15. В Богноре

Тем временем Бичемел, сей джентльмен-обольститель, готовился к решающей минуте. Он затеял этот побег с Джесси в лучших романтических традициях, необычайно гордый своей испорченностью и действительно влюбленный — в той мере, в какой может быть влюблен человек с такой искусственной душой. Но Джесси оказалась то ли отъявленной кокеткой, то ли просто от природы лишена была способности воспылать Страстью (с большой буквы). В его представления о себе и о женской натуре никак не укладывалось, что Джесси даже при столь благоприятных обстоятельствах не сумела оправдать его ожидания. Ее неизменная холодность и более или менее явное презрение бесили его. Он внушал себе, что она способна вывести из терпения даже святого, и пытался увидеть в этом нечто занятное и пикантное, но самолюбие его не успокаивалось. В конце концов под влиянием этого постоянного раздражения он стал самим собой, а натура его, несмотря на полученное в Оксфорде образование и на принадлежность к Клубу молодых обозревателей, ничем не отличалась от натуры существа времен палеолита с его примитивными вкусами и склонностью к насилию. «Я еще с тобой посчитаюсь!» — мысль эта, словно плуг, перепахивала его думы.

А тут еще этот проклятый сыщик. Бичемел сказал жене, что едет в Давос повидать Картера. С этим она, видимо, смирилась, а вот как она отнесется к такой авантюре, трудно предугадать. У нее свои особые взгляды на мораль, и супружескую неверность она расценивала в зависимости от того, в какой мере это может ее задеть. Если все происходит не у нее на глазах, вернее, не на глазах у дам ее круга, так и быть, можно разрешить этим презренным слабым существам — мужчинам предаваться порокам определенного свойства, но ведь тут грех на Большой Дороге! Она непременно поднимет шум, что в конечном счете всегда приводило к сужению финансовых возможностей Бичемела. И все же — решимость эта делала его героем в собственных глазах — авантюра стоила того. Воображение рисовало ему матроноподобную Валькирию; воздух полнился звуками погони и мести. Но на авансцене по-прежнему царила идиллия. Проклятого сыщика, судя по всему, удалось сбить со следа, и, таким образом, хотя бы эту ночь можно будет вздохнуть свободней. А дело надо довести до конца.

И вот в восемь часов вечера в небольшой столовой гостиницы «Викуна» в Богноре наступил решающий момент, и Джесси, раскрасневшаяся, возмущенная, с замирающим сердцем, вновь приготовилась к схватке с Бичемелом — на этот раз последней. Ему удалось обмануть ее — удача была на его стороне: в гостинице он записал ее в книге для приезжих как миссис Бомонт. Пока, если не считать того, что она отказалась зайти в их общий номер и выразила странное желание сесть за стол, не вымыв Рук, она ничем не выдала себя перед официантом. Но обед прошел в довольно мрачной атмосфере. А теперь Джесси решила воззвать к лучшим сторонам его натуры и вслух принялась излагать всякие несбыточные планы своего спасения.

Он сидел белый, кипя от злости, — примитивная ярость то и дело прорывалась сквозь его маску светского льва.

— Я пойду на станцию, — говорила она. — Вернусь домой…

— Последний поезд отошел в 7:42.

— Я обращусь в полицию…

— Вы не знаете полиции.

— Я скажу управляющему гостиницы.

— Он выставит вас за дверь. Положение ваше крайне ложно. Здесь этого не поймут — это вне всяких правил.

Она топнула ногой.

— Ну, так я буду бродить всю ночь по улицам, — заявила она.

— Это вы-то, которая ни разу в жизни не выходила одна из дому после сумерек? А вы знаете, на что похожи улицы такого прелестного курортного городка?

— Не знаю и знать не хочу, — сказала она. — Я могу пойти к священнику.

— Это очаровательный человек. Неженатый. А мужчины, что бы вы о них ни думали, все более или менее одинаковы. И, кроме того…

— Что еще?

— Попробуйте-ка объяснить теперь кому бы то ни было, как вы провели последние две ночи. Это непоправимо, Джесси.

— Негодяй, — сказала она и внезапно поднесла руку к груди.

Он решил, что она сейчас упадет в обморок, но она выстояла — только побелела как полотно.

— Вовсе нет, — сказал он. — Я люблю вас.

— Любите?! — воскликнула она.

— Да, люблю.

— Ну, ничего, я найду выход, — промолвила она, помолчав.

— Только не вы. В вас столько жизни и надежды! Ни темная арка моста, ни черные быстрые воды реки не для вас. И не думайте об этом. Все равно в последний момент у вас не хватит духу, и вы только окажетесь в смешном положении.

