"Помни о смерти" - читать интересную книгу автора (Топильская Елена)

3

Сыночка мы с мужем поделили: четыре дня в неделю он был у меня, три — у отца с бабушкой. Сегодня мой день, и Гошка терпеливо дожидался меня дома: первые в жизни каникулы. Какое счастье, что он не боится оставаться один! Я была поражена, когда, уходя на работу, заметила, что он садится завтракать и вставляет в видик кассету с «Кошмаром на улице Вязов».

— Ты что, не боишься смотреть фильм ужасов в одиночестве?

— Нет, — ответил он. — А чего бояться? Это же кино. Да и вообще, этот фильм для меня недостаточно ужасный.

Вот оно — новое поколение, трезвое и рациональное; вряд ли Уэс Крэйвен рассчитывал, что под его триллер первоклашки будут спокойно пережевывать завтрак.

— Ма, это ты? — крикнул мой сыночек из кухни.

— Нет, это Фредди Крюгер, закрывай окна, запирай двери, он все равно придет за тобой.

Он хихикнул, но на всякий случай высунул носи проверил, Крюгер это или мама.

— Ты ел, цыпленок?

— Конечно! — а глаза честные-честные…

— А я нет.

Сняв мокрые сапоги и куртку, я прошла на кухню, где ребенок устроил себе гнездо. «Здесь теплее!» — объяснил он. Судя по разбросанным ошметкам чипсов и попкорна, суп и котлеты остались нетронутыми. Всем хорош мой сыночек, умный и послушный, только вот с порядком не дружит. Когда он был совсем маленьким и только учился есть самостоятельно, после кормежки надо было мыть: его целиком, себя по пояс, а также стол, пол вокруг и стены. Когда он приходит из школы и переодевается в домашнюю одежду, он просто переступает через снятые штаны, и мне остается безнадежно взирать на разложенные по комнате «клумбочки» из брюк, свитера и колготок. В последнее время он взял моду, раздеваясь на ночь, подшвыривать вверх трусы и носки и наблюдать, куда они приземлятся.

— Чем занимаешься, Хрюндик?

Я присела рядом с ним у телевизора и обняла его. Мне так успешно внушили, что я плохая мать, что меня постоянно терзал комплекс вины перед ребенком за то, что мало уделяю ему времени и внимания.

— Ой какая ты холодная! Смотрю кино.

На экране мальчика — ровесника моего Хрюши — злодеи засунули в сундук, закрыли его и выбросили сундук в море. Мальчик пошел ко дну. Я ахнула. Гоша серьезно сказал:

— Не волнуйся, ма, его спасут.

— Откуда ты знаешь? Ты утром смотрел эту серию?

— Нет, я в первый раз смотрю.

— А откуда ты знаешь, что его спасут?

— Ну это же кино, а он главный герой. Серия только пятнадцать минут идет, до конца еще долго, не могут же главного героя убить в начале серии!

Я поразилась такому трезвомыслию. Через некоторое время стало ясно, что героя действительно спасут.

— Ну вот видишь! Да и вообще, что ты так переживаешь, воспитывал меня мой ребенок. — Это же не взаправду, это кино.

— А я привыкла переживать, даже если это кино, — тихо ответила я.

— А почему ты такая холодная? Где ты была? — поинтересовался Гошка.

— На эксгумации.

— А что это такое?

Я мысленно обругала себя за длинный язык; ну зачем моему ребенку знать, что такое извлечение трупа из захоронения! И еще подумала — что за работа чертова, если я не могу вечером рассказать о ней дома!

— Ладно, малыш, я залезу в душ и немного согреюсь, а потом мы с тобой поболтаем, — сказала я и быстро ушла в ванную — от разговора о том, что такое эксгумация.

— А ты мне почитаешь на ночь? — донеслось мне вслед.

