"Уйти нельзя остаться" - читать интересную книгу автора (Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна)Часть 3 КисНа этот раз Леша Кисанов сидел прямо напротив нее, в кабинете, за своим столом. В прошлую встречу она смотрела на него больше в профиль, за рулем машины, а сейчас отлично видела его анфас и смогла как следует разглядеть. Лера испытывала чувство, похожее на раздвоение, обнаруживая детские черты в лице человека, ставшего давно взрослым. Она его видела одновременно маленьким пацаном и большим мужчиной, и казалось, что два среза времени наложились друг на друга, как две фотопленки, выявляя изменения. Леша Кисанов, славный Лешка, друг детства, мой маленький рыцарь… И тебя тронуло время своей мягкой и неумолимой лапкой – вон на висках проседь, и твой мужественный подбородок обрамляют две морщины. Они тебя не портят, Лешка, – они тебе идут! Но… раньше их не было. И у меня раньше не было этих, пока еще незаметных, морщинок у глаз… Время. Хронос[2]. Бог-хронофат[3], пожирающий своих детей. Никто не сбежит от него, никто… В отличие от Леры Алексей Кисанов рассматривал подругу детских лет с неостывшим изумлением. Она уехала в Штаты давно, очень давно, чуть не четверть века прошло. Уехала, как канула! Куда-то далеко и будто навсегда. Он даже вспоминать о ней перестал. И вот сидит напротив! Почти не изменилась, почти та Валерка, с которой они однажды целовались в подъезде. Чудеса! Словно вчера расстались. Словно такое большое время, как Некоторые события обладают свойством не стираться в памяти. Они просто погружаются в нее, как в вату. Так упаковывала мама после Нового года елочные игрушки: в желтоватую вату, перестеленную слоями поверх хрупких стеклянных игрушек, в большой картонной коробке. И казалось, что следующий Новый год еще не скоро – чуть не в конце жизни! А он глядь и снова подоспел! И снова достается коробка, и извлекаются из пожелтевшей ваты елочные игрушки, такие же блестящие и нарядные, как тогда, и ничего им за год не сделалось, не потеряли они своей радостной красы! Вот и Валерка радовала его своей непотускневшей красой. Глядя на нее, Алексей ощутил себя юным. Ну почти… Она рассказывала – Кис делал пометки, не перебивал. – Ну, ты же не станешь меня уверять, что все это совпадения? – с надеждой спросила Лера, закончив повествование. – Мне не раз случалось, Валерка, выстраивать такие красивые, логичные версии, в которых при ближайшем рассмотрении события оказывались абсолютно не связанными между собой. Пока все, что ты рассказала, – в отсутствие фактов – суть домыслы. Но настораживающие, согласен. Особенно мне не нравится нападение на тебя. Оно действительно похоже на предупреждение… Вот что, Валерка: прекрати свои вылазки. Затаись! Глупо так подставляться, Данила твой прав! – Кис… А это действительно предупреждение? Я хочу сказать, что… в смысле, что это не покушение? Меня не хотели убить, как ты считаешь? Только предупредить? – Скорее всего. Пока больше сказать не могу, нужно сначала разведать подробности. Но если основываться на том, что ты мне рассказала, то почерк убийцы – провокация при помощи каких-то средств инфаркта. А тебя по голове огрели. Не убили, а предупредили. Тем не менее не расслабляйся. Сиди тихо! Это реальная угроза, Лера. В следующий раз с инфарктом могут обнаружить – Поняла… – К тому же убийца – если, конечно, ударил тебя он, что еще надо установить, – знает, где ты обитаешь. Поэтому никаких лишних телодвижений. Если в голову мысль какая-то придет – звони мне, не вздумай сама ее проверять! – А вдруг он меня выследил сегодня? – широко распахнула глаза Лера. – Тогда он знает, что я обратилась к тебе! – Во-первых, это не страшно, во-вторых, вряд ли он предполагает, что ты после вчерашнего нападения сунешься куда-нибудь. Он уверен, что его предупреждение вполне внятное и достаточное. Иначе бы он выбрал другой способ тебя убедить… Ты сказала, что у Роберта намечалась вчера встреча после тебя? – Во всяком случае, так сказал он. Может, это был всего лишь предлог, чтобы выгнать меня? Или он хотел мне показать, что не пьян и вполне способен заниматься делами? – Думаю, что действительно была назначена. Более того, с убийцей! – Откуда ты знаешь? – С Данилой никто не знаком, и адрес его никому не известен, верно? Значит, тебя могли только выследить. А для этого нужно было пойти за тобой. Когда ты встречалась со всеми одноклассниками, ты еще жила в гостинице. Да и повода ты не давала интересоваться тобой, поскольку свои расспросы в тот момент еще не начинала. – Погоди… Выходит, он шел к Роберту с намерением убить его? И увидел меня, когда я от Роберта выходила? Ты это хочешь сказать?! – Похоже, что именно так… Убийца шел к Роберту, увидел тебя и заинтересовался тобой, решил выследить. Скорей всего, он уже что-то знал о тебе, иначе бы не заинтересовался. Если исходить из твоих же гипотез, что убийцей является кто-то из ваших бывших одноклассников, то слухи о твоих подозрениях могли распространиться достаточно широко. Кому ты о них говорила? – Карену, Юре… Роберту тоже, но он уже знал до нашей встречи о моих подозрениях от Карена… И еще Мише, старосте, но ему я совсем обтекаемо сказала! – А «сарафанное радио» работает! Один трепанул другому, другой – третьему, и пошло-поехало. Дотекло и до того, кого твой повышенный интерес напряг… – А как он мог меня узнать? – Валерка, ну ты же почти не изменилась! Если следовать твоей же гипотезе, что убийцей является кто-то из ваших бывших одноклассников, то он тебя легко опознал! Увидел тебя выходящей от Роберта и изменил свой план: решил сначала тебя выследить. Или даже не столько выследить, сколько напугать, чтобы ты перестала путаться под ногами. Жаль, что мы не можем исследовать теперь, чем он тебя ударил. Рану на голове врачи «Скорой» обработали: если и была какая частичка, то вряд ли сохранилась… – А действительно, чем? – вдруг озадачилась Лера. – Ощущение было такое, что дубиной. Или кирпичом. – С дубиной он вряд ли разгуливал по улице, кирпич оставил бы много крошек в волосах… Если он только не обернул его чем-то. Покажи-ка шишку. Лера пригнула голову, и Алексей осторожно развел ее светлые волосы. – Думаю, что камнем. Скорее всего, подобранным на ходу. Он ведь не ожидал тебя увидеть, его слежка за тобой была экспромтом… Ты никого не видела на лестничной площадке? – Нет, в этом-то все и дело! – У Данилы подъезд на кодовом замке? – Да! Но я его сама не открывала, дверь придерживала какая-то женщина, там дети выходили, я и воспользовалась… – А за тобой кто-нибудь вошел в подъезд? – Не знаю. Я не обернулась, мне ни к чему. Просто пошла наверх… – На каком этаже живет Данила? – На четвертом. – Лифт? – Нет, пятиэтажка. – Значит, твой преследователь воспользовался тем, что дверь в подъезд оказалась открыта. И отправился по лестнице вслед за тобой. И пока ты искала ключи, он тебя догнал. Случай представился весьма подходящий: вы одни, ты спиной… Можно сказать, ему повезло. – А почему я шагов не слышала? – Так он же шел – А потом он вернулся к Роберту? – Судя по всему… – Вернулся… Может, даже извинился за опоздание… И убил его?! – Голова у тебя варит хорошо, Валерка. Даже с шишкой, – улыбнулся Алексей. – Все, двигай домой, мне подумать надо. Обещаешь, что никуда соваться не будешь? Лера скрепя сердце пообещала. Уже прощаясь, Лешка вдруг поинтересовался, зачем она взялась распутывать эти смерти. Лера задумалась. А и вправду, зачем? – Нехорошо ведь, когда людей убивают!.. – Нехорошо, – согласился Кис. – Но у большинства в таких случаях срабатывает инстинкт самосохранения, и они стараются держаться подальше от опасных ситуаций. А ты в пекло полезла! У тебя нет инстинкта самосохранения, Валерка? – Есть, конечно. Но почему-то кажется, что со мной ничего не может случиться плохого. – Известное заблуждение, – кивнул Алексей. – И крайне опасное. Запомни это. – Запомню… И еще у меня это вызывает какой-то восторг. Не смерти моих одноклассников, конечно, а загадка. Тут ведь загадка, правда? Так вот, страшно хочется ее разгадать! Понимаешь? – Еще как, – усмехнулся Алексей. – Сам такой… Данила заметно повеселел, услышав, что Лера пообещала детективу вести себя смирно и больше никакими расспросами не заниматься. Казалось, что он избавился от огромной тяжести, которая давила его последние дни. И Лера спрашивала себя, отчего она ему не верила, отчего думала, что он хочет спровадить ее, что устал от нее, и прочие глупости, когда (и сейчас это очевидно!) он просто боялся за нее?! Прожив двадцать с лишним лет с мужем, которого она выучила наизусть, чьи мысли и движения души она угадывала раньше, чем он осознавал их сам, Лера отчего-то думала, будто знает Впрочем, задача изучать Данилу ей казалась весьма увлекательной… Он привлек ее к себе, и Лера с удовольствием поддалась его рукам, прильнула, уткнувшись носом в шею, вдыхая его запах. Данила запустил пальцы в ее волосы, некоторое время ворошил их, а она терлась щекой о его бородку. – Сегодня суббота, завтра воскресенье, почти полных два выходных, Лер! – прошептал он. – Хочешь, пойдем куда-нибудь? В кино? В театр? Погуляем в парке? Или, хочешь, махнем на море? Я возьму на работе отгулы, денька на три, хочешь? Алексей Кисанов был несколько расстроен. Отказать Валерке, подруге детства, он не мог. Но выходные – какое сладкое слово, вы-ход-ны-е!!! – он намеревался провести с семьей, с Александрой и двумя их малышатами. И вот, нате вам, дельце выпало… Валерка пыталась настоять на оплате, но не будет же он брать деньги с девчонки, с которой целовался на просторном лестничном пролете их общего старого дома на Смоленке! С той пацанки, которую он по праву старшинства и великодушия вел, смущенную и растерянную, под своей охраной к подъезду после того, как она разорвала трусишки на горке во дворе… Нет, конечно. Наши добрые дела и наши чувства, пусть и давние, нас обязывают! Саша это поймет. Он позвонил ей и объяснил ситуацию. Пообещал управиться как можно быстрее. И она поняла. Она всегда его понимала… Валерка была абсолютно права в своих сомнениях. Он бы рассудил точно так же. И нападение на нее служило весьма острой приправой к этим сомнениям. Призыв не обращаться в милицию вкупе с угрозой – расхожий штамп в таких делах. Насколько она, угроза, реальна, сейчас трудно судить, но… Вопрос: не заявлять в милицию – о чем? О нападении на Леру? Или о подозрительных инфарктах? Алексей не знал, хорошо ли осведомлен и умен ли убийца, и может ли он понимать, что мало чем рискует, если Лера заявит о нападении. Зато вот если Лера заявит об убийствах… Доказать их нелегко, и то если в рядовом районном отделении возьмутся. НО! Для убийцы тут есть определенный страх… Да, страх! Ведь до сих пор никто не заподозрил за этими инфарктами насильственной смерти, не уделил им пристального внимания. И если бы не Лера, так никто и никогда бы не обнаружил общий знаменатель всех смертей: школьный класс и порядок парт. Теперь же эти дела свяжутся между собой в одно, и тогда… Тогда – даже если сейчас от доводов Леры в милиции отмахнутся, – тогда Вот чего боится убийца! Чтобы не связали пять смертей и чтобы не помешали ему действовать дальше! Иначе бы не было смысла писать Лере эту записку. Стало быть, следующее убийство он уже замышляет! Ну что ж, хоть пока это и не проверенные домыслы, но все же логичненько так выстраивается. И первым делом следует выяснить, что за инфаркты такие приключились с пятью мужчинами, которым едва перевалило за сорок. За годы работы частным сыщиком Алексей обзавелся нужными связями. Он мог, когда того требовало дело, попасть к разного рода экспертам, врачам, психологам и еще ко множеству других специалистов, чье мнение было бесценной помощью в его работе. И сейчас Алексей задействовал свои знакомства в среде патологоанатомов и судебных экспертов. Следовало узнать, где проводились аутопсии тел и что было зафиксировано судебно-медицинскими экспертами. – Нет, это не срочно, – говорил он в трубку. – Это суперсрочно! Последний труп – погибший вчера Роберт – находился еще в морге, и на нем Алексей особенно настаивал. Точнее, не на нем, а на тщательном осмотре тела в поисках следов укола и некоей субстанции в крови, которая могла бы спровоцировать остановку сердца. Затем он запустил интернет и в окошко поиска ввел имя «Юрий Стрелков». Прочитав уйму ссылок, которыми пестрел рунет, но так и не найдя ответа на свой вопрос, он снова позвонил жене. – Саша, няня пришла? Тогда, прошу тебя, выкрой полчасика, мне нужна твоя помощь… Есть такой депутат Юрий Стрелков. Разузнай у коллег, не намечаются ли какие-то изменения в его карьере. В интернете ничего нет, или мне не повезло, но, скорей всего, никаких официальных заявлений пока не сделано. Только ваша журналистская братия могла успеть пронюхать. Если там вообще что-то есть, конечно… В отличие от Валерки Кис никогда не ограничивался одной гипотезой. И сейчас он вполне допускал, что Юра Стрелков, как сказала Лера, решил – Я тебе сразу скажу, – усмехнулась она. – Он создает новую партию. Свою. Ну конечно, она ведь журналистка! И хоть не занимается напрямую политикой, – Александра писала обычно проблемно-аналитические статьи об общественных недугах, – но, разумеется, была в курсе множества вещей. – Интересно, а как ты угадал, что в его карьере должны случиться перемены? Ты переквалифицировался в ясновидящие? – Нет, я скромный, я только в ясномыслящие пока мечу, – улыбнулся Алексей. – Ход мысли у меня простой. Я тебе уже говорил, что одноклассники Леры умирают от загадочных инфарктов, за которыми стоят, похоже, убийства. Понятно, что в школе приключилось некое неприглядное происшествие. И сегодняшние убийства могут объясняться либо местью, либо стремлением убрать свидетелей. Я проверяю в данный момент вторую версию. Но отчего убийца прождал столько лет? Единственным логичным ответом будет такой: оттого, что он, собственно, ничего не ждал. Он испугался – Когда ты объясняешь, все выглядит так просто! – Логика вообще простая вещь. – Ага. Особенно когда ею владеешь, – усмехнулась Саша. – У тебя еще много работы, Алеш? – На сегодня все, уже еду домой! Позднее отцовство сделало Алексея словно зорче. Беря на руки двух малышей, их близнецов, он не то что чувствовал, а едва ли не воочию видел, как очерчивается светлый круг, который включает в себя их четверых, прочно соединяя их и в то же время обосабливая от мира. Они сами были маленьким миром, радостным и наполненным любовью. Раньше ему казалось, что ничего не может быть сильнее той любви, которая связывала его с Сашей. Просто потому, что сильнее не бывает, ну дальше некуда, в природе не существует. А оказалось, что существует. Когда любимая женщина – мать твоих детей. Эта любовь оказалась настолько мощной, что иногда бывала нестерпимой, как боль. М-да… Так или примерно так размышлял Алексей по дороге домой. Ответов на свои запросы по инфарктам он скоро не ждал – вольно ему было взывать, что дело «суперсрочное», у нас срочно ничего не делается… Да к тому же сегодня суббота. Он и сам по выходным старался не работать – с тех пор, как они с Александрой поженились и стали жить вместе, он их яростно охранял, свои выходные. Свою Ход его мыслей был прерван телефонным звонком. Вопреки его благодушно-скептическим рассуждениям, что ничего в Расее-матушке Как выяснила приятельница, судебный эксперт, проводивший вскрытие тела Роберта, обратил внимание на след укола в локтевой сгиб. В крови, однако, никаких субстанций не обнаружено. Тем не менее врач, озадаченный свежим следом от укола, заново исследовал тело покойного, умершего от инфаркта, и нашел два небольших пятнышка на затылке, похожих на ожоги. Точно квалифицировать их он затрудняется… Зато Кис, кажется, не затруднился бы! У него сразу мелькнула мысль о том, чему могут соответствовать два маленьких пятнышка! – Можешь договориться, чтобы я прямо сейчас в морг подъехал? – попросил он приятельницу. Она обещала, и Алексей снова позвонил Александре, чтобы сказать, что едет он, увы, не домой… Судебно-медицинский эксперт оказался весьма красивой молодой женщиной, которой так не шел морг. Специфический фартук (в пятнах крови) перетягивал потрясающе тонкую талию, а над воротником халата царила длинная гибкая шея, увенчанная изящной гордой головкой. – Это обо мне вам говорили. Алексей Кисанов, – представился он. – Я поняла. Мила. Она улыбнулась, и Кис хотел было протянуть руку, но вовремя увидел, что она в резиновых перчатках. Так что процедуру знакомства пришлось свести к минимуму. Они прошли в зал, и Мила откинула простыню с тела Роберта. – Вот, смотрите! Она повернула тело на бок и указала на заднюю часть головы. Алексей склонился, рассмотрел два крошечных красновато-коричневых пятнышка в нижней части затылка, чуть смещенных вправо. – Действовал правша, – констатировал он. – Электрошокером. – Электрошокером? – Это аппарат для самообороны – во всяком случае, так он позиционируется на рынке, хотя прекрасно служит и для нападения. Посылает разряд тока в тело жертвы, парализуя его на время от одной минуты до тридцати… Врач посмотрела на него с уважением. Может, оттого, что его знания превосходили ее собственные. – Вы не можете ошибаться? – на всякий случай уточнила