"Голая королева" - читать интересную книгу автора (Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна)

Глава 31

Алекс наклонился и пошарил рукой под ковриком. Он приготовил объяснение на случай, если она удивится, что он оставляет «свой» ключ под ковриком, – друзья, знаете ли, забегают иногда, привычка со студенческих времен… – но Лина ничего не спросила.

Ключ был на месте. Алекс открыл дверь. Лина скользнула глазами по табличке «Андрей Макеев» и вошла.

«Спасибо, Андрюша», – подумал он. В мастерской было прибрано – не то чтобы уж прямо чисто, но все работы старого друга были аккуратно составлены и сложены в одном углу, шмотки не валялись, как это обычно бывало, по всем стульям, а грязная посуда не стояла на всех столах. В те времена, когда они делили эту мастерскую, аккуратный Алекс частенько ругался с Андрюшкой из-за его этой манеры захватывать общее пространство своими вещами.

На стене висели картины, среди которых был Андрюшин портрет, сделанный Алексом и подаренный другу еще в студенческие годы, с подписью: «А.М. от А.М.». Ничего, сойдет.

– Вы художник? – обернулась к нему Лина.

– Да. – Алекс даже не соврал, и это было ему приятно.

Пока Лина рассматривала картины, Алекс тайком осмотрелся. Раньше он знал эту мастерскую, как свои пять пальцев, но с тех пор, как Андрей стал тут хозяйничать один, он кое-что изменил, переставил, переложил. Теперь мастерская приобрела более жилой вид, чем раньше: когда они ее снимали на двоих, тут было тесно, негде было расположить мебель. С уходом Алекса высвободилось пространство, и нынче здесь прижился шкаф, диван-кровать, кресло – нет, кресло старое, раскладное, с тех еще пор. В маленькой кухоньке был новый холодильник, а в холодильнике одиноко розовела пачка сосисок да корчилась по соседству кукуруза в давно открытой жестяной банке. Теперь Андрей хорошо зарабатывал, был известен и уважаем в кругах книжных графиков, но холодильник, как в студенческие годы, был почти необитаем – вопрос не денег, а стиля.

Следовательно, надо что-то купить поесть. «Располагайтесь. Чувствуйте себя, как дома. Я отлучусь ненадолго, в магазин». Он повернулся к Лине. У него защемило сердце: она сидела в старом кресле Андрея, подобрав под себя ноги так, как она это делала всегда, каждый вечер, в той совместной, прошлой, неоцененной им жизни… Лина кивнула ему согласно головой.

Алекс вышел на улицу. Он чувствовал себя приятно обремененным заботой о таких вещах, которыми он давно не занимался в своей жизни: пойти в магазин, купить что-то на ужин, принести домой, приготовить… Как давно, действительно давно он не делал этого, переложив домашние заботы на секретаря, домработницу и Лину! Жаль, зря. Теперь, когда «дома» его ждала Лина, когда он шел делать покупки для нее сам, он вдруг понял с необыкновенной отчетливостью, как это важно, как это нужно, чтобы в жизни были такие простые вещи, чтобы любовь выражалась в заботе, в конкретной житейской заботе, в маленьких хлопотах для того, кого любишь; без этого любовь становится абстрактной, аморфной и незаметно исчезает…

Ему хотелось накупить ей кучу всего, всяких вкусностей, разных подарков, но нельзя было выходить из роли, и он ограничился тем, что купил сверх еды на ужин банный халат для Лины.

Он с трудом протиснулся в дверь с пакетами, нагруженный и счастливый.

– Ну, как ты тут без меня?

«Ты». Он сказал ей «ты»! Какая оплошность!

– Извините, – поправился Алекс, – в нашей среде быстро переходят на «ты», так уж у нас принято.

– Не страшно, – безразлично сказала Лина. – Если хотите, можем перейти на «ты», мне все равно.

Это было больно слышать. Но ничего-ничего, это все пройдет, надо привыкнуть! Все еще впереди, у нас все еще впереди…

– Вы умеете готовить? – спросил он.

Интересно, что она ответит? Готовить она не умеет, или, точнее, готовит она плохо.

