"Голая королева" - читать интересную книгу автора (Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна)

Глава 29

Алина щурилась на солнце. Новые очки немного жали переносицу. Интересно, а старые не жали? А старые очки были какие?

Нет, неинтересно. Совершенно неинтересно. Совсем нет. Новые, раз жмут, лучше просто снять. И никого не видеть. Вот и хорошо. Лица расплываются, и некого узнавать: все, как один.

Там, в конце парка, решетчатая ограда. За оградой улица. По улице ходят люди и ездят машины. Это из-за них она получила удар в голову. А из-за удара в голову – потеряла память. И она туда не хочет. Ни к людям, ни к машинам. Оставьте меня все в покое. Не трогайте. Только не трогайте меня! Все. Отстаньте. Мне тут хорошо, я здесь останусь.

Как это просто: удар в голову – и памяти как не бывало. И ты с этого момента – никто, тебя зовут – никак, и ты живешь – нигде. У тебя больше нет биографии, нет прошлого, ничего, чистый лист.

Вот и хорошо, вот и отлично. Оно мне не нужно, прошлое. Пусть чистый лист; начнем с чистого листа; так лучше.

Она расстегнула две верхние пуговки рубашки и закрыла глаза, подставив лицо нежаркому сентябрьскому солнцу.

Больничный запах сводил Алекса с ума. Даже здесь, в кабинете заведующего отделением доктора Паршина, этот запах преследовал его, проникал в ноздри, в мозг. Только один этот запах способен вызвать депрессию! Немедленно забрать Лину отсюда!

Толстый и высокий, с седеющей черной бородой, доктор Паршин распахнул дверь своего кабинета и сказал сиплым басом: «Сейчас я вам наглядно объясню. Пожалуйте». Он провел Алекса в конец коридора и указал на Алину в окно:

– Видите, она гуляет всегда во внутреннем дворе, между корпусами. Она практически никогда не доходит до нашего парка. Только смотрит туда из-за угла, не покидая двор.

– Да, я заметил… Я ее вижу иногда, я в парке на скамейке подолгу сижу, жду, когда она появится.

– И знаете почему? Потому что из парка видно улицу! И она ее боится. А вы говорите – домой! Это может привести ее к нервному кризу, ухудшить ее состояние, это риск, Александр Кириллович. Риск, что память к ней вообще не вернется.

– В конце концов, это не так уж важно, память. Раз Лина сама не хочет ее возвращать… А для меня имеет значение только то, чтобы мы были вместе, чтобы она была рядом, дома. Наша семья – вот что важнее всего!

– Вы забываете, что это для вас семья, для вас она – жена. Но вы для нее – никто, и семья для нее не существует. Она сейчас в некотором смысле сравнима с ребенком, и если ей и нужна семья, то скорее в виде папы с мамой… Вы находитесь в разных системах отсчета.

– А вы что предлагаете?

– Ждать.

– Не может же она бесконечно находиться в больнице!

– Конечно, не может. Но прежде, чем вести разговор о ее возвращении домой, необходимо, чтобы она хотя бы согласилась с вами познакомиться. Чтобы она к вам хотя бы немножко привыкла.

– Но ведь она не хочет меня видеть!

– Последний раз я говорил с ней об этом два дня назад. Поговорю опять сегодня. Надо уговаривать ее постепенно, на нее нельзя давить: она страшно сопротивляется любому давлению, даже мнимому… Что-то в ее подсознании блокирует восстановление памяти – такое иногда встречается в случаях с амнезией. Так что наберитесь терпения.

Терпения! Алекс обвел глазами коридор. Белое, бесцветное, больничное, безрадостное – как тут может захотеться жить, узнавать жизнь? Больные, тоже какие-то выцветшие, блеклые, слоняются по коридору; посетители – и те будто вылиняли. У соседнего окна стоит какой-то молодой человек и, прижавшись лбом к стеклу, смотрит во двор – с тоской. Хоть и не пациент, по костюму видно: посетитель. И то – тоска. Вот что такое больница – тоска! И этот запах. Здоровому жить расхочется.

– Может быть, мне лучше подойти к ней, пока она гуляет, во дворе, и самому с ней познакомиться? «Познакомиться»… Как это странно звучит.

– Я вас понимаю. Но делать этого нельзя, ни в коем случае!

– Почему? Думаете, я ей не понравлюсь?