она. – Видите ли, Мила… Поскольку я детектив – Да. Они получены при жизни и за некоторое время до смерти. Количество лейкоцитов на это указывает. – Отлично! Это очень важно. – Но я… Простите, я не сталкивалась… О чем это говорит? – О том, что человек получил электрический разряд и оказался вырублен на некоторое время. – И? – И… Вы, как я понял, нашли след от укола? – Смотрите. Вот он. – Свежий? – Да, получен незадолго до смерти… – Раньше или позже, чем ожоги? – Это трудно установить. – Хорошо. У нас есть укол. Какие выводы? – О том, что был произведен укол, – пожала плечами очаровательная докторша. – Но в крови я не обнаружила никакой подозрительной субстанции! Возможно, он просто сдавал кровь на анализ в этот день? Она была совсем молоденькой, недавно со студенческой скамьи, наверное, поэтому на нее скидывали субботние дежурства. И поэтому она была так добросовестна. И так неопытна. – Мила, вы сказали, что укол был сделан незадолго до смерти, так? А в лабораториях, как правило, берут кровь по утрам. Тогда как время наступления смерти может быть никак не раньше… Алексей мысленно прикинул: Лера встречалась с Робертом в пять. Пробыла она у него примерно полчаса. Если догадки детектива верны, то убийца увидел Леру выходящей от Роберта, что переменило его планы, и он отправился за Лерой следить. Ударил ее по голове, затем вернулся к Роберту… Это еще примерно два часа. – Никак не раньше половины восьмого вечера, верно? – Верно! А откуда вы знаете?! – Работа моя такая, знать. Так что из вены ничего у этого человека не брали, наоборот, в вену что-то ввели. Что, как я думаю, помогло случиться инфаркту. Например, дигиталин, следов которого уже не осталось в крови. Мила кивнула: это она в институте проходила. – Но зачем тогда убийца – если действовал, конечно, убийца, как вы говорите, – применил электрошок? – Скажите, легко ли сделать укол в вену? – Если есть навык, то нетрудно. – Допустим, навык есть. Но нужно сначала резиновым жгутом руку перетянуть, так? Затем попасть иглой в вену. А дальше на поршень шприца надавить и ввести некую субстанцию… Это же не секундное дело? – Нет. Несколько секунд займет. – А жертва этого укола, она же сопротивляться будет? Мужчина крупный, – кивнул сыщик на тело Роберта, – он бы не дался! Он бы попытался как-то нейтрализовать убийцу! Следы борьбы есть? – Нет. Под ногтями чисто, синяков, царапин и иных повреждений не наблюдается. – Тогда, Мила, нам остается сделать один вывод: человек не сопротивлялся уколу! Стало быть, его нейтрализовали – Логично! Кис усмехнулся. Он почитал себя мастером логики, и практика подтверждала это, отчего комплименты по поводу – Логично, – согласился он вслух с хорошенькой докторшей. – Надеюсь, что вы запишете в отчете о вскрытии ваши соображения? – Детектив великодушно сделал ударение на слове «ваши». – Значит, так: некто применил электрошокер, чтобы нейтрализовать возможное сопротивление жертвы. После чего сделал укол. И содержимое шприца вызвало смерть. – Да, но как же… Я ведь ничего не нашла в крови! – Поищите еще, Мила! Мало ли. На основании вашего отчета я постараюсь устроить так, чтобы по поводу этой смерти было начато следствие, и тогда этим трупом займутся более опытные криминальные эксперты. Но если вы заинтересованы в своей карьере, то у вас есть день-два, пока я не обернусь, чтобы найти эту причину Алексей старательно подстегивал профессиональное самолюбие молоденькой докторши: он прекрасно отдавал себе отчет, что без ее заключения, в котором хоть как-то могло прозвучать подозрение на убийство, тело просто уйдет к родственникам. Роберта похоронят, ищи-свищи потом доказательства! – Я постараюсь, – пообещала ему Мила. От нее Алексей вышел в некоторой задумчивости. Речь шла о последнем из пяти умерших одноклассников Валерки, и даже если Мила сумеет точно установить причину смерти, – криминальную причину! – то это будет всего лишь Строго говоря, этот отдельный случай вполне достаточен для того, чтобы заподозрить все пять смертей Лериных одноклассников в неслучайности. Для него, частного детектива! Но не для неповоротливой машины под названием «правоохранительные органы». А для нее у нас пока на руках ничего нет. Смерть не могла наступить от электрошокера – он не орудие убийства, и два точечных ожога не являются способом убийства. И след от укола всего лишь след от укола, где шприц не есть орудие убийства и не способ убийства, если не доказано, что в вену введено смертельное вещество! Найдет ли его Мила? Остаток субботы он провел с Александрой и малышами, дав себе полвыходного и стараясь выбросить из головы мысли о деле. Но с утра в воскресенье снова поехал на Смоленку, в старую свою квартиру, где располагался его офис. Там, в кабинете у компьютера, ему привычно хорошо думалось. Ритуально сделал рокировку на рабочем столе: нехилую кружку с кофе – направо, пепельницу, – налево (чтоб не перепутать и не стряхнуть пепел в кофеек), включил свой компьютер, закинул ноги на соседнее кресло, а руки – за голову. Как ни ворчал он, как ни посылал жалобы к равнодушным небесам на собачью эту работу, а любил он ее, работу эту! Паскудную, отнимающую уйму времени и нередко душевных сил, да, но любил! Компьютер изволил наконец загрузиться. Подумав в очередной раз, что нужно почистить стартовые файлы – или приставить к этому делу Ваню, бывшего своего ассистента, – Кис открыл папку, которую завел вчера, после разговора с Лерой. Тут находились его заметки по следам вчерашнего разговора и сканированные фотографии ее класса. Перечитал и вновь подтвердил свое вчерашнее впечатление: Лера права! Шанс на то, что смерти, соответствующие порядку парт в выпускном классе, не имеют под собой ничего общего, почти равен нулю. Слово «почти» Алексей вывел за скобки, поставил его, так сказать, в «спящий режим». Мало ли что, может, придется к нему и вернуться! В его практике случалось иногда, что совпадения, даже настораживающие, оставались всего лишь совпадениями, при этом логика, как заклятый враг, выстраивала на них красивую теорию. Красивую и насквозь ложную, которая годилась потом разве для мусорной корзинки Windows. Но пока он соглашался с рассуждениями Валерки, что дело нечисто. Кто-то помогал бывшим одноклассникам умереть от инфаркта. Да приплюсуем к этому факт нападения на Леру, который довольно внятно читался как предупреждение. Вариантов здесь – в этом он тоже соглашался с Валеркой – могло быть два: либо убийца изводит одноклассников по принципу их Но если бы принцип заключался именно в порядке размещения за партами, то следующей жертвой стала бы Валерка, сидящая сразу за Костей, четвертой жертвой. И физическая возможность для этого имелась: Леру выследили. Однако ее не убили, а ударили: дали понять, чтобы не мешалась под ногами. Следующей же жертвой стал Роберт. Он тоже входил в Компашку. Сидел он, правда, в среднем ряду, сразу за Юрой и Ингой, но они свалили за границу. Что надо проверить, к слову! У Юры имелся прямой и конкретный мотив, и детектив не удивится, если обнаружит, что «заграница» окажется ложью, а на самом деле Стрелков притаился где-то и торопливо убирает намеченные жертвы, пока его никто не прижучил! И, между прочим, в этом случае инфаркт по вполне понятным причинам обошел самого Юру. Равно как Ингу, бывшую его подружку, а ныне сестру жены… как там? Свояченицу, что ли? Более того, Лера встречалась с Юрой и, без сомнения, насторожила его! До сих пор все убийства прошли как по маслу, никто не заподозрил за «естественной» смертью криминальную. Если бы не приезд Валерки и не ее жажда разыскать бывших одноклассников, никто бы никогда не свел разрозненные факты воедино и не задумался над ними! И еще деталька: Юра точно знал, что Лера пытается что-то расследовать! Кроме него, знали староста, Карен… И все, кажется. А они даже не из Компашки. Так что угрожать Лере была и причина, и прямой интерес именно у Юры! Только если он в самом деле не уехал. Посему первым делом следует установить, не фикция ли отъезд Стрелкова! А там уж будем крутить в уме другие версии… Алексей раскрыл записную книжку, нашел заветный телефончик одной очень милой особы, работающей в Шереметьево-2. Ему уже случалось просить ее о помощи, и она охотно откликалась, тем более что детектив никогда не забывал выразить свою благодарность в каком-нибудь пустячке типа французских духов, купленных непременно во Франции – другим девушка не доверяла. – Юрий Стрелков и Инга Арефьева. Когда туда и когда обратно? Милая особа обещала разузнать, и детектив со спокойной душой вернулся к своим размышлениям. Итак, со смертью Роберта становится очевидно: инфаркты косили членов Компашки по порядку их местоположения за партами! И тогда, – если пока оставить в стороне версию с Юрой Стрелковым в роли злодея – убийцу нужно искать среди тех людей, которым Компашка досадила. То есть разматывать версию мести. Уж почему он взялся сводить счеты спустя двадцать четыре года, другой вопрос. Психических отклонений так много в этом мире. Куда больше, чем представляет себе рядовой обыватель, увы! Тем не менее на почерк маньяка это не похоже. Здесь криминальные смерти маскировались под естественные, под инфаркты. Маньяк же никогда не маскирует свои убийства. Наоборот, он их афиширует. Он оставляет знаки, он заявляет о себе! Он дорожит своим авторством и жаждет признания. Что же случилось такого в школьные годы, что кто-то решил извести Компашку двадцать четыре года спустя?! Лера сказала, что не имеет ни малейшего представления. Кис ей, безусловно, верил. Если бы имела представление, то либо не стала к нему обращаться, не желая разглашать секрет, либо сказала бы правду. Но тогда с какой стороны потянуть за ниточку? И где она, эта ниточка? Он открыл на экране фотографии выпускного класса. Чистенькие, опрятненькие семнадцатилетние ребятки. Все лица кажутся наивными, даже презрительный прищур Юры и высокомерная усмешка Инги. Детские игры! Теперь, с высоты возраста, они видны как на ладони. Меж тем среди этих лиц и нужно искать убийцу, на совести которого уже пять смертей. Алексея серьезно занимал вопрос: можно ли вычитать в лице убийцы его сущность? После последнего его громкого дела с маньяком[4], – когда он смотрел в Что ж, в некоторых они имелись. Если не прямо кричащие «убийца!», то хотя бы свидетельствующие о нездоровой душе. Лично он бы, Алексей Кисанов, с такими лицами ни за что не стал бы иметь дела. А вот иные – стали. Сначала иметь дело стали, потом жертвами стали… Потому что никто не учит нас читать по лицам. Но ведь не все лица выдавали убийцу, далеко не все! Некоторые были совсем нормальны, некоторые даже приятны. Алексея это приводило в отчаяние. Он пустился читать материалы по физиогномике, но то, что ему попалось, его не удовлетворило. Одни утверждения и без всякой теории были очевидны, другие сомнительны, третьи просто глупость. Нет, не порадовала его эта наука. Вот и сейчас, рассматривая детские лица, Кис пытался опознать в них будущего убийцу. И не мог!!! На следующей парте за Юрой и Ингой, рядом с Робертом, сидела девочка, которая, по словам Леры, в Компашку не входила. Учителя рассадили шебутных учеников по принципу, ведомому им одним, главное, поближе к учительскому столу. Зато в ряду у стенки сидел на первой парте еще один мальчик из элиты – Лера пометила жирной красной точкой каждое лицо, относящееся к Компашке. Звали его Максим Фриман. Он – следующая жертва? Навестить его? Если какой грешок был, он вряд ли скажет… Люди не любят чувствовать себя виноватыми и стараются забыть – или оправдать – свои поступки. Можно предпринять и другой ход: встретиться с Кареном. Но похоже, что он отошел от Компашки еще в девятом классе и не знает ничего… Следует ли из этого, что некие события случились в десятом классе? Когда Карен уже не состоял в клане Юры Стрелкова? Или все же в девятом, а Карен морочит Лере голову? Кис снова уставился на фотографию – на этот раз за девятый класс, – отыскал Карена: он сидел тогда рядом с Робертом, тогда как в десятом сидел с какой-то девочкой на предпоследней парте. Значит, сказал правду? Кис принялся просматривать другие фотографии за десятый класс. Их было несколько: три, на которых зафиксированы ученики за партами; одна торжественная, выпускная, на память, где каждое лицо было заключено в овал – полет дизайнерской мысли! Да несколько снимков с выпускного бала. Выпускной бал ничем не заинтересовал детектива, он разве только улыбнулся, увидев сияющую от счастья Валеркину мордаху. Овальное художество тоже не представляло для него ценности. Другое дело снимки, на которых ученики были запечатлены за партами! Они были разными: две первые – цветные, тогда как самая последняя, на которой внизу были указаны фамилии всех учеников в порядке парт, – черно-белая. Нет сомнения, она сделана школьным фотографом. А вот две другие… Кис открыл на экране первую из них. Это был любительский снимок – форматом меньше, чем стандартно-торжественная черно-белая, сделанная школой. Качество довольно низкое. Скорее всего, снимал кто-то из родителей. Причем из родителей Компашки. Цветные фото тогда были не то чтобы редкостью, но все же и не правилом. Цена цветной пленки «кусалась» в те годы. В принципе, можно было бы предположить, что кто-то из учеников – из элиты – сделал этот снимок, но за партами не имелось пустых мест. Минуточку, минуточку… А ведь на черно-белой два места в классе пустовали! Хм… Глянем на вторую цветную… Ага, здесь тоже два места свободны! Кого же это у нас не хватает? И почему? Он распечатал фотографии, положил их перед собой, вооружился фломастером и принялся играть в детскую игру «Найди различия». И вскоре с задачкой справился: по сравнению с первой цветной фотографией не хватало одного мальчика и одной девочки. По «художественному» фото, где снизу были указаны имена всех учеников, он установил, что мальчика звали Зиновий Шапкин, а девочку – Люда Козлова. Кроме того, и на второй цветной фотографии, где эти двое уже отсутствовали, школьники сидели в том же порядке, что и на последней, черно-белой. В том самом, который соответствует порядку смертей. А вот на первом цветном снимке – иначе. Означало ли это что-нибудь? Содержало ли в себе намек на какое-то событие? Связаны ли между собой эти два факта: уход двух учеников из класса и пересадка за партами? Причем нужно учитывать, что, по словам Леры, пересадка была вызвана поведением Компашки: достали они учителей, как она выразилась. Но она могла не знать, В мозгу детектива немедленно связались эти два факта и выстроилась если не версия, то ее завязка: Компашка третировала этих двоих ребят, довела их до ухода из класса (или вообще из школы?), после чего нервы учителей не выдержали. И Компашку рассадили иначе, поближе к учительскому столу, в качестве дисциплинарной меры. Но Алексей понимал, что пока это не более чем его домыслы. Все следовало проверить, каждый пункт! Действительно ли доводили этих учеников? Куда они ушли? Совпадает ли по времени дисциплинарная мера в виде пересадки за партами с уходом этих ребят? А то, может, у них просто родители переехали на новое место жительства, а он тут уже горы нагородил… Он посмотрел на часы: за полдень перевалило. Леру он вряд ли разбудит в такое время, даже в выходной. Рука его уже потянулась к телефону, как вдруг он передумал. Нужно еще повнимательнее изучить фотографии. Возможно, возникнут новые вопросы, не звонить же каждые полчаса Валерке! Тем более что сам он ей строго-настрого велел больше не заниматься сыщицкой деятельностью. Нет, сначала выжмем максимум из этих фотографий! А потом уж примемся задавать вопросики. Итак, главный на данный момент вопрос: связаны ли между собой эти два факта: уход двух человек из класса и пересадка учеников? Вопрос очень даже правомерный и правильный, но тут суперважна хронология событий, а у Алексея ее не имелось… Подскажут ли ее фотографии? Черно-белый снимок, сделанный школьным фотографом… Обычно такие фотографии делаются в конце учебного года. Надо будет проверить, но пока можно принять за отправную точку, что это последняя по времени фотография за десятый класс. А эти, цветные, сделаны, скорее всего, в течение учебного года. Алексей снова открыл снимки на экране, увеличил. Ничто в одежде учеников не указывало на время года. Тогда все носили одинаковую школьную форму в любой сезон, за исключением праздников и жарких месяцев. Хотя… В первое цветное фото попала часть окна, а за ним угадывались ветки дерева, еще с листвой. Кроме того, на снимке имелась учительница, платье которой можно было назвать скорее легким. Это ничего не доказывало – она могла прийти в теплом пальто, к примеру, – но в сочетании с листвой выходило, что фото сделано никак не позднее начала октября. По той простой причине, что позже деревья выглядят голыми. Зато на втором цветном снимке ветки дерева за окном были голыми. Поздняя осень, зима или ранняя весна – неизвестно. Учительницы на нем не имелось, отчего и дополнительной подсказки не имелось. Но ясно одно: к началу октября класс еще состоял из тридцати учеников, о чем свидетельствовало первое цветное фото, и раньше, чем распустились деревья, класс уменьшился на двух учеников. И в этот же отрезок времени