"Желанная" - читать интересную книгу автора (Дивайн Тия)

Глава 8

– Ты вдоволь повеселилась, – сказал Гарри, когда после шести дней отсутствия они вернулись в Монтелет и сели ужинать. – А теперь можешь начинать готовиться к свадьбе.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Дейн, подозрительно прищурившись.

Они ехали не останавливаясь всю ночь и весь день, так, будто были беглыми рабами, а за ними гналась целая свора. Гарри не произнес ни слова, и Найрин тоже помалкивала, гадая, какое возмездие отец готовит своей непокорной дочери и как он собирается успеть осуществить свой план к сроку, который сам себе выставил. У него оставались считанные дни.

– Я сказал то, что хотел сказать, юная леди, но у тебя на этот счет, как я погляжу, своя точка зрения. Ну что же, конец твоим фокусам близок. Я выдам тебя за того, кого ты заслуживаешь. – Гарри потянулся через стол, чтобы похлопать по руке Найрин. – И вот тогда, – заключил он, – я смогу, наконец, пожить для себя.

Найрин блаженно улыбалась.

– Не могу дождаться, – одними губами произнесла она, и он улыбнулся в ответ. В это время Дейн подумала, что эти двое просто омерзительны.

– Простите, – сказала она, швырнув салфетку на стол. – Я не хочу есть.

– Надеюсь, замуж ты хочешь, – бросил ей вслед Гарри.

– Конченый ублюдок, – прошептала девушка. И как она могла так думать о собственном отце?!

Да, она отшивала ухажеров, и делала это сознательно, но никогда в жизни не могла предположить, что отцу так не терпится избавиться от дочери.

Она просто ему не верила. Дейн отчего-то думала, что, когда по истечении двух недель никого подходящего не подвернется, он махнет рукой на свою затею. Но Найрин действительно сумела его околдовать. Какую же власть над ним имела эта проходимка?

Невозможно поверить: Гарри готов избавиться от собственной дочери, лишь бы никто не мешал ему тискаться с Найрин!

Кузина была само совершенство, в то время как она, Дейн, была далека от идеала. Найрин знала, что делает, но теперь и Дейн знала кое-что о том, как склонить мужчину к своей воле.

Да, существовал единственный способ этого добиться. Ты играешь с ними, порабощаешь их запретными утехами и наконец получаешь, потому что они дуреют от твоего спектакля, от того, что ты столь бесстыдно демонстрируешь свое желание.

Дейн не могла поверить в то, что Найрин действительно хотела ее отца. Она хотела Монтелет и все, что приходило вкупе с ним: богатство, престиж, репутацию, уважение, которое заслужил Гарри своей деловой хваткой, власть, которой безусловно наделена хозяйка плантации. Все это, вместе взятое, тянуло на ту цену, что готова была заплатить Найрин.

А отец, дурак, только упрощал ей задачу.

Что же касается Флинта Ратледжа с его презрительной небрежностью по отношению к ней, Дейн, то он точно заслуживал того, чтобы навечно оказаться рабом своей страсти.

Стоило Дейн подумать о нем, как сразу же возникло и то желание, что на протяжении недели нещадно терзало ее. Но нет, всегда лучше заставлять мужчину ждать. Прошло уже шесть дней, и Дейн полагала, что этот урок пойдет ему на пользу.

За семь дней он обезумеет от желания.

Больше томить его она не могла себе позволить – у нее не было времени.

Утром следующего дня Найрин проснулась не слишком рано и не торопясь спустилась позавтракать. Она могла насладиться завтраком в одиночестве, потому что Гарри спозаранку отправился в поля – проверить работу надсмотрщика и оценить виды на урожай тростника.

Зенона подала печенье, кофе и мясо с подливой. Она не проявляла личной инициативы и не выказывала никакого неудовольствия. Эта девица с лицом, похожим на маску, страшно раздражала Найрин. Много раз она просила Гарри избавиться от нее – на примере Зеноны прочие рабы должны были получить урок. Теперь все должны были повиноваться ей, Найрин, ведь в скором времени она станет хозяйкой Монтелета.

Это был лишь вопрос времени. Ей так не терпелось поскорее сменить статус, но все шло не так, как хотелось бы. Самой главной загвоздкой было то, что Гарри все никак не мог подобрать для дочери мужа. К тому же возникло еще одно недоразумение в виде таинственного сына Гарри, который вот-вот должен был появиться в доме после многолетнего отсутствия.

Ей стоило таких трудов установить в доме нужный баланс сил. Найрин с трудом сдерживала нетерпение. Ей порой так хотелось встряхнуть Гарри, наорать на него, но она знала, что, торопя его, лишь все испортит. Все, что она могла в данной ситуации, это скармливать ему маленькими порциями свою соблазнительность и разжигать в нем голод.

Но как хотелось порой устроить настоящий скандал с боем посуды!

Но Найрин знала себя – стоило ей как следует разойтись, и она могла потерять самообладание. Тогда прощай Монтелет и все, что с ним связано. Порой она даже задавалась вопросом, стоит ли Гарри и его усадьба таких усилий.

Но нет, игра стоила свеч! Всякий раз, когда Найрин выходила на веранду и обводила взглядом окрестности, ей виделись долларовые значки там, где простирались поля, и рисовались лучшие платья от самых дорогих портных. Она никогда не могла бы себе позволить такую роскошь, если бы не природная сметка и потрясающая интуиция сродни той, что позволяет некоторым обыгрывать всех за карточным столом.

Возможно, она была прирожденным игроком. Найрин шла к цели истово, сметая с пути все преграды, и, когда придет время, она позаботится о том, чтобы этот невесть откуда взявшийся братец ей не помешал.

Она села в плетеное кресло на веранде и взяла в руки шитье, которое всегда держала неподалеку.

