"Битва в космосе" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

ГЛАВА 12

Самцы, охранявшие вход в Палату Совещаний Хогрэмова замка, вскинули копья и настороженно вытянули глазные стебли, когда к ним приблизились Толмасов и Брюсов. Глядя на наконечник копья, каких-то двух сантиметров не достающий до его груди, полковник пожалел, что не взял с собой АК-74 вместо рации. Впрочем, «Калашников» и так уже заварил здесь такую кашу, что не расхлебаешь.

— Они нас больше не любят, Сергей Константинович, — тихо произнес Брюсов, тоже уловивший напряженность атмосферы.

— Не любят, — согласился полковник. — Я только надеюсь, что у них нет некогда популярного на Руси обычая казнить посланника, приносящего дурные вести. — Он чувствовал себя боярином, идущим к Ивану Грозному с сообщением о провале очередного похода на татар.

Все разговоры в Палате Совещаний разом смолкли, когда человеки появились в дверях. Несколько самцов демонстративно отвернули в сторону все глазные стебли.

— По-моему, они просто отрицают наше право на существование, — пробормотал Брюсов.

— Все равно что повернулись к нам спинами. Хотя спин у них нет, — подтвердил Толмасов. Он был благодарен Брюсову за его согласие вместе пойти к хозяину скармерского владения, потому что даже предположить не мог, как чувствовал бы себя здесь, в зале, полном врагов, один.

Хогрэм ожидал посетителей в дальнем углу. Приблизившись к нему, Толмасов и Брюсов низко поклонились, потому что расшириться, естественно, не могли. Да Хогрэм и сам расширился едва заметно, совсем не так, как прежде. Это говорило о том, что престиж человеков в его глазах основательно упал за последнее время.

— Мы пришли, как ты и просил нас, отец клана, — начал полковник, сразу напоминая старому скармеру, кто кому нужен был больше — они ему, или он им.

— Да, я просил вас прийти. — Толмасов внимательно посмотрел, не меняется ли у хозяина владения цвет кожи, но тот был слишком хитер, чтобы так быстро и явно выдать свои эмоции. — Я хочу, чтобы ты еще раз объяснил мне и всем моим советникам, почему автомат, за который мы уплатили столь высокую цену, не помог нам победить омало.

«Стало быть, хочешь все свалить на нас, — подумал Толмасов. — Что ж, вполне человеческий подход. Только со мной у тебя этот номер не пройдет».

— Благородный отец клана, — проговорил он смиренно, — если бы мы, люди, не появляться в ваше владение, вы оставаться на своей стороне Ущелье Эрвис, не посылать самцов на другую сторону?

Сам Хогрэм сохранял зеленый цвет невозмутимости и спокойствия, но несколько его советников гневно пожелтели.

— Мы думали, что обязательно победим с вашим оружием, — произнес один из них. — А вместо этого…

— Вместо этого, — перебил его Хогрэм, — те из скармерских воинов, что уцелели, стали пленниками Реатура, а Фральк, мой старший из старших, убит. И теперь, когда я умру, владение должно перейти к Лоркису, моему среднему из старших, который еще далеко не готов стать хозяином. А я слишком стар и могу не успеть научить его всему.

— Благородный отец клана, один из наших самцов тоже погиб на восточной стороне Ущелья Эр-вис. Прошу учесть, что он был одной шестой частью нашего маленького племени, — напомнил Брюсов.

— Вы все шестеро не стоите одного Фралька, — заявил Хогрэм. Советники поддержали его криками, и Толмасов вновь пожалел, что не прихватил с собой «Калашникова».

— Хогрэм, во время войны ни в чем нельзя быть уверенным — есть у тебя автомат, или нет, — заметил полковник. Скармерский у него был похуже, чем у Брюсова, но выражаться на нем он научился вполне внятно. — Но ты должен быть рад, что на твоя сторона Ущелье остались живые человеки.

— Почему это? — Хогрэм слегка пожелтел, хотя и говорил очень спокойно. — Почему это я должен радоваться?

Толмасов вынул из кармана рацию.

— Вот почему, благородный отец клана. С помощью этой вещи мы точно узнаем, что случилось с твоей армией.

— С ее же помощью ты сможешь договориться с Реатуром относительно дальнейшей судьбы плененных омало самцов, — вставил Брюсов.

В зале совещаний стало очень тихо. Все самцы в клане Хогрэма находились друг с другом в более или менее родственных отношениях — будучи, собственно говоря, одной семьей, — поэтому все они испытывали душевные терзания, осознавая, как много их родственников оказалось под властью врага. С другой стороны, Толмасов был уверен, что ни один из них не считает, что те самцы оказались в столь затруднительном положении лишь потому, что приняли участие в набеге на владение омало. Так и немцы на Земле по-прежнему плакались насчет дурного обращения с германскими военнопленными во время Великой Отечественной войны, будто те были невинными овечками.

Хогрэм опять позеленел. Наверняка его кратковременная вспышка гнева была всего лишь продуманной демонстрацией соплеменникам праведного негодования. Он сам попросил человеков принести рацию, когда вызвал их к себе. Хозяин владения заранее знал, что ему придется торговаться с Реатуром насчет пленных, но предпочел, чтобы советники узнали все от человеков.

Да, старик хитер. Очень хитер. Как это поможет делу, и поможет ли вообще, пока что неизвестно. Все преимущества на стороне омало, и Реатур, ясное дело, не преминет воспользоваться ими.

— Ради спасения наших самцов я даю согласие на то, чтобы поговорить с хозяином владения омало, — сказал Хогрэм, выдержал небольшую паузу и добавил: — Если, конечно, никто из здесь присутствующих не возражает. — Возражений, ясное дело, не последовало, и хозяин владения махнул Толмасову трехпалой рукой. — Пожалуйста, попроси других человеков вызвать Реатура.

— Я попробую, благородный отец клана. — Полковник прекрасно понимал, что Реатур, не будучи на побегушках у янки, не бросится сломя голову выполнять их просьбу о переговорах с Хогрэмом. Он включил рацию. — Готовы к трансляции, Шота Михайлович?

В данный момент Руставели сидел в палатке у более мощного передатчика, способного транслировать сигнал через Каньон Йотун.

— Да. Можете начинать.

— Советская экспедиция «Минерва» вызывает «Афину», — сказал Толмасов по-английски. Брюсов перевел фразу на минервитянский.

Американцы не заставили себя ждать с ответом.

— Здрасьте, Сергей Константинович. На связи Ирвинг Левитт. Чем могу быть полезен?

— Хозяин владения Хогрэм желает переговорить с хозяином владения Реатуром, — сказал Толмасов, тщательно подбирая слова. — Он ищет возможности для выхода из сложившейся конфликтной ситуации.

А если Реатур даже и слышать об этом не захочет…

Толмасов предпочел не задумываться о таком варианте, который окончательно подорвал бы доверие Хогрэма к русским.