– Возможно, и понравитесь. А возможно – нет. Никто прогнозировать не возьмется, но вероятность негативной реакции очень высока. Она может испугаться, что способно вызвать у нее нервное потрясение, и тогда наши шансы на скорое возвращение памяти резко уменьшатся. Мы не имеем права так рисковать! Вы должны понять, что амнезия – дело крайне деликатное, тут замешана психика, и заблокированные участки мозга могут навсегда остаться выключенными, если действовать грубо… Тем более, как я вам сказал, Алина сама, подсознательно, пытается сохранить свою амнезию… Как бы вам объяснить… Как если бы она сложила свои воспоминания в некий ящик, заперла на ключ, а ключ потеряла. Но при этом такое положение вещей ее почему-то устраивает, и ключ она искать не хочет.

– Хорошо, доктор. Делайте, как считаете нужным, но только постарайтесь поскорее ее убедить, прошу вас!

– Все, что в моих силах! – оторвался от окна врач. – Заверяю вас, все, что в моих силах, я делаю!

Они двинулись по коридору к выходу.

Молодой человек у соседнего окна повернул голову и долго смотрел им вслед. Когда они скрылись из виду, он тоже двинулся по коридору в сторону выхода.

Сквозь закрытые веки тепло и розово проникало солнце.

Все-таки это неразумно; все-таки надо перестать бояться, надо согласиться на сеансы, которые помогут ей вернуть память; надо встретиться с мужем, надо узнать свое прошлое…

«Прошлое» – такое черное, крепкое, плотное слово. Прямоугольное; черный металлический ящик с тяжелой крышкой. Холодный, черный, тяжелый, с острыми углами, с кованой крышкой… Если эту крышку приподнять…

Оттуда вылетят злые духи и затащат Алину в ящик!

И крышка захлопнется.

Нет! Ни за что.

Отчего прошлое ей кажется таким черным и глухим ящиком? Что там в нем, что-то плохое?

Почему она так решила? Глупости; надо узнать, надо спросить доктора Паршина: пусть расскажет ей о ее прошлом, хотя бы немножко, хотя бы коротко, чтобы только краешком глаза заглянуть в прожитые двадцать пять лет…

Нет, там духи! Они вылетят – и все, и уже будет поздно, с ними никто не сладит; они затащат Алину в черный ящик. Нет.

Но нельзя же жить вечно в больнице, надо из нее однажды выйти: и куда? в прошлую жизнь?

Почему это так надо? Почему, кому она обязана вернуться? Почему нельзя начать новую жизнь, без прошлого? Она его не хочет, прошлое, она хочет начать жизнь заново, разве она не имеет права? Разве они имеют право ее принуждать?

Может, сбежать из больницы?

Розовое и теплое свечение солнца вдруг исчезло, будто его выключили; серая тень легла на ее веки.

Алина открыла глаза.

Перед ней стоял мужчина. Красивый мужчина. Шатен. Высокий. Хорошо одетый. Элегантный костюм, галстук с булавкой, стрижка, как на картинке, благоухание туалетной воды. Он ей улыбался.

Что ему надо, интересно? Его улыбка показалась Алине фамильярной.

Она смотрела на него вопросительно, но он молчал.

– Что вам нужно? – спросила наконец Алина.

Мужчина, не ответив, сел на скамейку рядом с ней. Алина демонстративно отодвинулась.

– Вы меня не узнаете? – проговорил он немного настороженно, хотя по-прежнему улыбаясь.

– Нет, – без всякого любопытства ответила Алина.

Его лицо слегка расплывалось в ее глазах, было нечетким, но она решила не надевать очки – у нее не было ни малейшего желания его разглядеть.

– Совсем не узнаете?

– Бесполезно, – холодно обрезала Алина. – Я вам ничего не могу сказать. У меня амнезия.

– Я знаю, – сказал мужчина, как показалось Алине, с удовлетворением в голосе, которое ее удивило.

– Откуда? – сухо осведомилась она.

Мужчина молчал, разглядывая ее все с той же улыбкой. Алине не понравилось, как он на нее смотрел, как он улыбался, и вообще весь он – совсем не понравился! Она вскочила и двинулась было от скамейки…

– Постой, Аля, – догнал ее голос мужчины. – Постой. Я твой муж.

Крышка черного ящика медленно, тяжело приоткрылась. Духи зашевелились.

Как доктор Паршин мог разрешить ему к ней подойти?! Это нечестно; он обещал ей полный покой!

– Подожди, – сказал Муж. – Одну секунду. Ты ничего не хочешь знать, твое право; но ты должна узнать одну вещь, только одну. Потом будешь решать сама, что делать.

