"Уйти нельзя остаться" - читать интересную книгу автора (Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна)Часть 5 УбийцаЛера, как велел ей Лешка, весь вечер исправно набирала номер Димы – до тех пор пока ей не ответил голос практически незнакомый. Или она просто забыла его за двадцать с хвостиком лет? – Дима? Щербаков? – Я. – Это Лера Титова… Помнишь меня? – Лерка! Как здорово, что ты позвонила! Карен рассказывал о тебе, собирался организовать встречу, да пропал куда-то. А у меня твоих координат нет, а то бы я сам с тобой связался! – Да, я тоже удивляюсь: куда пропал Карен? Мне тоже обещал организовать встречу… Но исчез. – Это ты, Лера, не удивляйся: нынче у нас такой стиль в Москве. Все обещаем, но всерьез никто не воспринимает. Пока договор не подпишем с печатями, ни во что не верим. Да и то… – Он усмехнулся. – Да? – растерялась Лера. – А говорил, что соскучился… И что… Впрочем, неважно. – Лера, Дима снова улыбнулся, она слышала в телефон. – Да, я понимаю… – Лера, конечно, вовсе этого не понимала, потому как сама никогда не давала обещаний, которые не собиралась выполнять, но смысла дискутировать на данную тему не видела. Ее сейчас волновало совсем другое. – Послушай, Дим… Ты ведь знаешь, что происходит? Карен тебе говорил? – Знаю, – голос его сделался серьезен. – А ты, похоже, знаешь чуть больше моего. Это ведь ты сказала Карену, что считаешь эти смерти подозрительными? – Да… – Лер, мне нужно поговорить с тобой. – А я как раз за этим и звоню! Знаешь, тут мой приятель, частный детектив, взялся за это дело… Дим, давай завтра встретимся? Все втроем: ты, детектив и я? Есть вещи, которые очень, очень настораживают. Это я мягко выражаюсь. – Он тоже считает, что это убийства, твой детектив? – Дим… Да. – Я в данный момент еду из пригорода в Москву, своих отвозил на дачу. Через час буду дома. Можешь подъехать? Я не хочу ждать завтра. Честно скажу: мне не по себе… Я за тобой заеду, хорошо? Или возьми тачку, я оплачу! Лера не устояла. Она знала, что Лешка будет ее ругать на чем свет стоит, но поехала! Даньке соврала, что сыщик ее просил посодействовать, а от сыщика спряталась, выключив звонок своего сотового. Он нехотя обещал ей рассказать, что за история приключилась в их классе много лет назад, но теперь, она была уверена, эту историю расскажет ей Дима! Он встревожен, он хочет с ней посоветоваться… Потому и расскажет! Дима был ей рад так, словно они в школе были закадычными друзьями и теперь он безмерно счастлив, обретя то ли свою первую подружку, то ли свою первую любовь. Глаза его сияли, а руки заключили ее в самые что ни на есть жаркие объятия. – Можно подумать, – смущенно проговорила Лера, высвобождаясь из его рук, – что ты встретил любовь своей юности… – Так оно и есть! – улыбнулся Дима. – Я только сейчас понимаю, что был в тебя влюблен в школе! – Ладно врать-то! Дима окинул ее мужским, оценивающим взглядом. – А что? Ты хороша собой, ты умна, ты вообще… – Дим, кончай! Ты хотел поговорить о чем-то важном. – Да. И все же, знаешь, Лер… Когда оборачиваешься назад, то мало кого хочется увидеть снова. А тебя – хочется. – Дим! – Ладно, ладно. Но я рад тебя видеть, честное слово! Лера вежливо улыбнулась. Сказать по правде, она не могла ответить тем же Диме Щербакову: его образ и характер стерлись практически полностью за прошедшие годы. Он остался для нее членом Компашки, чем и исчерпывался. Она не узнавала ни его лица, ни голоса, и никаких ассоциаций не вызывал у нее этот невысокий толстенький человек с налитыми розовыми щеками и редкими бровками над голубыми глазами. Похоже, Лера оставила более внятный след в его памяти. Ну, это и понятно: она держалась сама по себе, а он в клане. А в кланах личности неизбежно сливаются в массовку. – Проходи, проходи… – Дима засуетился, пропуская ее в гостиную. – Присаживайся! Ты не голодна? Получив отрицательный жест, он предложил ей напитки. Лера согласилась на мартини. Больше для атмосферы, чтобы не обидеть Диму. Отказ выпить воспринимается как недоверие с ее стороны. И даже высокомерие. Лера это уже усвоила за время своего пребывания на родине. Когда наконец был налит в ее бокал мартини, а в его рюмку – водка, когда они чокнулись, чего-то хорошего пожелали друг другу, выпили и даже закусили оливками и крекерами, тогда она наконец решила перейти к существу вопроса. – Дим, ты хотел со мной поговорить… – Да. Лер, я осознаю некоторую неприличность того, что обращаюсь к тебе за помощью… Мы двадцать-сколько-там-лет не виделись! Но эти смерти… Если бы не ты, если бы не твой приезд и желание разыскать нас, твоих одноклассников, то никто бы не отдал себе отчета в том, что наши ребята умирали таким странным образом, в порядке расположения парт! Вроде бы от инфарктов, но все же странно… Настораживает, тут я с тобой согласен! – Дим, а ты знаешь, что Максим Фриман умер? – Когда?! – Вчера. – Но как ты объяснишь тот факт, что Юру и Ингу пропустили? Может, это они чистят наши ряды сладкой парочкой? – Нет. Они уехали за границу. Юра повез ее лечиться в Австрию. – Юра? Ингу? Погоди, они до сих пор общаются?! – Он женат на сестре Инги… – Ну и дела! А чем больна Инга? – Не знаю. Лешка, мой друг и детектив, обещал Юриной жене сохранить в секрете и мне не сказал… – Да черт с ним, секретом, главное, ты скажи, ты в это веришь? Они действительно за границей? – Леша проверил. Они Дима налил себе еще водки. Выпил, забыв предложить своей гостье второй бокал, чему она тихо обрадовалась. – Ладно, Юру и Ингу пропустили потому, что они слиняли за границу… Думаешь, и вправду лечиться? Или сбежали? Испугались? – Не знаю, Дим. Не исключено. – За ними сидел Боб. Дальше Максим… Теперь и он умер. От инфаркта? – Да. – Ну и дела, – Дима крутанул головой. – А следующим сижу я, так? У меня нет фотографии класса, не сохранилась, но я вроде бы помню, как мы сидели… Не ошибаюсь? Она кивнула. Он умолк, и Лера почувствовала, что сейчас (или никогда!) Дима расскажет ей то самое происшествие в школьные годы, которое послужило причиной всех смертей… Подбодрить его? Или промолчать, оставляя ему возможность самостоятельно начать разговор? Лера решилась в пользу последнего. И оказалась права, так как после нескольких долгих минут тишины Дима заговорил. – …Мне трудно понять теперь, как я мог пойти на поводу у Юрки и особенно Инги… – заговорил он. – Но тогда я поддался их влиянию. И мы все, всей Компашкой, учинили одну непристойность… Я не могу рассказать тебе подробности, язык не повернется! Дима уставился повлажневшими глазами на Леру. – Помнишь, когда мы первый раз смылись с урока исторички? Тогда Юрке с Ингой чуть не весь класс удалось подбить, и ты тогда ушла с нами. Вроде бы тоже поддалась общему влиянию, но ты все спрашивала у нас по дороге в кино: почему мы так жестко реагируем? Мол, ладно, историчка дура, но чего на нее так злиться? О, я помню, как посмотрела на тебя Инга! Она облила тебя презрением с ног до головы, а ты не заметила! Юра усмехнулся и сказал, что ты наивная, ребенок еще… В наши годы «ребенок» – было чуть не оскорблением, ты не забыла? Очень уж нам хотелось казаться взрослыми. Другие ребята принялись что-то снисходительно тебе объяснять. – Ты так подробно это помнишь? – изумилась Лера. – Да. Потому что я молчал и смотрел во все глаза: что теперь будет с тобой? – И что со мной было? – А вот это было самое удивительное – ты их послушала и ответила: «А мне ее жалко!» И в следующий раз с нами не пошла. Лера вскинула брови. – А что из этого вытекает? – А то! Ты не побоялась, что над тобой будут смеяться! Не побоялась сказать свое мнение, отличное от солнца нашего Юры!.. А я, парень, – не смел! Почему?! До сих пор не нахожу ответа на этот вопрос! – Дим… Мальчишки позднее взрослеют, чем девчонки… – Я теперь солидный уважаемый человек, Лера. Я бизнесмен, у меня деньги, преуспевающая компания, большой штат сотрудников, я теперь сам элита! И знала бы ты, как мне противно вспоминать, какой пешкой я был при Юре! – Дим, не казнись. Это детство. В нем были свои неприятные моменты, как прыщи… – Детство?! Прыщи?! Ты не знаешь, о чем речь, Лера… А казниться все равно поздно, поезд ушел. – И о чем же речь? Он не ответил, только водки себе подлил. – Ты мне все же скажи, что тогда случилось, Дим. Я не хочу ставить тебя в неловкое положение, скажи мне только в двух самых общих словах – в той степени, которая поможет понять, отчего сегодня кто-то хочет избавиться от свидетелей того давнего происшествия. – В двух словах? Лер, спасибо. Очень трудно сказать в двух, но все же легче, чем подробно… В общем, мы Анну Ивановну завлекли на Юркину квартиру… Потом раздели ее и стали фотографировать… – Раздели?! – Лере почудилось, что она ослышалась. Дима отвел глаза, и Лера поняла, что не ослышалась. – Дима… Сколько ей было тогда? Лет тридцать шесть, тридцать семь? Это меньше, чем нам с тобой сегодня!.. В школе ходили упорные слухи, что она старая дева… Можешь ты представить, что чувствовала женщина, никогда не обнажавшаяся перед мужчиной, что она должна была чувствовать под взглядами здоровых оболтусов, членов вашей Компашки?! Она неумная была, да, идейная, малообразованная и зашоренная советской пропагандой. Я сама ее терпеть не могла. Но устроить Дима смотрел на нее долго… Молча, изучающим взглядом.. – Валерия Титова, – произнес он наконец, – я тебя позвал к себе не для того, чтобы ты читала мне мораль! Я тебя пригласил для того, чтобы ты помогла мне избежать опасности. Если таковая, конечно, имеется! Поединок взглядов. Лера вышла из него победителем, Дима первым отвел взгляд, но победа не радовала. – Хорошо, – примирительно произнесла она. – Нет смысла читать тебе мораль, согласна. Сколько лет твоей жене? – Тридцать восемь. – Я надеюсь, она не учительница!!! – хлестко произнесла Лера. – Блин! Лера, это запрещенный прием! Она помолчала. – Дим, прости… У меня просто шок случился…. Объясни только, зачем вы это сделали? – Если помнишь, – вздохнул Дима, – она поклялась, что аттестаты мы не получим. А они всем нужны были, сама знаешь. Ну вот, Инга придумала, что если сделать такие фотографии, где она… э-э-э… достаточно раздетая… то мы сможем держать ее в узде. Собирались пригрозить ей: мол, чуть только двойку влепит кому, мы эти фото разбросаем по школе. – А Юра, конечно, поддержал? – Поддержал… Он все инициативы Инги поддерживал. Никто в классе, кто не входил в нашу Компашку, даже не подозревал, до какой степени она на него влияла! Блистал-то на уроках всегда Юра, Инга помалкивала, да и образованности ей не хватило бы тягаться с другими. Но она его, да и всех нас словно гипнотизировала. Такой серый кардинал, идеолог при короле-солнце Юрке… Ну и мы, ясное дело, тоже согласились. Тогда идея нам казалась гениальной и страшно крутой. – И как же вы ее осуществили? – Дело у Юрки на хазе происходило, родители его тогда уехали в очередной вояж по заграницам… А училка… А Анна Ивановна не знала. Хотела встретиться с его родителями, чтоб нажаловаться, ясный пень… Юра ей и сказал: мол, приходите, они вас ждут. Но ждали ее на самом деле мы… – Дима склонил повинную голову, и Лера заметила, что макушка его начала уже лысеть. – И как же вы заставили ее на это пойти? Силой? – Не совсем… Так, подержали немного за руки, когда она вырывалась, и пригрозили ей… Он вздохнул. – Ну, Дима, ну? Договаривай! – Групповым изнасилованием… Лера подавила в себе восклицания. Какой теперь в них толк… – И в главной роли у нас выступал Зинка Шапкин. – Как?! Он же с вами не дружил! Он же постоянно состязался с вами на уроках! Того же обществоведения, между прочим! – Сам не понимаю. Как-то его вовлекла Инга, она же мастерица лисьи песенки петь… Как бы то ни было, он оказался в главной роли в тот день. И он… – помнишь, он исчез из выпускного, десятого класса? – Да… – Так вот, Зинке дали три года колонии. – За что?! – За изнасилование учительницы… – Погоди… Ничего не понимаю! Ты только что сказал, что вы учительницу – Лер, я тебе это рассказываю для того, чтобы понять, откуда эти смерти и кому они нужны… Кто-то мстит нам? Или кто-то хочет избавиться от нас, свидетелей? – А я тебя спрашиваю: что именно вы сделали с Анной Ивановной?! Дима тщетно смотрел в окно, словно надеялся, что вопрос Леры сам собой растает в воздухе. Но он не растаял. Лера с самым решительным видом ждала от него ответа, что подтверждало сверкание ее глаз. – Ну… – сдался Дима, – ну, в общем, Зинка ее… Даже не знаю, какое слово-то есть приличное? В общем, он ее раздел… Под диктовку Стрелка и Инги… И… как бы так сказать… немного полапал… За всякие места… Лера только молча сглотнула. Ее одноклассники – да, очень эрудированные, да, пижоны, да, снобы даже, – но вроде бы такие, по большому счету, наивные в своем выпендреже… Они могли так обойтись с женщиной – пусть ненавистной училкой, но ТАК??? Ей захотелось немедленно уйти из этой квартиры, от этого человека, почти забытого ею, чтобы снова забыть его и все то, что он рассказал!!! Она рванулась к двери. – Лера… – Дима схватил ее за руку, угадав ее желание покинуть его дом. – Не осуждай меня… Мне нужно понять… Все эти смерти… Лер, ты догадываешься, кто это? Кто убивает нас?! Дима ведь – Нет. Только в одном уверена: это связано с происшествием в школе. Теперь ты рассказал, с каким именно. – Может быть, это Анна Ивановна нам мстит? – Дим… Скажи мне: ты действительно сожалеешь о том, что вы тогда совершили? Я хочу знать, ты сейчас просто испугался или ты по-настоящему жалеешь, слышишь! Или тебе всего лишь обидно, что ты был – Ты стала настоящей иностранкой, Лера! Так у нас не разговаривают в России! – Как это – – Так прямо! – Не питай иллюзий, Дима, так прямо не разговаривают – Лера!!! Стоп, хватит! Она умолкла. Стоп так стоп. Значит, сейчас его слово. Пока он молчал, Лера задумалась. На самом деле фиаско терпит она, и именно она! В Америке – с первого дня своего пребывания там – она ощущала конфронтацию мировоззрений. И свое она противопоставляла американскому как Но ее нынешние встречи в России, все то, с чем она столкнулась за это время, нашептывали ей, что никакой национальный менталитет тут ни при чем! Где оно, совестливое и склонное к самоанализу?! И получалось, что ее взгляды, ее мировоззрение – это Но при чем тут страна, в которой она выросла? Если рядом с ней – тогда не замеченные и не опознанные ею – существовали такие монстры, как Юра, Инга и вся их Компашка? Их взрастила все та же страна, которая взрастила ее, Леру, но столь разными, что страна тут явно ни при чем! У Леры было чувство повешенного, у которого выбили табуретку из-под ног. Столько лет она простирала свое восприятие вещей до национального менталитета, на который опиралась, который стоял за ней, как твердыня, – так она всегда считала! А оказалось, что ничего национального в нем нет… И она всего лишь отдельно взятая личность, сформировавшаяся в условиях отдельно взятой семьи… Затерявшейся на планете со своими культурными и нравственными ценностями… – Хорошо, Лер, – прорезался Дима. – В принципе, я даже рад, что ты поставила вопрос именно так. Надо же все-таки однажды посмотреть правде в глаза… Да, Лер, я поступил, как подонок. Да, меня совесть мучает до сих пор. Списывать это на младые годы – малодушие. Не двенадцать лет ведь было, а семнадцать! В двенадцать я бы себя простил теперь, списал бы на малолетство. Но в семнадцать… Короче, все! Я сожалею о том, что сделал. Но ножкой шаркать перед тобой тоже не буду. Если тебе этого мало, то уходи. – Спасибо, Дим. – За что? – За честность… На мгновение Лере захотелось рассказать ему о том, как она свои ценности приписывала национальному русскому менталитету, как теперь оказалась разочарована и как на этом фоне ей дорого его признание – толстенького и