"Темные силы" - читать интересную книгу автора (Топильская Елена)

14

Утром, прежде чем уйти на работу и прежде чем выпустить из дому своих мужчин, я набрала номер Синцова, представляя, как дребезжит его старомодный звонок на мобильнике. Он сразу взял трубку и отрапортовал, что клиент сидит в своем бараке и никуда не дергается.

— Бедный Андрей, ты хоть спал сегодня? — посочувствовала я.

— Нет, всю ночь пил и играл в карты, — ответил он, но голос у него вовсе не был несчастным.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Местные не дали пропасть. Кормят от пуза, да еще и развлекают. Сейчас пойду вздремну, а ребята покараулят.

— Спасибо, Андрюшечка, — с чувством сказала я. Все-таки человек ради меня идет на такие лишения; это говорить хорошо, мол, развлекался до утра, а на самом деле такие бессонные ночи в нашем возрасте дорого даются, уж я-то это знаю.

— Не за что, — отозвался он из областных просторов. — Дружба — закон моря.

А на работе меня уже ждали Мигулько с Гайворонским.

— Машка, мы такое накопали! — завопили они хором, так, что я испугалась.

— Господи, что вы еще накопали? — простонала я, ожидая новых напастей.

Перебивая друг друга, они сообщили, что нашли человека, у которого муж Светловой занимал крупную сумму денег как раз тогда, когда исчезла его жена.

— Это уже кое-что, Маня! — возбужденно орал Мигулько. — Теперь есть о чем поговорить!

— Слушайте, как вам это удалось? — я была потрясена. Хотела было язвительно добавить, что эту бы энергию направить на работу по реальным уголовным делам, а то что ни дело, так «не представилось возможным», но вовремя прикусила язык. Что я, в самом деле? Люда тратят свое личное время на мои, между прочим, проблемы. И вместо того, чтобы поклониться им в пояс, я еще буду шутить не совсем удачно… Но я же испытываю к ним благодарность, просто мне все время, как говорила моя бабушка, шлея под хвост попадает. Ну что мне с собой сделать? В экстремальных условиях во мне просыпается извращенный юмор, в качестве защитной реакции организма. Одна надежда, что мои друзья и коллеги знают меня, как облупленную (интересно, откуда взялось это выражение) и уже сто лет мирятся с некоторыми малоприятными особенностями моей личности.

— А вот удалось! Наведение справок, опрос, наблюдение, оперативное внедрение, и другие оперативные мероприятия…

— Стоп! Какие оперативные мероприятия могут быть, если уголовного дела нет? — спроси-ла я подозрительно. — Мне совсем не нужно, чтобы вас потом прокуратура плющила за превышение служебных полномочий.

— Обижаешь, Маша, — надулся Мигулько, а Гайворонский добавил:

— И плохо знаешь закон об оперативно-розыскной деятельности. Есть такая замечательная штука — дело предварительной проверки.

— Но у вас нет пока сведений о совершении преступления!

— Ты слово уловила — «предварительной»? Если агент Вася приходит и сообщает, что его друг Петя, старый «медвежатник», только что вышел из тюрьмы и ограбил банк, то, конечно, заводим реальную «корочку».

— А если Вася сообщает, что старый «медвежатник» Петя, склонный к совершению тяжких преступлений, вышел из тюрьмы и вполне может организовать банду, то мы заводим что? — Мигулько посмотрел на напарника, тот на меня:

— Дело предварительной проверки, И ее проводим.

— А… — открыла я было рот, но Мигулько не дал мне ничего сказать.

— Закон читай, Маша. А в законе сказано: основанием для проведения ОРМ [2] являются, в том числе, ставшие известными органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность…

— То есть нам, — подхватил Игорь Гайворонский.

—… сведения, в том числе, о лицах, без вести пропавших.

— А мы такие сведения получили. Аж о четырех лицах, пропавших без вести.