Мысленно она похвалила себя за находчивость. Никому никогда не приходило в голову взглянуть на ее работу, и все, что от нее требовалось, это втыкать иголку в материал с отрешенным видом, именно таким, какой должен быть у воспитанной барышни, любящей рукоделие.

Пальцы ее покалывало: от смеха. Про себя она не переставала удивляться тому, насколько сильно отличалась от той, за кого себя выдавала. Все дело в подходе. Вас видят таким, каким вы сами себя видите. Еще лучше, сочинив миф о себе, в него самой и поверить. Она всегда руководствовалась таким философским подходом. Всю жизнь.

И Гарри был воплощенным примером плодотворности такого подхода. Размышления о доверчивости окружающих прервал голос Гарри у нее за спиной.

– Черт возьми, Найрин, где Дейн?

Найрин спокойно, с горделивой неспешностью отложила рукоделие и повернулась к нему лицом.

– Не знаю. Я думала, она наверху.

– Нет, черт побери! Люсинда сказала, что она повадилась каждый день исчезать из дома на несколько часов, и это началось незадолго до нашего визита к Пайпсам.

Найрин покачала головой.

– Ничего об этом не знаю.

– Черт! Я хотел слегка приоткрыть ей перспективу ее будущей жизни. Ее нареченный явился с визитом.

Он сделал шаг к Найрин, и она едва сдержалась, чтобы не захлопать в ладоши. Конечно, все так и должно было быть. Гарри похлопал визитера по плечу. «Ну что же, сынок, я бы на твоем месте пошел поискал свою будущую невесту».


Дейн думала, что это будет легко. Она просто оденется соответственно, затем разденется и войдет в дом, в Оринду, где сможет наконец расслабиться в сладостном забытье.

Так просто!

Но руки ее дрожали, когда она вытаскивала смотанные в клубок полоски кожи, спрятанные в дальнем углу шкафа. Тело ее горело, когда она взяла их в руки. О да, она помнила – власть, и силу, и возбуждение...

Его большие руки, широкие ладони и эту... часть.

Выдающуюся часть мужчины. Она подняла голову и посмотрела на себя в зеркало, как тогда, неделю назад, перед тем как отправиться в Оринду.

Все было так же, ничего не изменилось. Никакой каиновой печати. Никак не скажешь, что теперь Дейн обладала знанием, отличным от того, каким владела любая женщина, что она была не так невинна, как тогда, когда отправилась в Оринду.

Если бы не этот лихорадочный румянец и блеск в глазах, появившийся тогда, когда она стала осторожно наматывать кожу вокруг шеи и поперек груди.

Ей понравилось это ощущение. Словно по телу прокатилась горячая волна. Соски тут же набухли и отвердели, сердцевина ее существа увлажнилась.

Она намотала еще одну полоску вокруг бедра, пропустила длинный конец между ягодиц.

«А что, если обрезать полоску и обмотать лодыжки?»

Сердце забилось при мысли о том, как он снимет с нее сапоги и обнаружит эти полоски кожи на голых ногах.

Теперь сапоги – до середины голени, со шнуровкой впереди. Неудобно? Не страшно. Нижняя юбка, чтобы придать платью законченную форму, а поверх всего – нарядный жакет с рукавами в полоску, подходящие по цвету кружевные манжеты и воротник. Жакет на мелких пуговках, которые ему придется расстегнуть, чтобы увидеть ее наготу.

Довольно, может, даже слишком много. Дейн в нетерпении заходила по комнате, нервно теребя кожаный ошейник. Решение найдено – на шее должен быть кружевной шарф, чтобы сделать ошейник незаметным постороннему глазу.

И наконец, ее любимая плеть. Дейн была готова и уже дрожала от возбуждения.

Сегодня она отправится в Оринду верхом. Они разделят с Боем приятное возбуждение.

Никто не задал ей ни одного вопроса, никто не остановил ее. Никому не было дела до того, куда она идет.

Бой был уже готов к прогулке. Она оседлала его и вывела из конюшни так, чтобы уход ее не бросался в глаза. Дейн вскочила на коня по-мужски, подоткнув юбки, чтобы не мешали, голым телом ощущая прикосновение кожи.

Полоски кожи касались самых возбудимых точек, щекотали нервы, ни на миг не давали забыть о той силе чувственного возбуждения, что переполняло ее. Все в ней звенело от почти непереносимого напряжения, тело требовало удовлетворения.

Ей казалось, что она вот-вот взорвется от полноты ощущений.

Он будет там, он должен там быть...

Дейн пересекла ручей, быстрее, быстрее, так, чтобы в полной мере ощутить силу своих мышц, свою ловкость, чтобы полнее почувствовать, что живет. Напор, устремленность вперед как контраст застоявшейся воде в старице после разлива. Быстрый перестук копыт звучал как музыка.

И вдруг Оринда открылась перед ней – внезапно, как удар. Она пустила Боя вскачь вдоль берега и через лужайку. В тени деревьев спешилась, стреножила коня и дала ему воды. Затем медленно пошла к дому. Ева в своем саду наслаждений, пленница страсти.

Оринда оглушила ее тишиной, которая давила, как жара, влажная, удушливая. В воздухе стоял гул от обилия насекомых, она чувствовала пульсирующий ток крови, казалось, загустевшей от переполнявшего ее возбуждения.

Скоро, скоро... Он был ей нужен, она хотела, чтобы он усмирил ее тело и проник к ней в душу.

Дейн готова была отдаться целиком в его власть в тот момент, когда ей было так необходимо сохранять самообладание.

Нет, такого не будет! Она не даст этому случиться... В этой игре была суть наслаждения – он покорял ее, а она подчиняла его своей воле.

Все было так великолепно именно потому, что правила игры оставались незыблемыми. Она распахнула дверь, ведущую в дом, и ее обдало запахом запустения. Так уже было.

Дейн медленно прошла на второй этаж. Запах собственного тела, горевшего возбуждением, бил ей в ноздри. Дверь в холл оказалась закрытой.