— Реатур согласен говорить с Хогрэмом, Сергей Константинович, — ответил Ирв по-русски. Губы полковника растянулись в удовлетворенной улыбке, но янки сухо продолжил уже на английском: — Он пошел на наши уговоры, поскольку кое-чем нам обязан. Короче, вашему протеже не стоит просить слишком многого… В настоящий момент Реатур не склонен идти на большие уступки западникам. Передаю ему микрофон.

Спустя мгновение из динамика послышалось контральто Реатура. Он говорил на «торговом» языке, в котором Толмасов разбирался довольно слабо.

— Что ты имеешь сказать в свое оправдание, Хогрэм?

Старый скармер подковылял к полковнику, и тот поднес микрофон к его рту.

— Только то, что мы попробовали выиграть и проиграли, Реатур. Что я еще могу сказать? Мои самцы у тебя. Я надеюсь… надеюсь, что ты обращаешься с ними лучше, чем обращались бы с плененными омало мы, если бы победили.

Некоторые из Хогрэмовых советников посинели от страха, услышав это. Брюсов бросил на Толмасова встревоженный взгляд, но наткнулся на абсолютно бесстрастное, почти безмятежное выражение его лица. Полковник понимал, что старик ведет игру, причем весьма тонкую. Реатур сразу же распознал бы и презрительно высмеял фальшивое покаяние Хогрэма; честность противника могла его смягчить.

— Пока что им не причинено вреда, — подумав, ответил хозяин владения омало. — Что с ними станется дальше, во многом зависит от тебя. Хогрэм, давай поставим вопрос так: почему я должен кормить чужих самцов?

— Потому что я… мое владение заплатит тебе за их безопасность, — сказал Хогрэм со вздохом.

— Сколько?

«Видимо, это ключевое словцо в их торговом языке», — подумал Толмасов.

— Сколько ты хочешь? — спросил Хогрэм.

— А сколько ты предложишь? Если я сочту сумму достаточной, то выслушаю тебя. Если нет… — Реатур многозначительно не закончил фразу.

Хогрэм снова вздохнул. Даже Толмасов, с его скудным опытом в торговых делах, понимал всю щекотливость ситуации, в которую влип хозяин скармерского владения. Хогрэм не мог позволить себе скаредности — если, конечно, хотел видеть своих воинов живыми и здоровыми, — но, не зная наверняка цены, устраивающей победителя, страшился пообещать слишком много.

— Прежде всего, я дам тебе достаточно товаров… достаточно для того, чтобы ты смог возместить расходы на содержание моих самцов до тех пор, пока вода не уйдет из Ущелья Эрвис. Позже мы решим, какую точно сумму это составит, и я расплачусь с тобой сполна.

— Какой прок с того, что я получу товары позже, если мне придется заботиться о пропитании твоих самцов вплоть до окончания наводнения? Откуда я возьму столько еды? Нам и самим ее не всегда хватает.

Хогрэм повернул к Толмасову еще один глазной стебель, словно спрашивая, стоит ли ему говорить дальше на такую скользкую тему, и полковник слегка наклонил голову в знак согласия.

— Мне известно, что с недавних пор ты господствуешь и над северным владением омало. Неужели ты не сумеешь собрать с него достаточное количество провианта?

— Так тебе и об этом известно? — дальше Реатур вдруг заговорил на своем языке, которого Толмасов не понимал вовсе. Он услышал, как Ирв Левитт что-то сказал вождю омало, но что — опять-таки не понял. В голосе американца звучали умиротворяющие нотки. Выслушав янки, Реатур вернулся к торговому языку: — Ну и что с того? Все равно мне легче избавиться от пленников, чем ломать свои глазные стебли над тем, как их прокормить.

— Я только хотел сказать, — мягко продолжил Хогрэм, — что вряд ли твое владение разорится, если ты немного подержишь моих самцов у себя. Кроме того, за их благополучное возвращение я тоже уплачу… Проклятье, Реатур, я уплачу за их содержание вдвое больше, чем нужно. Да сгниют мои глазные стебли, если ты попытаешься вытянуть что-то еще.

— Цена немалая, — признал Реатур. — Было бы совсем хорошо, если бы ты еще включил в нее, хмм, по меньшей мере, три по восемнадцать товаров, полученных тобой у человеков. Скажем… э-э… девяти различных наименований.

Вождь скармеров снова пожелтел, но выбора у него не было, и он смирился.

— Я согласен.

— А теперь скажи мне, — продолжал Реатур, — почему ты хочешь, чтобы я держал у себя твоих самцов — предоставляя им кров и пищу — до самой осени?

— Потому что мы сможем восстановить мост через Ущелье Эрвис только тогда, когда кончится наводнение. Мои самцы переберутся на нашу сторону, а мы пошлем вам предназначенные для оплаты товары.

— Сначала товары, — немедленно заявил Реатур.

— Я доверяю тебе не больше, чем ты мне, — отпарировал Хогрэм. — Сначала мои самцы.

— Нет.

Хогрэм снова умолк и пожелтел, но на этот раз он точно не гнал картину для своих советников.

— Надо что-то делать, — прошептал Брюсов Толмасову, и тот кивнул. Участие экспедиций в местном конфликте не повысило престиж ни Советскому Союзу, ни Соединенным Штатам. Помощь же минервитянам в заключении мира могла сгладить негативное мнение мировой общественности на Земле. А тишина в Палате Совещаний становилась ледяной… «Ледяная тишина» — неплохой эпитет в минервитянских условиях», — подумал полковник.

— Предложи им обмениваться по частям, — шепнул он Брюсову. — Говори на торговом языке, чтобы они оба поняли. — На местном lingua franca лингвист изъяснялся весьма бегло.

— Благороднейшие хозяева владений, — начал он, — а если поступить так: сначала освободить некоторое количество самцов, затем уплатить за них соответствующую сумму, потом освободить еще какое-то количество самцов…

— Возможно, — задумчиво произнес Хогрэм. — Треть самцов, треть оплаты, и так далее…

— Сначала платишь ты, а потом мы освобождаем самцов, — возразил Реатур. — И сделаем это в шесть этапов, а не в три. Я опасаюсь, что ты обманешь меня с последней третью оплаты.

Толмасов ожидал, что Хогрэм снова взбеленится, но старый скармер лишь заколыхал глазными стеблями.

— Жаль, что ты омало, Реатур. Лучше бы ты отпочковался скармером.

— То есть вором, верно, Хогрэм? Нет, я не вор. Мое дело — наказывать воров.

— Он же шутит, Реатур, — быстро вмешался Ирв, а затем добавил по-английски: — Хогрэм ведь шутит, не так ли, мистер Толмасов?

— Да, — ответил полковник и перешел на скармерский, переведя последнюю фразу Хогрэму. Тот снисходительно махнул рукой — он уловил смысл сказанного без перевода — и проговорил в микрофон:

— Так мы достигли соглашения?

