"Хвосттрубой, Или Приключения Молодого Кота" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Те, кто спит днем, ведают о многом, ускользающем от тех, кто видит сны только ночью. Эдгар Аллан По

Наутро после Сборища Фритти пробудился от странного сна, в котором принц Многовержец из Жесткоусова сказания похитил Мягколапку и бежал, унося ее в огромной своей пасти. Фритти в этом сне пытался выхватить ее у похитителя, но Многовержец сграбастал и его – и свирепо рванул. Он почувствовал, как тело его стало во сне растягиваться, растягиваться… становясь тонким, будто рассеивающийся дымок…

Весь встряхнувшись, словно отгоняя устрашающую фантазию, Хвосттрубой встал и совершил утреннее омовение – пригладив сверху донизу взъерошенный со сна мех, ласково вернув на место сбившиеся усы и завершив дело легким щелчком, который привел в полный порядок хвост.

Пробираясь сквозь высокую траву за крыльцом, на котором ночевал, он не мог избавиться от ощущения какого-то предзнаменования, которое сон набрасывал на предстоящий день. Это казалось важным по какой-то причине – он не мог ее припомнить. И никак не мог забыть этот сон, никак, и все тут. Но почему?

Он сообразил, в чем дело, только упражняя силу удара лапы на одуванчике надлежащей упругости. Мягколапка! Ее не было на Сборище. Нужно пойти поискать ее, выяснить, что же случилось.

Правда, ему стало не так страшно, как ночью. В конце концов, решил он, для ее отсутствия найдется множество причин. Она жила во владениях Мурчелов; они могли запереть ее, помешать ей уйти. На этот счет Верзилы непредсказуемы.

Хвосттрубой перешел луг, пробрался сквозь низкий кустарник, обогнув Стародавнюю Дубраву. Мягколапка жила далековато, и поход отнял у него добрую часть утра. Наконец он пришел к гнездовью Мурчелов, одиноко высившемуся среди окрестных полей. Оно казалось странно пустым, и, приближаясь, он не уловил и привкуса знакомых запахов.

Взывая: «Мягколапка! Хвосттрубой здесь! М я – м я, дружочек!» – он подбежал прыжками, но его встретило лишь молчание. Входная дверь болталась, незакрытая, а это было необычно для Мурчеловых гнезд. Подобравшись к жилью, он осторожно просунул туда голову, потом вошел.

Фритти показалось, что признаков жизни лишилось не одно только жилье Мурчелов – опустело и все кругом. Пол и стены были голы, и, когда он шел из комнаты в комнату, даже его мягкая поступь будила эхо. На какой-то ужасающий миг эта пустота напомнила ему исчезновение его семьи – но здесь все-таки было по-другому. Не было запахов ужаса, волнения, ни следа какого-нибудь несчастья. По какой бы причине ни съехали Мурчелы, то была естественная причина. Но куда делась Мягколапка?

Повсеместные поиски не дали ничего, кроме новых пустых комнат. Недоумевающий и обескураженный, Фритти убрался восвояси. Он решил: Мягколапка, должно быть, сбежала, когда Мурчел оставлял свое жилище. Может, как раз сейчас она прячется в лесу и ей нужны его общество и дружба?

После полудня он бродил по лесам, зовя и призывая, но не нашел и следа подруги. Когда настал вечер, пошел за помощью к Тонкой Кости, но вдвоем им повезло не больше. Они рыскали там и сям, расспрашивали всех встречных соплеменников, нет ли каких известий, но никто им ничем не помог. Так окончился первый день поисков исчезнувшей Мягколапки.

Три солнечных восхода миновало без какой-либо весточки о юной феле. Фритти считал маловероятным, чтобы она попросту покинула округу, но ведь не было найдено ни малейшего признака насилия, да и соплеменники не видели и не слышали ничего необычного.

Изо дня в день он продолжал искать ее, измученный, гонимый своими неодолимыми, неотступными бедами. Сперва его семья и логово, потом это.

После третьего дня поисков отчаялся даже Маркиз.

– Это, конечно, ужасно, Хвосттрубой, – сказал ему друг, – но иногда Муркла призывает нас, и мы уходим. Ты знаешь это. Мягколапки больше нет. Боюсь, это так.

Фритти утвердительно кивнул, и Маркиз ушел к Племени. Однако Хвосттрубой не собирался бросать поиски. Он знал: сказанное Маркизом – правда, но четко чувствовал – хоть и не очень понимал, каким образом, – что Мягколапка не ушла к Муркле, а живет где-то на земных полях и ждет его помощи.

Через несколько дней Фритти разнюхивал лазейку в колючей изгороди, возле которой они с Мягколапкой столько раз играли в Круть-Верть, ему встретился Ленни Потягуш.