Я фыркнула, вспомнив заявление ребенка, когда ему было четыре года от роду. Он тогда хотел работать в милиции, как папа, но нам-то хотелось гораздо большего. Как раз по телевизору показа-, ли кандидата в президенты Италии, с комментарием, что это человек из кардинальской семьи, энциклопедически образованный, в четыре года умел читать, писать и говорил на трех языках. Муж укоризненно сказал Гошке, сидевшему тут же, рядом с нами: «А вот ты, балда, в свои четыре года ни читать, ни писать не умеешь, не быть тебе президентом!», на что наш ребенок с достоинством ответил: «Да не нужны мне ваши читанья-писанья! И президентом я быть не хочу. Я милиционером буду!», и обиделся, когда мы с мужем разразились хохотом…

Сейчас он полюбил читать, читает по утрам и вечерам, таскает книжки в кровать и в туалет, но все-таки самые для него сладкие минуты — перед сном, когда он устраивает из одеяла и подушки нору и, высунув наружу только ухо, слушает, как я ему читаю. Только под этим предлогом моего Хрюндика можно загнать в постель раньше полуночи.

Когда он был помладше, я пыталась улестить его россказнями про Оле Лукойе, который над хорошими детьми раскрывает цветной зонтик и показывает им интересные цветные сны, а над плохими детьми — черный зонтик, и им ничего не снится. Мой рассудительный сыночек уточнил: «Хорошие дети — это какие?» — «Ну, те, которые слушаются взрослых, не совершают плохих поступков…» — "Не хулиганят, не бесятся, — продолжил Гошка и ехидно заключил:

— Ну пускай им хоть сны интересные снятся, а то жизнь-то у них скучная какая!"

Когда приличным детям пришло время отправляться в постель, была выбрана книжка про черепашек-шшдзя.

— Читай вот отсюда, — показал мне Гошка. Я послушно начала читать:

— Карлик быстро вспорол своей клешней одежду девушки и рассмеялся злобной хихикающей улыбкой (sic!), разглядывая ее тело… Господи, что это?

— Ма, не останавливайся, читай дальше! — потребовал фанат черепашек-ниндзя, высунувшись из норы.

Я перевернула несколько страниц:

— За большим камнем, посреди обрывков бумаги и дохлых мышей, она увидела маленькие черепа и кости и в ту же минуту услышала приглушенный плач истязаемого ребенка… Отвратительная черная пена вытекла у него из пасти прямо ей на грудь, и она чуть не задохнулась от запаха гнили и испражнений… Она не успела захлопнуть крышку гроба, как вдруг рассмотрела там сморщенное тельце уродливого мертвого ребенка, на ее глазах обраставшее кожицей… Где ты взял эту гадость?!

— Папа подарил, — сообщил мне Гоша. — У меня уже четыре такие книжки, про приключения черепашек-ниндзя. Очень интересно!

— Нет, Гошенька, не обижайся, но я это читать не буду. Это вообще надо выбросить, папа не знал, что это за книжки. Давай я лучше расскажу тебе про эксгумацию…

Наконец мое любознательное чадо ровно засопело. Я поправила ему одеяло и засмотрелась на ровную челочку на лбу, нежную кожу щек, вздернутый носик; мне было так хорошо рядом с ним, в его поле, что в этот момент ничего больше в жизни я не хотела, кроме возможности всегда укрывать его спящего, любоваться на него, защищать от всех проблем…

Первое время после развода мне снились ужасные сны — про то, что Гошку у меня забрали на воспитание, что я могу видеться с ним, только не подавая виду, что он мой ребенок; и сейчас мое сердце билось ровно только тогда, когда мой малыш был рядом со мной.

Я вспомнила, как после его рождения меня приехала навестить приятельница, с которой мы вместе учились в школе, — Регина Шнайдер. Посмотрев на то, как я воркую над своим мальчиком, она со вздохом сказала: «Понятно, еще одна готовая свекровь! Знаешь анекдот: женщина родила мальчика, ей акушер говорит: Поздравляем, у вас мальчик!», — а она: Как я ее ненавижу!" — Акушер ей: Да что вы, у вас же мальчик", — а она опять: Как я ее ненавижу!" — Да посмотрите же, какой у вас сыночек, кого же вы ненавидите?!" — Да я невестку свою будущую ненавижу!""

