"Война Цветов" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

15 ВЕЛИКАЯ РЯБИНОВАЯ РАВНИНА

Сама Эльфландия устроена еще более странно, чем расположенный витками город, который я назвал Новым Эревоном: она не имеет вообще никакой четкой формы. Когда по ней путешествуешь, ее карта, говоря приблизительно, крутится, как волчок, или претерпевает еще какие-то, непонятные мне, метаморфозы. Эта земля просто отказывается лежать тихо и вести себя как подобает.

— Читаешь?

За струящимися окнами тянулся довольно унылый для Эльфландии пейзаж — холмистые, безлесные луга. Тео, удрученный этим зрелищем, зажатый между странно пахнущими пассажирами третьего класса, пытался сосредоточиться на книге Эйемона. Тот, кто задал ему вопрос, его сосед справа, смахивал на барана — красные глазки воинственно смотрели сквозь спутанную овчину.

— Д-да... читаю.

— А я вот не умею. Так и не выучился. — Баран оскалил длинные желтые зубы — то ли в улыбке, то ли с угрозой.

— Очень жаль.

— Дивлюсь я вам, грамотеям, какие вы умные. — Особого восхищения в его тоне не замечалось. Баран придвинулся еще ближе, дохнув на Тео кислым молоком. — А мы, по-твоему, дураки, да?

— Да нет же...

— Ты думаешь, вот сидит глупый мохнач, да? Оно и неудивительно, с твоим-то воспитанием и всем прочим.

Тео отчаянно хотелось, чтобы Кочерыжка поскорее вернулась из своей разведывательной экспедиции — она отправилась проверять другие вагоны. До этого момента он надеялся избежать неприятностей, если будет помалкивать и сидеть, не поднимая глаз.

— Эй ты, кучерявый, — вмешался эльф более человеческого вида, один из тех немногих, кого Тео определил как пожилых. Одежда на нем была чистая, хотя и поношенная, на лице в глубоких складках лежало нечто, напоминающее загар. Жилистый и сильный, он смотрел на мохнача недобрым взглядом.

— Чего тебе, старикан? — отозвался тот. — Думаешь, если ты на человека похож, то и прав у тебя больше?

— Сходство с человеком тут ни при чем, — сказал другой, напрочь этого сходства лишенный, со шкурой, как у броненосца, и выглядывающей из-под панциря крошечной головкой, — а вот ты нарываешься. Мы еще до Тенистой не успели доехать, а ты уже привязался к какому-то бедняге боггарту — он, мол, твой завтрак опрокинул.

— И опрокинул! Носатый поганец вывернул полную коробку шинкованного сенца!

Тео под этот спор забился в свой угол и поднял повыше тетрадь, чтобы отгородиться от попутчиков.

Эльфландия делится на районы, именуемые полями, и они не всегда остаются одинаковыми. Вернее, сами по себе они одни и те же, но не всегда одинаковы по отношению один к другому — это самое лучшее объяснение, которое я способен дать как читателю, так и себе самому. Иногда кажется, будто области Эльфландии расположены движущимися кольцами — на одной неделе две области граничат друг с другом, а на следующей уже нет. В действительности все обстоит еще сложнее, поскольку четких правил относительно количества и регулярности этого движения не существует. Сегодня попасть в Дубраву из Ивняка или в Рябины из Боярышника нельзя, а завтра Дубрава уже открыта для Ив, в то время как Рябины и Боярышник остаются разобщенными.

Я мало бывал за пределами Города и поэтому нечасто наблюдал подобные явления лично, хотя однажды это случилось и со мной, о чем я расскажу в свое время. Однако я часто слышал разговоры на эту тему — так люди в моем родном мире говорят о погоде, не уточняя, зачем нужно брать с собой зонтик, когда идет дождь; подразумевается, что каждый взрослый, если он не умственно отсталый, и так это знает. «Ольшаник в этом году далеко, — говорят в мире эльфов, — но сейчас там очень красиво. Надо бы собраться и съездить — через несколько дней будем там». А в другое время из тех же самых уст можно услышать: «Вчера вечером я был в Ольшанике».

Тео что-то пощекотало шею, и он замер, думая, что это мохнатая морда человека-барана.

— Щельника нигде не видать, — сообщила ему на ухо Кочерыжка.

— Значит, в поезде его нет? — Тео старался говорить как можно тише. Двое подземных троллей, к его великому облегчению, стояли на платформе, когда поезд отходил от станции. Кочерыжка осматривала вагоны в поисках недостающего.

— Я сказала, что его не видать, а это не совсем одно и то же. Народу в поезде битком — может, он в сортире или еще где. Уж не хочешь ли ты, чтоб я в каждый вонючий сортир тут заглядывала?

— Нет, не хочу. Что дальше делать будем?