— Да, но при условии, что мы рассчитываем стоимость питания пленников на каждый день, — ответил Реатур. — Если нет, я оставляю за собой право постепенно избавляться от них.

Толмасов подумал, что если вождь омало пошутил, то пошутил весьма дурно. Но Хогрэм оставался невозмутим.

— Мы рассчитаем. На этом все?

— Думаю, да, — согласился Реатур.

На сей раз Брюсов встрял в разговор без подсказки командира:

— Благородные хозяева владений, поскольку вы так мирно беседуете сейчас друг с другом, почему бы вам не дать взаимное обещание впредь воздерживаться от военных конфликтов, учитывая достигнутое вами сегодня соглашение?

— Глупо обещать такое, — сказал Хогрэм. — Мы с Реатуром не ведем свое происхождение от одной и той же почки. Мы — не друзья. Можем снова начать войну Зачем лгать сейчас?

— Ты прав, скармер, — отозвался Реатур. — Только кто может сказать, на чьей стороне Ущелья Эрвис начнется новая война? Теперь, когда мы увидели ваши корзины, способные плавать по воде, мы сумеем построить такие же.

Хогрэм издал странный свистящий звук, напомнивший Толмасову свист чайника с закипающей водой.

— Никто из моих самцов не схватывает сути новых явлений так же быстро, как ты… сейчас, когда Фральк мертв. Определенно, Реатур, мне хотелось бы видеть тебя скармером. Я назвал бы тебя самым старшим из всех старших.

— Общение с humans, — Толмасов тотчас перевел употребленное Реатуром английское слово на скармерский, — научило меня, как мне относиться к явлениям, раньше мне неведомым.

— Ясно, — Хогрэм взглянул на полковника. — Я закончил.

— Левитт, вы меня слышите? — спросил Толмасов и, получив утвердительный ответ, продолжил: — Похоже, мы можем рапортовать на Землю об успехе.

— Да, вы правы, — ответил Ирв по-английски. — Полагаю, ни вы, ни мы не потерпели бы хладнокровной резни военнопленных.

— Верно. Для нашей экспедиции это обернулось бы катастрофой. Что же, до свидания, Ирвинг. Конец связи.

Толмасов и Брюсов быстро распрощались с Хогрэмом и покинули Палату Совещаний.

— Ну же, Пери! Бросай мяч! — крикнула Ламра. — Бросай его мне! Сейчас моя очередь! Я тоже хочу играть!

Пери бросила мяч другой самке, и Ламра бросилась за ним, все еще надеясь поучаствовать в игре.

— Нет, тебе нельзя, — сказала самка и бросила мяч кому-то еще. — Ты больше не можешь играть с нами, Ламра. Ты слишком уродлива.

— Верно, — подтвердила Пери. — У тебя дырки тамг где выпали твои отпочковавшиеся, а раз они выпали, тебе нельзя даже быть здесь. Тебе следовало умереть, как и положено любой самке. Кто когда-нибудь слышал о старой самке?

— Кто слышал о старой самке? Кто слышал о старой самке? — пронзительно заверещали все остальные, бывшие подружки Ламры, и окружили ее плотным кольцом. Пожелтевшая как солнце, Ламра принялась было бросаться на них, но они легко увертывались и продолжали глумиться. Но даже если бы ей и удалось поймать кого-нибудь, то что толку? Самки просто скопом накинулись бы на нее, и ничего хорошего из этого бы не вышло.

Последнее время Ламра часто задавалась вопросом, а стоило ли вообще человекам спасать ее? В глубине души она никогда не верила, что им это удастся. А если и задумывалась о том, что будет ПОСЛЕ, то рисовала в воображении обычную свою жизнь с беготней и с играми, но без почек. Как в совсем ранней юности.

Однако теперь никто больше не желал играть с нею.

— Кто когда-либо слыхал о старой самке? Кто когда-либо слыхал о старой самке? — вопили ее бывшие подружки и настолько увлеклись, что не услышали, как скрипнула дверь из внешнего мира.

— Что здесь происходит? — громогласно возопил Реатур, как и Ламра, желтый от гнева, но далеко не такой беспомощный в своей ярости, как она.

Некоторые самки враз посинели и метнулись прочь. Другие, посмелее, остались.

— Мы не хотим, чтобы она жила здесь! — крикнула Пери хозяину владения. — Она должна уйти.

— ТЫ уйдешь, и немедля! — крикнул, Реатур ужасным голосом и отвернул от Пери все свои глазные стебли. Куда только подевалась ее напускная храбрость? Даже не позеленев, она сразу сменила желтый цвет на синий и с визгом убежала в дальний конец зала.

Реатур подошел к Ламре.

— Знаешь, это не поможет, — сказала она. — Ты не сможешь заставить их любить меня, Реатур. Как только ты уйдешь, все начнется сызнова.

— Думаешь?

— Знаю, — вздохнула Ламра. — Так случается каждый раз… Я надеялась, что все будет нормально. Я хочу сказать, что сейчас выгляжу уже не так странно, как совсем недавно. На моем теле больше нет ЛЕНТЫ, а в дырках, откуда выпали отпочковавшиеся, нет БАНДАЖЕЙ. Но для остальных самок я по-прежнему слишком странная. Думаю, теперь меня любит только мой бегунок.

Она разжала кулак и посмотрела на подаренную Реатуром игрушку.

— Неправда, — возразил хозяин владения. — Я тебя люблю, ты же знаешь.

— Да, знаю, — почти согласилась Ламра. — В конце концов, именно ты сделал для меня деревянного бегунка и… и… — она умолкла, в полной мере осознав смысл только что сказанных Реатуром слов, и расширилась в знак признательности, но затем выпалила: — Но ты приходишь сюда слишком редко, чтобы любить меня.

— А вот это верно, — медленно произнес Реатур. — Но я не могу торчать здесь все время, мне ведь нужно и владением управлять. — Он ненадолго задумался. — Может, мне собрать всех самок вместе и приказать им, чтобы они относились к тебе, как раньше? Как к любой другой из них?

На мгновение перед Ламрой забрезжила надежда, но лишь на мгновение.

— Не надо, — с грустью сказала она. — Они просто рассердятся на меня еще больше за то, что я навлекла на них твой гнев. И потом… я ведь уже не просто одна из них, не так ли? Я уже другая, и я одинока.

— Конечно. Самки, подобной тебе, никогда прежде не бывало. Следовательно, и все законы для самок не подходят для тебя.

— И что с того, отец клана? — спросила озадаченная Ламра, до сих пор не подозревавшая о наличии каких-то особых законов.

— Возможно… — Реатур снова задумался, теперь уже надолго. А когда продолжил, то Ламре показалось, что говорит он сам с собою, а не с ней: — Возможно, теперь тебе следует покинуть палаты самок и жить так… ну, почти так, как если бы ты была самцом, я полагаю. Как бы ты к этому отнеслась, Ламра?