Она резко отвернулась от него, встала и принялась глядеть в окно на сверкающее море, над которым свет нарождавшейся луны боролся с последними отблесками угасающего дня. Он продолжал сидеть. Жалюзи не были спущены, ибо она просила официанта не закрывать окон. Несколько минут царила тишина.

Наконец он заговорил — самым вкрадчивым тоном, на какой был способен:

— Ну будьте же благоразумны, Джесси. Зачем нам, людям, имеющим столько общего, ссориться и разыгрывать мелодраму? Клянусь, я люблю вас. Вы для меня — олицетворение всего самого яркого и желанного. Я сильнее вас, старше, я как раз тот мужчина, который нужен такой женщине, как вы. И вдруг вы, оказывается… так скованы условностями!

Она взглянула на него через плечо, и он залюбовался ею, увидев, как она вздернула свой хорошенький подбородок.

— Мужчина! — фыркнула она. — Как раз тот мужчина, который нужен мне ! Да разве мужчины лгут? Неужели мужчина станет пускать в ход весь свой тридцатипятилетний опыт, чтобы перехитрить семнадцатилетнюю девушку? Нечего сказать, мужчина, который нужен мне! Это уж последнее оскорбление!

— Ваш ответ прелестен, Джесси. Должен вам, однако, сказать, что именно так мужчины и поступают — и даже хуже, если им понравится такая девушка, как вы. И перестаньте вы, ради бога, ворчать! Почему вы хотите быть такой недотрогой? Я принес к вашим ногам свою репутацию, свою карьеру. Послушайте, Джесси, клянусь честью, я женюсь на вас…

— Боже упаси! — с такой поспешностью воскликнула она, что и тут не дала ему сказать про свою жену. Он же только теперь по горячности ее ответа понял, что она этого не знает.

— Сейчас у нас с вами вроде бы помолвка, — продолжал он, следуя своей догадке. И, помолчав, добавил: — Будьте благоразумны. Вы же сами этого хотели. Пойдемте на берег — берег здесь изумительный, скоро взойдет луна.

— Не пойду, — заявила она, топнув ножкой.

— Ну ладно, ладно…

— Ах, оставьте меня одну. Дайте мне подумать…

— Думайте, если хотите, — сказал он. — Вы только и твердите об этом. Но сколько ни думайте, все равно, моя девочка, вы себя не спасете. Теперь вам себя никак не спасти. Если, конечно, ваше спасение в том… чтобы быть недотрогой…

— Ах, уйдите, уйдите же.

— Хорошо. Я ухожу. Пойду выкурю сигару… и буду думать о вас, дорогая. Неужели вы считаете, что я стал бы тратить время, если бы вы не были мне так дороги?

— Уходите, — прошептала она, не глядя на него.

Она продолжала смотреть в окно. Он поглядел на нее с минуту — в глазах его появился странный блеск. Затем шагнул к ней.

— Попались, — сказал он. — Теперь вы в моей власти. В сетях, плененная. Но моя. — Ему хотелось подойти к ней, взять ее за плечи, но он решил пока этого не делать. — Вы в моей власти, — повторил он. — Слышите: в моей власти !

Она не шелохнулась. Он посмотрел на нее и, величественно взмахнув рукой — этого жеста она так и не видела, — направился к двери. Слабый пол всегда инстинктивно подчиняется силе — на этом-то он и сыграет. И Бичемел решил про себя, что битва выиграна. Джесси слышала, как повернулась ручка в двери и щелкнул захлопнувшийся замок.

А теперь выйдем на улицу, где уже наступили сумерки, и посмотрим на мистера Хупдрайвера — щеки его горят румянцем, глаза сверкают! А ум — в полном смятении. Робкий, раболепно послушный Хупдрайвер, которого я представил вам несколько дней тому назад, претерпел удивительное превращение. С тех пор как он потерял в Чичестере «нить», его терзали кошмары: ему казалось, что предмет его внимания подвергают позорнейшим оскорблениям. Новая, непривычная обстановка постепенно лишила его обычной покорности судьбе.

Здесь на смену багровому закату вставала луна, ложились черные тени и зажигались оранжевые фонари; таинственные силы отняли у него красавицу; воплощенное зло в коричневом костюме с неприятным лицом издевалось над ним и угрожало. Мистер Хупдрайвер перенесся в мир романтики и рыцарских подвигов, в блаженном своем состоянии забыв на время, какое общественное положение занимает девушка, а какое он сам, забыв и о своей проклятой застенчивости, которая прежде так сковывала его, когда он стоял за прилавком, на своем месте. Его обуревала ярость и жажда приключений. У него на глазах развертывалась настоящая драма, в которую он оказался втянут, и он ни за что не хотел упустить дальнейшее развитие событий. Однако теперь, найдя утерянную «нить», он уже не мог бы забавляться происходящим как зритель. Он жил полной жизнью. И уже не позировал, когда слез с велосипеда у кафе, чтобы наскоро перекусить.