— Для начала говори потише, Я стою у самой твоей челюсти и услышу, даже если ты будешь шептать, зато другие ничего не услышат. Что будем делать? В Город поедем, что же еще. Провожу тебя к тем, кто хочет с тобой встретиться, и вернусь к моим старикам.

— Разве тебе не надо им позвонить? Сказать, где ты?

— Не-а. Я большая девочка. Но ты мне напомнил кое о чем. Надо позвонить Пижме и все ему рассказать.

— А как?

— Ведь он же дал тебе говорящую ракушку.

— А, да. У нас это называется «телефон».

— В общем, надо его известить. Должен же клан Маргаритки узнать, что одного из них убили.

— Мы что, отсюда звонить будем? — Тео посмотрел по сторонам. Мохнач молчал, крутя клок своей овчины грязно-серой рукой-копытом и сердито глядя на прервавшего его эльфа. В вагоне сидело около двухсот пассажиров, и очень немногие из них хотя бы отдаленно напоминали людей. У некоторых уши были, как у летучих мышей, и Тео подозревал, что они слышат каждое слово, произносимое им и Кочерыжкой.

— Раз в жизни ты высказал здравую мысль. Когда у нас следующая остановка? — Кочерыжка призадумалась. — До Звездной еще далеко, так что твое место, пожалуй, не пропадет, если ты кой-куда сходишь.

— В туалет, да? Пошли.

Вагон покачивало, и Тео пришлось по пути ухватиться за спинку сиденья — так он полагал, пока не услышал недовольного ворчания: спинка на поверку оказалась шейным щитком чего-то ящерообразного.

— Надо было нам, наверное, сесть во второй класс вместо третьего, — тихо посетовала Кочерыжка, пока Тео пятился, бормоча извинения. — Кого только нынче в поезда не пускают.

Туалет оказался как туалет, если не считать сиденья, очень низкого и широкого, и лесенки, приделанной к стене рядом с раковиной.

— А ты не хочешь зайти? — спросил Тео.

— Я лучше снаружи покараулю.

— Тут задвижка есть. Зайдем вместе. Вдруг Пижма спросит что-то, а я не смогу ответить?

— Я в общественные туалеты с парнями не хожу, — нахмурилась Кочерыжка. — Ходила только с папой, пока маленькая была.

— Эта неделя у нас проходит под девизом «все когда-нибудь делается впервые». Залетай.

Если бы он закрылся здесь с кем-то другим, кроме Кочерыжки, они поместились бы с трудом. Она оторвала кусок полотенца от бумажного рулона, расстелила его на краю раковины, как одеяло для пикника, и уселась.

— Хорошо еще, тут не очень грязно. Некоторые такое за собой оставляют...

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

— Не можешь ты этого знать. Ты большой, а я маленькая, и оставленное бывает раз в двадцать больше меня.

— Твоя взяла. — Тео посмотрелся в зеркало. — Хочу смыть эту дрянь, которой Долли меня намазала. С меня уже штукатурка сыплется, а в поезде есть такие же смуглые, как и я.

— Так ведь они-то рабочие.

— Ну и пусть. Здесь каких только нет, никто меня не заметит. Умоюсь, и все тут. — Он исполнил свое намерение, пустив теплую воду, вытерся полотенцем — на ощупь скорее шелковым, чем бумажным — и отскреб остатки белил за ушами и ниже подбородка. Почувствовав себя немного удобнее, он достал из кармана футляр. — Приступим. Достать ее или как? — спросил он, глядя на утопленную в бархате филигранную птичку.

— Просто говори. Вызови Пижму.

— Как вызвать?

— Назови его по имени — Квиллиус.

Тео, поднеся футляр так близко, что золото затуманилось от его дыхания, назвал имя, но ничего не произошло. Он попробовал еще раз. Немного погодя птичка осветилась, как будто ее вынесли на солнце.

— В чем дело? — Фигурка оставалась в футляре, но голос, принадлежавший, бесспорно, Пижме, звучал прямо в ухе у Тео. — Я только что сел за стол.

— У нас возникли трудности, — сказал Тео.

— Кто это?

— Господи Иисусе! — Кочерыжка сверкнула на него глазами и Тео попытался успокоиться. — А вы не догадываетесь? Сколько народу вы отправили на съедение за последние сутки?

— Вильмос? — Резкость в голосе эльфа приобрела совсем иной смысл. — Что вы имеете в виду?

— Ваш кузен или племянник, кем он вам там приходится — Тео запнулся. При всей его нелюбви к Пижме сообщать дурную весть вот так, с бухты-барахты... — Боюсь, что случилось несчастье. Руфинус подвергся нападению и убит.

— Что-что? Где вы? Что у вас там происходит?

Тео постарался объяснить ситуацию как можно короче. Пижма, видимо, очень удивился, но постигшее его горе скрывал хорошо — можно было подумать, что он только что узнал от садовника о болезни, поразившей его газон.