ребят пересадили, о чем свидетельствовало второе цветное фото. Интересно, можно ли разыскать учителей школы? Да существует ли еще сама школа? Нужно это выяснить! Он все же позвонил Лере на мобильный. Задал несколько занимающих его вопросов. Хех, втуне… Голос ее был рассеянным. Судя по фону, она находилась в каком-то шумном месте. – Лешка, я так, по памяти, не скажу… Перезвоню тебе вечером, можно? Нет, вы видели? Как будто это ему нужно! Он жертвует своим драгоценным выходным, занимается ее, Валеркиным, делом, а она уже расслабилась и развлекается! «Эй, – сказал он себе, – эй! Ты за дело взялся? – Взялся! Ты так сам решил? – Сам! Ты Валерку просил не встревать? – Просил! Чего теперь возникаешь? Чем недоволен? Что Валерка расслабилась? Так это нормально. Она передоверила это дело тебе. И теперь у нее чувство, что гора с плеч. Это потому, что ты ее гору взял на свои. Но ведь взял же? САМ! Так теперь не ворчи!» Кис еще до вечера прокручивал в уме оба варианта: месть кого-то из обиженных Компашкой, – либо уничтожение свидетелей. Причем второй вариант указывал почти однозначно на Юру Стрелкова. Тогда как первый оставлял невспаханное поле догадок. Версия с Юрой была практически безупречной. Он ныне метит высоко, и весьма! Он откололся от партии, в которой еще недавно состоял, играя в ней не последнюю роль, создав новую, свою! И он тоже может в предчувствии своего нового взлета и новой – на порядок большей! – публичности, когда он окажется под массированным прицелом прессы, нынче убирать свидетелей грехов ранней юности. Надо сказать, что в таком раскладе грехи должны быть особо неприглядными. Дело за малым: доказать, что Стрелков никуда не уехал. Ну что ж, осталось подождать до завтра. Если же это не Юра, то туго придется детективу. В обоих вариантах вырисовывалось некое происшествие, которое было одинаково невыносимо вспоминать как для пострадавшего (который нынче мстит), так и для обидчика (который нынче избавляется от свидетелей). Но о подобном событии никто, никто не станет рассказывать, вот в чем фокус! Не говоря уж о том, что пятеро его участников мертвы… И как же это событие обнаружить? Как?! Лера прорезалась только в понедельник утром. – Лешка, я не забыла, честно! Я позвоню сегодня нашему старосте, он наверняка помнит подробности! Или, хочешь, я дам тебе его телефон и предупрежу о твоем звонке? Голос ее был полон ленивой неги. Со всей очевидностью, мысли ее витали далеко от тех происшествий, которые волновали ее столь недавно… Алексей выбрал последний вариант. Записав номер бывшего старосты класса, Миши Пархоменко, он тут же созвонился с ним и, не откладывая дела в долгий ящик, условился о встрече. Время, которое оставалось до встречи со старостой, Алексей посвятил разговорам с судебными экспертами. Первый звонок был Миле. – Я ничего не нашла… – с сожалением проговорила она. – Проделала кучу анализов, но никаких посторонних субстанций в крови Роберта не обнаружила… Не обнаружила так не обнаружила. Ничего не попишешь. Второй звонок Алексея потревожил его давнего и надежного советчика, еще со времен Петровки, который по роду деятельности был судебно-медицинским экспертом, а по призванию – философом. Дмитрий Львович давно вышел на пенсию, но Кис знал, что на его знания и опыт можно полностью положиться. Говорить с ним по телефону о деле было бы неуважением. Дмитрий Львович не принял бы ни денег, ни подарка за свои советы, и минимум вежливости и почтения к нему Алексей мог выказать лишь самоличным визитом, даже если вопрос был на две минуты. К счастью, Дмитрий Львович оказался свободен и согласился уделить сыщику «две минуты». Алексей купил в булочной ванильные сухарики, которые старый судебный эксперт всегда любил, и отправился в гости. Разумеется, «две минуты» – это две минуты о деле, но беседа со старым судебным медиком имела свой ритуал, куда более долгий, и ему необходимо было следовать. Алексей не часто беспокоил его своими вопросами, а стало быть, не часто с ним и виделся. И теперь ему предстояло дать подробный отчет обо всей своей жизни, протекшей со времени их последней встречи. – Женился? Это дело хорошее! – говорил Дмитрий Львович, обмакивая ванильный сухарик в чай. – А помнишь, я всегда говорил тебе, Леша: такого парня, как ты, бабы на руках носить должны! А ты все спорил со мной! – Да я не спорил. – Ну, не верил… А я тебе говорил: найдется та, которая тебя оценит так, как ты того достоин. А ты ведь не верил, признай! – Было дело, – соглашался Кис. – А видишь, прав я оказался… И деток у вас двое, ты сказал? – Двое, близнецы. Мальчик и девочка. – Еще парочку нужно! Алексей не возражал. Пустое это дело, он давно усвоил, – возражать Дмитрию Львовичу. – Я через эти вот руки, – Дмитрий Львович вытянул вперед кисти, которые, постарев, не потеряли своей красоты: крупные, сильные ладони с длинными и мощными пальцами, – столько смертей пропустил! Столько детей безвинных, столько женщин красивых в детородном возрасте, которые могли бы украсить население Земли своим потомством… Никто так не чувствует таинство жизни, чтоб ты знал, как прозектор! Вскрывая человеческое тело, ты постигаешь его совершенство! Знаешь, Леша, если б я, когда молодой был, понимал то, что понял только с долгим опытом, я бы сам не меньше чем с пяток деток в этот мир пустил… Надо его восстанавливать, чинить его надо! Но я тогда не знал, и одну только мы с супругой моей дочь родили… Неправильно это! Ты, Леша, пока молодой, делай детей! У тебя хорошее потомство будет, твои гены! «Молодой». Алексей, которому перевалило за сорок пять, для ударного плана по деторождению полагал свой возраст не самым подходящим. …Прошло с полчаса, не меньше, прежде чем Дмитрий Львович позволил Алексею заговорить о деле. Сыщик изложил суть вопроса: что может выглядеть похоже на инфаркт, естественную смерть, но при этом быть спровоцировано чем-то? Дмитрий Львович с ходу выдал перечень веществ – Алексей едва поспевал записывать, – которые могут очень быстро разлагаться в крови, через час-два. – Обычные растительные яды, способные вызывать паралич мышц, – в том числе и сердечной мышцы, – отпадают. Экзотические яды тоже отпадают. Их следы остаются в крови, в тканях, в печени. С другой стороны, добыть их не так-то просто! Хотя и кардиостимуляторы, убийственные в больших дозах, достать непросто! Ты бы с этой стороны поискал, Леша: со стороны связей с аптеками. У кого из твоих подозреваемых имеются такие связи? – Дмитрий Львович, в нынешнее время не нужны связи – дал взятку и получил то, что нужно! И предлог благовидный найдут: мол, рецепта нет, некогда к врачу сходить за ним, сделайте любезность, выручите… – А вот еще, Леша, – задумчиво проговорил Дмитрий Львович, – вот какой финт мог убийца твой учинить: ввести в вену воздух. Пузырь воздуха блокирует легочную артерию и вызывает картину, весьма похожую на инфаркт! В городском морге вскрытие делали, говоришь? – В городском. – Там судмедэксперты, конечно, да не те! Не наша братия, на криминал натасканная! Могли и пропустить. – А на такой случай, если вдруг «пузырь воздуха», не существует разве стандартной процедуры исследования? – Существует, как не существовать! Водой надо залить грудную клетку и, прежде чем резать, прокол сделать… Потому как если разрежешь, так пузырь уйдет, а потом искать поздно… Но так то ж теория! В рядовом городском морге из трупов очередь, родственники нажимают, начальство прижимает, холодильников не хватает. Да в основном у них идет бытовуха или мирные смерти, приключившиеся дома. Не до процедуры им! Получили труп с подозрением на инфаркт – ну и никаких лишних мыслей. И никаких лишних процедур. Сколько я желчи изводил, бывало, когда мы забирали труп из городского морга… Дмитрий Львович пустился в воспоминания. Алексею пришлось прервать старого эксперта: время поджимало, пора было ехать на встречу со старостой. …Михаил Пархоменко оказался жизнерадостным староватым мальчиком. Кис вспомнил старую игрушку: гуттаперчевую рожицу, у которой сзади имелись четыре отверстия, чтобы вставить пальцы и затем, шевеля ими, придавать рожице различные выражения. Об этом он думал, глядя на Мишу, бывшего старосту. Выслушав серию искренних соболезнований умершим, обойму бодрых фраз о готовности сотрудничать со следствием в лице Алексея Кисанова и вязанку пространных пафосных рассуждений о падении нравов, Алексей наконец достал фотографии. – Михаил, где-то в середине года ваши учителя пересадили учеников вашего класса… С чем это связано? Кто принял это решение? Директор? Классный руководитель? – Уже не помню. Осерчали наши учителя, довела их Компашка, – вот и пересадили! Алексей рассчитывал на более конкретный ответ, но да делать нечего. Он указал пальцем на два лица: – Что вы знаете об этих учениках? Почему они ушли из вашего класса? – Людочка Козлова… Ее семья переехала в другой район. Хорошая девочка, отличницей была. – А вот этот, Зиновий Шапкин? – Зина… Мы его так все звали… А что, вы действительно подозреваете, что кто-то из наших бывших одноклассников мстит сегодня за старые обиды? И что эти смерти не случайны?! – Я пока ничего не подозреваю. Просто собираю информацию. Так что насчет Зины? – Не знаю, куда он исчез… Или не помню? Миша посмотрел на детектива так, словно тот мог ему дать подсказку. Его ожидания, естественно, не оправдались, и Миша, чуть подумав, продолжил: – Над ним немного издевались в классе. В смысле, Компашка наша издевалась. Но, по-моему, ничего такого особо обидного. Он мальчишка был самолюбивый, вечно что-то пытался вякнуть поперек Юрки Стрелкова. Но не получалось у него. Шика не хватало, блеска. Так, жалкое гавканье. «Ай моська, знать она сильна, что лает на слона!» Понимаете, о чем я? – Понимаю. А что значит «издевалась»? – Ну, срезали его, когда он высказывался на уроках. – Били? – Нет, что вы, они же все интеллектуалы у нас, из Компашки! Рук никогда не распускали. Да и вообще у нас директор держала всех в кулаке. Драк не было почти совсем. А если случались, то ЧП! Сразу к директору на ковер и угроза исключения. А школа наша на хорошем счету была, за нее многие держались. Ой, вспомнил! Зину вроде из школы исключили. Такой слух ходил. – За что? – А вот не знаю. Учителя ничего не говорили. – Ну, может, морду набил кому-то? Разве за это исключали? – Зина? Да куда ему, смотрите, – староста ткнул пальцем в фотографию, которую принес с собой на встречу детектив, – какой щуплый… Нет, драчуном он не был. Он все пытался умом блеснуть, но очень, как бы сказать, настырно, что ли… Все время лез вперед. Да и ума не особо у него водилось. Вроде и не дурак, но и не то чтоб умный… Зануда, одно слово, знаете таких? Если кто-то его соглашался слушать, то он немедленно распускал хвост и начинал критиковать современное прогнившее общество номенклатуры – слышал звон, что называется. Тогда это словечко гуляло по «левым»… Причем он недвусмысленно намекал на ребят из нашего класса как на его самых типичных и ничтожных представителей. – И как реагировал Юра и остальные? – А Юра его так легко, даже изящно, с юмором опускал каждый раз… Все смеялись. Зина от этого еще больше заводился, снова лез на рожон и снова получал щелбан. Словесный, имею в виду. – Думаете, он за это ненавидел Юру? – Ненавидел? Не знаю… Скорее завидовал. Хотел быть, как он. Или хотя бы дружить с ним, войти в Компашку. Алексей задумался. При таком раскладе Зина не тянул на мстителя… Либо там было что-то еще? – Мог ли Юра или кто-то из Компашки унизить Зину так сильно, что у него возникло желание мести? Староста только головой покачал осуждающе: эк вы, мол, детектив, неужто Зину подозреваете в этих смертях? – Допустим, Зина был влюблен в какую-то девочку, а Компашка его унизила на глазах у нее? – Да Зину каждый день унижали на глазах у всего класса! Хотя он сам лез и сам виноват. А девочка… Не помню я. Двадцать четыре года ведь прошло! – Его адреса у вас нет, как я понимаю? – Нет. Я остальных-то с трудом разыскал, и то благодаря тому, что в выпускной вечер обменивались адресами и клялись в вечной дружбе… Где родители все еще живут, где у новых жильцов нашелся номер телефона прежних… Некоторые оставляют координаты новым жильцам своей квартиры – мало ли что… Да в прошлый классный сбор ребятки наши уточнили свои адреса и адреса тех, кто не пришел, но с кем они не потеряли связь… Но Зины не было ни на прошлой встрече, ни на выпускном – он ушел от нас где-то в начале весны, кажется. В школе его адрес сохранился, возможно. Хотя хранят ли они архивы? – Я поинтересуюсь. Михаил, вы уверены, что не было никакого события, которое объяснило бы исключение Зиновия из школы? Сами говорите, двадцать четыре года прошло, вы могли и забыть… – Знаете что? Я завтра позвоню нашим, поспрашиваю. И насчет девочки, и насчет исключения из школы… Хотя с ним, по-моему, никто не дружил, вряд ли он доверял кому-то свои секреты… Но вдруг? …Школьное здание навеяло на Алексея легкую ностальгию – он учился в похожем: красный кирпич с белой лепниной, вход под белыми колоннами. Сразу вспомнился запах мастики, которой натирали паркет в коридорах, занозистые деревянные перила, гулкий спортивный зал со снарядами (он, Кис, был на них лучшим!) и торжественный актовый с тяжелым малиновым бархатом занавеса на сцене… И испещренный двойками дневник, чуть не по всем предметам, кроме математики да физики. Ну и физкультуры, конечно, – «физ-ры», как ее называли. А, да, и «гроба» – гражданской обороны: он стрелял лучше всех по мишеням! И еще он вспоминал, поднимаясь по лестнице на второй этаж и ища кабинет директора, замечания красными чернилами по поведению в дневнике. И строгие папины разборки дома. И молоденькую училку, в которую был немножко влюблен. И другую, мегеру, которую отчаянно боялся. И светлые косички с бантиками, маячившие прямо перед ним весь урок, – как невыносимо хотелось их дернуть. Он, собственно, не особо сопротивлялся желанию, отчего и дневник его расцветал красным. Он забыл, как звали девчонку, но помнил ее косички! Директором оказался мужчина лет сорока – ясно, что двадцать четыре года назад его в этой школе не было. Только если в качестве ученика. …Директор сожалел. Тех учителей уже нет – осталась у него в коллективе лишь парочка женщин, которые в ту пору были начинающими, со студенческой скамьи, и вели младшие классы. – И все же, – настаивал Алексей, – я бы хотел с ними переговорить! Директор выразил готовность поспособствовать и предложил дождаться перемены, в которую он самолично проводит детектива в учительскую и представит дамам. Такой расклад Киса полностью устраивал, а в ожидании перемены он изъявил желание получить адреса покинувших школу учителей. – Сожалею, – развел руками директор, – но и здесь я вряд ли сумею вам помочь. Дело в том, что в середине девяностых школу пытались отобрать, – я тогда еще здесь не работал, но эту историю знаю, – какая-то фирма позарилась на наше здание… Устроили ночью пожар, а потом хотели здание отбить под предлогом инвестиций в капитальный ремонт. Сами знаете, какой беспредел тогда творился. Школа долго стояла закрытой, некоторые учителя вышли на пенсию досрочно, – невостребованы в то время они были, и зарплаты все равно крошечные; иные нашли новую работу… В огне сгорела часть школьных архивов, а другие выбросили, считая, что они уже никому не пригодятся… Что-то, кажется, передали в РОНО, но и у них неважно обстояли дела, их помещения тоже оттяпывали, хоть и по кускам… Боюсь, теперь все эти бумажки не найти! Алексей понимал, что директор говорит правду. Разбойные девяностые, лихие, бандитские… Они прошлись по многим его друзьям и знакомым, близким и менее. По жизням прошлись, по судьбам. Некоторые так и не оправились. – Но хотя бы прежнего директора координаты у вас сохранились? Должны сохраниться, вы ведь дела принимали, было что обсудить, думаю? Директор согласился и полез в ящики своего стола. Он долго в них копался, ворошил бумаги, открывал и закрывал очередные ящики. Ничего не обнаружив, он нажал на селектор и призвал секретаршу. Строгая дама – молодая, но очень строгая! – возникла на пороге. – Телефон и адрес прежнего директора нашей школы? Она кивнула и исчезла. Появилась через три минуты, и Алексей записал под ее диктовку координаты бывшего директора. Точнее, директрисы. Той самой, которая держала школу в кулаке, как выразился староста Миша. Подоспела перемена, и Алексей в сопровождении директора направился в учительскую, из которой слышался смех. Обстановка… нет, Похоже, что они обменивались впечатлениями от только что закончившихся уроков и при этом смеялись. Надо же! В его времена учителя почему-то не смеялись… …Увы, две дамы, которым директор представил сыщика, ровным счетом ничего не знали о событиях двадцатичетырехлетней давности. Или запамятовали? Меж тем исключение из школы в десятом, выпускном классе – дело очень серьезное! И раз Зиновия исключили – значит, причины были вескими. Если эти две учительницы, тогда начинающие, не сохранили об этом даже смутного воспоминания, то, выходит, в школе предпочли молчать? Ну что ж, посмотрим, как обстоит с памятью у Софьи Филипповны, директорствовавшей в те годы. – …Юра Стрелков? Конечно, помню! Я помню всех своих детей!!! Всех – не всех, но Софье Филипповне было явно приятно похвастаться тем, что и за восемьдесят она не утратила ясность памяти и духа. Они расположились за круглым столом, покрытым скатертью с бахромой, в единственной комнате ее квартиры. В чашках дымился чай, к которому прилагались мармелад и халва. На свободном стуле спал старенький серый кот, одно ухо которого было лысым. – Блестящий мальчик! Отличник! – Софья Филипповна энергично тренькнула ложечкой, словно для пущей убедительности своих слов. – И родители такие уважаемые люди! Отец у него дипломатом был! Хотя доставлял нам Юра немало хлопот. Но я его любила. Он сейчас видный политический деятель, вы знаете? Кис кивнул. Он нарочно зашел с беспроигрышной карты, с Юры: такими учениками директора всегда гордятся. Отличник, из престижной семьи, да и сам стал престижным. Престижным бывшим учеником. Которого взрастила вверенная директору школа. От этой сладкой темы он потом осторожно переберется на Зиновия, на его исключение из школы. Этим событием директор вряд ли гордится, так что тут нужно не шуршать, а легкими шажками подбираться, аккуратненько… – В нем и тогда наблюдались задатки! – продолжала Софья Филипповна. – Он был лидером не только класса, но и всей школы! Такой талантливый ученик надолго запоминается, чтоб вы знали! Ему все прощалось. Наш баловень, если хотите… – – Вы мне так и не сказали, молодой человек, – поджала вдруг губы Софья Филипповна, – почему вы расспрашиваете? Директор, даже выйдя давно на пенсию, до сих пор блюла реноме своей школы. Ничего не попишешь, старая закалка, воспитанная советской властью, когда в любой момент могли обрушиться на голову начальственные окрики РОНО вкупе с районными комсомольскими и партийными комитетами. Со всеми вытекающими неприятными последствиями. И потому, понимал Алексей, даже сейчас Софья Филипповна будет хранить старые секреты, уже не грозящие взысканиями по партийной линии. Привычка сильнее нас, тем более привычка, сложившаяся за многие десятилетия карьеры… – Дело в том, что вскоре начнется… э-э-э… политическая кампания Юры Стрелкова. И мы, его политические сторонники, – Кис врать не умел и не любил и с трудом додумывал на ходу начатую фразу, – хотим собрать отзывы его учителей. Раз Юру все любили, то это только к лучшему! Значит, отзывы будут исключительно положительными. Очень пригодится для его кампании! – Почему «учителей»? – ревниво обиделась она. – А мой отзыв, что же, для вас ничего не значит? Я Юру сколько раз выгораживала, от нападок защищала! И отец у него был такой уважаемый человек, дипломат, и мальчик сам был очень одаренный, как не помочь! «И сколько ценных подарков вам сделал его уважаемый отец и дипломат, дорогая Софья Филипповна, чтобы вы помогали одаренному мальчику при малейшей его неприятности? – подумал Алексей. – Дипломат, по тем временам возможности у него были отнюдь не рядовые. В эпоху закрытых границ и тотального дефицита даже упаковка импортных колготок стоила целое состояние! А уж директору полагалось поболе, чем колготки…» – От чьих нападок? – спросил он с простодушной улыбкой (легче, Кис, легче!). – Учеников или учителей? – Учителей, конечно. – Он и сейчас образованней многих будет, – польстил любимцу директора детектив. – И чувство юмора сохранил. Его политические противники тоже обижаются. Таков удел людей неординарных, не правда ли? Одноклассники, наверное, тоже не все от него в восторге были? – Не все. Голос ее сделался суше, и Алексей пошел на попятный. Спрашивать сейчас про Зиновия Шапкина было бы неосторожно. Он вытащил фотографии, указал на учительницу, которую запечатлел первый цветной снимок. – Это их классный руководитель, преподаватель русского языка и литературы. К слову, она Юру обожала! Непременно навестите ее, она вам много хорошего расскажет о Юре! – А я вот смотрю, – вкрадчиво произнес детектив, – ребяток всех пересадили в течение учебного года… Это с чем-то связано? – Возможно, они просто в другом кабинете находятся? Знаете, они могли в разных кабинетах рассаживаться по-разному! Хм, такая мысль не приходила в голову Алексея. Некоторое время он изучал снимки. – Да нет, Софья Филипповна, это все тот же кабинет. Смотрите: на стенках портреты писателей. – Ну, я такие мелочи помнить не могу. Классному руководителю виднее, как рассаживать учеников. Я в подобные вещи не вмешивалась, у меня поважнее дел хватало, как вы понимаете! – Разумеется. Так в целом Юру все любили, правильно я понял? – вернулся он к приятной для директора теме. – А на завистников обращать внимание не будем. Поможете мне разыскать его учителей, Софья Филипповна? Софья Филипповна купилась на его нехитрый прием и пустилась, гордясь своей несостарившейся памятью, перечислять учителей. Детектив записывал. Адресов у нее не сохранилось, но это не беда, Алексей разыщет их через своих друзей в милиции… Закончив, он все же рискнул спросить о Зиновии Шапкине. – Не помню такого! Алексею показалось, что директор отреагировала излишне поспешно. Он внимательно посмотрел на нее. Лицо Софьи Филипповны сделалось неприступным, окаменело, даже морщинки разгладились, – надо думать, именно этим начальственным выражением она держала в страхе в былые времена учеников и учителей. – Ну как же, – любезно ответил он. – Его еще исключили из школы в десятом классе. Наверное, ЧП – чрезвычайное происшествие – какое-то случилось? – О чем вы? Откуда у вас такие сведения? Если бы у нас было ЧП, я бы запомнила. Но я никакого ЧП и Зиновия… Как вы сказали? – Шапкина, Шапкина! – …не помню, – закончила фразу директор так, словно поставила жирную точку в разговоре. Э-э, нет, рано нам точку, Софья Филипповна! – Об этом мне рассказали его одноклассники. – Не понимаю, молодой человек, вы пришли ко мне, чтобы получить хорошие отзывы о Юре Стрелкове? Тогда при чем тут Зиновий? – Я подумал, что раз было ЧП, то, возможно, Юра как-то себя проявил – может, даже геройски… – Не было никакого ЧП! Ладно, не было так не было. В конце концов, староста ведь сказал, что «ходили слухи». А слухи – не факты… Он проглядывал список учителей, составленный под диктовку, размышляя, о чем еще спросить Софью Филипповну. – Здесь все? – спросил он, складывая листок. – Все. И она отвела глаза. Всего лишь на какое-то мгновенье, но этого хватило Алексею, чтобы снова раскрыть список. – По-моему, – проговорил он, изучая названия предметов, – здесь не хватает… Не хватает… Сейчас, минуточку… Учительницы истории и… и… как это называлось? Обществоведения? – Разве? А по-моему, я продиктовала всех! – Ну, смотрите сами. Софья Филипповна поправила очки и устремила глаза в листок. Алексей был уверен, что она просто старалась выиграть время, чтобы придумать, как выкрутиться. Он ждал, великодушно предоставляя бывшей директорше эту возможность. – Ах да… – заговорила она. – Я ее пропустила, наверное, потому, что она уже не работала с этим классом… Почти. Честность не позволяла ей солгать, хотя со всей очевидностью ей очень этого хотелось. Алексей решил помолчать: хороший способ дать проговориться собеседнику. И впрямь, помучившись в тишине, Софья Филипповна добавила: – Она уволилась из нашей школы, Юрин класс до аттестата не довела… – Не довела? – Алексею срочно потребовалось уточнение, и он поднажал: – А сколько времени она проработала с этим классом? – Не помню точно… – Ну, скажите примерно! – А почему вы расспрашиваете о ней?! – Я же вам сказал: хочу расспросить учителей о Юре! – Ну, по правде говоря, она проработала чуть больше, чем до середины выпускного класса… Эврика! Предчувствие не обмануло детектива! Не зря он мучает бедную директоршу! Он изготовил ручку. – Этого достаточно, чтобы она помнила Стрелкова, я полагаю, – покладисто улыбнулся он. – Диктуйте. – Анна Ивановна Деревянко… – неохотно произнесла директор. – Но я вам настоятельно не советую к ней ходить! Она не любила Юру и ничего хорошего вам не скажет! А вам ведь хорошее нужно, так? Кис согласно кивнул. – Ну вот, а Анна Ивановна… Она у нас парторгом школы была. На особом положении, если вы понимаете, о чем я. Ее ученики боялись и не любили. Да и учителя тоже, по правде сказать. – С Юрой у них вышел какой-то конфликт? – Да нет, ничего особенного. Юра у нас большой шутник был. А она шуток не понимала. Такие бывают, знаете, люди – без чувства юмора… Которые всех меряют одной линейкой и очень любят про мораль рассуждать. – Прекрасно знаю такую породу, – кивнул детектив. – А Юра ее не боялся. Дерзил, посмеивался на уроках… Ну и еще там вокруг него сложилась группа приятелей, так называемая Компашка, – и они тоже. – А вам это нравилось, не так ли? – хитро посмотрел на нее Кис. – Не без того, – усмехнулась Софья Филипповна, и ее щеки порозовели, – пожалуй, от удовольствия. – Помните, у Маяковского: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!» Так вот, Юра давал ей недвусмысленно понять, что ее время заканчивается. Время – Сильно она вас доставала? – догадался Алексей. – У нас с ней шла тихая война, если хотите. Она пыталась под знаменем партийных лозунгов укрепить свое влияние в школе, подорвать мой авторитет… В общем, тянула одеяло на себя. Как вы понимаете, я допустить этого не могла! Но бороться с ней было непросто. Парторг, одно слово. Юра, выходит, меньше всего заботясь об интересах директора, лил меж тем воду на ее мельницу… – И в конечном итоге вам удалось ее уволить? Вам подвернулся повод… И вы им воспользовались! Да, Софья Филипповна? – Вовсе не так! Она сама ушла. По собственному желанию! – Как же она решилась на подобное? Выпускной класс – ответственный класс! Бросить учеников посреди года? Тем более такой морально ответственный человек, как парторг? – с несколько ироничной улыбкой поинтересовался Кис. – Не помню, – заявила Софья Филипповна. – А все-таки странно, что посреди года… – попробовал надавить детектив. И был не прав, потому что Софья Филипповна немедленно отпарировала с суровостью в голосе: – Вы о Юре пришли расспрашивать? Или вы меня обманули? Вы хотите о нем плохое найти? Вы из его оппозиции? «О, какие грамотные у нас старики пошли», – порадовался Кис и поспешил ретироваться, заверив директора в лучших намерениях по отношению к любимчику и баловню всей школы Юре Стрелкову. Все равно он узнал достаточно. …Лера не захотела никуда ни лететь, ни ехать, ни идти – жалко было терять время! Она бы вообще предпочла не выходить из квартиры, чтобы быть рядом с Данилой, чтобы не упустить ни одной драгоценной минуты их общения, их близости. Особенно теперь, когда напряжение ушло и она вновь ощутила ту радостную свободу и полноту чувств, которой так пленилась в Тунисе… Однако в обсуждение их планов вмешался телефонный звонок: друзья звали Данилу «с подругой» на дачу, на закрытие дачного сезона. И тут Лера не устояла: соблазн оказаться на подмосковной даче был слишком велик. Шашлыки в саду и чай из самовара. Вечером костер на участке из опавших листьев, терпкий дым. Толстый хозяин с длинными волосами и окладистой бородой – непременные атрибуты философа, неизменные от поколения к поколению. Гитара, терзая которую хозяин извлекал тройку аккордов и пел под них песни собственного сочинения с острокритическим содержанием, где небесталанная игра слов вполне заменяла глубину мысли… Восемь человек, включая их с Данилой, одетых в толстые куртки, – вечера были холодными, особенно за городом, – внимали ему и смеялись, подхватывая особо удачные остроты. Лера будто вернулась в детство. Когда-то у них тоже была дача, и тоже самовар и шашлыки, и кто-нибудь из друзей ее родителей непременно пел под гитару, и толстый бородатый философ читал свои рассказы, и тоже острокритического содержания. С той несущественной разницей, что «острокритическое содержание» тогда было направлено против коммунистов, а теперь против «задемократившихся» новых политиков… Тогда, в Лерином детстве, это самое содержание было важным, наиважнейшим, а дача не представляла никакой идейной ценности: она служила лишь местом для дружеской посиделки. Теперь же стало ясно: именно дача была непреходящей ценностью, подмосковная дача с ее ритуалами шашлыков-самовара-костра, с дымом и комарами, с ее неповторимой атмосферой… Навернулись слезы. Ностальгия по утраченной родине? Или по навсегда ушедшему детству? Их с Данилой приняли естественно и легко как пару. Его друзья не задавали лишних вопросов. Раз он пришел с ней, значит, так и должно быть. И Лере это понравилось. И еще, никто не приставал к ней с Америкой. Никто не сравнивал, не критиковал, не толкал пафосные речи, никто ничего не пытался ей навязать. Просто они сидели поздним сентябрьским вечером вокруг костра, во дворе подмосковной дачи, слушали песни, рассказывали анекдоты и какие-то истории, смеялись, смотрели на огонь, и Данила обнимал ее за плечи. Бородатый философ жил хоть и не шикарно, но отнюдь не плохо – во всяком случае, на каждую пару гостей в его деревянном доме нашлась отдельная комнатенка, хоть и малюсенькая. Центрального отопления в доме не имелось, а печь не смогла прогреть два этажа, и потому Лера согласилась хлебнуть водки, перед тем как в два часа ночи разойтись по «опочивальням». Это она правильно сделала. Комнатка была ледяной. Пахло горьким дымком, пробравшимся со двора. Простыни оказались сырыми и холодными, зато одеяла были навалены щедро, все старенькие и не очень чистые… Но ничего, утешила себя Лера, зато простыня выглядела свежей. Она успела замерзнуть, пока раздевалась, – два глотка водки ничем не помогли – и бросилась под одеяло, словно в прорубь нырнула. У нее зуб на зуб не попадал. Данила подоткнул вокруг Леры одеяла, сам присел на край кровати. На нем еще были джинсы, но свитер и майку он уже с себя стащил. Лера тронула ледяными пальчиками его грудь: он был горячим, словно находился на пляже, под яростным солнцем Туниса, а не в студеной избушке Подмосковья! – А почему ты не замерз? – А нужно было? – засмеялся он, нашел ее ладошку и сунул себе под мышку. – Грейся! Дать тебе еще водки? – Я опьянею, ты что! – Крепче спать будешь. – А мы собираемся спать?.. – Ну, если тебя сначала разморозить, то, может, еще на что-нибудь сгодишься!.. Давай другую руку! – Данила вытащил из-под одеяла и сунул себе под мышку ее другую ладошку – Фу, как ты сказал! – Она сделала обиженную рожицу и, выпростав руку, царапнула его коготками по плечу. – Как будто собираешься приготовить меня на ужин и съесть!!! – Почему «как будто»? Я стрррашно люблю маленьких девочек на ужжжин! Вот сейчас проверим, согрелась ли ты, и тогда… Он запустил руку под одеяло. Лера со смехом отодвинулась. – Ах, так? Не уйдешь, и не надейся! Он просунул руку поглубже и грозно пошарил ею недалеко от ее тела – так взрослые играют с маленькими детьми, делая вид, что никак не могут поймать. На Леру напал смех, и Данила приложил палец к губам: мол, разбудишь всех. – Так приятно подурачиться… – произнесла она шепотом. – Я лет двадцать, наверное, не дурачилась… Данька, почему с тобой так легко? – Я не знаю, Лер… Может, потому, что мне нравится все, что ты делаешь. А ты это чувствуешь, и потому тебе легко. Быть самой собой. Это ведь так приятно! Но так редко удается… – Тебе тоже редко удается? Данила посмотрел на нее. В свете ночника его глаза поблескивали – ей показалось, что немного лукаво. – Мне, наверное, чаще. – И как у тебя это получается? – Я меньше думаю о том, как нравиться другим. – И даже мне? – Ты меня не так поняла. Я В голове у Леры сразу закрутились разные мысли, захотелось сразу и расспросить подробнее, и поспорить… Некоторое время они смотрели друг на друга молча. Лера думала о том, что ее желание любовной близости вдруг сбилось желанием продолжить этот разговор, но Данила явно был настроен на сексуальную волну, и ей не хотелось так резко менять программу. Хотя… – Тогда, следуя твоей теории, я должна быть сама собой и не бояться показаться тебе эгоисткой? И сообщить, что мне хочется продолжить разговор прямо сейчас? И что ты мне на это скажешь? – Как что? Спасибо скажу! – За что? – удивилась Лера. – Ты меня спасла, – ответил он серьезно, хотя глаза его посмеивались. – Представляешь, если бы тебе удалось меня обмануть, я бы сделался насильником! Заниматься любовью с женщиной, которая в данный момент этого не хочет, есть насилие! Лера вглядывалась в его смеющиеся глаза и не понимала, он серьезно говорит или шутит. – И… И что мы будем делать? – Как что? Сейчас оденемся и пойдем вниз. Посидим на террасе, чаю себе горячего сделаем и пофилософствуем всласть! – Ты серьезно? – Серьезней некуда! Давай, давай, вылезай из-под одеяла, одевайся! – Дань… – Или ты передумала? – Да нет, я просто… – Ты будешь вылезать из-под одеяла? – Да…. Честно говоря, Лера уже не хотела ничего обсуждать! Она хотела, чтобы… О господи, она сама не знала, чего она хотела! И как тут быть «самим собой», когда не знаешь, кто ты сам есть и чего тебе нужно? – Погоди, я помогу тебе одеться… А то холодно… А, вот, смотри, нашел твои трусики. Сейчас наденем… Где там твои ноги? – Он снова шарил руками под одеялом, и Лере показалось, что он с трудом удерживается, чтобы не рассмеяться. – Вот, нашел! Его ладонь крепко обхватила ее лодыжку. – Это правая или левая, не пойму? – озабоченно спросил он и провел