— Не знаю, — предложение Реатура казалось настолько странным, что Ламра с трудом восприняла его суть. А потому она ухватилась за ту часть, которая показалась ей наиболее близкой к теперешним неприятностям, и спросила: — А самцы будут относиться ко мне лучше, чем самки?

— Трудно сказать, — неуверенно ответил Реатур. — Думаю, кто-то лучше, кто-то хуже. Всем нам свойственно с опаской относиться к новому и непонятному. И все же я считаю, что нам с тобой нужно попробовать. Все равно тебе пора хорошенько познакомиться с внешним миром:

— Ты хочешь сказать, что я смогу посмотреть, потрогать и понюхать все, что находится за той дверью?

— Все, что тебе угодно.

На протяжении всей Ламриной жизни дверь означала для нее рубеж, границу ее вселенной. Внешний мир — вернее, его крохи — она видела только сквозь мутный лед, через который в палаты самок проникал свет снаружи. Но оказаться там, среди размытых очертаний, узнать, что они представляют из себя на самом деле…

— Пошли! — Ламра решительно направилась к выходу. Затем побежала, и лоскуты кожи, оставшиеся от почек, захлопали по ее ногам. Разрывы заживали медленно, срастались неровно; прежнюю гладкость линий тела Ламре было вернуть не суждено, сколько бы ей ни предстояло прожить.

Реатур последовал за ней.

— Открой, — приказал он стражнику, стоявшему по ту сторону двери. Ламра услышала, как гулко звякнули запоры. Но прежде чем дверь открылась, хозяин владения сказал: — Ты пока еще можешь изменить свое решение.

— Никогда, — возразила самка, но первый же взгляд, брошенный ею наружу, значительно поколебал ее уверенность. Коридор за дверью словно простирался в бесконечность, хотя и был всего лишь крошечной частью замка. «А ведь еще дальше, за стенами замка, наверняка лежит целый мир, невообразимо огромный, жутко странный, — подумала Ламра. — Может, и правда лучше остаться здесь, где я все — и всех! — знаю, где я буду чувствовать себя в безопасности?»

Странность внешнего мира уже проникла внутрь, заставив Ламру посинеть от страха перед неизведанным. Она выпустила воздух через дыхательные поры и упрямо повторила:

— Пошли.

— Позволь мне выйти первым. — Ламра шагнула в сторону, пропуская Реатура. Охранник хотел было сразу закрыть за хозяином владения дверь, но тот сказал: — Погоди, Орт.

— Прошу прощения, отец клана. Разве кто-то из человеков вошел сюда до начала моей стражи? — Орт высунул глазной стебель из-за двери и, увидев только Ламру, сам себе ответил: — Нет.

— Нет, — согласился Реатур. Он помолчал, словно раздумывая, правильно ли поступает, а затем продолжил: — Это — Ламра, самка, которую человеки спасли после почкования. Как ты видишь, она не скоро еще будет готова для вынашивания почек, если вообще когда-либо будет. Так вот, я намерен вывести ее из палат самок во внешний мир. Относись к ней так, как если бы она была самцом того же возраста.

— Отец клана! — Орт выглядел настолько шокированным, что Ламра подумала: «Все, сейчас дверь захлопнется, и я останусь здесь». Но страж выпустил самку, ошеломленно переводя глазные стебли с нее на Реатура и наоборот.

Ламра расширилась перед ним так низко, как только смогла, даже ниже, чем обычно перед Реатуром.

— Привет, Орт. — До сих пор она говорила только с человечьими самцами, но не с самцами омало.

— Орт… — подал голос Реатур.

— Привет, — выдавил самец и вновь обратил к нему глазные стебли. — Самка будет жить подобно самцу? Извини, отец клана, но даже последний погонщик масси, имеющий всего пару самок, не позволил бы им гулять на свободе. Как так можно? Они ведь не умеют жить самостоятельно, того и гляди… — Орт вдруг осознал, что Ламра слушает его, и беспомощно закончил: —… попадут в какую-нибудь неприятность.

— Это ты о том, что обычно они умирают прежде, чем научатся, как не попадать в неприятности, потому что почкуются? — спросил Реатур. — Ламра почковалась и не умерла. Теперь она может научиться. У нее есть много времени.

Орт стоял молча.

— Привет, — тихо повторила Ламра.

Орт не ответил.

«Он меня не любит, и никто во внешнем мире меня не полюбит», — сказала она себе и шагнула обратно в зал. По крайней мере, когда живешь вместе с другими самками и становится плохо, просто напоминаешь себе, что они глупы. А взрослые самцы не глупы Это общеизвестно. Если они не любят ее, возможно, она не стоит любви.

Но Реатур сказал:

— Иди за мной, — и пошел по коридору. Ламре все же пришлось следовать за ним: как-никак, он оставался ее единственным связующим звеном со всем тем, к чему она привыкла.

— Что ЭТО? — воскликнула Ламра чуть позже, заглянув в маленькую боковую комнату. Она ожидала увидеть во внешнем мире много нового, но такого… — Животное? Чудовище?

Реатур колыхнул глазными стеблями.

— Много лет — больше, чем ты живешь — меня мучил тот же самый вопрос. Я нашел Странную Вещь среди холмов неподалеку отсюда. Как оказалось, ее изготовили человеки. Это одно из их приспособлений. Просто более причудливое, чем многие другие.

— Значит, человеки бывали здесь и раньше? Вот бы никогда не подумала.

Реатур внимательно посмотрел на Ламру.

— Я бы тоже никогда не подумал, но в другом смысле. Они никогда не появлялись здесь вплоть до нынешней весны. Впрочем, насчет человеков ничего нельзя утверждать наверняка.

— Точно, — согласилась Ламра. — Кто мог утверждать, что им удастся спасти меня? Однако я почковалась и осталась в живых.

Проходившие мимо самцы пялились на человечье приспособление. И на Ламру тоже. Однако никто из них не заговаривал с ней и ничего не спрашивал у Реатура. Ламра решила, что они пытаются сделать вид, будто ее и нет вовсе, и крепко сжала в руке драгоценного бегунка, напомнившего ей, что она все же существует.

И тут какой-то самец обратился к ней:

— Так-так-так, кто это у нас здесь? Ты, должно быть, Ламра,

Он разговаривал с НЕЮ. Ламра расширилась и пролепетала:

— Д-да, я Л-ламра. А ты кто?

— Я — Тернат, Реатуров старший из старших. Ты в порядке, Ламра? Наверняка считаешь эту штуковину такой же странной, какой считали ее мы?

Он понимал ее! Понимал точно так же, как Реатур или человеки. Значит, такое ВОЗМОЖНО!

— Мне… сейчас получше. Большое спасибо тебе, Тернат.

— Хорошо, — Тернат повернул глазной стебель к Реатуру. — Почему ты решил вывести ее в мир, отец клана?

