, конечно, верно, – медленно и вкрадчиво согласился Брок, вертя в руках пресс-папье. – Я всё жду, что вы мне принесете хорошие вести, но, должен признаться, ожидание становится слишком долгим – долгим и дорогостоящим. Мы не жалуемся; но, с другой стороны, это не значит, что нас это не заботит. Никто не говорит, что деньги тратятся на ветер. И хотя вы, друзья мои, живете лучше, значительно лучше одеваетесь и ездите в более дорогих машинах, всё же я первый согласен допустить, что это делается на деньги, принадлежащие лично вам…

– Да, разумеется, – спокойно согласился Дэви. Скрытый намек заставил его как бы очнуться, а Брок, услышав его твердый голос, перевел взгляд на него.

– По сути дела, – вскипел Кен, – вы один из первых поняли, что у нас в руках целая отрасль промышленности, которая может принести миллиард долларов дохода…

– По сути дела, – сказал Брок, передразнивая Кена, – нам уже становится ясно, что требуемое количество денег далеко превосходит ту сумму, которую может выплатить частное лицо или группа частных лиц. Я, разумеется, понимаю, друзья, вам очень хочется самостоятельно управлять этим делом, как ради денег, так и ради собственного удовлетворения. И я не отрицаю, что финансирующие вас лица в свое время согласились на это условие. Вы можете даже обвинить нас в нарушении слова, и я не дам себе труда опровергать это. Речь идет о слишком больших деньгах, вот и всё, и надо учесть тот простой факт, что деньги эти – наши. Вы до сих пор осуществляли свою линию руководства, а теперь мы будем настаивать на своей. Мне кажется – кстати, я советовался с моими компаньонами, – что сейчас самое время заинтересовать этим делом крупную радиокомпанию. Рано или поздно нам придется продать все свои паи, независимо от того, что мы вам обещали. Большие деньги требуют особого окружения, сноровки, штата людей, а самое главное – стимула. Чрезвычайно приятно надеяться на миллиард долларов, но никто ещё не нищенствовал, получая и двадцать процентов прибыли. Вы же можете придумать какое-нибудь другое изобретение. У таких талантливых людей, как вы, должно быть, уйма всяких идей.

Дэви постарался выдержать миролюбивый тон.

– Мы категорически скажем «нет», если вам угодно получить ответ сразу; а если хотите, можем объяснить подробнее. Но, так или иначе, мы не намерены бросать работу над нашим изобретением. Оно для нас слишком важно.

– Но ведь у вас есть другой выход. Радиоустановка Волрата отлично разрекламирована. Радио в авиации имеет огромные перспективы если не сейчас, то в близком будущем. Почему бы вам не заняться этим? Если вы пожелаете начать производство радиоустановок для авиации, а вашим теперешним делом будете заниматься в свободное время, просто для души, то финансирующие вас лица отнесутся к этому весьма серьезно. Ведь это уже нечто осязаемое. Мы пойдем даже на то, чтобы пересмотреть вопрос о вашем жалованье и премиальном вознаграждении за счет прибыли, когда она начнет поступать.

Дэви резко поднялся с места.

– Мы с Кеном должны обсудить это между собой, мистер Брок. Это слишком важное дело, чтобы решать его впопыхах.

– Время мы вам дадим. – Брок окинул их холодным взглядом. – Если вам угодно – несколько дней.

– Но предположим, нам удастся сделать установку, которая сможет передавать движущееся изображение? – настаивал Кен.

– За несколько дней?

– Нет, вероятно, потребуется несколько недель, – признался Кен.

Брок пожал плечами.

– Отлично. Это только увеличит стоимость изобретения.

– Вы хотите сказать, что всё равно намерены продать его?

– О, это решено бесповоротно. Да, вот ещё что – я вас должен предупредить: следите, чтобы ваши счета не превышали сальдо в банке. Мне поручили вам передать, что это всё, чем вы можете располагать. С этого дня поступлений не будет. Если только вы не пожелаете заняться производством радиоустановок для самолетов.