Она распахнула ее. Он лежал там нагой, распростершись на самодельной постели перед камином. Его член был тверд и велик и похотливо выставлял себя ей навстречу.

– Привет, сладкая! Как мило с твоей стороны заглянуть сюда этим утром. Быстро снимай с себя все тряпки и тащи сюда свою задницу, не то я сам это за тебя сделаю.

Дейн остановилась, глядя на Флинта. От одного его вида у нее подкашивались ноги, она вся разомлела от нестерпимого желания. Но нельзя это показывать.

– В самом деле, мой сладкий? – только и смогла спросить Дейн. – Так почему бы тебе меня не раздеть?

– Признайся, тебе этого ох как недоставало, не так ли? – прорычал он и, вскочив, в три прыжка оказался рядом. – Ты ведь только этого и ждала... – Он протянул руку к крохотным пуговицам ее жакета, мимоходом отметив, как высока и роскошна ее грудь, и одним рывком распахнул его, обнажив кожаный ошейник и полоски кожи крест-накрест, выставляющие напоказ обнаженную грудь, заостренные, напряженные, вздрагивающие соски. А этот взгляд, поощрявший его, возбуждавший сверх меры! Он резко потянул оба рукава вниз.

Дейн этого не ожидала. Его ярость приводила ее в восторг, а собственная беспомощность возбуждала. Плеть упала на пол, но ей не было до этого дела.

Флинт отошел на шаг, чтобы посмотреть на нее, и, прикоснувшись к ее соскам, принялся массировать их, потирая между пальцами.

Она выгнула спину, подставляя груди его ласкам. Тепло струилось по телу.

– Мне нравится то, что ты со мной делаешь, – прошептала она.

– Я знаю, что тебе нравится, – грубо ответил Флинт и прижался губами к ее губам. Он целовал ее грубо, словно наказывал за непослушание. – Я знаю, что ты это любишь...

Дейн пребывала в раю. Она вся горела, дрожала от возбуждения. Она наслаждалась его поцелуями и той яростью, что он в них вкладывал.

Внезапно Флинт оторвался от ее рта и сорвал с Дейн юбку.

– Ну-ну, сладкая, что у нас там?

Она вскинула голову, глубоко разочарованная тем, что он оставил ее соски и губы, которые требовали большего.

– Очевидно, ничего, что пришлось бы тебе по нраву.

– Я не стал бы говорить об этом с такой уверенностью, – пробормотал он, обойдя девушку кругом, разглядывая интригующую полоску кожи, пропущенную между ягодиц. – Да, есть что-то в женских ягодицах, с таким украшением. Да, мне это явно нравится. Выглядит так, будто ты умоляешь...

Он вдруг перехватил Дейн поперек туловища и приподнял над полом.

– Умоляешь, сладкая, чтобы тебе преподали урок.

Она охнула от неожиданности, когда он отнес ее на кровать и уронил лицом вниз.

– Просишь, – с укором произнес он, пробегая своими широкими ладонями по ее крутым ягодицам, по мягкой податливой темной полоске воловьей кожи, протянутой как раз посредине, – чтобы твой хозяин наложил на тебя руку, – он слегка шлепнул ее, – чтобы отчитать тебя, – еще один несильный шлепок, – за твое возмутительное отсутствие, – и еще один шлепок, – когда он ждал тебя здесь, – шлепок, – чтобы ты его обслужила. – Шлепок. – Ты поняла это, сучка? Ты должна приходить сюда каждый день, покуда я хочу тебя видеть.

Шлепок. Он не делал ей больно, совсем нет, но как унизительна необходимость подчиняться его требованиям!

– Я буду приходить каждый день, покуда я этого хочу, – дерзко крикнула Дейн.

Шлепок. Она пыталась увернуться от его руки, увернуться от того странного чувства стыда и возбуждения, которое закипало в ней.

– Ты еще та штучка, сладенькая моя. Дай такой стервочке, как ты, волю, и она решит, что может кого угодно к черту послать. Но я тебе говорю: если тебя не будет здесь каждый день, нагой и ждущей того, чтобы я тебя урезонил, если ты опоздаешь хотя бы на минуту, ты меня больше никогда не увидишь. Теперь ясно?

Флинт ждал, просунув палец под полоску кожи и возбуждающе поглаживая углубление между ягодицами. Дейн вздрогнула. Никогда! Никогда! Она не знала, сможет ли это пережить. Ей надо было это вынести.

– А как насчет тебя? Что, если тебя не будет на месте, нагого и голодного, когда я буду ждать тебя?

Он еще раз шлепнул ее.

– Тогда тебе придется подождать.

Дейн сцепила зубы, чтобы унять дрожь.

– Ну что же, ты здесь, пришел, нагой и голодный, и я уже не могу ждать, мой сладкий.

Она слышала, как Флинт застонал, почувствовала, как он обнял ее поперек живота и приподнял, приблизив к себе ее раскрасневшиеся ягодицы.

– Ты права, сладкая. Ты здесь, и я нагой и такой твердый, что не могу дождаться, когда возьму тебя.

Дейн вздрогнула от возбуждения, почувствовав, как он разводит ладонями ее ноги и ласкает по-новому. Так сладострастно! У нее темнело в глазах от сладостного ощущения его проникающих пальцев. И вдруг он заменил пальцы жаркими, твердыми, мощными толчками своего члена.

Он проникал все глубже и глубже, пока не оказался полностью во влажных жарких глубинах ее тела.

– Не поворачивайся, не смотри... Ты ведь для этого пришла, ты ведь этого хотела...

И это было так! Это был он и та первобытная, примитивная часть его, что так яростно толкала себя внутрь ее бархатистых глубин.

Если она могла довести его до этого, сделать беспомощным перед лицом непобедимого яростного желания, если могла заставить его угрожать лишь потому, что пытка ожиданием соития оказалась для него невыносимой, если смогла разыграть перед ним развратную девку, готовую исполнить любое желание, о какой жажде власти могла идти речь и какой в том вред?