— Да? — прищурилась я. — А вот Кораблев в свое время мне говорил: никогда не принимай информацию, которую ты пока не знаешь, как реализовать. Если тебе агент Вася по секрету сообщает, что его друг Петя убил и закопал кого-то, не надо принимать такую информацию до тех пор, пока Петя пальцем не ткнет в яму.

Опера переглянулись и совершенно одинаково хмыкнули.

— А Кораблев слишком много говорит, — сказал Мигулько.

— И получит за это, — добавил Гайворонский.

— Хотя можно подумать, что Машка этого не знает, — продолжил Мигулько.

— Не знаю, — искренне сказала я. — Я вообще мало что понимаю в ваших оперативных тонкостях.

— Не надо прибедняться! — зашумели они хором.

— Нет, в самом деле: Кораблев мне еще говорил в свое время, что ни один опер добровольно не заведет оперативные «корочки», если не уверен, что их реализует.

— Нет, все-таки он слишком много говорил! — возмутился Костя Мигулько.

— Маша, ты серьезно думаешь, что если речь идет о твоей безопасности, мы будем мелочиться? И прикидывать, реализуем информацию или нет? Срубим «палочку» или не срубим? Обижаешь!

Я повинно склонила голову.

— Простите, если можете.

— Простим? — переглянулись они.

— Простим, — сказал Мигулько, как старший по званию. — Она и вообще-то с прибабахом, а сейчас, на фоне последних событий, и совсем неадекватна.

Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.

А информацию они раскопали действительно ценную. Нашли сослуживца мужа Светловой —профессора из того же института, где муж преподавал, будучи доцентом. Вообще на работе у господина Светлова почти не говорили об исчезновении его жены. Ну, пропала, и пропала. Здраво рассудили, что если бы тут был какой-нибудь криминал, Светлов бы уже давно звонил во все колокола. А раз все тихо, то вывод напрашивается один: сбежала с любовником. А поскольку все там — интеллигентные люди, то в душу к рогатому мужу никто не лез. Захочет — расскажет. Источник же, найденный операми, клянется, что Светлов в один прекрасный день, пока еще никто не знал об исчезновении его жены, вызвал его на разговор. Пригласил в ресторан и после длинных экивоков попросил взаймы. Все знали, что источник вовсю репетирует детей больших начальников, способствует их поступлению в вузы, поэтому денег не считает, так что в долг брали все, кому не лень, но пустяковые суммы. Светлов же попросил действительно много.

Профессор, как он сам рассказал, сначала поломался, но Светлов без звука предложил в залог свою трехкомнатную квартиру. При этом цели займа не объяснял, просто сказал, что очень нужно. Профессор же, как человек воспитанный, и не уточнял, на что нужны деньги.

Поскольку у Светлова в институте была хорошая репутация, профессор даже не стал договариваться о процентах. Он ничуть не сомневался, что Светлов деньги отдаст. И правда, тот спустя два месяца потихоньку начал выплачивать долг.

Однако ребята установили, что никаких крупных приобретений Светлов не делал. И в казино он не играл, и любовницы, насколько позволяли это выяснить оперативно-розыскные мероприятия, не имел, и побочная семья с внебрачной тройней на горизонте не светилась. И куда же он потратил эту крупную сумму? Оставалось только его спросить, но перед тем, как это сделать, ребята пришли посоветоваться.

Я в обмен рассказала им про Сашкину идею проведений генетической экспертизы для сравнения генетического материала пропавших и крови, которой писаны каббалистические знаки на полях Библии. Они переглянулись и уважительно поклацали челюстями:

— Бо-огатая идея!

Но я охладила их пыл, рассказав, что это займет минимум месяц, просто методика проведения исследования такова, и, кроме того, если не будет уголовного дела, придется проводить экспертизу в частном порядке, и заплатить кругленькую сумму, поскольку генетика — дорогое исследование.

— Меня пустите со Светловым поговорить? —напоследок спросила я, но оба опера замотали головами.

— Маша, лучше тебе туда вообще не лезть. Пока нет уголовного дела… Мы тоже не хотим, чтобы тебя твои ненормальные начальники плющили.

— А что мне тогда делать?