смешного Димы… Но она не стала откровенничать. В конце концов, проблемы ее «русскости» – это ее личные проблемы. – Дим, налей мне еще мартини, пожалуйста… Этой фразой Лера обозначила свое примирение. Дима спохватился, извинился, подлил. – Ты сказал, что Зинка Шапкин сел за изнасилование. А при этом он ведь только… как ты сказал?.. – Слово « – Стрелок его остановил. Зина пьяный был в зюзю, ничего не соображал. У Юры дома абсент водился, так Зинка его хряпнул пару раз. Сначала всех забавлял его пыл, он же до сих пор голой женщины не видел, но потом Зинка разошелся чересчур, и Юрка его схватил за шкирку и оттащил от Анны Ивановны. Сказал, что иначе этот придурок получит срок за изнасилование, а мы пойдем как сообщники. – Но при этом Зина Шапкин сел за – Анна Ивановна подала заявление в милицию. Никто этого не ожидал – ведь мы ей пригрозили фотографиями… Но она, видимо, настолько ненавидела Юрку, что все-таки решилась через пару дней, несмотря на угрозу. Сначала заявила о групповом изнасиловании: лишь бы Юрку вовлечь, как я догадываюсь. Но потом, видимо, поняла, что не прокатит, и стала настаивать на том, что Зинка ее изнасиловал, а мы все – сообщники. Особенно, конечно, Юра. – А Зинка что? Он ведь рассказал, как дело было? – Хе, рассказал! Он после абсента ничего не помнил. Вырубило ему башку, и все тут! Хотя все же изобразил следователю, как мы собрались на квартире у Юры и снимали учительницу на фото… Но потом как-то все перекрутилось там, и он вышел один виноватым… – Получается, что вы его подставили в конечном итоге? – Никто не хотел, Лер! Мы были уверены, что училка не пикнет под угрозой фотографий! Но когда все это завертелось в милиции, то родители наши как узнали, так все связи запустили… Кто через МИД, кто через горком партии, кто еще как… Мои, к примеру, в Совмине нашли канал… Прокуратура немножко поартачилась, просто так не хотели сдаваться. Закрутившемуся делу требовался козел отпущения. И им стал Зинка Шапкин. – Ты говоришь, что его никто не собирался подставлять. Но тогда зачем вы его вдруг позвали к себе? Зачем ему навязали эту роль? Дима вскинул на нее удивленные глаза. – Не знаю… Я как-то никогда не задумывался… Получается, что Инга заранее страховалась? Привлекла Шапкина… Чтобы в случае чего на него все свалить? – И у нее это получилось! – Каким-то образом да… В конце концов Зинка написал чистосердечное признание… Взял на себя изнасилование. – Которого не было?! – Не было. Но Анна Ивановна утверждала, что было. А Шапкин ничего не помнил. Зато к нему на свиданку в СИЗО ходила Инга. После этого он и написал «чистосердечное»… – То есть, учитывая, что дурачок Зинка ничего не помнил после хорошей дозы абсента, Инга убедила его, что так оно и было? Что он изнасиловал учительницу? – Видимо. – А как же экспертиза? Ведь врач должен был дать заключение об изнасиловании! – Лер, я не знаю… Такие подробности нам никто не докладывал. Единственно, что историчка подала заявление только через два дня после той истории у Юры дома. Мы, помню, еще ликовали, что наша затея удалась. На следующий день она с урока сбежала, а через день и вовсе не появилась. Мы праздновали победу. Надеялись, что она уйдет из школы и нам пришлют другого учителя, менее кондового… Но два дня спустя Зинку замели, и нас тоже стали таскать к следователю. А уж как там с экспертизой было, я не в курсе. Может, раз она не сразу пошла в ментовку, то врач сделал на это скидку. Типа, бедная женщина не сразу решилась, а там уже и следов не осталось… Лера ненадолго задумалась, переваривая услышанное. Эмоций у нее уже не осталось. – В общем, ты теперь знаешь все… Лера протянула ему свой пустой бокал. Она даже не заметила, как опустошила его. Дима подлил ей мартини, себе водки и несмело поднял рюмку, чтобы чокнуться. Лера ответила на его жест… – А теперь вот какая петрушка получается, – произнес он, заглотнув водку залпом. – Зина меня шантажирует… Грозится выставить в интернете видеозапись… Юра ведь тогда, помимо фоток, еще снял все на пленку. И запись попала к Зиновию, он ее от Инги получил… Оказывается, Шапкин завел блог в интернете, и там все это описал… Теперь он требует денег. Как ты думаешь, не может ли он быть убийцей? Речь идет вроде бы о шантаже, но как знать… – Зина? Убийца? Мне его очень жалко, очень, но все же он придурочный… – Придурочный или нет, а умишка хватило, чтобы стребовать с меня десять тысяч евро! – И ты ему заплатил?! – Еще нет. Он должен прийти ко мне через… – Дима глянул на дорогие часы, украшавшие его запястье, – через двадцать минут! Для того чтобы меня убить?! – Не знаю, Дим, я теперь ничего не знаю… Я бы никогда не поверила, что Зинка способен убить, – но я бы ни за что не сумела бы представить, что наша Компашка, все вы, Юра и даже Инга, хоть я ее никогда не любила, способны на подобные вещи… И теперь… Звонок в дверь прервал ее речь. – Ты кого-то ждешь? – спросила она, посмотрев на часики. – Зинку Шапкина. Он меня шантажирует, я же тебе сказал… Хотел вот с тобой посоветоваться, как вести себя с ним. Но не успел. Правда, он пришел на двадцать минут раньше срока. – Не открывай, Дим! Нечего приходить раньше времени! – Лер, может ли Зинка быть убийцей? Ведь мы его, как ни крути, действительно подставили… Юрка с Ингой в первую очередь, конечно, но мы все, Компашка, тоже… Он теперь мстит? Звонок прозвучал снова, требовательно. – Дим, я в это не верю! Но, как бы там ни было, он увидит, что я здесь, – он не посмеет! – Я обещал ему встречу наедине. – Мало ли! Скажешь, что я неожиданно приехала! Он не посмеет при мне! – Ладно, давай так: ты пока спрячься тут в комнате. Вот хоть за занавеску встань. А я пойду посмотрю, кто там. Может, это и не Зина. Он погасил в комнате свет, но дверь прикрыл неплотно, и до Леры доносились звуки из прихожей. Сначала что-то произнес голос… отнюдь не Зины Шапкина – женский голос! Затем несколько недоуменных возгласов Димы. Слов она не разобрала, но интонация была понятна: обмен любезностями. А дальше более отчетливое: «Проходите». Теперь голоса раздавались поближе к комнате, где пряталась Лера. – Да, он дал мне ваш адрес и велел приехать сюда. Чтобы одним махом двух зайцев, как он выразился. Я вот деньги привезла… Голос у женщины был мелодичный, смущенный, немного детский. – Вы думаете, что, если мы ему заплатим, он отвяжется от нас? – Надеюсь! Но вы понимаете, что у нас нет выхода. У Юры такой ответственный момент в его карьере! Публикация в интернете подобной видеозаписи поломала бы ему всю жизнь! Перечеркнула бы все то, чего он добился, к чему так упорно шел! – В голосе женщины послышались слезы. – Это так ужасно, так ужасно!!! – Стелла, а почему Юра сам не приехал? – Он за границей. Письмо от Шапкина получила я, ну и ответила ему. Мы с Юрочкой посоветовались по телефону… Она всхлипнула. – Ну, не надо, не плачьте! Давайте обсудим все спокойно, у нас еще есть время до прихода Зины… Заходите. Лера ожидала, что дверь в комнату сейчас распахнется, и пыталась сообразить, прятаться ей дальше или нет. Раз это не Шапкин, то, наверное, можно показаться нежданной гостье на глаза? И на Юркину жену – а это была она, как следовало из разговора, – охота взглянуть к тому же… Внезапно в дверь комнаты что-то стукнуло, и она чуть-чуть приотворилась, но в нее никто не вошел. Затем послышался снова шум, но уже другой – Лера не могла определить его характер. Никто не разговаривал, ни женщина, ни мужчина, только пару раз переступили женские каблучки по паркету. Снова что-то глухо брякнуло об пол, и на этот раз до Леры отчетливо долетел глубокий женский выдох, словно после тяжелого физического усилия. Лера выглянула из-за занавески, порадовалась, что в комнате темно, и осторожно направилась к проему двери, в который можно было бы увидеть, что происходит в прихожей. А происходило там, без сомнения, что-то странное… Она сняла тапочки, выданные ей Димой, и босиком, на цыпочках, подкралась. Еще шажочек… Главное, чтобы ее не увидели… Лера вытянула шею и осторожно заглянула в проем… Дима лежал на полу, на животе, головой к двери в комнату, – и не шевелился! Белокурая женщина с короткой стрижкой, похожая на Ингу, пыталась его перевернуть на спину. Ей это удалось. После чего она села на него верхом, что-то сосредоточенно ища в своей сумочке… Лера в панике отступила в глубь комнаты. В это время в квартире Димы затрезвонил телефон. На него никто, разумеется, не ответил. Затем стало слышно, как где-то заиграл сотовый. Наверное, Димин, поскольку на него тоже никто не ответил. И минуту спустя завибрировал ее собственный мобильник. Как хорошо, что она отключила звук, боясь, что Лешка ее отчитает за самоуправство! Лера быстро забралась в самый дальний угол, прижала пластиковое тельце к уху. Это был Кис!!! Едва слышно, одними губами, она прошептала ему молитву о помощи. А от него услышала об электрошокере! Вот, значит, отчего лежит Дима на полу без сознания! И этот стук в дверь комнаты – это Дима ее задел, когда падал… Теперь стали ясны и другие глухие звуки: тело его оседало на пол, а женщина его придерживала. Наверное, чтобы соседи внизу не подпрыгнули от громкого стука? Хотя нет… Кис говорил: никаких следов насилия, повреждений на телах не оказалось. Если бы Дима упал, то мог бы разбить себе лицо или затылок… В общем, понятно, зачем она его придерживала… А теперь она сидит на нем верхом и что-то ищет в своей сумочке… Что? О господи! Ну конечно! Шприц! Теперь в программе укол! Дима еще жив, но после того, как она что-то введет в его вену, то все, он пополнит список умерших одноклассников!!! Что же делать?! Что делать, бог мой?! Лера, тихо переведя дух, снова прокралась к двери. Так и есть: эта бабенка перетягивала руку Димы жгутом! Как Дима ее назвал? Не Инга, нет… Стелла, вот как ее зовут, убийцу! Юркина жена, кто бы мог подумать!!! Надо как-то спасать Диму. Но как? Угодить самой под электрошокер Лере совсем не хотелось. Драться она не умела. Можно, конечно, попробовать вырвать его у Стеллы, но кто может гарантировать, что ей это удастся? А не удастся – лежать Лере на полу рядом с Димой… Кис едет. Кис уже едет! Хоть бы только поскорее, хоть бы только он нигде не застрял! Но Лера тоже не может терять время в ожидании! Еще секунда, и Стелла введет Диме в вену смертельное вещество! Лера беспомощно обвела глазами комнату. Что же придумать? Что??? Комната была разделена на две зоны. Та часть, в которой они сидели с Димой и где находилась она сейчас, была чем-то вроде гостиной. В ней располагалась мягкая мебель, низкий столик и книжные шкафы. От нее аркой была отделена вторая часть комнаты – или вторая комната, неважно. Там тоже имелись диваны и еще огромный телевизор. Плоский экран стоял на невысокой подставке, диваны напротив… Пульт управления лежал на подставке, у основания телевизора. И вдруг Леру осенило. Мягко пружиня на пальцах босых ног, она подкралась к телевизору и включила его, кинув пульт на диван, а сама точно так же тихо и быстро вернулась за занавеску в первой комнате. Ее уловка удалась. Внезапно заголосивший телевизор напугал Стеллу, и она с опаской сунула голову в приоткрытую дверь. Лера представила сейчас сцену ее глазами: в комнате темно и пусто, лишь в ее глубине ни с того ни с сего включился телевизор! Было от чего убийце похолодеть! Стелла осторожно вошла в комнату. Пошарила на стене, прилегающей к двери, в поисках выключателя. Но он – Лера видела, когда Дима выключил свет, – был спрятан за книжными стеллажами, и нужно просунуть руку поверх книжек, чтобы привести его в действие! Стелла, так и не найдя выключатель, распахнула пошире дверь в прихожую, откуда падал свет. И, с опаской поглядывая вокруг, двинулась вглубь, к нежданно заработавшему телевизору. В ее правой руке, рассмотрела Лера в слабом освещении, было зажато что-то небольшое, темное, превосходившее немного по длине ее кулачок… Электрошокер, о котором говорил Леша, без сомнения! Стелла остановилась во второй части комнаты. Ее ладная фигурка, обтянутая кофточкой и узкими брючками, неплохо просматривалась в неверном свете экрана. Она искала глазами пульт, чтобы выключить действовавший ей на нервы телевизор, заработавший сам по себе… Во всяком случае, Лера очень надеялась, что именно так думает убийца… Отодвинув занавеску, Лера на цыпочках, бесшумно – а под звук внезапно заоравшего телевизора тем более! – заскользила к двери. Только бы Стелла не обернулась, только бы! Лерины глаза уже привыкли к темноте, тем более что этот мрак просвечивал, с одной стороны, экран, а с другой – широко распахнутая в освещенный коридор дверь… Лера экономила каждую долю секунды, отчего даже не обернулась в сторону Стеллы. Но, видимо, ее маневр удался, так как Юрина жена все еще пребывала в комнате в поисках пульта управления… Тихо переступив через неподвижное – но еще живое! – тело Димы, Лера скользнула за дверь ванной комнаты. Теперь оставалось только ждать. И уповать на судьбу. Потому что – Лера поймала лучик света на часы – Лешка так быстро не сможет приехать! Москва всегда забита машинами, даже тогда, когда нет пробок! Просто забита меньше, чем когда пробки есть! А Зина Шапкин, он тут, конечно, не появится! И не думал даже появляться! Его в очередной раз подставили! Лера не знала, каким образом, но чутье подсказало ей, что назначенное якобы Зинкой свидание служило лишь поводом для появления Стеллы в доме очередной жертвы. Вот только теперь не подведи, хладнокровие! Не предай, точность движений! План она придумала хороший. Отличный даже! Оставалось его исполнить…. Лера никогда не была спортсменкой. И уж тем более не была спецназовкой, десантницей и так далее. Ничему такому она не была обучена. Она не умела стрелять, не владела ножом, не имела представления даже о том, как сделать подножку или кинуть через бедро, – об этом она только в книжках читала. Но сейчас стоял вопрос о жизни человека. Неважно, Дима его звали или как-то еще. Он был человек, и его жизнь зависела от нее, от Леры! От ее самообладания в первую очередь! Сердце ее неистово билось. Она трусила. Если она промахнется, если сделает неверное движение, то конец не только Диме, но и ей! И тогда Кис приедет к двум трупам. Может, успеет даже убийцу взять – да эка радость, когда ты уже труп… Стелла возвращалась в коридор. Ее каблучки цокали по паркету. Нет сомнения, она решила, что телек включился сам. Такое иногда случается, Лера знала, на что, собственно, и сделала ставку… Вот она появилась в коридоре. Приоткрытая дверь ванной – ровно так, как она была приоткрыта до появления Стеллы, – позволяла Лере видеть, хоть и не полностью, что происходит в прихожей. А там происходило вот что: Стелла снова оседлала неподвижное тело Димы. Он лежал головой к двери в комнату, ванная находилась позади него, и Стелла была отлично видна Лере со спины. Вот она проверила жгут: хорошо ли он держался на предплечье жертвы. Затем Стелла пошарила рядом с телом Димы и выудила откуда-то с пола шприц. Видимо, она его бросила, когда неожиданно загорланил телевизор. Подняв его к свету, Стелла отвела поршень… А электрошокер положила на грудь Димы. Ей требовались обе руки для укола: одной она прощупывала вену, второй направляла шприц, – и электрошокер ей мешал… Сейчас или никогда!!! Лера рванула из ванной, в пару скачков достигла Стеллы и набросила на ее голову припасенное заранее, сдернутое с вешалки в ванной большое полотенце. Ухватив его за края, быстро обмотала их вокруг ее горла. Стелла, сопротивляясь, уцепилась за него, что заняло ее руки. Это был решающий момент! Затягивая полотенце вокруг шеи Стеллы, Лера перегнулась через ее плечо вперед, схватила электрошокер, лежавший на груди Димы… Но рано было праздновать победу. Как им пользоваться?! Куда