О радостной встрече

Шала вышел на крыльцо и подал знак. Привратник пророкотал важно и неразборчиво, и стражники кинулись отворять ворота. Едва створки разошлись, тут же в проеме как из-под земли вырос всадник. Под седлом у него был золотистый конь, под легким вьюком — мышастый, оба чистых бахаресских кровей. Не придержав коней ни на миг, хмурый всадник, одетый на аттанский манер, направил их прямо в ворота, еще и поторопил золотистого каблуками. Рявкнув на растерявшуюся стражу, привратник обнажил меч и кинулся наперерез.

— Что это ты не узнал меня, Авари? — крикнул ему всадник, придерживая коней, чтобы не стоптать ненароком вельможу.

Привратник задрал голову, пригляделся.

— Неужели я вижу тебя, господин мой…

— Молчи ты! — перебил Эртхиа. — Я передумал.

И спрыгнул с коня.

— Авари, пропусти меня во дворец, как простого просителя. Только позаботься о моих конях.

— Немедленно и наилучшим образом, — пообещал привратник и махнул рукой стремянным. — Чем еще услужить господину?

— Да тише ты, — через силу улыбнулся Эртхиа. — Не выдавай уж. Хочу посмотреть, узнает ли меня брат мой, повелитель Хайра. Погоди, — он обернулся к слуге, уводившему коней. Из переметной сумы достал обернутую в плотную ткань дарну. — Красавицу мою под покрывалом я возьму с собой.

— Э, господин мой, с ней тебя всякий сразу узнает, — заулыбался привратник.

— Тогда присмотри, пока я за ней не пришлю, — кивнул Эртхиа, отдавая ему дарну. — Береги мне ее!

Привратник поклонился как мог низко, принимая от Эртхиа его знаменитую дарну.

— Неужели мы услышим ее здесь, господин? Столько говорят о ней от самого Аттана до наших краев!

Эртхиа кивнул и пошел через просторный двор к крыльцу, пошел впереди слуги, посланного проводить его: он не нуждался здесь в провожатых.

Его, одетого по-аттански, по-аттански стриженого, никто не узнавал, да никто и не вглядывался в его покрытое белесой и розово-рыжей пылью лицо. Только у самого входа в тронный зал распорядитель попытался остановить его:

— Не позволительно в таком виде появляться перед повелителем!

— Срочное дело, — отрезал Эртхиа, вскинув к глазам распорядителя руку, на которой среди других перстней яростным алым горел его перстень царевича. Распорядитель отступил перед ним, но одернул вслед:

— На колени!

Он еще было кинулся за Эртхиа, намереваясь силой заставить чужеземца склонить колени перед царем Хайра, но царь сам поднялся навстречу.

— Никого больше не впускать! Пусть закроют ворота! — воскликнул царь, сбегая с возвышения. И не заботясь больше ни о чем, обнял брата.

— Эртхиа, сердце, ты ли? Как ты… нет, не вырос, но плечи! А борода! Когда ты успел? Надо же, ты теперь — вылитый Лакхаараа. Но это ты, радость моя, ты приехал! Как щедра ко мне Судьба!

— И правда, щедра, — неохотно согласился Эртхиа. — Счастья тебе и здоровья, живи долго. Может, дождешься от нее милостей.

Акамие отпустил его из объятий, отступил.

— Что с тобой, дорогой мой?

Эртхиа передернул плечами:

— Прости. Зараза уже в Аттане. Я встретил гонца, когда ехал к Аэши. На этот раз ашананшеди опоздали. Рода Черной Лисицы больше нет. А гонца с твоими письмами я встретил… уже поздно было.

— Не успел я, значит…

— Ну а что можно было сделать? Ты не виноват. Это не ты. И не бойся: я не принесу в твое царство смерть. Мы с ней разминулись. Это точно.

— Брат, давай отложим разговоры, — стал уговаривать Акамие. — Ведь ты не сию минуту обратно, правда? Теплая вода, отличная белая глина, благовония, какие пожелаешь, — а потом много еды. Как бы ни велико было горе, ты устал и проголодался с дороги. Поешь и спи. Когда отдохнешь, мы поговорим обо всем.

— Ладно, — махнул рукой Эртхиа. — Во-первых, тебя не переспоришь, мой кроткий брат, а во-вторых, ты прав. Я ночевал… О, вот еще что я должен тебе рассказать!

— Потом? — наморщил лоб Акамие.

— Хорошо, потом, все сразу и по порядку. Здесь ты царь и я повинуюсь. Только спать я не буду!

— Хорошо, — с легкостью согласился Акамие. — Если ты не передумаешь после купания и еды.