— Ждать донесений с фронта, — и они удалились с важным видом спасителей человечества, а у меня после их ухода комок к горлу подступил. Спасибо им…

Но тут же я отстранение подумала, что мне повезло — у меня такие друзья, а у них такие возможности. А вот если бы на моем месте была, скажем, воспитательница детского сада, друзей в уголовном розыске не имеющая, а имеющая, кроме своих проблем, всего лишь таких же беспомощных подружек? Ей бы оставалось только присматривать себе товар в магазине похоронных принадлежностей и выбирать расцветку.

Потом мне пришло в голову, что это — своего рода социальное страхование, на которое имеют право работники прокуратуры: в случае гибели или увечья при исполнении служебных обязанностей прокурорскому работнику или его семье государством выплачивается приличная сумма, а в случае вот такой угрозы, когда государство или его отдельные представители в лице нашего слишком умного прокурора не желают вмешиваться, на помощь приходят связи, которыми ты оброс за время, проведенное в следственных кабинетах тюрьмы, на местах происшествий и в секционных морга.

После их ухода я неимоверным усилием воли заставила себя открыть сейф, достать дела на сроках и написать туда кое-какие бумажки. Подчисткой «хвостов» я героически занималась до обеда, пока отвращение к этой деятельности не захватило меня целиком. И когда я засовывала бумаги обратно в сейф, на глаза очень своевременно попалась копия моего выстраданного ответа Марине Маренич.

А не улизнуть ли мне в морг под благовидным предлогом личного вручения этого письма, пришла мне в голову спасительная мысль. Я доплелась до приемной, с облегчением узнала, что письмо еще лежит в отправке, а начальник на коллегии в городской прокуратуре. И хотя, по словам Зои, он велел всем к его возвращению быть на своих местах и дожидаться, пока он не доведет до сведения коллектива руководящие решения коллегии, я записалась в журнал учета ухода и пошла к остановке маршрутки.

Было пасмурно, и солнце, тускло просвечивающее сквозь рваную дымку облаков, почему-то ужасно напомнило мне луну, пострадавшую вечор в пьяной драке, и мой жуткий сон, в котором фигурировал безуспешно разыскиваемый мной сатанистский идеолог.

Вдруг потемнело еще больше; подошла маршрутка, народ стал проталкиваться в ее узкое чрево, меня пихали со всех сторон, и среди толпы мне стали мерещиться зловещие фигуры в сутанах. Я крутила головой во все стороны, успевая заметить, что та фигура на самом деле была молодым человеком в длинном темном плаще, а эта — дамой в вязаном кардигане до пят. Обман зрения; или с головой что-то не то?..

В маршрутке, затиснутая в угол потным дядькой, я соображала: интересно, а в Церкви Сатаны есть какая-нибудь униформа для персонала? Почему-то опять мерещилась дурацкая сутана и чей-то здоровенный зуб вместо креста на цепочке.

В морге я пробилась к служебному входу сквозь скорбно молчащую толпу родственников усопших, и пошла по длинному, пахнущему формалином коридору мимо дверей с табличками. Марина, хоть и исполняла обязанности заведующего, осталась сидеть в своем кабинете, за столом напротив моего мужа.

Оба обрадовались, вскочили и захлопотали. Сашка поставил чайник, а Марина достала завернутые в кальку пироги собственной выпечки. Они сдвинули со стола рентгеновские снимки костей и фотографии рваных ран, вместо салфеточек разложили чистые экспертные бланки со схемой человеческого остова, на которых рисуют расположение повреждений на трупе, и мы славно почаевничали, после чего я вручила Маринке письмо прокурора с моими извинениями.

— Не переживай, Маша, — утешила меня Марина. — Мы все к идиотизму привычные.

— Ничего подобного, — возразила я. — Мне посчастливилось некоторое время проработать в атмосфере здравого смысла. И привыкать к тому, что здравый смысл — это плохо, а идиотизм — хорошо, я не собираюсь.