Что опасного в том, что ей нравилось дразнить его, доводить до точки?

И скоро благодаря тому, что делал он и его умные пальцы, она сама почувствовала почти неуловимое приближение развязки. Пульсация начиналась где-то там, глубоко внутри, и шла к нему навстречу, словно стремясь и его вовлечь в орбиту, соединить два существа в едином наслаждении. Спираль раскручивалась все быстрее, все мощнее, пока не изверглась в потоке чистого наслаждения.

Дейн словно со стороны услышала собственный стон. Она не могла сдержаться, не могла не озвучить того, что чувствовала.

Флинт прижал ее к себе, накрыл своим телом, вошел в нее резко, как можно глубже, словно он никак не мог насытиться, но и больше взять не мог, и единственное, что ему оставалось, это остановиться. Лишь одна мысль, намек на утоление в густом жарком меду ее плоти, и он снова инстинктивно стал твердым и последняя порция семени излилась в ее тело.

Когда тело его прекратило извержение, словно остывший вулкан, он перевернулся на бок, оставаясь в ней, по-прежнему твердый, все так же глубоко, и, прижимая ее к себе, чувствовал, как вздрагивает ее тело – отзвуки только что прокатившейся бури.

– Где ты была?

– Меня невольно задержали, мой сладкий.

– Кто?

Ей нравилась угроза в его хрипловатом голосе, как будто он в самом деле ревновал. Она надеялась, что он ревновал, ибо сейчас лежал, по-хозяйски закинув волосатую, ногу на ее бедро и его член был все еще в ней.

Дейн хотела заставить его ревновать безумно, заставить постоянно ее желать, и только ее одну.

– Не важно, – рассеянно пробормотала она, погладив Флинта по ноге теперь уже свободными руками. «Некий настолько неважный, мой сладкий, туповатый склизкий джентльмен, который, возможно, захотел бы на мне жениться, если бы ты не научил меня целоваться...»

– Интересно. Не важно, кто тебя задержал... Важно лишь то, что он семь дней мог пить из твоего источника. Семь дней, моя сладкая, и все это время я ждал тебя. Подумай об этом; пока ты разыгрывала комедию перед каким-то молокососом, я был здесь, ждал тебя, нагой и жаркий, наполненный кровью, а ты раздавала свои поцелуи какому-то трусливому простофиле. Скажи мне, сладкая, как тебе пришлись его поцелуи?

Ей хотелось раскалить Флинта докрасна.

– Они были влажные и глубокие, – сказала она хрипло. Он прорычал что-то невразумительное, и Дейн почувствовала, как его естество стало больше.

– Он трогал твои соски?

Она вильнула бедрами.

– Я ему не позволяла, но он был так настойчив...

Она почувствовала, что он шевельнулся, вышел из нее и слегка шлепнул ее по ягодицам.

– Какая ты сука, – сказал Флинт, встал, отошел в другой угол комнаты. – Где ты была?

Дейн лениво перевернулась на спину.

– Это не твое дело, мой сладкий.

– Это мое дело, если тебя нет на месте, когда я хочу тебя.

– Мне пришлось, и это все, что ты должен знать.

– Я хочу, чтобы ты была здесь каждый день. Каждый день!

– Я тоже хочу, чтобы ты был здесь, – пробормотала она, дразня его голосом. Затем села, откинулась на локти и раздвинула ноги.

Он отреагировал немедленно. Его член стал как камень. Дейн улыбнулась ускользающей, понятливой улыбкой и слегка придвинулась к краю кровати.

– Ну, мой сладкий, – сказала она, медленно встав, и, покачивая бедрами, подошла к нему.

Дейн остановилась в дюйме от его агрессивно торчащего члена и приподняла одну ногу, чтобы погладить его мускулистое бедро.

– Почему бы тебе не снять с меня сапоги, чтобы я была так же нага, как и ты? – промурлыкала она, слегка оттягивая большими пальцами кожаную повязку на бедре.

Флинт чуть наклонился и провел своей широкой ладонью по ее ноге от того места, где кончался сапог, до скрещения ног и снова вниз. Затем стал медленно расшнуровывать сапог. Все это время она смотрела на него блестящими, чуть усмехающимися синими глазами.

Флинт медленно стащил сапог и увидел кожаный шнурок вокруг лодыжки. Он швырнул сапог в противоположный угол, все еще удерживая ее ступню в своей жаркой крупной ладони.

Дейн медленно опустила ступню, коснувшись его восставшего члена, осторожно провела по нему пальцами ноги, в то время как Флинт продолжал поглаживать ее лодыжку.

– Ты вот-вот лопнешь, дорогой, – сказала она, коснувшись пальцем ноги крохотной жемчужной капли, что появилась у щели на головке.

– Я готов для твоего густого жаркого меда.

– Позволь мне ласкать ногой все твое могучее тело, и пусть мое бедро останется здесь, на твоем бедре, чтобы я могла добраться ближе и ближе...

Дейн приподнялась, обхватив его ногой за талию и открываясь для него. Он не стал входить в нее глубоко, лишь коснулся сливочных губ с внутренней стороны. Она чувствовала, что он собирает силы для одного, но сильного толчка. И он овладел ею и замер, наполнив ее собой до самых глубин.

– Тебе это нужно, сладкая.

– Ты этого хочешь, сладкий.

– Скажи мне, что ты чувствуешь.

– Он большой и твердый, как камень. Как раз такой, как я люблю, – пробормотала Дейн, одной рукой обняв Флинта за шею, чуть отклонившись назад, чтобы он мог свободной рукой накрыть ее грудь. – Поцелуй меня, забияка.

Она лизнула его губы. Флинт накрыл ее грудь горячей ладонью. Она принялась дразнить его языком. Когда он приник к ее губам, Дейн сдалась, открыв жадный до ласки рот навстречу его поцелуям.

