"Темные силы" - читать интересную книгу автора (Топильская Елена)

16

« — Здравствуйте, дорогие женщины, в эфире „Женская волна“, передача „Служба и дружба“. Позвольте представить гостей студии: это Инна Светлова, сотрудница турфирмы, и Алевтина Цветова, стоматологическая клиника „Альянс“. Как выжить в женском коллективе? Вот об этом мы и поговорим сегодня. Девочки, вы такие симпатичные, милые, воспитанные! Неужели вы можете с кем-то ссориться на работе? Вот вы, Инна?

— Я? Конечно. Я ведь живой человек. Сказать правду, у нас в женском коллективе бывают конфликты, и даже не производственные, а просто бабские ссоры. Но очень редко, только если кто-то срывается из-за пустяка.

— Например?

— Например, кто-то пил чай и не помыл за собой чашку, а тебя это раздражает. Бывает ревность…

— К кому? К клиентам вашей фирмы?

— Ну… Бывает, и к клиентам нашей фирмы. Но повторяю, это бывает очень редко. И тот, кто сорвался, потом очень переживает, Девочки у нас хорошие.

— А у вас, Валя?

— У нас? У нас коллектив докторский, значит, женщины сплошь с мужским характером.

— То есть вы не ссоритесь из-за мелочей? Только по-крупному?

— Да нет. Все бывает.

— Инна, а вы дружите с сослуживицами? Или встречаетесь только на работе?

— Дружу, но не со всеми. У меня есть близкая подруга с работы.

— Очень близкая?

— Очень. Пожалуй, самая близкая.

— Как вы считаете, то, что вы работаете вместе, укрепляет вашу дружбу или, наоборот, угрожает ей?

— Наверное, укрепляет. У нас общие интересы, и для нашей дружбы это важно…

— Инна, вы просите у сослуживиц деньги в долг?

— Бывает, прошу.

— А были случаи, что вам отказывали?

— Нет… Нет, не припомню такого. Мы доверяем друг другу, это очень важно для меня…» Мы слушали запись сорок минут.

— Боже, какая чушь! — сказал Горчаков, потягиваясь. — Только вы, бабы, можете часами трепаться ни о чем. Ах, мы дружим, ах, даем друг другу деньги в долг… Ну, и зачем тебе это, Машенция?

— Мне надо записать это все на бумагу, — сказала я медленно, обдумывая услышанное. — Зачем? — Горчаков уставился на меня во все глаза. — Может, все-таки расскажешь о своих гениальных идеях?

— Сначала надо посмотреть, что получится.

— Кажется, я понимаю, — тихо сказала Алена. — Тс-с! — я приложила палец к губам.

— Но вам самой это не сделать…

— Съезжу, в ЭКУ [6] к криминалистам, — пожала я плечами.

— Если тебе разрешат покинуть квартиру, — ехидно заметил Горчаков. — Но я все равно ничего не понимаю. О чем-то вы, девчонки, секретничаете…

— Да нет, Лешечка, говорим открытым текстом, — вздохнула я.

— Маша, можно, я помогу? — спросила Алена. — Мне только надо послушать еще немного…

Когда мы запустили запись в пятый раз, Горчаков всхлипнул и побрел на кухню готовить чай.

Через полчаса Алена протянула мне исчерканный листок.

— У меня получилось почти то же самое, —сказала я, изучив то, что она написала. — Теперь надо экспертов спрашивать, смогут ли они это сделать?

— Смогут, — уверенно сказала Алена. — Я знаю. Если надо, могу сама это сделать.

— Ты? — она меня удивила.

— Да. Я закончила институт киноинженеров, по специальности — звукооператор.

— А работаешь журналистом?

— Ну и что? Так бывает. У нас в редакции есть бывший опер, учитель, даже цирковой артист…

— Надо же, прямо как в уголовном розыске, — задумчиво сказал Горчакрв, остановившись на пороге с чайным подносом в руках. — Там тоже вроде был цирковой артист…..

