"Помни о смерти" - читать интересную книгу автора (Топильская Елена)

4

Мокрый снег продолжал досаждать тем, кто шел лицом к ветру. Зуб ныл, но терпимо. Сапоги за ночь так и не просохли, заставив меня решать мучительную проблему, брать или не брать деньги в долг, чтобы купить новые сапоги, в связи с любезным предложением Регины, в магазине у ее хахаля. Ах, пардон, жениха… На фоне мрачных мыслей о грядущих долгах, еще и по причине необходимости визита к стоматологу, пустяком показалось возможное недовольство руководителей, когда я доложу о результатах эксгумации.

Нет, родной шеф, конечно, слова худого не скажет, но расстроится. Вот городская прокуратура развопится, как будто я сама лишнего покойника в гроб подсунула или нарочно назначила эксгумацию, в надежде на приключения. Почему-то в городской прокуратуре районных следователей, за которыми надзирают, воспринимают как досадное обстоятельство, мешающее победным рапортам и получению премий. И зачем вообще мы сдались! Без нас было бы значительно лучше и спокойнее; вот только на кой они нужны без тех, за кем надзирают, на это они и сами не ответили бы.

Не успела я повернуть ключ в двери кабинета, как из канцелярии высунулась наша главная делопроизводительница Зоя с сообщением о том, что меня срочно просили позвонить в морг Юрию Юрьевичу.

— Зоя, а шеф на месте? — вяло спросила я.

Зуб ныл хоть и не сильно, но настойчиво, и нудная пульсирующая боль выталкивала из моего бедного мозга всякие побуждения к работе.

— Он же на коллегии сегодня, будет около двенадцати. Маша, позвони в морг, тебя очень просили, буквально умоляли. Я обещала, что обязательно передам.

— Позвоню, позвоню.

Войдя в кабинет, я сразу подошла к телефону. Снимать пальто и сапоги не было сил; набрав номер, я опустилась на стул. Долго ждать не пришлось, Юра снял трубку моментально.

— Маша, — сказал он, — у меня к тебе очень серьезное дело. Очень. Ты одна в кабинете?

— Одна.

— Закройся, пожалуйста, изнутри, чтобы нам никто не помешал. Пожалуйста.

— Юра, не морочь мне голову. У меня очень болит зуб, я с трудом воспринимаю окружающую обстановку. Говори, что тебе надо.

— Хочешь, я сейчас же пришлю машину, тебя отвезут к стоматологу? Очень хороший стоматолог…

— Короче, Склифосовский, — оборвала я рекламную паузу.

— Маша… — он помолчал. — Скажи, пожалуйста, ты руководству доложила о результатах эксгумации?

— Нет, еще не успела, шеф на коллегии в городской. А что?

— А протокол осмотра трупа зарегистрировала?

— Я только что вошла, еще даже не разделась.

— Маша… — он опять помолчал. — Ты же знаешь, что можешь обратиться ко мне с любой просьбой, я все сделаю…

— Юра, если можно, короче, сил нет.

— В общем, — было похоже, что он наконец собрался с духом, — ты могла бы кое-что сделать для меня? Ты могла бы не сообщать руководству про второй труп?

Я не поверила своим ушам.

— А можно узнать, с какой стати?

— Маша… Дело в том, что труп пропал.

— Юрий Юрьевич! У тебя все в порядке с головой?! Объясни мне, что значит «пропал»! — От возмущения я даже забыла про больной зуб.

— Ночью труп исчез, я пришел утром, послал санитара кисти отчленить, отдать физико-техникам на пальчики, а санитар мне доложил, что трупа нет. Мы все перевернули, весь морг перетрясли, — Юра в расстройстве даже не замечал, как он выражается.

— Когда же вы успели? Рабочий день только начался.

— Я же прихожу к половине восьмого, мы уже два часа ищем…

— Ладно, Юра, я сейчас приеду. Пока это все, что я могу для тебя сделать.

Мое дальнейшее поведение оправдывалось только моим болезненным состоянием. Безусловно, мои умственные способности оказались притупленными в результате болевого шока и длительного приема анальгетиков.