Он погладил ее возбужденный сосок.

– О, мой сладкий, – выдохнула она ему в лицо, – ты должен...

– Я хочу брать тебя так каждый день.

Она застонала и приоткрыла рот.

– Ты создана для этого, ты создана для меня, – прошептал Флинт и впился в ее губы.

Она пила его поцелуи, жаркие, жадные, сочные.

– Я сделал тебя развратной. Ты принадлежишь мне.

– Да, – простонала она.

Она начала двигаться навстречу ему короткими толчками почти бессознательно. Он целовал ее соски, доводя Дейн до бесчувствия. Ей так это нравилось: он был здесь, для нее, и она могла делать с ним то, что хочет, волнообразно вращая бедрами, движимая нараставшим напряжением в сосках.

О Господи, сколько ощущений дарили ей собственные соски и та крохотная почка у центра ее существа, что она раздражала собственными движениями. О да!..

И его поцелуи, долгие, жаркие, влажные поцелуи...

Ощущения нарастали, силились – и вдруг внезапно разразились в лучащийся жар, охвативший все ее тело. Это продолжалось бесконечно, пока он не толкнулся в нее с силой и не приник губами к ее рту, из которого срывался стон, и пока не выбросил в нее свое семя.

Потом они медленно опустились на пол.

– Это слишком, слишком, – пробормотала Дейн. Он убрал с ее лба влажную прядь.

Она лежала в его объятиях, крепко прижимаясь к вспотевшей груди.

– Слишком много не бывает, даже достаточно никогда не бывает.

– Я не знала, – скорее для себя, чем для него, пробормотала она.

– Ты все знаешь.

– Почти все.

– Тс...


Было так тихо, что Дейн слышала собственное дыхание. Она ничего не чувствовала. Семя его стекало по ногам, и она не желала ничего, лишь вот так вечно лежать с ним в обнимку.

Она ощущала легкость во всем теле. Земная тяжесть исчезла. Возможно, она спала? Дейн показалось, что она очнулась после чудного сна. Она чувствовала, что желание растекается по телу, но Флинта не было рядом.

Комната была пуста. День клонился к вечеру. В душном воздухе витал запах плоти.

Дейн хотела видеть Флинта немедленно... О, он нравился ей. Он обладал такой мощью, так кружил голову, что одна мысль о нем подгоняла ее желание. Она перевернулась на живот, встала на колени и потянулась по-кошачьи. Как кошка, которая хочет, чтобы ее гладили и ласкали.

Откуда взялся этот чувственный голод?

Да будет благословенна память, способная оживить воспоминания о наслаждении, воссоздать все во всех деталях, увидеть, ощутить, почувствовать запах. И возжелать большего.

Такая сила! Такое удовольствие!

Куда он запропастился? Он ведь сказал, что всегда будет ждать ее.

Дейн поднялась на ноги и подошла к стеклянной двери, ведущей на веранду. Распахнула ее, прошла туда. Она увидела его у берега старицы, так далеко, что ей захотелось завизжать от злости. Возможно, пришло время наказать его за то, что он посмел оставить Изабель.

Она вернулась в комнату, взяла плетку и щелкнула хлыстом. Так, для пробы. Звук ее вполне устроил. Прихватив плеть, Дейн зашагала по залитой предвечерним солнцем лужайке.

Щелк!

Плеть просвистела в паре дюймов от ног Флинта, и он, вздрогнув, обернулся. Глаза его горели гневом, но член при виде ее тут же ожил.

– Я бы сказала, что ты опоздал более чем на минуту. Я ждала, а тебя не было. Ты сказал, что будешь наг и готов для меня. Тебя следует поучить дисциплине и наказать за непослушание. – Она взмахнула кистью, и плеть ударила о близлежащее дерево.

– О нет, моя сладкая, ты все неправильно поняла. Это ты ждешь, а я наказываю.

– Думаю, нет, мой сладкий. У кого из нас плеть? – ласково спросила Дейн и щелкнула хлыстом, едва не задев его бедро.

Флинт поймал кончик хлыста и потянул его к себе. Дейн, потеряв равновесие, упала бы, но он подхватил ее, прижав к груди.

– Ну, расскажи мне, Изабель, у кого сейчас плеть?

Она страшно разозлилась из-за того, что он так легко ее провел. Дейн попыталась извернуться, но тщетно.

– Я хочу тебя, моя сладкая.

– Ты опоздал. Таковы правила. Ты сам их придумал.

– Сучка! Отлично, будем играть по твоим правилам. – Он уронил руки и отпустил ее. – Увидимся позже, сладкая.

Черт его побери! Со смешанным чувством Дейн смотрела Флинту вслед. Так у кого была власть? Как мог он просто взять и уйти?

Это ей надо было понять. Приняв решение, Дейн быстрым шагом направилась к амбару.

– Жду тебя, сладкая.

О Господи! Он был там. Лежал на одеяле, брошенном на сено. Его член в ожидании ее все еще был твердым как кость.

Дейн молча подошла к нему и, забравшись на него сверху, медленно опустилась на торчащий клинок.

– Ты такой большой, мой сладкий, – протяжно сказала она, – такой твердый.

– Сучка!

Она улыбнулась и устроилась поудобнее.

– Я просто хочу сидеть здесь и чувствовать тебя в себе. Не шевелись. Не шевелись! О Боже, ты тверд как камень!

Она чувствовала, как он дрожит, ему просто не терпится выстрелить. Она чувствовала, как охватывает его, вбирает в себя глубоко-глубоко, так глубоко, что ни для чего, кроме желания, не оставалось места.

Он стал ласкать ее грудь руками, затем взял один сосок в рот, а другой продолжал ласкать рукой.

– Сахарные карамельки, – пробормотал Флинт, обводя сосок языком.

Дейн почувствовала, как ее тело непроизвольно сжалось.