– Смотря что, – уклончиво ответила Лина.

– Сосиски сварить.

– Это я могу, – произнесла она с облегчением.

Они толклись полчаса вдвоем на крошечном пятачке перед плитой и раковиной, делая незатейливый ужин, варя сосиски с лапшой, моя салат и помидоры, толкая друг друга и извиняясь. Это было забавно и волнующе – для Алекса, по крайней мере.

Лина казалась веселой и довольной. Она завернула рукава своего тонкого шерстяного свитерка, обвязалась несвежим кухонным полотенцем Андрея, она хлопотала и даже мурлыкала какую-то песенку.

Наконец все было готово. Они накрыли на стол и уселись.

– Я так есть хочу! – воскликнула Лина.

– Ешьте, – ответил Алекс. – Вам повезло. По совершенной случайности, все, что находится на столе, – это как раз для того, чтобы есть.

Она криво улыбнулась, так как за одной щекой уже была еда.

– А обычно здесь что? Краски?

– Краски, – кивнул он, – кисточки, бумаги, линейки, ножницы, перья… И еще много чего.

Он смотрел, как она ест. «Никуда я тебя не отпущу, никогда больше я тебя не отпущу от себя…»

– Чего, например?

– Например, мусора.

Она засмеялась. Они выпили вина. Было хорошо.

«Меня, наверное, ищут. Врачи, и милиция тоже, и Муж. Брр, – передернулась Алина, вспомнив его глаза. – Не найдут. Здесь меня никто не найдет».

Зазвонил телефон. Алекс вздрогнул: «О боже, я об этом не подумал! Что я сейчас говорить буду?»

Трубку снял, как ядовитую змею взял в руки.

– Алле?

– Андрей?

– Да.

– Але?

– Да, я вас слушаю.

– Это ты, Андрей?

– Угу.

– Нет, это не Андрей… Кто говорит?

Алексу показалось, что он узнал голос одного из редакторов издательства – это уже легче.

– А кто это со мной говорит?

– Это Николай… Не пойму, Андрей, это ты или не ты?

– Нет, это не я, – сказал Алекс и подмигнул Лине: понятное дело, он шутит.

– А кто? А где Андрей?

– Как где? У себя дома, где ж еще!

Ну давай, соображай скорей, тупица! Видит ведь, что не Андрей, и никак не может узнать голос Алекса! Почаще его надо к себе в кабинет вызывать!

– Это что… Алекс, это вы? Алекс Мурашов?

Уф, наконец-то!

– Ну конечно!

– Вот оно что! Вы в гостях у Андрея? А я никак не пойму – вроде не Андрей, и в то же время голос знакомый… А Андрей там?

– Конечно, все в порядке. Я только сейчас занят немного. У меня гости.

– Не понял?

– Не волнуйся, заказ сдам вовремя.

– Заказ? Какой заказ? Ничего не понимаю. Алекс, это вы? А? Андрей, ты, что ли, дурака валяешь?

– А по этому поводу позвони ему домой. Он, должно быть, дома, во всяком случае, в мастерской его нет. Он тебе все объяснит.

– Понял. Все понял, Алекс! Салют!

На этот раз пронесло, но кто знает, кому придет в голову позвонить в следующий раз… Улучив момент, Алекс выдернул шнур. Так-то оно лучше.

Он приготовил чай, нарезал лимон, достал из сумки печенье, шоколадное, которое так любила Лина, – и похолодел. Что он делает? Она догадается!.. Алекс скосил глаза, не поднимая головы от сумки: Лина смотрела на него пристально. Он помешкал немного и распрямился:

– Печенье я вам не предлагаю, вы, наверное, как все девушки, на диете сидите? Или разделите со мной? Это мое любимое, шоколадное.

Ну, как, прошел его номер? Он глянул на Лину. На ее лице было напряжение, но она молчала, и невысказанный вопрос застыл в глазах.

– Я страшный сластена, – продолжал врать Алекс, – что совершенно неприлично для мужчины!

– Глядя на вас, не скажешь, – в глазах Алины было по-прежнему недоверие.

Он вспомнил отданную ей в кафе шоколадку.