Дэви тронул Кена за руку, давая ему знак держаться спокойнее, и они вышли.

– Какого черта ты разговаривал с ним так вежливо? – Кен был взбешен.

– Потому что скандалом ничего не добьешься.

– Что же нам теперь делать?

– Стоять на своем.

– А если они не сдадутся?

– Мы тоже не сдадимся.

– Но как же наша работа?

– Работу будем продолжать.

– А как быть с деньгами?

– Мы будем их тратить.

– Тратить нам нечего.

– Тогда будем брать в кредит. А когда нам откажут в кредите, уволим техников. Понадобится, так сдадим дом, продадим машины, но будем стоять на своем.

Дэви говорил спокойно, почти рассеянно. Что им делать – было совершенно ясно, но он так и не смог осознать, насколько критическим было их положение. Страх начал биться в бетонные стены, отгораживавшие Дэви от внешней жизни, но он, замкнувшись в своей крепости, ощущал лишь отдаленное сотрясение и больше ничего. Всё, что происходило вовне, казалось ему нереальным.

Кен и Дэви решили избрать осадное положение, и оно не замедлило наступить. Со времени последней встречи с Броком они не обменялись с ним ни единым словом. Они обещали уведомить его о своем решении, но звонить ему не стали, а Брок, в свою очередь, не напоминал им об этом; Тем не менее он, должно быть, предал свое решение огласке, потому что лаборатории братьев Мэллори вдруг было отказано в кредите. Через две недели братья остались без гроша. Пришлось рассчитать служащих – иного выхода не было. После этого в душу Дэви закралось тягостное беспокойство.

– Давай потолкуем со стариком, – сказал он Кену. – Мы с тобой слишком долго всё это пережевываем, а толку нет. Может, он нам что-нибудь посоветует.

– Нет, – не сразу ответил Кен. – У меня что-то пропала охота ходить к нему. Чего доброго, угодишь как раз, когда он будет не в духе.

– Ну, тогда с ним вообще бесполезно разговаривать, – сказал Дэви. – Давай всё-таки рискнем.

Нортон Уоллис не успел ещё произнести ни слова, а они уже знали, что на этот раз им повезло. Одно то, как он повернул к ним голову, свидетельствовало о бодрости и энергии старика.

– Входите, – сказал он. – Ну, что ещё стряслось? По звуку ваших шагов можно подумать, что вы тащите мертвое тело.

– У нас беда, – начал Дэви, придвигая табуретку поближе к рабочему столу Уоллиса. Он рассказал о создавшемся положении, вынудившем их уволить техников.

– Как вы думаете, может, мы поторопились? – спросил Кен. – Вероятно, мы смогли бы продержаться дольше, если б уступили техникам часть паев.

– Разве мы можем так рисковать? – возразил Дэви. – Нам ведь пришлось бы отдать часть наших собственных акций. По существу, всё наше право контроля основано на том, что у нас всего на одну акцию больше, чем у остальных. А что если кто-нибудь из наших техников получит выгодное предложение от Брока? Можно ли винить человека, если он продаст свою долю, когда его одолеет нужда?

– Ну а что толку в нашем праве контроля? Разве что оно дает нам возможность мешать Броку поступать, как ему вздумается. Если бы только нам удалось от него отделаться!

– Каким же это образом? – спросил Уоллис. – Судя по тому, что вы рассказываете, Брок свои обязательства выполнил.

– Мы тоже!

– Ну и что из того? Даже если все вы сдержали свои обещания, у вас нет никаких коммерческих перспектив. Это скверно, но тут никто не виноват. Вообще-то говоря, предложение Брока заняться радиоустановками для авиации довольно разумно.

– Вы считаете, что мы должны согласиться? – вспыхнул Дэви.

– А вам хочется согласиться?

– Какого черта, конечно нет, но вы сказали, что это разумно.