— Самки обижают ее, — ответил хозяин владения. — Опасаюсь, что некоторые самцы попытаются сделать то же самое, но у них достанет разума повиноваться мне, когда я прикажу им прекратить. К тому же они более или менее зрелые и не станут причинять ей боль только потому, что она отличается от них. А если кто-то и причинит, то я преподам ему такой урок, что другие восемнадцать раз подумают, прежде чем решиться на подобное. Ламра снова расширилась.

— Благодарю тебя, отец клана, за заботу обо мне.

— Позаботиться сама о себе ты пока не в состоянии. Но я думаю, что ты быстро научишься. Есть самцы, которые доживают до старости и отвисшей кожи, но ничему научиться не в состоянии, — глазные стебли Реатура дернулись. — Я покажу тебе одного такого, достигшего преклонного возраста, но так и не поумневшего, прямо сейчас. — Он двинулся по коридору, затем остановился и призывно махнул рукой Тернату: — Пошли с нами, старший. Тебе должно понравиться.

Вскоре хозяин владения вывел Ламру через открытую дверь, и когда она вдруг осознала, что шагает по пространству, лишенному стен, то застыла на месте, посинев от страха.

— Это… внешний мир? — спросила Ламра слабым голосом, чувствуя себя пылинкой, парящей в бесконечном пространстве.

— Да, — ответил Реатур и, словно не замечая ее испуга, спросил: — Что ты о нем думаешь?

— Он… очень большой.

— Верно. Ну ладно, пошли; здесь недалеко.

И Реатур пошел прочь; Тернат рядом с ним. У Ламры имелся выбор — или оставаться, на месте, тогда как единственные два существа во всем мире, которых, похоже, волновала ее судьба, удалялись, или же следовать за ними. Поколебавшись, она выбрала последнее и сделала первый шаг, затем второй, потом третий… Ничего страшного! Реатур почти все время проводил во внешнем мире, и это не причиняло ему вреда. Тогда чего бояться ей?

Ах, как здесь много необычного!

Толпа самцов — столько восемнадцаток, сколько Ламра не могла сосчитать — бродили по большому загону, сооруженному из ветвей деревьев. Другие самцы, с копьями в руках, стояли вокруг загона.

— Это самцы из владения Дордала, которых пленил Тернат, — объяснил Реатур, и глазные стебли его чуть колыхнулись. — Мы с удовольствием отослали бы их назад, но Дордалов старший из старших, Гревил, почему-то не спешит платить выкуп.

— Вся эта болтовня о ЧЕЛОВЕКАХ, — громко вещал внушительного вида самец, стоявший у ограды в окружении других самцов, помельче, — надоела мне до кончиков когтей на ногах. Да, человеки — странные существа, спору нет, но на что они в действительности способны? Я устал выслушивать лживые россказни

— Привет, Дордал, — поздоровался с ним Реатур. — Так ты желаешь знать, на что способны чело-веки, да? Ну так вот, позволь представить тебе самку по имени Ламра. Человеки спасли ей жизнь, когда она почковалась, вскоре после того, как Тернат захватил тебя в плен.

Глазные стебли Дордала задрожали от смеха.

— Расскажи мне еще одну сказочку, Реатур. — Он посмотрел на Ламру. — Да, это и в самом деле самка. Никогда бы не подумал, что даже такой разгильдяй, как ты, может выпустить самку за пределы замка. Но почему она вся… изорванная?

— Я же тебе говорю, Дордал. Похоже, ты и слушать-то как следует не умеешь. Повторяю: человеки не дали ей умереть, когда она почковалась.

— Так оно и есть, — подтвердила Ламра. — Вот, смотри. — Она протянула руку и приподняла один из лоскутов над тем местом, где прежде была почка.

Дордал испуганно отпрянул. Ламра не поняла, что его так напугало — там ведь остались только ЗАЖИМЫ, а Сара пообещала, что вскоре и их можно будет снять.

— Она проживет дольше тебя, Дордал, — весело заявил Тернат. — Много больше, если Гревил не поторопится с выкупом.

— ЧЕЛОВЕКИ сделали это? — пробормотал Дордал, затем посинел и торопливо отошел подальше от ограды. — Тогда человеки — чудовища пострашнее, чем она!

— Не обращай внимания на его слова, — сказал Реатур Ламре. — Разума у него не больше, чем у бегунка. Таким уж отпочковался.

Ламра крепко сжала в руке игрушку.

— Я поняла. Некоторые самки тоже такие… глупые, хотя и взрослые. Никогда бы не подумала, что самцы могут быть глупыми. Правда, до сегодняшнего дня я не знала других самцов, кроме тебя, Реатур. — Хозяин владения и его старший из старших вдруг заколыхали стеблями. — Прекратите! Что тут смешного?

— Не обращай внимания, малышка, — сказал Реатур и повернулся к Тернату: — Ну, понял, почему я хотел, чтобы она осталась в живых?

— Потому, что она может сказать тебе, что ты умнее Дордала? Да это и носвер сообразит.

— Не говори, что не догадался. Ты заметил, она задумывается над тем, что происходит вокруг. Ты ведь задумываешься, Ламра?

— Я пытаюсь, — ответила Ламра рассеянно, слишком занятая созерцанием огромного, огромного мира вокруг, а вернее, отдельных его частей. Она уже заметила, что, если изучать его по частям, колоссальность ощущений станет менее подавляющей, и указала рукой вправо.

— Что это?

— Это куст люкао, — ответил Реатур. — Масси любят ягоды, которые на нем растут.

— А это что?

— Это элок.

— Он не очень похож на свое мясо. А это что? Вместо ответа Реатур неожиданно указал рукой

прямо на нее.

— Вот это — самка, которая выглядит так, будто готова бродить по окрестностям целый год, без конца задавая вопросы о том, что она видит. А видит она очень-очень много нового.

— Ты прав, — согласилась счастливая Ламра.

— Силы небесные, — изумленно вымолвил Ирв. — Что стряслось с твоим калькулятором?

Пэт подняла машинку. Только большой кусок «скотча» удерживал батарейки в ее развороченном корпусе.

— Сама ума не приложу, — Пэт пожала плечами. — Я как-то оставила его на своей койке, а потом нашла на полу у стены вдребезги разбитым.

— Наверное, наступила на него и не заметила, — предположил Ирв. — Следует быть повнимательнее.

— Кстати, о внимательности, — подала голос Луиза, вставляя в компьютер дискету с данными, предназначенными для отправки на Землю. — Я, к примеру, заметила, что твой калькулятор залатан с того дня, как рожала Ламра. Со дня Большой Битвы.

— Точно, — кивнула Пэт. — Я помню, что отремонтировала его сразу после того, как мы вернулись из замка.

— Ну, сдаюсь, — Ирв развел руками. — Если это случилось тогда, то сдаюсь. Никто из нас до гробовой доски не забудет любой мелочи, связанной с тем днем.