– Я стараюсь не есть сладкого, конечно, но вот в печенье себе отказать не могу…

– Вы от сладкого поправляетесь? – спросила Лина, окинув изучающим взглядом его стройное, в хорошей форме тело.

– Гимнастика, мучаю себя упражнениями! А то бы давно уже в дверь не пролезал… Люблю, знаете, вечерком чаю – от кофе меня бессонница мучает – с печеньем, с шоколадным…

– И с лимоном? – подозрение.

– Когда как… Но люблю с лимоном, люблю. Он аромат придает чаю… А вот еще что хорошо – с мятой, с мятой я тоже люблю… А вы любите?

Ему было стыдно так врать, ему казалось, что все очень плохо, фальшиво получается, но, как ни странно, напряжение мало-помалу исчезло с ее лица.

– Я тоже люблю чай с лимоном. И с шоколадным печеньем… У нас с вами схожие вкусы.

– Да что вы? – удивился Алекс. Хорошо удивился, естественно. – Какая редкость! Должно быть, мы с вами родственные души! – А вот это редкостная банальность. Но не страшно, пусть и банальность, главное – разогнать подозрения.

Все обошлось. Они закончили чаепитие, убрали со стола, уселись – Лина в кресле, ноги под себя, Алекс на диване.

– Ну, рассказывайте вашу историю, – сказал Алекс.

– Какую историю? – насторожилась Лина.

– Почему вы сбежали из больницы. Вы ведь сбежали из больницы или мне показалось?

Лина нахмурилась.

– Ничего подобного. Вам показалось.

– Я набросаю ваш портрет, пока мы говорим, ладно?

– Мне все равно, – пожала она плечами.

Алекс взял карандаши и бумагу, прикрепил лист к планшетке и устроился на диване, планшетка на коленях.

– Я вообще не была в больнице. То есть я там была, но не как пациент. Я приходила навестить подругу.

– И сбежали от подруги?

– Я не сбегала… – попыталась настоять Лина.

– Неужели? – с рассеянной иронией сказал Алекс, нанося первые линии на бумагу и переводя все время глаза с ее лица на лист.

– Я приходила навестить подругу, а там… А туда пришел один человек… Которого я не хотела видеть. Я его не люблю, этого человека… Я просто не хотела с ним встречаться…

«Уж не меня ли она имеет в виду?» – грустно подумал Алекс.

– …Вот и сбежала. Вернее, не сбежала, а попросила вас меня вывести, чтобы он на меня не обратил внимания…

– А, понятно. – Алекс бросал на нее короткие, не к ней обращенные взгляды и переносил ее черты на бумагу, иногда стирая ластиком тонкие штрихи.

– Не верите, – не столько спросила, сколько констатировала Лина.

Алекс не стал ей отвечать. Пусть ведет разговор сама.

Помолчав некоторое время, Лина действительно заговорила с неожиданным напором:

– А откуда вы знаете, что я сбежала из больницы? Вы что, меня знаете? Что вы там делали, в больнице?

Ого! Какая атака! Но у него готов ответ.

– У меня там родственница, двоюродная тетя. Я ее навещал. А догадаться, что вы сбежали из больницы, совсем не сложно: если бы вы были посетительницей, то у вас была бы с собой сумочка. И вы бы после посещения спокойно бы отправились домой. Вы же, однако, сидите тут, и я рисую ваш портрет: домой вы не хотите, и сбежали вы от кого-то из домашних. Может, от папы с мамой, может… И кроме того, вы, видимо, забыли, что в парке больницы вы мне сказали, что уходите из больницы, чтобы навестить подругу. Не пришли навестить, а уходите, чтобы навестить, припоминаете теперь?

Кис был бы доволен мной, хороший я ученик, правда, Леша?

– Я тогда неправду сказала…

– Я догадался. И теперь вы тоже неправду говорите.

– Превосходно! Вы все обо мне знаете! И где я правду сказала и где неправду! – зазвенел ее напряженный и возмущенный голос. – И что вам обо мне еще известно?!