нажать?! Почувствовав ее замешательство, Стелла отпустила края банного полотенца, вытянула обе руки назад и вцепилась в Леру остро отточенными ногтями. Она чуть не выпустила электрошокер. Стелла попыталась развернуться, пусть и вслепую, но с помощью ногтей повергнуть соперницу! Тут кнопка… Лера соображала лихорадочно, несвязно, отчего вид одной-единственной кнопки не сразу подсказал ей одно-единственное решение. Превозмогая боль от когтей Стеллы, – Валерия не поддалась на эту уловку и не принялась отдирать от себя руки убийцы, рискуя выпустить электрошокер, – она наконец нажала на заветную кнопку… Между двумя электродами появилась синяя дуга, сопровождаемая характерным потрескиванием. Когти Стеллы впились, казалось, не только в кожу, но уже и в мясо… Но Лера больше не чувствовала боли. Словно загипнотизированная, она смотрела на голубую дугу… Затем отодвинула ее от своих глаз и навела ее на извивавшуюся в усилиях развернуться спину женщины, которая сидела перед ней. Лера не знала, куда нужно приставлять электрошокер. И нужно ли его приставлять в какое-нибудь конкретное место – или в любое? Но думать времени не было, и она воткнула два электрода под лопатку Юриной жены. Та некоторое время дергалась, прежде чем обмякнуть… И вдруг свалилась на тело Димы. Словно Стелла обняла его, - словно любящая жена прощалась… Еще не веря в свою удачу, Лера потрясла убийцу за плечо. Та не отреагировала. Наученная всякими триллерами, где в последний момент вскакивает якобы уже труп, нанося последний удар герою, Лера ущипнула Стеллу за бок – не без мстительности, сильно вонзая ногти в мякоть ее тела. Но Стелла не шевельнулась. «Все кончено, – устало подумала Лера, поднимаясь… – Мы победили!» Кто такие Она не имела понятия, как долго может действовать эффект электрошокера. Но его вполне хватило для того, чтобы дождаться требовательного звонка в дверь. Лера открыла, предполагая увидеть Лешку, но обнаружила за дверью целый наряд милиции… Дима уже начал приходить в себя. Их усадили в кресла и принялись терзать их обоих, полуобморочных, – хотя и по разным причинам, – вопросами… Кис появился на месте происшествия несколько позже: еще в дороге узнав, что все живы, он немного расслабился и перестал гнать. Тут и Стелла зашевелилась на диване, куда ее перенесли из коридора милиционеры. Один из мужчин – наверное, врач, хоть и без белого халата, – прощупал ее пульс, кивнул остальным. Стелле помогли принять вертикальное положение. Она оглядывалась вокруг себя с хмурым недоумением. На лице ее застыла капризная гримаска ребенка, которого только что разбудили. Наткнувшись взглядом на Леру, она вдруг выбросила руку вперед, уставила наманикюренный ноготок и внятно проговорила: «Ты меня чуть не убила! Сучка!» Лера отвечать не стала. Какой смысл спорить со Стеллой, что-то доказывать, когда здесь полно людей, призванных разобраться в том, кто кого чуть не убил! Стелла еще несколько секунд смотрела на Леру с выражением злого презрения, затем отвернулась. И тут же лицо ее переконвертировалось: губки склеились в сердечко, реснички усердно замахали, как дворники на ветровом стекле. Теперь Алексей узнал в ней ту прелестную фею, с которой встречался у Стрелкова дома. – Я надеюсь, что вы ее арестуете! – мелодично произнесла она, кивком головы через плечо указывая на объект, подлежащий аресту: Леру. – Она хотела меня убить! – Мы разберемся, – отозвался один из милиционеров. – Что значит «разберемся»! – возмутилась Стелла. – Я вам говорю: она напала сначала на этого вот мужчину, – указала Стелла пальчиком на Диму, – а потом на меня! Запишите в протокол! – Не беспокойтесь, все запишем. Только надо будет еще это доказать, гражданочка. Что она вас, а не вы их. Группа, высланная Серегой, пока действительно ничего толком не знала: Дима с Лерой только начали давать показания, и Кис пока не успел объяснить ситуацию. Однако у них уже имелась «презумпция невиновности» – невиновности Леры: ее подтвердил одним кивком Алексей Кисанов, едва успев появиться в квартире. А с мнением Кисанова считались даже те, кто знал о нем лишь понаслышке. – Вы меня подозреваете во лжи?! Да как вы смеете?! Вы знаете, чья я жена?! – Пока нет. – Я жена депутата! Юрия Стрелкова! Несколько взглядов метнулись в сторону Алексея с немым упреком: – Мы разберемся, мадам Стрелкова, – ответил капитан. – Как ваше имя-то будет? – Стелла! – Стелла Стрелкова, значит. А по отчеству как? – Вадимовна… – Стелла Вадимовна, значит, Стрелкова… Алексей, до сих пор стоявший в отдалении, вдруг подал голос: – Арефьева. Мадам фамилию не меняла в замужестве. Стелла вытянула шейку, выглядывая детектива. – Ах, Алексей, – махнули ее ресницы, – как я рада вас видеть! Ну, скажите же этим… Этим милиционерам, что мой муж депутат! И какая разница, меняла ли я фамилию! – Никакой. Напротив, очень удачно получилось, что у вас никакой разницы нет с фамилией вашей сестры: вы обе Арефьевы! – И что? – хлопнули реснички. Стелла озадачилась. Озадачились и остальные присутствующие. Смысл этой беседы ускользал от них. – И вы подменили паспорта. Но с учетом вашего внешнего сходства все прошло как по маслу! – Я не понимаю вас! – Понимаете. Алексей протиснулся между милицейских плеч поближе к дивану. Стелла опасливо подобрала под себя ноги в красивых сапожках, словно он представлял для нее угрозу. Сыщик повернулся к ней спиной, лицом к остальным. – Лера, Дмитрий, прошу любить и жаловать вашу одноклассницу Ингу! Коллеги, позвольте вам представить Ингу Вадимовну Арефьеву! …Потом было много шума, состоявшего из непонимающих восклицаний коллег, из изумленных возгласов Леры и Димы и возмущенных – Стеллы. Вернее, Инги. Наверное, прошло часа полтора, прежде чем всем все стало ясно. И то относительно. Ингу увезли в наручниках. Диму с трудом уверили, что это конец и что ему нечего больше опасаться. Леру отчитали за самодеятельность, но почти ласково. Все-таки она поймала преступницу, чем снискала снисхождение… Два дня спустя они с Данилой сидели за овальным столом в гостях у четы Кисановых. Точнее, жена Лешки сохранила свою фамилию – Касьянова Александра, она была известной журналисткой, как выяснилось. Впрочем, выяснилось это для Леры, а Данила ее имя знал. Как было здорово разговаривать с ними обо всем – об Америке и России, о разнице в менталитетах и культуре, о ностальгии и любви к родине, о поисках себя, своего места на планете!.. – Мне понятны ваши сомнения и огорчения, Лера, – говорила Александра, – несколько моих друзей уехали по разным причинам в Европу и Америку, и я знаю, как туго приходится им, когда они после многих лет отсутствия навещают родину… Точнее, они думают, что возвращаются на родину, но не узнают больше страну. Потому что она стала другой! Со всеми плюсами и минусами произошедших перемен… Но если я могу себе позволить некоторую поправку… Лера готова была заранее согласиться с любой поправкой, так ее обласкали слова «если я могу себе позволить»… Это совсем не похоже на патриотический лжепафос старосты Миши; это совсем не похоже на безапелляционные антиамериканские Юрины высказывания! – …некоторую поправку к тому, что вы сказали, то я бы предложила вам следующую мысль: в России на самом деле произошла не просто перестройка, о которой вы столько слышали там, в Америке. У нас произошла настоящая Но в девяностые происходит очередная революция, которая заново переворачивает социальные пласты общества. На этот раз на самом верху его оказываются бандиты, чьи капиталы сливаются в сладком экстазе с возможностями советского аппарата. Интеллигенцию даже репрессировать не пришлось: она сама собой вышла в тираж. Примитивным В принципе, все это детские болезни постреволюционного синдрома, они постепенно пройдут. Но вы слишком давно здесь не были, Лера, чтобы видеть изменения в лучшую сторону. Вы замечаете лишь плоды недавней революции, еще весьма явные… И если вы ощущаете себя в конфликте с нынешней Россией, то отнюдь не потому, что вы приехали из Америки! Но потому, что вы выросли и сформировались в среде русской интеллигенции. Противоречие пролегает не в географических границах, а в менталитетах… – А вы считаете, что это действительно «детские болезни»? И они пройдут? – У каждого государственного уклада есть свой возраст. Свои этапы развития, роста и старения. То, что вызывает у вас отторжение, – подражание Западу и воинственный патриотизм, гламурность и антиамериканизм, и прочие разные «измы», – все это неизбежные этапы самоидентификации. Россия пребывает в поисках собственной индивидуальности и точно так, как это делают дети, кому-то подражает, от кого-то отталкивается, где-то пальцем в грудь тычет и кричит «я!». Но она быстро взрослеет. Если теперь решите приезжать сюда часто, то сами будете наблюдать изменения. – Что, только в лучшую сторону? Так не бывает! – Вы сами ответили на свой вопрос, – усмехнулась Александра. – А пока спишите излишний негатив вашего восприятия на психологический шок. Достаньте ваше чувство юмора… У вас есть чувство юмора? – Где-то было, – улыбнулась Лера. – Ну вот, достаньте его с верхней полки, стряхните с него пыль, и тогда вы увидите нашу действительность немного другими глазами. Вернее, с другими эмоциями. А пока дайте времени время, как говорят французы! Лера в нее просто влюбилась, в Александру! Она смогла выразить словами то, что сумбурно теснилось в Лериной душе. И теперь, после этого разговора, у нее появилось чувство, словно на нее снизошла благодать. Словно душа ее успокоилась, нашла ответы на мучившие вопросы… Нет, конечно, не ответы – это было бы слишком просто! Но Лешина жена сумела дать Лере какую-то точку опоры, откуда все становилось понятнее… Теперь Лера знала точно: она сможет справиться с хаосом своих ощущений! И разобраться в своей географии тоже! Об убийствах заговорили только к концу вечера. – Леш, а как же ты догадался, что это Инга?! – спросила Лера. – Ты же проверил: она находилась за границей! – Ну, как… Если честно, то не совсем обычным для меня способом… – То есть? – Из-за моих ошибок, – усмехнулся он. – К тому моменту я отмел Анну Ивановну, учительницу: если бы она хотела отомстить, то незачем было ждать столько лет. А теперь у нее другая жизнь, другие заботы. Кроме того, у нее имелось алиби… Отмел я и Зину Шапкина: и ему незачем было ждать столько лет для мести. У него теперь тоже другая жизнь: он стал писать свой блог, маленький рупор, в который он мог прокричать всему миру, насколько он выше Юры Стрелкова и всей Компашки и какие они гады и сволочи. Зине Шапкину этого вполне достало: как все мифоманы, он удовлетворялся самолюбованием, мстя Компашке на бумаге. Его маленький мир выдуманной реальности, суженный к тому же постоянным пьянством, несовместим с большой реальностью, в которой от него потребовались бы конкретные и хорошо продуманные шаги плюс – Точно, – произнесла Лера. – Это вполне в характере Зины, он вечно лелеял идеи о своем превосходстве… Ты мне дашь адрес его блога? – Нет. И не проси. Редкостное паскудство, ни к чему тебе это читать. – Кис, я вообще-то уже давно выросла, если ты не заметил! – Валерка, не сбивай меня с мысли! Так вот, Дима Щербаков тоже не тянул на профиль убийцы ни с какой стороны. Конечно, любому из участников той истории стало бы крайне неприятно ее разглашение, но Дима жил скромно и не публично, никуда не метил. В худшем случае продал бы нынешнюю компанию и основал бы новую. Так что пойти на убийства из-за этого он не мог. К тому же продуманы они слишком хитроумно, изощренно, чувствуется мозг манипулятора! Ведь убийца не только избавлялся от свидетелей, но и всячески бросал подозрение на Шапкина, затершись к нему на блог! На эту роль прекрасно подходила Инга. Но она находилась за границей, и я это проверил, как ты заметила, – вот в чем проблема! И тогда меня вдруг стукнуло: это ее сестра, Стелла! Будущее мужа ей дорого как ее собственное! С ее непомерным тщеславием она уже мыслила себя едва ли не первой дамой государства! Посему за «Юрочкину» карьеру должна биться до конца! И все сразу в моем мозгу выстроилось! Она разыскала Шапкина, задаваясь вопросом, не представляет ли он сейчас угрозы из-за той старой истории. Дальше понятно: увидев на экране компьютера Шапкина нечто интригующе-подозрительное, она запомнила адрес и вышла позже на его блог. Почти так же, как это сделал я! Обнаружив содержимое блога и осознав размеры опасности, Стелла поняла, что нужно принимать немедленно меры! Дальнейшее я вам уже рассказывал: она, как я полагал, под видом комментаторов на блоге подбила Зиновия на мысль о шантаже, прекрасно понимая, что весь этот блог является для него чем-то вроде ментальной мастурбации и что до дела он не дойдет… После чего она подобрала пароль к его почтовому ящику, что не так уж сложно: либо додумалась, как додумался мой ассистент Игорь, либо выпытала его у пьяного Шапкина, как собирался это сделать я сам… Выйдя на почту Шапкина, она стала писать письма бывшим одноклассникам, в которых от имени Зины просила деньги и назначала встречи. Зиновия никто не опасался, все легко шли на то, чтобы от него откупиться. Но являлась к ним, однако, Стелла – как думал я в тот момент – и лепетала что-то примерно в том же духе, что ты слышала у Димы: ей-де Шапкин велел явиться по этому адресу, так как он шантажирует ее мужа Юрочку… Ну и финал: шел в действие электрошокер, а затем игла. К слову, шприц был пустой. Она убивала пузырьком воздуха. – Все понятно, – проговорил Данила. – Но вы забыли рассказать, что навело вас на мысль об Инге? – Ах да… Мои ошибки. Сразу две закрались во фразу: « Первая: чтобы – А почему бы и нет? – В тот момент я еще не знал, что встречался не со Стеллой, а с Ингой и судил по своим впечатлениям от этой встречи. Но они оказались правильными! Инга в роли Стеллы невольно спародировала сестру, тем самым акцентировав ее основные черты, и предстала как наивная, безобидная дурочка, занятая только своей красотой. Типичная «блондинка», как нынче говорят… Судя по всему, Инга сестру не сильно любила. Стало быть, – рассудил я, – И не стала бы ей рассказывать , и узнать об этой истории. Но Стелла узнать о ней никаким иным образом не могла! Так я осознал свою первую ошибку. А вторая заключается в этой части фразы: Стелла не могла его Но если не интернет, то что? Во всяких справочных бюро спрашивают место и дату рождения, которых Стелла тоже не могла знать. И кто же мог найти Зину Шапкина? Да только его бывший одноклассник! Или одноклассница. Все ребята жили в районе школы и знали, кто где обитает. Большинство давно сменили адреса, но Зиновий так и жил в квартире матери. И вряд ли бы кто-то из них сейчас вспомнил его адрес. Нужно было явиться самому, ножками, в забытые места и опознать зрительно: вот эта улица, вот этот дом! Чего Стелла, разумеется, сделать не могла, за отсутствием этой зрительной памяти. Так я осознал свою вторую ошибку. Но стоило мне только подставить на место Стеллы Ингу, как все объяснялось! Она знала, что случилось в школе, и она могла найти место обитания Зины Шапкина! И сразу сюда добавилось искусство, с которым убийца манипулировала Зиной на блоге, и ее знание характеров Компашки, благодаря которому она умело провела все переговоры от имени Зиновия… Не говоря уж о том, что двадцать четыре года назад именно Инге принадлежала идея подставить Зину Шапкина в истории с учительницей! У нее уже был, можно сказать, опыт. И она его повторила! – Мне кажется, что вы допустили еще одну ошибку, – произнес Данила задумчиво. – Вернее, не ошибку, а просто в тот момент упустили из виду факт… – Для сыщика это и есть ошибка, – усмехнулся Алексей. – Ну-ну, продолжайте, Данила! Посмотрим, совпадают ли наши рассуждения… – Когда Леру ударили по