пальцами по ступне, выясняя форму. Ей стало ужасно щекотно, и Лера принялась брыкаться и хохотать. – Ты мешаешь процессу! – строго заявил Данила. – Ну-ка верни ногу! Верни, кому сказал! Она снова попытался поймать ее за щиколотку, она снова смеялась и отбивалась. Тогда он поймал сразу обе ее ноги, но тут выяснилось, что ее трусики он безнадежно потерял под одеялами… В общем, до философии в ту ночь дело так и не дошло. Наутро вся дачная компания посматривала на них, пряча улыбки. Слышимость в избушке оказалась чересчур хорошей, и, похоже, они сильно развлекли дачный народ. Лера, чуть смущаясь, отводила глаза и розовела под взглядами, Данька улыбался ей глазами и пару раз сумел шепнуть, чтобы она не «зависала», – тут все свои… И все же она себя чувствовала неловко – до тех пор, пока хозяин-философ не прогремел басом: «Ух, ребята, ну и завидую я вам! Да чего там, мы тут все завидуем!» Компания грохнула от хохота. И Лера вдруг расслабилась. Вокруг были действительно друзья. Данилы, конечно, а не ее, но… – А я завидую Даниле, – отважилась она. – У него есть такие друзья, как вы! – У тебя нет таких? – спросил кто-то. Лера мысленно проиграла подобную ситуацию в приложении к тем, кого они с мужем называли друзьями в Америке, и покачала головой… И никто, ни один человек не стал ей говорить, что в Америке дружить не умеют, никто не стал ей советовать немедленно перебраться в Россию, потому что только тут все самые лучшие и всё самое лучшее, – «белые и пушистые», как теперь говорят! И Лера была им за это безмерно благодарна… Утром в понедельник Данила ушел на работу, а Лера позвонила Лешке Кисанову – обещала еще вчера, но совсем об этом забыла, ой! Поговорила с ним кое-как, не сумев скрыть блаженную негу, которая одолевала ее после выходных, и переадресовала его к старосте Мише. Потом долго слонялась по квартире, не зная, чем себя занять. Постепенно она заскучала. Данила на работе, а она, перестав играть в следствие, чувствовала себя оставшейся не у дел. Когда время перевалило за полдень, она не выдержала. В конце концов, она дала обещание больше никуда не ходить, да, но вовсе не обещала О чем она и сказала Лешке Кисанову, который, заслышав ее вопросы, тут же принялся ворчать. – Ты мне просто скажи, что успел накопать за это время! Я имею право быть в курсе, ведь я же первая обнаружила связь между ними! Но Лешка был уклончив: боялся ввязывать ее, понятно. И все же Лере удалось вытащить из него кое-что: проговорился он о следе от укола в вене Роберта и об электрошокере! А это означало, что Лера с самого начала была права и что инфаркты вовсе не инфаркты, а убийства!!! И значит, у них есть причина. Которая ведет в прошлое, без сомнения. «Нужно еще раз поговорить с Кареном», – решила Лера. Некоторые из оброненных им фраз ее занимали. А именно о групповом сексе, которому, похоже, предавалась Компашка. – Лер, не припирай меня к стенке! – Карен уже наверняка пожалел о вылетевших в прошлую встречу неосторожных словах и теперь держал круговую оборону. – В девятом классе это только начиналось, я по любопытству поучаствовал раза два, вот и все! – А кто там еще участвовал? – Это не мои секреты, не мне об этом и рассказывать! – Понимаешь, Карик, я вдруг подумала: а вдруг это одна из тогдашних девочек мстит? – Зачем ей? Ведь все было добровольно! – Ты уверен? – Абсолютно! – Но ты ведь в десятом с ними уже не дружил! Можешь и не знать! – Лер, вспомни Юрку. Сколько девок готовы были лечь под него! Кого ему было нужно насиловать, зачем? Он их даже трахал лениво… Как он говорил, «если женщина просит»… – Хорошо, пусть, но вдруг кому-то из них сегодня стало так стыдно. – Лера, не смеши, а? – Карен, но ведь Роберта кто-то убил! И, между прочим, у него тоже нашли след от укола, как у Костика! – И что с того?! – Да то, Карен, что моя идея о том, что инфаркт у наших ребят был спровоцирован, – верна! И что не сердечные это приступы, а убийства!!! И следующим, между прочим, сидит Максим! Ты же с ним приятельствовал, он же входил в Компашку, так? А дальше сидит Дима Щербаков, с которым ты до сих пор дружишь! Уже два твоих друга умерли, Боб и Костик, – ты хочешь потерять третьего? – Лера, это запрещенный прием! – Тот, что ниже пояса? А что мне делать, Карен? Ты мне не оставляешь выбора! Ты хочешь быть рыцарем по отношению к чужим тайнам, и я это понимаю, но какие рыцарские учтивости, когда тут людей убивают! А твою совесть не будет мучить очередная смерть?! – Блин! – с досадой, совсем не по-рыцарски произнес Карен. – Хорошо, слушай. Только я мало знаю, имей в виду… – Карик, хочешь, встретимся? При встрече лучше, может? – Лучше по телефону. Смотреть в твои честные глаза и рассказывать все это… Лучше уж по телефону! Хотя я не вижу там ничего криминального… Но да ладно. Руководила всем Инга. – Инга?! – Да… Сначала она развлекалась с Юрой. Потом кое с кем из нашей Компашки. Потом она решила всех объединить… Не знаю, зачем ей это было нужно. Хотя сексуальные потребности у нее были повышенными, прямо скажем, уже в те годы… Настоящая нимфоманка! Лера не стала спрашивать, уж не на себе ли Карен изучил Ингины наклонности. Какая разница, в конце концов… – Но я думаю, – продолжал он, – что своей западной раскованностью она еще создавала определенный имидж и даже авторитет среди парней. Они не относились к ней как к распущенной девчонке – наоборот, как к «передовой». В своем роде идеолог и пропагандист «сексуальной революции» в масштабах отдельно взятой компании. – Что и объясняет то презрение, с которым она смотрела на остальных. Мы были для нее «отсталые»! – Можешь не сомневаться. Это Инга в школе помалкивала, а на наших «сейшн» она в выражениях не стеснялась. Потом, – продолжал Карен, – один и тот же состав ей прискучил. Она решила «обновить кровь» – это ее выражение… Они долго думали, кого из Юриных поклонниц позвать, пока Инга не придумала… Он умолк, и Лера поторопила его: – Что? – Устроить естественный отбор. То есть брать деньги… – нехотя выговорил Карен. – С девчонок, которые мечтали переспать с Юрой… – Ничего себе… Юра в роли проститутки? А Инга – сутенерша?! – Юра – потрясающий пофигист. Не знаю, насколько хорошо ты его представляла, но ему все по фигу было. Инга придумала игру, и Юре, пресыщенному уже в те юные годы, она показалась забавной. В деньгах он не нуждался, они шли Инге. Они оба помолчали. Первой прорезалась Лера. – Карик… Хорошо, пусть так. Инга вербовала Юриных поклонниц… Подкладывала их под него за деньги, так? И, как я поняла, не только под него… Так? Ты сказал – групповуха… – Это было условием. И условия диктовала Инга. Хочешь Юру – получи в придачу еще парочку любителей. – И девочки соглашались?! – Лер… Тяжелый разговор у нас… Неприятно вспоминать… И тебе рассказывать об этом неприятно. Но ты же сама просишь. Так уж не обессудь! Ты мне сказала тогда в машине, что они просто в Юру влюблялись. Так вот, дорогая моя Лера, они не просто влюблялись. Или просто не влюблялись. Им хотелось того же, чего и многим другим, даже мальчишкам. Зину помнишь? Зиновия Шапкина? – Ну, в общем да… – Помнишь, как он из кожи лез, чтобы Юра и Компашка обратили на него внимание? – Ты чего, он ведь их все время критиковал! – Тягался с ними и критиковал, верно. Но на самом деле заветной мечтой его было оказаться с ними в одном кругу. Приблизиться к светилу нашему небесному Юре. Быть с ним на равных! – Ну, может, и так… И даже скорей всего так, если подумать. А при чем тут девочки? – При том, что то же самое происходило с ними. Они мечтали попасть в элиту! – Да ну, Карен, перестань. Дешевка это все! – А они и были дешевкой! После оплаты комиссионного сбора Инге они сами с визгом счастья бросались в этот разврат. Им хотелось – Ладно, пусть. – Лере было неприятно это слушать, и она порадовалась, что не узнала такие подробности до классного сбора. Среди «девочек», которые пришли на встречу, были наверняка участницы тех забав, и как бы смотрела на них Лера, знай она все это до встречи? – Я не хочу никого осуждать, Карен, это их дело… Только скажи: на твой взгляд, было ли что-то в тех отношениях, что могло объяснить сегодняшнюю месть? Кого-то из обиженных Компашкой? – Не вижу ничего криминального в этом прошлом. Девчонки добровольно шли на условия, которые ставила Инга, – я имею в виду групповуху… В смысле, что, соглашаясь на Юру, они соглашались и на других… Да еще и платили… Но, Лер, их никто не заставлял! И, насколько я знаю, ущерба никому не вышло. Никто не забеременел – наша продвинутая Компашка уже тогда пользовалась презервативами… – И ты? – не выдержала Лера. – Тебя интересует, пользовался ли я презервативами? – опешил Карен. – Нет, – смутилась Лера. – Я имею в виду, что ты тоже с этими девчонками… – И я. Но это было в девятом классе, тогда все только начиналось, к концу года. Попробовал из любопытства, но быстро оказалось, что мне противно этим заниматься… В десятом я от них отошел. И больше ничего добавить не могу. – Карик, я хочу, чтоб ты знал: я очень благодарна тебе за то, что ты мне это рассказал! Наверное, это было непросто… Карен не ответил. Лера только слышала его отдаленное дыхание в трубке. – Я тебя не осуждаю, – добавила она. – Я не считаю себя вправе… Мы все ищем расширения границ своего опыта, в конце концов… – Ты очень точно сказала: – Вы ведь были тогда подростками. Такое стремление им свойственно… Лера, растя сыновей, начиталась книжек по психологии тинейджеров и сейчас была абсолютно искренна. Но Карен не принял ее задушевный тон. – Лерочка, спасибо тебе за индульгенцию, – съязвил он. – Но знаешь ли, я в ней не нуждаюсь! Я привык свои счеты сводить сам с собой! Лера удивилась его неожиданному выпаду. Видимо, Карен хочет сказать, что пересмотрел свои юношеские закидоны и ее комментарии оказались неуместны. По той простой причине, что те давние истории он вынес на суд собственной совести. Что ж, понятно. У взрослых людей – у мыслящих людей – вырабатывается собственная система оценок поступков, своих и чужих. И ее, Лерины, оценки – пусть даже толерантные – Карену не потребны. Он сам себя простит – или сам себя осудит. Другие судьи ему ни к чему. – Извини. – Не зависай. Проехали. – Только скажи: может, дело не в групповухе, а в чем-то другом? Видишь ли ты какую-нибудь другую причину для большой обиды? Такой, которая могла бы сегодня послужить мотивом для мщения? – Нет, Лера, нет! Скорее всего, причину нужно искать позже. В десятом классе. Когда я уже отошел от Компашки, в силу чего не могу быть тебе полезен… Ладно, хорошо. Лера была склонна верить Карену. Значит, в десятом классе… Но что же там было?! Она не имела ни малейшей идеи, вот в чем загвоздка! И все же она сочла нужным проинформировать Лешку Кисанова об этом разговоре. – Групповой секс?! – удивился он. – Надо же, Лер, я всего-то на несколько лет старше тебя, старше вас. Но в мои времена мы и слов-то таких не знали! – Леш, не забывай, что наша Компашка была очень – Да, Валерка… Разница не в годах, а в эпохе. – Мы попали под агонию советской власти… – А мой выпускной класс – на тот период, когда казалось, что она навсегда, во веки веков, аминь! – В том-то и дело… Тем не менее Карен меня заверил, что ничего такого, что могло вызвать мщение спустя годы, в нашем девятом классе не было. Никаких беременностей, они пользовались презервативами. И все добровольно. Если что и было, то, видимо, только год спустя, в десятом. Когда Карен уже отошел от Компашки. – А что-то было? – Нет, он не знает. Только предположил, что – В каком смысле? – Это была ее идея… И именно она, по его словам, служила «пропускным пунктом»: подбирала девчонок, которые рвались в объятия Юры. И даже брала с них за это деньги. Обеспечивая одновременно их согласие подчиниться условиям Компашки. То есть условиям групповухи. – Ты Карену веришь? – Да, Лешк. – Ладно. Я буду думать. – Эта информация полезна? – Пока не знаю. Буду думать, говорю…. Информация, которую ему скинула Валерка, не показалась Алексею важной. Во всяком случае, в том виде, в котором он ее получил. В самом деле, баловались продвинутые детки продвинутыми развлечениями, но ведь по обоюдному согласию! Представить себе некую взрослую женщину, которая бы вдруг воспылала мстительным желанием наказать своих давних соблазнителей? Причем, если верить информации, полученной от Леры, в те школьные годы девчонки были готовы даже платить (!) за это деньги! Ладно, пусть Инге. Они, скорее всего, не знали и не интересовались, кому именно шел «комиссионный сбор». Они платили его за доступ к Юре – божеству старших классов… Искать среди них сегодняшнюю мстительницу? Ну, разве только кто-то из них тронулся умом. Или Карен не совсем верно представил факты? Или в десятом классе – в том самом, когда Карен отошел от Компашки, когда пересадили весь класс, а Зиновий Шапкин покинул школу, равно как и учительница по истории и обществоведению, – случилось что-то куда более серьезное… «Ладно, – сказал себе Кис. – Навестим-ка мы сначала ту самую учительницу. Как бишь ее звать? А вот как: Анна Ивановна Деревянко, преподаватель истории и обществоведения». На следующий день он без труда получил от бывших коллег из милиции адреса бывших Юриных учителей, среди которых его больше всего интересовал адрес Анны Ивановны Деревянко – учительницы, покинувшей школу во второй половине учебного года. Но прежде чем отправиться к ней, он счел более разумным переговорить о ней с Лерой и со старостой класса. – Честно говоря, ее ненавидели в классе. Даже пару раз ее уроки срывали… А она, конечно, ненавидела нас! Особенно Юру. Он открыто издевался над ней на уроках, постоянно сыпал какими-то фактами, которых она не знала… Ну и Компашка тоже. Им ведь были доступны заграничные книги, он много знал, к примеру, о Троцком, которого у нас тогда едва упоминали на уроках по истории СССР… А Анна Ивановна была человеком ограниченным и «жестоковыйным», как называл ее Юра. Они ее прямо-таки артистично опускали, мне даже иногда ее жалко становилось. Я сама тогда была настроена очень «анти», хотя блистать, как Компашка, знаниями не могла – у меня тоже не было к ним доступа… Тем не менее ее предмет я терпеть не могла – и поучаствовала в срыве урока обществоведения однажды, но иногда мне становилось чисто по-человечески ее жалко… Может, еще потому, что она не умела достойно отвечать… Она бесилась, делалась красная, стучала указкой по партам и кричала, что Стрелков и компания аттестатов не получат… – рассказала Лера. – Знаешь, я бы вот как сказала: Анна Ивановна не старалась Зина? Не помню, Лешка… По-моему, он в этом никак не участвовал… Эх, память девичья! Староста оказался куда более обстоятелен. – Ну, как вам сказать, она была человеком, конечно, недалеким, но, к ее чести, нужно заметить, что придерживалась коммунистических идеалов искренне… – Миша Пархоменко, как положено старосте, старался рассудить объективно. – Она в них верила! И в свой предмет верила. Тогда как мы уже чувствовали, что ее предмет морально устарел, что пришел конец марксизму-ленинизму… Конечно, часть класса вела себя вежливо, учили задания – это же был класс выпускной, аттестат всем нужен! А наш шикарный Юра вместе с Компашкой над ней издевались. Конечно, они могли себе позволить и похулиганить, ведь они всегда были прикрыты родителями! Которые могли замять и загладить любую проблему… Анна Ивановна не знала, как реагировать на Юру. Она парторгом школы была, привыкла, чтоб перед ней все по струнке. И вдруг нашла коса на камень! Юра ее не боялся и не уважал, ну и Компашка тоже, вдохновленная, так сказать, его примером. Высказывались на уроках в том духе, что приводимые ею факты не соответствуют истории. И ссылались на труды видных ученых и специалистов. Да не просто ссылались, а так, знаете, с шиком: в таком-то году такой-то исследователь написал в своей такой-то работе следующее… И шла цитата по памяти. Конечно, у них был доступ к такой литературе, о которой Анна Ивановна и слыхом не слыхивала… Мы, та часть класса, в которую входил я, дисциплинированные и нормальные ученики, даже не думали тягаться ни с Юрой, ни с учительницей. Только наблюдали, как они препираются. Она терялась и злилась. Она этого всего не знала, ей нечем было крыть. Компашка всегда побеждала в словесных перепалках… Пару раз они даже срывали ее уроки. В первый раз, помнится, Юра чуть не весь класс подбил, они в кино пошли вместо урока… Софья Филипповна, директор наш, страшно нас отчитывала потом. Особенно, конечно, досталось мне, старосте, хотя я с ними не пошел, остался в классе. Юру вызывали к директору. Я знаю, потому что со мной проводила беседу комсорг. Директор-то его, Юру, любила, но Анна Ивановна, наверное, поставила вопрос ребром. В общем, пригрозили ему исключением из комсомола за неподобающее поведение. И что, вы думаете, Юра? Он ответил: «Исключайте!» Кинул комсомольский билет на стол и рассмеялся! А ведь в те годы это было страшно! По крайней мере для тех, кто хотел дальше учиться в престижном вузе. А Юра, конечно, метил в МГИМО. И его смелость вызывала одновременно и восхищение, и непонимание… Теперь-то ясно – тогда, намного раньше всех нас, он уже точно знал, что школа на это не пойдет, чтобы не подмочить собственную