«Это не совсем честно с моей стороны, — подумал Тео. — Они ведь не такие, как мы».

— Летуница с вами?

— Да.

— Минуту, я поговорю с ней. Кочерыжка? — В голове у Тео что-то щелкнуло — теперь он и фею слышал у себя в ухе, как будто она сидела у него на плече, а не на краю раковины.

— Я слушаю, граф.

— Спасибо, что не оставила нашего гостя в беде. То, что рассказал мастер Вильмос... — Пижма явно хотел узнать, правда ли это, но чувствовал, что Тео будет оскорблен, и потому спросил: — Ты ничего не хочешь добавить?

«А он, кажется, человечнее, чем я думал», — решил Тео.

— В общем, нет, сэр. Мы по уши в дерьме, что верно, то верно.

— Когда приедете в Город, идите прямо в дом Штокрозы. Хотя нет, погоди. Молодой Штокроза, посланный сюда, тоже убит. Это может означать многое, в том числе и то, что у них в доме есть шпионы — или у меня. Последнее даже вероятнее, поскольку вас и беднягу Руфинуса поджидали на станции. — Пижма надолго замолчал и наконец с ощутимой неуверенностью сказал следующее: — Самый надежный и здравомыслящий представитель Эластичных вне клана Маргаритки — это лорд Наперстянка. Он умен, и подводные течения Города знакомы ему, как русалке собственная река.

Тео взглянул на водоросли вокруг своего запястья. Что, в сущности, такое эта русалочья метка? Надо будет попросить Кочерыжку объяснить толком.

— Лорд Наперстянка умен, бесспорно, сэр — даже чересчур, как думают некоторые, — ответила между тем она.

— О чем это ты?

— Да просто кое-кто говорит, будто он в дружбе с лордом Дурманом.

— У Дурмана много друзей — что здесь такого?

— Вам, конечно, лучше знать, сэр, только он...

— Что он? Глушитель — Сорняк, как ты выражаешься? Дурман действительно принадлежит к этой партии, при этом он наиболее терпимый и гибкий из них. Его убеждения во многом совпадают со взглядами нашего клана — за исключением его чрезмерной неприязни к смертным, разумеется. Но кем бы ни был Дурман, лорд Виорель Наперстянка — отнюдь не Сорняк, а вполне разумный центрист, член нашей парламентской фракции. Нет ничего плохого в том, чтобы дружить со своим политическим оппонентом — у нас, в конце концов, не война.

— Прошу прощения, — нахмурилась Кочерыжка, — но ваш кузен погиб, несмотря на мирное время. И насчет засушенного сердца в коробочке Штокрозы тоже, думаю, с вами не согласятся.

Тео прямо-таки видел неодобрительно поджатые губы Пижмы.

— Знатные дома и в особенности их хозяева связаны глубокими и старинными узами, которые не обрываются из-за простых политических расхождений. Дурман и Наперстянка дружат еще с тех пор, как вместе учились в Лозоходной.

Кочерыжка с досадой поерзала на своем насесте, но промолчала.

— Итак, — продолжал Пижма, — в Городе сразу же отправляйтесь в дом Наперстянки. Кочерыжка знает, где это, но если... — Неуверенность на этот раз приобрела мрачный оттенок, который даже Пижма не мог скрыть. — Если вы вдруг расстанетесь, мастер Вильмос, ступайте на Родниковую площадь. Дом Наперстянки вы узнаете сразу — это самая высокая башня на площади. Просто скажите страже, что у вас послание от меня, и покажите им раковину, по которой мы говорим сейчас с вами. Этого, думаю, будет достаточно, чтобы к вам отнеслись серьезно. В противном случае передайте лорду Наперстянке следующие слова: «Пижма напоминает о речной струе».

— Речная струя? — повторила Кочерыжка. — Вы спасли его, когда он тонул?

— Нет. Это название таверны. Весьма низкого пошиба, признаю это со стыдом, но когда мы оба учились в Лозоходной академии, я помог Виви, как звали его тогда, выбраться там из одной переделки. Он помнит.

У Тео это никак в голове не укладывалось. Они тайно говорят по телефону из вагонного туалета, их спутника недавно зарезали, а Пижма ведет себя так, будто это рассказ о похождениях дворецкого Дживса*[21].

— Вы стойко переносите безвременную кончину вашего кузена.

— Иначе говоря, вы находите мою скорбь недостаточной? — Голос Пижмы налился холодом. — Не стану разубеждать вас. Я не намерен опускаться до вашего плохо ориентированного восприятия.

— Ну да. Как знаете. — Вряд ли стоило оскорблять того, кто может помочь тебе сохранить твою жизнь — а Тео в такой помощи определенно нуждался. За ним гоняются ходячие трупы и двуногие слизняки. Сюда бы еще тех ублюдков из «Властелина колец», как их там — черные всадники? Просто для полноты картины. — Извините, я не хотел вас обидеть.