Поэтому я поднялась со стула, насыпала в рот и проглотила очередную порцию обезболивающего и поехала в морг. Одна. Вместо того чтобы взять с собой дюжину работников милиции в форме и с табельным оружием и парочку своих коллег по прокуратуре, которые однозначно не отказались бы мне помочь. Вместо того чтобы перекрыть милиционерами все ходы и выходы в этом муравейнике, обыскать все помещения, вплоть до кабинетов экспертов, а параллельно согнать в отдельную комнату дежурную смену, а тех, кто уже сменился с ночи, достать из дома, и всех допросить с пристрастием по поводу бардака, в котором мало того что трупы лишние находятся, так они еще и теряются. Подумаешь, покойничком больше — покойничком меньше, усушка-утруска, пересортица, с кем не бывает…

Хотя, как говорит Горчаков: «Мой дед до революции ходил в бардак, так вот там был порядок».

Юра сидел в своем кабинете бледный до зелени. Там же находились два особо доверенных эксперта — толстый, но милый Панов и Марина Коротаева, и, конечно, Вася Кульбин: неформальный лидер.

Панов, посмотрев на мое лицо, тихо свистнул:

— Мария Сергеевна, как тебя угораздило! Тебя лечить надо срочно!

Я заглянула в зеркало, висящее в углу кабинета над умывальником, и сама охнула: воспаленные глаза, перекошенное красное лицо — видно, поднялась температура, а самое главное, рот у меня уже практически не закрывался, нижняя губа не налезала на распухшую десну. Картина называется «Самая красивая женщина прокуратуры»… Горчаков любит рассказывать анекдот про то, как Василиса Прекрасная и Баба-Яга поступили в университет, встретились и делятся впечатлениями. «Я, — говорит Василиса, — конечно, не самая красивая на филфаке, но зато я самая умная». А Баба-Яга ей: «Ну, я, конечно, не самая умная на юрфаке, но зато я там самая красивая!»

Панов подошел ко мне, помог снять куртку и спросил, была ли я у врача. Я помотала головой:

— Я боюсь. — И от боли, усугубленной жалостью к себе, слезы полились у меня из глаз.

Тут уже надо мной закудахтали все. Панов налил чего-то в мензурку и поднес мне ко рту, а после того как я глотнула, объяснил:

— Это очень сильный транквилизатор, на час его действия должно хватить. Мы тебя сейчас отправим к стоматологу, он все сделает.

Рыдания мои сделались еще горше.

— Я боюсь! — объясняла я и, опасаясь, что меня отвезут к стоматологу силком, ухватилась руками за стол.

Но судебные медики тем и хороши, что способны быстро принимать решения. Они обменялись взглядами, после чего Юра достал из сейфа бутыль со спиртом, Марина налила граммов двадцать на дно мензурки и заставила меня выпить это залпом, после чего завморгом, успевший вымыть руки, скомандовал Панову: «Держи ее!», и Панов, схватив меня сзади за плечи, резко усадил на стул и, словно тисками, зажал мне своими лапищами голову так, что я не могла пошевельнуться.

— Открой рот! — приказал Юра, а Панов, стоя сзади меня, большими пальцами помог мне это сделать.

Вася Кульбин светил мне в рот настольной лампой. Юра, отвернув нижнюю губу, осмотрел опухоль и кивнул коллегам.

— Ты смотри, какой абсцесс, на три зуба, — прокомментировал Боря Панов, наклонившись и тоже заглянув мне в рот.

Кульбин подал заведующему какой-то инструмент, и Юра, еще раз напомнив Панову о необходимости крепко держать меня, сильно полоснул им по нарывающей десне. Я взвыла, а Юра, не обращая на это внимания, стал выдавливать, из разреза гной. Я на мгновение потеряла сознание, но тут же пришла в себя, нюхнув ватку с нашатырем, которую, как оказалось, держала наготове Марина.

— Ну, вот и все, — удовлетворенно сказал Юра и разрешил Панову отпустить меня, но тот не торопился, поняв, что, если отнимет руки, я свалюсь со стула.

— Мария Сергеевна, теперь поезжай домой и приляг, тебе надо полежать и рот полоскать через каждые полчаса фурацилином, содой и марганцовкой, — услышала я голос Панова.

Марина тем временем поднесла мне очередной стакан — с раствором марганцовки — и с помощью Панова повела меня к умывальнику. Сплюнув кровь, я снова замотала головой. За моей спиной Юрий Юрьевич озабоченно сказал:

— По-моему, у нее шок.

