АППЛЕТ 31. ВИЛЬНЕВ ЧУЕТ НЕЛАДНОЕ

Вильнев был взбешен.

Два дня телефон Мовсесяна не отвечал. Когда же на третий день два быка поехали к нему на квартиру, то того и след простыл. Выяснилось, что квартира продана. И теперь там что-то типа подпольного публичного дома.

И достать Мовсесяна было невозможно! Всем, абсолютно всем он вшил ампулы со спиртом. Его же самого прооперировать было некому. Слишком тонкая работа. Второй хирург, Желудько, справиться с ней не мог.

И такой убийственный свидетель оказался вне досягаемости!

Конечно, Мовсесян не совсем свидетель. И очень даже не свидетель, а самый что ни на есть преступник. Один из основных, кто будет проходить по делу. Если, конечно, заметут. Что очень сомнительно, поскольку Хозяин всё предусмотрел…

Однако полностью обезопасил он лишь одного себя. И в случае угрозы разоблачения выдаст команду на умерщвление всего персонала. Всего, кроме, конечно, Вильне-ва. Поскольку Вильнев не кретин, чтобы по приказу лечь на стол, а потом носить в себе мину. Доложил, что подшил. Тот поверил. Поскольку проверить невозможно.

И, значит, останутся только трое. Хозяин, которого никто не знает. Вильнев. И Мовсесян, который становится очень опасен именно для Вильнева.

И судя по тому, что хирург отвалил, дело шло к чему-то очень неприятному. Несомненно, тот что-то почуял своим крючковатым носом. Иначе бы не сбежал. Потому что Хозяин платил столько, чтобы никто не накопил слишком много бабла. Чтобы в коллективе не родилась мысль закончить все это зверство и уйти на покой. Чтобы жить до старости спокойно и в достатке.

Такая мысль могла привести к общему бунту. И программист вполне смог бы разрушить систему, которая карает непослушных. А потом все разбежались бы в разные стороны с мешками баксов.

Однако мешков ни у кого не было. Даже у него, у Вильнева, накопилось лишь двести штук.

Но что, что могло спугнуть Мовсесяна?

То, что при загадочных обстоятельствах погибли восемь быков? Но они и раньше гибли по дурости. Правда, не в таких количествах.

Может быть, узнал что-то от программиста, который способен отслеживать изменение ситуации? Например, сбор денег. Воздействия Хозяина на программу. Наверняка ещё что-нибудь…

Да, но тогда первым должен был отвалить программист…

Или не мог? Ведь ему подшита ампула.

Но ведь вполне мог так изменить программу, что она в нем не срабатывала бы…

А если бы взяли нового программиста? Который все восстановил бы. И тогда получается, что Евграфов убежать от смерти не в состоянии.

Вопросы. Проклятые вопросы.

Что делать? Что делать? Что делать, если…

Никаких если! – успокаивал себя Вильнев. Если что, то отвалю вместе с программистом и Желудько. Ну, разве что ещё Синявского, начальника охраны, можно взять. Человек полезный.

А можно и никого не брать. Начать все дело с чистого листа. И тогда уж Вильнев будет сам Хозяином!

А сейчас надо срочно искать замену Мовсесяну. Срочно. Чтобы Хозяин не узнал о возникшей проблеме.

В дверь постучали.

– Да, – как обычно бодро гаркнул Вильнев.

– Там, это самое, – начал жевать слова бык по кличке Лось, – четверо последних. Уже, Зинка говорит, готовые. Выписывать пора. Так что, выписывать, что ли, будете? Ага?

– Да, пусть всё готовит.

Помимо устрашения персонала, Вильнев исполнял и ещё одну функцию. Конечно, когда не был в запое. Напутствовал прооперированных, подробно объясняя, что же теперь нового появилось в их организмах.

Решительно вошел в палату, где в шеренгу были построены четверо одноногих бомжей. Пока ещё только с костылями. На протезы, а то и на коляски им ещё предстояло заработать.

Благодаря неустанной работе быков, ни у кого из них уже не было обид на то, что им отрезали ноги. Даже и вопросов-то не было. Точнее, вопросы когда-то были, но сейчас о них напоминали лишь багровые и фиолетовые следы на лицах.