— Алена, но ведь нужна какая-то аппаратура специальная?.

— Я могу в институте договориться.

В душе я одобрила горчаковский выбор. В кои-то веки он постарался не только для себя, но и для дела.

Через два дня Алена принесла то, что у нее получилось. Я все еще сидела под домашним арестом, несмотря на то, что на мордоворотов из джипа и Пашу Иванова суд без звука дал санкции; Паше сразу предъявили обвинение в поджоге дома, несмотря на то, что ни владелец, ни пользователь сгоревшего строения в поле зрения следствия так и не появились. Паша, в присутствии дежурного адвоката, виновным себя не признал и блаженно улыбался.

Мордоворотов, которым предъявлен был угон и подделка технического паспорта, следователь допрашивал по три раза на дню, пугая возможным обвинением в убийстве.

— Чья кровь у вас в багажнике? — но мордовороты только усмехались и отводили глаза.

Старая заповедь: «нет трупа — нет убийства». И они, и следователь хорошо эту заповедь знали, поэтому следователь бесился, а они сохраняли спокойствие.

Следователь трезвонил мне по телефону утром и вечером, видимо, считая меня ответственной за это уголовное дело, и докладывал, как оно продвигается, а вернее — как буксует. Как раз перед приходом Алены в сопровождении верного оруженосца Горчакова он между делом упомянул, что все трупы, за интересующий меня период, в интересующем меня месте, подобрал и готов ознакомить меня с документами, но сразу может сказать, что там действительно есть один интересный женский труп, по возрасту, а главное — по давности смерти идеально подходящий под одну из наших потеряшек, а по группе крови — под пятна в багажнике джипа.

Я пообещала решить, как это сделать технически, иными словами — кто повезет меня в область, чтобы почитать документы, но тут меня осенило: я попросила коллегу, если можно, отправить акт вскрытия этой дамы факсом в мою прокуратуру. И Лешка, явившись ко мне для вечернего совещания (надо же, и тут приспособился, подумала я, нашел отмазку для жены — навещать бедную Машу), приволок кипу факсов. Я жадно зарылась в них и нашла то, что нужно.

Совсем недавно, в апреле, в кювете, присыпанный землей, был обнаружен частично скелетированный женский труп, одежда на котором отсутствовала. Интересно, кто там в. кювете рылся так успешно? Труп был завернут в покрывало, кости и сохранившиеся мягкие ткани повреждений не имели. Труп женщины двадцати пяти — сорока лет, точнее определить трудно, волосы светлые, кудрявые, группа крови —В (третья) — совпадает с той, которой опачкан багажник джипа. Время смерти — зима, примерно за полгода до обнаружения. В принципе, все это очень подходит к Инне Светловой, если не считать того, что мы не знаем группы ее крови. Но если все-таки возбудят дело и начнется следствие, то установить ее группу проще простого: у нее же маленькая дочка, поэтому запрос в роддом, где девочка родилась — уж это-то, я надеюсь, папа от нас скрывать не станет — решит проблему, в меддокументах Светловой данные о ее группе крови должны быть.

— Что задумалась, Маша? — вывел меня из оцепенения голос Горчакова.

— Что? Вот это, — я потрясла факсимильным актом вскрытия неопознанного трупа, — с очень большой вероятностью одна из наших фигуран-ток. Та самая, Светлова. Как ты думаешь, имею я моральное право проделать с ее мужем этот фокус?

— Думаю, что имеешь, — сказал Горчаков, подумав. — Если бы ты знала точно, что это труп Светловой, тогда это было бы подло. Но ты не знаешь.

— Так, — кивнула я. — Продолжай.

— И предъявлять этот труп мужу для опознания нет никаких оснований, ведь он утверждает, что жена его жива. И в розыск она, как пропавшая без вести, не объявлена.

— Так.

— Дальше: допустим, труп ему предъявили. Он его все равно не опознает.

— Почему? — заинтересовалась Алена.