голове, вы тогда сами сделали вывод, что на нее мог напасть только убийца, так? И вывод этот вы сделали на основании того, что он узнал Леру – А узнать Леру мог только ее одноклассник, но никак не Стелла, да? У меня мелькнула эта мысль в голове, признаюсь. Но она не стопроцентно убедительна. Если Стелла видела школьные фотографии, то могла Леру и узнать. Она ведь мало изменилась… – Согласен. – В общем, когда я рванул к Диме, мысли о моих ошибках промчались у меня в голове в долю секунды. Это рассказывать их долго… Но уже в середине пути я точно знал, что встречусь с Ингой! – А как же ты разобрался с тем фактом, что она за границей? Ты же сам сказал, что проверил! – спросила Лера. – Проверил. Но это означало лишь одно: что у женщины, находившейся за границей с Юрой, имелся на руках паспорт Инги. – Так они все же сообщницы?! – Нет. Перед их отъездом Инга подменила паспорта, пытаясь замести следы. Стелла спохватилась только в аэропорту, – это я уже знаю из ее показаний, они с Юрой срочно вернулись из Австрии. Она тут же позвонила старшей сестре за советом, она очень доверяла ее уму. К слову, на их срочном отъезде настояла Инга: в заботе о Юре в связи с убийствами, о которых он ей рассказал после встречи с одноклассниками и Лерой. Естественно, не подозревая, что рассказывает их автору! Инга же подала идею сослаться на необходимость срочного лечения Стеллы, дабы исчезновение Юры не выглядело побегом. Посовещавшись втроем насчет досадной путаницы с паспортами, – случившейся «по невнимательности Стеллы», разумеется! – они приняли решение: настоять на том, что в билет закралась ошибка, и на самом деле данная пассажирка зовется не Стелла, а Инга Арефьева… – А виза? – У всей их семейки шенгенские мультивизы, Данила. – Сестры достаточно похожи? – поинтересовалась Александра. – Да, достаточно. Тем более на фото. – Но одноклассники, как же они не узнали Ингу, когда она приходила к ним под видом Стеллы? – Данила желал уточнений. – Они не видели Ингу почти четверть века, Данила! И когда к ним являлась женщина, – Дань, – подала голос Лера, – я половину своих одноклассниц вообще не узнала! Если бы они представились своими сестрами, своими тетями или крестными, я бы, честное слово, проглотила! – Ну ладно… – сдался Данила. – Извините, что перебил. – Не страшно. Так вот, финальное решение Инги было стратегически верным: чужой паспорт представлял собой непреодолимое препятствие для прохождения границы, тогда как «неправильный» билет можно было исправить! Тем более что они шли через депутатский зал. «Ошибку» быстро устранили, изменив имя, на что Инга, без сомнения, и рассчитывала, произведя подмену паспорта. Таким вот образом я получил и из Шереметьева, и из австрийского отеля сведения об Инге Арефьевой! – Потрясающе! – выдохнула Лера. – У меня в голове не укладывается: зачем Инге нужно было убивать всех членов Компашки? – снова засомневался Данила. На этот раз ответила Александра. – Ваше счастье, что вы не знаете, что такое публичность, Данила… И, как нормальный человек, вы, конечно, не читаете «желтую прессу», – улыбнулась она. – Но я вам скажу: как только вы становитесь известны, немедленно находится невероятное количество охотников повытирать об вас ноги – за дело или просто так, ради выгоды или из «любви к искусству»… Причем чем выше ступень публичности, тем больше охотников! Лера подтвердит, что это отнюдь не национальная черта, – правда же? – подколола ее Александра. Но Лера ничуть не обиделась. – О, нет! В этом деле Америка, кажется, впереди планеты всей… – усмехнулась она. – Ну, Европа тоже хороша, можете мне поверить. Но я отвлеклась, прошу прощения. Вернемся к Юре Стрелкову: он сейчас собрался на самые высоты. Хотя вряд ли до них теперь докарабкается… Скорей всего, с арестом Инги до школьной истории доберутся журналисты… Это конец его карьере. – Есть еще одна причина, – добавил Алексей. – Сделанные тогда фотографии остались на руках у Компашки и могли сохраниться до наших дней. Что, помимо желания «повытирать ноги», как сказала Саша, послужило бы им отличной основой для шантажа… – Хорошо, согласен. А как же кассета? – не сдавался Данила. – В блоге, по вашим словам, сказано, что она находилась у Зиновия и представляла реальную опасность для Юры! Да и для самой Инги! Она затеяла такой сложный ход с блогом, подставив Шапкина, – и все ради того, чтобы застраховаться на случай, если вдруг начнется следствие по смертям ее одноклассников… Но тогда бы в ходе следствия могли обнаружить кассету, находившуюся в распоряжении Зиновия! И шуму кассета наделала бы немало! Сами знаете, инфа в наше время дорого стоит. Непременно кто-нибудь слил бы ее прессе! А ведь главной заботой Инги, как вы говорите, было как раз не допустить ущерба Юриной карьере! Так? – Так, – кивнул Алексей. – Правомерный вопрос, Данила. И на него есть ответ: Инга эту кассету выкрала у Шапкина! В свой первый же визит к нему, скорее всего. Сама она не признается, но у Шапкина сделали обыск и кассету не нашли. Я теперь склоняюсь к мысли, что в самом начале Инга разыскала его даже не затем, как я поначалу думал, чтобы увидеть, насколько опасен нынче Зиновий, сколько именно ради кассеты! Она пришла к нему, чтобы выкрасть ее… И выкрала. Что совсем несложно, учитывая склонность к алкоголю Зины Шапкина. Но, придя к Зине за кассетой, Инга увидела на экране его компьютера блог, с этого момента все и закрутилось. – Но как могла наркоманка… – Еще раз: правильный вопрос, Данила! У меня не было на него ответа, когда я сделал вывод, что действовала Инга. Я только был уверен, что это она! Ее очертила логика, и другого не было дано! А остальное – я знал – как-то объяснится. И оно объяснилось! Как стало ясно из допросов, Инга вовсе не наркоманка, хотя в юности некоторое время баловалась алкоголем и наркотиками. Но она давно завязала и с тем, и с другим: поняла, что пропадет! Именно тогда она разыскала Юру, легко женила его на своей младшей сестре, обеспечив, таким образом, себе и свободу (Инга в роли жены – это оксюморон[5]), и материальное благополучие. И постепенно она стала для Юры правой рукой в его политической карьере: писала практически все его речи. Ее способности манипулятора прекрасно справлялись с задачей промыва мозгов… Более того, Юра обещал ей пост в комитете своей новой партии, что, понятно, удвоило ее энтузиазм в избавлении от свидетелей: от благополучия Юры теперь зависела не только материальная сторона ее жизни, но и ее собственная карьера. Вечер, проведенный с Лешей и Александрой, оставил тепло у Леры в груди. И еще – Хорошие у тебя друзья, – сказал Данила в машине, когда они возвращались домой. – Да… И у тебя хорошие… Он улыбнулся в темноте. Лера вспомнила, как смотрела на него по дороге из аэропорта в день своего прилета: тогда он ей показался чужим. Немудрено: она приехала в полную неизвестность, и ощущала себя неуютно. Теперь же ей было уютно. Рядом с ним. Он красиво вел машину, его руки спокойно лежали на руле, который поворачивался, казалось, сам собой, без всяких усилий с его стороны… – Если ты решишь жить в России, то это будут наши общие друзья, – сказал он. Лера протянула руку и положила ладонь на его шею. Горячая, тугая кожа. Она знала ее на вкус и на запах. Она знала все его тело – губами, языком, кончиками пальцев и ладонями, она его знала всем своим телом… Только… Только ей пора возвращаться в Штаты… Домой. Домой??? У нее вдруг закружилась голова – отчаянно, до тошноты, – при мысли, что им нужно расставаться. – Я хочу, чтобы ты был моим, – тихо проговорила она. – А я твой и есть, – пожал он плечами. – Разве ты не знаешь? Лера не ответила, Даня не переспросил. И только когда они уже оказались дома, он притянул ее к себе за талию, посмотрел, наклонив с высоты своего роста голову, ей в глаза. – Ты собираешься улетать? Как он учуял? Она ведь ни слова не сказала! – Пора, Дань… Он отпустил ее, прошелся по комнате. Остановился. – Когда? – Думаю взять билет на ближайшие дни. Он снова зашагал. Снова остановился. – А потом? Ты сюда вернешься? Что ответить? Спросить: «А ты хочешь?» – дурацкий вопрос какой-то. Если хочет, то скажет! Она молчала, но и он молчал: ждал. – Тебя не устраивает моя квартира? Или я? Или Россия в целом? – наконец не выдержал он. Голос его был сердитым. – Все устраивает. И Россия, и ты, и даже твоя квартира, – она улыбнулась. – Тогда что? – Ничто. Я вернусь. – Правда?! – Ну да… Только ты не сказал, хочешь ли этого ты… – Лерка! – Он схватил ее и, приподняв, покружил пару раз. – Лерка, какая ты глупая, честное слово! Тебе что, слова нужны??? Она изумилась: – Конечно, нужны! А то как же я могу знать? – Точно… Я припоминаю… Женщинам всегда нужны слова! И я их недостаточно говорю, такой у меня страшный порок… Я с тобой счастлив, разве ты не чувствуешь этого? – Данила, это ведь серьезное решение, – рассердилась она. – Конечно, нужны слова, потому что в ощущениях можно ошибиться! Он вдруг подпрыгнул и опустился на одно колено, взял ее руку и прикоснулся к ней губами. – Валерия Титова, не знаю вашего отчества! Я прошу вас стать моей женой и жить со мной долго и счастливо, и умереть в один день! С учетом того, что ты немножко старше, ты успеешь пожить немножко дольше. – Он увернулся со смехом от ее пальцев, норовивших схватить его за волосы. – Мужчины все равно мрут раньше! Нет, она все-таки оттаскает его сейчас за чуб! Лера кинулась вдогонку, Данила от нее… Кажется, он сделал подсечку, потому что она вдруг упала в его руки. Он отнес ее на диван, прижал сверху своим телом, чтобы не сбежала. – Что тебе там делать, в Америке? – Ничего… – Так приезжай – Данил, – она выкарабкалась из-под него и села по-турецки на диване, – у меня там сыновья и родители! Он улегся затылком в ее коленки и смотрел на нее снизу вверх. – А самолеты в Америку летают несколько раз в день, к твоему сведению. И у меня даже хватит денег, чтобы оплатить тебе билет несколько раз в год. – Да у меня самой хватит денег! – Тем лучше! Нужно будет еще оплатить билеты твоим родителям и детям. Пусть прилетают сюда, к нам! На свадьбу… Данила вскинул руки и, поймав ее за кофточку, потянул на себя. – Погоди, – она отцепила его пальцы, – зачем нам свадьба? Ты ведь говорил, что больше никогда не женишься? – А какая разница? Если я хочу жить с тобой, то какая разница, жениться или нет? Зато будет повод отпраздновать и позвать друзей… Лера ничего не понимала. Все казалось таким простым, когда об этом говорил Данила! Таким простым, решаемым в секунду, по щелчку пальцев… – Постой-ка, – Данила перевернулся и сел напротив нее, тоже по-турецки. – Может, ты не хочешь? Я, кажется, тебя не спросил… Я думал, что ты счастлива со мной, я это чувствовал, но нужны еще слова, я правильно понимаю? Так скажи мне их! – О чем? – Хочешь ли ты… – Он сделал неопределенный жест руками в воздухе. – А правда, о чем это я? М-м-м, что ты меня хочешь, я и так знаю!.. – Он ловко уклонился, поскольку Лера нацелилась укусить его за палец, маячивший недалеко от ее носа. – Что ты меня любишь, я тоже знаю… Что тебе хорошо со мной, тоже всем понятно, даже соседям… Лер, по-моему, единственное, что мы еще не обсудили, это дату твоего возвращения! …Она позвонила ему с бортового телефона, как только шасси коснулись нью-йоркской земли. Потом, уже дома, она открыла свою электронную почту: Поздравьте меня с днем рождения… Сегодня сорок второй день как нет матери. И мне сегодня сорок два стукнуло… Симптоматично… Ладно хоть соседки все после поминок убрали. Я бы вчера не смог. Хватит, попил. У-у, морда небритая. Типичный люмпен, как нынче модно называть пролетариат. А зря. «Пролетариат» – точнее. Всегда в пролете, как я по жизни. Хотя… Гм, теперь какая-никакая собственность у меня есть. Двушка в единоличном распоряжении. Приводи жену и живи – не хочу… Кто ж иначе чулан будет банками с огурцами захламлять? Мамки-то нету… Да… Неладно жили, собачились. Последние годы и она стала к рюмке прикладываться. За меня не иначе переживала. Один я у них был наследник. Отца, говорила, напоминал. А его она любила. Я же не оправдал… Ха! Сорок два года! Один как перст. Какие-то дальние родственники на поминках водкой надирались, на мамкины похоронные купленной. И как только узнали, что мать померла? Я их видеть не видывал, и на улице хоть сейчас встречу не узнаю… И что дальше? Свои заначки уже все пропил. С автосервиса вытурили в отпуск за свой счет, хотя матпомощь на похороны выделили, коллективом скинулись… Забавно. Отмечать день рождения и тот не с кем. Да и как? Кроме пьянки, ничего в голову не приходит. И какой же тогда праздник получится? Это у других в будни трезвая радость, а на день рождения – пьяная. А у меня и здесь наоборот. Суровые пьяные будни… И аккурат в праздник пить бросил. Перемолола меня таки судьба-злодейка… Судьба-судьбинушка, отчего же ты так-то у меня сложилась? Вон в зеркале бритая-то физиономия не такая страшная. Недельку не попью, и мешков под глазами больше не будет. Никогда. А что будет? Нет, не под глазами, а в жизни. Которая как поезд детской железной дороги по кругу бегает? Той, которую я у родителей три года выпрашивал, а когда ее купили, она уже вроде и не нужна была. И стыдно было кому-то из знакомых пацанов рассказать-показать… Сорок два года ровной, сплошной, какой-то болотной серости и гнили. Наверное, и бантиком голубым мое одеяло не перевязывали, когда из роддома увозили. Выходит, в бантике все дело? … Все как у людей А что вы думаете? Может, и в бантике! Почему кто-то и в те, советско-застойные годы появлялся на свет в индивидуальной палате, мамка его в этом самом индивидуальном раю витамины-фрукты-соки трескала, любуясь младенцем, а кто-то валялся в кювете общего отделения и ждал, когда пьяная медсестра его на кормежку к матери понесет. Орал небось ссаный-сраный, но – не положено. Всему свое время. И пеленанию тоже. И везли меня домой на трамвае. Мать много раз вспоминала, как ей место не сразу уступили, с грудным ребенком-то! Вот-вот. Все в этой жизни так. Место просто так никто не уступит. Тем более теплое. Других-то из роддомов на своих и служебных машинах развозили. Шофер дверцу раскроет – прошу вас. Ему уже и не требуется ждать, чтоб кто-то место уступил. Они в своем праве… Вот только в каком? В каком таком «своем праве»? Мы же развитой социализм построили! Все равны. Ну просто равнее некуда! Мамка все твердила: «У нас все как у людей. Как у всех. Вот и телевизор цветной купили…» Э-э, нет, мамулечка, это и была та самая первая ложь, которой меня всю жизнь пичкали. Где ты этих «всех» видела? Это все на трамвае из роддома ехали? И телевизор ты с батей цветной сподобилась купить, когда все мои одноклассники уже по третьему покупали. И видаки у них были, а ты о таком чуде техники и не слышала! Занимайте места согласно купленным билетам – вот как это называется, а не «все как у людей»! Билетики же у вас с папенькой были отнюдь не в партер. Не говоря уж о первых рядах. В партер вас ставили, но на галерке. На ваших же местах и ставили. Те самые, кто из партера. Вот такой словесный парадокс. А сказать по-русски, рачком – на этом зачуханном балконе все вы и стояли. И меня нагнули, пытаясь при этом объяснить, что это так естественно – подмахивать, когда кто из партера соизволит тебя в очередной раз поиметь! На Первомай с шариком – помладше, портретом дорогого Ильича – постарше. Соплякам – лимонад, заслуженным ракообразным – «беленькую» с бутербродом и место в колонне. Чтобы с чувством «глубокого удовлетворения» прокричал под трибуной: «Ура!» И кто кого удовлетворил по самые гланды? До урашного оргазма? И учителя в школе равноправные до безобразия. С той же галерки. Их партерные мальчики как только не нагибали. А те как