— Не будьте смешным. Обидеть меня не так-то легко. — Произнес он это, однако, сквозь зубы. — Позвоните мне, когда будете в Городе, и я дам вам инструкции, что сказать Наперстянке. Впоследствии я, возможно, свяжусь с ним лично, но пока я не выясню причину утечки информации, лучше пользоваться только приватными средствами связи, как сейчас.

Миг спустя в ухе Тео как будто пузырек лопнул, и связь прервалась.

— Да уж, — сказала Кочерыжка, пока Тео убирал телефон. — Дерьмовее некуда. Можно, думаю, вернуться на твое место — хотя нет, есть идея получше. Давай за мной.

И она медленно полетела по направлению головы поезда. Они прошли еще один вагон третьего класса, наполненный причудливыми фигурами и лицами. Интересно, однако, как быстро это входит в привычку — если немного прищуриться, можно почти поверить, что ты снова дома. Многие пассажиры дремали, пока поезд с грохотом катился через залитые дождем луга.

— Куда это мы? — шепотом спросил Тео.

Кочерыжка вернулась назад, к его уху.

— Щельники не успели на поезд, но у них должна быть связь с тем, кто их нанял. Они расскажут, как ты выглядишь, и кто-нибудь будет встречать нас, когда мы сойдем.

— Черт, об этом я не подумал. Но в первый-то класс нам зачем идти? Ты вроде говорила, что там нас сразу заметят, потому мы и сели в задний вагон.

— Если мы туда идем, значит, так надо. Знай шагай и помалкивай.

Тео повиновался.

— Вот куда надо было садиться в самом начале, — сказала Кочерыжка во втором классе. Здесь тоже попадались диковинные типы, но большинство выглядели, как рабочие и служащие в почти человеческом варианте. Некоторые поглядывали на движущуюся по проходу пару, но, кажется, интересовались больше летуницей, чем Тео. — Тут нам было бы в самый раз. Не пришлось бы связываться с мохначами и прочей задиристой шушерой.

— Я знаю, что повторяюсь, но куда мы все-таки идем?

— В спальные купе. Не доходя до ресторана.

— Но ведь это очень дорогие места?

— Да. И там наверняка пусто. Все либо в ресторане, либо в клубном вагоне.

— Не понял.

— Дерева густые, Вильмос, ты кончишь свои вопросы задавать или нет? Заткнись ненадолго, и сам увидишь. — Кочерыжка прошипела это так, что несколько пассажиров второго класса отвлеклись от журналов и разговоров. «Только сцен мне недоставало, — с бьющимся сердцем подумал Тео. — Если меня заметят, то и убить могут. Придется ей довериться». Он продолжал идти, глядя прямо перед собой.

Они ступили на грохочущую площадку между вагонами. Здесь в воздухе чувствовалось что-то вроде озона или жженого сахара — так, наверное, пахнет магия, заставляющая поезд двигаться, догадался Тео.

— Вот теперь и объяснить можно! — сказала, перекрикивая стук колес, Кочерыжка. — Надо заглянуть в чей-нибудь багаж. Добыть тебе новую одежду, чтобы обмануть слежку, когда сойдем на Звездной.

— Разве мы там сойдем?

— Нет, так и будем ехать до самого Города — может, нам заодно написать твое имя на флаге и махать им? Пижма правильно говорит, у него в доме наверняка подсадной есть. Эти, с бледными рожами, знали, на каком ты поезде поедешь — они ждали у нужной платформы и сразу рванули на нее, не найдя тебя после убийства Руфинуса.

Тео покраснел, смущенный собственной недогадливостью.

— Да, правда. А я не подумал.

— Оно и видно. Мы слезем и доедем до Города как-нибудь по-другому — в крайнем случае, пересядем на другой поезд.

— А до тех пор?

— Пойдем чемоданы чистить. Хорошо, если хозяева в баре, а не просто в туалет вышли — короче, быстрее шуровать надо. Тебе бы попроще что-нибудь, без затей. Стой, — она дернула его за ухо, — еще не все. Достань Пижмину ракушку и притворись, будто говоришь. Тогда будет понятно, почему ты болтаешься по проходу.

Тео опять послушался, дивясь разнице между Кочерыжкой и этим идиотом Руфинусом — теперь он мертвый идиот, но из песни слова не выкинешь. Он напустил на себя вид занятого бизнесмена — он много таких повидал, развозя цветы по офисным небоскребам: телефонные разговоры так их захватывали, что ему приходилось шарахаться с дороги, даже если он нес дерево в кадке, а они — только телефон размером с сигаретную пачку. На ходу он украдкой заглядывал в купе. Почти везде хоть кто-нибудь да сидел; здешний преуспевающий, бескрылый контингент на беглый взгляд выглядел вполне по-человечески.