– Дразнишь меня, сладкая, – выдохнул он, приступая к другому соску. – Сахарные губки, – прошептал он прежде, чем накрыть поцелуем ее рот.

Мед... Он весь в меду, она текла медом, и движения – быстрые, плавные, вращательные... как будто трением она хотела высечь из их тел огонь, чтобы они расплавились в сладком забытье наслаждения. Вместе...

– Давай, сладкая, – шептал Флинт, сжимая руками ее бедра и направляя вниз. – Вот так и вот так, почувствуй это, Изабель. Это ты. Это ты...

Дыхание его сбилось, когда тело Дейн начало непроизвольно двигаться все быстрее и быстрее, приближаясь к развязке.

И тогда их стало двое, тяжело и часто дышащих в почти животном стремлении к обладанию. Ничего подобного он никогда не испытывал в жизни. Оба взорвались одновременно, их тела сплавились своими корнями, ничтожные рабы того инстинкта, той потребности, что не имела ничего общего с их чувственными играми.

И больше ничего и никогда не было нужно. Дейн медленно приподнялась.

Его горящие глаза неотрывно следили за ней, но что было в этом взгляде, оставалось для нее загадкой.

– Увидимся завтра.

Она не стала перечить.

В дальнем углу амбара невидимый соглядатай усмехнулся про себя. Он прибыл в Оринду по другому поводу, махнув рукой на свое первоначальное намерение, но было так, словно он нашел золото. Прищурившись, он смотрел на нагую Дейн Темплтон, на ее заботливого партнера, помогавшего ей одеть нечто такое, в чем она могла бы сойти за презентабельную барышню.

Никогда не говори, что действительно знаешь тех, кого думаешь, что знаешь...

Открытие его весьма порадовало.


Оливия Ратледж чувствовала себя старой. Хорошо, что Флинт вернулся и взял дела в свои руки, она ничего не знала о местонахождении своего сына, и это отнюдь не радовало.

Он покинул дом рано и вернулся поздно, и в глазах его, обычно непроницаемых, был свет – лучистый, искрящийся. Ничего не изменилось за двадцать лет. Флинт ничего ей не говорил, а Оливия отказывалась задавать вопросы.

– В этом году мы получим хоть какой-то урожай, – сказал он за ужином. – Поля, примыкающие к Монтелету, ничего не дадут, но те, что тянутся вдоль реки, от Оринды выше и ниже по течению, спасти еще можно. Там кое-что взошло самосевом. В этом есть и положительная сторона, культура может быть даже сильнее – ведь это то, что пробилось само, и на следующий год можно попробовать произвести скрещивание.

Оливия ничего не слышала, кроме долгожданного «на следующий год». Итак, он собирался остаться по крайней мере до следующего года.

– Девяносто процентов дохода пойдет на уплату долгов, – безжалостно продолжал Флинт, – и половина этой суммы – поэтапная выплата личного долга Клея. Насколько я понимаю, нам придется семь лет расплачиваться за его шалости, не считая того, что надо будет платить за семена, обработку полей и расширение производства. И это при условии, что братец сейчас не плодит новые долги в Новом Орлеане.

Оливия замерла. Но отступать было уже некуда. Клей уже наделал новые долги. Он никогда не испытывал угрызений совести, когда обращался к ней за помощью, и из чувства вины она засовывала руку в и без того дырявый карман Бонтера, чтобы успокоить очередного кредитора.

«Я вспылил и взбрыкнул, – писал Клей, – но в глубине души я понимаю, что ты правильно поступаешь, вверяя ему Бонтер. Что я сделал в жизни, чтобы ты чувствовала себя спокойнее? Все, что я даю тебе, это скорбь, и, находясь здесь, приношу тебе еще больше огорчений, но в Твердой вере в то, что мой брат способен вытащить Бонтер из долговой ямы, я умоляю тебя одолжить мне денег в последний раз...»

Но, наконец, жизнь научила Оливию. Она должна назвать точную цену. Право собственности на Оринду. И когда этот документ будет ей передан, лишь тогда она вручит Клею требуемую сумму и пожелает катиться, куда он хочет.

Она никогда не была способна предъявить сыну ультиматум. И сейчас испытывала непривычное для себя чувство уверенности в себе. Но нет, уверенной она не была – все перекрывала беспомощность перед лицом скрытности старшего сына.

Слова его проходили мимо ее сознания. Он держал в руках ручку и называл цифры, много цифр: предполагаемая прибыль от урожая и те резервы, на которые они могли рассчитывать.

Ну что же, ей не было надобности слушать то, что он говорит. Оливия знала, как в действительности обстоят дела и сколько денег уйдет в бездонные карманы Клея. Флинту не обязательно знать об этом сейчас. Ему вообще ни к чему об этом знать. Если бы только она могла так устроить...

Но было еще кое-что, о чем она не могла сказать сыну.

Как и то, о чем она не могла его спросить – где он проводит дни.


...Не только дни, но и вечера, и ночи сердцем он был с Дейн Темплтон. Она была само совершенство в той роли, что играла, – бесстыдная стервозная красотка, прятавшаяся под личиной настоящей леди. Она и девственницей больше не была.

Ему нравилось это противоречие, нравилась скрытая ирония.

И Флинт с вожделением мечтал о том миге, когда вновь окажется в своем Эдеме, разденется донага, отдавая себя целиком во власть извечного желания.

Он ждал ее, Дейн была в этом уверена. Она не могла исчезнуть из дома пораньше и без хлопот, но это больше не имело значения.

Он будет там, и за их встречей последует непередаваемое наслаждение. Одна мысль об этом воспламеняла, делала предвкушение предельно волнующим.

Что сегодня надеть для него?

Конечно, ошейник! Дейн не могла представить себя без кожаной перевязи, поднимающей грудь, выставляющей ее напоказ, но только ему одному.

