О пробуждении царя

Тени легли уже на всю ширину дорожки. Полуденный час миновал, и ворота дворца вот-вот должны были распахнуться для ожидающих царской милости.

Царь неохотно приподнялся на ложе. Сон так и не пришел к нему, но навалилась дрема, от которой в голове мутная тяжесть и на душе печаль. Когда дрема истончалась, сдуваемая ветерком, царь подхватывал обрывки мыслей, брошенные перед этим, и принимался думать.

Думать особенно было не о чем, все одно и то же, отчего и ночью не спалось, все давным-давно придуманное, передуманное и решенное, но, словно каждый день жизнь начиналась заново, он заново искал ответы на вопросы, которых никто ему не задавал, он сам бы их задал, да некому.

А теперь они одолели царя, взяли верх, и он понял, что данные им прежде ответы все неверны, но других нет. Он заплакал бы, но некому было его утешить. Хотелось остаться, полежать еще немного, побыть наедине с печалью.

Но, заметив его движение, к беседке уже приблизились слуги с кувшинами и тазами для умывания, с тонкими полотенцами. Царь вышел из беседки, тут же сами собой на ноги наделись расшитые туфли, кувшин наклонился, загремела струя, расплескалась в подставленных ладонях. Согретая на солнце вода не освежила лица. Но услужливые руки уже поднесли полотенце и промокали влагу осторожными прикосновениями. Евнухи, привыкшие беречь красоту порученных их заботам. Царь отнял полотенце, крепко растер лицо и шею, отбросил скомканное, не глядя. Царь не любил евнухов. Но лучше, чтобы слуги в опочивальне и внутренних покоях были только из них. Так надеялся избежать пересудов.

Следующие подошли с одеждами — темно-красными, окуренными благовонным дымом. На подставленные руки натянули рукава, на плечи уложили тяжелое золотое шитье, украшенное камнями, на пальцы привычными движениями надели перстни. Гребни уже осторожно скользили в волосах, собирая пряди к затылку. В косу еще не сплести было на бесчестье обрезанные волосы, но собирали их сзади и обвивали шнуром.

Важный, с поджатыми губами, глядя перед собой в никуда, приблизился Шала ан-Шала, сын того Шалы, что прислуживал еще деду и отцу нынешнего царя. В его руках, покрытых толстым жестким шелком, плыл к царю тяжелый венец, и округлые темно-красные камни, попадая из тени на свет, неохотно вспыхивали мрачным огнем, и в отместку наливались чернотой, попадая в тень.

И тот, кто смотрел из-за дерева, не особенно прячась, болезненно нахмурился: сейчас он возьмет это руками, сейчас…

Уверенными пальцами подхватив тяжелый обод венца, царь надел его на голову.

— Ворота открыли?

— Нет, повелитель, привратник дожидается знака.

— Идем.