Как всегда, когда я оценивала изменения, произошедшие в родной конторе, я расстроилась; Сашка, внимательно на меня поглядывавший, встревожился, но тут, к счастью, очень вовремя на огонек забрел толстый, но милый эксперт Панов. Он рассказал пару сомнительных анекдотов с танатологическим душком, после чего разговор перекинулся на события последних дней, причем эксперты проявили полнейшую осведомленность. Я укоризненно посмотрела на Сашку, но Марина, уловив мой взгляд, тут же на меня накинулась:

— Что ты зыркаешь? Что ты на него зыркаешь? Ты хотела, чтобы он молчал в тряпочку? Мы, между прочим, за тебя переживаем! И придурка этого надо ловить, а то он таких дел наворочает!

— А толку? — возразила я. — Толку ловить его, если потом все равно придется отпускать?

— Маша, а ты не хочешь с психиатрами поговорить? — спросил Панов, шумно прожевав гигантский кусок пирога. — Марина, а ты капусту ошпариваешь для начинки, или тушишь? —попутно уточнил он.

Марина отняла у него последний ломоть, завернув его в кальку и вручив мне:

— Это Лешечке Горчакову. Довезешь? Интересно, кто из них больше ест: Лешечка или этот оглоед? — она кивнула на Панова, который запил пирог бадьей горячего чая и теперь отдувался, как кит, которого выбросило на берег.

— Конечно, Горчаков, — убежденно сказала я. — В природе вообще не существует человека, который бы ел больше, чем Лешка.

— Поняла? — победоносно взглянул на нее Панов. — Я вообще как птичка клюю… Так ты капусту ошпариваешь, скажи?

— Конечно, ошпариваю, — ответила Марина. — Так больше витаминов остается, и вкусовые качества лучше.

Я попросила у мужа полиэтиленовый пакет и, снабдив сверток дополнительной упаковкой, сунула в сумку, а потом повернулась к Панову.

— Панов, ты считаешь, что мне пора к психиатру? Это ты профессиональным взглядом определил?

— Да я не про тебя, дурочка. Я про этот ваш персонаж, который имеет обыкновение писать кровью. Учти, что обмакнуть перо можно только в свежую кровь, потому что буквально через полчаса она уже свернется.

— В свежую рану тоже можно, — добавила Марина, — разрезал кожу, макнул перо и пиши.

— А если добавить чего-нибудь в пробирку с кровью? Сколько ее можно с собой таскать, пока она не свернется? — спросила я, представляя себе, как персонаж, пришедший на подписание договора, достает из чемодана связанную женщину с заклеенным скотчем ртом, раскладывает ее на столе, говорит партнерам: «Сейчас, одну минуточку, я только ручку заправлю», и макает перо в свежий надрез на бедре жертвы. И куда потом женщину девать? Как говаривал писатель Родионов, селедку следует вымачивать в коньяке, только куда потом девать коньяк?

— В принципе можно, но в образцах никаких химических препаратов не нашли, — обрадовал меня Сашка.

— Маша, я серьезно тебе говорю: пообщайся с психиатрами, — вступил Панов. — Эта идея с кровавыми письменами в принципе не нова. Помнишь дело Шаталова? Семьдесят девятый год…

— Да откуда она помнит? — удивилась Марина. — Я и то не помню.

— Что значит «я и то не помню»? — удивилась я. — Ты же младше меня.

— Здравствуйте! Это ты меня младше.

Мы немного попрепирались на тему, кто младше, а кто старше, причем Панов и Стеценко подсвистывали и подзуживали, как болельщики вокруг ринга. Стеценко отметил, что это — беспрецедентный случай: две дамы спорят из-за возраста, при этом каждая доказывает, что это она старше.

— Это все равно, как если бы мужики бились, у кого меньше, — хихикнул Панов, а Марина на него цыкнула.

— Ладно, хватит базарить, соплячки! — наконец гордо бросил нам Панов. — Слушайте дедушку! У этого Шаталова нога была сухая, и бабы от него нос воротили. Но голова у него варила, и манерам был обучен. Пудрил мозги разным доверчивым барышням, приглашал домой на чашечку кофе, и альбомы по искусству посмотреть. Ими в голову не приходило, что этот мозгляк в шляпе может быть опасен.