Впрочем, дело было не только в этом. А в том, как она его чувствовала, как ощущала прикосновение кожи к телу, вокруг шеи, знак ее подчиненности собственной чувственности, и еще роскошное ощущение собственной наготы и того, какое она производила впечатление на Флинта.

Она смотрела на себя, оборачивая гибкие полоски кожи вокруг шеи и под грудью, закрепляя их в нужном месте, наблюдала за тем, как твердели соски, чувствовала, как тепло растекается по телу.

Сегодня она наденет черные чулки. Дейн внимательно осмотрела их на предмет обнаружения возможных дыр. Длинные чулки, подвязанные у самого треугольника между ног.

А затем сапоги на каблучках. И кожаные манжеты на запястьях – этого довольно.

Сегодня она должна укрыть свое соблазнительное тело длинным платьем с высоким воротником и надеяться, что сможет покинуть Монтелет спокойно – без лишних вопросов, куда она направляется.

Необходимость изворачиваться лишь подогревала ее.

И это возбуждение не покидало все время, пока Дейн добиралась до Оринды. Пока, пройдя сквозь заросли, она не вошла в дом. В ее персональный рай.

Медленно поднялась по ступеням. Желание ее росло, поднималось, как клубы тумана над рекой.

Перед тем как войти в комнату, она подготовилась – расстегнула платье до талии, расстегнула сапожки, поправила чулки и подвязки. Ей нравилось это ощущение: она была одновременно и одета и обнажена. Она чувствовала, как соски царапает лиф расстегнутого платья. Зная, что Флинт ждет ее в комнате, и лишая себя еще нескольких мгновений наслаждения – Дейн была готова взорваться от желания, – она замерла, набрала в легкие воздуха и толкнула дверь.

Он ждал ее, обнаженный, готовый к любовным играм. Он лежал у камина, в котором горел огонь. На крюке висел чайник.

Она медленно подошла к нему.

– Ты, как всегда, опаздываешь, Изабель. Тебе нравится заставлять меня ждать.

– Мне просто нравится, – она коснулась его копья ступней, – делать тебя большим.

Он поймал ее за ногу и стянул сапог.

– Ты права, Изабель, я действительно большой. – Флинт скользнул широкой ладонью под платье, провел вверх по ноге. – Я хочу видеть тебя подо мной. – Флинт потянул ее вниз. – Нагой, Изабель. Мне нравятся твои чулки. Я с удовольствием сниму их с тебя.

Дейн отшатнулась в тот момент, когда почувствовала его пальцы там. Если он станет ласкать, то она прямо сейчас лишится рассудка.

Но ей так нравились их эротические игры. Она скинула второй сапог, поставила ступню на его возбужденную плоть и стала медленно поглаживать ее затянутыми в шелк пальцами ног.

– Большой человек, – хрипловато протянула она. Флинт потянул ее за подол платья.

– Изабель, ты любишь играть, черт возьми!

– И ты тоже, сладкий. Ты явно в игривом настроении.

– Я в настроении содрать с тебя платье и взять прямо сейчас, сладкая.

– Так сделай это, – прошептала Дейн.

Он сел, и она накинула юбку ему на голову, волнуя его своим запахом и продолжая поглаживание ступней. Флинт вдыхал ее аромат, густой аромат женщины, ее страсти, желания.

Он схватил ее за бедра, и Дейн почувствовала, как его мужское достоинство выскользнуло из-под ее ступни.

– Это патока, – пробормотал Флинт, прижимая ее теснее к своим губам. – Раздвинь ноги пошире, чтобы я мог полакомиться всласть...

О нет!.. Она почувствовала, что ноги стали ватными. Если бы не его руки, Дейн упала бы. Но он действовал умело, удерживая ее так, что самое чувствительное место ее существа оказалось более чем доступно его языку.

Откуда он знает?.. Она извивалась, словно языческая принцесса, непроизвольно исполняя какой-то странный танец.

Он знал, что делает! Флинт знал, что искать. Вот она, крохотная почка, теперь разбухшая от удовольствия.

Ей хотелось сорвать с себя все, чтобы ничто не мешало запредельному наслаждению. Она хотела видеть то, что он делает. Ей хотелось видеть, как язык сменится его каменной плотью, хотелось отдаться ему целиком.

Она почувствовала, как все тело бросило в дрожь, стоило ей представить все это воочию.

Он вновь нашел ее. Дейн закричала от непередаваемой радости. Она чувствовала, как центр наслаждения разбухает словно по волшебству. Язык его таинственным образом знал, чего именно она хочет в каждую последующую секунду.

Она хотела, чтобы их ничто не разделяло, совсем ничего, и в неистовстве сорвала с себя платье, швырнула его прочь.

И затем она взорвалась, и одна волна удовольствия сменяла другую, не меньшую по силе, и так бессчетное число раз. Она думала, что это вообще никогда не закончится.

– Не шевелись...

Дейн чувствовала его рот там, и ей казалось, что она была на облаке, и спускаться на землю совсем не хотелось. А он все продолжал гладить ее по затянутым в чулки ногам, по ягодицам, делая возвращение на землю приятно-долгим и безболезненным.

– Итак, ты насытилась, а я остался голодным.

Дейн секунду помедлила с ответом, но при мысли о том, что он наполнит ее собой, сердце заколотилось чаще.

– Я тоже голодна, мой сладкий, – пробормотала она и медленно начала опускаться, направляемая движением его властных рук.

Наконец она оказалась там, где он хотел. Мягкое вокруг твердого, твердое в мягком. Она задохнулась от удовольствия, почувствовав его в себе. Она сидела на его коленях, и грудь ее была на уровне его рта. Дейн молила о поцелуях.

Она прогнулась ему навстречу, предлагая свою грудь. Ей нравилось наблюдать за его реакцией. Она знала, что искушает Флинта.

Он коснулся языком тугого соска. Она вздрогнула.