Старый охотник приблизился, производя не больше шума, чем осенние листья, шевелимые ветром, – с такой уверенной бережливостью движений нес он свое рыжевато-коричневое тело. Когда он подошел вплотную к Фритти – страшно смущенному присутствием матерого кота, – то остановился, уселся на задние лапы и устремил на юнца оценивающий взгляд. Пытаясь почтительно склонить голову, Хвосттрубой ткнулся носом в колючку и от боли невольно испустил стыдливое мяуканье. Холодный созерцательный взор Потягуша смягчился усмешкой.

– Мягкого мяса, Потягуш, – сказал Фритти. – Вы нынче… мрррмм… греетесь на солнышке? – Он с неуклюжим движением умолк, а так как день был совсем серым и небо затянуто тучами, Фритти внезапно вовсе потерялся – лучше бы ему вообще ничего не говорить, а того лучше – провалиться сквозь землю, под колючий куст.

Увидев, что юный кот так растерян, Потягуш фыркнул от смеха и опустился на землю. Лениво разлегся, держа голову высоко, а всем телом выказывая притворную расслабленность.

– Приятной пляски, малыш, – отозвался он и умолк, чтобы величественно зевнуть. – Вижу, ты все еще охотишься за своей… как-ее-там… Мясохапкой, верно?

– Мя… Мягколапкой. Да, я все еще ее ищу.

– Ну-ну… – Старый кот слегка огляделся, словно отыскивая крошечную, пустяковую вещь, которую обронил, и наконец сказал: – О да. Так оно и есть. Вот именно. Ты хочешь прийти сегодня вечером на Обнюх.

– Что?! – Фритти был поражен. Обнюхи устраивались для Старейшин и охотников – для обсуждения важнейших дел. – Мне – на Обнюх? – выдохнул он.

– Ну… – Потягуш снова зевнул. – Насколько я понимаю – хотя Всемогущий Харар знает, что у меня есть занятия посущественней, чем следить за всей этой вашей приходящей и уходящей мелюзгой, – насколько я могу заключить, после минувшего Сборища произошло множество исчезновений. Шесть или семь, в том числе твоя подружка Хряпомяска.

– Мягколапка, – тихонько поправил Фритти, но Потягуш уже исчез.

Над Стеной висело и светилось Око Мурклы, державно мерцая в черноте ночи.

– У нас есть и еще одно затруднение, и некоторых матерей одолевает беспокойство. Им очень неприятно то, что творится в последнее время. Матери ведь подозрительны, сами знаете.

Говорившим был Грязепыт, который проживал в дальнем поселении Племени, по другую сторону Опушки Дубравы. У них были свои собственные Сборища, и они редко тесно соприкасались с кланом Фритти.

– Вот что я разумею, – продолжал Грязепыт, – ну, это неестественно. Я разумею, что мы, конечно, каждый сезон теряем двух-трех котят… а то и взрослых, которые решаются рыскать, никому не сказавшись. Феле свойственно тревожиться, если вы унюхиваете смысл. Но у нас уже трое пропавших – за несколько дней. Это неестественно.

Гость с дальней стороны Дубравы сел, и среди собравшихся вождей клана раздалось приглушенное шипение и перешептывание.

У Фритти стало спадать волнение, вызванное присутствием на Обнюхе. Услышав и от других рассказы о таинственных исчезновениях и поняв, что дело это нешуточное – мудрые коты вокруг него трясли головами и в замешательстве поскребывали морды, – он вдруг заинтересовался, а не смогут ли они все вместе как-нибудь помочь найти Мягколапку. Ему казалось – едва старые коты узнают о его беде, выход будет найден, – но подумать только! Брови и носы блюстителей обычаев клана морщились от тревоги. Хвосттрубой почувствовал, что его покидает надежда.

Верхопрыг, один из самых младших присутствующих – хоть и был несколькими сезонами старше Фритти, – встал, чтобы говорить.

– У моей сестры… у моей сестры по выводку, Трепетуньи, только что, в минувшее Око, пропали два котенка. Она внимательная мать. Они играли на опушке под деревом, и она на миг отвернулась, потому что у ее младшего сбилась в колтун шерстка. А когда обернулась, они уже исчезли. И ни лисой, ни совой не пахло – она все обыскала, сами понимаете. Она очень расстроена. – Тут Верхопрыг неловко оборвал свою речь и сел.

Остроух встал и оглядел собравшихся:

– Что ж, если ни у кого больше нет таких историй?…

Потягуш неохотно поднял лапу:

– Прости, Остроух, я все же полагаю… где же он?… ах да, вот он. Вот юный Хвосттрубой, у которого есть что сообщить. Я разумею – если это не слишком вас обеспокоит. – Потягуш зевнул, приоткрыв острые клыки.