Через некоторое время, обретя способность говорить, я прохрипела, что не могу ехать домой, потому что мне надо на работу. Они все переглянулись, Вася повертел пальцем у виска, давая понять, что у меня все-таки шок, а когда я в меру своих возможностей — на тот момент — стала настаивать, Юрий Юрьевич достал из ящика стола прокурорский телефонный справочник, набрал номер и, когда ему ответили, заговорил:

— Добрый день! Прокуратура? Мне нужен прокурор района. Это Владимир Иванович? Вас беспокоит заведующий судебно-медицинским моргом, у нас тут ваш следователь, Швецова, мы ей только что вскрыли… Что?! На, скажи ему сама, — и протянул мне трубку, из которой доносился визг моего шефа.

— Владимир Иванович, — сказала я слабым голосом, и визг утих.

Но через несколько секунд шеф заорал в трубку с новой силой, впервые в жизни назвав меня не на «вы» и не по имени-отчеству, что свидетельствовало о сильнейшем его потрясении:

— Машка, поганка! Это ты?! Ты жива?! А чего он говорит, что тебя вскрыли в морге?!

— Да не меня вскрыли, — стала объяснять я, еле ворочая языком, — нарыв на десне мне разрезали. Можно, я домой поеду?

— Конечно, конечно! Может, тебе врача прислать?

— Врачей тут полно…

— Господи, разве можно так пугать?! Я же подумал, что твой труп вскрыли! Кому тогда дела твои передавать?! — по последней фразе я поняла, что шеф уже приходит в себя. — Раз надо, отлежись пару дней, не волнуйся. Если есть что-то горящее, я Горчакова пришлю, ты ему дашь инструкции. Поправляйся…

Положив трубку, я почувствовала, что снова теряю сознание. Кто-то из докторов уложил меня на диванчик, стоявший в кабинете; сквозь звон в ушах доносились чьи-то слова: «Транками под спирт закидываться — да она до дому не доедет», чье-то хихиканье, по-моему, Маринкино: «Тогда, может, сразу в секционную?», а потом: «Вася, отвези ее и уложи, если надо — укольчик сделай…»

Процесс транспортировки мое сознание не зафиксировало. Пропавший труп и незарегистрированный протокол также изгладились из него до следующего утра. Может быть, мое сознание надеялось, что к следующему утру пропажа найдется?..

Проснувшись на неразобранном диване, заботливо укрытая пледом, я окунулась в восхитительное ощущение — когда ничего не болит. Ничегошень-ки, нигде!

Насладившись, я стала соображать, как случилось, что ничего не болит. С трудом восстановила в памяти процесс хирургического вмешательства, в результате которого прошла зубная боль. И тут же вспомнила, что в морге, где это хирургическое вмешательство было осуществлено, я оказалась из-за пропажи трупа, ни личность, ни причина смерти которого не были установлены…

Весь кайф прошел. Зато я медленно стала наливаться злостью. Ну ладно же, ребята, вы еще пожалеете, что меня разозлили. Теперь меня могут остановить только танки. Все равно я раскопаю, что это был за труп, и почему его подсунули в чужой гроб. Давая себе мысленно такое обещание, я стиснула зубы и охнула: челюсть пронзило острой болью. Я с трудом встала с дивана — в голове гудело, в ушах звенело — и поплелась полоскать рот марганцовкой, содой и фурацилином, как было велено.

На часах было шесть вечера. С шести до двенадцати позвонили Юрий Юрьевич, Кульбин два раза, Горчаков, шеф, Регина, мама, начальник уголовного розыска. Каждый из них интересовался моим состоянием здоровья, выражал сочувствие, советовал, чтобы я соблюдала полный покой и как можно меньше разговаривала, а затем по их требованиям я долго обещала неукоснительно следовать этим советам. В двенадцать ночи я перестала поднимать трубку.

Заснуть до утра я не смогла, лежала без сна и пыталась сообразить, как лишний труп оказался в гробу старушки Петренко. Но голова еще плохо работала, ничего дельного не придумывалось. А чувство благодарности за избавление меня от мучительной боли, по-видимому, мешало осознанию простого факта: без участия кого-либо из работников морга положить в гроб лишнее тело невозможно. А уж украсть его оттуда — тем более.