куры в курятнике после петуха. Отряхнутся, пенку с губ вытрут и, «задрав штаны, за комсомолом»! Как ни в чем не бывало заезженной пластинкой: «Народ и партия едины», «Все во имя человека, все во благо человека». Да знаем, видели мы этого человека! Хоть анекдоты-то народ метко сочинял. А что ему на галерке-то оставалось? Со спущенными штанами раком и мордой в пол? Когда представления-то на сцене и не видно? Сначала-то тех, кто бошку поднимал, в подвал спускали, потом, видать, заметили, что мало народишку-то на галерке остается. Стали только тех спускать, кто штаны застегнуть посмел и от оральных ласк увиливать. Орать там всякую непотребщину освободившимся ртом. Ну тут уж задние ряды партера подсуетились, смекнули, что ослабли передние, ротацию провести можно, и началось… Перестройка! Гласность. Демократия! Как же меня развели по жизни эти суки номенклатурные! Как последнего лоха! … Компашка Сейчас, уже четверть века спустя, я могу довольно трезво оценить то, что происходило в школе. Весь этот зверинец, называвшийся классом… И отдельно вольер павианов – Компашку. Им везло с самого рождения, но я-то был способней! Номенклатурные папаши открыли им окно на Запад. Они одевались в заграничные шмотки, слушали фирменные диски, читали самиздат и всякие левые забугорные книжки. Я же ничего этого не имел. Главный их заводила – Стрелок так и кичился нахватанными по верхушкам знаниями. Ему пятерки преподаватели ставили за папашку мидовского, а мне приходилось пахать. В библиотеках вечерами торчать. Дома же всей библиотеки – подшивка журнала «Крокодил» за 1957 год да неизвестно как попавшая сказка «Волшебник Изумрудного города»… Ох, уж эти папаши-мамаши номенклатурные! Только за счет государства из грязи в князи вылезли, боярами себя почуяли и сами же под это государство подкоп вели! Стрелок западных левых начитался (а как же, батяня из-за бугра привез!) и Деревяшке по мозгам каждый урок ездил. Помню, мы с ним из-за Троцкого схлестнулись… Ну откуда мне было знать, что он одним из заглавных в революции был? Это сейчас интернет, литературы любой – завались. А тогда народ даже не слышал, что Троцкого ЧК замочила. И в Америке не спрятался… И с этими номенклатурщиками 70—80-х так же надо было! Не хватило у ЧК рамонов меркадеров на всех. Или ледорубы к тому времени уже в дефиците были… Я как путный на обществоведении изложил все, что соответствовало официальной линии партии. Так, мол, и так, борьба с троцкизмом… А Стрелок возьми и заяви: – Тебе везет, – говорит, – за макаронами в магазин ходить не надо… Компашка вся, смотрю, подобралась… Не надо было ничего мне отвечать – явная же подстава! А я как дурак спросил: – Почему? – У тебя пропагандистской лапши на ушах хоть отбавляй! Компашка ржет, Деревяшка пунцовая что-то кричит, а я ему так спокойненько: – И где же это у меня лапша? Хочешь сказать, что троцкизм для советской власти полезен был? – Ага, – отвечает. – Советская власть без красного террора не устояла бы. Да и революцию без Троцкого, вообще-то, вряд ли провернули бы… Что тут началось! Деревяшка чуть в обморок не падает, Компашка по партам катается, то на меня, то на училку глядючи… Ну чего смешного-то? Да, не знал я тогда этого. А кто знал-то?! … Ледоруб … А потом эта гнида Стрелок покровительственно так добавил: – Да ты не волнуйся, ты мальчик уже большой, я тебе книжку дам почитать. На испанском. «Приключения ледоруба в Мексике» называется. Компашка чуть не рыдала! Деревяшка, как и остальной класс, ничего не поняла. При чем тут ледоруб? Это сейчас расхожий прикол, а тогда кто знал, чем Меркадер Бронштейну по голове съездил? Легко им было языки изучать. Кто в Испании с родителями жил, кто в Англии. Стрелок вроде бы и там и там отметился. Как же было за ними угнаться, когда живого носителя языка только под прицелом КГБ в Москве можно было увидеть? А Деревяшка сука еще та… Побежала к завучу жаловаться. Директриса-то ее не больно воспринимала, хоть и парторгом та была. А завуч как-то хитро все перевернул, и мне же (мне!) чуть выговор по комсомольской линии не влепили. За троцкизм! Это сейчас смешно. А тогда без комсомола никуда. С этого все и понеслось. Стрелок на перемене с Компашкой еще что-то там обсуждали, ржали как кони, а на меня даже не смотрели! А потом начали весь класс подбивать – бойкот Деревяшке устроить. Тупа, мол, не в меру. Не знает даже, какую роль в революции Лев Давидович Троцкий сыграл. Ну я тогда Стрелку и сказал, что они все – диссиденты. А он Инге, принцесске нашей, небрежно так: – Ты погляди, какие слова наша уше-макаронная фабрика знает! Подло… Как же подло все это! И как они сумели, все эти семейки элитарные, и как идейные устроиться лучше всех, и диссидентами покрасоваться при случае, и все им только в пользу! Сидели, как вши, кровь народную пили и на всех свысока поглядывали… … Деревяшка Спрашиваете, кто такая? Сучка идейная! Светлые идеалы в наши головы заколачивала голосочком своим визгливым. После ее уроков башка у меня болела, словно бормашиной просверлили. Стрелок тогда со своей Ингой, «королевой класса», мать ее, вздумали обществоведение срывать – им эта коммунистическая идеология на фиг не нужна была. Да и кому она была нужна-то? Просто другие молчали в тряпочку, куда деваться… Так подбила как-то Компашка всех вместо урока у Деревяшки в кино. Почти всем классом дернули. Директриса школы разбор полетов устроила. В другой раз те, кто без партийно-дипломатических родителей, прогулять не рискнули. Прогуляли только «избранные». Стрелка и всю компанию его опять на ковер к директрисе. А Деревяшка директрису накрутила, что таких из комсомола исключать надо, – она ж мало что историю и обществоведение вела, еще и парторгом в школе была. Только пообломались наши педвожди в тот раз. Ни хрена они этим деткам номенклатурным сделать не смогли. Инга потом все прикалывалась, как Стрелок этих педагогинь срезал. Директор Компашке перспективы обрисовала, сказала, что книжечки свои красные на стол положат, а Юрка так спокойненько и скажи: «Да ради бога. Нашим легче, две копейки взносов на презерватив лучше потрачу…» Вот так эти мажоры и к комсомолу, и к партии относились. С их рук кормились, на них же и плевали с высокой колокольни. Это только быдло все социализм какой-то строило. Те для себя уже коммунизм сделали… А Деревяшка тогда завелась. Хоть директриса скандал как-то замяла. Стрелковский папа наверняка какой-нибудь видик-шмидик очередной из-за границы притаранил, она и спустила все на тормозах. Историчка же, дура, возьми да и ляпни всем этим отпрыскам номенклатурным, что положительных оценок в аттестате всей Компашке не видать как своих ушей… Да я уверен, что самой ей того видика хотелось. А тогда даже подумал: «Вот дура принципиальная! Обломают же!» Обломали… И меня с ней до кучи… … Отвечаю, отвечаю… В классе-то я был единственный, кто Компашке противостоять мог. Остальные слова поперек сказать не смели. Ни Инге, ни Стрелку, ни иже с ними. Вот мы с Юркой постоянно и схватывались. Я-то поумней был, а тот поначитанней. Ему ж батя западную прессу, книжки запрещенные из загранки таскал. Вот он и про Троцкого знал, и Солженицына читал. А мне приходилось до всего своим умом доходить. Теперь-то вот все думаю, куда ж КГБ хваленый смотрел? Ведь круче антисоветчиков, чем эти дипломаты, внешторговцы всякие и прочая выездная шушера, не было. Да чего сейчас!.. Просрали они тогда страну! И вот ведь что интересно, Инга-то, «королева» наша, роду-племени самого простецкого была. Как-то так под Юрку лечь умудрилась, что Стрелок сам под ней оказался. Такой вот парадокс… Быстро стервочка смекнула, еще классе в седьмом, наверное, где у пацанов мозги-то. Какой головкой парень в 15—17 лет думает. Была в ней какая-то блядовитость, что мальчишек заставляла вокруг нее виться. Так могла улыбнуться, что в штанах мокро делалось. И я на ее удочку попался как лох последний… Когда их Деревяшка прижала, Инга идею в массы двинула. Типа не трахает историчку никто, вот она и зверствует. Я на перемене тогда краем уха слышал, она Стрелку свою теорию внушала. Юрка еще ржал как конь педальный. Не думал я тогда, что мне это ржанье боком выйдет. Еще подумал, что Деревяшка хоть и в возрасте уже (ха-ха, я сейчас старше, чем она тогда была), но подтянутая, титьки большие, торчком… здоровая, правда, но есть мужики, что женщин покрупней любят. В общем, если б не голос визгливый, то ничего бы так была. Третий сорт, не брак. То есть какого-нибудь мужичка завалященького найти-то смогла бы. Принца, видать, ждала. И дождалась. Целый двор. И все принцы. Даже с принцессой. … Продолжаем разговор… Обула… Вот именно, что обула! Это я сейчас понимаю, какая она тварь, подстилка стрелковская, а тогда смотрел на нее и взаправду как на королеву. Да не я один. Вся школа. А тут, когда Деревяшка всю их компашку приперла, класс-то выпускной был, они задергались. Без аттестата-то в МГИМО не возьмут, хоть какой родитель у тебя, хоть какие у него руки волосатые… В общем, подкатывает ко мне после уроков Инга. На крыльце прямо на школьном. Улыбается так зазывающе. У меня мозги сразу переклинило – гормоны-то бушуют, только пуговицы с ширинки не отлетают. А голосок у нее медовый… Пойдем, говорит, друг сердешный, в кафешку, посидим, пирожное миндальное за 22 копейки скушаем… И я как баран на бойню за ней. Как же! Сама Инга в кафе зовет! Ну посидели мы с ней, кофе того, советского, из цикория, попили. Она даже не морщилась, хотя мимо школьной столовки без гримасы не проходила – от одного запаха ее, вишь ли, воротило… В общем, сыграла она свою партию блестяще. Рассказала о трудной Деревяшкиной жизни без мужика, о близости климакса и предменструальном синдроме, в результате которого энная часть класса может остаться без аттестатов. Вроде так просто рассказала, намекнув при этом, что уж она-то сама без мужской ласки и дня не проводит. Да знал я это все! Слухами-то земля полнится. Говорили и про них с Юркой, и про то, что групповухи они устраивают, насмотревшись порнофильмов по стрелковскому видаку. Это тогда чем-то запредельным и манящим выглядело. Не то что сейчас – таких «королев» групповушных десяток по одному телефонному звонку привезут. А тогда аура такая у Инги была, что как магнитом… В общем, посидели тогда просто в кафе, я ее до дому проводил. И все. Не знал я тогда, что Инга ничего просто так не делает. И пойлом из цикория за просто так давиться не станет. Ей Юрка такие марки кофе подгонял, что и сейчас в России не найдешь, а если и найдешь, то не укупишь… … «Ручной» лох Витиевато как-то у меня получается, согласен, граждане. Но непросто и рассказать… Как вспомню, каким лошарой меня Инга выставила, так хоть на стенку… Не зря французы во всем баб ищут. Они в этом деле, говорят, понимают. Шерше ля фам. Однако отдам этой сучке должное – разыграла все как по нотам! Психологом была отменным. Не то, что сейчас в журналах почитаешь психологинь всяких, кандидатов наук – такой смех пробирает. Короче, на следующий день Инга как-то все так обставила, что я уже сам ей в кафешку предложил зайти. Смущался, помню, как третьеклассник, краснел, потел, но что-то она такое сделала – жест, поворот головы, фраза… В общем, решился я. Тем более что вчерашнее расставание было эдаким многоточием. Она брезгливо носик сморщила, сказала: «Мне одного раза хватило. Эту бурду кофейную вспоминать буду, умирая…» И пауза по Станиславскому. Я с ноги на ногу переминаюсь, что делать дальше, не знаю. Сейчас-то понимаю, как она наслаждалась, за мной наблюдая, а тогда, как дурак, мялся и ждал, чего богиня изволит. А изволила она выдать полунамек, что не сильно будет возражать, если я ее провожу. Мол, Стрелок с кодлой сегодня по каким-то делам в школе задержится и пойдет она до дому одна. И как-то так ненавязчиво об этом сказала, мимоходом… Или, может, я уже за давностью лет все это сам и приукрасил? Добавил подробностей, чтоб самому себе меньшим лохом казаться? Хотя вряд ли… Да и не так важно, как она меня на провожание развела, главное-то позже случилось. И началось тем же днем в ее подъезде. Как сейчас помню тот пыльный подоконник с липкими потеками портвейна и заляпанное им же стекло. Инга была в ударе. Наверное, за ней стоило записывать. Получился бы манифест партии сексуальных реформ. Как-то незаметно наш разговор перетек к сексу. С другой стороны, о чем еще разговаривать разнополым учащимся выпускных классов?: – )) Озабоченному пацану только повод дай… Так что и это «королева» продумала! – Секс – это естественно, – вещала Инга, стоя у затрапезного подоконника и глядя в мутное стекло (замечу, что и само словечко-то это, «секс», было тогда известно далеко не всем и его употребление как бы причисляло тебя к избранным). – Приятно и полезно для здоровья. Почему же народу его разрешают только в строго регламентированных «ячейках общества»? Хочешь трахаться – пожалуй в ЗАГС и принадлежи потом одному всю жизнь… Вот ты хочешь прожить всю жизнь с одной-единственной? – Да!.. Инга со смеху покатилась. – Дурачок. Даже чтобы понять, хочешь ты прожить именно с этой женщиной всю жизнь, тебе неплохо бы ее с кем-то сравнить. А как ты сравнишь, если в постель только после ЗАГСа? Секс ведь это не только сунул-вынул и пошел. Ему учиться надо, как танцам, балету… Вот ты наверняка ежедневно в ванной надрачиваешь, меня или какую кинокрасотку представляя. Только ведь фантазия твоя дальше обычного секса «папа сверху» не идет… – Идет! – возмутился я. Тут Инга так заржала! Аж до слез. – Да, – выдала она. – Разведчика из тебя не получится. А ты знаешь, что от онанизма волосы на ладонях расти начинают? Я послушно глянул на ладонь. Инга снова покатилась. – Темный ты совсем, – сказала, отсмеявшись, и запустила руку в карман моих брюк. В общем, «передернула затвор». До сих пор стыдно – кончил буквально от одного прикосновения. – Да, Зиновий, – обратилась она ко мне по имени, – огород, как я вижу, не паханный. Пора из тебя мужчину делать. Ну, я подумаю над этим вопросом. И как ни в чем не бывало ушла домой. А я стоял и думал, что сейчас от моих ушей загорится шапка. Вот такая была дурацкая мысль. … Ослик дозрел Верно тут заметил один комментатор – эротический триллер. Однако он только еще начинается. Хотя события развивались так быстро, что, как сейчас кажется, промелькнули в одно мгновение. Дня два Инга от моих предложений проводить до дому отмахивалась. Вела себя так, будто в подъезде ничего и не было. Паслась на переменах, как обычно, со Стрелком и компанией. После уроков они и уходили вместе. Теперь я думаю, что и то мое томление было Ингой просчитано. И на переменах, когда я в коридоре приближался к их Компашке, как-то нарочито громко пару раз прозвучало что-то типа: «Стрелок, а ты помнишь, как эту на даче втроем?..» Но когда я подходил ближе, разговор смолкал, только взрывы хохота и насмешливые взгляды в мою сторону… Затем Инга, видно, посчитала, что «клиент созрел», и милостиво разрешила снова проводить ее до дому. Я же как дурак эти два дня только о ней и мечтал. Все думал – как это будет? Она пригласит меня домой, родители, конечно же, на работе, мы начнем целоваться еще в прихожей… Мечты, мечты… Увы, все было гораздо прозаичней. В Ингином подъезде нас ждал Стрелок. – О, Зина! Да ты мою девушку никак отбить собрался? – оскалился он. – Да не ссы, я, в общем-то, не против. «Красота спасет мир» – так ведь классик говорил? И, думаю, Инга тебя спасет, если, конечно, на то будет ее добрая воля. У меня челюсть чуть на ступеньку не упала. Как-то не готов я был к такому повороту событий. Думал, что все, что между мной и Ингой, только между нами и есть. Однако Стрелок думал по-другому. – Значит, хочешь в нашу Компашку влиться, – продолжил меж