Бичемел как раз вышел из «Викуны» и направился к набережной, когда Хупдрайвер, разочарованный и отчаявшийся, выскочил из кафе «Трезвость» и завернул за угол. При виде Бичемела сердце у него подпрыгнуло от радости, и владевшая им злость уступила место усиленной деятельности ума, или, вернее, нашла выход в лихорадочном потоке мыслей. Значит, они остановились в «Викуне», и она сейчас там одна. Это был как раз тот случай, которого он искал. Но он не даст Фортуне провести себя. Он снова завернул за угол, присел на скамью и проследил за Бичемелом до тех пор, пока тот не скрылся в темной дали набережной. Тогда он встал и вошел в гостиницу.

— Мне нужна дама в сером, которая приехала на велосипеде, — сказал он и смело последовал за слугой.

Лишь когда дверь в столовую распахнулась, сердце у него екнуло. Он чуть было не повернулся и не бросился бежать, он почувствовал, как у него от страха перекашивается лицо.

Вздрогнув, она обернулась и посмотрела на него — в глазах ее отразились одновременно надежда и страх.

— Могу ли я… сказать вам несколько слов… наедине? — спросил мистер Хупдрайвер, с трудом овладевая дыханием.

Она помедлила, затем жестом велела слуге удалиться. Мистер Хупдрайвер проводил его взглядом, пока за ним не закрылась дверь. Он намеревался выйти на середину комнаты и, скрестив на груди руки, сказать: «С вами случилась беда. Я ваш друг. Доверьтесь мне». Вместо этого он постоял, тяжело дыша, и вдруг с виноватым видом, торопливо и отнюдь не галантно выпалил:

— Послушайте. Я не знаю, какая тут у вас заварилась каша, но, по-моему, что-то не так. Извините, что я вмешиваюсь. Только… если это правда, я сделаю все, что хотите, чтоб помочь вам выбраться из заварухи. Вот, по-моему, все, что я хотел сказать. Что же я могу для вас сделать? Я что угодно сделаю, чтобы помочь вам.

Она сосредоточенно смотрела на него, пока он с большим волнением произносил свою замечательную речь.

— Вы! — промолвила она. Раздираемая противоречивыми чувствами, она взвешивала в уме все «за» и «против», и не успел он кончить, как она приняла решение.

— Вы — джентльмен, — сказала она, шагнув к нему.

— Да, — согласился мистер Хупдрайвер.

— Могу ли я вам довериться? — И, не дожидаясь его ответа, добавила: — Я должна немедленно покинуть эту гостиницу. Подите сюда. — Она взяла его под руку и подвела к окну. — Отсюда видны ворота. Они еще открыты. Там стоят наши велосипеды. Пойдите туда, выведите их, а я спущусь к вам. Отважитесь вы на это?

— На то, чтобы вывести ваш велосипед на дорогу?

— Оба. Если вы выведете только мой, это ничего не даст. И сейчас же. Отважитесь?

— А как туда пройти?

— Выйдите через главный вход и за угол. Я через минуту последую за вами.

— Хорошо, — сказал мистер Хупдрайвер и вышел.

Он должен вывести велосипеды. Даже если б ему приказали пойти и убить Бичемела, он бы и это сделал. В голове его бурлил Мальстрем. Он вышел из гостиницы, прошел вдоль ее фасада и завернул в большой темный двор. Там он осмотрелся. Никаких велосипедов на виду не было. Тут из темноты вынырнул коротенький человечек в короткой черной лоснящейся куртке. Хупдрайвер был пойман. Он даже и не пытался бежать.

— Я почистил ваши машины, сэр, — сказал человечек, увидев знакомый костюм, и дотронулся до фуражки.

Ум Хупдрайвера по быстроте сообразительности не уступил тут взмывающему ввысь орлу: он мгновенно все понял.

— Прекрасно, — сказал он и, стремясь сократить паузу, поспешно добавил: — А где мой велосипед? Мне хотелось бы взглянуть на цепь.

Человечек провел его под навес и принялся искать фонарь. Хупдрайвер подвел сначала дамский велосипед к двери, затем взялся за мужской и выкатил его во двор. Ворота были открыты, и за ними белела дорога и чернели в полумраке деревья. Он нагнулся и дрожащими пальцами принялся ощупывать цепь. Как же быть дальше? За воротами что-то промелькнуло. Надо как-то отделаться от этого человека.