Алекс вскинул удивленные глаза:

– Почему вы думаете, что я о вас вообще что-то знаю? Я не знаю, я догадался. Это разные вещи. А если вы наконец перестанете мне морочить голову и расскажете вашу историю, то тогда я буду о вас что-то знать. А пока это так, логические выводы, и все.

Лина недоверчиво смотрела на него. Но у него был безмятежно-непроницаемый вид, и она постепенно успокоилась. Алекс рисовал, она молчала.

– Нет у меня никакой истории, – вдруг сказала она. – У меня амнезия.

– Да что вы? Вы правду говорите? Или это так, чтобы я отвязался от вас?

– Правду.

– Скажите-ка, как интересно! И вы ничего не помните?

– Ничего. Абсолютно ничего, только раннее детство. Маму. У меня мама красивая была…

– Охотно верю.

– И веселая… Папу тоже помню. У него усы были, и он пел под гитару… Они на самолете разбились, когда я маленькая была. И больше ничего не помню.

– Знаете, Лина, мне иногда тоже хочется все забыть, все свое прошлое, и начать свою жизнь сначала… Только у меня не получается. А у вас как получилось?

– Автокатастрофа… Я на машине в дерево врезалась, у меня был сильный удар в голову. Еще ключица сломалась и ребра… Но они уже срослись. А голова – вот, амнезия.

– Вам повезло, легко отделались. А что амнезия – не переживайте. Может, это и к лучшему. Может, там, в вашей прошлой жизни, нет ничего такого, что стоило бы вспоминать…

Ошибка! Нельзя было это говорить! Он-то сказал это просто так, для поддержания разговора, чтобы ее успокоить, но Лина, напротив, смотрела на него с ужасом. Что же ее так мучает, откуда этот страх?

– Поверните, пожалуйста, голову немножко. Нет, чуть правее. Еще чуть-чуть. Подбородок выше… Вот так хорошо, да, хорошо. Вы можете не шевелиться? – разряжал обстановку Алекс. – Так о чем это я? Да, вот, я вас хотел спросить: вы замужем?

– Да, насколько мне известно.

Холодно произнесла, неприязненно. Что же это она своего мужа так не любит, жена моя?

– Надо понимать, мужа своего вы не помните?

– Нет… – неуверенно ответила Алина, вспомнив, как Муж подходил к ней во дворе больницы.

Откуда неуверенность? Что бы она могла означать? Она ведь меня не помнит, это очевидно! Или это так выдает себя желание со мной – с мужем, то есть – не встречаться?

– Ну и как, он вам понравился теперь?

– Кто?

– Ваш муж.

Снова страх, аж глаза распахнулись. Что ж такое, откуда?

– Почему вы меня так спрашиваете… Так странно, будто вы знаете, что я… Что вы обо мне знаете?!

Лина вскочила с кресла и смотрела на него в упор. Алекс опешил.

– Что с вами? Чего вы испугались? Я не хотел вас так волновать… Вы не совсем здоровы еще, может быть?

– Здорова! Совсем здорова! Что вы обо мне знаете, откуда?

– Бог мой, ничего! Я ни-че-го о вас не знаю! Я просто задал вопрос, потому что, по логике, муж должен был вас навещать в больнице! Это же нормально, когда муж навещает свою жену в больнице, нет? И мне стало интересно, как вы к нему отнеслись после потери памяти… Вот и все. Вы чего-то боитесь? Вам неприятно о вашем муже говорить? Ну не будем, только успокойтесь! Все, я больше ни слова не скажу. Сядьте, пожалуйста, я ваш портрет не закончил.

Лина села.

– А дети? Дети у вас есть?

– Нет… К счастью.

– Почему – к счастью?

– Потому что я бы их тоже забыла. И это было бы ужасно.

– Действительно, – согласился Алекс.

Лицо ее было задумчиво и грустно.

– Вам трудно себе представить, – начала она через некоторое время, – как это странно, когда у вас амнезия… Вам о себе ничего не известно. Вам никто не известен. У вас нет прошлого и мир для вас нов, словно вы только родились… Но вокруг вас существуют какие-то люди, которые знают вас! Знают о вас то, чего вы сами не знаете о себе… Будто Голый Король, есть такая сказка, мне мама в детстве читала. Он думал, что он одет, а он был на самом деле голый. И все это видели. Вот и я, как Голый Король… Вернее, «голая королева». И все меня насквозь видят… А я ни о чем не догадываюсь. Понимаете?