— Да уж, — буркнула Луиза.

Антрополог вспомнил, как они втроем — он, Луиза и Пэт — вернулись на корабль после того, как Сара примчалась в замок навестить Ламру. Он вспомнил, как вечером задергивал занавеску, отгораживающую их с Сарой каюту от общего коридора, чтобы в постели «отпраздновать» победу над скармерами и над необратимой смертью Ламры. И он вспомнил розово-пурпурный ушиб не ушиб, синяк не синяк на левой ягодице супруги.

В тот вечер Ирв почти не обратил на него внимания, поглощенный более неотложными и приятными делами. Но он помнил о нем. И теперь ему вдруг пришло в голову, что та отметина была примерно такого же размера и формы, что и калькулятор Пэт.

Чем же таким занималась Сара в каюте Пэт, если ей потребовалось садиться на калькулятор, или, возможно, лежать на нем, а потом, предположим, бросать его на пол? Единственный очевидный ответ напрашивался сам собой.

А с кем она лежала? Тут нечего и гадать.

«И что же ты намерен предпринять, мистер Левитт? » — спросил себя Ирв. В отличие от двух предыдущих, последний вопрос не повлек за собой немедленного и ясного ответа. Вступать в открытую конфронтацию с Эллиотом — дело или бесполезное, или самоубийственное, в зависимости от того, насколько раздраженно отнесется командир к попытке Ирва выяснить отношения напрямик.

Поговорить с Сарой… «Ну да, сам-то ты перед нею просто херувим, чистый, как облачко», — с издевкой укорил себя антрополог.

Он взглянул на Пэт, потом на Луизу. Насколько ему было известно, Луиза еще не наставила муженьку рогов, а если его догадка насчет Брэгга и Сары верна, она тоже вроде как пострадавшая. Жертва супружеской неверности, так сказать, Чудненько. Два «несанкционированных» траханья, и задействован весь экипаж.

А два ли? Ирв решил, что да. Во всяком случае, со дня Большой Битвы Сара оказывала ему куда больше внимания в интимном плане, чем прежде. Может, у них теперь схожее пресловутое «чувство вины»? Ирв надеялся, что это так; частично ради сохранения их с Сарой брака, частично потому, что не желал терзаться муками совести в одиночку.

Психологи любят порассуждать насчет такого рода синдрома надежды, обусловленной именно этими причинами. Похоже, имеет место случай, где пасынки старикана Фрейда и в самом деле правы.

Ирв позволил себе тихонько рассмеяться. Правда, смешно — типичный сюжет французского фильма с абсурдным нагромождением любовных треугольников. Только вот в тех фильмах все тайное рано или поздно оборачивается явным, и тогда уже становится не до шуток. Все дело, как правило, гибнет из-за таких вот случайных «открытий», как сегодняшнее. А на «Афине» такой маленький, тесный мирок… Если что, кино получится интересное.

Ирв и сам не заметил, что высказал последнее предположение вслух.

— Что? — спросила Пэт.

— Да нет, ничего. Я просто подумал, интересный будет полет обратно на Землю.

— Вот, — сказала Сара, свалив к ногам Реатура кучу металлических зажимов. — Я, другие человеки, показывать тебе, как пользоваться ими для спасения для твоих самок. Жаль, что у меня их так мало. Будешь пользоваться ими часто, я надеяться.

Сару бил легкий озноб, но не из-за того, что осенняя минервитянская погода уже начинала напоминать антарктическую зиму. Полдюжины хирургических зажимов — вот и все, что она смогла выделить хозяину из своих медицинских запасов. Если представить себе операцию по удалению аппендицита в условиях невесомости на обратном пути… М-да. Но Сару прямо-таки в дрожь бросало от мысли, что станется с минервитянскими самками и как эти жалкие шесть зажимов смогут помочь им. Надо бы оставить их здесь шесть тысяч, а то и шесть миллионов.

— Обязательно воспользуюсь ими, Сара, — пообещал Реатур. — Разве мы не беседовали с тобой о печальной участи самок?

— Да, Реатур, беседовали, — кивнула Сара.

— Я вот о чем думаю. Нашим самкам такая судьба была уготована изначально. Теперь у меня есть шанс избавиться от этого рока, и я не имею права не воспользоваться им. Конечно, хорошо бы нам иметь побольше твоих ЗАЖИМОВ, но все равно, они дадут начало изменению нашего мира, как весенние наводнения изменяют Ущелье Эрвис. Изменяют медленно, но неуклонно.

Сара снова кивнула, но на сей раз не слишком уверенно.

— Ты мудр, отец клана.

Она относилась к смерти даже одной самки как к трагической гибели. Для хозяина владения такие смерти являлись неизбежностью, хотя и печальной. С другой стороны, Сара отдавала себе отчет в том, что такое серьезное изменение образа жизни минервитян, как выживание разродившихся самок, может повлечь за собой непредсказуемые социальные последствия, особенно если изменение произойдет достаточно быстро. «Здесь необходимо остерегаться крайностей, — подумала она. — Реатур, дальновидный и умный правитель, вполне способен лавировать между ними». Свой дар задавать вопросы по существу Ламра наверняка унаследовала от него

— А можно использовать твои зажимы для сохранения жизни, скажем, самок элоков, дабы наши стада не уменьшались? — спросил Реатур.

Сара задумчиво почесала подбородок.

— Вероятно, можно. Но только тогда, когда у вас есть свободные зажимы. Я имею в виду, что прежде всего следует заботиться о ваших собственных самках. Ведь они не животные. Они — разумные существа.

— Логично, — согласился Реатур. — Кстати, надо отметить: дело идет лучше, нежели я предполагал. Если мои самцы и не воспринимают Ламру как ровню себе, то, по крайней мере, относятся к ней терпимо. А по мере того как все больше и больше самок будет выживать после почкования, самцы постепенно привыкнут к такому порядку вещей, как к должному.

— Надеюсь, — сказала Сара, хотя ее и не оставляли сомнения. Все же Ламра — существо уникальное. Она — ПЕРВАЯ. Поэтому многие Реатуровы самцы, скорее всего, относятся к ней с суеверным благоговением. Отношение к спасенным самкам изменится, когда сам факт их спасения станет привычным. Сара заметила, что у минервитянских самцов есть кое-какие общие черты с земными мужчинами. И черты, как правило, сомнительного достоинства. Одна из них — и те, и другие легко забывают.

— Насколько я понимаю, вы, человеки, скоро нас оставите, — вторгся в ее размышления Реатур.

— Да, пока вокруг нашего… летающего дома не намело слишком много снега.

И тут хозяин владения удивил Сару по-настоящему.

— А почему бы вам не подождать до следующей весны, когда снег снова начнет таять? Я был бы рад, если бы вы остались с нами на зиму.

Сара поклонилась.