репутацию. И точно! Директорша испугалась районного начальства, и вопрос об исключении из комсомола был снят. Юру оставили в покое. И он с Компашкой почти безнаказанно издевался и дальше над учительницей обществоведения… На следующий раз Компашке уже не удалось подбить столько народу, но все же полкласса смылось с урока. Анна Ивановна снова отказалась проводить занятия. Хлопала дверью, стучала указкой по столу, бегала жаловаться к директору, но директор уже была сломлена небрежным заявлением Юры о готовности выйти из комсомола… На это школа не могла пойти, вы же понимаете! А родителей его вызывать – тоже цирк. Они защищали сыночка, Юру! Да и то, до них не доберешься, они же постоянно пребывали в разъездах по заграницам! Вот так и выходило, что управы на него не было. И ничего ни ему, ни Компашке не сделали за второй срыв урока, представляете? Анна Ивановна еще пуще зверствовала, грозила им запороть аттестаты, выведя двойки за год… Но Юра был уверен, что директор ей этого не позволит! Это ведь тоже вопрос репутации школы. В РОНО бы директоршу нашу съели! И Юра оказался снова прав, так как учительница эта вскоре ушла из школы… Выходит, они ее выжили! Директор в этом конфликте выбрала Юру, надо думать. А знаете, Алексей Андреевич, если бы не вы, если бы не ваши вопросы, я бы вряд ли оглянулся назад! Теперь вот вспоминаю благодаря вам и смотрю совсем другими, взрослыми глазами! И теперь-то все как на ладони видится… …Зиновий Шапкин? Кажется, он в срыве уроков не участвовал. К слову, насчет И вот еще что: вы просили узнать насчет исключения Зиновия из школы. Так вот, никто не знает почему… После этих двух телефонных разговоров Алексею понадобилась пауза. Усевшись за свой любимый компьютер, он набросал несколько записей в файле, который назвал «Одноклассники Валерки», после чего закинул ноги на кресло для посетителей, руки за голову и принялся размышлять. Итак, конфликт Компашки – а особенно Юры Стрелкова! – с учительницей обществоведения Анной Ивановной Деревянко был нешуточным. За ними, за Компашкой, стояли номенклатурные родители, имеющие высокую степень влияния на школу, на директора. А за ней – статус парторга. Что тоже немало, но все-таки поменьше потянет… С другой стороны, их десятый класс пришелся на восемьдесят третий – восемьдесят четвертый годы. Тот самый, в который умер Андропов, сменивший дряхлого Брежнева, и был возведен на пост генсека не менее дряхлый Черненко. Балаганный год! Он раньше, чем Горбачев, объявил о начале новой эпохи. «Левый» Юра Стрелков и вся их Компашка – они перемены не просто ощущали, как все, а, скорей всего, А при таком раскладе они могли натворить дел, без сомнения. Только при чем тут Зиновий Шапкин?! Которого Юра открыто презирал, в Компашку не брал… Исключили меж тем именно Зину! Козел отпущения? Он не был прикрыт ни родителями, ни директором. И что мог он сделать такого, этот Это весьма интриговало сыщика. И посему, дождавшись вечера (бывшая преподавательница обществоведения еще работала, как выяснилось, хотя уже давно не в школе: ушла секретаршей в строительный трест), он отправился прямиком по нужному адресу. Это был его излюбленный ход: явиться незваным-непрошеным гостем, без звонка и прочих вежливостей. Что позволяло ему застать свидетеля или подозреваемого врасплох, не готового со-врать на прямые вопросы. И если даже правды не скажет, то лицо его, реакции выдадут многое. Очень многое! За годы работы частным сыщиком Алексей Кисанов стал заправским психологом. Он умел читать по лицам и угадывать за словами их тайный смысл. На что и теперь понадеялся. Но он малость просчитался. Дверь ему открыла довольно крупная женщина, стройная, подтянутая, но при этом внушительная и ростом, и высокой грудью, и широкими бедрами. Лицо ее нельзя было назвать некрасивым, но и красивым тоже никак: и черты его, хоть и располагавшиеся вполне гармонично, были тяжелыми. Белая полупрозрачная блузка (под ней просматривались контуры лифчика) и тугая серая юбка только подчеркивали ее формы. Алексей невольно подумал, что этот стиль одежды, смахивающий на пионерскую форму («белый верх, темный низ»), сохранился у нее со времен школы… Он ожидал и голоса такого, под стать внешности, – – Я не понимаю цель вашего визита! – тонко и нервно проговорила она после первых вопросов детектива. – Весь этот класс состоял из одних подонков, поэтому я и ушла из школы! И с тех пор в школах не работала. Эти жеребцы, без малейшей совести и морали, без всяких мыслей в голове, они учуяли, что пришло их время. Время отсутствия всяких идеалов! – выкрикнула она. – Они были тупы и безжалостны, и тот факт, что Стрелков взлетел сегодня на вершину политической карьеры, очень характерен для того, что происходит в нашей стране! Сегодня у власти люди без совести, без принципов и идеалов! Они безжалостны и еще немало горя принесут России! – Анна Ивановна, я понимаю вас… Я немного разобрался в том, что такое Юра Стрелков и образовавшаяся вокруг него так называемая В ответ она взвилась, наградив нелестными характеристиками и Юру, и всю Компашку, и Зиновия, и заявила, что ей нечего добавить к сказанному. Лицо ее покрылось красными пятнами, и Алексей легко представил, как это выглядело двадцать четыре года назад: так же покрываясь пятнами гнева, Анна Ивановна орала на неугодных учеников, не вписывающихся в рамки марксизма-ленинизма, неприятным тонким голосом, и лупила указкой по партам. Что, без сомнения, делало ее смешной в глазах таких школьников, как Юра. Но это ни на шаг не приближало его к ответу на вопрос, почему был исключен из школы Зиновий. – И все-таки, Анна Ивановна… За что исключили из школы Зиновия? Что он сделал такого, что его выгнали из последнего – выпускного – класса? – Понятия не имею! Он такой же подонок, как Юра и все остальные! – Голос ее окончательно сорвался в визг, и детектив понял, что правды не добьется. В общем, облом. Хотя и это уже немало! Анна Ивановна что-то скрывала. Стало быть, имелось что скрывать! Придется ему навестить Зиновия Шапкина. Он, конечно, тоже правды не скажет… Что-то и впрямь нерядовое должно было в школе случиться, коли, несмотря на нешуточную оглядку на РОНО и всякие центральные комитеты, Зиновия из нее исключили! Именно поэтому Зиновий не скажет… Или все-таки скажет? Видно будет. Пока требовалось простейшее: где да с кем он проживает. Кис еще днем воспользовался дружескими связями и запросил у бывших коллег помощи. И сейчас, вернувшись на Смоленку в свой кабинет, открыл почту. Так и есть! Адрес Зиновия Шапкина упал в ящик. Спасибо, братцы! Он посмотрел на часы. Время чуть перевалило за восемь – еще не поздно, можно попробовать навестить Шапкина. И Кис завел свою «Ниву», благо ехать было недалече: во времена школьного детства Лерины одноклассники обитали в районе их школы, что логично. С тех пор большинство сменило адреса, но Зина Шапкин проживал ровно там же, где и двадцать четыре года назад: в окрестностях школы. А школа находилась в окрестностях метро «Смоленская», отчего и ехать было недалече. Однако на звонок в дверь никто не ответил. Разобравшись в расположении квартир четырехэтажного старого домишки, затерявшегося в переулках, Алексей вышел из подъезда и высчитал окна Зиновия. Квартира была двухкомнатной, он знал, – стало быть, кухня и хотя бы одна комната выходят на фасад. Одно окно горело, скорей всего кухонное. Во втором из-за занавески пробивался мерцающий голубоватый свет: телевизор. По сведениям, Зиновий жил теперь один, а еще не так давно с матерью, скончавшейся около четырех месяцев назад. Отчего же он не открывает, интересно? Ну, хоть бы спросил «кто там?»… Алексей посмотрел в бумажку и набрал номер телефона Зиновия. Результат был аналогичным: нет ответа. Он снова вернулся в подъезд – способов попадания в запертые подъезды у детектива имелось множество, но в данный момент удачно подвернулся выходящий оттуда жилец. У двери Зиновия он долго вслушивался. В квартире, похоже, царила тишина. Сказать точнее мешали шумы, доносившиеся из-за соседских дверей: это было время вечернего досуга и вечерней домашней работы – у кого-то орал телевизор, у кого-то шумела стиральная машина, у кого-то плакал ребенок… Кис раздумывал. Причин молчания могло быть, в теории, несколько. Человек мог принимать ванну или душ или просто сидеть в туалете, проклиная нежданный-незваный звонок. Мог он также и отсутствовать, оставив на кухне свет. Было правильным подождать хотя бы с полчасика, использовав его на размышления, но… Но дома его ждали Александра и малыши. С одной стороны, он и сам по ним скучал, и ему не терпелось сбросить с себя все дневные деловые заботы и погрузиться в родные руки, запахи, атмосферу любви и уюта. С другой стороны, его, мужа и отца, ожидали по вечерам едва ли не с таким же нетерпением, как Деда Мороза в Новый год. А это обязывало! Но работа, помимо увлеченности ею (особенно в таких случаях, как сейчас, когда ему выпало дело-головоломка!), также накладывала обязательства! Причем иногда очень суровые! Когда случится следующий «инфаркт»? И сумеет ли он его предотвратить?! Особенно если учесть, что у него пока в руках пусто, ни одной зацепки, ничего точного и достоверного. Одни догадки да домыслы… Он сел в машину, закурил. Надо позвонить Саше. Она поймет. Она всегда его понимала… Телефон заиграл в его руке. Александра. Она несколько сухо поинтересовалась, где он находится на данный момент. Время приближалось к девяти. Если он прождет еще полчаса, то… – Уже еду домой, – сообщил он, бросив последний взгляд на окна Зиновия. – Еду, Саша. И все дорогу размышлял, как же сделать, как устроить так, чтоб ни семья не страдала, ни работа? Но в сутках всего лишь двадцать четыре часа. Так мало… «Как разрешить эту проблему?! Если кто знает, подскажите мне!!!!» Домой он приехал с несколько виноватым видом. И в то же время с решимостью найти какой-то компромисс. – Саш, я все понимаю… – начал он с порога. – Я тоже, – усмехнулась она. – Ты о чем? – О том, что ты снова влез в «сапоги-скороходы», – пожала она плечами. Шуточка эта была пущена с легкой руки его ассистента Вани и прижилась между своими. Означала она крайнюю степень его увлеченности делом: «Кис в сапогах». Александра была права. – Саша, давай так… Как только я закончу это дело, мы с тобой поедем в отпуск. На какие-нибудь чудесные острова. Он нужен и тебе, и мне! – А дети? – С детьми! – Тогда на чудесных островах мне будет точно так же не до отдыха, как и дома! – Хорошо, возьмем с собой няню! – Алеш, но… И она умолкла. – Что? – требовательно спросил Алексей. – А то… Что отдых на островах не решит нашей проблемы… – Сашенька, какая у нас проблема? Ты только скажи, скажи прямо! Ты устаешь, я понимаю… И няня не может взять на себя всех забот… Давай еще заведем домработницу? – Алеша, ты не с той стороны немножко… Мне тебя не хватает. ТЕБЯ. И ни няня, ни домработница мне тебя не заменят! Она постояла мгновенье, затем повернулась и направилась на кухню. Алексей не стал ее догонять – отправился в ванную мыть руки и думать. Детей не было слышно. Им вообще с близнецами повезло, на редкость спокойные оказались детки. Он решил заглянуть к ним попозже – поцеловать румяные щечки – и направился на кухню. Александра уже накрыла на стол. Салат из свежих овощей с оливковым маслом, горстка его любимых черных маслин в пиалке, корзинка с хлебом. И одна тарелка. Для него. – А ты? – Я уже поужинала, Алеша… Пора купать детей, я не могла тебя ждать. Выпью с тобой чашку чая, пожалуй… А ты что будешь? Минералку? Сок? Или тебе тоже чаю налить? Она направилась к холодильнику, пряча от него глаза, но Алексей ее перехватил. – Брось все. Сядь. Она послушалась. – Только обещай не перебивать. А то я не справлюсь с мыслью… Она и так ускользает, – улыбнулся он. Саша кивнула, давая понять, что молчит, обещает. Глаза ее еще были влажными от навернувшихся слез, но в них уже засияло любопытство. Вот за это он ее любил: к мыслям у нее был такой же жгучий интерес, как у ребенка к сказкам. – Вот что, Саша… Тебе не любви моей не хватает – в ней ты ведь не сомневаешься, правда? – а моего присутствия! И почему? Потому что сейчас твой мир замкнулся до детей и домашнего быта. Даже если ты ухитряешься писать статьи, то из дома почти не выходишь. Тогда как ты привыкла быть в гуще событий, посещать различные мероприятия и светские тусовки. Ты стала немного задыхаться… Дети, дом – все это требует твоей любви, отдачи. От Он запнулся в поисках слова. – Не ищи, – сказала Саша. – Я поняла. – Спасибо. Тогда продолжаю… Дети немного подрастут, пойдут в ясли, и ты снова начнешь заниматься своей работой в полную силу. Представь сейчас: надо ли мне будет просить тебя, чтобы ты больше внимания уделяла мне или малышам? Нет, конечно, нет! Ты Александра поднялась и обошла стол. Алексей подвинулся вместе с табуреткой, принимая ее на колени. Она обхватила его за шею и проговорила куда-то за ухо: – Я ведь и сама это все знаю, Алеш… Поэтому всегда тебя отпускаю. Но потом мне без тебя плохо… И ничего не могу поделать с собой… Иногда хочется плакать только потому, что тебя рядом нет… Он прижал ее покрепче к себе. – Это усталость, Сашенька. И небольшая депрессия на ее фоне. Как ты сама часто говоришь: нехватка энергии. Потому что расход ее у нас слишком большой, на детей, на быт, – особенно у тебя. У нас сейчас трудный момент. Давай просто постараемся его пережить. Мы взрослые умные люди, все понимаем и потому… Александра соскочила с его колен. – Ешь, голодный небось? Я пока приготовлю ванну детям, а ты подтягивайся. Ты же знаешь, как они любят плавать с тобой! Саша, следуя какой-то методике, купала детей в большой ванне, где они плавали по очереди, придерживаемые папой. Полтора часа спустя дети спали, пора было и родителям укладываться. Александре пришлось пожертвовать своим любимым ночным образом жизни и ложиться рано, следуя распорядку дня малышей. Она ушла в душ, а Алексей посидел на кухне, покурил, еще немного подумав о деле, потом решительно прогнал все мысли и направился в ванную. – Ты что делаешь? – изумилась Александра, когда он бухнулся к ней в ванну. – Я тебя пришел мыть. Ну-ка, подставляй спинку… …Он мыл ее, потом она его, потом они толкались вдвоем под душем, смеясь, брызгаясь и прижимаясь скользкими от воды и геля телами друг к другу. – Знаешь, о чем я подумал? – произнес Алексей, когда, устав от любовных ласк, они оторвались друг от друга. – Существуют два вида любви. Один – это любовь как Голова Александры покоилась на его груди, он лица ее не видел, но все равно знал, что она улыбнулась. Она всегда чуть-чуть улыбалась, когда он пытался сформулировать мысли в области тонких материй. Но Алексей не обижался. В их семье она была мастером облекать мысли в слова, а он только мастером выстраивать их между собой в цепочку. – Согласна, – она подняла голову, и он убедился, что не ошибся. – Полностью с тобой согласна! И что из этого следует? – Как, ты еще не поняла? Что мы должны чаще заниматься любовью, что же еще! И тогда ты перестанешь чувствовать, что тебе меня не хватает! Наоборот, меня станет так много, что будешь радоваться, когда я не дома! Александра только фыркнула в ответ и снова устроила голову у него на груди. Если и чаще, то уж точно не сегодня… Кто это сказал, что секс не интеллектуальное занятие? Очень даже интеллектуальное! Во всяком случае, с утра мысли Алексея прояснились и выстроились совсем в ином порядке, куда более рациональном. В самом деле, вместо того чтобы ходить по несговорчивым или отсутствующим очевидцам (или участникам) глубоко законспирированного события, не лучше ли отправиться прямиком к тому, кто является самым заинтересованным в помощи следствию? А именно к следующему кандидату на «инфаркт»! Он сидел на первой парте первого ряда от стенки и являлся кандидатом по той простой причине, что если считать не вообще по ученикам, а исключительно по членам Компашки, то он был на очереди. Звали его Максим Фриман. Лера с ним не встречалась, на последний классный сбор он не явился, манкировал. По словам старосты, ныне Максим ни с кем из класса не общался, – во всяком случае, на приглашение прийти на встречу отреагировал раздраженно, заявив, что «детские сопли» не входят в сферу его интересов. Стало быть, высок шанс на то, что ничего не знает об «инфарктах», и Кис сумеет его огорошить и расколоть. По телефону детективу удалось напустить таинственности, заинтриговать и даже несколько напрячь Максима, в силу чего встреча была назначена безотлагательно, в обеденный перерыв. Алексей не знал, где и кем работает Максим Фриман (понадобится – выяснит!), но осторожничал мужик ощутимо. Местом для разговора он выбрал машину детектива: спросил ее номер и модель и назначил встречу. Сии предосторожности навели Алексея на мысль, что он излишне зациклился на Юре Стрелкове, которому есть что терять с учетом его головокружительной карьеры. Но ведь и прочие члены бывшей Компашки могли занимать достаточно высокие посты, чтобы ныне опасаться за свое положение в случае, если будет извлечена на свет какая-то неблаговидная история! Конечно, ущерб репутации политика она нанесла бы куда более ощутимый урон, чем, допустим, репутации банкира, и все же нельзя