Стоило мне вспомнить про Регину, как тут же требовательно зазвонил телефон. Англичане говорят: помяни черта, и он тут как тут.

Сняв трубку на кухне, я услышала голос Регины: «Я к тебе сейчас приеду!»

Регина не имеет обыкновения интересоваться, могу ли я ее принять, не занята ли я. Приеду — и все. На часах — за полночь, но если Регине приспичит, ее такие мелочи не волнуют. Правда, надо отдать ей должное, она не станет беспокоить меня ночью только для того, чтобы почирикать о погоде. Она вообще могла забыть о моем существовании на долгие месяцы, если ей ничего от меня не нужно. Но уж если я могу быть чем-то ей полезна, с нее станется разбудить меня среди ночи или приехать ко мне на работу и отнять несколько часов драгоценного времени… Хотя если у кого-то из ее окружения есть проблемы, и она может помочь — она все бросит и действительно поможет…

Через десять минут послышался шум подъехавшей машины: это лягушонка в коробчонке, то есть Регина на своем «фольксвагене».

Я вышла на лестницу и подождала, пока Регина поднимется к квартире, чтобы ее звонок в дверь не разбудил моего Хрюндика. Ей пришлось приложить усилия, чтобы не орать во весь голос, как она привыкла, — все-таки ночь на дворе, и ребенок спит.

Своих деточек Регина без зазрения совести с малолетства оставляет одних в любое время суток. «А что с ними сделается?» — говорит она. И действительно — ничего страшного с ними не случается.

Ее старший сын и мой Гошка — ровесники. Весной, когда родился Гошка, мы с мужем два месяца подходили к ребенку в марлевых повязках, муж своих родителей не впускал в дом, не говоря уже о посторонних переносчиках инфекций. Осенью я зашла к Регине, за ней из комнаты выполз ее первенец и с сумасшедшей скоростью пополз по коридору, что-то по пути обнаруживая на полу и засовывая в рот. Я пришла в ужас от такой антисанитарии и в полуобморочном состоянии высказала это Регине. «А что с ним случится?» — удивилась она. «Регина! У него же стоматит может быть!» — воззвала я к ее материнским чувствам. «А может и не быть», — хладнокровно ответила она. Так ведь и не было!

Но вообще я не знаю другого человека, обладающего такой способностью притягивать к себе неприятности, как Регина. После окончания школы мы с ней долго не общались. Она позвонила мне домой после пятилетнего перерыва как ни в чем не бывало и без всяких переходов, не задавая даже дежурных вопросов о личной жизни, заявила, что ей нужна моя помощь. Она знает, что я работаю в прокуратуре, и хочет, чтобы я нашла ей адвоката: она разводится с мужем, делит имущество (а делить там было что, как я поняла; муж был ну о-очень обеспеченный. Когда мы с ней встретились, меня ослепил блеск бриллиантов, которые были разве что в нос не вдеты. Но больше всего поразили мое убогое воображение человека, живущего на зарплату, сапоги из нежной замши сиреневого цвета, составлявшие ансамбль с бледно-сиреневым замшевым пальто). Правда, облик богатой женщины несколько портили пластыри и повязки. Регина охотно рассказала, что собиралась в бассейн с приятелем и подругой; тут домой пришел муж, который почему-то без всяких оснований приревновал ее к приятелю и спустил последнего с лестницы, а Регине сломал нос и челюсть, она два месяца пролежала в больнице. Сам муж после этого засунул голову в духовку и открыл газ, пытаясь покончить с собой.

Я выразила Регине сожаление, что он перед этим не проконсультировался со знающими людьми, которые могли бы ему рассказать, что в бытовом газе содержатся специальные добавки, чтобы им нельзя было отравиться. Угореть можно, а отравиться не получится (я только умолчала о том, что мои знания на сей счет были получены в результате точно таких же действий, когда мои отношения с мужем зашли в полный тупик; мне потом эксперты объяснили, что на кухне газом не отравишься).