— Давай сюда, к стенке, — распорядилась Кочерыжка в конце прохода, между купе и перегородкой с дверью в вагон-ресторан. Тео прислонился к пожарному шлангу и притворился, что поглощен разговором. Синюшный кондуктор с недоразвитыми крылышками, занятый каким-то своим делом, хлопнул дверью и прошел в хвост состава, не задержавшись.

Когда он ушел, Тео двинулся обратно, все еще делая вид, что ведет неотложный разговор. Кочерыжка, жужжавшая впереди, вдруг осадила на месте и стала ему махать. Эльфы смотрели на него из купе, и он заставил себя не бежать, а идти спокойно. Чувствовал он себя при этом ужасно незащищенным. Сесть бы куда-нибудь в уголок и почитать дядину книжку.

— Ты чего? — прошептал он.

Она показала ему на пустое купе. На одной из багажных полок стоял солидной величины чемодан из мерцающей темно-синей ткани.

— А напротив занавески задернуты, так что никто тебя не увидит. Зайди и задерни портьеры со своей стороны.

Он бросил взгляд на закрытое купе напротив, юркнул в пустое и задернул черные занавески.

— Спешить незачем, — прошипела Кочерыжка. — Располагайся как у себя дома, обормотина.

— Тебе легко говорить. — Он кое-как снял чемодан, удивительно тяжелый. — Если здесь кто-то не у себя дома, то это я.

— Ох и нытик же ты, доложу я тебе.

— А ты... тьфу ты, черт. Он заперт.

— Вот гадство. Дай посмотрю. — Она приложилась глазом к чемоданному замку. — Шпильки у тебя нет, конечно?

— Вообще-то я обычно ношу при себе... — Натужная шутка маскировала растущий страх. Того и гляди, владелец чемодана вернется, поднимет крик, сбегутся кондуктора, и его бросят в тюрьму по образцу братьев Гримм, как и предсказывала Кочерыжка. А ночью, когда никто не видит... — Господи! Его ничем больше открыть нельзя?

— Я тебе сто раз говорила, чтобы ты не божился. От этого все кругом чешутся. Погоди, дай подумать.

Тео не сводил глаз с чемодана.

— Что еще может подойти, кроме ключа?

— У меня есть шпилька, — сказал кто-то сзади. Тео дернулся, как ошпаренный, и выронил чемодан. От падения тот открылся, забросав все купе одеждой и туалетными принадлежностями. — О! Я вижу, она вам больше не понадобится.

В дверях стояла девушка, одетая в длинное черное пальто, в черной шляпке на голове. А может, и не девушка, кто этих фей разберет, но выглядела она очень молодо. Белое сердцевидное личико и большие, поразительно фиолетовые глаза, из-под шляпки на лоб выбивается единственный локон, черный как смоль.

— О Боже, — растерянно вымолвил Тео. — Это ваш чемодан?

Какой-то миг она смотрела на него почти с испугом, потом уголок ее губ приподнялся в озорной усмешке.

— Нет, но я не уверена также, что он ваш. Вы воры?

— Это просто недоразумение, — вмешалась Кочерыжка. — Давай положим все это обратно и поищем свое купе. Извините, что побеспокоили вас, миледи.

— Ах, недоразумение! Тогда все в порядке. Какая долгая, скучная поездка. — Девушка улыбнулась, показав Тео мелкие, идеально белые зубки. — Если вам недостает общества, мое купе как раз напротив.

Кочерыжка, севшая Тео на плечо, лягнула его, и он сказал:

— О-о! Вы очень любезны... миледи, но мы с моей спутницей... должны обсудить один важный вопрос.

— Помочь вам собрать эти вещи? — Вся эта жуткая, конфузливая ситуация, похоже, доставляла незнакомке какое-то нездоровое удовольствие.

Тео впервые в жизни хотелось, чтобы торнадо унес хорошенькую женщину в окно, желательно сию же минуту.

— Нет-нет, не надо. Мы сами. Благодарю вас.

— Может быть, мы увидимся в ресторане? Вы едете до самого Города?

— Нет. — Еще один пинок от Кочерыжки. — То есть да. Очень возможно, что мы увидимся.

Девушка удалилась к себе и скромно задернула занавески, а Тео кинулся рыться в куче одежды. Она, к счастью, была мужская (насколько он разбирался в эльфийской моде). Он отыскал блестящие серые брюки и белую рубашку с длинными широкими рукавами.

— Обувь тоже поискать?

— Обойдется. Шиковать ни к чему — тебе просто надо выглядеть по-другому. Закатаешь рукава, и пойдем обратно в третий класс. Будешь похож на мельника, который вырядился, чтобы устроиться на работу.