– Дразнишь меня, сладкая. – Его рот сомкнулся вокруг соска, и она в ответ теснее прижалась к нему.

Он целовал ее нежно, не сильно, чуть-чуть, и она чувствовала его внутри себя, и тело ее слегка покачивалось в такт движению его языка...

Ей было хорошо, и больше ничего не было надо.

Ничего...

Вдруг стремительный поток ощущений нахлынул на Дейн откуда-то извне, захватил, обжег...

И он толкнулся в ней раз, другой, третий. Ее сосок оставался у него во рту, и тогда наступила разрядка – тело Флинта сотрясали спазмы, а семя все лилось и лилось, один выброс следовал за другим...

А потом, свернувшись возле него клубочком, Дейн уснула. Дейн не давала ему расслабиться. Флинт постоянно пребывал в возбуждении. Он был готов для нее прямо сейчас, он хотел разбудить ее и взять вновь, хотел делать с ней все, что можно и нельзя, испытывать вновь и вновь пределы ее чувственности, любить ее так, как никто никогда не любил.

Но всему свое время. Лакомиться надо медленно, смакуя каждый кусочек. Он подвесил над огнем маленький котелок и, взяв ложку, помешал содержимое.

Эта дурочка считает, что имеет над ним власть... В этом что-то есть!

Флинт помешал содержимое котелка, зачерпнул ложку варева и капнул на блюдце. Еще немного, и будет готово.

Почти...

Она зашевелилась.

– Полегче, сладенькая, – пробормотал Флинт, снимая котелок с огня.

Господи, он не знал, что ему нравится больше: когда она одевается в кожу или в черный шелк. Он погладил Дейн по бедру, представив, что дюйм за дюймом скатывает с нее чулок.

Она потянулась, закинула руки за голову. И когда почувствовала, что он схватил ее за запястья и прижал руки к матрасу, открыла глаза.

. – Я тверд, и я хочу тебя, – пробормотал Флинт, накрывая губами ее рот. – Мне нужны твои сладкие поцелуи.

Она с жадностью вобрала в себя его язык, играя с ним, переплетая с собственным языком, осыпая его поцелуями, отвечая на его желание все возрастающим собственным.

Она застонала, выгибая спину. То, что руки оказались обездвижены, мешало ей.

– Я хочу чувствовать тебя, мой сладкий, – прошептала она у его губ.

– Чувствовать что, сладкая?

– Как ты тверд, как готов для меня.

– Еще как готов, чуть тебя с постели не скинул. Флинт перекатился, оказавшись сверху, и она почувствовала его между ног.

– Да, – прошептала она, открыв рот для поцелуев.

Он целовал ее, медленно, не торопясь, возбуждая, провоцируя. Он отпустил ее руки, коснулся кожаного ошейника, двинулся к плечам, к груди и ниже, по стройным бедрам, по ногам в черных чулках.

Он замер и лизнул ее там, где заканчивались чулки. Оставив влажную полоску, ведущую к треугольнику между ног, Флинт поддел подвязку языком и потянул чулок вниз. И затем руками помог себе, покрывая поцелуями каждый дюйм ее тела, с мучительной бережностью скатывая чулок.

Когда эта сладкая пытка закончилась, Флинт раздвинул ее ноги, просунул язык между складками и нашел жаркую пульсирующую почку. Он замер, целуя ее там, прежде чем приступить ко второй ноге.

Затем, когда Дейн, почти без чувств, лежала, раскинув ноги, он вошел в нее именно так, как она хотела...

Закинув ее руки за голову и прижав их к постели. И все время он не переставал нежно целовать ее. Вдруг все это кончилось.

Она ждала, дрожа от томления. Он потянулся к маленькому котелку, зачерпнул содержимое ложкой и поднес к губам.

То, что надо: достаточно горячо, чтобы плавиться, но не настолько, чтобы обжечься. Флинт вновь зачерпнул из котелка и стал медленно выливать черный сироп, капля за каплей, с высоты на ее лоно.

Господи, горячо, как приятно! Капли образовали дорожку от темного треугольника по центру живота к груди.

– О!

Капли накрыли соски.

– А теперь, – сказал он, убрав ложку, теперь, черный сироп мгновенно застыл, образуя горячую плотную корку, но там были уже его губы – он слизывал патоку с ее лона, с той набухшей почки...

Нет, еще не все...

С ее живота, вверх, к подрагивающим соскам.

– Сахарные сосочки, – пробормотал он, ловя устами ее стон наслаждения.

Потом он вошел в нее вновь, на этот раз медленными, осторожными и неглубокими толчками, до тех пор, пока не остался в ней весь. Он завис над Дейн, опираясь на руки.

– Скажи мне, чего ты хочешь, – приказал он.

Чего она хочет? Она уже имела все. Имела его. Так чего еще она могла хотеть?

– Того же снова, – выдохнула Дейн.

– Чего снова?

– Того, того сахарного...

– Скажи чего.

– Нет, я не знаю, как это назвать...

Он опустил голову и стал слизывать патоку с ее сосков.

– О! – Он был таким большим и твердым и был так глубоко, и рот его творил такие чудеса...

Она не могла больше терпеть.

– Сладкая, медовая, – он все ближе и ближе склонялся к ней, – сахарные сосочки, – он сомкнул губы и чуть прикусил.

Все ее тело вздрогнуло, взорвалось от восторга, и она металась под ним и в бешеном ритме поднималась ему навстречу, приближая развязку. И пришел конец. Она умерла, и все, что осталось – ритмичные движения его тела, усердно трудящегося над ней, и в конце Флинт замер. Он отдал себя без остатка.

А потом не было ничего, кроме приятного тепла и чувства удовлетворения, согласия и мира, что царили между ними. Слегка потрескивал огонь в очаге, и соглядатай на веранде довольно потирал руки. Невольный свидетель огнеметной страсти, которая все равно оставила у него в душе неприятный осадок.