– Мне наплевать, разумно это или нет. Речь идет о том, к чему у вас лежит душа. Брок сделал почти всё, что обещал; предложение его разумно, и всё-таки я бы послал его ко всем чертям! Я согласен с Дэви. То, над чем вы работаете, – дело вашей жизни, и вы не должны думать, сколько оно потребует денег и кто будет платить. Но вы напрасно сердитесь на Брока. Он грозится продать вашу работу вместе с акциями? Ну и что? С его точки зрения вы зарвались со своим изобретением, а по-моему… Так что из этого?

– Я знаю только одно: Брок стал нам поперек дороги и мне он осточертел, – заявил Кен. – Надо найти способ отпихнуть его в сторону.

– Если ты хочешь отпихнуть Брока только из-за личных счетов, то забудь об этом, – сказал Уоллис. – Если же потому, что он мешает работе, тогда другое дело.

– Ну вас обоих с вашими тонкостями, – рассердился Кен. – Не всё ли равно, потому или поэтому? – Он отвернулся к окну, бледный, со страдальческим выражением лица. За его спиной наступило молчание. Кен ушел в свой одинокий мирок, куда никто и никогда не мог проникнуть, а Дэви даже не сделал попытки вызвать его оттуда.

– Надо придумать, как спихнуть его с нашей шеи, – бормотал себе под нос Кен. Лицо его становилось всё сумрачнее, и, когда он обернулся, у него был больной и измученный вид.

– Очевидно, придется и это взять на себя, – произнес он. – Пойду поговорю с ним.

– С Броком? – спросил Дэви.

Кен ответил не сразу. Он бренчал ключами от машины, подбрасывая их на ладони, и возле крепко стиснутого рта его играли желваки мускулов.

– Да не с Броком, – горько сказал он. – Несмотря на все твои умные речи, ты так разомлел от любви, что толку от тебя не дождешься. А Марго так давно отошла от нас, что я уже и не помню, когда это случилось. Ну, черт с ней и черт с тобой. Всё должен делать я – как всегда. Я сейчас еду к Волрату. Увидимся с тобой дома.

– К Волрату! – Дэви был поражен. Он встал и подошел к брату. – Зачем ты пойдешь к Волрату?

– Заключить договор.

– На что?

– Не знаю!

– Но что ты ему скажешь?

– Не знаю!

– Тогда зачем ты идешь?

– Чтоб спихнуть Брока, вот зачем! Мне безразлично, что придется пообещать Волрату или как его упрашивать; никто не смеет вырвать у нас из рук нашу работу, пока мы сами её не выпустим. Так что не пробуй отговаривать меня, Дэви, и, ради бога, не ходи со мной! – крикнул он. – С этим человеком я должен говорить один на один!

Он стремительно повернулся, распахнул дверь и вышел, даже не потрудившись закрыть её за собой. Дэви, не отрываясь, следил, как Кен шагал вниз с холма, но тот не оглянулся.

– Бедняга, – произнес Уоллис. Обернувшись, Дэви увидел, что старик пристально смотрит в открытую дверь. – Он сам не знает, какая сила его гонит.

– А какая сила гонит нас обоих? – с отчаянием воскликнул Дэви. – Можете вы это сказать? Иногда мне кажется, что мы способны на убийство. А почему? Мы оба чувствуем насущную необходимость поступить так-то, сделать что-то и что-то доказать. Тех, кто становится нам поперек пути, мы ненавидим. Тех, кто нам помогает, – любим Что в нас сидит такое?

– Представь, что ты умираешь с голоду, а у тебя отнимают еду или что у тебя есть женщина, по которой ты сходишь с ума, и кто-то запер дверь её комнаты. Разве ты не чувствовал бы, что способен на убийство?

– Это другое дело.

– Нисколько. Каждый раз, как мне попадает в руки газета, я спрашиваю себя: «Что случилось с нашей страной?» Но я мог бы и не спрашивать. Я и так знаю, что с ней случилось.