тем он. – А входной билет оплатить готов? – Сколько? – промямлил я, зная, что мой бюджет не потянет сколько-нибудь значимой суммы. Опять-таки слухи ходили, что девки за участие в групповушке Стрелку amp; С Инга и Стрелок покатились со смеху. – Да какие у тебя деньги, – проржавшись, выдал он. – Мы ведь как мафия. Про Козу ностру слыхал? Так вот, вяжут не деньги, а кровь, – закончил он зловеще. Инга снова рассмеялась. – Не дрейфь, – сказала она. – У нас в четверг у Стрелка на флете сейшн, подруливай. Сдашь экзамен, и дорога к нам открыта! – А что за… – Там увидишь, – Инга чмокнула меня в щеку и, подхватив под руку Стрелка, скрылась с ним за дверью квартиры. Я же пошел домой, размышляя, что за фигню они там удумали. А на следующий день на перемене краем уха услышал, что Инга со Стрелком делились с Компашкой, как круто они вчера покувыркались… Точно сучка все рассчитала. Я твердо решил идти в четверг к Стрелку. Вот ведь идиот! Знал, что намного лучше и чище их всех. Всего этого сброда, именуемого «Компашкой»! Но любовь зла – поддался-таки я Ингиным чарам. … Гоген События того дня сегодня представляются мне кошмаром. Я был как под гипнозом. А, может, это он и был? Есть такая штука – эриксонианский гипноз, для которого никакие пассы и маятники не нужны. Только состояние сознания чуть изменить. А куда уж его было изменять, когда я в Ингу был по уши влюблен и шел за ней, как ишак в «Кавказской пленнице»? К Стрелку я пришел в назначенное время. Вся Компашка была уже там. Сидели в зале, – ну, в большой комнате, – лениво потягивая кто джин с тоником, кто какой-то вискарь – богема, мать их. Плеснули и мне какого-то зеленого пойла стопку грамм на семьдесят. Я хватанул одним глотком – так нервничал. И чуть не задохнулся. Слезы из глаз, дышать нечем, во рту горечь несусветная… Это сейчас я абсентика могу спокойно и соточку проглотить, а тогда не ожидал, что такие крепкие напитки бывают. Компашка ржет, мое состояние комментирует, кто-то из истории абсента что-то вещает, про Гогена рассказывает, но ни одна падла ничего запить не дает. А у меня уже обратный процесс пошел – слюней полный рот, плюнуть хочется, а платок, как назло, дома забыл. Бросился ванну искать, чуть нашел. Проплевался, умылся. Тут ко мне и Инга со Стрелком подваливают. – Ну что, орелик, готов к труду и обороне? – говорит. – Страшного ничего не случится, если делать все как надо будешь. А мы подскажем. Инга кивает и улыбается. И я в ответ киваю – как идиот последний… – В общем, так. – Стрелок продолжает: – Надумали мы Деревяшку проучить. Она с минуты на минуту сюда припрется. Родителям моим жалиться. На мое плохое поведение. Ха! Вот тут-то мы ее и прижучим. Ну, пошли, – и Стрелок меня за плечи притащил в зал. Я и сообразить-то ничего толком не успел, как в прихожей колокольчик зазвонил. Такой был у Стрелка понт, – у двери веревочка, а под ней надпись: «Дерни, дверца и откроется». Не знал я еще, по ком звонит этот колокольчик… Рубикон – Тише все! – Стрелок пошел открывать дверь. У меня же внезапно появился какой-то кураж. Вероятно, подействовал абсент. Глотнуть с непривычки семидесятиградусного пойла, о котором тогда в СССР почти никто и не слышал, – это что-то. Впрочем, спеть и сплясать я не успел. Вся кампашка пришипилась, вслушиваясь в звуки из прихожей. – Анна Ивановна, давайте я вам помогу. – По-видимому, Деревяшка снимала пальто. Стрелок вел себя как галантный кавалер. – Прошу в гостиную. Дверь распахнулась, и в сопровождении Стрелка вошла историчка. На ней был пиджак с блузкой и юбка коричневатого цвета – почти как девчоночья школьная форма. Она огляделась и застыла. Видок у нее был офигевший. – Так, – Деревяшка попыталась придать голосу строгость, но вышло как-то жалко, – я же собиралась поговорить с твоими родителями! Где они?! – А они за бугром, – ехидно улыбаясь, ответил Стрелок. – Любезно предоставили нам время и место о делах наших скорбных покалякать… Спародировав героя Джигарханяна – Горбатого, Стрелок добился ожидаемой реакции – Компашка дружно заржала. – Что… как… – Деревяшка сунулась к выходу, но хозяин демонстративно прикрыл дверь. – Нет уж, дорогая наша Анна Ивановна, не стоит так спешить, – клоунски расшаркался Стрелок. – Мы же еще даже разговаривать не начали, а вы сразу в дверь! Нехорошо так! Остальные придвинулись поближе, вид у них был угрожающий. Только я стоял в стороне и, кажется, глупо лыбился. Мне было весело, все казалось смешной шуткой. Ну и Инга чуть поодаль, смотрит исподлобья, словно следит, правильно ли все происходит. – Проходите, проходите, присаживайтесь! – Юра потянул историчку за локоть, – Деревяшка выдернула его, оглянулась. А по сторонам, значит, наши парни стоят. – Чего вы от меня хотите?! – Вот это другой разговор! Вот это правильный вопрос! – Стрелок куражился. – А хотим мы, Анна Ивановна, на добрую о вас память сделать несколько фоток. В стиле «ню». Знаете, что такое «ню»? Ваше кондовое образование имеет явные пробелы, поэтому я вам объясню: это в обнаженном виде, значит. В «Плейбой» они, конечно, не попадут, но наши скромные коллекции мы надеемся вашими прелестями украсить. Мы ведь скоро школу оканчиваем, жалко будет с вами расставаться… Момент был кульминационный, черта пройдена. Все ждали реакции исторички. Деревяшка это почувствовала. Кровь отлила от ее лица. Она открыла и закрыла рот, попеременно глядя на наглеца, только что выдавшего такое учителю (!), и на остальных присутствующих. Но высокомерные ухмылки старшеклассников не сулили ей ничего хорошего. Лицо пошло пятнами. Она уставилась на Ингу. – Что, что тут происходит? – с грозным видом спросила учительница. Инстинктивно она решила опереться на девчонку, уповая на женскую солидарность. – Инга! – Голос сорвался на визг. – Инга! Что здесь происходит? – Да ничего страшного, Анна Ивановна, – спокойно, с выражением явного превосходства на лице ответила та. – Вам же все уже сказали. Мы вас очень все любим. Память о ваших уроках мы пронесем в своих комсомольских сердцах через всю жизнь. Но хотелось бы иметь какие-то материальные свидетельства вашего существования. Мы же материалисты, не так ли? Так кто ж нам поверит, что мы вас знали, светоча преподавания? Если фоток не будет? Да вы не волнуйтесь. Фотоаппарат у нас хороший, получитесь, как восходящая звезда Голливуда. Компашка грохнула. Деревяшка непроизвольно сделала шаг назад. Таких ситуаций ни в учебниках по педагогике, ни по истории-обществоведению описано не было. Сознание отказывалось воспринимать реальность. Ноги у Деревяшки подогнулись, она покачнулась. Стрелок ее подхватил и подтолкнул к дивану. Но Деревяшка быстро пришла в себя и попыталась прорваться к выходу. Компашка сомкнула свои ряды, прижав историчку к дивану. Стрелок схватил ее за запястья, она пыталась вырваться, но тот был явно сильнее. Тогда училка завизжала во всю мощь своих легких. У меня заложило уши. – Тихо, Анна Ивановна, тихо, – Стрелок, ухмыляясь, смотрел на нее. – Зря кричите, зря сопротивляетесь. Мы к вашему визгу привычные, так что нас им не возьмешь. А соседи все равно не услышат. Будьте паинькой, вас насиловать никто не собирается. Только если будете упорствовать. Тогда уж не обессудьте. Нас тут восемь взрослых половозрелых мальчуганов, и хотя никого из нас вы не возбуждаете, прямо скажем, но дело сделать мы сумеем. Так что не вынуждайте нас. Ведите себя дисциплинированно, как вы требуете от нас на уроках… Вы ведь требуете от нас послушания? А теперь мы его требуем от вас. Деревяшка смотрела на всех нас с ужасом. Сомневаюсь, что она много поняла из сказанных слов. Но то, что ей угрожают изнасилованием, видно, уяснила, так как вырываться перестала. Стрелок рывком скинул с ее плеч пиджак. Руки у нее оказались как бы связанными: на пиджаке были манжеты на пуговицах, не так-то просто от него избавиться… Он развернул ее лицом к себе и толкнул. Историчка плюхнулась на диван… – А если будете благоразумны, Анна Ивановна, то мы лишь сделаем несколько фоток, – закончил Стрелок. – Никакого ущерба здоровью и вашей девичьей чести! Стрелок достал фотоаппарат. При этом с интонацией шпрехшталмейстера выдав: – Зина! Твой выход! Я слегка опешил. А что я должен делать-то? Мы же ни о чем подобном не договаривались! – Зина, что стоишь? Обслужи даму! – скомандовала Инга. – У нее слишком тесная блузка, пора бы ее расстегнуть. – Я??? – Ну да! – подхватил Стрелок. – Ты же хотел войти в нашу компанию? Это право надо отработать, милый мой! Мы тебе даем шанс показать себя в деле! Да сто лет вас не видеть! Но Инга, Инга… Я вытащил ее в коридор. – Вы что, с ума посходили? – чуть не орал я. – Мы же завтра все из школы вылетим! – Успокойся, Зина, – Инга протянула мне широкий бокал, кажется с виски, – глотни и подумай… Я машинально сделал глоток. После абсента он мне показался лимонадом. Глотнул еще. Допил все, что было в бокале. – Ну, сообразил? – Инга в упор смотрела на меня. – Деревяшка грозилась нам всем аттестаты зарезать! А с такими фотками она будет у нас в руках! И не только никому не пикнет, но и будет рисовать нам пятерки до конца года, понял? – Но, может, не надо ее, это, «ню»… – Ну что ты, Зина, испугался, что ли? Голых женщин никогда не видел? Это несмертельно, не бойся! Инга расстегнула несколько пуговичек и, смеясь, оттянула платье, позволив мне заглянуть ей за пазуху. Я увидел верх ее груди в полукружиях лифчика. Меня это зрелище стегануло, как коня плеткой! Только что не заржал! Решительным шагом я вернулся в комнату и направился к училке, протянул руку к верхней пуговице. Историчка, тихо взвизгнув, дернулась в сторону. Я вновь протянул руку. Она еще пару раз дернулась по инерции и затихла. Взгляд, полный бессилия, был уперт в толстый ковер на полу. Губы упрямо поджаты. Я медленно расстегнул три пуговицы блузки. … Коренной перелом Думаю, что Деревяшка в те минуты была точным отражением своей клички – ничего не чувствовала и не соображала. Как бревно. И, похоже, даже не заметила, как я расстегивал ее блузку. – Вот это да, – присвистнула Инга. – Лифчик – страшное оружие. Теперь понятно, чем она мужиков распугивает. Ей бы в Великую Отечественную с таким бюстгальтером, да на танки. Немцы бы до самого Берлина драпали. Деревяшка вышла из оцепенения и сумела выпростать одну руку из рукава, которой и попыталась прикрыть грудь. Компашка заулюлюкала. – Э, нет, Анна Ивановна, – спокойным голосом заговорила Инга. – Так мы не договаривались. Или вы все же предпочитаете группен секс? – Что вам от меня нужно? – Деревяшка затравленно посмотрела на компашку. – Отпустите меня… – Конечно, отпустим, – ответил Стрелок. – Вы только Зине не мешайте. Он и сам спутается… В общем, под ржание и комментарии зрителей я с грехом пополам управился с застежками лифчика, воззрился на бюст исторички и застыл. Грудь нерожавшей Деревяшки была крупна и почти идеальна по форме (это я сейчас могу оценить, а тогда был просто поражен открывшейся перспективой – грудь видел только у античных статуй…). Ширинка моих ученических брюк помимо воли стала подыматься. Чтобы скрыть конфуз – соблазнился Деревяшкой(!), я отскочил к столу, налил почти полный бокал из первой попавшейся бутылки и залпом проглотил, почти не ощущая вкуса. На мое несчастье, это вновь оказался абсент… Дыхание перехватило, полились слезы, я схватил бутылку какого-то импортного тоника и унял пожар в горле. Стрелок тем временем пытался снимать закрывающую руками грудь Деревяшку. – Зина, – скомандовал он, – помоги даме избавиться от стыда. Такие прелести нельзя скрывать от народа. Стрелок передал фотоаппарат Инге, а сам достал видеокамеру. В то время этим чудом техники в Москве владели единицы. Говорят, что стоила она тогда, как «Мерседес», но cтрелковский папа любил дорогие вещи, которые не могли себе позволить «народные массы». Я медленно пошел к Деревяшке и отвел ее руку. У меня что-то случилось с головой. Мне показалось, что я лечу куда-то туда, в ее груди, и тону в них в полном блаженстве… Последнее, что я помню, – это как я дотронулся до них. Кожа была горячей и нежной… Затем – провал. … Первое похмелье В пятницу утром мать, поднимая меня с постели, прошлась вдоль хребта пару раз шлангом от стиральной машины, ругаясь, что напиваться, как грузчику, ученику десятого класса не пристало. Хорошо, что отец свалил на свою стройку до моего пробуждения. И, судя по причитаниям матери, ввечеру был сам сильно пьян, так что мое прегрешение было ему неведомо. Как я крайне смутно помнил, домой меня доставил кто-то и, приставив к двери, позвонил в звонок и ушел, не став дожидаться разборок с моими родителями. Мать, открыв дверь, еле успела отойти в сторону – я растянулся прямо в коридоре. До своей кровати добирался на четвереньках, слабо понимая, что хочет от меня услышать родительница. Утреннее состояние было тоже швах. Мутило, наспех проглоченный стакан чая мечтал вырваться наружу, так что до школы я шел очень медленно. (Ощущения того первого похмелья живут во мне до сих пор. И виски с абсентом я стараюсь не мешать. Ха! Да где бы их еще взять!) Вторым уроком в тот день в расписании стояло обществоведение. На первой короткой перемене лица у членов Компашки были предвкушающие. Стрелок, отозвав меня в сторону, мельком показал фотографию полуголой исторички. – Ночью напечатал, – усмехнулся он. – Пусть попробует чего-нибудь теперь вякнуть. А ты, Зина, дал! Деревяшка тебя на всю жизнь запомнит. Войдешь в историю! Мне было все равно. Чего я там дал и что такого там запомнит Деревяшка. Единственной мыслью было – скорей бы закончились уроки. Домой. И спать, пока вся эта мутота с организмом не прекратится. Это было второй моей ошибкой. Надо было обязательно выслушать историю о моих геройствах. Но прозвенел звонок. Деревяшка вошла в класс спустя минут пять после звонка. Все молча встали из-за парт. Кто-то хихикнул. Историчка пошла пятнами, схватила указку. – Ну, долго стоять-то будем? – кто пробубнил вполголоса. Деревяшка обрушила указку на кафедру. – Молчать! – взвизгнула она. И вдруг развернулась и выбежала из класса. Больше в тот день мы ее не видели. Не пришла она на свой урок и в субботу. Инга злорадствовала. – Все, выжили недотраханную из школы. Теперь, может, нормальную учителку дадут. В принципе, она оказалась права: Деревяшку мы выжили… Только лучше бы этого не было. … Назначен «паровозом» Забрали меня воскресным вечером, из дома. Пришли двое, предъявили удостоверения, сказали онемевшей матери, что ее сын обвиняется в преступлении, описанном в ст. 117 УК РСФСР (изнасилование), ткнули в лицо ордером, разрешили взять какую-то мелочовку и на «козелке» отвезли к следаку. Испугался я как-то не сразу. Больше думал в тот момент, что же обо мне мать подумает? Она, считай, если и постарше нашей Деревяшки, то ненамного. А я так вляпался! Поначалу все не мог понять – почему изнасилование-то? Ведь не было же ничего! Или действительно я что-то в беспамятстве учудил? Да нет, рассказали бы обязательно… Нет. Не может быть. Стрелок говорил что, когда Деревяшку отпускали, он ее предупредил, чтоб не вздумала кому вякать о том, что произошло. Иначе фотки с ее приключениями станут первыми порно, с которым познакомится общественность нашей пока еще пуританской школы. Та в ответ ничего не сказала. И никому даже в голову не пришло хотя бы выяснить, что у нее на уме. Все были настолько убеждены, что о таком позорище она и под пыткой никому не расскажет. Хотя… она, скорей всего, сначала не думала, не собиралась, сдалась – и впрямь испугалась! А потом, видать, решилась… Написала заявление. Да о чем заявление-то? Стрелок об изнасиловании даже не заикался… Значит ,не было? Но ведь забрали… Значит, было??? Как там Стрелок-то сказал? «Ты, Зина, дал!..» Вот, собственно, и