Тео запихал остальные вещи в чемодан, вскинул его на полку, а похищенное свернул и взял под мышку. Кочерыжка удостоверилась, что в коридоре пусто, и он вышел из купе вслед за ней. Занавески напротив как будто слегка дрогнули, но больше их, кажется, никто не заметил, и расходившееся сердце Тео понемногу начало успокаиваться.

По пути они зашли в первый же туалет второго класса.

— Переодевайся, — сказала Кочерыжка, — а потом пойдем туда, где вряд ли заметят, что ты не с самого начала там ехал.

— Значит, на прежние места мы не вернемся?

— В другой одежде, которую ты только что спер в первом классе? Именно то, что надо, как по-твоему?

Он вышел, так измотанный всеми этими треволнениями, словно пробежал несколько миль. Краденое сидело довольно прилично, только брюки оказались коротковаты.

— Хорошо, что я сильно похудел после маминой смерти.

— Прими мои соболезнования, Тео, — мягко сказала Кочерыжка, — а теперь шевелись.

Кочерыжка нашла место среди спящих домашних боггартов — так она их определила; для Тео это были просто очередные карлики с колючими бородами и примерно такими же бровями. Пейзаж за окнами не слишком изменился, пока они путешествовали в высшие слои общества, — те же свинцовые небеса над мокрыми лугами. Низкую гряду холмов застилал туман, за которым, по догадке Тео, скрывалось приблизительно то же самое.

— Как ты думаешь, она никому про нас не расскажет?

— Девушка? — сонно отозвалась Кочерыжка, клюющая носом у него на плече. — Может, и нет. Мы тут все равно ничего поделать не можем — разве только убить ее.

— Скажешь тоже! — Хотя действительно, что им еще остается? Поезд в этой волшебной стране шпарит с такой скоростью, что на ходу с него не очень-то спрыгнешь. — Только... почему она не подняла шум? Она ведь знала, что мы делаем.

— Она из Цветков — кто разберет, что у них в голове. Может, подумала, что мы хотим пошалить.

Тео раскрыл тетрадь Эйемона, но сосредоточиться на чтении не удавалось. «Давай, Вильмос. Сейчас самое время поучиться. Если ты завалил вступительные в колледж, это еще не значит, что ты совсем ничего не способен усвоить...» Но его мозг вел себя, как животное в тесной клетке.

— Мы сейчас где? — спросил он.

— Ствол и корень! Ты мне дашь отдохнуть или нет? Мечешься как угорелая, а потом тебе еще и поспать не дают. Это все еще Великая Рябиновая, но граница уже близко. Радуйся, иначе мы бы несколько суток ехали.

— Какая граница?

— Теперь он еще и думать меня заставляет, — простонала она. — До новой луны два дня, стало быть, с Орешником. Звездная на этот раз будет там.

— На этот раз? — Он, помнится, читал что-то об этом, пока мохнач к нему не пристал. — Ты хочешь сказать, что города и села у вас не всегда стоят на одном месте?

— Нет, тупица ты этакий. Города всегда на месте, а вот железнодорожные станции нет. Хотя по отношению к дороге и они остаются на местах, так что ты кое в чем прав.

— О чем ты, черт возьми, толкуешь? Хочешь сказать, что города вроде того, где мы были, — что они движутся? Встают и переходят на другое место, да?

Кочерыжка перелетела на спинку сиденья впереди, пристроившись за чьей-то лохматой толовой — этот пассажир занимал целых два места, а храпел так, словно поезд без конца давил что-то живое.

— Слушай, ты, — тихо, подавшись вперед, заговорила она. — Тенистый, как тебе уже было сказано, пристанционный городок, и от него до Города всегда одиннадцать остановок, в какой бы провинции он сейчас ни находился. Со Звездной дело обстоит точно так же. А вот Алтей — станция Маргаритки и поэтому всегда остается в Рябиннике как и коммуна Маргаритки. Через Алтей проходит местная ветка. Она потому и местная, что всегда в Рябиннике.

Тео потряс начинавшей болеть головой.

— Но мы ведь и с Алтея могли отправиться, ты сама говорила — на Тенистую мы поехали, потому что сочли ее более безопасной. Как это возможно, если станции, имеющие сообщение с Городом, все время движутся? Никак сообразить не могу.

— Все местные линии соединяются с узловой, а она всегда одна и та же.

— Ну да, этим, конечно, все сказано. Ясно как день. — Он уронил голову на спинку своего кресла.

— Вот и хорошо. — Либо Кочерыжка не уловила его сарказма, либо ей просто хотелось спать.

Он снова взялся за книгу Эйемона, надеясь, что смертный автор внесет хоть какую-то ясность в безумную транспортную систему Эльфландии. Не система, а какая-то школьная ролевая игра с временными и на редкость бессмысленными правилами. Но из чтения опять ничего не вышло. Тео сдался и начал смотреть в окно. Этот жуткий день измотал его до крайности, но он боролся со сном. Задремлешь, и тут тебе на плечо опустится тяжелая, отнюдь не человеческая рука, а зычный голос объявит, что игра окончена. Он не сразу осознал, что на дальних холмах движутся чьи-то фигуры.