– Какое мне дело до страны! Я говорю о себе и Кене.

– Вот и я тоже! Всю свою жизнь я смотрю, как что-то постепенно уходит. С тех самых пор, как я впервые поступил на работу. Известно ли тебе, что когда мне было пятнадцать лет, я работал на постройке одного из первых «мониторов»? Видишь, о каких давних временах я говорю. В те дни всякий, кто трудился не покладая рук, в конце концов мог найти в этой стране свое место. Было на что надеяться, поэтому и жизнь казалась легче. А ведь работать было куда труднее, чем в наше время. Теперь же всё до того легко – сущие пустяки. Всё, что надо, за тебя сделает машина. Но жизнь стала хуже, потому что исчезла одна вещь – и притом очень важная.

– Поговорим обо мне, – взмолился Дэви. – Ради бога скажите, что мне точит душу?

– А вот то самое, что теперь исчезло. Знаешь, что это такое? Вот! – Старик вытянул обе руки. – Работа руками, вот что исчезло! Я не о каторжном ручном труде говорю. Те времена прошли, и слава богу. Создавать что-то своими руками – вот о чём я говорю. Человеку это необходимо, как воздух. Это инстинкт, который сейчас глушат, – инстинкт мастерства, потребность сделать своими руками и на свой собственный лад то, что ты придумал. Вот такого теперь уже нет. Даже названия этому не существует, и, когда человек начинает тосковать, он даже не знает, отчего. Он просто чувствует, что задыхается, и тогда в страхе начинает метаться и корчиться. Вот что тебя точит.

– И всё-таки непонятно, почему всё на свете сводится к спорам, борьбе, проклятиям и интригам из-за денег. Кажется, мы с Кеном только этим и занимаемся с тех пор, как стали работать. До чего это противно! – озлобленно воскликнул Дэви. – Не желаю больше так жить!

– А придется, – грустно сказал старик. – Деньги – это общепринятый язык. Он стал распространяться, когда я был ещё малым ребенком, вскоре после Гражданской войны. Деньги говорят всюду, куда ни повернись. Считается, что делать деньги – главная задача твоей жизни. Всё прочее – грех. Наша страна хвастается, что она изобрела всё, что есть на свете полезного. На самом деле изобрели мы только одно – массовое производство. Но если есть в мире что-то такое, где нет места мастерству человеческих рук, так это конвейер.

– Ну и прекрасно! – сказал Дэви, отворачиваясь. – Это к нам не относится. Наша работа не имеет ничего общего с конвейером.

– Нет, имеет. Вы оба – инженеры в стране, где движется конвейер, где от его вибрации у всех под ногами дрожит земля. Будь вы не инженерами, а учёными, вы, может, этого не ощущали бы так сильно, но тогда вы бы не жили в настоящей Америке, в так называемой богатой Америке. Однако вы не учёные, потому что у вас другой подход к науке. Учёные – люди совсем иного склада, чем вы или я. У них вечный зуд понять что-то, что до сих пор было непонятно. Инженеры же хотят создать то, чего ещё никогда не было. Вот в чём разница. Тебе или мне одних только знаний мало, а тем людям мало только создавать.

– Между инженером и учёным не такая уж большая разница, – медленно сказал Дэви. – Мы с ними следуем одной и той же традиции. И мы и они одинаково считаем, что наша работа должна изменить мир для людей.

– А я и не говорю, что инженер значит меньше, чем учёный. Я хочу сказать, что та маленькая разница, которая делает человека одним из них или одним из нас, порождает огромную разницу между тем миром, в котором живем мы, и миром, в котором живут они. Когда ты изобретаешь что-то практически полезное, твое изобретение становится собственностью конвейера, а конвейер – это бизнес. Даже если это тончайшая работа, в которую ты вложил всю душу, всё равно бизнес – воздух, которым приходится дышать изобретателю, и язык, которому он волей-неволей должен выучиться. Запомни это, мальчуган, тут вся история твоей жизни, как и моей тоже.