— А дома подсыпал, небось, чего-нибудь в кофе? — прозорливо заметил Сашка.

— Ну конечно. Подсыпал сильнодействующее снотворное, девушка головку к подушке приклонит, а он ее, бесчувственную, разложит и оприходует, да еще и сфотографирует в похабных ракурсах. Потом оденет, приведет в порядок и сделает вид, что не заметил, как она от рюмочки коньяку задремала.

— И на чем он прокололся? — с интересом спросил Сашка.

— Перекормил одну девушку. Она заснула, он ее раздел, всю программу выполнил, а она не проснулась. Ну, он труп в ковер закатал и вывез. Труп нашли, стали дело раскручивать и вышли на этого ублюдка.

— А как доказали? — это уж мне стало любопытно.

— Подвел технический прогресс. Он свою хату оформил в таком сатанистском стиле: у него на окнах занавески висели из берцовых костей…

— Как это? — изумилась я.

— Помнишь, раньше в моде были такие занавески из бамбука, кусочки нанизывали на нитку? Вот у него так же берцовки болтались.И лампа настольная из черепа, глазки светились.

— Господи! — только и сумела я вымолвить, представив этот благостный интерьер. — И к нему еще барышни ходили?!

— Валом валили, в очередь, — подтвердил Панов. — Но это еще не все. Он устроил громкую связь между комнатой своей и прихожей: такой домофон, в прихожей кнопочку нажмешь, и можно с комнатой переговариваться.

— А зачем?

— Да хрен его знает. Выпендривался, как мог, в своей коммуналке.

— Он еще и в коммуналке жил? — ужаснулась я.

— Представьте себе, девочки. А эта, последняя, барышня нечаянно сумку бросила прямо на переговорное устройство. Придавила кнопочку, и соседка все, что в комнате у Шаталова происходило, слушала, как в радиотеатре. Ну, и потом поделилась своими впечатлениями.

— А при чем тут писанина кровью? — спросила Марина.

— А я не сказал? — удивился Панов. —. Не забывайте, время-то какое было. Девушки значительно позднее, чем сейчас, расставались с невинностью. И если этому деятелю так везло, что попадалась девственница, он ее кровью на подушке, на белой наволочке, писал ее имя и дату.

— Ну и дурак! — заметила я. — Формировал себе доказательственную базу, своими руками.

— Точно. Благодаря этим наволочкам выявили еще штук пятнадцать эпизодов.

— Это что же, столько было девственниц?! — поразился мой муж.

— Да, дорогой, тогда и желтки у куриных яиц были желтее, — погладила я его по голове.

— И что Шаталов этот, на голову здоровым оказался? — недоверчиво спросила Марина.

— Не здоровым, а вменяемым, это разные вещи. Но состоял на учете в ПНД, в связи с попыткой суицида. Тогда ведь всех неудавшихся самоубийц на учет автоматически ставили.

— А в царской России вообще судили, как за покушение на убийство, — ввернул Стеценко.

— Не за покушение на убийство, а была статья специальная. И хоронили самоубийц за оградой кладбища. Один профессор Петербургского университета этот закон, знаете, как обосновывал? «Кому из вас, господа, было бы приятно лежать в могиле рядом с самоубийцей?!» — я не удержалась, чтобы не показать свою образованность.

— Подожди, так все-таки его здоровым признали? — повторила Маренич.

Панов пожал плечами:

— Ну не нашли у него психического заболевания.

— Но это же клиника! Череп, кости, записки кровью девственниц… Средневековьем каким-то попахивает. Может, он тоже, был сатанистом?

— Вот я и говорю, — Панов наклонился ко мне. — Пообщайся с психиатрами, может, и ваш любитель писать кровью где-нибудь на учете стоит.

— Ладно, учту. Спасибо за чай с пирогами… — Я поднялась.

— И за полезную информацию, — добавил Панов.