Темные силуэты, числом около дюжины, спускались на луг. Поезд обогнал их, и Тео подумал, что все-таки задремал и они ему привиделись, но за окном появилась новая кучка всадников. Они стояли, натянув поводья, в высокой траве и провожали поезд желтыми, действующими на нервы глазами. Эта группа находилась гораздо ближе, и их одежда показалась Тео фантастической даже по эльфийским меркам, с множеством лент и развевающимися головными уборами. Ливень их как будто нисколько не беспокоил. Каждый держал в руке то ли копье, то ли стрекало, а за спинами у них, кажется, висели ружья. Узкие длинноносые лица казались до странности знакомыми, но не это заставило Тео разбудить прикорнувшую у него на плече летуницу.

У каждого из верховых животных, напоминающих лошадей, торчал во лбу глянцевитый рог.

— Кочерыжка! Кочерыжка! Там снаружи люди... то есть не знаю кто. Смотрят на нас. Верхом на единорогах!

Крылышки зажужжали, щекоча его, и Кочерыжка повисла перед окном. Следующая группа всадников как раз проходила параллельно поезду, чуть дальше предыдущей. Их уверенная посадка давала понять, что они могут скакать наравне с поездом, если сочтут нужным, и Тео, глядя на их легконогих скакунов, почти что этому верил.

Но скоро они остались позади, и мокрая равнина опять опустела.

— Гниль луковая! — произнесла Кочерыжка, скорее удивленная, чем встревоженная. — Такое не часто увидишь.

— Кто это?

— Гримы. Дикие гоблины, как их называют. Они живут в горах и пустынях, пасут там коров и овец, но к железной дороге и к городам почти никогда не приближаются. Я слыхала, они иногда бывают в Ясенях и Ольшанике, обменять шкуры, травы и все такое, но в Рябинах я их вижу впервые.

— Они, случайно, не собираются на нас напасть?

— Да нет, с чего бы? Разве в твоих местах такое случается?

— Нет. — Ему вспомнились вестерны, где индейцы скачут рядом с рельсами, вопя и злобно глядя на перепуганных пассажиров. — Там, где я живу, в последнее время не случалось.

— У нас тоже когда-то были бандиты, но очень давно. После Гоблинской войны их, по-моему, уже не стало, а при Зимней династии и подавно. Надо же — гримы на Рябиновой Равнине, — снова подивилась она. — Куда это они, интересно? Ну и времечко. Чего только не увидишь.

Кочерыжка опять устроилась на плече у Тео, и он стал подумывать, не соснуть ли и ему тоже, но тут звук движения стал каким-то другим. Локомотив и раньше работал не так, как его земной эквивалент, издавая тихое урчание вместо привычного «чух-чух», но Тео насторожился сразу, еще до того, как заскрипели тормоза.

— Поезд останавливается. Что это, уже станция?

— Ни шиша подобного. До Звездной еще час, не меньше.

— Может, те гоблины разозлились и взорвали путь? Может, ваш великий эльфийский вождь говорил с ними языком змеи? — Поезд в самом деле останавливался. Пассажиры просыпались и переговаривались, но без особого беспокойства. Тео тоже попытался взять себя в руки.

— Ты иногда несешь такое, что уши вянут, но выяснить не помешает. — Кочерыжка полетела по проходу, сначала низко — но пассажиры начали вставать с мест, и она взмыла под самый потолок. Тео как можно старательнее прикидывался нормальным дремлющим эльфом, который ездил навещать своих друзей, а теперь возвращается домой. Он не заметил, куда девалась Кочерыжка, — многие из попутчиков теперь стояли в проходе, смотрели в окна и обсуждали неожиданную остановку.

Увидел он ее за секунду до посадки — она так неслась, что для торможения ей пришлось усиленно поработать крыльями.

— Все очень плохо, Тео. Они остановили состав.

— Это я вижу, но кто они-то?

— К нам сели констебли, но это еще не самое скверное. Их ведет по вагонам один из щельников, вот что худо. Они кого-то ищут — спорим, что нас?

— Ой... блин.

— Погоди, я залезу тебе за пазуху.

— Чего?

— Если это тот щельник, что был на станции — до сих пор он, наверное, с машинистом ехал, — то он будет искать большого эльфа с летуницей. Вот я и хочу спрятаться. Ты теперь одет по-другому, может, он тебя и не узнает — может, они не успели рассмотреть тебя вблизи. У таких троллей зрение не больно хорошее.

— Ты предлагаешь мне просто сидеть на месте? Что значит «не больно хорошее»?