все мысли, что меня посетили, пока везли до ментовки. Прокурорский следак, как я сейчас представляю, был лет тридцати с небольшим, но тогда он мне казался чуть ли не стариком, опытным и матерым. Морали он читать не стал, просто объяснил на пальцах, что мне светит за изнасилование учительницы и в какой позе мне предстоит провести ближайшие несколько лет. Тем более что попаду я сначала на малолетку, а нравы там будут покруче, чем на взросляке. – Но как же… – пытался объяснить я. – Мы же никого не насиловали! Это же шутка была! – Ну, посмотри, на сколько твои шуточки тянут. Самая легкая часть 1-я твоей 117-й статьи – от трех до семи лет. А ты говоришь, что не один был, то есть изнасилование групповое… Опять-таки слышал я, что выпивши ты был, а состояние опьянения относится к отягчающим вину обстоятельствам… – Да мы же не насиловали никого! Просто раздели! – А учительница утверждает, что изнасилование имело место быть. И вот приятели твои, с которыми мы уже побеседовали, говорят, что Анну Ивановну ты раздевал, а они и не знали, как тебя усмирить. Буйный, говорят, ты был, пьяный. Они-то, мол, тебя от учительницы в конце концов и оттащили… – Но они же не говорят, что я насиловал? Да? – я все еще надеялся на чудо… – А сам-то что скажешь? – Да не помню я ничего! – Вот и у них амнезия. Тут помню, тут не помню… – Что у них? – Неважно. Главное, что путаются они в показаниях. И лишь в одном сходятся. Ты, Зина, один как перст до своей преподавательницы домогался. – Ну, так ведь не домогнулся, да? – Это ты у меня спрашиваешь? Ну, ты герой! Думаешь, что это твоя Анна Ивановна, парторг школы, между прочим, от нечего делать придумала? – Да она нас всех терпеть не может! Вот и решила… – Каков подонок! – Так как был я несовершеннолетний, на допросе сидела какая-то педагогиня – пенсионерка из местного красного уголка, – притащили ее для видимости. Она только и причитала: – Ой, что делается, что делается! Не молодежь, а звери! Мы в них разумное, доброе, а они в нас!.. Ой, господи! О чем это я? Да просто фашисты!.. Они… Достала меня эта бабушка гораздо больше следака. Тому картина уже давно была ясна. Он к моменту моего допроса успел и с Деревяшкой побеседовать, и кое с кем из Компашки переговорить. Только вот дела – ни одного из них милиция из дома не забрала! Более того, и допросов-то как таковых не было. Связи номенклатурные включались с такой скоростью, что не успевал мент в дверь квартиры позвонить, его начальству уже с верхов трезвонили. И опрашивали лейтенанты-капитаны «невинных малюток» у них же дома. Кофейком хозяйским импортным балуясь. С коньячком или с ликерчиком. Тепло, вкусно. И не допрос, а так, дружеская беседа – плохое самочувствие у ребенка, психологическая травма, воспаление хитрости и прочая хрень. Но всего этого я тогда еще не знал. Следак, как ему и положено, скупо о других отзывался. Я же на жестком стульчике в комнате дознавателей в дежурке районного УВД писал свое чистосердечное признание. Рассказал все, как было, мол, да, раздевал учительницу. Так Стрелок с Ингой придумали и Компашку подговорили. Хотели ее пофоткать, чтобы, значит, хорошие оценки в аттестаты получить. Поначалу я-де даже отказывался в этом участвовать, а потом выпил и согласился. Потом еще чего-то глотнул и больше ничего не помню… Но не насиловал – этого бы не забыл! Следак почитал, похмыкал, покрутил головой и меня единственного из всех участников того эротического триллера закрыл в СИЗО. А куда деваться? Статья-то «тяжелая». … Предел идейности Несколько раз я говорил следаку, что вся сцена с якобы изнасилованием снималась на фотоаппарат и видеокамеру. Только следак как-то вяло на это реагировал. То отвечал, что видеокассету и фотографии к делу не пришьешь – нет, по нашему УПК, такого вещдока, то просто отмалчивался, а как-то просто сказал: – Что тебе с той кассеты? Во-первых, никто ее не видел, и куда ее твой Стрелок дел – неизвестно. Во-вторых, сам же говоришь, что на ней ты в главных действующих лицах. И на фотках тоже. – Но там же видно, что изнасилования не было! – Да? А откуда известно, что его не могло быть позже? Или раньше? Так что ничем твоя кассета в деле не поможет. Экспертиза однозначно говорит, что сперма на юбке вашей учительницы твоя. А больше ничьей нет! И синяки на запястьях у нее есть? Есть. Значит, она вырывалась, а ты ее удерживал. И кончай брехать, что ничего не было! Хотелось биться головой об стену – ни хрена не помнить и оказаться под 117-й статьей! Хоть бы кайф какой словил, а то – ничего! Я так понимаю, следак с самого начала просек, что идти мне паровозом. Детишки номенклатурные если что и получат, то по минимуму. И не любил он этих «позвоночных», которых по звонку с кичи вытаскивают. Поэтому ко мне относился достаточно лояльно. Когда в СИЗО стал определять, шепнул кому-то, и меня в камеру кинули к людям солидным, можно сказать, интеллигентным. Сидели там один цеховик и два растратчика. Вроде бы и не положено малолетку со взрослыми, но ничего, проканало – никто ж не жаловался. И на допросах следак не сильно напирал – все ж понятно. А в один прекрасный день он мне так по-простецки и говорит: – Хреновые дела твои, Зиновий, – переписала твоя дама сердца заявление. Теперь получается, что ты один снасильничал. Никто тебя не подстрекал, ее никто не пугал, не удерживал. Не было у тебя никаких соучастников, никто ничего не видел. – Как так? Но ведь другие, из Компашки, тоже показания давали! – Ага, давали. Под протокол ни одного показания против них. Не был, не знаю, не видел. А беседы с ними за жизнь в тот день, когда тебя брали, к делу не пришьешь. Компанию не ту ты себе подобрал. Нашел с кем водиться! С дипломатическими сынками. Их выкупят и отмажут… Что, я думаю, и произошло. – Но почему Деревяшка тогда совсем заявление не забрала? – А вот тут, Зиновий, есть тонкость. Коль уж делу об изнасиловании дан ход и оно где надо зарегистрировано, все – забирай потерпевшая заявление, не забирай – должно быть решение суда. Так что дело теперь претерпит коренные изменения: будешь ты в нем фигурировать один. Да и какая тебе разница? Другие если вашей учительнице и присунули – следов-то нет. А ты на ее юбке потоптался, как слон на манеже. – С-сука! – Но-но, Зиновий! Это ведь ты ее изнасиловал, а не она тебя. Так что как ни крути, а виноват! За что и ответишь. Суки! Я-то отвечу, а эти падлы номенклатурные?! Когда им ответ держать?! … Морковка для ослика Следак был тертым калачом. Понимал, что плевать против ветра себе дороже. И дело стало склеиваться по-новому. Эти суки-бонзы решили со всех сторон подстраховаться. Мамка мне спустя много лет призналась, что и им с отцом деньжат подбросили, чтобы подсказали сыну, как правильно себя на суде вести. А уж чья была идея ко мне Ингу подослать, к гадалке не ходи – Стрелка. У той самой положение были не ахти. Родители, как и мои, – пролетарии. Конечно, нонсенс, если бы она обвиняемой по 117-й пошла, но, говорят, и таких случаев немало было. Ну, там где подружкины ножки для своего кавалера какая-нибудь дура подержит, где еще как благоверному в удовлетворении его желания с другой дамой посодействует. И идет соучастницей. Но тут случай не тот. В деле-то всего из доказательств – мое чистосердечное признание и моя же сперма на юбке и остались. Хотя белых пятен хватало. Во-первых, непонятно, где, собственно, произошло изнасилование? Стрелковская квартира родительскими стараниями отпадала как место происшествия. На улице как-то не сезон было – кто-то из нас задницу бы всякого отморозил. Во-вторых, Деревяшкины габариты были моих поболее. Серьезно поболее. Нет, чисто теоретически я, конечно, мог ее где-то зажать, но опять-таки все это было весьма непросто в деле прописать. И тогда, чтобы утрясти все эти противоречия, следак устроил мне свидание с Ингой. Запер нас с ней вдвоем в своем кабинете. Эх, и дурак же я тогда был! Мог ведь разложить ее на столе и делать с ней что хочешь! Она же в моих руках была! А я не понимал. Думал, что следак в любой момент вернуться может. А он-то как раз прекрасно понимал, что Инга расплатиться за изменение моих показаний пришла. А уж как – дело наше. Специально и место, и время для этого предоставил. Только эта стерва, подстилка стрелковская, и здесь решила малой кровью отделаться! Запела сладко. – Ой, Зиновий, как ты осунулся, – сочувственным таким тоном. – Кормят, наверное, плохо. Я вот тут передачку тебе принесла. Следователь разрешил… А я все не врубаюсь – чего пришла-то? Вроде пока на свободе гулял – не больно нужен был. И тут еще не совсем смикитил, что она упрашивать пришла показания-то изменить. И согласиться со всем, что следствие там напридумывает. Но она-то свою цель четко видела! – Мы по тебе всей Компашкой скучаем. Жалеем, что так получилось. Надо было нам тебя от изнасилования-то удержать. Но ты как зверь был… – Так я что, у вас на глазах ее?.. – Ага! Но ты у нас теперь герой! Знает, сучка, чем пацана зацепить! Да, я – такой! И уже неудобно как-то жаловаться, наезжать. И как-то так незаметно разговор перевела к тому, что я вроде даже защитить ее должен, как свою даму сердца. Да чего ей грозило-то? Уж если парней отмазали, то она вообще пятым колесом в телеге в этом деле была! Стрелка пришла выгораживать, и как я тогда не понял? Короче, стерва эта, как и все они, актрисой была неплохой. И слезу пустила, и обцеловала всего, и даже за титьку потрогать дала. Но дальше – ни-ни. Вдруг следователь войдет. В общем, развела меня по полной. Что теперь только она поняла, какой я благородный и какая мразь этот Стрелков. Мол, войди Зиновий в ее положение, свидетельствовать против Юры и Компашки она не может, потому как сама соучастницей окажется, а переть одному на всю эту номенклатурную кодлу она бы мне не советовала. А если я возьму все на себя, забуду, что кто-то еще там присутствовал, то папашки великие расстараются, срок по минимуму дадут – три года. И на СИЗО досидишь каким-нибудь помощником библиотекаря. Не жизнь – лафа. – Я только теперь понимаю, Зиновий, – завершила она подвешивание морковки перед ослиным носом, – что зря только со Стрелком время теряла. Решила тебя ждать. Ты, как и я, парень из простой семьи, благородный. Дождусь и замуж за тебя пойду. Если возьмешь, конечно… Какие я сопли розовые распустил! Обнимал «дорогую и любимую», целовал. В любви клялся! Она тоже не отставала. А напоследок свой трюк подъездный повторила. Через карман «затвор передернула». У-у, сучка, могла бы и до минета расщедриться! А потом пришел следак, выпроводил Ингу и расписал примерно то же, что она говорила, но вполне предметно. Если не буду ерепениться, получу три года, досижу в СИЗО в приличной камере. Буду книжки развозить. А там, глядишь, год скостят за хорошее поведение… И я изменил показания. Под диктовку. Получалось, что разложил я Деревяшку после уроков прямо на ее рабочем столе в классе. Следак сам морщился, когда эту чушь диктовал. Но куда денешься? Там такие прихваты были, что вякни не так – пойдешь кочегаром за Полярным кругом работать… В общем, осудили меня, как и обещали, на три года в день, когда у моих одноклассничков был в школе последний звонок… … Прочерк между датами Вспоминать два года отсидки занятие не сильно благодарное. Кто там был, тому и так все понятно. Кого пока пронесло – все равно не поймет. Мне запомнились эти годы больше не внешними какими-то проявлениями жизни: тут все понятно – баланда, редкие шмоны, еще более редкая баня и т.п., а каким-то общим отупением. Где-то через месяц я понял, что Инга меня кинула. Ни одного письма или там передачки. Просил мать в письмах узнать ее адрес. Но из школы матушку директриса выперла в момент, а где жила Инга, я толком в письмах объяснить не мог. Были попытки, писал по каким-то адресам наугад. Но ни ответа, ни привета. Может, какое и дошло, только Инга и не подумала на него ответить. Иван Андреевич, Дюша, – растратчик, сидевший со мной в камере и ходивший под вышкой, еще когда меня с суда привезли, сказал, что лоханулся я по полной. – Запомни, Зина, – прочитал он мне вечерком небольшую нотацию, – шмарам верить нельзя однозначно. Это имя прилагательное, самостоятельно в серьезных делах ничего не решающее. Потому с ней беседы вообще вести не стоило. Присунуть надо было, обязательно и ракообразно, а разговоры разговаривать – бесполезняк. А вот папашку ее хахеля тебе повидать стоило бы. И выжимать из него по полной. Подкинул бы он козлам еще капусты, мог бы ты и условным сроком отделаться. Хотя вряд ли, но пытаться стоило. Дюша был умен и жизнь знал всяко получше моего. Лоб ему так зеленкой и не смазали – получил всего лишь «десятку» и довольный ушел на зону. «А ты что думаешь, – сказал он на прощание, – начлаг не хочет сытно есть? А с моим-то опытом! Да я с лагеря богатым человеком выйду!» Не знаю, как там у Дюши получилось, но я вышел на свободу, спустя два с небольшим года по УДО (условно-досрочно) бедный как церковная мышь. «Компашкины дети» учились по большей части в МГИМО, кто-то в МГУ, кого-то за какой-то надобностью занесло в ГИТИС. Все были при деле, упакованные и довольные жизнью. Одна радость у меня была – Инга с институтом пролетела, как фанера над тем самым Парижем, где она мечтала провести большую часть сознательной жизни. И трудилась, как мне поведал случайно встреченный парень из параллельного класса, лаборанткой на какой-то кафедре какого-то занюханного института. В МГИМО, значит, даже на такую должность ее не взяли: Стрелок остался в буйном школьном прошлом – студенческая жизнь закрутила, завертела. Инга же, судя по невнятному рассказу, тоску по несбывшимся надеждам сильно разбавляла вином. Мол, по пьяни ее и видел. Что ж, такой расклад меня вполне устраивал. Получить должок обещанной женской лаской от пьяной неустроенной бабенки будет проще. И, протрезвев от трехдневного загула, случившегося по случаю освобождения, я под вечер отправился в знакомый подъезд. Развод на слезы У двери Ингиной квартиры я слегка понервничал: что говорить родителям, если откроют они? Но справедливо решил, что теперь я человек бывалый и думать о таких вещах мне не к лицу. Вдавил кнопку звонка, подождал. Дома никого не было. Спустившись на пролет, я примостился у подоконника и стал ждать, время от времени поглядывая в окно. Уж чего-чего, а за два года ждать я научился. Но, видно, Инга не изменила своей привычке – дразнить меня. Прошло несколько часов, близилась полночь. Отопление по случаю приближения майских праздников выключили, а ночи были еще по-апрельски холодные, и я стал замерзать. Уже давно прошли все сроки, согласно которым мне надлежало быть дома как досрочно освобожденному. Но я рисковал. Не мог уйти, не увидев эту сучку. Уже несколько раз из-за двери соседней с Ингиной квартиры выглядывала физиономия испуганной бабки. Она зыркала на меня из-за цепочки, но спросить так ничего не решилась. То ли тюремный запах не выветрился, то ли вид бывалого, ха-ха, зэка отпугивал. Уже затихли все звуки в квартирах, а я все ждал… Столкнулись мы с Ингой во дворе. После полуночи я все же решил идти домой – все разумные пределы миновали. Она же, как оказалось, сидела на лавочке под фонарем и курила. Еще подходя, я определил, что Инга лыка не вяжет. Фильтр сигареты не всегда попадал между губ, другой рукой моя должница тяжело упиралась в скамейку. – О!.. А я тебя, кажется, знаю, – будто жуя, выговорила Инга. – Где-то я тебя видела… Уж лучше б она промолчала! За два года неволи мозги у меня основательно прочистились. Все ее гнилое нутро мне было понятно. Но чтобы так?! Упрятать меня на два года и забыть??? От оплеухи Инга чуть не слетела со скамейки, взвизгнула и довольно быстро поднялась, держась за спинку. – Что?! – Спьяну