Теперь они должны были выслушать заключительную лекцию, после чего их можно безбоязненно отпускать на волю. Как бы на волю.

– Кем вы были раньше? – начал заученно, словно магнитофон, Вильнев. – Раньше вы были двуногим дерьмом. Мы из вас сделали людей. Ветеранов Афганской Войны.

Еще раз внимательно осмотрел строй. Точно – всем четверым было лет по сорок.

– Вы, никогда не воевавшие, теперь стали героями. И вам теперь будут подавать больше. Потому что героям подают больше, чем какому-то двуногому дерьму. Но вы вначале должны отработать наши услуги: операция, медикаменты, форма, костыли и бесплатная кормежка. Паспорта получили?

– Да, – ответил наименее избитый.

– Так вот, ровно через месяц вы с ними придете в Сбербанк. И перечислите на счет, который записан на бумажке, вложенной в паспорт, шестьсот долларов. Правда, в рублях. И потом каждый месяц будете делать то же самое. Ровно по шестьсот долларов. Там есть подробная инструкция, как в банке заполнять бумажки. Есть вопросы?

– А почему потом надо платить? – спросил самый непуганый. – Разве шестьсот баксов не хватит за костыли и за форму?

– Отвечаю для самых тупых. Потом ваши деньги будут перечисляться в Детский фонд Организации Объединенных Наций. На помощь голодающим детям Африки и Азии. На лечение больных. Такая будет установка. Ну, всем все понятно?

– Да, всё ясно, – ответили все сразу.

Было совершенно очевидно, что никто из них не собирался платить даже рваного бакса. И все четверо, выйдя за ворота, намеревались выкинуть паспорта. А лучше – сжечь. Вдруг на них висит что-нибудь жутко хреновое: миллионный долг или десяток трупов. Без паспорта бомж властям заметен не так, как с паспортом.

– Ничего вам не ясно! – с максимально угрожающей интонацией сказал Вильнев и велел самому бойкому раздеться до пояса.

И показал два шрама:

– Здесь зашита ампула со смертельным ядом. А здесь радиоуправляемый прибор, который впрыскивает яд в вену. Работает через спутник. Так что никуда вы от нас не спрячетесь. Не будете платить – смерть. Правда, лишь через два месяца. У вас ещё есть время, чтобы намастыриться и с легкостью зарабатывать шестьсот баксов. Если задумаете рассказать кому-нибудь про эти самые игрушки – тоже смерть. Но сразу. Теперь ясно?

Несчастные инвалиды подавленно молчали. Было понятно, что процентов на девяносто они поверили.

Однако этих процентов для нормальной работы системы было недостаточно. Нужны все сто процентов. А лучше – сто десять.

Поэтому Вильнев включил учебную видеокассету, отснятую здесь же, во время экспериментов над первыми пациентами.

На экране выплыл крупным планом одноногий человек, который матерился на двоих охранников в масках. И угрожающе замахивался табуреткой. Несомненно, его к тому специально спровоцировали.

Затем показали человека, сидящего у компьютера. Он также был в маске.

Потом камера приблизилась к монитору. И стало видно, как человек, вероятно, программист, пишет буква за буквой слово «С-М-Е-Р-Т-Ь». В верхней части экрана. А внизу были три периодические кривые, которые отображали, по-видимому, сокращения сердца, какой-то мозговой биопотенциал и ещё что-то, известное лишь специалистам-реаниматологам.

Человек обернулся. Камера проследила его взгляд, и на экране вновь появился возбужденный инвалид.

Потом показали клавиатуру. Указательный палец завис над клавишей «Enter». И тюкнул по ней.

Инвалид замер. Выронил табуретку. Глаза его превратились в два индикатора предсмертного ужаса.

Боролся со смертью он недолго, секунд десять. После чего упал, словно срезанный снайпером, и ударился затылком о пол.

На мониторе все три луча вычерчивали уже три прямые линии. Лишь средняя иногда еле уловимо вздрагивала. Словно продолжала агонизировать.

Финальная сцена: инвалида кладут на носилки, накрывают с головой зеленым холстом и выносят вперед ногами.

Потом показал ещё один эпизод, где инвалид сидит на стуле и заигрывает с какой-то женщиной, довольно молодой. Вероятно, с санитаркой. И вдруг внезапно падает на пол.