Алина присела, спиной к нему, и замерла на краешке скамейки. Духи завладели ее телом, схватили, загипнотизировали; она чувствовала себя парализованной, тело ее не слушалось, сознание приготовилось к прыжку в бездну, в черный ящик, и голова кружилась с тихим звоном.

– Ты должна знать, что тобой интересуется милиция, – он говорил негромко, но с напором. – Ты совершила… одно преступление. Небольшое, но тебя за него сразу же посадят в тюрьму, как только к тебе вернется память. Так что не в твоих интересах оставаться в больнице – ты сама не замечаешь, как с тобой работают психиатры. Это происходит не только на сеансах, от которых ты отказалась: с тобой работают, когда ты спишь и когда ты ешь, каждое обращенное к тебе слово – это лечение. Не говоря уж о лекарствах. В один прекрасный день память к тебе вернется, и этот прекрасный день наступит скоро. Я только что разговаривал с доктором: он меня заверил, что это вопрос дней. И тогда к тебе придет милиция и тебя отдадут под суд.

Верно… Доктор что-то такое говорил… Что приходили из милиции и хотели задать ей какие-то вопросы, но он отказал им! Но ведь, как ей доктор объяснил, милиция приходила, чтобы узнать подробности автокатастрофы?

– Какое? – настороженно спросила Алина.

– Преступление, ты хочешь сказать?

– Да…

– С тебя пока что хватит. Тебе нельзя много информации давать сразу, а то у тебя короткое замыкание может случиться…

Что-то резануло ее слух в этих словах, но она не успела вдуматься, что именно.

– Если хочешь, спроси у доктора Паршина, – усмехнулся Муж, – он в курсе. Милиция у него время от времени интересуется, как идут твои дела, скоро ли к тебе вернется память.

Это была правда, она об этом знала. Алина молчала, не глядя на Мужа.

– Зачем вы пришли мне это рассказывать?

– Не «вы», а «ты», я твой муж. Я не хочу, чтобы ты попала в лапы милиции, я не хочу, чтобы тебя судили. Я предпочитаю, чтобы память к тебе вовсе не вернулась… В конце концов, это не так уж важно – память; главное, чтобы мы были вместе. Главное – это семья, наша семья. Поэтому я хочу тебя забрать из больницы.

Алина наконец взглянула на него. Его глаза были довольно близко, и она разглядела эти светлые, пристальные и холодные глаза охотника, которые бдительно следят за передвижениями намеченной добычи.

– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя арестовали?

Алина промолчала, с трудом сопротивляясь разом поднявшемуся в ней страху.

– Смотри, я не настаиваю. Хотя следовало бы. Ты ведь сейчас, как ребенок, не отвечаешь за свои решения. И мне приходится принимать решения за тебя – ведь ты моя жена. Но я не имею права на тебя давить. И я не хочу тебя пугать. Подумай. Только помни, что единственное, о чем я забочусь, – это о твоем спасении.

Он встал, будто собираясь уйти.

– Я не хочу, чтобы меня арестовали… – тихо и беспомощно проговорила Алина.

– Это разумно. Я приду за тобой завтра, в четыре. Будь во дворе, на этой же лавочке. Начинаются приемные часы, и нам будет легко пройти через ворота, – он окинул Алю взглядом. – Это хорошо, что на тебе джинсы и куртка… Оденься завтра так же. И мы поедем… – Муж отчего-то запнулся. – …к нам домой. Подальше от докторов, подальше от лечения. Нет памяти – нет и суда! Только ничего не говори доктору – я с ним все утрясу сам, когда ты уже будешь дома… Все, я пошел. Я не хочу, чтобы он видел нас вместе: он может догадаться, что я тебе сказал про это. С тобой про это запрещено говорить – они боятся, что у тебя может шок случиться, тогда у тебя крыша совсем поедет и ты вообще никогда ничего не вспомнишь…

И снова в его речи что-то резануло ее слух, будто фальшивая нота. Но она опять не сумела понять, что именно.

– … А они хотят, чтобы ты сама вспомнила, так тебя проще судить будет, – продолжал Муж. – Ему перед мен… милицией охота выслужиться, Паршину. Поняла? Если кто может тебя спасти, так это я. Твой Муж. Так что до завтра.

Он прикоснулся к ее руке, и Алину передернуло, будто током ударило.

Муж ушел, оглянувшись украдкой, заворачивая за угол больницы.

Алина осталась сидеть на скамейке, глядя прямо перед собой, в никуда, в черный ящик.

Духи хищно кружили вокруг нее.