Эртхиа окунулся в бассейн, запил вином хороший кус мяса, приготовленного и приправленного именно так, как он любил всю жизнь, набил рот халвой и тщательно вновь прополоскал его лучшим вином и — не растянулся на коврах, сморенный усталостью, а стал только угрюмее и нетерпеливее, словно не остались за спиной несчитанные парсаны между Аттаном и Аз-Захрой. Акамие сидел с ним за столом, сам только из учтивости отщипывая кусочки пресной лепешки. Так и не привык он есть помногу, особенно днем, он, всю жизнь спавший с утра до вечера и бодрствовавший с вечера до утра.

— Пошли кого-нибудь к привратнику, — сказал ему Эртхиа. — У него моя дарна.

— Та самая? — встрепенулся Акамие.

— Она.

— Как ты зовешь ее?

Эртхиа пожал плечами.

— Жаль, что ан-Араван не записал ее имени. Никакого ей подобрать не могу. Как ни назову — все не то. Прежняя моя, которую в походе разбил, ты же ее помнишь?

Акамие помнил — кивнул.

— Я тебе еще пел, когда из Аттана возвращались, — на всякий случай уточнил Эртхиа.

— Я помню, — сказал Акамие. — Жаль ее.

— Жаль. Ее звали Серебряная. А эта! Никакое имя ей не впору. Пошли за ней. Я тебе спою. Я песню сложил. Не ко времени, да что ж теперь. Плачей я не сочинял никогда, только утешения.

— Я помню.

Пока ходили за дарной, Эртхиа, казалось, не знал, чем занять руки, куда спрятать взгляд. Наконец, освобожденная от покровов, блеснула крутым изгибом дарна, и Эртхиа привлек ее к себе движением уверенным и нежным, так что у Акамие жар опалил щеки, и он оглянулся — так, в никуда кинул просительный взгляд.

— Вот песня, — сказал Эртхиа. — Ехал я через Суву…

— Через Суву? — переспросил Акамие. — Это же в другой стороне.

— Ладно, потом, — мотнул головой Эртхиа, и принялся подкручивать колки костяным ключом. Перебрал лады, подумал.

— Я никогда еще не пел ее.

И вольной рукой ударил по струнам.

В середине песни от стены отделилась тень, и Дэнеш, в сером, неприметно-сером теней и лазутчиков, приблизился и сел позади Эртхиа, не спугнув песни ни движением, ни звуком.

Их стало теперь трое, и все трое жадно и терпеливо дослушали, пока растает последний отголосок, и только потом Эртхиа опустил дарну на колени и обратил к Акамие вопросительный взгляд.

Акамие прерывисто вздохнул.

— Каких слов ты ждешь? — и покачал головой. — Нет таких слов. Если бы он это слышал! Он бы вернулся. С той стороны мира вернулся бы. Спроси Дэнеша, — и указал взглядом за спину Эртхиа.

Дэнеш кивнул. Эртхиа, обернувшись, увидел его и вскочил.

— Ты?!

Они обнялись.

— Что же Акамие тебя прятал? Или ты сам прятался, лазутчик? Почему не показался мне раньше?

— Меня здесь и не было, — улыбнулся Дэнеш. — Я только что приехал. Сразу следом за тобой. Я по твоим следам ехал.

— По следам? Ах, да, Руш ведь!

— И Веселого я узнал.

— Но ты больше года не видел ни их, ни их следов.

— Ты вот меня тоже давно не видел, но ведь узнал же. Никакой разницы.

— Никакой ему разницы! Откуда же ты ехал?

— Через Суву, — уклончиво ответил Дэнеш.

Акамие, сидевший неподвижно, с опущенным взором, вскинулся при этих словах.

— А, — надулся Эртхиа, — лазутчиков не спрашивают, куда и откуда.

— Эртхиа, ты и сам сегодня скрытен, — сказал Акамие. — Что за путь ты выбрал? Аттан от нас к западу, а Сува к востоку.

Эртхиа махнул рукой, уселся на ковер, погладил дарну.

— Да что тебе? Так… захотелось. Я там и песню сложил. Тебе жаль, что я без твоего позволения по Хайру гуляю?

— Эртхиа, — нахмурился Акамие, — ты ведь не для того ехал из Аттана, чтобы песню сложить. И сюда — не для того, чтобы меня обидеть. Ты скажешь, зачем приехал и почему через Суву? Если не хочешь, я не буду спрашивать, но скажи это вслух. Как я могу догадаться?

— Погоди, дай я по порядку. Ехал я… Днем было тепло, а ночью сам знаешь, как оно в горах — да и не спалось мне… Замок так и стоит пустой. Ворота незакрыты. Лисы уже кости растащили. Не хотел я там ночевать, попытался найти пещерку, где мы от грозы прятались, помнишь?

— Помню. Полдня пути от замка.