Затем Вильнев добавил, что «эту штуку» не сможет вырезать даже самый опытный хирург. Потому что она устроена так, что при любой попытке удаления автоматически срабатывает.

После этого Вильнев передал пациентов специалисту по социальной адаптации, который начал подробно объяснять, что и как надо делать в банке, чтобы не вызвать ненужного к себе интереса.

Сам же вернулся в кабинет. И продолжил мучительно думать.

Примчался Василий.

– А, что, где? – начал радостно тараторить с порога.

Танцор вынужден был отсчитать ему три тысячи рублей. В противном случае разговора не получилось бы. Или же он вышел каким-нибудь другим: разговором с жуликами, которые заныкали чужие деньги.

И лишь потом Василию начали всё подробно объяснять. С самого начала и до конца, который имелся на настоящий момент. Скрыли лишь существование в другой реальности Сисадмина – чтобы парень с ума не сошел. А также то, что конкретно делают с бомжами в соседнем домотдыхе. Так, сказали, чего-то нехорошее делают, но мы пока не знаем, что же именно.

И очень подробно рассказали о поездке Следопыта в дом Козла. И то, что пришли к четкому выводу: кто-то из начальства, самого главного начальства конной базы, и есть тот самый Козел.

– Ну, Василий, думай! – сказал Танцор и придвинул сильно забалдевшему от убойной информации пареньку две бутылки «Будвайзера».

Василий крепко задумался. И открыл рот для разговора лишь тогда, когда первая бутылка опустела.

– Нет, я не верю, – сказал он решительно. – У нас нет таких козлов. Потому что…

– Ладно, не торопись, – как можно деликатней прервал его Танцор. – Пусть нет, но позволь уж нам проверить. Ты нам будешь называть имена, фамилии. Рассказываешь, что знаешь о каждом. Говоришь, кто где живет. Если, конечно, знаешь. И учти один момент: Козел очень жаден. До крохоборства. Хоть и очень богат. Но это он наверняка скрывает.

Василий начал перечислять боссов конного спорта. Стрелка со Следопытом в поте лица своего лазили по Сети, отыскивая, на кого какая недвижимость зарегистрирована.

Через полтора часа маниакально жадного человека, который жил бы по питерскому направлению, километрах в пятидесяти от Москвы, найдено не было.

Неожиданно пришло письмо от Сисадмина:

Танцор, вы на верном пути!

Ищите и обрящете! Только вот почему вы так уверены, что Козел – это непременно мужчина? Ведь история знает огромное количество порочных, преступных, деспотичных, вероломных, хитрых и так далее женщин. Взять хотя бы Кабаниху из произведения Островского «Гроза, или Луч света в темном царстве»! Она, не задумываясь, организовала бы именно такое предприятие по отрезанию ног, если б это позволяла технология того времени.

Мне кажется, вам следует расширить круг поиска. Я бы, например, включил в список подозреваемых олимпийскую чемпионку по выездке 1972 года Елену Петушкову. А что? Почему бы и нет?

С другой стороны, Козел может настолько скрывать свое богатство, настолько рядиться в рваную тогу бедняка, чтобы оказаться, например, неприметным конюхом. А то и гардеробщиком. Ведь, насколько мне известно, в «Сокоросе» теперь есть гардероб для богатых господ, которые обучаются верховой езде. Припомните-ка другое классическое произведение – «Голдовый гарнитур». Так там был такой подпольный миллионер по фамилии Корейко. Так вот, человек именно с такой фамилией работает в «Сокоросе» гардеробщиком.

Шире надо смотреть на проблему, как можно шире. И тогда наверняка обрящете.

Живите так,

Как вас ведет звезда,

Под кущей, средь ухоженных куртин.

С приветствием,

Вас помнящий всегда

Знакомый ваш

навеки Сисадмин.

Не было ни сил, ни желания вступать с подлецом в перепалку. Поэтому продолжили просеивать сквозь мелкое сито конных боссов.

При этом Дед не принимал во всеобщем поиске ни малейшего участия. У него были какие-то свои дела, чисто индивидуалистические. Уединившись в соседней комнате с лэптопом и мелкими глотками потягивая виски, он рылся в трофеях, которые Следопыт скачал в свой мэйнфрейм.