— Спасибо, отец клана, но ничего не получится. Во-первых, недостаточно нашей пищи Во-вторых, мы должны улететь в определенное время перед эта зима, — она не стала объяснять Реатуру принципы орбитальной механики.

— Конечно, вы делаете, что должны делать, — вздохнул он и вдруг уважительно расширился. — Но я буду скучать по тебе.

— Я тоже буду скучать по тебе, — сказала Сара, отвесив еще один поклон. — И по Ламре. Все наши человеки скучать по вас.

— Может быть, вы когда-нибудь вернетесь? — спросил Реатур с надеждой.

— Я хотеть снова увидеть тебя, Ламру, твоего старшего из старших, но… — Сара умолкла, погрустнев. — Понимаешь, именно мы — я, Ирв и остальные — не вернемся. Если сюда придут человеки, то другие.

— Ну что же, да будет так, — Реатур заколыхал глазными стеблями. — Да, вот еще что. Скажи своим хозяевам владения, что Реатур сожалеет о том, что повредил Странную Вещь, ту, что стоит у меня в сокровищнице Сначала, там, в поле, я принял ее за чудовище Я и вас считал чудовищами. К счастью, заблуждался.

— Я скажу им, Реатур, — Сара почувствовала, что на глаза навернулись слезы, и сердито смахнула их тыльной стороной ладони «Слезы здесь — не просто глупость, — подумала она, — здесь они опасны; ресницы могут смерзнуться».

— Хорошо. Еще раз спасибо за зажимы и за то, как ты помогла нам против скармеров с их автоматом… и за Ламру.

Сара поклонилась низко-низко, едва удерживаясь от рыданий.

— Реатур, только ради того, что нам удалось сделать с Ламрой, мне стоило совершить долгое путешествие.

— Послушай, Сара, — сказал хозяин владения, — а может ли Ламра снова иметь почки?

Сара часто заморгала. «Нет, у него определенно дар к существенным вопросам», — подумала она и честно ответила:

— Не знаю, Реатур.

— Всего лишь размышления, — Реатур одновременно взмахнул руками и глазными стеблями. Все равно что пожал плечами. — Если бы она даже и смогла, вряд ли я рискнул бы внедрять в нее почки, не имея вас рядом. Но мне нравится идея получить от Ламры новых отпочковавшихся, опять же, не рискуя ее жизнью.

— Не знаю, Реатур, — повторила Сара и, отвесив последний поклон, добавила: — Я должна возвращаться к летающему дому, помогать готовить его к отлету.

Она почти надеялась, что Реатур захочет поговорить еще. В замке было, конечно, холодно, но снаружи дул еще и ветер. Однако хозяин владения прощально взмахнул рукой. Вздохнув, Сара накинула на голову капюшон куртки и направилась к выходу, навстречу завывавшей за стенами замка метели.

Минервитянское солнце браво сияло в зеленовато-голубом небе, посылая свои лучи на простирающийся внизу ландшафт. Снегом «Афину» присыпало порядочно. Ирв почти очистил левое крыло корабля и, опершись на метлу, спросил:

— Как долго продержится такая погода?

— Двое суток, — ответил Брэгг. — Стадо быть, ближайшее окно [11] для встречи с ракетными двигателями откроется сегодня около полудня. Я намерен воспользоваться им. Рановато, конечно, но…

— Да, — вздохнул Ирв, прекрасно поняв смысл этого «но». Еще одна буря, и «Афину» не просто покроет мокрым снегом, она окажется погребена под ним — не самые идеальные условия для старта.

Антрополог снова принялся чистить крыло. Он ответил Брэггу так кратко еще и потому, что по-прежнему чувствовал себя рядом с ним не в своей тарелке. А как обстояло бы дело, если бы Саре взбрело в голову не рвать связь с командиром? Впрочем, она, похоже, таких намерений не имела. И все же Ирв старался держаться от Брэгга на расстоянии. Вот когда «Афина» выйдет в открытый космос, там другой вопрос. Каждый на виду у всех, ничего своего, никуда не скрыться… Придется мириться и терпеть. В конце концов, все ведь цивилизованные люди.

— У меня все готово, — крикнула Пэт, сметавшая снег с другого крыла.

— Добро, — буркнул Брэгг и сквозь темные очки посмотрел на хвост «Афины» — там орудовали метлами Сара и Луиза. — Теперь дело за антиобледенителями.

Ирв почувствовал на себе взгляд пилота, но не поднял головы и продолжал мести. «Все же я был неправ, — сказал он себе. — У бедняжки Пэт нет причин сердиться на кого-либо, кроме русских или скармеров, или кто там убил Фрэнка. Но благодаря мне, у Сары есть причина заиметь зуб на Пэт».

Ирв смел с крыла остатки снега и оглянулся. Вскинув на плечи метлы на манер ружей, Сара и Луиза в ногу маршировали по фюзеляжу, заливаясь беззаботным смехом. «Если бы Луиза знала то, что знаешь ты», — прошептал внутренний голос Ирву, но он послал его, и голос на удивление быстро заткнулся.

— Пора запирать птичку, — крикнул Брэгг, махнув рукой в сторону входного люка.

Ирв укладывал метлы в инструментальный ящик, когда с лязгом закрылись двери воздушного шлюза, сначала внешние, потом внутренние. Это лязганье, слышанное антропологом сотни раз, прозвучало сейчас как-то по-новому. Оно словно запечатало на вечный шифровой замок не то Минерву, не то «Афину».

Экипаж собрался в рубке.

— Будем вызывать русских, чтобы попрощаться? — спросил Брэгг и, не дожидаясь ответа, взял в руки микрофон. — «Афина» вызывает «Циолковского», «Афина» вызывает…

— «Циолковский» слушает. На связи Руставели.

— Здрасьте, Шота Михайлович, — поздоровался Брэгг по-русски. — Не пригласите ли к телефону полковника Толмасова? Мы стартуем сегодня в полдень, и мне хотелось бы засвидетельствовать свое почтение вашему командиру, прежде чем мы взлетим.

— Так вы что же, предоставляете нам честь оставаться на Минерве дольше вас, а? Благородно. Только помнить-то все будут о том, кто первым совершил посадку на планету, а не о том, кто последний с нее поднялся.

Брэгг ухмыльнулся.

— Иронизируете, Шота Михайлович?

— Нет, просто размышляю вслух, — хохотнул грузин, но тут же добавил официальным тоном: — Полковник Толмасов на связи. Говорите.

— Сергей Константинович?

— Добрый день, полковник Брэгг. Чем могу быть полезен?

Как обычно, безукоризненно правильный и потому совершенно безжизненный английский.

— Ничем, спасибо. Я лишь хотел дать знать, что сегодня в полдень мы стартуем.

— К чему такая спешка? — удивился советский пилот.

— Снег, — просто сказал Брэгг.

— Ах, да. У вас сильные снегопады.

— Вернее, снежные бури.