— Послушайте, — сказал Хупдрайвер, осененный внезапной мыслью. — Можете принести мне отвертку?

Человек вернулся под навес, открыл и закрыл какой-то ящик и через минуту уже стоял подле коленопреклоненного Хупдрайвера с отверткой в руке. Хупдрайвер почувствовал, что он погибает. Он взял отвертку, кисло промолвил: «Спасибо», — и тут вдруг вдохновение вновь снизошло на него.

— Послушайте, — сказал он опять.

— Да?

— К чему же мне такая огромная отвертка?

Человек зажег фонарь, принес его и поставил на землю рядом с Хупдрайвером.

— Хотите поменьше? — спросил он.

Хупдрайвер поспешно вытащил носовой платок и, прикрывшись им, чихнул — старая уловка, применяемая в тех случаях, когда вы не хотите, чтобы вас узнали.

— Самую маленькую, какая у вас есть, — промолвил он из-под платка.

— А у меня нет меньше, — сказал конюх.

— Эта, право же, не подходит, — заметил Хупдрайвер, продолжая скрываться под платком.

— Если хотите, сэр, я могу посмотреть, что у них там есть в доме, — предложил конюх.

— Пожалуйста, — сказал Хупдрайвер.

Как только тяжелые кованые сапоги конюха прогрохотали по двору, Хупдрайвер поднялся, неслышными шагами подошел к дамскому велосипеду и, взявшись дрожащими руками за руль и седло, приготовился бежать.

В эту минуту дверь на кухню открылась и тотчас захлопнулась, впустив конюха и на мгновение уронив во двор сноп теплого желтого света. Хупдрайвер ринулся с велосипедом к воротам. Там к нему подошла неясная серая фигурка.

— Давайте сюда мой, — сказала она, — и ведите ваш.

Он передал ей машину, дотронувшись в темноте до ее руки, бросился назад, схватил машину Бичемела и поспешил за девушкой.

Желтый свет из кухни снова упал на булыжник двора. Ничего другого не оставалось, как бежать. Он слышал, как конюх кричал ему вслед, но он уже был на дороге. Девушка ехала где-то впереди. Он тоже сразу вскочил на велосипед. В эту минуту конюх, выбежав из ворот, заорал во все горло:

— Эй, сэр! Так не положено!

Но Хупдрайвер уже нагнал Юную Леди в Сером. Какое-то время, казалось им, земля дрожала от криков: «Держи их, держи!» — и в каждом темном уголке чудилась полицейская засада. Но вот дорога сделала поворот, из гостиницы их уже никто не мог видеть, и они поехали рядом мимо темных живых изгородей.

Когда он нагнал ее, она плакала от волнения.

— Какой вы храбрый! — сказала она. — Какой храбрый!

И он перестал чувствовать себя вором, за которым мчится погоня. Он осмотрелся и увидел, что Богнор уже остался позади, ибо «Викуна» стоит у моря, на самой западной оконечности городка, и теперь они ехали по хорошей широкой дороге.

Конюх (будучи человеком неумным) с воплями бросился за ними. Но вскоре он выдохся и вернулся к «Викуне»; у входа его встретили несколько человек, которых, естественно, интересовало, что же случилось, и он остановился, чтобы в двух-трех словах рассказать им о происшедшем. Это дало беглецам пять лишних минут. Затем, не переводя дыхания, он ринулся в бар, где ему пришлось объяснять все буфетчице, и поскольку «самого» не было, они потеряли еще несколько драгоценных мгновений, обсуждая, что теперь следует предпринять. В обсуждении этом приняли оживленное участие два постояльца, подошедших с улицы. При этом было высказано несколько соображений морального порядка, а также иных, не имеющих к делу прямого отношения. Мнения были самые противоречивые: одни советовали сказать полиции, другие — погнаться за беглецами на лошади. На это ушло еще десять минут. Тут сверху появился Стивен, слуга, впустивший Хупдрайвера, и вновь разжег дискуссию, представив события совсем в ином свете посредством одного простого вопроса: «Это который же?» Так десять минут превратились в четверть часа. В самый разгар дискуссии в холле появился Бичемел и, сопутствуемый гробовым молчанием, с решительным видом прошел к лестнице. Вы представляете себе, как выглядел сзади его необычной формы затылок? Присутствующие в баре недоуменно переглянулись, прислушиваясь к звуку его шагов, хоть и приглушенных ковром на лестнице, но все-таки доносившихся до них, — вот он поднялся на площадку, повернул, дошел до коридора и, должно быть, направился в столовую.