Короче, после этого Регинин муж был отправлен в психушку, где подлечивают неудавшихся самоубийц. Оттуда его, недолеченного, как утверждали психиатры, забрали родители и одновременно начали кампанию по лишению Регины всех и всяческих благ. Тут, безусловно, нужен был серьезный адвокат; общими усилиями таковой нашелся и настолько напугал оппонентов, что муж с Региной помирился.

Они прожили несколько лет, родили двоих детей, после чего у мужа, видимо, наступило обострение недолеченного заболевания. В очередной раз Регина позвонила мне на работу в мае и сообщила, что она завтра должна лететь в командировку, ни больше, ни меньше как в Италию, а муж ее пропал. Я успокоила ее, как могла, на всякий случай проверив морги и справочную несчастных случаев, а также спецприемник ГУВД, изолятор временного содержания и места отбывания административного ареста.

Регина, поддавшись на мои уговоры, улетела в Италию; труп ее мужа нашли аккурат в день се возвращения. Он на даче привязал к ногам арматурину, подобранную там же, и бросился в карьер; через несколько дней, когда труп раздуло, он всплыл. Я в эту версию поверила, несмотря на то, что Регинины свекор со свекровью кричали на всех углах, что невесткой был нанят киллер, а она специально уехала на это время, чтобы создать себе алиби.

Я тогда почему-то подумала, что киллеры-то знают — чтобы труп не всплыл, надо разрезать живот… И вообще, Регина, конечно, поразительно легкомысленная особа, но на убийство она не способна.

Правда, через приличествующий срок родственники угомонились, оставили Регину в покое, и она стала жить-поживать и добра наживать с тем самым несправедливо заподозренным приятелем; теперь им никто не мешал посещать бассейн…

Войдя в квартиру, Регина сбросила мне на руки свою шикарную шубу; я уже наслышалась историй про то, как она в театрах и ресторанах доводит гардеробщиков, они стонут, что иностранцы и то спокойнее к своим шубам относятся… Я повесила шубу не на плечики, а на крючок, но Регина даже не обратила на это внимания. Она отвлеклась на мою куртку.

— Машка, в чем ты ходишь?! Купи ты себе нормальную шубу или дубленку! Хочешь, я тебе свою короткую отдам? Всего за полторы тыщи баксов! И сапоги у тебя с прошлого сезона, давай завтра съездим в магазин к моему Сержу, возьмешь приличные…

Слава Богу, она не задержалась на моей обуви, чувствовалось, что вовсе не мой внешний вид занимает ее мысли. Я даже не стала объяснять, что до конца года мне о новых сапогах мечтать не стоит. А там уже и до лета рукой подать, буду носить босоножки.

— Пошли на кухню, — сказала я, и Регина послушно прошла за мной.

Когда я плотно закрыла кухонную дверь, Регина без переходов начала излагать свою проблему:

— Мы с Сержем подали заявление.

— Поздравляю! — от души ответила я. Рано. Эти осколки прошлого пронюхали, ну,

Я имею в виду Лебедевых (я уже поняла, что речь идет о родителях покойного мужа Регины, Арсения). Это Вадька с Гериком им стуканули, я же им разрешаю с бабушкой и дедушкой видеться, а зря.

— Ты думаешь, они гадить начнут?

— Ты о них плохо думаешь. Начнут! Они уже пустили тяжелую артиллерию.

Регина замолчала, уставившись в одну точку. Я помахала рукой у нее перед носом, и она очнулась:

— Да, так вот. Они орут, что докажут, что Вадик с Гериком не Сенины дети.

— Господи, Регина, мало, что ли, они орали? Не обращай внимания.

— Легко сказать. Они собрались проводить генетическую экспертизу.

— Ну пусть проведут, если у них деньги лишние, еще и лучше: будет у тебя заключение об отцовстве, они и не пикнут больше.

Регина опять замолчала, уставив невидящие глаза в стенку.

— Ты что, не уверена в результате? — догадалась я.