— Они ведь в пещерах живут. Зато слух и нюх у них хоть куда, так что помалкивай — от твоих разговоров только вред один. Покажешь билет и притворишься глухонемым.

— Нет, мне эта идея не нравится. Не хочу я здесь оставаться. Бежать надо.

— По-твоему, у них нет кого-то в хвосте? Я видела их форму — это не какие-нибудь деревенские пентюхи, это полевые констебли, а там дураков не держат. Сиди и не рыпайся. — Она залезла ему под воротник и пробралась под рубашку. Цепляясь руками и ногами, она крепко прижалась к нему и распласталась у него на груди. Он испытал странное интимное ощущение, как будто у него за пазухой пристроилась ожившая кукла Барби.

«Может, это и к лучшему, что жить мне осталось недолго, — мелькнула горячечная мысль. — Иначе пришлось бы долго лечиться у психиатра».

— И смотри не напорись на что-нибудь, — прошипела Кочерыжка из-под левого соска. — Раздавишь меня, как букашку.

— Может, Пижме позвонить? Пусть он за меня поручится или что-то вроде этого!

— Не станет он за тебя ручаться. Нашел дурака. Если уж они поезд остановили и натравили на тебя полевых, то, наверное, Руфинус уже найден, а его убийство повесили на тебя. Пижма их по телефону не разубедит, а себя выставит в дурном свете.

— Черт! Неужели ничего нельзя сделать? — Тео показалось, что его сейчас вырвет, но в следующий миг желудок и все остальное превратилось в сплошную глыбу льда: из двери в дальнем конце появились двое вооруженных эльфов в бронежилетах. За ними двигалась до ужаса знакомая темная фигура. Лицо под низко надвинутой шляпой поблескивало, как рыбье брюхо.

Тео беспомощно смотрел на полицейских. Они шли по проходу медленно, подчиняясь отдаваемым шепотом указаниям щельника. У обоих, видимо, были крылья — их темно-серые доспехи, во всяком случае, сильно вспучивались за плечами. Глаза скрывались за зеркальными темными очками — точно такие же Тео видел на патрульных дорожной службы, которые останавливали его и презрительно выслушивали его сбивчивые объяснения, но эти, казалось, излучали собственный свет. Тяжелые перчатки тоже как будто светились — возможно, это был просто оптический фокус. Больше всего тревоги вызывало их оружие — автоматы с магазинами в виде не то ручных гранат, не то ананасов.

— Нет. Осиные гнезда — вот что это такое, понял Тео. Похожие на модерновые ульи.

Под его ключицей что-то закопошилось, и Кочерыжка высунула голову из-под воротника.

— Однако! Они небось думают, что ты Собор поджег, не иначе. У них осевики. — Кочерыжка тяжко вздохнула и снова скрылась у него под рубашкой.

Полицейские почти ни у кого не спрашивали ни билетов, ни документов. Глядя, как они приближаются, Тео даже почувствовал некоторое облегчение: вид у них скучающий — начальству, мол, опять неймется, заставляет нас заниматься пес знает чем. Зато щельник отнюдь не скучал: он шел между констеблями и принюхивался, как собака, не желающая уходить с прогулки.

Тео ушел поглубже в кресло. Может, за чтение взяться? Нет, очень уж демонстративно — может показаться подозрительным. Все остальные, кто был в вагоне, таращились на троицу как завороженные и паниковали, судя по виду, не меньше, чем он сам.

«Незавидная у них тут жизнь, — думал он. — Раньше все было иначе. Эльфландия переживает трудные времена».

К его изумлению, полицейские даже не задержались около него: их зеркальные окуляры скользнули по нему, как по пустому месту.

«Да! — хотелось крикнуть ему. — Я пустое место! Я ничто!»

За ними надвинулся щельник, и Тео показалось, что поросячьи глазки под шляпой приняли на миг настороженное выражение. Сердце у Тео разрослось так, что билось с большим трудом. Щельник, мельком взглянув на трясущегося боггарта рядом, прошел дальше, к следующему ряду сидений.

Тео обмяк, закатив глаза. Еще немного — и он лишился бы чувств от громадного, истерического облегчения. Но как только он собрался перевести дыхание, сдерживаемое так долго, что перед глазами плясали искры, бледное, наполовину скрытое лицо снова обернулось к нему. Щельник нагнул голову и громко втянул в себя воздух. Потом протянул руку, сверкнув липкой белой кожей между черной перчаткой и черным рукавом, и тронул за локоть одного из констеблей.

— Вон там, сзади. — Голос звучал через силу, как будто речевые органы тролля проектировались для какой-то другой цели.

Полицейский вернулся обратно. Щельник продолжал принюхиваться, словно охотничий пес. Глазки под полями шляпы снова нащупали Тео и на этот раз не ушли в сторону.

— Этот, — сказал тролль. — Вот он.