— Куда там! Заблудился, еле выбрался. Думал уже, пропал. Руш с Веселым вывели. Обратно к замку. Что ж я, ночных духов испугаюсь? Ты ведь там жил.

— Я же не один. Со мной Айели был. И стража.

— Ну а я сам себе стража, а вместо Айели при мне дарна. Чего бояться? Я во дворе костер развел. Хорошо. Звезды с неба глядят, кони дышат, цикада безумная заливается…А на душе черным-черно. Чтобы хоть о чем угодно другом думать, я стал вспоминать твой рассказ об ан-Араване. И цикада эта… Слушал я ее, слушал — и не стерпел. Взял дарну. Только я не играл и не пел — пальцы озябли, да и так как-то… Будто кто-то слушает и только и ждет, чтобы я запел. Да и слова не сразу сложились. Странно… Вот я знаю, что песня есть, точно есть. А она еще не вся. Ну, не знаю, как объяснить. А тут еще — знаешь, там же неподалеку, говорят, ашананшеди селятся, а их селения ночные духи охраняют. И эти духи по ночам поют, а ты не смейся, Дэнеш, мне знающий человек говорил, а если что соврал, так я за чужую ложь не отвечаю…

— Знающий человек? — тихо переспросил Дэнеш.

Эртхиа дернул плечом.

— И они пели. А я уж не стал. Так до утра их и слушал. Голоса у них дивные: то как дудка деревянная, то совсем человеческие. А утром проснулся и знакомой дорогой — в Аз-Захру. И пока ехал, песня во мне все вилась, вилась. И свилась. Вот только я в Аз-Захру, вот только ворота проехал, чувствую — все. Вся она, как есть, во мне, ни словечка не упустил, так не растерять бы! Я Веселого каблуками — и к тебе.

— Эртхиа…

Царь Аттанский дернулся, прижал дарну к животу. Акамие наклонился, дотянулся до него, коснулся колена.

— Ты скажешь, почему ехал через Суву?

Эртхиа поднял на него затравленный взгляд.

— Скажу. Если ты сам еще не понял, я скажу.

— Он понял, — шепотом сказал Дэнеш. Тогда и Акамие понял и испугался.

— Но ведь тебе Сирин предсказал, что ты с ним больше не встретишься? — также шепотом напомнил он.

— А! — стукнул по ковру Эртхиа. — Предсказал! И еще раз предсказал. И пусть предсказывает, если это его дело. А мое дело, если что не по мне, сделать так, чтобы было по мне. На то я и мужчина. По крайней мере, попытаться. Ты пойми…

И тут Эртхиа выложил все что знал и все что случилось с ним — ровно до той минуты, как ступил на висячую тропу.

— Я и не думал туда ехать. Я только к Аэши… А там дым и пепел. Куда же мне еще было? Дэнеш, как ашананшеди узнают про мор?

— Трава по-другому пахнет.

— Не знаю… когда я ехал, мне все дымом пахло.

Эртхиа спрятал лицо за рукавом и оттуда глухо и неровно продолжал:

— Старик, Сирин этот твой, сказал, все умрут. Все. А я еду искать, где у Судьбы в стене лазейка… Он обещал…

— Что обещал? — комкая в пальцах рукава, спросил Акамие.

Эртхиа, как разбуженный, уставился на него пустыми глазами. Кашлянул, держась за горло. Акамие отвернулся.

— Ну, не можешь, не говори. Так бывает.

— Что бывает? — захрипел Эртхиа. — У меня жены умрут, дети умрут! Атхи умрет… Останутся только Ханис и Ханнар. И… — тут Эртхиа прикусил язык. Про Ханиса-маленького, чей он сын, и так трое знают, не считая самого Эртхиа, ну и хватит. — А я еду! — он рубанул воздух рукой. — Сам не знаю, куда и зачем. Не знаю, клянусь моей удачей, не знаю. Не только тебе объяснить не могу, но и сам не знаю. И поеду, потому что, если останусь, то все решено уже, а если…

Тут ему сдавило горло, и он согнулся, надсадно кашляя. Акамие придвинулся к нему, погладил по спине.

— Хватит, не говори. Все равно не сможешь. Я знаю — помню.

Эртхиа что-то возмущенно мычал, давя кашель и давясь кашлем.

— Я понял, понял, можешь не говорить. Не надо. Хорошо?

Дэнеш охватил ладонью лоб Эртхиа и приподнял ему голову, второй рукой придержал за плечо. Акамие тут же ловко поднес чашу с вином. Эртхиа выпил ее, почти полную, не отрываясь, и тут же повалился на ковер.

— Он спит, — успокоил Дэнеш.

— Что ты ему подсыпал? — растерялся Акамие.

— Когда бы я успел? Я так… пальцами.