«Я совершила преступление! Вот оно что… Черный ящик – это то плохое, что я сделала. Кому? И что? Разве я могла?

Невозможно, я не могла, я не такая!..

А я знаю – какая я? Какая я была? То-то. Не знаю».

Алина взяла из автомата стаканчик с горячим кофе и понесла его к себе в палату. Грузные шаги загремели по коридору у нее за спиной.

– Алина! Постойте.

Доктор Паршин догнал ее у дверей палаты. Оба внимательно посмотрели друг на друга. «Он хочет выслужиться перед милицией…» – вспомнила Алина.

– Что с вами, у вас вид расстроенный! – сказал доктор.

– Ничего, – через силу улыбнулась она. – Все в порядке.

– Послушайте меня, деточка, – загудел его бас, когда они вошли в одноместную палату Алины и уселись, – вам совершенно необходимо развеяться. Больница – скучнейшее место, и из него нужно выбираться как можно скорее! Вы уже совершенно здоровы, и вам нечего делать среди больных! Будьте благоразумны, вам необходимо вернуться в общество, к людям, в семью… В конце концов, не хотите пройти курс психотерапии – не надо, ваше право; но не отказывайтесь встретиться с людьми, которые вас знают и любят! С вашим мужем, например…

«Встретилась уже, спасибо», – мысленно ответила ему Алина.

– Поймите, он страдает. Он вас любит… Дайте ему хотя бы шанс – встретьтесь с ним, поговорите. Вы увидите, это очень приятный молодой человек…

Действительно, вспомнила Алина, он очень моложав. Алине представлялось, что мужчина в сорок два года должен выглядеть чуть посолиднее. Впрочем, что она могла разглядеть без очков? Она просто не увидела тех мелких морщинок, которые выдают возраст…

– …Он вам непременно понравится… – гудел доктор, – я вам обещаю…

«Он отвратительный, этот ваш – мой муж! Красивый, но отвратительный. Эта его улыбка… Взгляд… Как я только могла за такого выйти замуж! Какая я странная была», – думала Алина.

– Дома, в семье, вы будете окружены заботой, вниманием, у вас будет возможность общаться, знакомиться с людьми, гулять… Ваш муж предоставит вам определенную свободу, не беспокойтесь, он не будет настаивать на возобновлении ваших отношений – я имею в виду таких, какие у вас были раньше; супружеские отношения, я имею в виду… Но сначала, конечно, нужно вам с ним встретиться, поговорить… Возможно, это поможет вам сладить с вашими страхами, и вы перестанете так бояться своих воспоминаний… Не отказывайтесь! Даже если память к вам не вернется, – гудел проникновенно бас, – то все равно…

«…То все равно меня отдадут под суд… – мысленно закончила его фразу Алина. – Не выйдет, мой хитрый доктор, нет!»

– Хорошо, – покладисто сказала Алина, улыбнувшись доктору. – Я согласна. Встречусь я с вашим мужем.

– С вашим, деточка, с вашим мужем!

– Конечно, с моим, я шучу. Только… через пару дней, ладно? Мне нужно привыкнуть к этой мысли, – застенчиво объяснила она.

Доктор смотрел на нее с недоверием, поскребывая черно-седую бороду. Что-то она задумала? Или нет? Не поймешь… Когда с психикой происходят изменения, то трудно ориентироваться, где правда, где фантазия, где намеренная ложь. Остается полагаться на интуицию, а интуиция, она тоже не всегда срабатывает…

– Хотите, я вам его фотографию покажу?

– Зачем? – пожала плечами Алина. К чему ей фото, если она только что видела оригинал… – Мы ведь с ним скоро встретимся!

– Так вы согласны? – переспросил доктор Паршин.

– Да-да, я же вам сказала. Через пару дней.

– Это как – через пару дней? Послезавтра или как?

– Да-да, послезавтра.

– И я могу сказать вашему мужу, что вы с ним встретитесь послезавтра? – снова переспросил он, прислушиваясь к интонации ее ответов.

– Я не пойму, доктор, вы мне не верите, что ли? – улыбнулась ему Алина. – У меня амнезия, да; но я вроде бы не сумасшедшая, отдаю себе отчет в том, что говорю, – засмеялась она.

– Вот и отлично, – положил свою большую лапу на ее руки доктор Паршин. – Вот и правильное решение!

Он встал.

– Вы умница и прелесть, деточка. Отдыхайте теперь.

И доктор покинул ее палату с недоверчивым видом. Надо же, так вдруг – и согласилась…