— Ну… Нет, — встряхнула она головой. — Эти проблемы я решу, заключение будет нормальное.

Я аж крякнула про себя, но если Регина говорит, что все будет в порядке, значит, так и будет.

— Они собираются Сенькин труп выкапывать, для экспертизы, — продолжила она. — Как ты думаешь, я могу им это запретить?

— Наверное, да, но точно я не знаю, они же все-таки родители… Давай я уточню.

— Уточни. Ничего себе у меня медовый месяц получится? Проведу его на кладбище.

— А зачем обязательно Арсения выкапывать? Разве нельзя взять материал для экспертизы у них — у родителей Арсения? — Я зевнула. — Извини, с ног падаю.

— Да? Нет уж, на фиг! Тут уж я костьми лягу и буду кричать, что я не уверена, что Арсений — их сын! Может, там мамочка от проезжего молодца родила, а мне потом отдуваться, почему экспертиза отрицательная?! Нет, если проводить экспертизу, то по полной программе!

— Слушай, — осенило меня, — не знаю, как насчет эксгумации, но ты ведь можешь запретить брать у детей кровь на анализ!

— Не выйдет, — покачала головой Регина. — Они же с детьми видятся, так они меня и не спросят, если уже не взяли у детей кровь. Я просто боюсь, что они еще и труп могут подменить, лишь бы мне нагадить, — чтобы экспертиза была отрицательной.

— Ты что, думаешь — они сами будут гроб выкапывать, какой захотят? Там же эксперты будут, они все проконтролируют.

— Блин, говорила я, надо Сеню кремировать. Нет, похоронила на свою голову!

— Регина, ну это уж ты хватила! — урезонила я ее. — Попробуй и их понять, все-таки они лишились сына. Люди сдвинулись немного, это бывает.

— Слушай, почему это ты такая добрая? — прищурилась Регина. — Сколько ты в прокуратуре работаешь? Лет десять?

— Двенадцать.

— По логике вещей ты давно должна была ожесточиться, а ты всем ищешь оправдание.

— А ты знаешь, я сама удивляюсь. Я действительно стала гораздо терпимее к людям и их слабостям. И всех мне жалко.

— Ну, если тебе всех жалко, то пожалей в первую очередь тех, кто поближе. Кто тебе дороже, я или эти ископаемые?

— Ты, ты, успокойся.

— Тогда придумай, как их бортануть. Как им запретить труп выкапывать?

— Ну, во-первых, эксгумации осенью и зимой запрещены, так что живи спокойно до весны. А там либо ишак умрет, либо эмир умрет.

— Ты что, они же из меня всю кровь выпьют за это время! А потом, это для вас они запрещены, а для них эти запреты не проблема, больше заплатят, и все им разрешат, вот увидишь. Ну подумай, что можно сделать.

— Ладно, я подумаю, Регина. — Я опять зевнула.

— А вообще, знаешь: пожалуй, я им разрешу провести экспертизу. Пусть заткнутся. Я лучше свадьбу отложу ради такого дела. Зато потом, если они после установления отцовства что-нибудь квакнут…

— Может, ты и права, — согласилась я, держась за щеку.

Регина посидела еще немного, придумывая страшные казни бывшим родственникам в случае своей победы, и распрощалась со мной, стребовав предварительно с меня обещание присутствовать при эксгумации вместе с ней. После посещения Регины в квартире до утра пахло продукцией фирмы «Элизабет Арден». Я вдыхала аромат «5 Авеню» всю ночь, не в состоянии уснуть из-за зубной боли. Утром я обнаружила, что распухла не только десна, но и щека. Я проверила запасы анальгина, солпадеина, эфферал-ана («Девушка, какое средство самое лучшее от головной боли?» — «Бабушка, возьмите эффералган упса…» — «Господи, я у мужа-то никогда не брала, а уж у пса…»), набила ими сумочку, позвонила маме, чтобы она приехала за Гошей, поцеловала его, сонного, в теплый лобик и отбыла на работу.