— Потому что тело практически скелетировано. Мягкие ткани лица не сохранились, туалет трупа не поможет. Одежды на трупе нет, то есть даже по одежде не скажешь, она — не она, — Лешка поцеловал Алену в щечку.

— А по волосам?

— А опознание только по волосам, как ты знаешь, ненадежно.

Да, я это знала. У Лешки был случай, когда родной отец не опознал по волосам дочку. У дочки на голове была химическая завивка, о чем отец не подозревал, потому что она, обладая от природы прямыми, как палки, и непослушными волосами, «химию» делала только для того, чтобы укладка держалась, и после мытья распрямляла волосы феном. А в морге труп помыли из шланга, и волосы на голове закудрявились, ведь разглаживать их было некому. Отец, которому предъявили тело, уверенно сказал: не она, волосы не ее. Из-за этого установление личности трупа затянулось на шесть месяцев.

— Не сомневайся, Маша, все нормально. У меня вот на этот счет никаких комплексов.

— Ну так ты и проделаешь фокус, а?

— Нет уж, — Горчаков помотал головой. — Пускай уголовный розыск очки зарабатывает.

— Значит, все-таки сомневаешься?

— Нет, — твердо сказал он. — Не сомневаюсь. А вот я сомневалась. Это была оперативная хитрость из разряда мошеннических хитростей. Сколько себя помню, и теоретики, и практики спорили, можно ли применять к подследственному или свидетелю какие-нибудь приемчики, чтобы добиться нужных показаний. Я считала, что да, но на всю жизнь запомнила вычитанное когда-то, еще в студенческие годы, в учебнике криминалистики определение приемлемой оперативной хитрости. Это допустимо, если ты просто демонстрируешь клиенту какие-то факты, а он сам оценивает их и делает неправильные выводы, которые влияют на его поведение. Самый известный пример из этой области описан Шейниным. Расследуя дело об исчезновении молодой женщины, он подозревал мужа, который вел себя слишком активно, писал жалобы, стучал кулаком по столу, требуя найти жену; а трупа не было. Тогда следователь, зная, в какой обуви пропавшая была накануне исчезновения, точно такую же пару туфелек расположил на своем столе и прикрыл газетой так, чтобы они торчали из-под газеты, и вызвал на допрос мужа. Тот отвечал на вопросы следователя, а сам нет-нет, да и косился на туфельки. Наконец, не выдержав, он нервно спросил у следователя, зачем у того женские туфли на столе, хотя следователь ему про обувь никаких вопросов не задавал. Думая, что это туфли его жены, а их присутствие та столе следователя означает, что труп нашли, он сам себя привел в соответствующее психическое состояние и сознался в убийстве жены.

Иными словами, следователь не вводил подозреваемого в заблуждение, не говорил — вот туфли вашей жены, мы нашли ее труп, и все указывает на вашу вину. Он просто дал тому возможность увидеть некую обувь, а уж что подозреваемый подумает по этому поводу, какое придаст значение этому обстоятельству — личное дело подозреваемого, ответственность за то, что у подозреваемого в голове, на следователе не лежит.

Другое дело, когда следователь умышленно фабрикует какое-то доказательство и предъявляет его подозреваемому. Это уже мошенничество и злоупотребление служебными полномочиями.

Но то, что мы собирались сделать, как раз и было фабрикацией доказательства. В чистом виде. И говоря по совести, мы не знали, какую реакцию мужа Светловой повлечет предъявление этого сфабрикованного доказательства; он может вообще схватиться за сердце, упасть и умереть. И что мы тогда будем делать?

Битый час мы обсуждали моральную сторону задуманного предприятия. Алена была целиком на стороне Горчакова, то есть за эксперимент, что меня окончательно убедило в полной беспринципности журналистской братии; впрочем, и следовательская не лучше, и оперативная. Чуть позже к нашему обсуждению присоединились Мигулько с Синцовым, а там и муж пришел с работы. И я оказалась в меньшинстве, вернее — в единственном числе со своими моральными терзаниями.