Алекс кивнул, не отрывая глаз от листа.

– Поэтому мне иногда кажется, что вы меня знаете. А я вас – нет. И во всем этом есть какая-то зловещая таинственность, потому что вы не признаетесь, что вы меня знаете…

– Я вас не знаю.

– Я понимаю. Это я просто вам объясняю…

– Но почему бы вам не встретиться с этими людьми, не поговорить, не познакомиться заново, не узнать о себе все, чтобы перестать наконец гадать и бояться своего прошлого?

– Вот опять! – нервно передернулась Лина. – Опять вы говорите со мной так, будто обо мне все знаете!

– И что, например? – спокойно сказал Алекс.

– Что я отказалась встречаться!

– Но ведь, Лина, вы только что сказали – о себе ничего не знаете и не знаете людей, которые вас знают. Не так ли? Следовательно, вы с ними не встречались.

– Правда… Действительно. Как глупо.

– А теперь вы мне сообщили – прошу заметить, сами! – что вы отказались встречаться. Так что не удивляйтесь, откуда я это знаю, ладно?

– Ладно, – улыбнулась Лина.

– Я хочу вас спросить: почему вы отказались встречаться? С кем, собственно? С вашим мужем, да? С друзьями?

– Со всеми…

– И почему, могу я спросить? – Рисование очень выручало Алекса, позволяя ему избегать взгляда Ли­ны, лишь изредка с легкой улыбкой встречаясь с ней глазами.

– Я сама точно не знаю… Можно, я портрет посмотрю?

– Еще через пять минут… Так все-таки?

– А вы почему меня расспрашиваете?

– Из любопытства. Не каждый день в жизни случаются такие встречи… С девушками, которые сбегают из больницы, к тому же обращаются к вам за помощью… – Алекс переводил глаза с портрета на лицо Лины. – Потом заявляют, что ничего не помнят… Это необычно, согласитесь.

– Я сама плохо понимаю… Мне почему-то кажется, что я еще не готова узнать правду о себе. Что эта правда должна быть какой-то… нехорошей, ужасной даже… Мне просто страшно узнать свое прошлое.

– Вам сколько лет? Лет двадцать?

– Двадцать пять… Двадцать шесть скоро.

– И откуда у вас такие мысли? Что в вашей жизни – короткой жизни – могло быть страшного?

– Черный ящик.

– В смысле?

– Когда я думаю о прошлом, мне видится черный ящик. Страшный, черный, тяжелый, а в нем – духи. Злые духи.

– Вы, должно быть, фильмов ужасов насмотрелись. Только и всего. Признайтесь, в больнице время у телевизора проводили?

– Вы не понимаете! Смотрите: я вот нахожу себя вполне милой и приятной, я сама себе нравлюсь…

– Мне тоже.

Лина улыбнулась.

– …И вроде бы я хороший человек. А вдруг в прошлом я была какой-нибудь преступницей? Я не хочу об этом знать!

– Откуда же у вас такие мысли? Идите сюда, портрет почти готов.

Лина приблизилась и заглянула. Ох, какая она красивая! Красивей даже, чем в жизни.

– Посмотрите на себя! Разве вы похожи на преступницу? Скорее на ангела… Немножко потрепанного, правда.

Он ей улыбнулся и взял ее за руку.

– Из вас при всем вашем желании преступница не получится.

Лина, не вынимая своей руки, смотрела на него внимательно и серьезно.

– Вы знаете, какое у вас есть преимущество в моих глазах? – спросила она после некоторой паузы.

– Нет. Я даже не предполагал, что у меня оно может быть, хоть какое-нибудь!

– Вы обо мне ничего не знаете. Вот какое!

– Понятно. – Алекс усмехнулся. – А вы знаете, в чем ваше преимущество?

– Нет.

– В том, что вы обо мне тоже ничего не знаете!

Они засмеялись.

Алекс отпустил ее руку.