— Бури так бури. Нас пока защищают холмы к югу от владения Хогрэма, но не думаю, что это продлится долго. Полагаю, мне и вам найдется много чего сказать друг другу, когда мы встретимся на Земле. Если встретимся.

— Наверное, да, — ответил Брэгг и после паузы добавил: — Лучше нам повидаться, чтобы поговорить, а не так, когда… каждый в своем истребителе. Понимаете меня, Сергей Константинович?

— Да, — быстро откликнулся Толмасов. — И все же…

— Вы не прочь встретиться со мной в летном бою? Что ж, военный летчик — всегда военный летчик. С этим ничего не поделаешь.

Ирв покачал головой. Брэгг и Толмасов напомнили ему двух тигров, разделенных широким водяным рвом и рычащих друг на друга.

Закончив увлекательную словесную дуэль с советским полковником, командир перекинулся на экипаж:

— Ну, леди и джентльмены, проверяйте системы птички — стандартный предстартовый контроль и все такое.

Все справились с задачей быстро и четко.

— Молодцы, оперативно, — как-то даже разочарованно пробормотал Брэгг.

— Приступать к последовательности включения стартовых двигателей? — звонким голосом спросила Луиза.

— Приступай, — милостиво разрешил Брэгг.

— Есть, командир!

— Домой. Летим домой, — чуть слышно пробормотал Ирв, не осмеливаясь верить самому себе.

— Он движется! — воскликнула Ламра, когда летающий дом с громоподобным шумом заскользил по полю, и крепче сжала в руке игрушечного бегунка. Издаваемый крылатым монстром рев был ужасен, но она почему-то не испугалась. Может быть, потому, что ей очень нравилось смотреть на летающий дом.

— Он поднимается вверх! — крикнула Ламра, недоверчиво опустив все глазные стебли и снова подняв их. — И вверх, и вверх, и вверх!

Летающий дом развернулся в небе и очень быстро уменьшился в размерах. И шум тоже уменьшился и с каждой долей мгновения становился все тише и тише. Длинное, тонкое и белое облако, оставляемое летающим домом, рвалось и распадалось на куски, как и любое другое облако.

— Я видел, как он спускается, — прокричал Реатур так громко, что Ламре показалось, будто он слегка оглох, как и она сама. — Я знал, что если он опустился, то когда-нибудь обязательно поднимется, но не мог себе представить, что это будет столь впечатляюще.

— А я не видела, как он опускается, — сказала Ламра с некоторой обидой, но потом весело добавила: — Зато я слышала шум! Я вспомнила. Никто не понял, в чем дело. Мы все решили, что замок рушится.

— Я тоже так подумал, малышка, я тоже, — Реатур отвернул пару своих глазных стеблей от дневной звезды — всего, что осталось от летающего дома человеков. — Это случилось вскоре после того, как я внедрил в тебя почки.

— Да, Реатур, — подтвердила Ламра и взглянула на себя. Она по-прежнему выглядела не совсем так, как другие самки, но рваные раны уже срослись и превратились в неровные бледные шрамы

— Мне сказали, что твои отпочковавшиеся здоровы и растут крепышами, — сказал Реатур.

— Хорошо, — сухо ответила Ламра Ее по-прежнему мало интересовали детеныши Гораздо увлекательнее наблюдать, как ведут себя взрослые самцы: у них есть много чего перенять.

Когда хозяин владения заговорил снова, в его голосе звучала странная робость.

— У тебя не возникало желания выносить еще шесть почек?

Ламра открыла было рот, но сразу закрыла его. Она уже усвоила, что взрослые самцы, прежде чем что-то сказать, обычно думают, а не выкладывают сразу все, что приходит на ум.

— Я не знаю, — ответила она наконец. — А ты думаешь, что сможешь уберечь меня от кончины, как это удалось человекам?

— Надеюсь, что да, — сказал Реатур. — К тому времени, когда твои почки созреют, у меня появится некоторый опыт.

— Верно. Может, к тому времени у нас и зажимов станет побольше. Что если попробовать вырезать новые из какого-нибудь мягкого дерева?

— Новые зажимы? Я сам думал об этом. Да, рано или поздно нам придется изготавливать их самим. Почему бы тебе не взять один зажим и не показать его кому-нибудь из резчиков по дереву?

— Мне? — встревоженно взвизгнула Ламра. — Да ведь он слушать меня не станет!

— Кого же ему еще слушать, как не единственную в мире самку, выжившую после почкования? Думаю, он даже обрадуется возможности поболтать с тобой

— Ну, ладно, я схожу к резчику, — сказала Ламра, подумав

— Вот и хорошо.

Ламра вспомнила про слова Реатура о почках. Со времени последнего — и единственного — совокупления с ним она почти не думала ни о спаривании, ни о почковании. А сейчас… Вопрос хозяина владения что-то всколыхнул в Ламре; она вспомнила, как стремилось ее тело к близости с самцом, и подумала, что обнаружить в себе забытое некогда чувство заново совсем не сложно.

Это и в самом деле оказалось несложно. Правда, теперешнее ощущение желания было совсем другим, чем прежде, — не таким жадным и горячим, но достаточным, чтобы Ламра сказала:

— Думаю, мы сможем снова сделать ночки. Насколько я помню, это весьма приятно и весело.

Глазные стебли Реатура заколыхались.

— Да, Ламра.

— Тогда давай найдем какое-нибудь местечко поукромнее и совокупимся, — предложила она деловито и живо.

— Сейчас? — спросил хозяин владения с непонятным испугом. — А почему бы и нет? В замке полно свободных комнат, где можно уединиться. Пошли.

Спустя некоторое время Реатур уважительно расширился перед Ламрой, но на сей раз он не смеялся я не шутил, а был совершенно серьезен.

— А это еще зачем? — смущенно воскликнула она

— А затем, что на протяжении всей моей жизни я внедрил почки множеству самок, но никогда и ни с одной из них не получал такого удовольствия, как с тобой, — Реатур потянул руки к своим глазным стеблям, словно собирался завязать их в узел.

— Ах, это, — Ламра ненадолго задумалась. — Ну, я просто вспомнила то, что мне самой понравилось в прошлый раз, и попыталась сейчас добиться того же. Попыталась как-то тебе ответить, понимаешь?

— Понимаю. Наверное, после твоего следующего почкования у тебя получится еще лучше.

— Я не знаю, — взволнованно ответила Ламра, как обычно не заглядывая слишком далеко.

— Представляешь, человечьи самцы и самки живут и растут вместе все время, — произнес Реатур мечтательно. — Интересно, что же они чувствуют, когда внедряют почки, с такой-то практикой…

— Спросишь у человеков, когда они вернутся, — сказала Ламра.

— Если вернутся и если я еще буду жив, то непременно спрошу. А если не протяну так долго… — Реатур обратил к Ламре четыре глазных стебля — Может быть, ты спросишь у них сама.

— Может быть, — ответила Ламра, немного подумав.