Логика оппонентов была такая: если это муж грохнул жену и прикопал ее в канавке, то наши дешевые подходцы на признание его не подвигнут. Он клюнет на уловку, только если искренне считает, что его жена жива. А если он и вправду считает, что жена жива, то пусть расскажет, зачем ему понадобилась крупная сумма как раз в период, когда она исчезла, и кто и почему заставил его молчать.

— В конце концов, это наш единственный шанс узнать правду, — убеждали они меня хором. — Светлов — единственный, кого мы хоть как-то раскачали, и сейчас достаточно небольшого усилия…

— Ты же знаешь, Маша: Светлов — наш единственный шанс. Банкир на порог не пускает, дипломатические родители вообще жалобу накатали, к ним тоже не сунешься. Про Удалецкую и спросить не у кого…

А кончилось все тем, что они решили: а что это они вообще спрашивают у меня разрешения? Текст есть, и ничто им не мешает пустить его в дело.

«Прошу тебя сказать им всю правду. Это очень важно для меня. И для тебя, и для нашей девочки. Очень прошу».

— Как вы только это сделали? — восхитился Мигулько, прослушав запись этих слов, произнесенных голосом Инны Светловой.

Алена объяснила, что, многократно перезаписав фонограмму радиопередачи, она аккуратно вырезала из нее нужные нам слова, а потом склеила обрезки в другом порядке, составив этот текст.

— Вот смотрите: мы с Машей расшифровали фонограмму, написали на бумаге. Вот: «— Я? Конечно. Я ведь живой человек. Сказать правду, у нас в женском коллективе бывают конфликты, и даже не производственные, а просто бабские ссоры. Но очень редко, только если кто-то срывается из-за пустяка.

— Например?

— Например, кто-то пил чай и не помыл за собой чашку, а тебя это раздражает. Бывает ревность…

— К кому? К клиентам вашей фирмы?

— Ну… Бывает, и к клиентам нашей фирмы. Но повторяю, это бывает очень редко. И тот, кто сорвался, потом очень переживает. Девочки у нас хорошие.

— Инна, а вы дружите с сослуживицами? Или встречаетесь только на работе?

— Дружу, но не со всеми. У меня есть близкая подруга с работы.

— Очень близкая?

— Очень. Пожалуй, самая близкая.

— Как вы считаете, то, что вы работаете вместе, укрепляет вашу дружбу или, наоборот, угрожает ей?

— Наверное, укрепляет. У нас общие интересы, и для нашей дружбы это важно…

— Инна, вы просите у сослуживиц деньги в долг?

— Бывает, прошу.

— А были случаи, что вам отказывали?

— Нет… Нет, не припомню такого. Мы доверяем друг другу, это очень важно для меня…» Ну, и так далее. Вот, мы нужные нам слова пометили, я резала фонограмму и аккуратно, в нужной последовательности эти слова склеивала, чтобы получилась просьба.

— Фантастика! — восхитился Мигулько. — Значит, муж послушает, узнает голос жены и все расскажет?

— Будем надеяться, — сказал Горчаков. После этой ювелирной работы по созданию послания с того света он стал смотреть на Алену как на божество. Да, похоже, Алена им уже может вертеть, как хочет.

Единственное, что настораживало в этой клееной фонограмме, — интонация.

Конечно, слова, выдернутые из другого контекста и составленные потом в произвольном порядке, просто по определению не могли звучать, как гладкая связная речь. Неизбежны были паузы, стыки, словно говорящий глотает окончания, и неверно расставленные акценты, даже в таких коротких фразах Но, как это ни странно, такая неровность речи придавала посланию некую убедительность. Создавалось впечатление, что женщина запинается потому, что очень волнуется, и у нее перехватывает дыхание.

Бесспорно, это была мастерская работа, я искренне аплодировала Алене.

Осталось дать послушать то, что у нас получилось, мужу Инны Светловой. И надеяться, что он внемлет потустороннему голосу жены. И расскажет нам, что же произошло на самом деле.