– Хвостпробой? – раздраженно переспросил Остроух. – Что еще за имя?

Жесткоус улыбнулся Фритти:

– Нет, Хвосттрубой. Не так ли? Говори, с чем пришел, малец.

Хвосттрубой встал, и все взоры обратились на него.

– Ммя… то есть я… – У него, как у хворого, обвисли усы. – Ну знаете… Мягколапка, она моя подруга… она… она… Мягколапка… ну так она пропала…

Старый Фуфырр выдвинулся вперед и проницательно взглянул на него:

– Ты что-нибудь узнал о том, что с ней стряслось?

– Нет… нет, сэр, но, по-моему…

– Правильно! – Остроух потянулся и без церемоний хлопнул Фритти по макушке, чуть его не опрокинув. – Правильно, – продолжал Остроух, – необычайно точно, спасибо. Хвост… Хвост… Что ж, это было полезнейшее сообщение, юнец. Так этим мы и удовлетворимся?

Фритти поспешно сел и сделал вид, что выкусывает блоху. Нос у него горел.

Волнохвост, еще один Старейшина, прочистил горло – добиваясь полной тишины – и спросил:

– Но что же нам делать?

Еще миг молчания – и собравшиеся соплеменники разразились:

– Поднять кланы по тревоге!

– Поставить часовых!

– Уходить отсюда!

– Больше не заводить котят!

Последнее исходило от Верхопрыга, на которого – чуть он увидел, что все вперились в него – внезапно перепрыгнула Хвосттрубоева блоха.

Старый Фуфырр задумчиво поднялся. Строго зыркнул на Верхопрыга и внимательно оглядел собравшихся.

– Сперррва, – прорычал он, – лучше сговоримся не вопить и не скакать вот так -вокруг да около. Бурундук со шмелем на хвосте и тот наделает меньше шуму и добьется большего успеха. Давайте-ка обсудим положение. – Он выразительно уставился в землю, словно обдумывая некую глубокую мысль. – Первое: пропало небывало огромное число кошек. Второе: у нас нет ни единого соображения, что или кто этому причиной. Третье: на сегодняшнем Обнюхе собрались лучшие и мудрейшие коты наших лесов и не могут разрешить головоломку. Следовательно… – Фуфырр умолк, смакуя ожидаемое впечатление. – Следовательно, хоть я и согласен, что охрану и все прочее нужно обсудить, важно, по-моему, чтобы более высокие умы – да, даже повыше наших – узнали об этом положении. Мы сейчас расстроены и перепуганы, и у нас нет другого выбора, кроме как уведомить об этих событиях Посвященных. Я полагаю, нам следует послать делегацию ко Двору Харара. Наш долг – оповестить королеву Кошачества! – Совершенно довольный собой, Фуфырр сел среди ужаса и удивления, забурливших вокруг.

– Ко Двору Харара? – задохнулся Грязепыт. – Никто из Заопушечного Племени вот уже двадцать поколений не бывал возле Трона Первородных!

Пронесся еще более взволнованный ропот.

– И никто из Племени с этой стороны Опушки! – сказал Жесткоус. – Но по-моему, Фуфырр прав. Мы всю ночь напролет слушали эти истории, и ни у кого не появилось ни малейшей мысли, что надо делать. Может быть, такая мысль найдется где-нибудь далеко от нас… Надо послать делегацию.

Толпа на миг притихла; двое, не сговариваясь, хором выпалили: «Кто пойдет?» Это вызвало новый шум. Остроух выпустил когти и со значением помахал ими в воздухе, утихомиривая всех. Фуфырр заговорил:

– Что ж, это будет долгое и опасное путешествие. Полагаю, понадобятся мои познания и мудрость Верховного Старейшины. Я иду.

Прежде чем кто-нибудь успел на это отозваться, за спиной у собравшихся раздалось внезапное рычание и вперед выступила Носопырка. Она была подругой Фуфырра, родившей ему бесчисленные выводки, и не терпела никакого вздора. Пошла прямо на Фуфырра и впилась в него взглядом.

– Никуда ты не пойдешь, старый мышегуб. Собираешься отвалить в чащобу и всю ночь распевать там свои мерзкие охотничьи песни, пока я тут сижу словно дикобраз? – прошипела она. – Собираешься подыскать при Дворе какую-нибудь стройненькую фелу, а? Да пока ты, с твоими-то изношенными костями, приступишь к делу, она успеет состариться, как я, – так какая разница? Старый негодник!

Пытаясь выручить Фуфырра, Жесткоус быстро проговорил:

– Это верно, Фуфырр! Я считаю, ты не должен идти. Твоя мудрость нужна Племени здесь. Нет, долгое путешествие такого рода для молодых котов: им нипочем путешествовать зимой.