сбрасывать со счетов остальных. И придется ему добывать информацию о Максиме Фримане и тех членах Компашки, которые еще живы… Хотя если не считать Юру Стрелкова и Ингу, то в живых оставались всего два человека: Максим Фриман да Дмитрий Щербаков… Алексей припарковал свою машину в условленном месте в условленное время. Максим Фриман пришел на встречу с удивительной точностью и постучался в стекло. Кис окинул его взглядом бегло, но зорко. Довольно высокий брюнет, в черной шевелюре которого блестками посверкивает ранняя седина. Одет дорого и строго, костюм-галстук, безупречная белая рубашка с золотыми запонками. Похоже, в мире бизнеса он имеет высокий ранг. Лицо его, чисто выбритое, нездорово одутловатое, с мешками под глазами и бледной вялой кожей, ничего не выражало. Даже вежливой улыбки не мелькнуло на бледных тонких губах. Алексей впустил его в салон, приметив на тротуаре легко вычисляемую фигуру охранника. Машина мгновенно заполнилась удушливым запахом хорошего, но чрезмерно политого на голову гостя парфюма. Алексей достал фотографии, разложил на приборном щитке и, чуть отворачивая нос от собеседника, вкратце обрисовал ситуацию. Лицо Максима оставалось непроницаемым и даже брезгливо-недовольным, но Алексей почувствовал, что тот напрягся. Слишком внимательно слушал, слишком прямо сидел. – Как вы понимаете, – закончил детектив вводную часть, – на совпадения эти смерти никак не тянут. Но в таком случае весьма высока вероятность, что следующей жертвой намечены вы, Максим Львович. Он не посмотрел на детектива, не повернул головы, его глаза все так же были устремлены на школьные снимки, но Алексей видел, как под кожей скулы подвигался вверх-вниз желвак. – Вы смогли установить с точностью, что это не инфаркты? – сухо поинтересовался собеседник начальственным голосом. – Что это убийства? – Нет. – То есть вы это только Последнее слово прозвучало с презрительным нажимом. Но Киса на понт не возьмешь! – Для того чтобы окончательно убедиться в неошибочности моей версии, мне следует подождать, пока вас убьют, – ледяным тоном произнес он. – Точнее, пока вы не умрете от «инфаркта». Жалко только, что поделиться с вами этим доказательством я уже не смогу. Наконец он был удостоен взгляда. – И чего же вы от меня хотите? Только не говорите, что явились меня спасать! – Отчего же не говорить? Это хоть и не основная, но все же моя задача. – Имейте в виду, я вам платить не собираюсь! – Странный вы человек, однако, – сказал Кис вслух, а мысленно сказал: «Козел!» – Я пришел вас спасать, а вы ведете себя так, словно я у вас чего-то прошу! – А вы не просите? Кис пожал плечами, выражая недоумение столь идиотским вопросом. Хотел бы попросить – уже бы попросил, разве не понятно? – Только информацию, – произнес он вслух. – Какую еще информацию? – Ту, которая поможет мне вас спасти. Если сегодня кто-то убивает ваших бывших одноклассников, то, стало быть, в те годы что-то произошло. Некое событие, за которое либо мстят, либо устраняют его свидетелей. – Ну почему же, – усмехнулся Максим с тоном знатока, – могут еще… И вдруг он умолк. Помолчал и Алексей. – Шантажировать? – наконец решил детектив уточнить неоконченную мысль собеседника. – Корову либо на мясо растят, либо на молоко, – хмуро ответил тот. – Вас кто-то шантажирует? – Не говорите чушь! – Максим Львович, вы явно знаете, что случилось в десятом классе. Тогда, когда вашу Компашку пересадили за партами. Тогда, когда ушла из школы учительница истории и обществоведения Анна Ивановна Деревянко. И когда исключили Зиновия Шапкина. Как эти события связаны между собой? Чем? И при чем тут ваша Компашка? – А Стрелков, значит, сделал ноги… С Ингой, говорите? – Это предположение. Сам он сказал, что повез Ингу в Европу на лечение. – А что его жена? – Я с ней пока не встречался. Но если та давняя история была настолько неблаговидной, что из-за нее сегодня кто-то сводит счеты, то вряд ли Стрелков рассказал о ней жене. – Но она ведь сестра Инги! Вы ведь сказали, что он женат на ее сестре, так? – Так, – кивнул Кис. – Но о неблаговидных историях обычно не рассказывают даже сестрам. Впрочем, эти встречи впереди. Пока я хочу услышать об этой истории от вас, Максим Львович. – Да не было никаких историй! Алексей не ответил. Ложь была очевидна. Максим испугался, Кис это чувствовал даже правым локтем. – И «инфаркты» являются случайным совпадением? И вы не следующий кандидат в жертвы? – Знаете что, уважаемый, я сам разберусь! Спасибо, что предупредили. Мне пора, дела ждут! Он открыл дверцу машины, охранник сделал к нему шаг. Алексей пытался найти еще какие-то слова, какие-то аргументы, чтобы заставить его расколоться… Максим уже выбрался из его «Нивы», когда детектив бросил в приоткрытую дверь: – Вы последуете примеру Юры и сбежите за границу? Но тогда будут убивать других. Рядом с вами за партой сидит Дима, Дмитрий Щербаков… Вы отдаете себе отчет, во что обойдется ваше молчание? – Да иди ты! – Дверца с силой захлопнулась, сопровождаемая парой крепких словечек. – Мразь, – сквозь зубы проговорил сыщик, ударив кулаком по рулю. Итогом было, – помимо чувства брезгливости, которое оставил в нем Максим, – ощущение, что никто ему ничего скажет. НИКТО! Молчит бывшая директор школы, молчит бывшая учительница истории и обществоведения, молчит Юра (а его побег может быть расценен именно так!), молчит Максим. Скажет ли детективу что-нибудь Зиновий? Другие учителя? Жена Юры Стрелкова? Дима Щербаков, сидящий возле Максима на первой парте первого ряда? Как их расколоть? Какой у детектива в руках имеется инструмент для этого? Да никакого, черт побери! Он поехал к себе на Смоленку, в кабинет. Вчерашний разговор с Сашей и полночи бурной, нежной любви принесли умиротворение в душу. Он больше не дергался, не разрывался на части. И мог думать столько, сколько ему влезет! Хотелось, однако, есть. Он направился на кухню, несколько повеселевшую с тех пор, как Алексей превратил свою квартиру в рабочий кабинет… Нет, неправильно. Правильно вот как: с тех пор, как он взял в помощники Игоря! Именно с тех пор, как в квартире на Смоленке появился Игорь, новый его секретарь, – сначала приходящий, а с недавних пор, когда Ванька съехал, то новый его квартирант, – порядок на кухне был идеальный, а холодильник всегда заправлен едой. – Игорь, – позвал Кис, – чего бы мне перекусить наскоро? – В морозилке есть пельмени, которые вы любите, а также блинчики с мясом и с грибами, полуфабрикаты. А кастрюлька в холодильнике – это – Если тебе нетрудно. Игорь поражал детектива своими кулинарными способностями. Точнее, даже не способностями, а желанием и умением готовить еду. Премудрость, которая никогда не давалась Алексею… …Он так и не сумел очертить для себя характер своего нового секретаря. Все не хватало времени, и все Алексей казнился из-за этого. Красивый парень, казалось бы, лишь свистни он, и тут же пачками падут девицы к его ногам! Ан нет, Игорь до сих был один, а если и водились у него подружки, то не настолько серьезные, видать, чтобы волны их отношений долетели до детектива. И готовил он отменно, как заправский холостяк… Игорь пришел на кухню, положил на тарелку кучкой соте, разогрел в микроволновке и подал Алексею. – Спасибо… Поешь со мной? – Я не голоден. Недавно перекусил, – улыбнулся Игорь. Вот еще что любопытно: он был услужлив, ему нетрудно подать, к примеру, тарелку шефу, хотя Алексей никогда его об этом не просил. Однако в поведении Игоря никогда не мелькало подобострастия, напротив, он делал это так спокойно и легко, словно ему и в голову не приходило, что в этом жесте может оказаться что-то недостойное. Недостойного в этом жесте, разумеется, ничего и не имелось. Однако подавляющее большинство людей, занимаясь по роду профессии обслуживанием, впадали в две крайности – либо хамили, либо оправдывались: мол, волею гнусных обстоятельств я должен тут вам прислуживать! Обе крайности являлись следствием одного и того же комплекса неполноценности, который Кис прозвал для себя «комплекс почтальона Печкина». Ведь всем известно, что Печкин был плохим оттого, что у него велосипеда не было… Проще говоря, у людей, страдающих этим комплексом, не имелось никакого самоуважения, они измеряли себя лишь внешним своим статусом. Игорь же уважал себя вне зависимости от наличия «велосипеда». Удивительно зрелое понимание вещей у столь молодого человека. Или талантливая игра? …Вот как только он развяжется с этим делом, он непременно займется своим секретарем вплотную, пообещал себе Кис. Слишком он хорош, этот Игорь, чтобы быть правдой! Утолив голод, детектив предался любимому своему занятию: размышлениям за рабочим столом. …Понятно, что не сорванные уроки суть повод для мести сегодня – или для чего иного, типа шантажа. К слову, Максим довольно странно себя повел. Шантаж ему пришел на ум! Логический ряд, разумеется, правильный: постыдная история может стать причиной мести, равно как и причиной устранения свидетелей, но также и причиной для шантажа. Шантажистом мог бы оказаться, к примеру, Зиновий Шапкин – ученик из бедной семьи, который вряд ли устроил свою жизнь с тех школьных пор и мог возжелать поправить свои дела за счет богатеньких одноклассников, если оказался в курсе некоего происшествия. Но в одном Максим прав: корову либо на мясо, либо на молоко. Если ее собираются доить, то ее не убивают! А в нашей истории – убивают. Инфарктами. Что же эти бывшие детки могли сделать такого, что вынудило учительницу уйти из школы? Сегодня же вечером он сделает вторую попытку переговорить с Шапкиным. А завтра непременно навестит жену Стрелкова и Диму Щербакова. Но было бы лучше, чтоб детектив заранее знал, как к ним подобраться. Какой вопрос хитрый им задать, чтобы расколоть! Где-то в той информации, которой он уже располагает, должна оказаться щель, хоть маленькая щелочка, в которую сможет просочиться его мысль, чтобы сдвинуть с места всю конструкцию… Алексей мысленно перебрал все факты, все слова – медленно, тщательно, словно перетряхивал по вещичке, в надежде, что из груды выпадет шпаргалка. И она выпала! На шпаргалку не потянет – так, махонькая зацепка для мысли. Но в его положении не до жиру, капризничать не пристало! Из памяти он вытряхнул вот что: Анна Ивановна назвала всех «подонками». Всех: и Компашку, и Юру, и, что удивительно, Зину Шапкина! Который в нее не входил. Значит, что-то их объединило в ее глазах. Что же?! Алексей снова побеспокоил Леру, но она ничего интересного не вспомнила. А еще говорят, что женщины наблюдательны! Но Валерка всегда была рассеянной, словно постоянно отвлекалась на свои какие-то мысли, и медлительной. Раззява, одно слово! Затем он побеспокоил старосту Мишу. Впрочем, он столь охотно отзывался на вопросы сыщика, что слово «побеспокоил» тут не годилось – скорее детектив порадовал его своими расспросами! Михаил Пархоменко, похоже, так и остался в душе старостой и до сих пор с удовольствием и чувством выполнения гражданского долга отчитывался за свой класс. Он вспомнил. – Правда ваша, таки был какой-то очень короткий период, когда Юра подпустил Зину к своей царственной особе. И даже Инга стала с ним перекидываться парой слов. И улыбалась, что совсем невероятно. У Инги стиль был такой – никому не улыбаться, на всех смотреть вскользь и с презрением. К сожалению, я подробностей уже не помню… Просто сейчас вдруг всплыла сцена перед глазами, как Юра картинно выбрасывает вперед руку, подзывая к себе Зиновия, и Инга источает улыбку… А Зина идет к ним, вроде бы небрежно, но всем видно, что он с трудом сдерживается, чтобы вприпрыжку не побежать… – Когда это было? В каком классе, в какое время года? – Дайте подумать… Под конец наверняка… Да, точно, это уже после того, как они уроки обществоведения срывали. В десятом, значит. А, вот еще всплыло: как они уходили из школы всей гурьбой. Я в окно видел, как шли по школьному двору… И Зина чуть не в центре… Снег тогда уже начал таять. Весной, выходит. – В чем же была причина их неожиданного сближения? – Затрудняюсь сказать… Но наверняка они просто прикалывались над бедным Зиновием… Кис не стал терзать дальше старосту, уже спасибо ему за то, что вспомнил о внезапной и краткосрочной дружбе между бедным «занудой» и блистательным Юрой. Алексей вполне представлял себе, что Стрелков мог пригреть Зиновия Шапкина для забавы, точно усмотрев за его малоуспешными – если не сказать жалкими! – попытками соперничества с Компашкой и с Юрой лично всего лишь робкую мечту быть приближенным к элите. Не из жалости, конечно, – просто Юра решил завести себе новую игрушку. Мальчик для битья, придворный шут – вот чем был, без сомнения, Зиновий в глазах Юры. Но важно то, что в какой-то момент они оказались вместе. И Анна Ивановна назвала обоих подонками, словно чем-то объединив. Парторг обладала, судя по всему, крайне праведными и жесткими представлениями о морали, и для нее групповой секс, если она о нем прознала, мог стать основанием, чтобы обозвать подонками всех их… И даже факт полной добровольности участников не способен был смягчить ее приговор: ведь уже сам секс являлся в партийном мировоззрении пережитком капитализма! А уж такое разлагающее влияние буржуазной идеологии, как групповой секс, должно было вызвать в ней небывало воинствующий обличительный дух! Что объясняет слово «подонки» и даже уход учительницы из школы: она вполне могла поставить перед директором вопрос ребром: или я, или Стрелков! А директор выбрала расчудесного Юру, у которого такие расчудесные родители… Да, но убийства-то тут при чем?! Кроме того, что же скрывает тогда Анна Ивановна? Если бы дело обстояло именно так, то есть если бы она прознала об их развлечениях и резко поставила вопрос перед директором, то она бы с удовольствием сейчас о нем рассказала детективу, чтобы отомстить всем подлецам и подонкам, и директору заодно! Которая покрывала безнравственных богатеньких деток. Но Анна Ивановна молчит. Неужели?.. Она ведь еще назвала их « Мелькнувшая в мозгу догадка показалась совсем бредовой. Не могла Анна Ивановна принимать участие в таких забавах добровольно, никак не могла! Но если И все же Алексей позвонил своим на Петровку и попросил пробить по полной сведения о Юре Стрелкове и Зиновии Шапкине. Опа-на! Как выяснилось, на Зиновия было заведено уголовное дело, он был приговорен и отсидел два года за… Таки да… Ну надо же… За изнасилование учительницы! Причем жертвой изнасилования выступала не кто иная, как Анна Ивановна Деревянко… А насильником – Зиновий Шапкин! Единолично. На Юру Стрелкова в недрах милицейской справочной системы не нашлось ничего компрометирующего. Теперь понятно, почему в школе это дело замяли! И почему не могли в этом признаться детективу ни директор, ни сама учительница. И почему никто в школе не узнал истинных причин исключения Шапкина. Подобный факт тщательно скрывался! Сказать, что он позорил школу – да еще в советские времена, – это ничего не сказать! Однако… Невероятно: эту учительницу терпеть не могли в классе (да и в школе тоже), а Зиновий, выходит, ее возжелал? Кис вспомнил крупные формы Анны Ивановны. Если бы не ее скверный характер, нашлись бы, без сомнения, мужчины, которые польстились бы на такое тело. Но мальчик?! Мальчишки влюбляются в учительниц, это хорошо известно, да, но только в других… Влюбляются в молоденьких начинающих училок, хорошеньких девочек, только постарше. Именно магия узнавания в ней, взрослой женщине, девочки, душа которой еще не потеряла признаки детства, делала такую училку одновременно близкой и далекой, желанной и недоступной. Но Анна Ивановна была во всех отношениях слишком далекой от подростка – и внешне, и внутренне. И телом, и душой. Или тут патология? Допустим, Анна Ивановна своим строгим и властным характером и (или) внешностью ассоциировалась у Зиновия с матерью. И он таким образом отомстил последней? Или они сошлись на добровольных началах?.. Их – училку и дохлика Зину – объединила ненависть к Юре? Но нет, Анна Ивановна, парторг школы, которую побаивалась и недолюбливала даже директор, не стала бы искать поддержки у такого «зануды», как Зиновий Шапкин! И, главное, почему тогда речь идет об изнасиловании? Что-то тут не так. Нет, так!!! Алексей попросил бывших коллег выудить дело двадцатичетырехлетней давности из архивов, а сам пока открыл на экране фотографию класса и принялся снова изучать Зину на цветном снимке. Как мог он, субтильный, хрупкий мальчик – таких называют «замухрышка» – изнасиловать эту крупную и сильную женщину, которая в то время была на голову выше и в два раза шире мелкого Зины?! Изнасилование – это взятие Предположить, что Зиновий – ничем не примечательный, некрасивый, с мелкими чертами лица, закомплексованный мальчишка – мог Другое дело, если бы это был Юра! Вот он на фотографии – красивый, яркий блондин, харизматичный, уверенный в себе, как раз такой, какие нравятся женщинам… Особенно тем, которые испытывают дефицит мужского внимания – и не только внимания, будем называть вещи своими именами: дефицит сексуальной удовлетворенности. Мысли о сексе, понятно, вытеснила Наша природа – это самая большая правда о нас. И тот, кто душит ее в себе в угоду идеям, тот и оказывается наиболее уязвим. В самый неподходящий момент и с