она не сразу сообразила, что произошло. – Ты… Зина? Ты?.. А что ты з-з-здесь д-делаешь? Злость немного отступила. Я видел растерянность на лице бывшей королевы класса. Жаль, было темновато и не удалось полностью насладиться размазанной косметикой, наверняка краснеющей щекой и метаморфозами настроения, отражавшимися на лице. – Да! Это я! – не удалось скрыть торжества в голосе. – Ну, что, Инга дорогая, прямо здесь, на скамейке, жениться будем? Я почти орал, голос отражался от стен домов. Где-то загорелся в окне свет. Инга вдруг засмеялась. – Ори, ори, – сквозь смех выплюнула она, – пусть все знают, какой ты дурак! Ты дурак, Зина! Она пыталась увернуться от второй оплеухи, но не успела и растянулась на лавочке, свесив ножки с торца. Я просто кипел от бешенства. Не знаю, что меня удержало… Я чуть не схватил ее за волосы и не размазал смазливое личико по лавке. Меня бил нервный озноб. Инга вдруг всхлипнула. Уж не знаю, была ли это ее очередная бабская хитрость, или жизнь ей в тот момент тоже показалась не сахаром, но ее слезы разом притушили злость. Я помог ей подняться и повел домой. … Проигрыш Инги – Ты зачем меня домой тащишь? – Инга попыталась вырваться у подъезда. – Куда я в таком виде? – Нет там у тебя никого… – Нету?.. А куда они делись? – Тебе лучше знать. – А-а-а…. Сегодня же пятница. Все убрались на природу, сезон открывать. Идиоты… Чего ж я как дура на лавочке сидела?.. Постой, Зин, так, значит, ты ко мне специально пришел? – Нет, гуляю я тут, воздухом дышу. Два года в камере мечтал: вот выйду на волю и пойду холодной апрельской ночью в Ингин двор гулять… – Ш-шутишь? – все-таки Инга была еще сильно пьяна. Оплеухи в чувство ее привели лишь на время. Тем не менее, войдя в квартиру, она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом. Но куда ей бухой было тягаться со мной! Я подвинул ее в коридор, вошел и запер замок. – З-зина, – пыталась она изобразить недоумение, – я тебя в гости не приглашала… – Я сам себя пригласил. Или ты думаешь, что за два года я все забыл? Инга глянула каким-то непонимающим взглядом, махнула рукой и побрела в комнату, пытаясь на ходу снять кроссовки. Запуталась в собственных ногах и, чуть не упав, схватилась за косяк. Взгляд вновь сфокусировался на мне. – А, Зина, – как будто только увидела меня, – дурачок ты, Зина. Кругленький такой дурачок! И зашлась пьяным смехом. – Тебя, лопушка, Стрелок и все его прихлебатели в тюрьму отправили. А сами на дипломатов учатся. А могли тебя отмазать, могли. Только ты лопух. – Это ты – сука!!! – во мне снова закипала злость. – Ты меня уговорила! Песни пела: «Тебя одного люблю. Тебя ждать буду!» – А чего ж ты, дурачок, хотел? Кто платит, тот и заказывает музыку. А платил не ты… Ха-ха-ха… Идиот! Я залепил Инге еще одну пощечину и потащил ее, как была, в куртке, кроссовках, к дивану в комнате. Скажи она чего в этот момент – убил бы, не задумываясь. Но она нутром своим звериным поняла, что лучше молчать. Я быстро сдернул с нее куртку, но джинсы не поддавались. Инга заартачилась и стала меня отталкивать. – Зина, Зина, – бормотала она, – подожди, мне попить надо. Пойдем на кухню. У меня там хороший коньяк припрятан – у Стрелка стащила. Специально для торжественных случаев заныкала. Отметим твое освобождение, поговорим… – Уже поговорили! Я тебя, падлу, сейчас драть буду. – Да я ж, Зин, разве против? Когда я от хорошего секса отказывалась? А у тебя желания за два-то года ого-го сколько накопилось! Только давай выпьем сначала. А, Зин? Потерпи еще чуть-чуть… Отвык я все ж от Ингиного коварства, поддался вновь на уговоры. На кухне она из подоконного холодильника из-за каких-то банок с огурцами достала початую бутылку «Камю». – Камус, – прочитал я, разглядывая этикетку. Инга хмыкнула, но поправлять не стала. Достала из шкафчика над раковиной две чайные чашки. Поставила на стол, присела на табурет. – Наливай, – она уже командовала. Себе я плеснул от души. Ей вполовину меньше – а то оттрахаю, а она и не запомнит! Сунулся в холодильник, увидел банку из-под майонеза с засахаренным лимоном, достал. – А ты, Зина, эстет, – хихикнула Инга. – Хочешь, банку с огурцами открою, – кивнув на окно, огрызнулся я. Инга примирительно махнула рукой и проглотила коньяк, даже не глянув на немудреную закуску. (Сейчас я думаю, что в ее голове, наверное, включился компьютер: как в очередной раз оставить меня с носом?) Я остограммился и выразительно посмотрел на нее. – Ну что, драгоценная, не пора ли вернуть должок? Пройдем в спальню? Или мы начнем здесь, на кухне? – Плесни еще… – Инга тянула время. Не хотела она меня, дрянь такая. Но кто ж ее будет спрашивать, чего она хочет? Я разлил остатки коньяка поровну. Инга закурила. Я молча смотрел на нее и представлял, как я ее сейчас раздену и оттрахаю прямо на этом столе. Минуты через три ее лицо вновь приняло полубессмысленное выражение, с каким я ее нашел на лавке. – Ты, З-з-ина, идиот, – вдруг сказала она, покачиваясь на табуретке. – Ослик. Иа-иа… Она зохохотала, изобразив ишачиный крик. И тут же схлопотала оплеуху. – Достал! – Инга попыталась вскочить с табуретки, но ее повело, и она, смахнув со стола банку с лимоном, растянулась на полу. Банка почему-то не разбилась, но, прокатившись по полу до стены, оставила на полу несколько липких, желтых кругляшей. И я тупо смотрел на них, пока Инга пыталась подняться. Наконец ей удалось встать на четвереньки. Ее аппетитная попка в фирменных джинсах вызвала определенное движение в моих отнюдь не фирменных штанах. Я подошел к ней и попытался стянуть джинсы. – Д-д-дурак, – Инга пыталась мне помешать и толкнула меня. Я поскользнулся на липком сиропе и тоже грохнулся рядом. Она вытаращила глаза, а потом зашлась от смеха, показывая на меня пальцем. И вдруг замолкла. – Зин, – сказала она жалобно, – мне плохо… Отпусти меня, а? У меня есть кое-что, отчего тебе проку больше выйдет, чем… – Какой от тебя прок? – ухмыльнулся я. – Твое дело бабье – ножки раздвигать и подмахивать. – У-у, как заговорил. – Эта сучка пьяно лыбилась! – Небось сам два года ножки раздвигал и подмахивал… Пинок под ребра заставил ее согнуться пополам, но и задыхаясь, она продолжила: – Мне Стрелок говорил, что на зоне с такими как ты, только так. Как я ее не убил, одному богу известно. – Ба, какие у тебя познания из тюремной жизни. – Пнув пару раз извивающуюся на полу Ингу, я присел на табуретку. – К лагерю, сучка, готовишься? – Ха. – Инга отползла к стене. – Это тебе, придурок, к тюряге готовиться нужно. Пойдешь снова за изнасилование… Да только за попытку уже могу тебя упрятать! Синяков ты мне наставил, где только мог… – Что??? – Я схватил с разделочного стола нож и приставил к Ингиному горлу. – Что ты сказала, сучка? – Что слышал, козел! – Она попыталась отобрать нож. Я схватил Ингу за плечо, развернул к себе спиной, плюхнулся на пол и прижал тесак к ее шее. – Дорогуша, – как-то отстраненно сказал я, – ты это зря сказала. Теперь у меня один выход… Ярость вызвала некое просветление в мозгах. Как же я мог так лохануться! Пришел за долгом, а она не только динамо крутит, так еще и под срок подводит! Не, ну где справедливость? Уже два года благодаря этой стерве и Компашке отсидел! Снова на тюрьму ни за что ни про что не пойду! Инга легонько дернулась, я сильнее прижал лезвие к коже. – Отпусти, – прошипела она. – Я никому ничего не скажу… – Один раз я тебе уже поверил! – Я обещаю… Ну, хочешь, я тебе сейчас дам… так как ты скажешь, в любой позе… – Ага. Чтобы потом ментам сдать! Да ты, видно, сучка, не поняла, что выхода у тебя теперь нет. Сама себе приговор подписала. И трахать я тебя не буду, чтоб никаких следов. И отпечатки все сотру. Никто ж меня не видел… Я поперхнулся. Вспомнил бабку, глядевшую из-за цепочки соседней двери. В голове некстати всплыл идиотский тюремный анекдот про Раскольникова: одна бабка – 20 копеек, а пять бабок – уже рупь! – Тебя обязательно кто-то видел! – Инга что-то почувствовала. – Без разницы. – Я лихорадочно пытался сообразить, что же теперь делать. – Лучше за мокруху, чем за мохнатый сейф. Пусть срок больше, зато не опустят. – Зина, – жалобно протянула эта курва, – отпусти меня! У меня правда есть кое-что очень интересное для тебя… ну что мне сделать, чтобы ты поверил? – Теперь уже ничего… – Клянусь, я готов был перерезать ей глотку. Чуть надавил на нож, пусть прочувствует, с кем имеет дело! – Зина! – Она хрипела. – Не надо! Я тебе ее отдам, кассету! Насовсем! – Какую кассету? – Я не понял. – Ту, где ты с Деревяшкой! – А на фига она мне? Теперь-то? – А это гарантия будет, что я никому ничего не скажу. – Инга от испуга как-то сразу протрезвела. И теперь пела соловьем, сдавая и себя, и всю Компашку. – Там же видно, что Деревяшку ты не трахал, а сперма твоя на ее юбке с твоих рук… – Как не трахал? – Я чуть не выронил от удивления нож. – Ты ж, паскуда, мне у следака говорила, что я ее на глазах у всех отодрал! – Меня Стрелок врать заставил. – Инга крутилась как блоха на сковородке. – Иначе бы кранты – не видать им всем институтов. – И ты думаешь, я тебе поверю? Откуда мне знать, что на той кассете? – А у меня видик есть! Мне Стрелок свой старый отдал. Я рывком поднял Ингу на ноги, продолжая держать для устрашения нож у горла. – Ну, пошли, покажешь мне интересное кино. Инга уже поняла, что проиграла, и не дергалась. В дальней комнате из-за книг она достала кассету, включила видак и телевизор. Я сел в кресло, посадил к себе на колено хозяйку и уткнул нож ей в бок – так было спокойней. … Интересное кино Увидеть себя на экране мне было удивительно. Первый раз смотрел со стороны. И лицезрение пьяного Зиновия двухлетней давности мне удовольствия не доставило. На экране я копошился на груди Деревяшки, пуская слюни, и лез ей под юбку. Она дергалась. Чьи-то ладони обхватили ее запястья, и голос Инги снова пообещал историчке группен-секс в случае ее непослушания. Со стороны Компашки летели советы. – Давай, Зина! Приспусти ей штанишки! – Цыть, – сказал Стрелок, – не мешайте творческому процессу! – Ублюдки, – громко и внятно проговорила историчка. – К вам это тоже относится, мадам. Соблюдайте тишину в студии! Голову убери, – скомандовал мне Стрелок, – нормальный кадр сделать не даешь! Вот и он с фотоаппаратом мелькнул на экране. Подошел к училке, поправил края ее кофточки так, чтобы они не закрывали бюст, и снова щелкнул. – Зина, приподними-ка ей край юбки! Я принялся ее задирать. – Да не так, балбес, у тебя никакого художественного вкуса нет! С одного краю давай, будто она ножку выставляет, невинных деток соблазняет! Все заржали. Деревяшка сопротивлялась, когда Юра толчком свернул ее коленки набок, чтобы видно стало бедро, – но все же сдалась. Я приподнял край ее юбки повыше. – Ой, нет, не могу-у-у! – раздался вопль Инги. – Это снимать нельзя! Вы только посмотрите на ее панталоны! Все мужское население нашей школы, от первоклашек до физрука, станут импотентами, как увидят! Парни снова разразились пьяным хохотом. – Надо их совсем стащить, – заявил я и снова полез к Деревяшке под юбку. Компашка веселилась, историчка извивалась и сжимала колени, камера несколько раз мазнула по лицам и снова вернулась ко мне. В этот момент я, расстегивая брюки, с блаженной улыбкой идиота почти проорал: «Анна Ивановна, а давайте я вас трахну!» Компашка за кадром грохнула. Видно было, как Стрелок уронил фотоаппарат и тот повис на его шее на ремешке. Он подошел ко мне, оттащил меня от Деревяшки и толкнул к двери. – Ступай в ванну, дружок! Дуня Кулакова тебе поможет! Я исчез из кадра. Деревяшка закрывалась руками, Стрелок что-то говорил. Долетели слова: «…поддержите грудь руками снизу… Уверяю вас, это будет очень красиво, вам понравится!» Историчка затравленно глянула прямо в камеру… Затем изображение смазалось, в кадр попал пол, потом окно. Что-то шуршало, гремело, разобрать можно было только отдельные реплики: «руками, руками», «где Зина?», «не сопротивляться». – Инга, тащи Зину, – услышал я голос Стрелка. И тут в кадр втолкнули меня. Я задумчиво рассматривал свою ладонь. Зачем-то ее понюхал. Компашка загибалась от хохота за кадром. «Зина», «великий мастурбатор», «полижи еще» – вот и все, что я разобрал в этом гвалте. Я опустился на пол у ног Деревяшки и вдумчиво вытер руку о ее задранный подол. Потом на глазах у всех медленно застегнул ширинку, растерянно улыбнулся и привалился к ее коленям – заснул. Тут Юра объявил конец художественной съемке. Историчка застегнулась, брезгливо и в то же время опасливо косясь на меня. Двое парней оттащили меня от нее, и она тут же пропала из кадра. Пора было расходиться – зрелище закончилось. Вскоре голоса Компашки стихли в прихожей. Про видеокамеру все забыли, а она все записывала со своего штатива. Инга и Стрелок остановились возле меня. – А с этим что делать? – Стрелок потер висок. – Не здесь же оставлять. – Давай, пока ребята еще не все ушли, пусть его домой оттаранят. – Инга побежала в прихожую, Стрелок волоком потащил меня следом. Некоторое время на экране можно было наблюдать пустой диван. Потом вернулись Стрелок и Инга. – Уф, – потер руки Юрик, – теперь она у нас в кулаке. Сейчас пленку проявлю… – Ты молодец, классно получилось! – сказала Инга и потянулась к нему с поцелуем. Стрелок положил ей руку на грудь… Дальше я воочию увидел безумный секс моих одноклассников. На том самом диване, где я недавно раздевал Деревяшку. Инга, несмотря на упертый в бок нож, задергалась у меня на коленке. – Дальше неинтересно! – Да нет, самое интересное еще только начинается! – Я подумал, что она засмущалась из-за того, что происходило на экране. Я смотрел, как Стрелок крутил Ингу, как хотел, как она стонала под ним… Но странно, возбуждения не пришло. Я отстраненно думал, какая же все-таки шлюха эта наша «королева класса». После пятнадцати минут кувырканий голый Стрелок, мотая членом перед носом у Инги, спросил: «А Зине-то ты вздрачнула?» – А кто ж еще? – заржала та. – Сказала ему, чтоб руку свою подставил, чтоб ковер тебе не попортил… Кажется, я все-таки слегка продырявил ножом Ингин бок. Она взвизгнула и попыталась вскочить с моего колена. – Сидеть, сука! – бешенство достигло своего предела. – Так это тебя я должен благодарить за два года на нарах? За отсутствие аттестата? За то, что путь в институт мне теперь заказан? …Как я не убил ее, не знаю. Я схватил ее за волосы и скинул на пол. Оттянул голову назад. Она стояла на коленях и косилась на мою руку с ножом. Ну, прям Миледи, мать твою! Осталось только башку отрезать. Но мне вдруг стало противно. Гадина, не хватало только действительно из-за нее в тюрьму сесть! В моей голове метались мстительные мысли. Вот пойду к тому следаку, кассету покажу! Или к Стрелку прямиком. К его папашке с мамашкой: пусть полюбуются! Эти мысли были куда интереснее, чем Инга! Отведя нож, я пнул ее ногой. Она молча отпозла в сторону, встала на коленки возле видика, вытащила пленку и протянула мне. – Вот, спрячь ее подальше… – заискивающим голосом проговорила она. – А то если Стрелок узнает, что он вместо этой кассеты какой-то порнофильм уничтожил, он и тебе, и мне кучу неприятностей устроит! Я в сердцах залепил еще одну оплеуху Инге, взял кассету, сунул ее под куртку и собрался было идти домой. Но все же решил подстраховаться. Поднял за волосы Ингу с пола, загнал ее в туалет и запер шпингалет снаружи. Благо он оказался на двери. – Cиди там, сука, – сказал я ей на прощание. – Ты что, Зина? – завопила она. – Мои же только в воскресенье приедут! – Вот и здорово. Будет время подумать. Жратвы тебе не нужно – растолстела уже. А пить захочешь – унитаз к твоим услугам. Довольный своей шуткой, я выскочил из квартиры и захлопнул дверь. До сих пор интересно – так и сидела Инга на очке двое суток? |
||
|