Он огляделся, и когда его взгляд скользнул по Фритти, юный кот на миг невыразимо взволновался. Но взгляд Жесткоуса передвинулся и остановился на Остроухе. Видавший виды старый кот встал под взглядом миннезингера, ожидая.

– Остроух, ты уже далеко не молод, – сказал Жесткоус, – но еще достаточно силен и умудрен знаниями о Наружном Лесе. Ты готов возглавить делегацию?

Остроух склонил голову в знак согласия. Жесткоус повернулся к Верхопрыгу, который, вскочив на ноги, стоял, казалось, сдерживая дыхание.

– Ты тоже пойдешь, молодой охотник, – продолжал Певец Премудрости. – Знай: то, что ты выбран, – честь для тебя, и веди себя соответственно. – Верхопрыг чуть заметно кивнул и сел.

Жесткоус повернулся к Фуфырру, увлеченному почти бессловесной потасовкой с Носопыркой.

– Дружище, не подберешь ли еще одного посланца? – спросил он.

Фуфырр снова вспомнил про Обнюх и медленно обвел круг глазами. Собравшиеся затаили дыхание, пока он медлил, обдумывая. Наконец он сделал знак молодому трехлетнему охотнику по имени Перескок-Через-Поток. Хвосттрубой ощутил острую боль разочарования, хотя и знал, что слишком молод, чтобы надеяться на удачу. Пока Фуфырр и Жесткоус внушали Перескоку, как велика его ответственность, Фритти чувствовал странную, грызущую сердце тоску.

Когда все три делегата встали перед собравшимися, Остроух выступил вперед, чтобы принять весть, которую они отнесут к древнему Двору Харара. Фуфырр снова поднялся.

– Никто не путешествовал туда, куда вы пойдете, – начал он. – У нас не хватает знаний, чтобы вас наставить, но песни, что звучат при Дворе, известны и здесь. Если вы сумеете выполнить свой долг и доберетесь до королевы Кошачества, скажите ей, что Старейшины Стены Сборищ – по эту сторону Опушки на краю ее владений – заверяют ее в своей преданности и просят ее помощи и руководства в этом деле. Скажите ей, что зараза исчезновений – Харар ее дери! – коснулась не только котячества и любопытной молодежи, но и всего Племени. Скажите, что мы сбиты с толку и у нас слишком мало мудрости, чтобы справиться с этой напастью. Если королева пошлет весть, вы обязаны доставить ее нам. – Он умолк. – Ах да. И еще – вы обязаны помогать и содействовать своим товарищам до конца, даже если вас постигнет неудача.

Здесь Фуфырр опять остановился и на миг вновь стал старейшим котом клана Стены Сборищ. Опустил глаза и поскреб лапой землю.

– Мы все надеемся, что Муркла не оставит вас своими милостями и сохранит вас живыми-здоровыми, – добавил он. Вверх не взглянул. – Можете попрощаться со своими семьями, но мы хотим, чтобы вы отбыли как можно скорее.

– А может, у вас и вытанцуется, – сказал Жесткоус, и, спустя мгновение: – Обнюх окончен.

Почти все встали и двинулись вперед, кто возбужденно переговариваясь, кто стараясь напоследок обнюхаться или перекинуться словечком с тремя делегатами.

Фритти Хвосттрубой был единственным котом, который не задержался хоть на миг возле делегации смельчаков. С незнакомыми чувствами он закарабкался прочь от гудящей Стены Сборищ.

На краю ложбины он остановился, точа когти о грубую кору вяза, прислушиваясь к бормотанию толпившихся внизу котов.

«Никто на Обнюхе не позаботился о Мягколапке, – думал он. – Никто не припомнит ее имени, когда делегаты доберутся до Двора». Потягуш даже сейчас не мог его вспомнить! Мягколапка значила для них не больше, чем какой-нибудь замызганный старый кот, – как же, будет он терпеливо дожидаться, когда Верхопрыг и остальные торжественно отбудут ко Двору королевы в надежде, что она найдет выход из положения! Виро Небесный, какая чушь!

Фритти зарычал – звук, которого никогда прежде не издавал – и отодрал еще одну полосу коры. Обернулся, поглядел в небо. Где-то, он четко это чувствовал, Мягколапка глядела на это же самое Око, и никто не беспокоился, в опасности она или нет. Хорошо же!

Стоя на склоне холма, выгнув спину, Хвосттрубой чувствовал горячую решимость. Око Мурклы висело над ним, словно родительски укоряя, когда он дал страстный обет:

– Клянусь Хвостами Первородных, я найду Мягколапку или дух мой отлетит от мертвого моего тела! Или – или!

Через миг, когда Фритти понял, в чем поклялся, его пробрала дрожь.