самым неподходящим человеком. Так священник влюбляется в путану. Так марксистка-ленинистка могла пасть перед чарами Юры Стрелкова. Но никак не Зиновия Шапкина! Меж тем биография Юры оказалась чиста, как слеза праведницы. А в колонии отсидел Зина. За изнасилование учительницы, ексель-моксель… Догадки выстраивались в мозгу детектива одна бредовее другой. А что, если так оно и вышло, и учительница сблизилась с врагом номер один, Юрой, а Зиновий их застукал? Именно поэтому Юра потом приблизил к себе Зиновия: задабривал, чтобы тот не проболтался? Допустим. Но при чем тогда изнасилование? Поклеп на Зину с ее стороны, чтобы избавиться от свидетеля? Но помилуйте, не такой же ценой… Дело даже не в судьбе бедного Зины, а в том, что не могла парторг А что, если Юра ее сам изнасиловал? Из мести, конечно же, не по влечению, а Зиновия подбил взять вину на себя? Что-то посулил… Или Инга, его подружка закадычная, нежно упросила Зину, пообещав, что будет ждать его из колонии? Может, оттого она принялась бедному Шапкину нежно улыбаться, о чем поведал староста? Да, но и такой вариант не прокатит! Зину теоретически могли подбить на такое дело. Но парторг не дала бы произвести подмену! И отправить в колонию какого-то там невинного зануду, а не своего заклятого врага, Юру Стрелкова! …Короче, понятно, что ничего не понятно. И, главное, вся эта история с изнасилованием ни на шаг не приближает Алексея к ответу на вопрос: кто убивает бывших Лериных одноклассников? Хм. Пока что намечается единственный кандидат на данную роль: В самом деле, она ведь Компашку ненавидела люто! Однако… Зиновий, выходит, куда больше провинился перед ней. А меж тем жив пока! В то время как «инфаркты» косят членов Юриной интеллектуальной банды… Или это было на самом деле групповое изнасилование, с участием Компашки? Но каким таким образом туда затесался Зиновий? Хотя совершенно очевидно, что именно после этого учительница покинула школу. Стало быть, случилось это именно тогда, весной, когда Зиновий уже был допущен к «телу» Юры Стрелкова. И Инги, его сподвижницы…. И посему вполне мог участвовать в подобном безобразии. Но тогда бы парторг сдала их всех! А с особым наслаждением, конечно, Юру. …Погодите-погодите, погодите-ка! А что, если сдать-то она сдала Два года – маловато за изнасилование. Но он тогда был несовершеннолетним, вышел досрочно, а приговорили его, как следовало из дела, к трем… В таком раскладе становится хотя бы понятно, почему бывший парторг решила его сейчас не трогать: он уже наказан. Зато остальные вышли сухими из воды, и жажду ее мести не утолили даже годы! Впрочем, надо еще удостовериться в том, что Зиновий до сих пор жив… Неприятный холодок протек по позвоночнику Алексея при воспоминании о вчерашнем глухом молчании квартиры Шапкина. Ну, будем надеяться на лучшее и считать, что молчание объясняется причинами простыми и житейскими и что месть Анны Ивановны все же не пала на голову Зиновия. Однако напрашивается все же вопрос: почему же она столько времени ждала? С риском, что жизнь разнесет ее обидчиков по городам и странам? И она уже никогда не доберется до них? Тьфу-ты, ну-ты! Ну, никак не складывается хоть одна версийка, хоть одна чуток стройненькая да гладенькая, как ножка любимой женщины… Не зря ему любимая женщина вспомнилась – она не замедлила позвонить и нежно, без напора, поинтересовалась, как у него дела. Дела у него были хуже некуда, о чем он жене честно и поведал. – Не торопись, Алеша! Мы тут сами управимся, – сказала Александра. «Саша, Сашенька, ты даже не можешь себе представить, как я тебе благодарен за эти слова…» Он ни на секунду не допускал мысли, что Александра лицемерит. Она не относилась к тому типу людей, которые делают добрые (якобы) жесты не осознанно, но просто уступают по мягкотелости. И потом жалеют о них и предъявляют запоздалый и нечестный счет. И потому Алексей решил воспользоваться ее великодушием на все сто. ОПД Зиновия Шапкина выудят из архивов в лучшем случае завтра, а пока у него наличествует в распоряжении сегодняшний вечер, и имеет смысл предпринять новую попытку переговорить с ним! Вчерашний сценарий повторился в точности: в квартире Зиновия Шапкина горело одно окно да мерцал слабый голубоватый свет, но на любые звонки, по телефону или в дверь, он не отвечал. Алексей легонько нажал на ручку двери: заперто. На этот раз он ждать не стал. Мысль о том, что в квартире, может, лежит труп, которым стал Зиновий Шапкин после «инфаркта», послужила хорошим стимулом. Детектив достал универсальную отмычку, и хватило пол-оборота замка, чтобы дверь распахнулась. Кис придержал ее рукой: дверь была такой же старой, как весь дом, и, видимо, перекосившейся, отчего неудержимо открывалась вовнутрь, рискуя грохнуть о стену, или что там за ней. Бесшумно шагнув в коридор, он тихо затворил дверь за собой. И со всеми предосторожностями продвинулся в глубь квартиры. На кухне, где горел свет, пусто, только очень грязно. В следующей комнате, где работал телевизор, он увидел… Так и есть! На смятой постели – простыни свисали с дивана, касаясь пола, – распростерлось тело мужчины без всяких признаков жизни. Может, в том виноват голубоватый свет экрана, но лицо его казалось покрытым трупными пятнами. Алексей медленно приблизился, ожидая учуять запах разложения… …И учуял запах, запах крутого перегара, замешенного то ли на чесноке, то ли на луке. В общем, тот еще запашок. Зиновий спал глубоким пьяным сном. Кис расслабился. Огляделся. Увидел настольную лампу на столе, включил. Комната была ужасающе грязной и бедной. Единственной роскошью в ней оказался мерцающий экран – только, как выяснилось, не телевизора, а компьютера, который так не шел этой старомодной квартире, обставленной истлевающей мебелью чуть ли не шестидесятых годов… Ну что ж, у детектива имелось время для того, чтобы все изучить и подумать. Зиновий не скоро проснется, это ясно. Алексей посмотрел на него повнимательнее. Без сомнения, это он, Зина Шапкин. Только обрюзгший и растолстевший. Как часто случается с мужчинами астенического типа сложения, растолстел он особенно животом, который подушкой возвышался над узкой грудной клеткой. Дряблый второй подбородок стек на шею. Рот приоткрыт и издает мощный храп. Однако он был выбрит, одет в дешевый костюм и рубашку, хоть и без галстука. По всей видимости, он все же ходит на работу. А по вечерам напивается. Кис снова заглянул на кухню, где его предположения подтвердились. На столе стояла грязная тарелка с остатками какой-то еды, валялась шелуха от чеснока, заскорузлый кусок черного хлеба… Пустая бутылка водки на столе и еще батарея на полу. По столу деловито прополз таракан. Приостановился, пошевелил усами, посмотрел на детектива и ввиду неподвижности последнего бесстрашно продолжил свой путь к тарелке. По-видимому, он подал какой-то сигнал сородичам, что-то типа: «Братва, налетай!» – потому как из-за борта стола вдруг показался еще один, за ним другой, а там и третий подтянулся… Кис не стал изучать жизнь животных: это не входило в сферу его профессиональных интересов, а направился в другую комнату. Она была чуть побольше, и, судя по всему, Зиновий ею не пользовался. Комната оказалась чистой, если не считать пыли, тускло отразившей электрический свет. Если учесть, что у Зиновия месяца четыре назад умерла мать, то можно заключить, что жила в этой комнате именно она, а Зина по каким-то причинам оставил все пока в сохранности. Возможно, из чувств к матери, возможно, просто по лени. Детектив приоткрыл шкаф: так и есть, в нем находилась женская одежда. Простая и старомодная, она никакой иной женщине не могла принадлежать, кроме его матери. Ладно, кое-что проясняется. Хорошо уже то, что чувак этот жив. С ним надо поговорить, да успеется. Пока что Алексея интересовал компьютер, столь неожиданный и даже неуместный в этом захламленном, бедном жилище алкоголика. Он был довольно старым – на передней панели имелся дисковод под дискеты (таких уже не выпускают) и отсутствовали гнезда под USB (а именно такие нынче выпускают). Либо Зиновий его купил давно, либо купил подержанный. Кис тронул мышку, и плавающие рыбки исчезли, открыв рабочий стол. Он быстренько пощелкал, просмотрел скудный список папок и документов, достал из кармана флешку – на задней панели обнаружился нужный вход – и перекинул все на нее. Затем открыл интернет, просмотрел историю посещений сайтов и закладки и, проделав ряд манипуляций, скопировал их тоже на флешку. Покончив с компьютером, Кис растолкал Зиновия, заставил принять сидячее положение. Тот открыл мутные глаза. – Уууу… Башка болит… Спать хочу. Он даже не удивился тому, что в квартире находится посторонний. Да и понял ли, что в квартире, а не в его пьяном сне? Алексей придвинул стул к дивану, на котором сидел Зиновий. Выровнял накренившуюся тушку, надавил на плечо: сиди, мол, не падай! – Ответь на вопросы, и я тебе дам спать. Ты изнасиловал учительницу? – Какуюбля, учи…ль…цу… Глаза его закрывались. Алексей снова тряхнул собеседника. – Анну Ивановну Деревянко. Она вела у вас историю и обществоведение, вспомни! И ты за изнасилование попал под статью. – Да е…л яихвсех! М-да, тяжело будет добиться от Зиновия вразумительного ответа. – Кого «всех»? – Ссцуки… – Зина, ты изнасиловал учительницу??? – Данахренонамненужна… – А кто??? Он вдруг раскрыл глаза. – Ты чего пристал, а? Никто ее не насиловал, иди в жопу! Спать дай! – Зина, а за что ты сидел? – Ссцуки… – Кто??? Кто, Зиновий?! Он снова стал заваливаться на бок. Детектив вернул его в вертикальное положение. – Зиновий, скажи мне, кто? – Даонибля… – Компашка? – Ссцуки… – Ты их ненавидишь? – Ссцуки… По богатству словаря пьяный вдупель Шапкин мог бы конкурировать с Эллочкой Людоедкой. – Это ты их убиваешь? Да? – Дапошлионивжопу…. – Как ты их убиваешь? Мутные глаза вновь приоткрылись, и Зиновий сделал попытку сплюнуть с особым тюремным шиком, но у него это не получилось. С перепоя слюна высохла, видать. – Да я б их, бля, голыми руками передушил… – Но ты не голыми… Ты иглой! Произнеся эти слова, детектив вдруг задался вопросом: а каков же Зиновий в рабочее время? В состоянии ли сделать укол? Или у него с похмелья трясутся руки? – Ты где работаешь, Зина? – А чего? На работу пора?! – вдруг встрепенулся он. – Нет, просто скажи, чего делаешь. – В автосервисе… Если не пора, дай спать! – Ты каждый день надираешься? – Во, бля, пристал! Да отвяжись ты! И Зиновий предпринял очередную попытку завалиться на подушку. Находиться в вертикальном положении ему было тяжело. Но детектив терпеливо вернул его на место. – А вот ответь, и ляжешь тогда. Ты каждый день пьешь? – А ты начальству скажешь? – Зиновий вдруг посмотрел на Алексея с некоторым проблеском мысли в глазах. – Нет! – Не каждый… Иногда… – И руки тебя слушаются на работе? – А чего им? Сами знают, чего делать… – И шприц тоже слушается? Зиновий тихо вздохнул и умолк, а еще через тридцать секунд раздался храп. Видимо, каким-то краем сознания усвоив, что ему не дадут лечь, он ухитрился заснуть сидя. Алексей снова потряс его за плечи. Глаза его приоткрылись, и Зиновий слабо приподнял руку, указав на детектива. – Ты откуда взялся? – Пришел. – А-а-а… Зиновий явно считал, что он все еще спит. Что ж, тем лучше. – Ты с иглой хорошо управляешься? – А выпить принес? – Принес, – соврал Алексей, догадываясь, что в таком состоянии человек вряд ли продолжит надираться, поскольку надрался уже под самую завязку. Все, о чем он мечтает сейчас, – это упасть обратно на диван и забыться тяжким сном. И за возможность это сделать он может много рассказать сыщику… Если управится с органами речи, конечно. – Так как с иглой, легко управляешься? – А чего с ней, впрыснула, и вперед… – И что ты впрыскивал, Зиновий? Через несколько покачиваний и похрапываний Кис выдавил из него невразумительный ответ: – Блин, топливо… – Какое? Зиновий, отвечай! Но Зиновий, громко пукнув, снова стал заваливаться на диван, на этот раз неумолимо. Что он называл «топливом»?! Поразмыслив, Кис решил попробовать вести дальнейшие переговоры в положении допрашиваемого «лежа». Он пересел на диван возле полуобморочной туши. Ухватил за щеку и несильно, но чувствительно ее ущипнул. Зиновий замычал. – Ты учительницу изнасиловал, да? – Какуюбляучилку… – Анну Ивановну. Вспомни! – Да, бля, я в гробу и в белых тапочках… Это все Юрка, ссцука! Он вдруг открыл глаза, приподнял голову и уставился на Алексея. – Ты кто? – Детектив. Зиновий помолчал, пытаясь сообразить, сон это или нет. Но голова его снова упала на подушку, он прикрыл глаза, и неожиданно кривая улыбка тронула его губы. – Они мне заплатят за это, понял? Все! И Ингушка эта, блядушка. И Юрка. И все остальные! Они теперь все в моих руках! – Это будет справедливо, – попытался подыграть Кис. Под веками Зиновия образовалась щель. – Они мне жизнь сломали! А ты кто? Пьяный человек хорош тем, что врать не в состоянии. Но плох тем, что говорит крайне бессвязно и туманно. – Детектив. Зиновий замахал на него руками, словно пытаясь прогнать, но руки его тут же бессильно упали на постель. – Слышь, ты мне про Юру скажи… Что Юра сделал? Это он изнасиловал учительницу? А ты на себя взял, да? В ответ он услышал полуразборчивую, но очень длинную матерную тираду. Которая сменилась храпом, на этот раз крайне решительным. Больше от него ничего не добиться, ясно. Кис счел, что пора уходить. Узнал он недостаточно, но он еще вернется – после того, как прочитает дело Шапкина, поднятое из архивов, и изучит содержимое его компьютера. Любопытно, чем он интересовался в интернете, этот опустившийся человек, которому компьютер не шел, как бомжу галстук-бабочка? Может быть, препаратами, способными вызвать инфаркт? Тем не менее кое-что стало вырисовываться. Зина сказал, что с иглой управляется! И что «они», то есть Компашка, ему заплатят! И что в истории с изнасилованием он виновным считает Юру. Что ж, завтра многое станет яснее. А сейчас домой, домой, домой! Назавтра первым делом Алексей отдал Игорю свою флешку и поручил разобраться с файлами из компьютера Зиновия, а сам поехал в районное отделение милиции – ознакомиться с уголовным делом по изнасилованию. Сел в уголке, чтобы никому не мешать, перелистал. И сильно озадачился. В деле явно не хватало страниц. Кроме того, заявление Анны Ивановны Деревянко оказалось датировано позже, чем показания Зиновия Шапкина. Она утверждала, что Шапкин ее изнасиловал. Причем единолично. Он утверждал, что только ее «частично раздел». Причем по инициативе и при участии всей Компашки. Медицинское заключение от врача-гинеколога, обязательное в таких случаях, в деле отсутствовало, но имелось другое, в котором были засвидетельствованы синяки на ее запястьях. Кроме того, в деле лежало заключение лаборатории, свидетельствовавшее о том, что на юбке учительницы оказались следы спермы Зиновия Шапкина. Но концом и делу венцом стало чистосердечное признание Зиновия Шапкина в изнасиловании учительницы Анны Ивановны Деревянко, которое он сделал спустя несколько дней после своего задержания. Он не только брал на себя изнасилование, но и никаких упоминаний о присутствии или участии Компашки в нем уже не оказалось. Все это более чем настораживало. Разумеется, его, бывшего опера, не удивишь тем, что ОПД (оперативно-поисковые дела) велись небрежно, неразборчиво, что нередко утеривались целые страницы, а то и изымались под давлением разных телефонных звонков… Вот-вот, в этом и состоит вопрос: страницы утерялись – или были изъяты? И тогда – почему? Собственно, телефонные звонки могли исходить только из одного источника: от родителей Юры и других членов Компашки. По той простой причине, что у них имелись рычаги давления в силу их «номенклатурности». Которых не имелось у родителей Зины Шапкина. Его отец работал на стройке, мать в типографии – какие уж тут «рычаги»… Но Юра и Компашка к изнасилованию вроде бы не причастны, если верить «чистосердечному признанию». Только одно упоминание о нем в показаниях: «в квартире Юрия Стрелкова». Почему не оказалось заключения гинеколога? При этом обнаружилось заключение о наружном осмотре, где констатировались синяки на запястьях. Парторг сочла процедуру осмотра у гинеколога унизительной, а в милиции, считаясь с ее статусом, пошли ей навстречу? Поверили на слово идейной даме? Маловероятно, но не исключено. Или она сумела, пользуясь своим авторитетом парторга, изъять медицинские заключения из дела? Но какой в этом смысл? Целомудрие старой девы? Или все куда проще, и гинеколог не констатировал изнасилование, отчего эта бумажка оказалась лишней в деле, и ее «потеряли»? Собственно, отсутствие констатации изнасилования еще не доказывает отсутствие самого изнасилования. Учительница могла не сразу обратиться в милицию, а когда ее отправили на осмотр, уже было поздно что-либо констатировать… И почему ее заявление датировано числом более поздним, чем показания Шапкина? Ведь его должны были задержать и допрашивать на основании ее заявления, а не наоборот… Ясно, что она его переписала, составила новое. Датку только забыли «правильную» подогнать… А где первое? И в чем отличия? И почему? На парторга тоже сумели надавить? В общем, ерунда выходила какая-то. И Кис не знал, что с ней делать. |
||
|