Это периодически вызывало у Стрелки протест. И она порой покрикивала:

– Эй, Дед, кончай на фиг Сеть тормозить!

– Так у меня свое подключение. Чего, японский городовой, пургу гонишь? – отвечал Дед отнюдь не сварливо, а с чувством человека, знающего о своем интеллектуальном и нравственном превосходстве.

– Так мы тоже в мэйнфрейме копаемся. А у него, блин, только один выходной провод.

– Ладно, Стрелка, не бузи, – посмеивался из соседней комнаты Дед. – Давай-ка я плесну тебе грамм пятьдесят. Чтобы душа завеселела.

Наступил вечер. Все уже совершенно отупели. То ли от усталости, то ли от отсутствия света в конце туннеля. Хоть бы что! Хоть бы какой-нибудь проблеск! Охотников на Козла, вероятно, обрадовал даже свет приближающегося поезда.

И лишь в соседней комнате всё так же невозмутимо постукивал по клавишам Дед. Да ещё и напевал при этом что-то задушевное.

В конце концов Дед закричал: «Эврика!». И все пошли на этот крик.

Поскольку отпито из бутылки было граммов триста, не больше, то к находке Деда следовало отнестись в высшей мере серьезно.

Роясь в записках Козла, Дед обратил внимание на то, что тот смехотворно мало платит за обед. Ни разу эта сумма не превысила шестидесяти рублей. Причем эти практически дармовые обеды происходили не круглогодично, а с перерывом на два летних месяца.

Как будто Козел преподает в одном из московских институтов и харчуется в студенческой столовой.

Но тут Дед наткнулся на очень любопытное письмо. С вложенной в него фотографией: три человека с карабинами, в добротной военизированной одежде тропического фасона, стоят рядом с убитым буйволом. Этот снимок был сопровожден следующим текстом:

Вспоминай, Юра, о прекрасных днях, проведенных в Африке. О наших охотничьих трофеях. О нашей дружбе и совместном служении делу. Жизнь, Юра, прекрасна!

Леонид

Р. 5. Я тебе приготовил отличный подарок. Передам, как только начнется сессия.

На первый взгляд получалась полная чушь. Напоминание о начале сессии свидетельствовало о том, что Козел преподает в институте или университете. Не может же он быть студентом. В то же время ни один институтский преподаватель, будь он доцентом, профессором или даже академиком, не может охотиться в Африке на буйволов.

Дед посмотрел на дату отправления: 24 августа 1999 года. Сессия, которая начинается в сентябре?! Полная чушь.

Но, ещё раз отхлебнув виски, понял, что не такая уж и полная. И даже не чушь. Потому что в сентябре может начинаться сессия Государственной думы Российской Федерации.

Значит, Козел либо депутат, либо какая-нибудь околодепутатская сошка. Все встало на свои места. И даже дармовые обеды, которые депутатам процентов на восемьдесят оплачивают из госбюджета.

– Ну, – торжественно вскричал ясным соколом Дед, – прав я?!

– Дорогой, – устало изрек Танцор, – уже первый час ночи. А ты нам головы всякими своими умозрениями забиваешь. Нам надо знать его фамилию и адрес, а не то, где он может работать. Он может быть депутатом или помощником депутата Московской думы, областной думы… Да таких дум до хрена и больше – в каждом подмосковном городе!

– Так это ж мы сейчас элементарно проверим, японский городовой!

И Дед набрал в адресной строке браузера http://duma.ru.

На экране появился двуглавый орел с одной общей короной и надпись: Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации. Все слова были написаны с заглавных букв.

Дед нажал кнопку «Депутатский состав». На экран высыпали депутаты, чьи фамилии начинались на «А». Первым стоял Абраменков Дмитрий Николаевич, фракция КПРФ. Дед кликнул мышкой товарища Абраменкова и появились его фотография и жизнеописание.

Дед сравнил его с троицей охотников. Никто не был похож даже отдаленно.

Затем кликнул Аверченко Владимира Александровича из фракции «Народные депутаты». Этот тоже был непричастен к убийству буйвола.

И когда дошла очередь до Азаровой Надежды Борисовны из ОВР, Следопыт не выдержал.