— Тот был совсем другой, мисс! — заявил конюх. — Провалиться мне на этом месте.

— Но мистер Бомонт — вот этот! — заявила буфетчица.

Беседа их повисла в воздухе: появление Бичемела положило ей конец. Все прислушивались. Шаги замерли. Вот он повернулся. Вышел из столовой. Направился по коридору к спальне. Снова остановился.

— Бедняга! — промолвила буфетчица. — Плохая она женщина!

— Ш-ш! — зашипел на нее Стивен.

Через некоторое время Бичемел снова прошел в столовую. Слышно было, как под ним скрипнул стул. В баре переглянулись, вопросительно вздернув брови.

— Пойду наверх, — сказал Стивен, — надо же сообщить ему печальное известие.

При появлении Стивена, вошедшего без стука в столовую, Бичемел поднял глаза от газеты недельной давности. Лицо его говорило о том, что он ожидал увидеть кого-то совсем другого.

— Простите, сэр, — сказал Стивен, дипломатически кашлянув.

— В чем дело? — спросил Бичемел, внезапно подумав, уж не выполнила ли Джесси одну из своих угроз. Если да, то ему предстоит объясняться. Но он был к этому готов. У нее просто мания. «Оставьте нас, — скажет он. — Я знаю, как ее успокоить».

— Миссис Бомонт… — начал Стивен.

— Ну и что же?

— Уехала.

Бичемел встал, не скрывая удивления.

— Уехала?! — повторил он с легким смешком.

— Уехала, сэр. На своем велосипеде.

— На своем велосипеде? Но почему?

— Она уехала, сэр, с другим джентльменом.

На этот раз Бичемел был действительно потрясен.

— С другим… джентльменом?! С кем же?

— С другим джентльменом а коричневом костюме, сэр. Он вышел во двор, сэр, вывел оба велосипеда, сэр, и уехал, сэр, минут двадцать тому назад.

Бичемел стоял, подбоченившись, вытаращив глаза. Стивен, с огромным удовольствием наблюдая за ним, гадал, как же поступит этот покинутый муж — станет ли рыдать, или ругаться, или же бросится немедленно в погоню. Но пока тот просто окаменел.

— В коричневом костюме? — переспросил он. — Блондин?

— Почти такой, как вы, сэр, во всяком случае, в темноте мне так показалось. Конюх, сэр, Джим Дьюк…

Бичемел криво усмехнулся. И пылко произнес… Но лучше поставим многоточие вместо того, что он произнес.

— Следовало бы мне об этом раньше догадаться!

И он бросился в кресло.

— Ну и черт с ней, — произнес Бичемел, как самый обычный простолюдин. — Брошу я это проклятое дело! Значит, они уехали?

— Да, сэр.

— Ну и пусть едут, — произнес Бичемел слова, которые войдут в историю. — Пусть едут. Плевал я на них. Желаю ему удачи. Будьте другом, принесите-ка мне виски, да поскорее. Я выпью, а потом поброжу еще перед оном по Богнору.

Стивен был настолько удивлен, что произнес только:

— Виски, сэр?

— Да идите же, черт бы вас побрал! — сказал Бичемел.

Симпатии Стивена сразу переключились на другой предмет.

— Слушаю, сэр, — пробормотал он, ощупью нашел дверную ручку и, не переставая удивляться, вышел из комнаты.

Бичемел сумел удержаться в рамках благопристойности и вел себя так, как и подобает язычнику, но лишь только умолкли шаги Стивена, дал волю своим лучшим чувствам и разразился потоком непристойной ругани. Его ли жена или ее мачеха подослала сыщика, — неважно, главное, что она сбежала с этим сыщиком, а его роману пришел конец. И вот он сидит здесь брошенный и одураченный, осел ослом, в десятом поколении осел. Единственный луч надежды для него, что побег девушки, по всей вероятности, устроила ее мачеха, в таком случае вся эта история еще может быть замята, и неприятный момент объяснения с женой отсрочен на неопределенное время. Но тут перед его мысленным взором предстала стройная фигурка в серых брюках, и он снова разразился проклятиями. Он вскочил было, обуреваемый жаждой преследования, но тотчас снова шлепнулся в кресло так, что бар внизу содрогнулся до самого основания. Он хватил кулаком по ручке кресла и снова выругался.

— Из всех, когда-либо родившихся на свет, дураков, — громко произнес он, — я, Бичемел…

В эту минуту в дверь стукнули, и она распахнулась, пропуская Стивена с виски.