– Да ты знаешь, сколько их там?! – завелся он. – Штук пятьсот! Это ж надо дня три колупаться.

Отстранил Деда, сел за аппарат, извлек из мэйнфрейма программу автоматической идентификации изображений, подправил начальные условия, запустил, закурил и пошел в кухню за пивом.

Наступила напряженная пауза. Все внимательно смотрели на мелькание лиц на мониторе, и каждый мысленно подгонял чертову железяку: «Давай! Давай! Давай!»

Через пятнадцать минут Козел был найден. Им оказался Камышников Юрий Александрович, член фракции «Слуги отечества». Причем не простой депутат, а заместитель председателя думского комитета по труду и социальной политике.

– Нормально, японский городовой, – прокомментировал это Дед. – В каком же ещё комитете ему заседать? Только по социальной политике. Наверняка что-нибудь придумывает для облегчения жизни бомжей.

– Не, Дед, – откликнулась из соседней комнаты Стрелка. – У него совсем другие масштабы. Он сразу про всех нас думает. И про тебя тоже. Вот, я тут нарыла в Сети его речугу. Слушайте все внимательно.

Значительная часть социальной программы правительства столь же неприемлема для нас, как и соответствующие социальные статьи бюджета, на которых эта программа базируется. За броскими цифрами социальных льгот и доплат стоят «социальные перевертыши». К примеру, 11 миллиардов рублей, которые в прошлом году входили в бюджет Минобороны по разделу выплаты военных пенсий, автоматически перенесены в общий раздел социальной политики. Так же, как и 4 миллиарда пенсионных рублей, входящие ранее в графу правоохранительных органов. Громко заявляя о добавках по соцстраху в 3 миллиарда рублей, с помощью постатейного перевертыша, отнимают 7 миллиардов. Такой же откровенный грабеж идет и по другим социальным статьям.

– Ладно, – сказал Танцор, – с ним теперь все ясно. Он уже труп. Совсем скоро, Дед, другие будут о твоей пенсии заботиться. Теперь нам надо найти, где он живет.

И тут взмолился Василий. Потому что было уже два часа ночи. А ему завтра ни свет ни заря. Решили отпустить парня. Коль работа такая, то, значит, должен быть утром в форме. А то уснет и с лошади свалится.

И тут Танцор сделал очень широкий жест. Подарил Василию «Жигули». Потому что, во-первых, уже поздно. И до дому долго добираться. Во-вторых, как вчера выяснилось, такая машина для дела не годилась. А дело предстояло очень серьезное. Поэтому утром Танцор намеревался купить что-нибудь понадежней. «Вольво», а лучше БМВ.

Василий изрядно прибалдел. И продолжал бы горячо благодарить Танцора до самого утра, но его насильно выставили за дверь.

Следопыт ещё немного побродил по Сети, разыскивая адрес Камышникова. Но так ничего и не нашел.

Пора было ложиться спать. Поскольку, как им вдолбили с самого детства, утро всегда мудренее вечера. Даже если вечер заканчивается тогда, когда начинается утро. То есть когда в нижней части мрачного монитора появляется робкая голубоватая подсветка. А внутри полставаттных колонок просыпаются щебечущие звуки.

Так что легли они, по сути, утром. При этом встать намеревались тоже утром. Типичная временная разориентированность, характерная для людей, помещенных в замкнутое пространство тюрьмы, сумасшедшего дома, могилы…

Или Интернета, куда их занесла нелегкая. И откуда несмотря ни на что, они намеревались когда-нибудь выбраться.

Примерно так, как это в свое время предполагал сделать Маяковский, красивый, двадцатидвухлетний:

Алло!

Кто говорит?

Мама?

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сестрам, Люде и Оле, – ему уже некуда деться.

Каждое слово, даже шутка,

которые изрыгает обгорающим ртом он,

выбрасывается, как голая проститутка

из горящего публичного дома.

Люди нюхают –

запахло жареным!

Нагнали каких-то.

Блестящие!

В касках!

Нельзя сапожища!

Скажите пожарным:

на сердце горящее лезут в ласках.

Я сам.

Глаза наслезённые бочками выкачу.

Дайте о ребра опереться.

Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

Рухнули.

Не выскочишь из сердца!